КРОВЬ И ЯРОСТЬ
– Афрат, ты опоздал! Так можно дождаться, когда эти пленники придут сюда сами и сядут вместе с тобой за один стол. А ты пойдёшь на площадь и будешь их веселить, – сузив глаза, произнёс Сурена и махнул рукой в сторону оставшихся пятерых всадников.
– Прости, великий визирь. Я не знал, – пробормотал Афрат, чувствуя, что над его головой сгущаются тучи.
– Что ты не знал? – с издёвкой спросил тот. – Что римляне умеют сражаться? Как это ты ещё умудрился их победить, если один безоружный римлянин может разогнать десять твоих всадников?
– Велик твой разум, непобедимый Сурена, – осторожно вмешался Абгар. Ему не хотелось видеть гнев визиря. – Благодаря твоей мудрости мы объединились и смогли победить такого сильного врага.
– Абгар, ты как всегда, умеешь хорошо сказать, – Сурена покрутил в воздухе пальцами и хотел что-то добавить, но не нашёл нужное слово. Однако кислая улыбка на его лице говорила, что он не забыл о воинах Афрата. Помолчав, он снова повернулся к нему: – Афрат, я хотел продать этого римлянина за большие деньги. Он был очень сильным и храбрым. Если бы не лучники Силлака, ты бы сейчас лишился десяти своих воинов, – он медленно повернул голову к предводителю катафрактариев, и тот побледнел.
– Да, мой визирь, – пробормотал он.
– Сколько стоят твои всадники? – глядя ему прямо в глаза, спросил Сурена.
– Э-э… Я не знаю, – промямлил тот в замешательстве.
– Ты мог бы потерять десять своих всадников вместе с лошадьми. А я их спас. Так скажи, сколько ты готов заплатить за жизнь своих воинов?
– Сколько ты скажешь, Сурена, – наконец сообразил, как выкрутиться, Афрат.
– Э-эх, Афрат, Афрат, – сокрушённо покачал головой Сурена. – Надо было поменять этого римлянина на десять твоих всадников и выпускать его первым на поле боя. Больше было бы пользы. Два таланта серебра. Пусть принесут завтра. Каждый! – он опустил голову на грудь и исподлобья посмотрел на Афрата. Ни один раб не стоил таких денег, но перечить Сурене было нельзя. Афрат открыл рот, собираясь что-то сказать, но поперхнулся и склонил голову вниз. – Смотри, два таланта серебра. Иначе завтра их самих продадут на базарной площади, а деньги отдадут мне. И тебя вместе с ними. Ты понял?
– Да, визирь, – потея, прошептал Афрат, ещё не веря, что беда минула его самого. Как воины будут искать деньги, его не волновало. В крайнем случае, их можно было и продать. Самих. Вместе с лошадьми. Лишь бы Сурена остался доволен.
– Дальше! – махнул рукой Сурена. – Давай дальше, Согадай! – зрители тоже обрадовано загудели, предвкушая продолжение.
– Ты хотел увидеть римлян в бою, господин, – напомнил ему один из придворных.
– Ах, да. Римляне любят смотреть, как рабы убивают друг друга на потеху зрителям. Почему бы нам не посмотреть теперь на них? – он обвёл взглядом своих придворных, и те с радостью закивали головами. – Согадай, выводи! – махнул Сурена рукой.
На арену вывели двадцать пленников и поставили их напротив друг друга. В руки дали короткие тупые мечи.
– Сражайтесь! – крикнул Согадай. Римляне не шевелились, понуро опустив головы. Сурена опять нахмурился. Тогда начальник охраны выхватил меч и убил одного из них прямо на месте. – Вперёд! Давай! – кричал он, тыча мечом в спины остальным. Те старались увернуться, но ему удалось достать почти половину, и у них по спинам потекла кровь. Видя, что его усилия тщетны, Согадай убил второго римлянина. Стоявшие позади него стражники взялись за мечи, предчувствуя, что сейчас может понадобиться их помощь. Но оставшиеся пленные стали изображать подобие боя, поэтому начальник стражи на время остановился. Посмотрев в сторону Сурены, он увидел на его лице недовольную гримасу и сразу же принял решение. – Убить. Всех! – коротко приказал он стражникам, и через несколько мгновений на земле распластались ещё восемнадцать трупов.
– Давай других, – махнул рукой Сурена. Согадай с готовностью кивнул головой и решительным шагом направился к ограждению, за которым стояли пленные.
– Ну, что, есть ещё храбрые герои?! – прорычал он.
