Глава 5. Михельсон
После всех пережитых перипетий Сереге старшему спалось не очень хорошо. Снились разные кошмары. От самого страшного он проснулся в холодном поту спустя час, как уснул. Полежав минут пять с открытыми глазами и осознав, что это был просто сон, он обрадовался. Потом вспомнил все, произошедшее за последние сутки, и снова загрустил. Срочно понадобилось покурить. Он натянул свои домашние тренировочные штаны, и на цыпочках, чтобы не разбудить мирно посапывающую Клару Карловну вышел из комнаты.
В коридоре никого не было. Дети в своей комнате за закрытой дверью о чем-то спорили. Он подошел к ванной и приложил ухо, послушать, как там животное. Никаких признаков жизни. Накинул прямо на майку овчинный полушубок и вышел из квартиры, стараясь, как можно, бесшумнее закрыть за собою дверь. Курить в подъезде ему строго запрещали чувствительные к дыму соседки и особенно его собственная жена. Поэтому он, вставив незажженную сигарету в зубы, как всегда, отправился на улицу, при этом как будто крался. Но, несмотря на усилия по конспирации, как только его нога коснулась площадки четвертого этажа, одна из дверей распахнулась, и в ней показался огромный волосатый человек в трусах и майке:
– Сергеич, здорово. Курить пошел?.. Заходи у меня покурим.
– Вот ведь черт мохнорылый, у глазка, что ли дежурил? – подумал про себя Серега, а вслух ответил: – Привет, Абрамыч. Нет, спасибо. Я воздухом хотел подышать, да и почту жена взять просила.
– Какой воздух, я еле до магазина добрел, такой ветрище. А почту у нас, тем более, после двух приносят. Заходи у меня есть для тебя сюрприз.
– Знаю я твой сюрприз, – подумал Серега. Раз в магазин бегал, значит, водки купил. Но тащится вниз на мороз жутко не хотелось, да и опохмелиться на халяву тоже было заманчиво.
– Ты, Абрамыч, мертвого уговоришь, – согласился он. – Но только на пять минут.
– Конечно, конечно! – волосатый мужик ухватил его за воротник и бережно втащил внутрь.
Звали соседа Семен Абрамович Михельсон. Он появился в их доме года три назад. Благородного вида солидный мужчина лет шестидесяти, при переезде он слегка удивил сидевших на скамейке у подъезда старушек помятостью своего дорогого костюма и заметной даже издалека глубочайшей тоской в глазах. Настораживало также, что из привезшего его большого грузовика два пьяных грузчика вынесли только узел, связанный из верблюжьего одеяла, с вещами и узкую кожаную кушетку. Остальное его имущество помещалось в дипломате, с которым он и поднялся к себе в квартиру. А через час после переезда двор огласили пьяные крики с его балкона. Внимательный слушатель путем сопоставления отдельных фраз и выражений из этого выступления мог бы понять, что от нового жильца ушла любимая жена и, что он очень переживает эту разлуку.
С тех пор он только и делал, что бегал в гастроном за водкой, пил и орал с балкона о своей проблеме. Но всяких чудиков в их дворе водилось не мало, поэтому вскоре и к нему привыкли и перестали обращать внимание.
И вот как-то во время одного из таких выступлений Клара Карловна, привлеченная шумом, высунулась из окна.
– Ты посмотри-ка, у этого рогатика и то балкон есть, – сообщила она ждущему за кухонным столом ужина мужу. – И совершенно пустой.
Непостижимая логика советского домостроения почему-то оставила четыре квартиры в их стоквартирном доме без балконов. И Сергейчукам досталась одна из них.
– Я уже видел, – вздохнул Серега. – И зачем такому барану балкон?
Балкон была его голубая мечта. Одно время он даже хотел самостоятельно соорудить его у себя в кухне под окном. Даже притащил с завода две тяжеленные стальные балки. Правда, на том дело и остановилось.
– А ты, лапоть, раз ничего делать не собираешься, – жена покосилась на лежащие у окна ржавые швеллера, – иди, договорись с ним, пусть пустит нас к себе мамино мясо положить.
Дело было зимой, и из их форточек гроздьями свисали авоськи с привезенными из деревни продуктами, грозя оборваться и прибить кого-нибудь внизу.
– Да как я пойду? Он не пустит, – начал, было, Серега. – Да и неудобно как-то…
– Ему неудобно!!! – завелась с пол оборота Клара Карловна. – А бочка с бензином посреди спальни удобно,.. а мешки с картошкой у детей под кроватью удобно?.. А колеса твои вонючие везде?.. А это удобно? – она яростно пнула глушитель от мужниного «Москвича», лежащий вместе с балками и другими железяками на полу под окном. – До завтра если не уберешь свой хлам, вышвырну тебя вместе с ним из дома! – очень серьезно прорычала она, давая понять, что разговор окончен.
