Монашество и просвещение на Руси в девятом–двенадцатом столетиях
Начало русского монашества
В конце X в., когда к предкам нашим зашло христианство из Византии, там было уже много монастырей. Монашество впервые явилось на Востоке в III в. по P. X. Учение Христа и набожность так увлекали многих людей, что они отказывались от всяких мирских утех и житейских забот, удалялись в пустыню и там проводили одинокую жизнь в тяжких лишениях, посте и молитве. С Востока монашество перешло в Грецию. В Константинополе и в других больших и богатых греческих городах нравственный упадок в IV–V вв. доходил до крайней степени: богачи утопали в роскоши, в излишествах всякого рода, в пороках, а чернь от нищеты более и более грубела и становилась склонна к зверству и насилию. Тщеславие, зависть, жадность, обман, хищение и всевозможные пороки встречались на каждом шагу. Напрасно лучшие проповедники в своих речах громили общество, обличали пороки его, напоминали ему о христианских обязанностях. Ничто не помогало… Тяжело, душно было жить всякому истинно нравственному человеку среди пороков и нечестия. Люди, исполненные благочестия и христианского чувства, не выносили подобной жизни – отказывались от семьи, от всяких благ земных, уходили из городов и проводили одинокую жизнь в благочестивом размышлении, покаянии и молитве. Богачи жили в роскошных палатах, сияли златотканой одеждой, блистали драгоценными камнями, наслаждались самою утонченною и дорогою пищей, а отшельники находили себе приют в мрачных пещерах, в дуплах старых дерев, одевались в грубую, жесткую власяницу, питались сухим хлебом и то не всякий день. Эти отшельники, или аскеты (подвижники), как их называли в Греции, даже нарочно старались изнурять свое тело голодом, жаждою, зимою подвергали себя холоду, а летом жгучему зною: тело, по понятиям их, было только обузою, бременем для души, помехою для душевного спасения; на земную жизнь смотрели они, как на временное испытание для души.
«Антоний Печерский». Гравюра Л.Тарасевича. 1702 г.
Жизнь праведника, по их взгляду, должна была состоять в неустанной борьбе с телесными потребностями, при помощи которых лукавый искушал людей и старался ввести их в грех. Отшельник, изможденный голодом и жаждою и всякими лишениями, но сильный духом, могущий проводить дни и ночи в непрестанной молитве, покаянии и слезах, стал образцом истинного христианина-подвижника. Понятно, что среди изнеженного, малодушного и своекорыстного населения такие могучие духом подвижники возбуждали всеобщее удивление и вызывали свежих людей на подражание. По близости иных отшельников селились их подражатели – подвижники. Каждый жил особняком. Таким образом возникали уединенные жилища (монастыри). Обитатели этих монастырей – монахи (слово «монах» означает «одиноко живущий, инок») – считались как бы братьями и подчинялись старейшему (игумену, настоятелю).
Русский народ, еще молодой и свежий, не страдал, конечно, теми неизлечимыми недугами и пороками, в каких погрязло изветшавшее византийское общество, но и на Руси творилось много всякого зла, долго держались еще языческие обычаи, много было грубости. Все это, конечно, должно было мало-помалу ослабеть с большим просвещением, с усилением Христовой веры в народе. Но пока все-таки людям с глубоким чувством и умом тяжело жилось в обществе, или, как говорилось, «в миру»: слишком уж груба и темна была для них «мирская жизнь» полуязыческого и невежественного населения, а от священных книг, от учения Христова веяло таким теплом, таким светом!.. Как же люди чуткие и умные могли бы не увлекаться ими? Иными овладевало страстное желание всецело служить
Богу, отречься от всего мирского. Притом рассказы о самоотвержении и подвигах византийских пустынников вызывали желание подражать им. Понятно, почему и на Руси должно было рано возникнуть монашество.
У нас явились монастыри вскоре после принятия христианства; при Ярославе их было уже несколько. Но ни один из них не имел такого важного значения, как Киево-Печерский. Основателями его были святые Антоний и Феодосий.
Антоний родился в местечке Любече, неподалеку от Чернигова. С юных лет он отличался уже благочестием и набожностью; странствовал по монастырям Греции и достиг Святой Горы (Афонской), где было несколько монастырей. Благочестивая жизнь в этих обителях так пришлась ему по душе, что он пожелал остаться иноком в одной из них. Настоятель постриг его в монахи и разъяснил ему все монашеские обязанности. Поселился Антоний отшельником в уединенной пещере и начал свою подвижническую жизнь. Его благочестие и строгая жизнь обратили на него общее внимание братии. Тогда игумен сказал ему:
– Иди снова в Русскую землю, да будет с тобою благословение Святой горы! От тебя произойдет множество черноризцев.
Прибыл Антоний в Киев, обошел все монастыри, но нигде не захотелось ему остаться. Тогда начал он ходить по горам и лесам близ Киева и наконец набрел на небольшую пещеру в лесу, у берега Днепра, и поселился здесь. Пещерку эту ископал Илларион, священник из села Берестова (впоследствии митрополит). Он любил уединяться для молитвы в лесу и на случай непогоды прокопал себе в крутом обрыве прибрежного холма углубление. Антоний прорыл его поглубже и поселился здесь. Пребывая постоянно в молитве, трудах, не давал он себе покою ни днем ни ночью; сухой хлеб, и то через день, был его пищею, простая вода – единственным напитком.
Скоро пошла по людям молва о новом подвижнике; начали приходить к нему набожные люди за благословением, приносили ему все нужное для жизни. Нашлись и такие, что стали просить у него позволения поселиться близ него и вести жизнь по его примеру. Первый поселился подле Антония Никон, а в 1032 г. пришел Феодосий.