– А ты сам сможешь сразиться? – вдруг раздался чей-то голос. Согадай дёрнулся, как от удара плетью, и застыл от удивления.
– Что?! – проревел он, как голодный медведь.
– Давай вдвоём поиграем! Без твоих воинов, – предложил всё тот же голос. Расталкивая рукояткой меча оборванные фигуры пленных, Согадай рванулся на голос.
– Ты где? – хрипел он от злости и рвался вперёд. Стражники не поспевали за ним.
– Тут я, тут. А ты где? – была последняя фраза странного смельчака, когда вдруг римляне расступились, и перед Согадаем появился черноволосый, смуглый пленник с весёлым взглядом и пренебрежительной улыбкой на лице. Это был Икадион. Он держал под руку другого пленника, намного моложе него. Тот с трудом держался на ногах из-за раны под коленом. Согадай злорадно усмехнулся.
– Ты герой? – спросил он, приблизившись носом к самому лицу Икадиона.
– Нет. Я не герой. Это ты трус, – не переставая улыбаться, ответил тот.
– Ах, так… – с трудом сдерживаясь, чтобы не убить его на месте, прохрипел Согадай. – Ну, ладно. Мы сразимся, – он посмотрел на смельчака, потом на его товарища и злорадная улыбка перекосила его лицо. – Но не с тобой. А с ним, – он ткнул кулаком в грудь раненого и добавил: – А ты посмотришь. Ведите его! – приказал он стражникам.
Улыбка на лице Икадиона превратилась в гримасу ненависти и неприкрытого отвращения. Он чувствовал, что следующее слово будет в его жизни последним. Но молчать он не мог. Когда его товарищ оказался на арене, Икадион крикнул:
– Только трусы сражаются со слабыми!
Его крик донёсся до Сурены, который усмехнулся и сказал:
– Как я люблю правду! Эй, римляне, – крикнул он, – может, поэтому Красс и не стал с нами сражаться. Да? – все придворные вокруг рассмеялись. – Если вы такие сильные, попробуйте доказать это, – и он кивком головы показал Согадаю, что тот может продолжать.
– Держи! – сказал тот и дал раненому воину меч. Тот не смог его даже поднять и стоял, с опущенной рукой, наклонившись плечом в сторону непосильной ноши.
Начальник охраны отошёл на шаг и вытащил свой меч.
– Убей себя! – раздался из-за ограды голос Лация, но раненый был настолько плох, что вряд ли его слышал. Однако Согадай услышал этот совет и среагировал. Он размахнулся и обрушил всю силу своего удара на голову стоявшего перед ним пленного. Меч разрубил того почти пополам и застрял в районе груди. Ругаясь, Согадай с трудом достал его и повернулся к заграждению.
– Смотри, Афрат, как Согадай разошёлся. Может, и тебе порезвиться захочется? – усмехнулся Сурена. – Не стесняйся!
– Как скажешь, о, великий визирь, – покорно ответил тот.
– Ну, ладно, ладно, посмотрим ещё, – вздохнул Сурена и повернулся к арене. Там начальник стражи собирался выбрать себе следующую жертву. Он зашёл за ограждение и дико вращал глазами. – Ты где, смелый?! – крикнул он, не находя Икадиона.
– А с хромыми ты дерёшься? – неожиданно услышал он. Согадай резко повернул голову и увидел сутулого, оборванного римлянина с прищуренными глазами и грязным лицом. Нога у того была неестественно согнута.
– Нет, не дерусь! – зло ответил Согадай и расхохотался. – Я просто отрубаю им ноги! – рявкнул он и ударил мечом по второй ноге несчастного. Тот упал, забрызгав кровью всех, кто был рядом. Кровь струёй хлестала у него из обрубка, и пленные в ужасе застыли, глядя на этот чёрный фонтан. Через некоторое время она почти перестала литься, и тело неподвижно застыло в огромной луже крови. – Ну, что? Есть ещё смелые? – заорал парфянин и схватил ближайшего человека за плечо. – Может, ты? Или ты? – он повернулся к другому. Все стояли, опустив головы с одинаковым выражением напряжения и безысходности. Умирать никто не хотел. Вдруг Согадай остановился. Перед ним стоял явно не простой воин. Широкая грудь, сильные, рельефные мышцы рук и груди, крепкие ноги – всё это выдавало в нём, по меньшей мере, сильного противника. И он не выглядел таким измождённым, как остальные. Но Согадай остановился не из-за этого. Его внимание привлёк взгляд пленного. В нём было странное спокойствие. Он смотрел без страха, злобы, насмешки, ненависти или злости. Как будто случайно оказался здесь, среди людей, обречённых на смерть и рабство. Согадай повернул голову вправо, потом – влево. Шея хрустнула и приятно заныла. Он прищурил взгляд и приблизился к римлянину.
