Родная старина. Новгород и Владимир (В. Д. Сиповский)

Древний Новгород и его торговля

Много было городов на Руси в XII в. – насчитывают их несколько сот, но они большею частью походили на села: постройки были бедные, деревянные, вроде теперешних крестьянских изб. В стольных городах, где жили князья, княжеские терема, конечно, устраивались пошире и побогаче. Лучшими зданиями в городе были церкви – обыкновенно тоже деревянные, только в более многолюдных и богатых городах встречаются каменные церкви. Главной принадлежностью древнего города была ограда. Огороженное место, или крепость, и называют собственно «городом»; называли его также «детинцем», «кремлем», иногда «верхним городом», так как строился он на более высоком месте.

В детинце, или в городе, жил обыкновенно князь со своею дружиною, а если город был не стольный, то наместник-боярин со своими людьми. Около стен города селились купцы, разные ремесленники и черный рабочий люд; таким образом кроме внутреннего города появляется город внешний, «кромный», или посад, как обыкновенно называли в старину внешний город. Иногда и такой посад обводился оградой. Бывали случаи, что в больших городах была еще и третья ограда. Самыми большими городами в XII в. у нас были Киев, Новгород, Чернигов и Смоленск. Города эти находились на торговом пути из Варяжского моря в Черное и могли процветать благодаря торговле.

Новгород находится в двух верстах от истока реки Волхова из озера Ильменя. Река делит город на две стороны: Торговую на восточном берегу и Софийскую на западном. Главною частью города был детинец на Софийской стороне. Это было довольно пространное место, обнесенное стенами с башнями и воротами. В детинце, или кремле, жили князь со своей дружиной и новгородский владыка (архиепископ). Здесь же красовалась главная церковь новгородская – Софийский собор. Вокруг кремля шел посад, который образовался из отдельных поселков и делился на три части, или конца, как говорили в старину. Здесь было еще две стены с башнями и воротами. Каменные стены эти выстроены в XII или даже XIII в., а раньше в Новгороде, как и в других древних городах, укрепления состояли из земляных валов и частоколов.

На восточном берегу Волхова была Торговая сторона, где главным образов помещались торжища, или рынки, и лавки. Главным местом здесь было Ярославово дворище (тут некогда помещался двор Ярослава). Место это представляло обширную площадь, около которой было построено несколько церквей. Здесь находилась вечевая башня, у которой собиралось обыкновенно вече; подле нее расположены были готский торговый двор, немецкий и другие. Торговая сторона заключала в себе две части, или два конца города, так что весь Новгород заключал в себе, кроме кремля и Ярославова дворища, пять концов. Торговая и Софийская стороны соединялись мостом.

Новгород был самым торговым городом в Древней Руси. Местоположение его было удобно для торговли: по Волхову можно легко спуститься в Ладожское озеро, а отсюда по Неве – в Балтийское море; по рекам из Новгорода нетрудно было подойти довольно близко к верховьям Днепра и Волги. И в наше время для торговли лучшими путями считаются водные, а в старину они имели еще большее значение: народу жило тогда в стране мало, и прокладывать дороги сквозь леса, по болотам гати гатить да мосты через реки строить населению было не под силу.

В XI и XII вв. новгородцы ведут уже большую торговлю с островом Готландом на Балтийском море. Готландские купцы имели в Новгороде свой двор (готландский) и свою церковь. На Готланде была тоже русская церковь, построенная заезжавшими туда новгородскими купцами. А в XII в. новгородцы заводят торговые сношения с немцами, особенно с городом Любеком. Позже, в XIII в., несколько немецких городов, в том числе и Любек, составляют союз (Ганзейский), и торговля с Новгородом усиливается. Иностранные корабли с товарами останавливались обыкновенно в устье Невы, у острова Котлина; здесь их встречали новгородские пристава, провожали до самого Новгорода, охраняли их от всякой опасности, приискивали лоцманов, хорошо знающих речной путь, подводные камни, мели.

План древнего Новгорода: 1 – кремль; 2 – Ярославов двор; 3 – Софийский собор; 4 – Неревский конец; 5 – Плотницкий конец; 6 – Торговая сторона; 7 – Славенский конец; 8 – Гончарский конец; 9 – Софийская сторона, Загородский конец

По Неве иноземные корабли шли в Ладожское озеро; доходили до устья Волхова. Здесь товары перегружались на меньшие суда (большие морские суда не могли идти по Волхову). Неподалеку от Новгорода товары подвергались осмотру, облагались небольшою пошлиною и тогда шли в город; здесь выгружались и на телегах свозились в склады на немецкий двор. Иностранцы привозили в Новгород разные товары в обработанном виде: шерстяные ткани, сукна, полотна, вина, стекло и другие изделия фабричной промышленности. Русские сбывали иноземцам по большей части произведения в сыром виде, необработанные: меха, кожи, сало, лен, коноплю и другие.

Иноземные товары новгородские купцы развозили и по другим русским городам – ездили в Суздаль, Владимир, Киев, Чернигов, Галич и там продавали товары с большим барышом для себя.

Софийский собор в Новгороде. Вид конца XIX в.

Новгородская область не отличалась плодородием, страдала часто неурожаями, и потому новгородцы нередко нуждались в хлебе, который доставлялся им из приволжских стран по Волге, а иногда и с юга по Днепру.

Меха и шкуры были наиболее ценным товаром, который продавали новгородцы иностранцам. Вдоволь можно было добыть этого товару и близ Новгорода; но чем дальше к северу, тем пушистее и красивее меха у зверей. Предприимчивые промышленники подвигались все дальше и дальше на север и восток. Земли здесь были бедные, малонаселенные; на далеком расстоянии один от другого были разбросаны маленькие финские поселки; зато лесные дебри здесь были бесконечные, а пушного зверя водилось в них пропасть. Новгородские промышленники, заходившие сюда обыкновенно вооруженными толпами, заставляли финнов подчиняться себе, платить дань мехами, а не то устраивали и сами новые поселки (колонии), охотничьи станицы, в более удобных местах, на берегах рек. Эти поселки иной раз разрастались в большие селения и города. Так основан был город Хлынов (Вятка). Таким образом, мало-помалу почти вся страна к северу от Волги, весь нынешний северный край был подчинен Новгороду, стал его волостью.

Новгородская община

Благодаря обширной торговле Новгород раньше других русских городов достиг цветущего состояния и даже независимости. Во всех городах в древности был обычай у жителей для решения наиболее важных дел собираться на вече, но нигде оно не имело такой силы, как в Новгороде. Ярослав I в благодарность за помощь новгородцев во время борьбы со Святополком дал им льготы: вероятно, уменьшил дань, какую они должны были платить великому князю, и дал больше прав вечу. С этого времени Новгород все больше и больше богатеет, и вече его становится все сильнее и сильнее; дело доходит наконец до того, что вече само приглашает князя и указывает ему путь из Новгорода, если князь чем-либо неугоден народу. Вече иной раз судит даже князя и иных властных людей, избирает всех должностных лиц, посадника, тысяцких и других, издает законы, отменяет их, объявляет войну, заключает мир, устанавливает подати и повинности.

Население Новгорода состояло из бояр, владевших большими владениями, житьих (т. е. богатых) людей, купцов и черных людей. На вече могли участвовать все члены новгородских общин, то есть все домовладельцы, хозяева, как богатые, таки бедные, как бояре, купцы, так и черные люди. Но не весь народ собирался поголовно. На правильное вече не могли приходить, например, сыновья домохозяев, хотя бы и совершеннолетние, не могли приходить и так называемые вольные люди, не принадлежащие ни к одной новгородской общине.

Собиралось вече, по старому обычаю, на Ярославовом дворе или на площади у Софийской церкви. Правильное вече созывал или князь, или посадник, посылая обыкновенно бирючей по улицам скликать людей. На такое вече новгородцы собирались каждой улицей, составлявшей отдельные общины, со своими старостами. Когда все сходились на Ярославов двор и рассаживались в известном порядке на приготовленных для них ступенях, тогда звоном колокола на вечевой башне возвещалось открытие веча. Водворялась тишина. Сам посадник или вечевой дьяк громогласно заявлял собравшимся те вопросы, которые надлежало решить. Собранные на вече новгородцы свое согласие и несогласие выражали криками. Когда дело было решено, то писалась грамота обыкновенно таким образом: «От посадника Великого Новгорода (имя посадника), и от всех старых посадников, и от тысяцкого Великого Новгорода, от всех пяти концов. На вече на Ярославовом дворе положили сделать то-то» (излагалось самое решение). К грамоте прикладывалась вечевая печать с надписью: «печать Великого Новгорода». Новгород в грамотах обыкновенно величался «Господином Великим Новгородом».

На беду для новгородцев, не всегда веча у них бывали правильные. Случалось, что народ, недовольный распоряжениями посадника, собирался на сходку, не соблюдая никаких правил. Тут уж сходились все, кто хотел, даже и «вольные» люди… Порою разом в нескольких церквях начинали звонить и народ сходился в разных концах города. Иногда эти беспорядочные сходки имели такую силу, что невозможно было созвать правильного веча, и посадник и тысяцкий должны были пристать к какой-либо стороне. Нередко между противными сторонами происходили драки. Впоследствии нередко бывали случаи, что разом собиралось два враждебных друг другу веча: одно у Св. Софии, а другое на Ярославовом дворе. Враждебные стороны сходились на Волховском мосту, и завязывалась свалка… В таких случаях, бывало, новгородский владыка являлся с причтом в полном облачении с крестом в руках и старался умиротворить враждующих.

Владыко новгородский избирался так же, как и посадник, то есть на вече. Выбирали обыкновенно трех лиц из новгородского духовенства, достойных, по мнению народа, быть владыками. Затем три жеребья с именами этих лиц клали в алтарь Софийского собора на престол, приводили в алтарь слепца или ребенка; он брал два жеребья; оставшийся на престоле третий жеребий указывал на избранника Божия. Он должен был съездить в Киев, где митрополит и посвящал его в архиепископы.

Главным выборным лицом в Новгороде был посадник. Он был посредником между народом и князем, созывал веча, вел переговоры с соседними областями. Без посадника не могла быть выдана ни одна важная грамота от имени Новгородской общины; у него была печать с надписью: «Новгородская печать посадника». В случае войны полки новгородские были обыкновенно под его начальством, так что князь мог вполне свободно распоряжаться только своею дружиной. Посадник, исправлявший свою должность, именовался «степенным посадником», в отличие от посадников смененных, которые назывались «старыми посадниками» и пользовались часто тоже большим уважением со стороны народа. Иные посадники, умевшие угождать народу, бывали «степенными» часто по нескольку лет подряд.

Ближайшим помощником посадника был тысяцкий, избираемый подобно посадникам на вече из боярских фамилий. Посадник был земским начальником всего Новгорода, а тысяцкий – начальником черных людей. При помощи черни, составлявшей большинство, тысяцкие могли многое сделать на вече. Сверх того, они помогали посадникам во всех делах, имели свой отдельный суд, независимый от князя и посадника. Тысяцкий с пятью старостами заведовал преимущественно судом между черными людьми. На вече избирались и другие менее важные должностные лица: сотские, старосты, бирючи и другие.

А. П. Рябушкин. «Новгородское вече». Конец XIX в.

Народовластие в Новгороде было так сильно, что здесь издавна завелся обычай избирать себе князей и удалять их «по всей воле Новгородской»; но все же князь считался лицом необходимым: в нем видели верховного судью, а главное – предводителя войска, защитника земли от врагов. Княжеская дружина составляла главную военную силу, около которой собиралась земская рать; только князь, по взгляду народа, был настоящим вождем, которому подчинялись и дружина и войско, а бояр, если их ставили во главе военных сил, по словам летописца, не все слушались. Понятно, что князь получал большую силу в военное время, когда Новгороду грозило вражеское нападение: в мирное же время, напротив, значение князя уменьшалось, а орудовали всеми делами в городе свои избранные и излюбленные люди, посадские и тысяцкие.