Святой Феодосий
Родился Феодосий неподалеку от Киева, в городе Василеве. Родителям его пришлось скоро переселиться в Курск; здесь и провел Феодосий свое отрочество. С детских лет уже обнаруживал он большую набожность и благочестие. Церковь Божия была первым его училищем. Любил он слушать церковное пение и чтение божественных книг, детских игр чуждался, не хотел носить богатой цветной одежды. Не могли его принудить родители, люди зажиточные, надевать богатые наряды и играть с детьми. Скоро он научился грамоте у одного из учителей. Тринадцати лет он лишился отца. Мать Феодосия, женщина крутого нрава, очень упрямая, не могла выносить его склонностей. Она любила своего сына страстно. Поступки же его казались ей и странными и унизительными для него и ее рода: невыносимо было ей видеть, как ее сын в плохой одежде, ничем не отличаясь от рабов, шел с ними на работу. Она запрещала ему это, умоляла его одеться в богатое платье, идти играть со сверстниками, приходила в ярость, когда он не повиновался ей в этом, била его… Ничто не помогло! Смиренно выносил Феодосий побои матери, но продолжал поступать по-прежнему.
Наслушавшись рассказов о святых местах, где жил, учил и страдал Спаситель, Феодосий захотел во что бы то ни стало побывать там. Узнав от странников, проходивших через Курск, что они идут в Иерусалим, он упросил их взять его с собой. Когда они известили его, что собираются в путь, он встал ночью, тайком вышел из дому, не взял с собою ничего, кроме той плохой одежды, в какой обыкновенно ходил, и пошел вслед за странниками. Когда мать узнала, что сын ее ушел с богомольцами, бросилась она в погоню за ним – и догнала… Злоба ее не знала границ. В ярости схватила она его за волосы, бросила наземь, била его ногами. Связанного, словно злодея, привела домой. Гнев ее был так велик, что она и дома била его до изнеможения, после того велела заковать его. Наконец гнев ее мало-помалу улегся, и заговорила в сердце ее материнская любовь – жалко ей стало сына; начала она его увещевать, умолять, чтобы он не уходил от нее. Любила она его больше всех детей своих, не могла жить без него. Феодосий обещал не покидать ее, а она предоставила ему полную свободу поступать как он хочет.
По-прежнему стал он ежедневно ходить в церковь и, заметив, что был недостаток в просфорах, принялся печь их и продавать. Излишек вырученных денег раздавал он нищим, а на остальные снова покупал жито, сам молол его и пек просфоры. Сверстники Феодосия насмехались над ним, стыдили, укоряли и ругали его. Он же сносил молча все поругания, тайно радуясь в сердце своем; но материнское чувство не вынесло насмешек над сыном, и начала снова она умолять его, с любовью увещевать.
– Молю тебя, дитя мое, – говорила она, – оставь это дело, не позорь своего рода: нестерпимо для меня слышать от всех укоры тебе. Неприлично тебе такое дело делать…
– О, мать моя, – отвечал Феодосий, – послушай меня. Господь наш Иисус Христос сам подал нам пример смирения: был Он и поруган, и оплеван, и заушаем, – все перенес Он спасения нашего ради. Нам же, грешным, тем более следует терпеть. А что до моего дела, то послушай: если сам Господь назвал хлеб своею плотью, то как же мне не радоваться, что Он сподобил меня приготовлять его плоть!
Подивилась мать разуму сына своего, перемогла она досаду и оставила его в покое, но ненадолго… Раз, увидев на нем ожоги, стала она снова укорять его, грозить, умолять, чтобы он оставил не подходящее его званию дело. Смутился юноша и долго недоумевал, как ему быть. Порешил он наконец уйти от матери. Ночью тайно ушел он из дому в соседний город. Там его принял к себе в дом один священник, и стал Феодосий по-прежнему печь просфоры для церкви. Долго мать в страшной горести разыскивала беглеца-сына. Наконец узнала, где он, нашла его, и снова Феодосий подвергся побоям и истязаниям…
Понравился он властителю города (наместнику княжьему), взял тот его к себе в дом, одевал в богатое платье; но Феодосий дарил нищим это платье, а сам по-прежнему ходил в старом и плохом. Мало того, он попросил кузнеца сковать тяжелые вериги (цепи), опоясался ими и носил их под платьем. Железо перетирало ему тело до крови; но он не показывал и виду, что ему больно. Случайно мать заметила кровь на одежде его, узнала, что он истязает себя, снова пришла в ярость, сорвала с него вериги и прибила его.
Однажды Феодосий при чтении Евангелия услышал слова: «Аще кто не оставит отца и матерь, и вслед Мене не идет, несть Мене достоин» и далее: «приидите ко Мне вси труждающиеся и обремененные, и Аз вы упокою». Не раз слыхал эти слова Феодосий, но на этот раз они особенно сильно подействовали на него. Он решил уйти из дому во что бы то ни стало и посвятить себя всецело Богу. Слышал он, что в Киеве есть монастыри; там думал он найти приют. Дороги в Киев он не знал. По счастью для него, шел туда в это время купеческий обоз. Феодосий пошел следом за ним, не упуская его из виду, и таким образом добрался до Киева. Здесь ходил он по разным монастырям и просился, чтобы его приняли в иноки; но нигде не пожелали принять юношу, одетого в бедную, изорванную одежду.
«Феодосий Печерский». Гравюра Л. Тарасевича. 1702 г.
Услыхал он об Антонии и пришел к нему. Увидев отшельника, Феодосий поклонился до земли и стал со слезами просить, умолять его.
– Чадо, – сказал Антоний, – видишь ли эту пещеру? Место это скорбное и тесное; ты же еще юн и, думаю, не снесешь печали в этом месте.
– Честный отец, – отвечал Феодосий, – ты знаешь, что Бог привел меня к тебе, – все, что только ты велишь, буду я творить.
Тогда Антоний благословил Феодосия и велел Никону постричь его и возложить на него черные монашеские ризы.