– Но, Клара, я ведь не виноват, что мне дали квартиру без балкона, – опытался продолжить прения Серега, но сразу же пожалел об этом. Жена, жарившая на газе котлеты, повернулась к нему всем телом, замахнулась огромной ложкой и вынесла приговор:
– Вылезай, паразит, из-за стола и иди к соседу. Пока не договоришься, домой не приходи. А то…. – она со свистом рубанула ложкой по воздуху, как бывалый казак шашкой.
А Михельсон за несколько недель жизни в новой квартире окончательно опустился. Он не мылся, не брился и не расчесывался. Ходил в одном и том же костюме, который из когда-то дорогого импозантного превратился в грязную вонючую тряпку. Люди в окрестностях дома побаивались огромного, косматого, дурно пахнущего старика. Завидев его издалека, они старались спрятаться или убежать, а уж разговаривать с ним, тем более, никто не хотел. А вот он, наоборот, жаждал общения. Его раненная душа требовала любви и понимания.
Покричав на балконе, старик вернулся в квартиру и сидел на кушетке в позе мыслителя. В дверь позвонили. Удивленный он открыл дверь, и увидел там Серегу.
– Здравствуйте, я Сергей Сергеевич, ваш сосед сверху, – смущаясь, представился тот. – Жена отправила меня познакомиться с вами поближе.
И это было именно то, что так нужно было Михельсону в данный момент. Он схватил соседа в охапку и затащил вовнутрь.
Через пару часов Серега, изрядно взъерошенный, но довольный собой вернулся домой.
– Давай, Клара, жрать, я обо всем договорился, – прокричал он прямо с порога. – И с тебя бутылка за вредность. Я такое перенес, что врагу не пожелаю.
Жена любила мужа таким, мигом накрыла на стол и достала из сейфа бутылку.
Назавтра они пришли к соседу уже вдвоем. Клара Карловна держала в руках блюдо только что приготовленного борща, а Серега, чтобы не ходить порожняком две покрышки от своего «Москвича». Михельсон был еще трезвый, и они очень мило пообщались.
Обстановка его жилища оказалась и, в самом деле, довольно аскетичной и состояла всего из одной кушетки, если, конечно, не считать гор мусора и пустых бутылок. Эта пугающая пустота была, весьма кстати для его лопающихся от изобилия новых друзей. Сосед глазом не успел моргнуть, как его квартира и балкон наполнились разным добром. К нему переехали древний черно-белый телевизор, дедушкина швейная машина с ножным приводом «Зингер», детская коляска, огромная антикварная рама от зеркала, три сломанных велосипеда, четыре пары лыж, рулон дермантина ядовито зеленого цвета, два пододеяльника набитые старой обувью и одеждой и еще много-много всего хорошего. Одних колес от Серегиного «Москвича» у Михельсона появилось восемь штук – четыре зимних и четыре старых лысых, которые жалко было выбрасывать, так как они могли еще походить. Отдельно нужно упомянуть двухсотлитровую бочку с бензином, поставленную в угол и замаскированную Серегой под пьедестал для солидных размеров, бетонного бюста Ленина, который в соответствии с гонениями на его партию стоял лицом к стене. Сам же балкон мастеровитый Серега оборудовал многочисленными полками, на которые поместил банки с вареньями и соленьями. Дальний угол занимал огромный ларь для картошки и овощей, снабженный большим висячим замком на всякий случай. А для самого ценного – мяса и мелкой домашней птицы Клара Карловна привезла с работы старый списанный сейф. В общем, все получилось прекрасно, но было у этой идиллии и небольшое побочное явление, это был сам Михельсон.
После того, как у него появился друг, тоска его по прежней любви из острой стадии перешла в хроническую, а приличную часть огромного количества скопившихся в нем нерастраченных душевных сил он обратил на дружбу. И вот Сереге каждый раз, когда у жены заканчивалась квашеная капуста, или, к примеру, жена вспоминала, что где-то на балконе хранились свиные ножки для холодца, приходилось идти к ненавистному соседу.
Спустившись на его этаж, Серега едва успевал нажать на звонок, как дверь распахивалась, и он попадал в цепкие волосатые лапы. После полных неподдельной любви дружеских объятий и слюнявых лобызаний сосед усаживал его напротив себя на кресло, сооруженное из автомобильных покрышек, и отрывался по полной. Начинал обычно с подборки своих любимых анекдотов. В каждом смешном месте гостеприимный хозяин оглушительно хохотал и ревниво следил, чтобы другу тоже было весело, и если тот вдруг не смеялся, начинал подробно объяснять, в чем был юмор. Потом делился новостями, бывшими актуальными, когда Михельсон был еще в своем уме. Дальше шли воспоминания из бурной молодости, в которых преобладали разные сальности про женщин, с которыми старик, когда то имел связи. При всем этом он придерживал Серегу одной рукой за коленку или за локоть, а другой периодически дружески похлопывал по плечу.