Вече уже в XIII в. вошло в такую силу, что, призывая князей, вступало с ними в «ряды», то есть в договоры. Князь обязывался «держать Новгород по старине и по пошлине» (по обычаю), без посадника людей новгородских не судить, земель новгородских своим людям не раздавать, без вины не лишать власти никого из выборных должностных лиц.

Был раз в Новгороде такой случай (1218). Княжил здесь Святослав (один из смоленских князей). Не поладил он с посадником Твердиславом и стал требовать от веча, чтобы последнего сменили.

– В чем его вина? – спросили новгородцы.

Святослав объявил, что он за посадником вины никакой не знает, но что тот ему «нелюб». Тогда новгородцы сказали:

– Ты, князь, целовал нам крест, чтобы без вины не лишать мужа власти. Если тебе посадник нелюб, то мы тебе кланяемся (прощаемся, то есть ты можешь уйти от нас).

Волей или неволей Святославу пришлось примириться с посадником.

Понятно, что при таких порядках князьям не жилось в Новгороде: бывали случаи, что ему несколько лет подряд приходилось оставаться без князя. Князья, имевшие свою волость, не шли княжить сюда, а посылали обыкновенно своих сыновей. И те большей частью недолго сидели тут: как только выходила им очередь наследовать какую-нибудь другую область, они спешили покинуть беспокойный вечевой город.

Частая смена князей в Новгороде началась еще в конце XI в., а в XII в. дело дошло уже до того, что в одно это столетие князей сменилось здесь до тридцати, и редкий из них оставался более трех лет сряду.

За пределами Новгорода начиналась Новгородская земля. Она занимала большое пространство на востоке до Торжка, на западе до Финского залива, реки Наровы и Чудского озера, на юге до Великих Лук и на севере до Ладожского озера. На этой земле было до 30 городов, подчиненных Новгороду, или, как говорилось в древности, «пригородов» его. Важнейшие из них были: Псков, Ладога, Руса, Изборск, Великие Луки, Торжок и другие. Пригороды имели свои веча, но в общих делах они должны были подчиняться приговору новгородского веча. «На чем старшие сдумают, на том и пригороды станут» – говорили тогда, и этого правила должны были держаться все пригороды на Руси.

Кроме Новгородской земли, Новгороду, как сказано уже, принадлежала огромная волость, занимавшая почти весь север нынешней Европейской России. Из этой волости добывались меха – самый ценный товар вывозной торговли.

Бойко шла новгородская торговля. Предприимчивые и ловкие купцы наживали себе огромные состояния; немало было и богатых, именитых бояр; но не жилось никому спокойно в Новгороде. Много было тут и честолюбцев, и недовольных; многочисленная новгородская чернь нередко волновалась. Случались голодные годы, повальные болезни, губительные пожары – все это причиняло волнения. Бывали случаи, что новгородская чернь поднималась против нелюбимого посадника или против бояр, творивших какое-нибудь насилие. Случалось, что и сами бояре, враждуя между собою, возбуждали народ к волнению, подкупали новгородскую чернь. Являлись на вечах подкупленные крикуны-вечники. Трудно бывало при этом удержать порядок, поднимался шум и гам со всех сторон; пускались в дело кулаки да дубины, и начиналась свалка… Немало гибло народу иной раз во время таких побоищ. Случалось, что дравшиеся входили в такой задор, что нельзя было и унять их. Ненавистных людей народ обыкновенно топил – бросал с моста в Волхов. Недовольных в Новгороде и между чернью, и между боярами было много. Сохранилось здесь языческое предание, будто низвергнутый Перун, плывя по Волхову, кинул палку на мост и заповедал Новгороду вековечные распри и драки.

Бывали случаи, что недовольные люди или удальцы, которым не по вкусу приходились разные стеснения в Новгороде, уходили отсюда искать удачи да счастья на чужой стороне. Иногда составлялись целые шайки таких «повольников»; пускались они на ладьях (ушкуях) по рекам, разбойничали, грабили купцов, плавали и по морю, нападали на жителей. Основывали они и новые поселки.

Всякий «вольный человек» (то есть не входящий в общину), богатый или бедный, боярин или простолюдин, мог пойти в повольники – была бы только охота, сила да удаль. В дружины повольников шла обыкновенно буйная и разгульная молодежь, искавшая простора, где бы развернуться и себя показать. Вождями по большей части становились сыновья богатых новгородских бояр или купцов; они могли вооружить и на первых порах содержать ватагу бездомных удальцов. Старики новгородские, сами в молодости видавшие всякие виды, не только не мешали своим сыновьям, но даже охотно отпускали их повольничать: на грабежи и буйство на чужой стороне смотрели равнодушно, пусть-де молодежь и погуляет, умнее будет, – недаром пословица говорит: «Чужая сторона прибавит ума!»

Повольников и нельзя назвать разбойниками в полном смысле этого слова: каждый из них должен был горячо любить родину, радеть о славе «Господина Великого Новгорода», обязан был уважать старость, оборонять слабых и несчастных от обид и в то же время считал позволительным для себя поубавить богатства у какого-нибудь чужого купца, обоз с товаром отбить у него, напасть на какой-нибудь чужой город, наделать переполоху, поочистить богатые дома…

Конечно, от этой буйной удали, не знавшей удержу, приходилось порою плохо и самому Господину Великому Новгороду.

Былины новгородские

До сих пор еще народ в своих песнях вспоминает и новгородскую необузданную вольницу, и народные драки, а также прежнюю славу и богатство Новгорода.

В одной новгородской былине (Василий Буслаевич) изображен буйный удалец-повольник.

«В славном Великом Новгороде, говорится в былине, жил старый Буслай девяносто лет, жил он со всеми в мире-согласии, ладил с чернью новгородской, поперек ей слова не говаривал. Умер он и остались по нем имение великое, вдова его да чадо малое, Васенька. Отдавала мать сына своего учить грамоте, письму да пению церковному. Ученье ему впрок пошло, и нет во всем Новгороде такого певца, как Васенька; да на беду повадился он пир пировать с веселыми удалыми молодцами. Пьет он, – допьяна напивается, по улицам похаживает да шуточки недобрые пошучивает: кого за руку возьмет – руку вывихнет, кого за ногу хватит – ногу вывернет… Идут мужики новгородские жаловаться Васиной матушке. «Честная вдова, – говорят ей, – уйми ты свое чадо милое! Нехорошие шутки стал он пошучивать! А то ведь с такой удачей молодецкой быть ему в реке Волхове!» Стала мать журить сына. Не по душе это пришлось Васеньке: обозлился он на мужиков, что жаловались на него да грозили потопить его на Волхове. Задумал он собрать себе дружину храбрую. Пишет он «ярлыки (записки) скорописчаты»: «Кто хочет пить и есть из готового, валися к Ваське на широкий двор, – тот пей и ешь готовое и носи платье разноцветное». Рассылает он эти ярлыки по улицам и проулочкам новгородским. Собираются к нему удальцы со всех концов: пришел Костя Новоторженин, пришли Потанюшка Хроменький, Хомушка Горбатый и другие. Пробует их силу Васенька Баслаевич, – заставляет выпить чару зелена вина на полтора ведра, бьет каждого из них палицей в двенадцать пуд. Коли молодец стоит при этом, не шелохнется, братается Васенька с ним и принимает его в «свою дружину храбрую». Набрал себе он тридцать удальцов.

Вызывает тогда он всех мужиков новгородских на бой. Те принимают вызов. Начинается свалка на Волховском мосту. Плохо мужикам новгородским, – много их избито, изранено; дружина Васильева одолевает их. Видят они – дело плохо, – на хитрости пускаются. Побежали к матери Василия, принесли подарки и просят: «Прими у нас дорогие подарочки и уйми свое чадо милое!» Мать унимает сына, сажает в глубокий погреб; покоряется ей Васенька, – не смеет он ослушаться родимой матушки. Плохо пришлось и дружине без него; стали одолевать ее мужики новгородские. Выпускают тогда Василия из погреба.

Разгорелось его сердце богатырское, схватил он ось тележную и бросается своим на помощь, – мужиков так валом и валит. Стали снова они просить матушку вступиться за них. Посылает она Васильева крестового батюшку унять сынка. Одевает старчище-пилигримище колпак на голову в двадцать пуд, берет клюку в руки в десять пуд, приходит на мост к Василию, глядит ему прямо в ясны очи и говорит ему: «Ай же ты, мое чадо крестное! Укроти свое сердце богатырское, оставь мужичков хоть малую часть».

Расходилось сердце у Васеньки: нет на него ни уйму ни удержу. «Ай же ты, крестный мой батюшка! – говорит он в ответ. – Не дал я тебе яичко во Христов день, дам я тебе яичко в Петров день!» Щелкнул он крестного батюшку осью железною, – тут крестовому батюшке и славу поют. Сама мать приходит унимать расходившегося Васеньку; догадалась старушка, зашла сзади и пала на плечи его могучие. «Ай же ты, чадо мое милое, – говорит она, – укроти свое сердце богатырское, оставь мужичков хоть малую часть!»

Тут Васильюшка Буслаевич опускает руки свои могучие к сырой земле, выпадает ось железная из белых рук. «Ай ты, свет-государыня-матушка, – говорит он, – умела ты унять мою силу великую, догадалась зайти позади меня, и если бы зашла ты спереди, то не спустил бы тебе государыне-матушке, убил бы тебя заместо мужика новгородского». Оставляет тогда Васенька смертное побоище. Оставил он мужиков малую часть, а набил их, что пройти нельзя.

Много беды да грехов натворил Василий Буслаевич. «Смолоду бито много, граблено, под старость надо душу спасти», – говорит он и просит у своей государыни-матушки благословенья великого «итти в Иерусалим-град со своей дружиною храброю, Господу Богу помолитися, ко святой святыне приложитися, в Ердане-реке искупатися». – «Чадо мое милое, – отвечает ему мать, – коли ты пойдешь на добрые дела, дам тебе благословение великое, а коли ты, дитя, на разбой пойдешь, и не дам тебе благословения, а и не носи Василья сыра земля!..» Пускается Василий со своей дружиной в путь далекий по рекам и морям. Приезжает он наконец в Иерусалим, служит обедню за матушку, за себя, служит панихиду по батюшке, купается в Иордане. На возвратном пути Василий гибнет. Увидел он большой камень на горе; написано на нем: «Кто перескочит через камень поперек – тому ничего не будет, а кто станет вдоль скакать – сломать тому буйну голову». Загорелось у Василия сердце неразумное, заговорила удаль буйная, – стал он вдоль скакать и убился до смерти».

Прорись новгородской берестяной грамоты

Другая былина о Садке-Богатом госте показывает, что у народа сохранилась память о богатстве старого Новгорода. Сказываются в этой былине и языческие верования – вера в «водяного бога».