Начались иноческие подвиги Феодосия. Но ему предстояло новое тяжелое испытание. Его мать была в отчаянии… Напрасно она разыскивала его сама по всем окрестным местам; тщетно искали его всюду ее слуги; щедрую награду обещала она тому, кто его приведет, – все напрасно! Четыре года прошло – о Феодосии ни слуху ни духу! Но вот случайно от путников, пришедших из Киева, узнает она, что Феодосия видели там. Немедленно спешит она туда, бросается по всем монастырям, наконец узнает, что он в пещере у преподобного Антония. Она приходит к пустыннику и слышит, что сын ее жив и находится здесь. Она хочет видеть его, но отдавший себя Богу решается отказать матери в свидании. Никакие мольбы не могут изменить его решения, даже увещания самого Антония не действуют на него. Тогда страстно любящая мать от мольбы переходит к угрозам.
– Покажи мне сына моего, – говорит она в отчаянии Антонию, – если не покажешь его, я погублю себя у твоей пещеры!
Антоний в тяжелой скорби идет и снова умоляет Феодосия выйти к матери; наконец он повинуется и выходит. Увидела мать своего сына бледного, исхудалого, изможденного, бросилась к нему на шею, горько рыдала, обливала его слезами. Успокоившись немного, стала она умолять его:
– Возвратись в дом свой, детище мое! Все, что тебе надо для спасения души, – все ты будешь творить по своей воле, только не отлучайся от меня. Умру я, погребешь ты меня, тогда возвращайся в пещеру эту. Не могу я жить и не видеть тебя!
Напрасны были мольбы матери. Феодосий, верный данному монашескому обету, был непреклонен. Он предложил матери, если она хочет видаться с ним, постричься в одном из киевских ближних женских монастырей. После долгой борьбы материнское чувство взяло в душе ее верх над всеми мирскими утехами, и она, не имея сил расстаться навсегда с сыном, постриглась в женском монастыре Св. Николая. (Все подробности эти преподобный Нестор, написавший житие Феодосия, узнал от келаря Феодора, который слышал от самой матери святого подвижника.)
Молва о днепровской пещере и трех подвижниках ее: Антонии, Никоне и Феодосии – далеко разносилась по Русской земле. Со всех концов ее из разных сословий стала стекаться братия.
Сын одного знатного вельможи, Иоанна, явился раз к Антонию, долго беседовал с ним и выразил желание постричься в иноки. На другой день приехал он к пещере в светлой одежде, на богатом коне, в сопровождении своих слуг. Отшельники вышли из пещеры и приветствовали его, как вельможу; он же в ответ поклонился им до земли и, сняв с себя боярскую одежду, положил ее перед старцем, поставил перед ним и коней в богатых уборах и сказал:
– Все это, отче, прелесть мира сего; как хочешь, так и поступи с нею. Я же хочу, презрев все это, быть иноком и жить с вами в пещерах и не возвращусь больше в дом свой.
Антоний напоминал ему о силе обета, о власти отца, о гневе князя, но решимость юноши не поколебалась. Тогда Никон постриг его и нарек Варлаамом. Вслед за ним княжий слуга, любимец князя, также постригся в монахи под именем Ефрема. Узнав об этом, великий князь Изяслав сильно разгневался – велел привести к себе одного из отшельников. Явился Никон.
– Ты ли, – спросил его с гневом Изяслав, – постриг боярина моего и слугу в монахи без повеления моего?
– Божею благодатью, – отвечал Никон, – я постриг их повелением Царя небесного Иисуса Христа, призвавшего их на подвиг.
– Иди, – сказал князь, – и увещай их, чтобы они возвратились к себе домой; иначе я пошлю тебя и всех живущих с тобою в заточение и пещеру вашу раскопаю.
– Владыка, как тебе угодно, так и твори, а я не могу отнимать воинов у Царя небесного! – отвечал кротко Никон.
Жена Изяслава стала просить за иноков и смягчила гнев своего мужа.
Много стараний употребил отец Варлаама, чтобы вернуть сына из пещеры, наконец силою увел его к себе домой. Варлаам молча сидел в углу, не трогал пищи, принесенной ему, не обращал внимания на просьбы и ласки жены. Три дня просидел он молча, не евши, и только мысленно молил Бога, чтобы Он подкрепил его. Наконец родители поняли, что ничего с ним не поделать, и со слезами отпустили его. Оплакивала его жена, плакали слуги, любившие его. Он остался твердым в своем решении.
Варлаам был игуменом после того, как Никон ушел из Киева в Тмутаракань. Вскоре по желанию князя Варлаам стал настоятелем в монастыре Св. Димитрия в Киеве, тогда по благословению Антония братия избрала игуменом Феодосия.
Первыми подвигами его в игуменстве были постройка большой церкви и введение монастырского устава. Недалеко от пещеры нашел он удобное место, соорудил там храм во имя Пресвятой Богородицы, а около него выстроил кельи. В своем монастыре ввел он устав Студийского Константинопольского монастыря.
Правила этого устава очень просты. Общая молитва всей братии в церкви считается выше одиночной, келейной. У иноков должна быть общая трапеза; пищу вкушать за братской трапезой должны были все безмолвно, внимая чтению; без благословения игумена никто не смел ни есть, ни пить, ни держать хлеба или воды в келье, ни съесть ягоды в поле. Имущество у иноков должно быть общим, даже и одежда; никто не мог ничего назвать своим; даже в разговоре запрещалось употреблять слова «мое, собственное, твое». Инок не должен был принимать милостыни ни от кого; взять что-либо у кого-нибудь позволялось не иначе как с благословения игумена. Инокам не позволялось ходить по кельям друг к другу. Без разрешения игумена никто не смел выходить за монастырские ворота. Разные ремесла и искусства составляли занятие иноков в досужее от молитвы время.
Более всего Феодосий требовал от иноков полнейшего повиновения воле игумена; всякое уклонение от приказания его считалось тяжким грехом. Братия привыкла так повиноваться воле своего настоятеля, что раз вратарь не решился без спросу у него впустить в монастырь даже великого князя, потому что он приехал в такую пору, когда Феодосий запретил впускать посторонних в монастырскую ограду.