В конце концов, наговорившись вволю, он размыкал объятия и только тогда Серега мог идти в свои закрома. Пока он возился на балконе, Михельсон нетерпеливо наблюдал за ним через стекло и отчаянно жестикулировал, показывая, что вспомнил еще что-то интересное и ему совершенно необходимо поделиться этим с другом. Так могло продолжаться час и два. Как-то влиять не этот процесс тщедушному Сереге было нереально, поэтому он просто терпеливо ждал, когда безумного соседа это все утомит, и он отпустит его домой.
А иногда Михельсон ждал друга с бутылкой. Против выпивки Серега никогда ничего не имел, но здесь был особый случай. Сразу после приветствий его усаживали за стол. Стакан в квартире был один, и Михельсон жертвовал его гостю, в то время как сам пил из горлышка, занюхивая ароматными волосами давно не мытой руки и после первого же жадного глотка начинал, свою поучительную историю о несчастной любви. Как он после смерти своей Софочки, безутешно горевал и чуть не наложил на себя руки, и как его одинокого владельца трехкомнатной квартиры в центре внезапно полюбила хорошая женщина Нина, намного моложе его, с тремя чудесными деточками. Как он возродился к новой жизни, тоже всей душой полюбил прелестницу и даже усыновил ее милых ребятишек. И как недолго длилось его счастье, и как был развод и суд, и как он лишился своей роскошной квартиры и мягкой мебели. Во время рассказа Михельсон, бывший дирижер местной филармонии, не выпускал бутылку из своей огромной волосатой ладони и, брызгая водкой во все стороны, размахивал ею, помогая повествованию. Потом были неизбежные горькие рыдания на Серегиной груди и сцена взывания с пресловутого балкона к пропавшей где-то на просторах страны коварной Нине. Во время всего этого праздника, огромный Михельсон таскал Серегу по квартире, как кутенка, по-братски обнимая волосатой рукой и прижимая к потной подмышке. Это было жутко неприятно, особенно летом. Одним словом, за все надо платить, и походы за продуктами были сопряжены для него с серьезными неприятностями и опасностями.
Но на этот раз Михельсон был какой-то не такой, как всегда. Закрыв за Серегой дверь, он лишь рассеянно приобнял его одной рукой и убежал в кухню. Раньше приветствие друга составляло целую церемонию с крепкими мужскими объятиями и горячими лобызаниями, а сейчас даже полушубок не помог Сереге снять. Озадаченный гость прошел в комнату. Надо сказать, что он уже, наверно, с месяц не заходил к соседу, с того дня как закончились запасы на их общем балконе, и то, что он увидел, слегка шокировало его. Посередине комнаты вместо их импровизированной обеденной зоны из швейной машинки «Зингер» с креслами из покрышек стоял новый стол с четырьмя стульями. На окне висели шторы. На кушетке было постелено белье и появилось одеяло с подушкой. И вообще было как-то чисто, прибрано, под ногами не хрустели, как раньше, водочные пробки и окурки.
Михельсон вышел из кухни, неся в огромных руках бутылку водки, два стакана, круг колбасы, булку хлеба и нож.
– Садись, Сергеич. Видишь, какой у меня новый стол.
– Да, ты прямо удивляешь, сосед. Чистота у тебя, посуда, да и сам постригся, что ли? – Серега внимательно осмотрел голову приятеля. Что-то не то было с его космами.
– Да нет, может, помылся. В парикмахерскую завтра пойду, когда Виолетта костюм из чистки принесет.
– Кто, кто?
Сосед тем временем налил себе полный стакан, а Сереге четверть.
– Ну, давай Сергеич, – он протянул соседу его порцию.
– Подожди, подожди, Абрамыч. Какая такая Виолетта? – Серега знал, что если бешеный старик выпьет хоть грамм, толку от него уже будет не добиться. – Ты что опять влюбился?
– Да нет, как можно. Я люблю только мою Нину. Это Виолетта из райсобеса, ее отправили мне помогать…
– ?..
– Ну, там прибрать, стол купить. Давай, бери быстрей, выпьем, трубы горят.
– Какие деньги, какой райсобес? – Серега попытался отобрать у соседа его стакан. – Пока все по порядку не расскажешь, пить не будешь.
– Приходи вечером, она сама тебе все и расскажет, – предложил Михельсон и, держа махающего руками Серегу на вытянутой полутораметровой руке, заглотил свою дозу. Замер на пять секунд, чтобы проследить прохождение водки по организму, удовлетворенно крякнул и, несмотря на колбасу, как прежде, закрыв для большей чувствительности глаза, занюхал волосатой рукой. Когда он их открыл, это был уже другой человек. Он пододвинулся к Сереге, обнял его за талию и начал: – Ты Сергеич, конечно, друг, но Нина, Нина это был волшебный цветок…
– Ну, дальше все по плану, – грустно подумал Серега, и, выпив свою водку, приготовился к представлению.