Жил-был в Новгороде Садко. Был он гусляр, ходил по веселым пирам, тешил богатых людей своей игрой искусной, – тем он и жил. Часты бывали пиры в богатом Новгороде. Но вот случилось раз – день приходит, другой, третий, – не зовут Садка на почестей пир. Соскучился Садко, пошел он к Ильмень-озеру, сел на камень прибрежный и стал наигрывать на своих гуселках. Как вдруг вода в озере всколыбалася; вышел из воды царь морской и говорит: «Ай же ты, Садко Новгородский, не знаю, чем тебя пожаловать за твои утехи великия, за твою игру нежную. Ступай ты в Новгород и бейся об заклад, заложи свою буйну голову, а с купцов выряжай лавки товара красного и спорь, что в Ильмень-озере есть рыба-золоты перья. Как побьешься об заклад, поди свяжи шелковый невод и приезжай рыбу ловить в Ильмень-озере. Дам я тебе три рыбины-золоты перья; тогда ты, Садко, счастлив будешь». Он сделал так, как велел ему царь морской. Позвали Садко на почестей пир. Тешил гостей он игрой своей искусной, тешились гости и вином хмельным. Стал тут он хвастать, что знает чудо чудное в Ильмень-озере, что есть в озере рыба-золоты перья. Заспорили купцы, что не может быть в озере такой диковинной рыбы. Предлагает тогда Садко биться об заклад. «Заложу я свою буйну голову, – говорит он купцам, – а вы закладывайте лавки товара красного». Нашлись три купца – ударились об заклад. Связали невод шелковый и поехали ловить рыбу на Ильмень-озеро. Закинули тоньку – и добыли рыбку-золоты перья, во второй раз закинули – добыли вторую рыбку-золоты перья, третью тоньку закинули – третью золотоперую рыбку добыли. Делать нечего – отдали купцы Садку свои лавки товара красного. Стал с той поры он поторговывать, стал получать барыши хорошие; нажил он имение великое, построил себе палаты белокаменные, сам стал задавать пиры на славу.

Зазвал он раз к себе на пир гостей – настоятелей новгородских. Все на пиру наедалися, все на пиру напивалися, похвальбами все похвалялися: кто хвастает бессчетной золотой казной, кто похваляется силой молодецкой, кто – конем добрым, кто – славным отечеством, кто – молодым молодечеством. А Садко все помалчивает. Стали тут говорить гости: «Что же наш Садко ничем не похвастает?» Говорит он в ответ: «Чем мне хвастаться? У меня ли золота казна не тощится, цветно платьице не носится, дружина храбрая не изменяется. А похвастать – не похвастать бессчетной золотой казной: на свою золоту казну повыкуплю все товары новгородские, худые товары и добрые!» Не успел он и слова вымолвить, как настоятели новгородские ударились с ним о великий заклад – в тридцать тысяч, что не выкупить ему всех товаров новгородских.

Вставал на другой день Садко рано утром, будил своих молодцов, без счета давал им золотой казны, рассылал их по всем улицам торговым, а сам шел в гостиный ряд – вдвойне товаров принавезено, вдвойне товаров принапасено на славу Новгорода Великого. Садко опять скупил все товары. На третий день снова выходит он с дружиной своей покупать товары – втройне товаров принавезено, втройне принапасено; подоспели товары московские. Призадумался тут богатый Садко – не в меру, видно, похвастался. «Не выкупить товара со всего бела света, – говорит он, – выкуплю товары московские – подоспеют товары заморские. Не я, видно, богат купец новгородский – побогаче меня славный Новгород!» Пришлось Садку уплатить заклад.

Построил он тридцать кораблей, нагрузил на них товары новгородские; продавал их за морем, получал барыши великие, насыпал бочки красна золота, чиста серебра. Едет Садко назад в Новгород. Приключилось вдруг диво дивное на море. Поднялась страшная буря, «волною бьет, паруса рвет, ломает корабли червленые, а корабли нейдут с места». «Век мы по морю ездили, – говорит Садко, – а морскому царю дани не оплачивали: видно, царь морской от нас дани требует. Приказывает Садко бросить в море бочку чиста серебра, а буря не унимается, а корабли все с места нейдут. Бросают бочку красна золота – не помогает и это. «Видно, царь морской требует живой головы во синее море!» – говорит Садко. Два раза мечут жеребей, кому идти во синее море. Оба раза жеребей указывает на Садко. Покоряется он своей участи. Пишет духовное завещание: часть имения отписывает Божьим церквям, часть – нищей братии, часть – молодой жене, а остаток – дружине своей храброй. Берет с собою он свои гуселки. «Бросьте, – говорит, – на воду доску дубовую – не так страшна будет мне смерть». Остался Садко на синем море, а корабли полетели, как черные вороны, – полетели в Новгород Великий. Заснул Садко на доске дубовой, а проснулся во синем море, на самом дне. Увидел он на дне палату белокаменную, зашел в палату, видит – сидит там царь морской. «Ай же ты, Садко купец, богатый гость! – говорит морской царь. – Век ты по морю езживал, мне, царю, дани не плачивал, а теперь сам пришел мне в подарочек. Поиграй мне в свои гуселки яровчаты». Стал Садко играть. Как расплясался тут царь морской! Играл Садко сутки, играл другие, играл и третьи, а все пляшет царь морской! В синем море вода всколыбалася, с песком желтым смутилася, стало разбивать много кораблей на синем море, стало много гибнуть добра, много тонуть людей праведных. Стал в Новгороде народ молиться Николе Можайскому. Вдруг слышит Садко – тронул кто-то его за плечо правое, и слышит он голос: «Полно тебе, Садко, играть в гуселки яровчаты!» Обернулся он, видит: стоит старик седой. Говорит ему Садко: «У меня воля не своя во синем море – приказано мне играть». Отвечает ему старик: «А ты струночки повырывай, шпенечки повыломай, скажи: у меня струночек не случилось, а шпенечков не пригодилося, сломалися гуселки яровчаты – не во что больше играть. Станет тебе царь предлагать жениться, выбирай девицу Чернавушку. Будешь в Новгороде, на свою бессчетну золоту казну построй церковь Николе Можайскому».

Послушался Садко, исполнил все, как приказал старец. (Женился на девице Чернавушке). Было на дне морском столование – почестей пир. Заснул Садко на синем море, а проснулся в Новгороде, на крутом берегу реки Чернавы. Смотрит он – бегут его корабли по Волхову. Встречает он свою дружину. Дивуется дружина: «Остался Садко в синем море, очутился он впереди нас в Новгороде!» Как повыгрузил Садко с кораблей свою бессчетну золоту казну, построил он церковь соборную Николе Можайскому. Не стал больше ездить Садко на синее море, стал себе поживать в Новгороде.

Так в песнях народа сказывается о Великом Новгороде старая быль пополам с вымыслом. Вспоминает народ о торговле и богатстве старого Новгорода, вспоминает об удальцах-повольниках, буйства и грабежи которых немало бед причинили Русской земле, вспоминает и о внутренних смутах в Новгороде, которые и сгубили его…

Новгородские церкви и монастыри

Много церквей было в Новгороде. Самой главной была каменная церковь Св. Софии, строилась она пять лет (1045–1050). Владимир Ярославич призвал мастеров из Греции, чтобы расписать стены церкви.

Чем больше богател Новгород, тем больше строилось и церквей: их строили владыки новгородские из своей казны, строили и князья, иногда вскладчину сооружала себе храм какая-нибудь улица. Во время повальных болезней ставили «обыденные» церкви, то есть в один день построенные и освященные. Большею частью они были небольшие и деревянные. Частные люди, богачи иной раз давали по какому-нибудь случаю обеты построить церковь. Иные сооружали храмы, чувствуя за собою какие-нибудь грехи, чтобы искупить их.

Сложилось следующее любопытное сказание, в котором слились и народная набожность, и суеверие, и ненависть к ростовщикам.

Жил в Новгороде богач Щил; нажил он огромное состояние тем, что давал деньги в рост. Лихву (проценты) брал он небольшую. Скопив себе громадное имение, задумал он построить для спасения души своей церковь во имя Покрова и устроить монастырь на берегу Волхова; испросил он у владыки благословение на это дело. Когда церковь была построена, Щил попросил архиепископа освятить ее, и тут только сказал, что соорудил церковь на лихвенные деньги.

– Уподобился ты Исаву, – сказал архиепископ, – взял ты у меня обманом благословение. Иди и вели в твоей церкви в стене сделать гроб, надень саван, и пусть над тобой будет совершен похоронный обряд, вели сотворить по себе панихиду, а что случится далее, то пусть будет по воле Божией.

Горько плакал Щил, не посмел он ослушаться архиепископа и сделал все, как было приказано. Как только стали его отпевать, вдруг гроб провалился в землю, и на месте, где стоял он, явилась пропасть. Когда узнал об этом архиепископ и велел в память этого чуда изобразить на церковной стене Щила в гробу посреди ада. Церковь была после этого запечатана.

В большом горе пришел сын Щила к архиепископу и просил у него совета, как помочь отцу. Владыка велел ему сорок дней поститься и молиться, раздавать в это время нищим щедрую милостыню, и в сорока церквах заказать по сорок панихид. Когда это было исполнено, послал архиепископ в церковь, построенную Щилом, посмотреть на стенную картину. Оказалось, что он лежит в гробу по-прежнему, но голова его уже вышла из ада. Отслужили еще сорок панихид, посмотрели на картину, а Щил уже по пояс вышел из ада. В третий раз отпели сорок панихид – Щил на картине совсем вышел из ада с гробом своим. Изображение так и осталось, в стене по-прежнему оказался гроб Щила, и пропасть исчезла…

В таком торговом городе, как Новгород, ростовщиков было, конечно, немало. Сказание о Щиле показывает, что, по взгляду народа и духовенства, давать деньги на лихву (на проценты), хоть и умеренную, считалось тяжким грехом. Действительно, церковь не раз сильно вооружалась против промысла ростовщиков, но искоренить его не могли.

В Новгороде было много монастырей. Самыми древними считаются Перыньский и Юрьев. Первый находится на левом берегу Волхова, у истока его, где прежде стоял истукан Перуна, а Юрьев был основан еще Ярославом (христианское имя его Юрий) в 1030 г. В XII в. возникли еще два знаменитых новгородских монастыря: Антониев и Хутынский. В начале XIII в. в Новгороде и его окрестностях было уже до 20 монастырей, а по всей области Новгородской более тридцати… Они владели землями, огородами, деревнями. Благочестивые князья, бояре и гости новгородские много жертвовали на монастыри и земель, и денег.

Новгородские гривны

В каждом пригороде был торг (торговая площадь), где находилась и церковь. Торжок стоял под покровительством Спаса, Порхов – Св. Николы. Церкви в небольших городах устраивались, конечно, попроще и поменьше, чем в Киеве и Новгороде.

В Ладоге, одном из самых древних русских городов, уцелела старинная церковь (XII в.), на стенах которой сохранилась в нескольких местах старинная живопись (фрески). Частые пожары истребляли у нас в древности целые города, и потому немного древних зданий сохранилось до нашего времени, но все-таки, кроме церквей, кое-где сохранились остатки стен городских, например в Старой Ладоге.

Духовенство приносило Новгороду много пользы, старалось умиротворить враждующих, удерживало, насколько могло, от разных насилий и беззаконий, неоднократно порицало ростовщичество, помогало разным должностным лицам наблюдать, чтобы в торговле не было обмана. В одной новгородской церкви (Иоанна Предтечи на Опоках) хранились образцы различных мер, которых должны были держаться при торговле. В Новгороде были свои особенные меры и деньги.

Новгородская серебряная гривна весила фунт. Кроме гривен встречаются полугривны, которые иногда рубились пополам, отсюда название «рубли»; отрубки в половину рубля стали называться «полтина». Ходила в Новгороде и мелкая монета, величиною с гривенник. Кроме того, были в ходу и иностранные монеты западные – европейские и восточные – арабские; случалось, конечно, что купцы по старине обходились и без денег, довольствуясь обменом товаров.

Суздальская область

В то время как на юге шли бесконечные усобицы между князьями, а в Новгороде ссоры и распри на вечах, на дальнем северо-востоке, в Ростово-Суздальской области, начинались новые порядки.