Жизнь иноков проходила в долгих церковных службах и тяжелых трудах. Пища была скудная; монастырь был еще беден, и случалось, что братия с вечера не знала, чем будет питаться завтра; но все иноки и игумен твердо верили, что Бог, питающий небесных птиц, пропитает и их. С течением времени, когда от разных пожертвований и вкладов обитель несколько обогатилась, Феодосий стал отделять десятую долю всех доходов монастыря на бедных, даже устроил особый двор, где жили на счет монастыря нищие, калеки и больные. Каждую субботу посылал Феодосий воз с хлебами по темницам. В келье у себя держал он расслабленного старца и взял на себя весь уход за ним.
Феодосий требовал, чтобы все иноки строго исполняли свои обязанности. Он часто посещал кельи, и если находил у кого из братии сверх общих братских вещей лишнюю одежду или другие вещи, то бросал их в огонь. Даже по ночам строгий игумен обходил кельи и слушал у дверей. Если он слышал в келье молитву, то благодарил Бога за благочестие инока; если же слышал беседу двух или трех иноков, то стучал в дверь. Утром призывал он виновных и обличал их, укорял кротко, со слезами…
«Молю вас, братия, – говорит он инокам в одном поучении, – будем подвизаться в посте и молитве. Попечемся о спасении душ наших. Возвратимся от злобы и от путей греха, каковы: клевета, празднословие, пьянство, объедение, неприязнь к брату. Взыщем Бога рыданием, слезами, постом, неустанною молитвою, покорностью, послушанием. Назвавшись чернецами, мы должны каждый день каяться в своих грехах. Покаяние есть путь, приводящий к Богу; оно есть ключ к царству; без него никому нельзя войти в царство небесное».
Строгий к другим, Феодосий был еще строже к самому себе. Никогда не видали его праздным: он не гнушался никаким трудом, работал целый день, не давая отдыха своим рукам и ногам, часто ходил в пекарню – месил тесто и пек хлебы вместе с пекарями. Пример его сильно действовал на братию. Раз пекарь сказал Феодосию, что нет воды, а наносить некому; тогда блаженный тотчас встал и принялся носить воду с колодца. Один из братии увидел это и поспешил сказать другим; сейчас же нашлось несколько человек, которые наносили воды с избытком… В другой раз случилось, что не было дров для кухни. Келарь пришел к Феодосию и сказал:
– Ты бы велел кому-нибудь из братии, кто не занят, наносить дров!
– Вот я не занят, – отвечал Феодосий, – так я и пойду.
Братии он велел идти в трапезу, так как было время обеда, а сам взял топор и стал рубить дрова. Когда иноки после обеда увидели настоятеля за работой, тотчас же каждый взял свой топор, и скоро накололи дров на много дней.
За братской трапезой ел он только сухой хлеб и вареную зелень без масла, не пил ничего, кроме воды, одежду носил ветхую в заплатах, а под нею колючую власяницу. Спать он обыкновенно не ложился, а после повечерья засыпал сидя; часто проводил он ночи без сна, молясь за себя и за братию. С наступлением Великого поста он обыкновенно удалялся в особую пещеру (известную до сих пор под именем Феодосиевой, или дальней), а возвращался в обитель накануне Лазаревой субботы.
Своим примером, добротой и приветом Феодосий производил чудесное действие даже на испорченных людей. Раз привели к нему связанных разбойников, которых поймали в одном монастырском селе за кражею. Блаженный при виде их связанных сильно опечалился. Прослезившись, он велел освободить их и накормить; потом долго поучал их никого не обижать, никому не делать зла, дал им много необходимого и отпустил их с миром. Отпущенные так умилились душою, что с этих пор перестали делать кому-либо зло, стали довольствоваться своим трудом.
Смирение Феодосия было необыкновенно. Случилось ему раз быть далеко от обители, у князя Изяслава. Князь приказал одному из своих слуг отвезти настоятеля в монастырь. Слуга, видя инока в нищенской одежде и не зная, кого везет, сказал ему дорогою:
– Ты, чернец, всегда празден, а я живу в трудах: пусти меня отдохнуть в повозке, а сам садись на лошадь.
Феодосий беспрекословно обменялся местом со слугою и целую ночь то ехал верхом, то шел подле лошади, чтобы не уснуть. Когда рассвело, бояре, ехавшие к великому князю, при встрече с подвижником сходили с коней и низко кланялись ему. Слуга, увидев это, испугался; но Феодосий успокоил его, ласково ввел его в обитель и приказал угостить.
Кроткий и смиренный Феодосий был в то же время очень строг, тверд и непоколебим, где надо было изобличить неправду. Когда, изгнав из Киева Изяслава, завладел его княжеством Святослав, Феодосий строго обличал его за это, не раз в присутствии бояр и княжих людей укорял князя за его несправедливость к брату и насилие и просил бояр передать свои слова князю. Мало того. Он сам написал ему большое послание, где сравнивал поступок его с преступлением Каина. Князь, прочитав это обличение, пришел в ярость… Братия, опасаясь за подвижника, умоляла его смириться и не раздражать князя. Многие бояре, приходившие в обитель, упрашивали игумена о том же и говорили, что Святослав грозит послать его в заточение.
– Радуюсь я этому, – сказал Феодосий, – для меня это самое лучшее в жизни. Чего мне бояться? Потери ли имущества или богатства? Лишусь ли детей или сел? Нагими мы пришли в этот мир, нагими же подобает нам и уйти из него.
Феодосий продолжал свои обличения. И принужден был великий князь смириться перед иноком, сиявшим своим благочестием. Сила смирилась перед правдою. Князь старался даже сблизиться с обличителем своим, часто приезжал в обитель к нему, искал его беседы, кротко выслушивал укоры его, с радостью принимал наставления. К нему обращались часто миряне с просьбою заступиться за них, попросить за них у князей и бояр. Князья и бояре чтили Феодосия как праведника и охотно исполняли его просьбы.