– Ты кто? – спросил он. Ответа не последовало. Только ровный, спокойный взгляд. Согадай почувствовал, что начинает терять терпение. – Кто это?! – рявкнул он, повернув голову к стоявшему рядом пленнику. Невысокий рыжий римлянин задрожал всем телом и нервно задёргал головой, предчувствуя подлость с его стороны. Парфянин поднял меч и приставил к горлу несчастного. – Скажи мне, кто это! – приказал он. – Твой друг? Твой брат? Как его зовут? – пленный выкатил глаза, но было видно, что остриё слишком глубоко вошло во впадину под горлом, и он не мог даже вдохнуть. Из маленькой ранки тонкой струйкой потекла кровь. Но Согадай этого не видел. Он уже принял решение – просто ткнуть мечом в горло, и всё! Ему показалось, что он уже видит, как лезвие плавно проходит сквозь шею рыжего римлянина, но ничего не произошло. Тот стоял перед ним и не падал. Плечо Согадая дёрнулось, мышцы напряглись, но рука осталась на месте. Он моргнул, нахмурив брови, потом ещё раз ткнул вперёд, но острие меча по-прежнему оставалось на месте, упираясь пленному в горло чуть выше ключиц. Тонка шея и рыжая голова были на месте, а бледные, посиневшие губы дрожали от страха, но не от предсмертной агонии. Согадай смотрел и не понимал – во что же упирается его меч? Почему этот несчастный ещё не мёртв? Парфянин был настолько удивлён, что не сразу понял, что произошло. Через несколько мгновений в его глазах вместо тупого безумия и жажды крови появилась капля сознания. Благодаря этому, начальник охраны, наконец, увидел, что его кисть сжимает чья-то рука. Глаза Согадая округлились, лицо вытянулось, и ноздри хищно раздулись в стороны. Этого не могло быть! Рука ещё раз по инерции ткнула мечом в горло рыжему пленному, но произошло совсем другое – пальцы разжались и меч упал на землю. Начальник стражи повернул голову в сторону и упёрся взглядом в невозмутимые глаза того самого римлянина. Того, чьё имя он пытался узнать. Он готов был кинуться на него и разорвать на части, а потом съесть его печень, но захлестнувшая его волна ярости перехватила горло, и Согадай хватал ртом воздух, не в силах произнести ни слова. Это спасло смельчака от немедленной смерти. Но ненадолго.
– Ты… Ты! – наконец, прошипел начальник стражи, с трудом шевеля пересохшими губами. Ему казалось, что прошла вечность с того момента, как он зашёл за ограждение, но на самом деле Сурена и его приближённые ещё даже не успели заметить, что там происходит что-то неладное.
– Меня зовут Лаций Корнелий Сципион Фиделий, – сказал римлянин.
– Я разрежу тебя на кусочки и скормлю шакалам, Лаций! – прорычал парфянин и кивнул своим воинам: – Взять его! На середину. Сейчас я нарежу из него ремни для своих верблюдов.
Сурена с удовольствием наблюдал за шумом у ограды. Шум – это всегда хорошо. Сначала появился Согадай, злой и красный, весь вне себя он ярости. За ним вытолкали вперёд какого-то пленника, который шёл слишком медленно и был вызывающе спокоен. Сурена присмотрелся, и кривая улыбка исказила его лицо.
– Афрат, почему нас сегодня веселят только мои рабы. Как же так? Ты не помнишь этого римлянина? – не поворачивая головы, спросил он.
– Прости, не помню, – изобразив отчаяние, ответил начальник катафрактариев.
– А ты, Абгар?
– Помню, о, победитель римлян, – едва заметно кивнул головой араб. – Благодаря твоей милости, он остался жив. Ещё этот человек приказал своим воинам прикрываться от стрел двумя щитами. И он забрал у железных всадников два орла и знамя. Это легат Лаций, – царь Осроены ещё раз поклонился и краем глаза увидел лицо Афрата. Глаза у того вдруг стали огромными, лицо побледнело, и губы застыли в полуоткрытом вздохе. Абгар поджал губы. Он осторожно поднял взгляд на Сурену, но тот смотрел не на него, а на площадь.