По верхнему течению Волги земля большею частью неплодородная, богата она лишь дремучими лесами да болотами. Сначала жили здесь финские племена, а потом стали мало-помалу заселять этот край русские. Скупа здесь почва, скудные урожаи давала она земледельцу, – много ему приходилось трудиться, чтобы прокормить себя и семью; зато человеку, который хотел заниматься мирным трудом или промыслом, меньше было помехи на севере: не заходили сюда половцы; княжеских усобиц сначала тут совсем не было, и потом их было гораздо меньше, чем на юге, вот почему сюда охотно шли выходцы с юга. Особенно стала заселяться Ростово-Суздальская область с того времени, как начал тут княжить младший сын Владимира Мономаха – Юрий Долгорукий. При нем здесь возникло несколько новых поселений и городов: Москва, Юрьев, Переяславль-Залесский, Дмитров и другие. Князьям надо было устраивать укрепленные места, то есть города, чтобы легче было управлять страною и защищать ее. Кроме того, промышленники и купцы помогали заселению страны.

В иных местах, на торговом пути, у верховья какой-нибудь реки, где нельзя было везти товар на лодках и барках и приходилось его выгружать на возы, устраивались обыкновенно поселки; здесь жили работники, которые занимались перегрузкою товаров, да возчики, перевозившие всякую кладь. В других местах, по большей части при слиянии реки, куда удобно было свозить товары с разных сторон и производить обмен, устраивались склады товаров – торжки, или ярмарки.

Было тут вдоволь дела и торговому, и рабочему люду; возникают здесь поселки, растет торговля – растут и эти поселения, обращаются в города.

Помогли заселению северного края и монахи. Забредет какой-нибудь отшельник в глубину леса, поставит себе келью и ведет здесь одинокую жизнь свою в тяжком труде и непрестанной молитве. Проведают об этом другие благочестивые люди, богомольцы; селятся некоторые из них подле подвижника, стараются во всем уподобиться ему. Кельи огораживаются тыном, ставится деревянная церковь – и звон колокола впервые нарушает лесную тишь. Разрастается обитель: строятся тут и новая ограда, и более просторная церковь, и новые кельи. Немало всякой работы найдется по монастырю; одним монахам не справиться, нужны разные работники. Не прокормить их всех самим монахам: земли-то вдоволь, да рабочих рук мало, нужны и земледельцы. Мало-помалу подле монастыря являются поселки, становятся они все больше да люднее. Жить на монастырской земле льготно: монахи не притесняют, и князья чтят монастыри и работникам монастырским дают разные льготы. И вот на том месте, где некогда в темной чаще леса стояла одинокая убогая келья подвижника-отшельника, лет через пятьдесят или меньше стоит богатый монастырь с каменной оградой, с каменными златоглавыми церквями. Подле монастыря село. Далеко расстилаются возделанные монастырские поля. А если монастырь стоит у реки, на торговом пути близ него, то со временем село может разрастись и в многолюдный торговый город. Жизнь в таком монастыре уже не та, как в уединенной келье отшельника: слишком много тут шуму людского, мирских забот и помышлений. Кому-нибудь из благочестивых монахов этого монастыря придет на мысль уединиться, пожить такою же жизнью, как жил святой отшельник, основатель обители. Уходит инок из монастыря, старается подальше уйти от людных мест – уйти в «пустынь», чтобы мирские заботы не мешали ему думать только о душевном спасении – «спасаться». Селится он также в лесной глуши или на островке каком-нибудь, среди озера, ставит здесь свою одинокую келейку. Пройдут годы, и тут явится монастырь, возникнет и подле него людное село, и только старое предание гласит, что некогда на месте этом был темный непроходимый лес и спасался одинокий отшельник.

Таким образом, мало-помалу северный финский край заселялся русским людом. Финны во многих местах смешивались с русским населением, роднились с ним, забывали свой язык и сливались с русским в один народ.

Андрей Боголюбский

Юрию Долгорукому, хотя он и долго жил на севере, в Ростово-Суздальской земле, видимо, очень хотелось утвердиться на юге: сильно добивался он Киева, вел упорную борьбу с племянником своим Изяславом Мстиславичем, наконец добился-таки своего и умер великим князем киевским.

Завладев Киевом, Юрий посадил старшего сына своего Андрея княжить в Вышгороде, а Ростов и Суздаль отдал младшим своим сыновьям; но не нравилось Андрею на юге. Славился уже он боевой храбростью, не раз побывал в битвах, но он был умен, властолюбив и не любил войны. В Южной Руси постоянно грозили нападения или половцев, или русских же князей; надо было угождать дружине, зависеть от нее, – все это было не по душе властолюбивому Андрею. Ему сильно хотелось уйти в Суздальскую землю: там он родился и провел свои детские годы, там его знали и в детстве величали своим князем, а в Вышгороде ему было все чуждо. Решился он уйти отсюда, не испросив даже согласия отца. Он взял с собою из Вышгорода местную чудотворную икону Пресвятой Богородицы – увез тайком, так как жители добровольно не расстались бы с этой святынею. Икона эта, как гласило предание, была написана св. евангелистом Лукою и привезена из Царьграда.

За десять верст от города Владимира, по пути в Суздаль, как говорит предание, совершилось чудо: кони под иконою вдруг стали; запрягли других лошадей – воз с иконою ни с места! Дивятся все чуду… Князь приказал остановиться. Раскинули шатер и расположились на ночлег. Поутру князь объявил, что Богоматерь явилась ему во сне и велела не везти икону в Ростов, а поставить ее во Владимире, а на том месте, где было видение, построить каменную церковь во имя Рождества Богородицы и основать монастырь. Тогда же на месте видения заложено было село – Боголюбове и построена богатая каменная церковь. Здесь, в этом храме, поставили временно и взятую из Вышгорода икону. Андрей украсил ее богатым окладом, в котором было пятнадцать фунтов золота, много жемчуга, драгоценных камней и серебра. Построил он себе в Боголюбове также и каменный дворец. Это село сделалось любимым местопребыванием Андрея. Отсюда и произошло его прозвище – Боголюбский.

Когда умер Юрий, жители Ростова и Суздаля признали своим князем Андрея, но он избрал своей столицей Владимир на Клязьме. Этот прежде небольшой и малонаселенный город теперь населился, разросся и очень украсился. Андрей построил здесь из белого камня великолепную церковь Успенья Богородицы с позолоченным куполом. Сюда была перенесена чудотворная икона Богоматери.

Андрей Боголюбский. Скульптурный портрет. Реконструкция М. М. Герасимова

Святыня эта в глазах народа сильно возвышала значение и города Владимира, и Андрея Боголюбского, которому сама Богоматерь как бы указала столицу. Уже Юрий привел на север много поселенцев из Южной России, теперь же стало еще больше южан переселяться сюда.

Одной церкви, названной Десятинной из подражания Киеву, Андрей, подобно Владимиру Святому, назначил десятую долю всех своих доходов, подарил села и угодья. Соорудил он много красивых церквей, снабжал их иконами и утварью, не жалея средств, – как видно, старался, чтобы Владимир красотой своих храмов уподобился

Киеву или же превзошел его; построил во Владимире Золотые ворота, подобно киевским, с церковью над ними. Соорудил он во Владимире тоже монастыри: Спасский и Вознесенский; строил церкви и по другим городам. Видел народ и щедрость его, и благочестие. Постоянные большие постройки давали работу многим, привлекали искусных рабочих из других мест, увеличивали население городов.

По своему благочестию и набожности Андрей Боголюбский напоминал деда своего Владимира Мономаха: Андрея всегда можно было видеть, говорил летописец, во храме на молитве, со слезами умиления на глазах; всенародно раздавал он милостыню убогим, чтил духовенство, чернецов, зато слышал похвалы своему христианскому милосердию и благочестию. Но подобно деду, он, хотя и не любил войны, однако постоять за Русскую землю с оружием в руках был готов.

В это время не в ладах были с русскими болгары, жившие по Волге и Каме, и делали частые набеги на русские земли. Войну с неверными (болгары были магометане) народ считал делом богоугодным. В 1164 г. Андрей предпринял поход на болгар. С войском шло духовенство и торжественно под знаменами несло св. икону Богоматери; князь и все войско перед выступлением в поход приобщились Св. Тайн. Поход был удачен: болгарский князь обратился в бегство; русские взяли один болгарский город.

Хотел Андрей возвысить свой Владимир над всеми русскими городами, даже и над Киевом.

Когда в 1166 г. киевским князем сделался Мстислав Изяславич, правнук Владимира Мономаха, тогда как Андрей был внуком его, загорается снова борьба в Киеве. Андрей собрал огромное союзное войско (11 князей с их дружинами и ратью принимали участие в походе). 12 марта 1169 г. Киев был взят сыном Андрея Мстиславом. Древняя столица, мать русских городов, – город, красе которого дивились иноземцы, был разграблен, посрамлен, унижен. Андрей посадил княжить в Киеве подручного себе князя, брата своего Глеба, а сам, приняв титул великого князя, остался во Владимире.

С этого времени Владимир-на-Клязьме становится главным городом на Руси.

Недаром Андрей утвердился во Владимире и сделал его своею столицею: Ростов и Суздаль были города старые; жители их, подобно новгородцам, для решения важных дел сходились обыкновенно на веча; решению их должны были повиноваться младшие города, или «пригороды», как их называли. А Владимир-на-Клязьме был город новый, основанный князем, вечевой порядок здесь еще не укоренился; князь тут не мог встретить сильной помехи своей власти. Владимирцы рады были повиноваться скорее своему князю, чем чужому вечу. Притом они были очень расположены к Андрею: он украсил их город великолепными зданиями; при постройке их много нашлось дела для рабочего люда; наконец, он перенес из Вышгорода чудотворную икону Богоматери. Икона эта, под именем Владимирской Божьей Матери, стала главною святынею города Владимира. На поклонение ей стали приходить люди из окрестных мест. Это придавало больше значения и самому городу. Когда великий князь сделал Владимир своею столицею и дружина поселилась тут, стало в городе люднее, промыслы разные и торговля пошли бойчее, город начал быстро расти и богатеть… Из Владимира по Клязьме, а потом по Оке нетрудно было добраться и до Южной Руси, которую хотел держать в руках властолюбивый Андрей.

Часть дворцового комплекса XII в. в Боголюбове. Реконструкция

Завладев Киевом, задумал он и другие области подчинить себе, а также уничтожить самостоятельность вечевого Новгорода. Уже Юрий Долгорукий стал теснить его. Суздальский князь мог всегда сильно вредить новгородцам: мешать им собирать дань с восточных их земель, прервать восточную торговлю их, которая шла через Суздальскую землю, а главное, мог прекратить подвоз в Новгород хлеба по Волге из низовых областей. Вот почему рано или поздно новгородцы должны были попасть в зависимость от суздальских князей. Зимою 1170 г. явилась под Новгородом грозная рать. Тут были суздальцы, смольняне, рязанцы, муромцы и полочане; начальствовал сын Андреев Мстислав. И предводитель и войска были те же, которые брали Киев. Слухи об их злодействах и насилиях повсюду, где они проходили, воспламенили новгородцев; вспоминали они о беспощадном разорении Киева суздальцами, о разграбленных церквах, о поруганной святыне и клялись умереть за св. Софию и за свою вольность. Город поспешно укрепили новым тыном.

Редко когда русские пытались брать города приступом – обыкновенно долгой осадой принуждали жителей сдаться, брали город, как говорилось тогда, «измором». Но на этот раз Мстислав понадеялся на силу своей рати и решился на приступ. Три дня суздальская рать готовилась к нему, на четвертый начался бой. Новгородцы защищались мужественно, но силы у Мстислава было больше, и стал он одолевать… Казалось, пришел конец Новгороду, но, по преданию, он был спасен чудом. В ночь со вторника на среду новгородский владыка Иоанн усердно молился перед образом Спаса, вдруг ему послышался голос от иконы:

– Иди на Ильину улицу, в церковь Спаса, возьми икону Пресвятой Богородицы, вознеси ее на стену, и Богородица спасет Новгород.