Князья не только приходили сами к Феодосию, но нередко приглашали его к себе. Раз пришел он к Святославу во время пира. Гремела музыка, раздавались песни, плясали скоморохи… Подвижник сел поодаль, печально опустив голову, и наконец, обратившись к князю, проговорил:
– Будет ли так на том свете?!
Князь понял, как оскорбляет мирское веселье смиренного инока, проводящего дни и ночи в покаянии, слезах и молитве, и велел тотчас же прекратить веселье. С тех пор как только докладывали князю о приходе игумена, музыка и веселье прекращались. Князь так уважал Феодосия, что говорил ему:
– Если бы отец мой встал из мертвых, я так не был бы обрадован этим, как твоим приходом!
Феодосий, несмотря на то что Святослав благоговел перед ним и много добра сделал для братии, все-таки не простил ему проступка: на ектениях во время богослужения в монастыре всегда молились сначала за Изяслава как законного великого князя, а за ним уже поминали Святослава…
От Феодосия до нашего времени сохранилось несколько поучений: одни из них касаются монашеской жизни, другие вообще христианских обязанностей. В одной проповеди своей «О казнях Божиих» он признает голод, болезни, нашествие врагов карою небесною за грехи; указывает на разные языческие суеверия народа, нерасположение его к духовным лицам (встречу, например, с чернецом, с черницею народ считал дурным предзнаменованием). Нападает также Феодосий на чародейство, на гаданья, на ростовщичество, на мирские забавы, на музыку и пляску. Более всего укоряет он за пьянство: как видно, этот порок был и в ту пору сильно распространен. Особенно в своих поучениях предостерегает он сближения с иноверцами – латинцами: он, видимо, опасался, чтобы они не совратили русских в свою веру.
Монастырь все более и более расширялся; благодаря вкладам и пожертвованиям он год от года богател; число братии росло. Задумал Феодосий воздвигнуть большую каменную церковь в честь Успения Богородицы. Великий князь Святослав подарил для новой церкви хорошее место близ старого Печерского монастыря и пожертвовал большие деньги (около ста гривен золота) на сооружение ее. Были и другие пожертвования. Закладка церкви происходила в 1073 г. Феодосий с братией ежедневно работал при постройке и помогал мастерам. Но не пришлось ему дожить до окончания ее: он сильно занемог и скоро почувствовал приближение кончины. Созвал он всю братию. Все плакали.
– Чада мои, любимая братия, – говорил он, – отхожу я уже к Владыке нашему Господу Иисусу Христу; изберите себе сами игумена и повинуйтесь ему, как духовному отцу, бойтесь его…
Затем умирающий заповедал, чтобы погребли его в той пещере, куда он обыкновенно удалялся во время Великого поста. Горько плакали все иноки. Феодосий утешал их:
– Обещаюсь вам, что я только телом отхожу, а духом вечно пребуду с вами.
Он скончался 3 мая 1074 г. на 65 году от роду. За год перед тем скончался Антоний 90 лет.
Долго строилась Успенская церковь. Окончена постройка была через 15 лет после закладки. Красота этой церкви изумляла современников: внутри она блистала золотом и мозаикою; помост устроен был из разноцветных каменьев узорами; церковные главы были позолочены. Крест на главном куполе был выкован из чистого золота. Современники называли печерскую церковь «славою и украшением всей земли Русской».
Значение Киево–Печерского монастыря
Дух смиренного благочестия и строгого подвижничества, внесенный в обитель Феодосием, долго пребывал в ней. Много было здесь благочестивых иноков и суровых подвижников и при Феодосии, и по его смерти. Кроме иноков, живших по кельям и сходившихся по уставу в церкви за общею молитвою да в трапезной, в Печерской обители были и затворники. Таков был Исаакий, раньше богатый торопецкий купец. Увлекся он подвижническою жизнью, раздал все свое имение нищим, пришел в пещеру, постригся в монахи и начал тяжелую подвижническую жизнь, надел власяницу, сверх нее покрылся сырой козлиной кожей, которая на нем высохла, и затворился в тесной пещере. Здесь он непрестанно молился; воздерживался от пищи и питья; через день по одной просфоре подавали ему через окошечко, куда едва проходила рука. Воздерживался он также и от сна – сидя засыпал ненадолго. Изнурил он до крайности свою плоть; тяжелые видения томили его; он испытывал страшные искушения… Другой подвижник, Иоанн Многострадальный, старался умертвить свою плоть, убить в ней все потребности. Долго боролся он с самим собою. Наконец закопал себя в землю по грудь и так провел несколько лет. Кроме затворников, в Киево-Печерской обители было много и других иноков, прославившихся высоким благочестием. Таковы, например, Дамиан целитель, Матвей прозорливец, старец Иеремия, помнивший крещение Русской земли при Владимире, Агапит, безмездный врач, Алимпий, первый русский иконописец, и другие.
Много дивных рассказов о Киево-Печерском монастыре и подвижниках его разносили по Русской земле богомольцы, бывавшие в Киеве. Рассказывали о чудном воздержании, терпении печерских подвижников, смирении, непрестанной борьбе их с искушениями, чудесах… Дивились все подвигам печерских иноков – этих богатырей духовной силы.
Киев сделался священным городом в глазах всех православных. В самом городе красовались великолепные церкви: Десятинная и Софийская; в первой была гробница св. Равноапостольного Владимира; близ Киева, в Вышгороде находились гробницы святых Бориса и Глеба, а в окрестностях Киева, на берегу Днепра, сияла Печерская обитель, где покоились мощи святых Антония, Феодосия и многих других подвижников, погребенных в пещерах. Мало-помалу народ привык со всех концов Русской земли стекаться в Киев для поклонения его святыням.