– Жаль! – визирь покачал головой. – Жаль, что снова погибнет мой раб. Эй, Согадай! – крикнул он громко. – Что ты собираешься с ним делать? Это мой раб, – Сурена хитро улыбался, но никто не знал, что означала эта улыбка. Начальник стражи, услышав его голос, сразу остановился. Затем опустил уже занесённый меч и повернулся к Сурене. На его лице застыла кислая гримаса смирения и подобострастия, но в глазах бушевала ярость.
– Я хочу его убить, – с трудом сдерживая рвущийся из груди крик, прорычал он.
– Хорошо. Заплати мне, и убивай! – Сурена по-прежнему улыбался, но в его голосе появилась сталь.
– Прости, господин, – поклонился начальник стражи. – Он схватил меня за руку, и я… Я хотел отрубить ему руку.
– А почему бы и нет? – вдруг поднял вверх брови Сурена. Выслушав его приказ, начальник стражи с недовольным видом засунул меч в ножны и молча отошёл к ограде. На площадь вышли два высоких, сильных воина. Никто не видел, как в этот момент в одном из домов на дворцовой площади старая служанка схватилась за сердце и осела на пол. А её молодая хозяйка вцепилась обеими руками в штору и, не дыша, наблюдала за происходящим. Старая Хантра была рада гибели первого римлянина, но когда на площади оказался второй, она поклялась отомстить Кхабжу, который обманул её и взял за это так много денег. О том, что племянница могла догадаться о её поступке, она даже не подумала. Внизу, в это время, продолжали развиваться ужасные события.
– Римлянин, великий Сурена, победитель Красса, предоставляет тебе великую честь, – произнёс один из вельмож в халате громким голосом. Он уже успел выслушать пожелания визиря и вышел за ограду. – С каким оружием в руках ты предпочитаешь умереть? Выбирай! – парфянин указал рукой на мечи, ножи, кинжалы и сабли, которые вынесли за ним стражники.
Лаций посмотрел на парфян. Было жарко. И хотя не так жарко, как в пустыне, но всё равно тяжело. Руки потели даже от того, что он просто стоял на месте. Пот стекал по лбу и щекам, но он не обращал на это внимания. Сейчас ему предложили выбрать оружие. Убив столько безоружных римлян, они хотят теперь увидеть, как будет умирать он? Странные люди… Варвары… Лаций прищурился. Лучи солнца заиграли тонкой паутинкой в уголках глаз. Он вспомнил слова гадалки Маркилии: «Делай то, что ты хорошо умеешь, и тебе не будет равного. Не прощай смерти ближних. Иди вперёд и побеждай». Эти мысли наполнили его сердце силой, потому что он умел хорошо сражаться. И вот сейчас перед ним было оружие. Оно завладело всем его существом, и Лаций уже больше ни о чём не мог думать. Он превратился в воина.
Со стороны ничего не предвещало подвоха. Парфяне хотели поиграть в римлян. Им не хватало гладиаторских боёв. Ну, что ж, пусть так и будет. Он подошёл к двум оруженосцам. Сначала осмотрел мечи, потрогал их рукоятки, согнул пополам. Один не выдержал и лопнул у самого основания. Он сразу откинул лезвие в сторону. Затем дошла очередь до кинжалов и коротких мечей. На щиты он даже не посмотрел. Прошло много времени, но никто не прерывал и не торопил его. Все молча ждали, когда обречённый на смерть сделает свой выбор. Когда Лаций, наконец, повернулся, римляне зашептались, а парфяне стали откровенно смеяться над ним.
– Два коротких меча? – послышалось откуда-то сбоку. – Может, ты хочешь сразу убить себя? Или отрубить себе руки и ноги? – крикнул кто-то, а дальше – грубый смех и улюлюканье.
– Лаций погиб, – шептали римляне. Надо было брать длинный и короткий меч. И щит тоже.
Только Икадион и Атилла ничего не сказали. Никто не видел выражение их лиц, потому что все смотрели только на Лация. Но друзья знали, что он никогда не ошибается в выборе оружия. Икадион с одобрением покачал головой и пробормотал:
– Ещё кинжал не мешало бы… – он хмыкнул, улыбнулся и добавил: – Ну, ладно. Теперь посмотрим. Я буду следующим.
– Жаль, если убьют, как Варгонта, – прошептал Атилла и закусил нижнюю губу. Павел Домициан, поняв, что произошло, тоже обречённо прошептал:
– Прости, я так и не спел гимн в твою честь…