На другой день владыка в сопровождении многочисленного духовенства торжественно вынес икону на стену. Игумены и священники пели молитвы. Народ со слезами молился о спасении, всюду слышались громкие возгласы: «Господи помилуй!» Тучи стрел летели в город. «Одна стрела, – говорит предание, – попала в икону, и она в тот же миг обратилась ликом к городу, и слезы закапали из очей ее. В то же мгновение внезапный и необъяснимый страх охватил всю суздальскую рать, воины пришли в беспорядок, на них нашло какое-то одурение – стали они стрелять друг в друга». Новгородцы вышли из города и одержали блестящую победу над врагами, множество их избили, а пленных взяли столько, что, по словам новгородского летописца, «десяток суздальцев отдавали за гривну».

Мстислав бежал со своею ратью, и лютость его отозвалась на нем же: пришлось проходить ему по тем местам, которые раньше он опустошил, нигде больше не находили хлеба – воины умирали от голода и болезней и принуждены были с ужасом, говорит летописец, в Великий пост есть мясо коней своих.

Так говорит новгородское предание о чудесном избавлении Новгорода от суздальской рати. (С этого времени в честь иконы Богоматери Знаменской установлен праздник 27 ноября.)

Скоро, однако, новгородцам пришлось искать милости у Андрея Боголюбского. Был в Новгородской земле неурожай – настала страшная дороговизна, а хлеб, как выше сказано, шел в Новгород через Суздальскую землю, и вынуждены были новгородцы признать своим князем Юрия, сына Андрея. Но все-таки победа их имела значение. Хотя великий князь и посылал в Новгород своих подручных князей, но «старины и пошлины новгородской» не нарушал…

Между тем Андрей затевал новые порядки: понимал он, что удельные распри губят Русскую землю, что она от них все больше и больше беднеет и слабеет, да и сам хотел быть великим князем не по имени только. Из Ростово-Суздальской области он, боясь усобиц, удалил своих родичей – младших братьев и племянников; выгнал и старых отцовских бояр, которые привыкли слишком вмешиваться в княжеские дела. Советоваться с дружиной Андрей не любил.

Хотел он быть «самовластцем» – и не только в своей области, но и во всей Руси. В Киеве умер брат его Глеб. Владимир Мстиславич надумал было водвориться здесь. Андрей приказал ему немедленно выехать из Киева и отдал его Роману Ростиславичу, князю кроткому, покорному, – отдал не по старшинству, а по «милости своей».

Андрей благоволил к Ростиславичам (князьям Смоленским), так как они признали его старшинство и повиновались ему.

– Вы назвали меня своим отцом, – велел он сказать им, – хочу вам добра и отдаю Киев брату вашему Роману.

Через несколько времени случилось, что Ростиславичи не исполнили одного желания Андрея, тогда он послал сказать Роману:

– Не ходишь в моей воле ты с братьями твоими – так иди вон из Киева, а Давид пускай идет вон из Вышгорода, Мстислав – из Белгорода. Ступайте себе в Смоленск и делитесь там между собою, как знаете!

Не слыхали еще до сих пор русские удельные князья таких властных речей от великого князя. Роман повиновался, но другие Ростиславичи воспротивились и послали сказать Андрею:

– Брат! Мы назвали тебя своим отцом, крест тебе целовали и стоим на крестном целовании, хотим тебе добра; а ты теперь брата нашего Романа вывел из Киева и нам кажешь путь из Русской земли без всякой вины; так пусть рассудит нас Бог и крестная сила.

Андрей никакого ответа на эти слова не дал. Тогда Ростиславичи тайно ночью въехали в Киев, схватили Андреева младшего брата и племянника и посадили в Киеве брата своего Рюрика.

Узнав об этом, Андрей сильно разгневался. Обрадовались его гневу Ольговичи, князья черниговские: они надеялись сами завладеть Киевом и стали подстрекать Андрея против Ростиславичей.

– Кто тебе враг, – послали они ему сказать, – тот и нам; мы готовы идти с тобою.

Андрей надеялся на свои силы. Призвал он своего мечника и наказал ему:

– Поезжай к Ростиславичам и скажи им от меня: не ходите в моей воле, – так ступай же ты, Рюрик, в Смоленск к брату, в свою отчину; а ты, Давид, ступай в Берлад (город в нынешней Молдавии), не велю тебе быть в Русской земле. А Мстиславу скажите так: ты всему главный зачинщик, не велю тебе быть в Русской земле!

Сильно оскорбился такою речью и самовластием Андрея Мстислав, стоявший всегда за правду и за старину. Смолоду он привык не бояться никого, кроме одного Бога. В сильном гневе приказал он при себе остричь послу голову и бороду и отослал его с такими словами великому князю:

– Мы доселе чтили тебя как отца по любви, а ты прислал к нам такие речи, как будто не князьям, а подручникам. Твори, что замыслил, пусть Бог нас рассудит!

Старинные гербы Новгорода и Владимира

Когда услыхал Андрей эти слова, когда узнал об оскорблении посла, то пришел в такой гнев, что даже опал в лице. Он велел немедля собрать большое войско. Тут были ростовцы, суздальцы, владимирцы, переяславцы, белозерцы, муромцы, новгородцы, рязанцы – всего около 50 тысяч воинов. Сын Андрея Юрий с опытным воеводою вел это войско. Получили они от великого князя такой приказ:

– Рюрика и Давида выгоните из моей отчины, а Мстислава схватите, ничего ему не делайте, приведите только ко мне.

Вся эта рать двинулась в Черниговскую область; тут соединились с нею черниговские князья; князья полоцкие тоже принуждены были идти. Казалось, Ростиславичам несдобровать. Рюрик Ростиславич заперся в Белгороде, Мстислав в Вышгороде, а Давида они послали к галицкому князю Ярославу просить помощи.

Главные силы северной рати пошли на Мстислава, дерзкого противника Андрея Боголюбского. Девять недель стояло под Вышгородом огромное ополчение.

Храбро отбивался Мстислав, несмотря на то что силы у него было немного. Союзная рать действовала неединодушно, многие из участников воевали против своей воли: между отдельными вождями согласия не было, и дело союзников не ладилось; больше было тут шуму, крику, суеты, чем толку. Многим надоело уже стоять под городом, взять который они потеряли надежду. Вдруг разнеслась молва, что галицкая рать, соединившись с Рюриком, хочет ударить на них. Ужас охватил сборную Андрееву рать; они бросились бежать из Вышгорода; бежали в таком беспорядке, что множество людей при переправе через Днепр утонуло.

Мстислав, видя поспешное отступление вражьей силы, вышел из города, погнался за врагами, захватил их обоз и забрал многих в плен.

Это дело доставило Мстиславу громкую славу. Двадцать союзных князей с их ратями не совладали с ним. С этого времени и назвали его Храбрым.

Стал после этого Киев снова переходить из рук в руки. Не такой был человек Андрей Боголюбский, чтобы помириться с неудачей и оставить враждебных себе князей полными хозяевами на юге; он, верно, добился бы своего, если бы неожиданная смерть не помешала ему.

Властолюбивый Андрей имел много врагов между князьями и боярами; оказались они и между ближними людьми. Был он и к ним очень строг, если они злоупотребляли его доверием или не повиновались ему. Казнил он за какую-то вину одного из родственников своих по жене, боярина Кучковича. Брат казненного с несколькими княжескими слугами решился злодейством освободиться от строгого господина. Андрей, подобно другим русским князьям, принимал к себе на службу иностранцев. Одним из приближенных слуг к нему был ключник Анбал из иноземцев. Он тоже принял участие в заговоре.

– Сегодня князь казнил Кучковича, – говорили заговорщики, – а завтра казнит и нас; покончим с ним.

Ночью, взявши оружие, пошли злоумышленники к княжескому терему. Когда они подошли к спальне князя, то их обуял страх; не хватало у них смелости совершить преступление. Тогда они пошли в медушу (погреб, где хранились меды и вина), напились вина и снова пошли в княжий терем.

Один из злодеев постучал в дверь спальни.

– Кто там? – спросил Андрей.

– Прокопий! – отвечал стучавший (Прокопий был одним из любимых слуг Андрея).

– Нет, это не Прокопий! – сказал князь, хорошо знавший голос своего слуги.

Дверей он не отпер. Злодеи стали ломиться в дверь. Князь бросился к своему мечу, который обыкновенно находился подле него. Меча не оказалось: Анбал раньше убрал его. Заговорщикам удалось выломать дверь; бросились они на князя…

Андрей был очень силен, стал обороняться и одного из противников своих сбил с ног. Впотьмах, не разглядев, злодеи поранили упавшего, приняв его за князя. Затем, увидев свою ошибку, напали на князя, стали наносить ему удары мечами, саблями, копьями. Он сначала сильно боролся.

– Нечестивцы! Что я вам сделал? – говорил он. – За что вы проливаете кровь мою? Бог вам отомстит за мой хлеб.

Наконец израненный и окровавленный Андрей упал под ударами убийц. Злодеи думали, что он убит, взяли раненого товарища своего и поспешно понесли его. Князь поднялся и, обливаясь кровью, со стоном вышел из спальни. Убийцы услышали стон его и вернулись. Не нашедши его на том месте, где они оставили его, злодеи испугались…

– Скорее ищите его, – говорили они друг другу, – а не то мы погибли!

Зажгли свечу и по кровавому следу нашли несчастного князя; он успел сойти по лестнице вниз и думал скрыться за лестничным столбом. Злодеи кинулись на него.

– Господи, в руки Твои предаю дух мой! – были последние слова несчастного.

Умертвили заговорщики и Прокопия, верного слугу Андрея. Княжеское имущество было разграблено. Из кладовой князя забрали золото, драгоценные камни и разные ткани и одежды.

Тело убитого князя долго лежало брошенное в городе; никто не решался взять его, чтобы отдать ему последний христианский долг, – все боялись заговорщиков. Но нашелся между слугами князя один, киевлянин Кузьма, который не побоялся злодеев. Стал он плакать над трупом Андрея. Насилу выпросил этот верный слуга у ключника ковер и корзно покрыть труп убитого князя. Обернув тело, Кузьма понес его в церковь и стал просить, чтобы ее отперли. Ему закричали:

– Да кинь тело тут в притворе. Экая тебе печаль с ним!

Все были уже пьяны. Кузьма стал плакать и причитать над своим господином:

– Уж тебя, господин, слуги твои не хотят знать… Бывало прежде, придет ли гость из Царьграда или из какой-либо русской стороны, или латинянин, христианин ли, поганый ли, – ты, бывало, скажешь: введите его в церковь и на полати (на хоры), пусть видит истинное христианство и крестится, – что и бывало. Болгаре, жиды и вся погань-язычники, видевшие здесь славу Божию и красоту церковную, больше сокрушаются по тебе, а эти твои слуги даже в церковь не пускают положить.

Только на третий день после убийства нашлось духовное лицо, которое решилось отпеть князя. На шестой день, когда волнение, поднявшееся во Владимире, стихло, владимирцы порешили перенести тело своего князя из Боголюбова во Владимир. Когда торжественная процессия приближалась к городу и толпы народа, стоявшего у городских ворот, завидели княжеский стяг (знамя), который несли перед гробом, многие из народа стали рыдать. Андрея похоронили в построенной им Богородичной церкви (1174).

После смерти его ростовцы и суздальцы выбрали себе в князья не сына его и не братьев, а племянников, – думали, что в благодарность за избрание они будут править «по старине». Владимирцы призвали к себе на княжение брата Андреева – Михаила. Начались тогда усобицы между племянниками и дядями, между старыми городами (Ростовом и Суздалем) и молодым городом Владимиром. В конце концов владимирцы одолели. Михаил Юрьевич утвердился во Владимире. Через год он умер, и место его занял брат его Всеволод по прозванию Большое Гнездо (1176).