Киево-Печерская лавра. Вид конца XIX в.
Чем больше росла слава Печерской обители, тем больше приходило сюда и богомольцев; росли и пожертвования. Князь Ярополк Изяславич дал Печерскому монастырю три волости; дочь его пожертвовала пять сел с челядью; было немало и других щедрых и крупных пожертвований в пользу обители. Монастырь мог теперь в больших размерах совершать дела благотворительности: давать приют и пропитание калекам, больным и нищим, о которых всегда так заботился св. Феодосии; мог предпринимать богатые постройки, украшать свои церкви. По своей славе Киево-Печерский монастырь считался самым главным на Руси. Более пятидесяти человек из киево-печерских иноков были епископами; некоторые иноки становились игуменами других монастырей; всюду они старались водворить порядки, устав и дух Киево-Печерской лавры. Отсюда же распространялись святые книги и просвещение. Монастырей в то время на Руси было немало. В одном Киеве и его окрестностях было их семнадцать (мужских и женских).
Монашеская жизнь мало-помалу стала считаться на Руси образцом истинно праведной жизни. К сожалению, многие стали думать, будто мирянин никак уж не может вести угодной Богу, праведной жизни. Сложилось убеждение, что желающий угодить Богу должен изнурять свое тело постом, долгой молитвой, вести одинокую жизнь, постоянно сокрушаться о своей греховности, каяться и прочее. Жизнь, не похожая на монашескую, стала считаться греховною. Все благочестивые миряне старались по мере возможности подражать монахам и делали богатые вклады в монастыри, надеясь молитвами истинных угодников Божиих снискать себе душевное спасение.
Борьба с язычеством
В то время как в Киево-Печерском монастыре многие иноки сияли истинным благочестием и оно проникало мало-помалу в среду князей, бояр и горожан, вдали от Киева, на Севере, в глухих местах, многие языческие верования сильно еще держались. Народ, хотя и крестился, ходил в церкви, но многого не понимал, смешивал своих языческих богов с христианскими святыми – Перуна с пророком Ильею, Волоса со св. Власием. По-прежнему верил народ в домовых, леших, водяных и русалок. Много приходилось духовенству бороться против такого двоеверия.
Разные невежественные странники и богомольцы, сами плохо разумея то, что делалось и читалось в церквях, своими рассказами часто мешали народу понимать как следует христианское учение. С ним сплетались разные языческие поверия и суеверия. Жития святых смешивались со сказками (легенды); библейские рассказы, сказания о подвигах какого-нибудь святого сливались с песнями о богатырях (духовные стихи). Народ верил в разные приметы, прибегал к гаданиям, к помощи разных кудесников и волхвов. Особенно сильны были языческие суеверия на Севере. Летопись приводит несколько случаев возмущения народа волхвами.
В Ростове (около 1070 г.) настал страшный голод. В это время появились два волхва в Ростовской области; пошли они по Волге и везде распускали нелепую молву, будто женщины причиняют голод. Множество несчастных женщин было перебито суеверным народом, пока наконец Яну, боярину князя Святослава Черниговского, не удалось захватить волхвов. Они были преданы разным мучениям, а потом повешены.
Сильное волнение было и в Новгороде в 1071 г. Появился там кудесник и стал хулить христианство. Чернь взбунтовалась, хотела убить епископа Федора. Он с крестом в руках явился на вече, звал к себе всех христиан, но из народа никто не пошел к нему – все стали на сторону волхва; на стороне епископа был только князь Глеб с дружиною. Князь подошел к волхву и спросил:
– Знаешь ли ты, что будет завтра утром и вечером?
– Все знаю, – отвечал тот.
– Ну, а что будет нынче? – спросил князь.
– Я сотворю, – отвечал кудесник, – великие чудеса.
Тогда князь схватил спрятанный под корзном (плащом) топор и одним ударом рассек волхва надвое… Народ, пораженный ужасом, разошелся по домам. Князь, показав своей жестокой расправой при всем народе ничтожество волхва, прекратил народное восстание.
Мало-помалу наконец народ терял доверие к волхвам и менее поддавался их обманам. Когда в 1227 г. появились четыре волхва в Новгороде и попробовали своими россказнями возмутить население, то на них восстало уж не одно духовенство, но и весь народ. Само вече присудило казнить их.
В Киеве христианство укоренилось сильнее, чем на Севере, и поднять народ против духовенства было здесь труднее. В конце
XI в. появился и тут кудесник. Он стал рассказывать, будто боги ему открыли, что через пять лет Днепр потечет вверх и Русская земля станет на месте Греческой, а Греческая на месте Русской. Хотя нашлись в Киеве люди, которые поверили кудеснику, но большая часть смеялась над ним и говорила:
– Бес играет тобою на пагубу тебе!
Кудесник в Киеве не имел успеха.
Упорную борьбу с язычеством пришлось вести в Муроме. Край этот, глухой, лесистый, был заселен финскими племенами – муромой и мордвой; славянских поселков в этой области было мало. Князья здесь являются с конца XI в., когда получил в удел Муромо-Рязанские земли сын Святослава Черниговского Ярослав, родоначальник рязанских князей и просветитель этого края. Прибыл он в Муром с сыновьями Михаилом и Федором, с духовенством и дружиною. Язычники встретили его враждебно, с оружием в руках, и даже убили княжича Михаила.
Ярослав занял город и велел строить в нем церкви. Чем усерднее старался князь распространять христианство, тем более злобились язычники. Однажды они целыми толпами обступили княжий двор и хотели убить князя; Ярослав неустрашимо вышел один к толпе с иконою в руках… Твердость князя смутила мятежников. Ему удалось многих из них обратить в христианство. В назначенный день на Оке произошло крещение народа подобно тому, как в Киеве при св. Владимире.
Ревнителям христианства много еще было дела; приходилось бороться не только с двоеверием, но и с настоящим упорным язычеством. Киево-Печерский монастырь сильно помогал делу просвещения Русской земли христианством.