Всеволод III

Всеволод III Юрьевич действовал по примеру Андрея Боголюбского; не дал волостей своим племянникам, подчинил себе Рязань и Новгород и властно распоряжался Киевом.

В Южной Руси в это время шли усобицы. Самым знаменитым князем тогда был сын Мстислава Храброго, Мстислав Удалой, – образец старого южнорусского князя: он не заботился об усилении своей области и власти – больше всего влекла его военная слава; на войну смотрел он, как на суд Божий. С дружиною своею, закаленною в боях, он беспрестанно переезжал из одного конца Руси на другой, являлся всюду, где нужно было оборонить слабого от сильного, постоять за «старину».

Всеволод III был князем совсем не такого нрава: крайне осторожный, не охотник до решительных действий, битв и походных тревог, он всегда рассчитывал наверняка; к своей цели шел осторожно и твердо. Главной задачей его было – приобрести как можно больше владений, усилить свою власть на счет других князей, забрать их всех в свои руки.

При Всеволоде во Владимире и в других городах Суздальской области было воздвигнуто много новых великолепных для того времени церквей. Во Владимире был построен Дмитриевский собор, по словам летописца, «дивно украшенный иконами и писанием».

В старину каменные церкви на Руси строили иноземные мастера – греки да немцы, но мало-помалу и русские стали перенимать у них кое-какие знания.

Когда понадобилось в Суздале обновить Богородничную церковь, то епископ не искал мастеров у немцев, а нашел у себя между церковными служителями и во Владимире людей, которые сумели и олово лить, и покрыть церковь свинцовыми листами, и известью выбелить.

Во Владимирской области было немало каменщиков, но хороших зодчих между русскими было немного: церкви, построенные ими, часто обваливались.

С XII в. все чаще и чаще воздвигаются каменные постройки. Кроме церквей из камня, стали строить городские стены, башни, иногда и княжеские дома. Большею же частью жилье в городе строилось по-прежнему из дерева и мало чем отличалось от крестьянских изб, было только попросторнее и покрасивее.

Лесу в северных русских областях было вдоволь, и постройка простого жилища стоила очень дешево. В случае пожаров, которые в древности истребляли целые города, или неприятельских нашествий жители старались спасти более ценные свои пожитки. Погоревшие города скоро вновь застраивались. При дешевизне построек и простоте быта жителям городов нетрудно было переселиться на новые места. Целые города иной раз бежали от неприятелей и затворялись в других городах. Бывали случаи, что князья переводили города из одной области в другую.

Земли было на Руси вдоволь, а народу мало. Каждому князю хотелось привлечь побольше переселенцев в свою область.

Борьба Суздаля с Новгородом

Сильную борьбу пришлось выдержать Новгороду с властолюбивыми суздальскими князьями, начиная с Юрия Долгорукого. Никогда вечники-новгородцы так не нуждались в боевых князьях, как в эту пору.

Битва новгородцев с суздальцами. Икона. Конец XV в.

Особенно замечательными князьями новгородскими были два Мстислава. Мстислав Храбрый (сын Ростислава Мстиславича, смоленского князя, внука Владимира Мономаха) оказал большие услуги Новгороду – одержал блестящую победу над чудью и мужественно отстаивал свободу Великого Новгорода. Новгородцы очень любили своего князя. Когда он умер, тело его погребли они в церкви Св. Софии. Отличался он не только храбростью, но и благочестием, и делами милосердия. Летописец о нем говорит:

«Он всегда порывался на великие дела, – и не было земли на Руси, которая не хотела бы иметь его у себя и не любила бы его. Не может вся земля Русская забыть доблести его».

Священна для Новгорода была его память – гробница его стала предметом поклонения. Впоследствии Мстислава причли клику святых.

Не менее дорог был новгородцам и сын его Мстислав Удалой (Удатный, как звал его народ).

Всеволод, князь суздальский, не спросив согласия веча, назначил своего сына

Святослава князем в Новгород. Здесь поднялось волнение: многие новгородцы крепко стояли за свои порядки. Они напали на сторонников суздальского князя, разграбили и пожгли дворы их. Всеволод в наказание за это приказал задерживать новгородских купцов, ездивших по его землям, отбирать у них товары и не пропускать из своей земли хлеба в Новгород. Это было в 1210 г. В это время неожиданно является на помощь Мстислав Удалой.

– Кланяюсь св. Софии и гробу отца моего, и всем новгородцам, – послал он сказать им, – услышал я, что князья творят над вами насилие, – жаль мне своей отчины!

Новгородцы обрадовались, волнения стихли; сторонники суздальского князя примолкли – боялись перечить большинству. Князя Святослава посадили под стражу, и вече послало сказать Мстиславу: «Иди, князь, на стол».

Пришел он со своею дружиной, собралось и новгородское ополчение, но на этот раз дело до войны не дошло; Всеволод не решился начать войну с Мстиславом и прислал к нему послов с такими словами:

– Отпусти сына моего Святослава и мужей его, а я отпущу новгородских гостей с их товарами и вознагражу убытки их.

Порадовались новгородцы, что Мстислав одержал верх над Всеволодом, не пролив ни капли крови.

Много пользы Новгороду принес удалой князь: он ездил по Новгородской земле, всюду учреждал порядок, строил укрепления и церкви. Два раза ходил на чудь и подчинил Новгороду всю Чудскую землю вплоть до самого моря.

В это время возникли усобицы на юге: Черниговский князь Всеволод овладел Киевом, выгнал отсюда родичей Мстислава и творил много всяких насилий. Мстиславу снова представился случай стать за правду. Он собрал вече и просил новгородцев помочь его изгнанным родичам.

Шлем (предположительно Ярослава)

– Куда, князь, ты взглянешь очами, – закричали новгородцы, – туда и мы обратимся своими головами!

С помощью новгородцев одолел удалой князь врага, посадил в Киеве своего двоюродного брата Мстислава Романовича и вернулся в Новгород. Но не сиделось ему тут: велика была у него охота к боевым трудам, к подвигам, а на юге было для него дело. Звали его туда на венгров, которые захватили Галицкую землю, пользуясь смутами, и посадили там своего королевича. Собрал Мстислав вече, поклонился Господину Великому Новгороду.

– Есть у меня, – сказал он, – дело на Руси, а вы вольны в князьях.

Он с дружиною своей уехал в Галич. Пока боролся он здесь с врагами Русской земли, в Новгороде взяли верх сторонники суздальских князей и призвали Ярослава Всеволодовича. Князь этот был человек крутого нрава и стал не по праву, без суда расправляться с противниками: двух из них заковал и выслал в Тверь, сторонники князя по его наущению разграбили дом тысяцкого. Тогда поднялся в Новгороде народ, и несколько сторонников князя было убито. Раздраженный этой народной расправой, Ярослав оставил в Новгороде своего наместника, а сам поселился в Торжке. Торжок, или Новый Торг, как иначе называли его в старину, был пригородом Новгорода. Ярослав задумал тут, поближе к Суздальской земле, устроить столицу, а Новгород обратить в пригород.

На горе новгородцам в земле их в это время мороз побил хлеб, он страшно вздорожал. Плохо пришлось бедному люду: Ярослав не пропускал в Новгород ни одного воза с хлебом. Начался голод. Бедные люди за кусок хлеба продавали детей своих в рабство. Много народу погибло голодною смертью. По улицам валялись тела умерших, собаки грызли их… Смирились новгородцы, послали к Ярославу звать его к себе; он ничего не отвечал, а посланных велел задержать. Второй раз отправили новгородцы к нему послов с такими словами:

– Иди, князь, в свою отчину ко святой Софии.

Посланные снова были задержаны, а ответа новгородцам не было дано. Ярослав велел хватать по всем дорогам новгородских гостей и держать их в Торжке, словно в плену… Казалось, пришел конец Новгороду.

Спасает его и на этот раз от беды неминуемой все тот же удалой князь, каратель неправды и насилия, восстановитель правды. Является он сюда (11 февраля 1216 г.). Ожили упавшие духом новгородцы, хотевшие отстоять свою «старину». Он прежде всего велит схватить и заковать ярославских людей, орудовавших в Новгороде. Затем собрано было вече; Мстислав торжественно целует крест верой и правдой послужить Великому Новгороду и говорит:

– Либо освобожу новгородских мужей и новгородские волости, либо голову свою сложу за Великий Новгород!

– На жизнь и смерть готовы идти с тобою! – кричат в ответ новгородцы.

Потребовал сначала Мстислав опять уладить дело мирным путем, послал к Ярославу посла уговорить его оставить Новгород в покое и освободить захваченных новгородцев. Ярослав не только не исполнил требований Мстислава, но, чтобы досадить ему, приказал заковать взятых новгородцев и разослал их в заточение по разным городам, а товары раздал своим дружинникам.

Когда весть об этом новом насилии дошла до Мстислава, он велел звонить на вече на Ярославовом дворе, явился среди народа и сказал:

– Пойдем, освободим людей своих, ваших братьев. Не быть Торжку Великим Новгородом, ни Новгороду – Торжком! Где святая София – тут и Новгород!

Ополчились новгородцы. На помощь им по призыву Мстислава пришли псковичи, а потом и смоляне. В это время в Суздальской земле спорили за первенство Константин Всеволодович с младшим братом своим Юрием. Мстислав объявил, что он не только стоит за Новгород, но хочет правды и в Суздальской земле – хочет поддержать права старшего князя Константина.

Ярослав ушел к брату своему Юрию во Владимир. Стали они готовить большое ополчение. Вся Суздальская земля вооружилась; на войну погнали из сел и деревень земледельцев, суздальцам помогали муромцы, пристали к ним и бродники (так назывались сбродные шайки восточных степей).

Мстислав послал сказать Юрию, что новгородцы не питают никакой вражды к нему, что они обижены Ярославом. Юрий отвечал:

– Мы с братом Ярославом – один человек.

Отправил Мстислав посла и к Ярославу с таким словом:

– Освободи захваченных тобой новгородцев, верни волости новгородские, что ты занял, помирись с нами, целуй нам крест, – не будем проливать кровь!

– Мира не хотим, – отвечал Ярослав, – издалека вы пришли и попали как рыба на сушу!

Переговоры не привели ни к чему. Суздальские князья (Ярослав и Юрий) так были уверены в победе, что устроили у себя в шатре пир с боярами. Некоторые из старых и благоразумных бояр смущались тем, что правда была на стороне противника. Один из них даже уговаривал помириться с Мстиславом и Константином.

– Не смотрите, – говорил этот боярин, – что рати у них меньше, чем у вас. Ростиславова племени князья мудры, справедливы и храбры, и люди их – новгородцы и смоляне – смелы в бою. А про Мстислава сами знаете, что храбростью он выше всех!

Не по душе пришелся князьям такой совет. Больше нравились им речи молодых бояр.

– Никогда не бывало, – говорили эти бояре, – ни при отцах ваших, ни при дедах, чтобы кто вошел ратью в сильную Суздальскую землю и вышел бы из нее цел… Что нам эти полки?! Мы их седлами закидаем!

– Сама добыча идет к нам в руки, – говорили самоуверенно князья своим дружинникам, – достанутся вам кони, оружие, брони, платье; берите все, только врагов не щадите. Не оставим в живых никого!

Затем и между собою уговорились князья, кому какою областью владеть из земель, которые попадут в их руки после победы. Суздальские князья послали гонца пригласить Мстислава на бой на Липецкое поле.

Суздальцы стали на горе и несколько времени не вступали в решительный бой, не сходили с горы. Не утерпел удалой Мстислав.

– Братья, – сказал он своим воинам, – гора не поможет им, и гора не победит нас. С нами честной крест и правда; пойдем на них!

Проезжая по рядам новгородцев, он говорил:

– С Божьей помощью станем крепко. Не озирайтесь назад; побежавши, не уйдешь беды. Забудем жен, детей и дома свои. Идите в бой, как кому лучше, пешие или на коне!