Один из бывших иноков монастыря, св. Леонтий, сделался епископом в Ростове. Первые два епископа ростовские, греки по происхождению, принуждены были бежать от ярости язычников; но св. Леонтий не бежал, хотя язычники бранили, били, выгнали его из города и грозили убить. Он поселился за городом, привлекал к себе ласками детей и учил их: видел он, как трудно обратить в христианство людей взрослых, закоренелых язычников, и думал действовать на подрастающее поколение.
«Поклонение Стрибогу». Рисунок Г. Шлейзинга из книги «Древняя и современная религия московитов». 1698 г.
Поднялись против него язычники за то, что он детей их совращает от старой веры, бросились к церкви с дубинами и оружием. Все окружавшие епископа трепетали от ужаса, но Леонтий облачился в святительские ризы и с крестом в руках вышел к дикой толпе. Спокойная твердость его поразила язычников, а сильное слово святителя так подействовало на толпу, что многие изъявили готовность принять крещение. Подвиги св. Леонтия кончились, однако, мученическою смертью (около 1070 г.). Преемник его, св. Исайя, усердно продолжал его дело: ходил по всей Ростовской и Суздальской земле, всюду проповедовал, крестил народ, уничтожал идолов и строил церкви.
Позже всех славянских племен крестились вятичи. И здесь просветителем язычников был инок Киево-Печерского монастыря св. Кукша. Подобно св. Леонтию, и он претерпел мученическую смерть. Сохранились церковные предания и о других мучениках из киево-печерских иноков. Преподобный Евстратий попался в плен к половцам, разграбившим Печерский монастырь в 1096 г. Он вместе с монастырскими работниками был продан в Корсунь одному еврею, который стал принуждать их отречься от христианства, морил их голодом; Евстратий подкреплял их своими наставлениями. Они решились скорее умереть, чем изменить вере; все они и умерли от голода. Евстратий пережил их: он в юности привык к посту и потому дольше других мог выносить голод. В день Пасхи еврей распял Евстратия на кресте.
Страдалец, умирая, благодарил Господа Иисуса Христа за то, что он удостоил его пострадать так, как пострадал некогда сам.
– Я верую, – говорил мученик своим мучителям, – наступит день, и мне Господь скажет, как сказал разбойнику: днесь будеши со мною в раю…
Тяжким мучениям подвергся и другой инок киево-печерский – преподобный Никон. Попал он также в плен к половцам. Богатые родственники хотели выкупить его из плена, но он воспротивился.
– Если бы Господу было угодно, – говорил он, – чтобы я был свободен, Он не отдал бы меня в руки беззаконников. Охотно перенесу все, что случится со мною по воле Его…
Не получив выкупа, половцы озлобились, начали мучить пленника разными муками: морили голодом, били, жгли на огне, резали ножами, летом сажали на солнце, зимой держали на морозе, подрезали ему жилы на обеих ногах, чтобы не мог он бежать. Он все переносил с терпением…
Примеры необыкновенной твердости духа и переходившие из уст в уста рассказы о подвижниках и мучениках – этих богатырях духовной силы – действовали на народ очень сильно, – сильнее, чем проповеди, и помогали распространению христианской веры и большему утверждению ее в народе.
Просвещение
Киево-Печерская обитель и другие монастыри помогали усилению на Руси христианства не только тем, что из них выходили проповедники, но и распространением книг. Они в то время были исключительно богослужебные и поучительные, и потому читать книги уже считалось делом благочестивым, а переписывать их и этим содействовать распространению слова Божьего, конечно, считалось подвигом очень важным и богоугодным. С каждым годом воздвигались новые церкви, и богослужебных книг (евангелий, псалтирей и др.) требовалось много. Князья и богатые люди, которые заботились о церквах, платили хорошие деньги за книги.
Ценились они в то время очень дорого, так как были рукописные. Понятно поэтому, что в монастырях монахи, умевшие писать, усердно трудились над перепиской книг: дело было и богоугодное, и выгодное для обители, так как плата за труд шла в пользу монастыря. Св. Феодосий во время своего игуменства очень заботился о том, чтобы грамотные иноки занимались перепиской книг. С тех пор это дело не прекращалось в Киево-Печерской обители.
В то время не знали еще скорописи и каждую букву старательно вырисовывали; некоторые писцы писали очень искусно. Заглавные и начальные буквы по большей части рисовались особенно тщательно, и придавался им иногда очень затейливый вид. Писали их большей частью киноварью (красною краскою); иногда эти буквы и узорчатые украшения в начале книги или главы наводили золотом. Писали в те времена на пергамене (так называлась особенным образом выделанная телячья или баранья кожа). Понятно, что пергаменная рукопись, изящно написанная, ценилась очень дорого.
Списывание книг считалось таким важным искусством, что занимались им не только духовные, но и высокопоставленные светские лица, например княжна Полоцкая Евфросиния (XII в.), Владимир, князь Волынский (XIII в.).
Самый древний памятник церковно-славянской письменности на Руси, дошедший до нас, – это Евангелие, написанное в Новгороде в 1056–1057 гг., в княжестве Изяслава Ярославича, дьяконом Григорием для посадника Остромира (хранится Остромирово Евангелие в настоящее время в Публичной библиотеке в Санкт-Петербурге).
Книги приобретались не только для церквей, но и благочестивые князья и богатые люди из бояр часто не жалели издержек, чтобы иметь у себя дома рукописи. Любил книги, как мы уже видели, Ярослав I; сын его Святослав Черниговский имел у себя полные клети книг; Всеволод Ярославич тоже был большой книголюб; Владимир Мономах не уступал в этом своему отцу.
После книг Св. Писания в переводах болгарских и русских распространялись у нас творения св. отцов, жития святых, византийские летописи (хронографы), сборники разнообразного содержания. Иной раз книги украшались картинками. Хотя некоторые из них рисованы и с большим старанием, но вообще очень неискусно. Живопись в те времена была в упадке и в Греции, и потому нашим рисовальщикам XI–XIII вв. не у кого было научиться.
Особенно любопытен сборник, переведенный с греческого языка для болгарского царя Симеона и переписанный с некоторыми изменениями для Святослава Ярославича 1073 г; здесь находим между раскрашенными рисунками изображение князя Святослава и его семьи. По этому рисунку можно судить об одежде князей и княгинь XI в.
В XI в. встречаются уже наряду с переводными сочинениями и произведения русских проповедников и писателей (Луки, новгородского епископа, Илариона, митрополита Киевского, Феодосия). В Киево-Печерской обители появляются первые жития русских святых. Из этих житий особенно замечательны «Житие Бориса и Глеба» и «Житие Феодосия», написанные преподобным Нестором. Пришел он в Печерскую обитель семнадцатилетним юношей (1073), пострижен был в иноки, затем посвящен в дьяконы. В 1091 г. ему было поручено с двумя иноками откопать мощи св.
Феодосия. Обитель в это время полна была живых воспоминаний о своем великом основателе, и Нестор, человек книжный и любознательный, мог многое рассказать о Феодосии по свежим воспоминаниям. Глубоким благоговением и задушевностью проникнут этот замечательный труд Нестора.
«Когда я вспоминал, братия, – говорит он, приступая к описанию жития, – что жизнь преподобного никем не описана, то всякий день погружался в печаль и молил Бога, да сподобить меня все по порядку описать о жизни богоносного отца нашего Феодосия, чтобы и будущие после нас черноризцы, прочитав описание жизни и увидев доблесть мужа, восхвалили Бога, прославляя и угодника Его, и укрепились на подвиг, особенно потому, что в сей стране явился такой муж и угодник Божий».
Таким же чувством руководствовались и другие составители житий, которые были любимым чтением в Древней Руси.
Преподобного Нестора считают также и древнейшим русским летописцем; но летописного труда его не сохранилось до нашего времени. Самая древняя летопись (Повесть временных лет), дошедшая до нас, составлена в начале XII в. Сильвестром, игуменом Выдубицкого монастыря, но и этот труд дошел до нас только в позднейших списках (не раньше XIV–XV вв.).
Кроме житий святых и летописей любознательных людей должны были сильно занимать описания путешествий. В XI–XII вв. в Древней Руси очень распространился обычай ходить на богомолье и на поклонение к святым местам. Многие отправлялись не только в византийские монастыри, на Афон, но даже и в Палестину. Таких странников называли паломниками, так как они приносили из Иерусалима пальмовые ветви. Странничество, или паломничество, так усилилось, что наша Церковь старалась даже ограничить его, убеждая богомольцев, что можно спасаться и не предпринимая дальних странствий.
Из описаний благочестивых путешествий, дошедших до нас, особенно любопытно «Хождение игумена Даниила» в начале XII в. «Я, недостойный, – говорит Даниил, – по любви к святым местам, описал все, что видел своими грешными очами, чтобы не забыть того, что показал Бог мне, недостойному, а также и ради верных людей, чтобы, кто услышит о сих святых местах, свою душу и сердце наполнил бы мыслью о них и получил бы равную мзду с ходившими к сим святым местам». Все внимание Даниила в его труде направлено на святыню; о ней только и говорит он подробно, описывая Иерусалим, говоря об Иордане, о Гробе Господнем, о чудесном схождении света ко гробу и пр.
К XII в. относятся проповеди Кирилла, епископа Туровского, который подражал византийским проповедникам, путешествие Новгородского архиепископа Антония, Поучения Владимира Мономаха, Слово о полку Игореве и другие.
Страница из Отромирова Евангелия
Все эти произведения, за исключением Слова о полку Игореве, отличаются церковным или поучительно-христианским направлением. Большая часть их выходит из монастырей.
Из сказанного видно, что Киево-Печерская обитель, а затем и другие монастыри помогли распространению не только христианства, но и книжного искусства и просвещения на Руси. При Андреевском женском монастыре в Киеве Янка, дочь Всеволода, завела училище для обучения девиц грамоте. Ярослав, князь Галицкий, распорядился, чтобы монастыри на свой счет содержали школы и учителей для народа. Кроме монастырей, заводились школы и при церквах.
Русский народ до сих пор высоко чтит киевские святыни и особенно Киево-Печерскую лавру. С наступления весны, особенно в последние недели Великого поста, по всем дорогам, ведущим в Киев, можно встретить множество богомольцев, по большей части пеших, с котомками за плечами, с посохами в руках. Идут они иной раз очень издалека в Киев, чтобы поклониться киево-печерским угодникам и встретить праздник Пасхи в стенах святой обители. Во время богослужения громадная пестрая толпа наполняет знаменитую Успенскую церковь Киево-Печерского монастыря и весь двор вокруг церкви. Тут можно видеть в толпе богомольцев и жителя Крайнего Севера, и южанина, и великоруса, и малоросса; тут можно услышать разные говоры, увидеть разные местные одежды; но вся эта пестрая толпа сливается здесь воедино: одной и той же святыне поклоняется, одни и те же молитвы творит. У церковных дверей, у входа в монастырский двор стоит множество нищих, калек, слепых. Сбрелись эти убогие тоже с разных концов Русской земли сюда в лавру; здесь монахи, по старому преданию, дают им приют и кормят их. Иной раз слепцы, сидя на церковной паперти с деревянными чашками в руках, поют заунывным голосом духовные стихи, особенно стихи о Лазаре, – поют так, как пелся этот стих лет пятьсот тому назад. И кладет православный люд ради душевного спасения свои трудовые гроши в чашки нищих-калек, немощных телом, но, по убеждению народа, сильных у Бога своей молитвою.
Софийский собор в Полоцке XI в. С изображения конца XIX в.