– Не хотим умирать на конях, – закричали новгородцы. – Мы будем биться пешие, как отцы наши!

Сбросил и они с себя верхнюю одежду, даже сапоги сняли. Босые пустились они с криком вперед, за ними кинулись в бой и смоляне. Вожди были на конях, чтобы видели их все воины. Дружинники были тоже верхом на конях. Пешие новгородцы первые с громким криком схватились с неприятелем. Пошли в дело дубины и топоры. Новгородцы стали одолевать. Уже один стяг Ярославов был подрублен. Мстислав, заметив, что новгородцы зашли слишком далеко и неприятель может окружить их, крикнул своим:

– Не дай бог, братья, выдавать этих удальцов!

Он пустился вперед на своем борзом коне. За ним понеслись другие князья и дружина. Началась лютая сеча. Суздальские полки были смяты. Юрий и Ярослав обратились в бегство – кинули весь свой обоз. Мстислав три раза проехал сквозь неприятельские полки, прокладывая себе путь своим тяжелым топором.

Суздальская рать бросилась бежать врассыпную. До десяти тысяч суздальцев погибло под ударами топоров и утонуло во время бегства. Тридцать знамен, до ста труб и бубен и весь обоз достались победителям.

Липецкая битва произошла 21 апреля 1216 г.

Летописец живо говорит об ужасе этого побоища; сын шел на своего отца, брат на брата, слуга на господина. Было немало новгородцев, которые сражались за Ярослава; одни из родичей стояли под знаменами Мстислава и Константина, другие – под знаменами их противников.

Ярослав и Юрий бежали. Юрий загнал трех коней, на четвертом прискакал во Владимир… В городе оставались только мирные обыватели: священники, чернецы, старики, женщины да дети. Завидев всадника, владимирцы обрадовались было: вот, думали они, вестник спешит с вестью о победе. Когда же узнали, в чем дело, то начался по всему городу плач и стон: из всех почти семей были взяты ратники на войну. К вечеру стали собираться в город беглецы с несчастного побоища: кто был изранен, кто вернулся нагим, кто босым, – всю ночь понемногу сходились они. Князь собрал вече.

– Братья, владимирцы, – говорил он, – затворимся в городе и станем отбиваться!

– Как мы станем биться, – возражали ему владимирцы, – братья наши избиты, другие в плен попали, а те, что вернулись, безоружны.

Юрий просил владимирцев, чтобы они по крайней мере не выдавали его Мстиславу и Константину, и обещал сам в крайнем случае выехать из города. Владимирцы согласились на это. 29 апреля союзники подошли к городу и окружили его. Юрий не мог обороняться и сдался на милость победителей.

– Кланяюсь вам, братья, и челом бью, – сказал он, – жизнь мне оставьте и хлебом кормите!

Мстислав порешил отдать город Владимир Константину, старшему брату Юрия, а ему Городец.

Другой суздальский князь Ярослав бежал с побоища в Переяславль. В ярости он приказал заковать в кандалы всех новгородцев и смолян, какие случились в это время в Переяславле, и бросать их в погреб.

Новгородцев было более ста человек, многие из них задохнулись в тесных подвалах. Но сколько он ни злобился, а смириться перед победителями пришлось и ему.

Ни один князь не принес столько пользы Новгороду, как Мстислав Удалой. При нем никто не осмеливался нарушать новгородской старины, да и в других областях боялись творить насилия и не по праву занимать княжеские столы: Мстислав готов был всегда помочь правому, наказать нарушителя правды.

В это время в Галиче опять стали хозяйничать венгры. Мстислава тянуло туда потрудиться на пользу русского дела. Собрал он вече.

– Кланяюсь, – сказал он, – Святой Софии, гробу отца моего и вам. Хочу поискать Галича, а вас не забуду. Дай Бог мне лечь у Св. Софии, у гроба отца моего!

Сильно упрашивали новгородцы Мстислава остаться у них, но напрасно. Он уехал, и навсегда. Не довелось ему лечь у Св. Софии.

Государственный строй и быт русских одиннадцатого–тринадцатого столетий

К концу XII в. Русская земля распалась на несколько отдельных земель или областей. В каждой из них утвердился какой-либо княжеский род, который уже крепко держался волости, унаследованной от своего родоначальника; на ней и размещались все родичи. После Юрия Долгорукого переходы князей из одной волости в другую по старшинству почти прекратились – идут лишь споры между некоторыми князьями за Киев. Но он уже утратил прежнее значение первопрестольного города, которое переходит к Владимиру-на-Клязьме. При Андрее Боголюбском и Всеволоде III здесь сосредоточивается сильная великокняжеская власть, и великий князь стремится подчинить себе разрозненные русские земли. По смерти Всеволода великокняжеская власть слабеет, и каждая область представляет самостоятельное княжество.

Но несмотря на это раздробление земли, несмотря на то, что, казалось, совсем забыли, что она представляет одно государство, и несмотря на бесконечные распри князей, все-таки все отдельные волости составляли одну Русскую землю, они связаны были между собой неразрывными узами: жители всех русских волостей, подданные всех князей, враждующих между собой, говорили одним и тем же языком, исповедовали одну и ту же православную веру. Да и князья, как ни спорили между собой, какие «крамолы ни ковали» друг против друга, но забыть, что все они происходили от одного родоначальника, от Владимира Святославича, конечно, не могли. Наконец, церкви всех уделов были подчинены одному и тому же киевскому митрополиту, и Киев с его святынями по-прежнему является средоточием церковной власти, источником христианского просвещения. Вот те крепкие узы, которые не позволяли разрозненным областям русским обособиться в совершенно отдельные государства, – узы, которые наперекор стремлению некоторых князей связывали все княжества в одну Русскую землю. Этой связи сильно помогла и природа ее: равнина нигде не давала удобных границ для отдельных государств, а речная сеть еще больше стягивала их в одно целое.

Каждая область управлялась отдельно. Князь, дружина и народное вече – вот три правительственные силы, какие встречаем мы в XI и XII вв. в русских областях. В одном месте князь, пользуясь любовью и доверием народа, управляет самовластно, не обращая большого внимания на дружину (в Суздальской земле); в другой области вече забирает власть в свои руки, и князь во многом зависит от него (в Новгороде); в третьем княжестве разбогатевшая дружина начинает по примеру западных крупных землевладельцев стеснять княжескую власть (так было, например, в Галицкой Руси).

Княжеский терем XI в.

Но по большей части князь пользовался большою силою: он был верховным правителем страны, главным судьею, стражем ее от врагов: он определял подати, строил города (крепости), назначал наместников по своим городам, избирал и духовных сановников, конечно по соглашению с киевским митрополитом. В случае войны князь был главным воеводою, шел на врага во главе своей дружины и войска. Подчиненные младшие князья должны были чтить великого князя «в отца место» и, как говорилось тогда, «ходить в руке» у него, то есть покоряться ему, оттого и звали их подручными князьями. Они обязаны были не только повиноваться ему, но всячески выражать почтение: например, если случалось ехать вместе, то они ехали у стремени его. Но в своих уделах или волостях князья были независимыми правителями.

Князь был почти неразлучен с дружиной своей: на войне она окружает его; с нею он «думает», то есть совещается о всяких делах, военных и мирных, с нею ходит на полюдье, на охоты, с нею пирует и веселится. Чем больше тревоги и войны, тем дороже князю его дружина. Понятно, что во время беспрерывных усобиц иным князьям плохо пришлось бы без дружины, вот почему многие из них всячески ублажают ее, щедро осыпают ее своими милостями. Дружинники – люди вольные, могут переходить от одного князя на службу к другому. У щедрого князя, подле которого живется богато и привольно, нет недостатка в удалых сподвижниках, да у такого князя вдоволь и богатства. «С удалой дружиной найду и серебро и золото», – говорил еще Владимир святой… Князь давал своей дружине содержание и жалованье деньгами, разными припасами и произведениями, какие собирались с народа, как дань, наконец, наделял землей. Сначала поземельная собственность при частых переходах князей из одной волости в другую не имела большой цены, но потом, когда князья остаются в своих вотчинах, то есть землях, унаследованных от отцов, поземельная собственность получает большое значение, и дружинники делаются богатыми землевладельцами.

Дружина делилась на старшую и младшую. К первой принадлежали бояре, княжьи мужи, ко второй – отроки, детские, бывшие телохранителями князя, его ближайшими слугами, составлявшими его двор. Число дружинников при князе обыкновенно не было велико, едва ли доходило до тысячи. Их было достаточно в мирное время для охраны порядка в области да для мелких междоусобиц; но в случае большой войны князья не только сзывали всю самую главную часть войска. Нередко более удалые ратники, или воины, свыкшись с боевой жизнью, поступали в дружину.

Бояре были главными советниками, или «думцами», князей. Из них князья избирали разных должностных лиц, назначали их наместниками в города, воеводами, тысяцкими и прочее. В ту пору не было еще точного разграничения властей и обязанностей, так что княжие мужи, наместники, или посадники, получавшие от князя в управление города, имели в своих руках и военную власть, и суд творили, и дань собирали. Сверх княжьего жалованья в пользу наместников шла часть разных сборов и судебных пошлин. Иногда князь поручал даже и в том городе, где сам жил, своим тиунам (слугам) творить суд, а те иногда притесняли народ.

Главные доходы князя состояли в дани, которая собиралась с волости; затем шли судебные пени, или «виры», и торговые пошлины. Кроме различных припасов и разных естественных произведений: хлеба, меду, мехов, которые давались князьям в виде дани, они получали со своих собственных имений доходы, иногда огромные. При некоторых княжеских селах были княжьи дворы с кладовыми и погребами, полными всякого добра: и съестных припасов, дорогих вещей, тканей и прочее. Богатству князя Святослава Черниговского, как сказано, удивлялись иноземцы. Табуны в несколько тысяч коней паслись на привольных княжеских пастбищах, тысячи стогов хлеба собирались на пажитях, в погребах были сотни пудов меду, в кладовых и клетях хранилось много дорогих, златотканых одежд, украшений и дорогого оружия. Охоты и ловы могли доставлять тоже порядочный доход князьям. Было у них на что содержать дружину и разные придворные чины (дворский, стольник, меченоша, ключник, конюший и прочее).

В летописях находим немало известий о частной жизни князей. При рождении князя давали ему два имени: одно княжье (языческое), а другое христианское (Святополк – Михаил, Ярослав – Георгий, Владимир – Василий и т. д.). Когда княжичу исполнялось три или четыре года, совершался над ним обряд «постриг» и «всажения на конь»: у ребенка стригли волосы и торжественно сажали его на коня. Обряд этот, как думают, ведет начало от древнего обычая князей выстригать или брить голову, оставляя только клок волос, чуб. К маленьким княжичам приставляли так называемых «кормильцев», то есть дядек, из опытных бояр. Они должны были всячески оберегать и воспитывать своих питомцев. Княжих детей, как сыновей, так и дочерей, учили грамоте. Об учении явно заботились, недаром между князьями встречались большие книголюбцы.

Браки у русских князей были очень ранние: 15-17-летних княжичей женили на 10-12-летних княжнах (известен даже случай женитьбы четырнадцатилетнего князя на восьмилетней княжне).

Рано также сажали князей на престол, иногда 12 лет; в таких случаях делами заправляли родичи или кормильцы юных князей. Обряд вокняжения, или «посажения на стол», совершался, конечно, высокопоставленными духовными лицами, митрополитом или епископами. Крещение, постриги, посажение на стол, свадьбы сопровождались веселыми пирами.

Как обыкновенно проводили лучшие князья день – это ясно видно из поучения Владимира Мономаха. Вставали по большей части рано, до зари, совершали молитву или слушали заутреню, затем завтракали, а после того занимались делами, обсуждали различные вопросы с думцами своими или творили суд; если никаких важных дел не было, отправлялись на охоту с дружинниками. В полдень обедали и спали. Остальное время до вечера, если не представлялось неотложных дел, отдыхали или пировали с дружиной своей. Русский человек всегда любил повеселиться и рад был всякому случаю развернуться, потешить свою душу широким пиром. Меду крепкого, стоялого да вина заморского было вдоволь в княжеских погребах; были песельники, плясуны, скоморохи, игрецы… Конечно, в таком порядке жизнь князей протекала в мирное время, но войны и усобицы беспрестанно нарушали спокойное течение ее. Впрочем, князья по большей части уже не походили на древнего Святослава и нередко возили за собой даже в поход большие обозы с разными припасами, так что могли пировать и во время войны. Во время усобиц сражающиеся дружины старались обыкновенно отбить у своих противников княжеский обоз – знали, что там будет чем поживиться. Среди веселых пиров, охот и потех молодецких князья по большей части не забывали о церкви и духовенстве. Набожность была сильна в древности: многие князья ежедневно посещают богослужения, делают богатые вклады в церкви, строят новые храмы, роскошно украшают их, даже основывают новые монастыри, заботятся о благолепии их, жертвуют в пользу их не только деньги, но целые поместья со всякими угодьями, стараются снабдить церкви книгами, завести училища.

Ювелирные изделия XI–XIII вв.

С этой стороны раздробление Русской земли на уделы было даже полезно: князья соревнуются между собою, каждый старается свой город украсить храмами, чтобы они по богатству и красоте превзошли иногородние. До сих пор во многих древних городах наших, где сохранились старинные церкви, можно видеть множество драгоценной церковной утвари, образов в богатых серебряных и золотых окладах, евангелий в дорогих переплетах, усыпанных драгоценными камнями, и прочее. Все это по большей части – дар щедрых князей, строителей этих церквей. Иные князья искали спасения от грехов и успокоения от мирских тревог и соблазнов в стенах монастырей, постригались в монахи. Князей хоронили при церквах в ограде или в самом храме. Обряд погребения совершался обыкновенно на другой день после кончины. По смерти князя все родичи и домочадцы надевали скорбное (черное) платье. За гробом князя несли его стяг (знамя) и вели его коня; у гроба ставилось копье. Обыкновенно после смерти князя раздавались щедрые милостыни нищим и убогим и делались большие вклады по церквям на помин души усопшего. Над гробом не только пели похоронные песни, но и произносились причитания людьми, близкими к покойнику. Летописец, например, подробно говорит под 1078 г. о похоронах Изяслава. Весь Киев вышел навстречу телу своего князя. Его положили на сани (они в старину заменяли дроги) и сначала повезли, а потом понесли на руках по городу, и, по словам летописи, «нельзя было слышать пенья от великого плача и вопля: плакал по князю весь город Киев». Ярополк же шел за ним с дружиной и, оплакивая умершего, причитал:

– Отче, отче мой! Много ли без печали пожил ты на сем свете и сколько напасти принял ты от людей и от братьи своей? И вот теперь не от брата погиб ты, но за брата своего положил главу свою!

Жизнь бояр, конечно, во многом походила на княжескую.

Все население, кроме духовенства и дружины, называлось «люди»; крестьян называли обыкновенно смердами, к ним же причисляли купцов, разных промышленников и ремесленников (гончаров, плотников и прочее).

Крестьяне занимались преимущественно земледелием, а где было удобно – скотоводством и бортничеством, то есть собиранием меда в бортях (дуплах старых деревьев). Рыбная ловля и разного рода охоты и ловы были тоже очень распространены. Занятия и жизнь простого люда очень устойчивы: целые века проходят, а перемен в народном быте почти никаких не происходит. Крестьяне нашего времени так же просто живут, как жили предки их за пятьсот, за шестьсот лет тому назад: почти те же у них способы обработки земли, так же ведется хозяйство – словом, жизнь простого сельского люда так же медленно изменяется, как и та природа, среди которой он живет. И пища в те времена мало чем отличалась от теперешней. Более всего употребляли ржаной хлеб, а на юге и пшеничный, кашу, овсяный кисель, различные овощи. Мясная пища была в старину обильнее и доступнее для простого люда, чем теперь, так как кроме домашней птицы и животных употреблялась разного рода дичь, которою полны были первобытные леса, и рыба, которою изобиловали озера и реки. Предки наши не гнушались мясом медведей и белок; но духовенство сильно восставало против этого, считая этих животных нечистыми, а также и против употребления в пищу давленины, то есть птиц, не зарезанных и не застреленных, а удавленных силками. Из напитков употреблялись квас, брага, пиво, мед. Заморские же вина были доступны, конечно, только богатым.

Крестьяне были в XII–XIII вв. люди свободные, могли переходить с места на место, как вольные работники; они нередко и переходили с одного участка земли на другой, более удобный; на севере, когда почва в одном месте истощалась, они передвигались на другое, очищали или выжигали себе в лесах поляны и жили здесь, пока можно было прокормиться…

На юге, в степной полосе, тучная черноземная почва могла бы надолго привязать сельчан к одному месту, но здесь постоянные налеты степных хищников да беспрерывные княжеские усобицы сильно мешали мирному земледельческому быту, и население подвигалось все более к северу.

Кроме свободных людей были полусвободные, так называемые закупы, как бы временные рабы, обязанные отработать известное число лет своему заимодавцу за долг; были и холопы, то есть рабы, находившиеся вполне в руках своих господ. У князей и бояр по селам было много таких работников, которые носили общее название «челядь».

Городов на Руси в летописях упоминается до половины XIII в. около трехсот, но, конечно, их было больше; о многих городах летописцам не пришлось упоминать. Большие города, подобно Новгороду, о котором сказано выше, состояли из «кремля», или детинца, в котором находились главный соборный храм и двор князя или его наместника, дворы некоторых бояр и духовных лиц; тут же водворялась часть младшей дружины, «детские» (отсюда и слово «детинец»). К детинцу примыкал окольный город, или острог; он тоже ограждался валом, стеной с башнями, а с наружной стороны и рвом. Стены и башни городские были по большей части деревянные. Позже окольный город стали называть посадом, в нем жило более всего торговое население и различные ремесленники. Главным местом посада было торговище, или Торжок», куда в известные дни съезжались жители ближних сел и деревень для обмена своих произведений. Некоторые города, особенно стоявшие на торговых путях, быстро разрастались; к острогу или посаду примыкали новые поселки, предгородия, или слободы, жители которых обыкновенно занимались земледелием, огородничеством и рыбной ловлей. Эти слободы нередко впоследствии тоже обводились валом. Таковы были большие города; но кроме них было множество малых городов, или городков, представлявших села, огражденные рвом и валом с бревенчатым частоколом или тыном. Такие-то городки, конечно, и устраивали князья для обороны степной украины (окраины) от половцев. Где было меньше опасности, например на Севере, там население мало-помалу раскидывалось небольшими, неукрепленными поселками; городки тоже понемногу разрастались и превращались в открытые города, в которых развивалась мирная промышленность; наоборот, в беспокойных местах, как в южной и восточной окраинах, население все больше и больше сбивалось в городки, окапывалось, ограждалось от опасности и складывалось в военные общины, всегда готовые к войне и даже любившие ее.

Жилища строились, понятно, более всего из дерева: лесу на Севере было пропасть, а камень могли добывать только в некоторых местностях. Жилье складывалось обыкновенно из бревенчатых срубов. Сруб, или клеть, если устраивалась в ней печь или очаг, называли истопкой (отсюда и слово «изба»). Несколько клетей, соединенных между собой, составляли хоромы. Богатые жилища отличались от бедных прежде всего количеством клетей и величиной хором – состояли они из трех главных частей: зимнего жилья с печью (избы), летнего (клети) без печи и находившегося меж ними светлого покоя, сеней, или сенницы, служивших приемной для гостей. Хоромы строились обыкновенно высокие – названные части их были во втором ярусе. Под ними находились подклети; здесь были складочные места для разных хозяйственных принадлежностей, тут же были погреба, медуши и прочее. К сеням пристраивалось крыльцо, состоявшее из лестницы, верхней площадки, которая утверждена была на столбах, а сверху прикрыта кровлей. Над сенями надстраивалась еще светлая горница, терем, или повалуша. Кровля была обыкновенно крутая, двухсторонняя;

у богатых она покрывалась тесом, или гонтом, то есть мелкими дощечками, а у бедных – соломой. Хоромы ставились обыкновенно посреди двора, огороженного тыном или плетнем; по концам двора располагались службы для челяди, баня, конюшни, хлевы и прочее. Чем зажиточнее был хозяин, тем просторнее был его двор, тем больше построек находилось на нем.

Терема княжеские особенно украшались разными затейливыми украшениями, раскрашивались внутри и снаружи разноцветными красками, особенно пестрели ими украшения вокруг окон. Каменные здания считались на Руси в те времена большой редкостью.

Домашняя утварь (стол, скамья, кровать, бочки, ведра, лохани и прочее) делалась преимущественно из дерева. Видно, что столярное, токарное и бондарное промыслы процветали уже в XI–XIII вв. Были в большом ходу работы из лыка, лубка, мочалы (коробья, решета, рогожи и прочее). Процветал и кузнечный промысел (выделывались котлы, сковороды, косы, серпы, гвозди и прочее). Дорогие изделия, например церковная серебряная утварь, серебряные блюда, чаши, ложки и прочее тоже выделывались частью русскими мастерами; но многое, особенно украшения, шло из Греции и с Востока. Были и у нас на Руси заезжие художники, греки и немцы, от которых понемногу перенимали искусство и русские мастера.

Мужская одежда состояла из полотняной сорочки, или рубашки, и узкого нижнего платья, запущенного в сапоги. Затем сверх сорочки надевалась свита, или кожух, длинный, спускавшийся ниже колен и подпоясанный. Дружинники и купцы сверх свиты накидывали плащи, называли их корзнами, или мятлями. Они застегивались запоной обыкновенно на правом плече, – так, чтобы свободно можно было действовать правой рукой. Простой и бедный люд делал себе одежду, конечно, из более дешевых полотен и шерстяных тканей, а богатые носили тонкие шелковые или суконные ткани, а также греческие паволоки, синие, зеленые, красные (багряницы), оксамиты, златотканые узорчатые материи, стоившие, без сомнения, недешево. По краям одежда обыкновенно обшивалась золотой каймой. Сапоги носили тогда сафьяновые, разноцветные, нередко расшитые золотыми узорами. Шапки, или клобуки, делались иногда довольно высокие, с меховыми опушками. Князья не снимали с головы своих клобуков даже и во время богослужения. Зимою, конечно, одежда была меховая, у богатых из дорогих мехов, а у бедных баранья – то, что теперь называется «полушубком».

В древности русские выбривали не только бороду, но и голову, оставляли лишь чуб да усы. Но мало-помалу под влиянием Византии стали покидать этот обычай, и в конце XII в. мы видим по изображениям князей, что носили уже длинные бороды.

Богатство наряда более всего сказывалось в разных дорогих украшениях. Гривны, ожерелья, мониста, кольца серебряные и золотые – вот что особенно разнообразило наряды. Князья в торжественных случаях носили еще бармы – широкое оплечье, вышитое золотом, усеянное жемчугом, дорогими каменьями и золотыми бляхами и прочее. Покрой и вид одежды в древности очень медленно изменялся, так что в XIII в. она почти та же, что и в XI в.

Женский наряд еще более отличался всякими украшениями. Они, конечно, служили необходимою принадлежностью женской одежды, которая во многом походила на мужскую, но была длиннее. У замужних женщин голова прикрыта была повоем, сверх которого иногда надевали род кокошника. Девушки волос не закрывали, головные их уборы иногда имели вид венцов.