Глава 13
В последний день они почти не разговаривали. Тхао плохо себя чувствовала и говорила, что могла бы остаться с ним, если бы он взял её с собой в поход. Она знала, что в лагере римлян многие богатые всадники и даже легаты держали рабынь. Но Лаций только качал головой и вздыхал. Он не мог этого сделать. И, понимая это, она всё равно просилась.
Купец Талакуб, которому Лаций продал Тхао, обещал не тревожить её несколько дней, чтобы дать выздороветь. Тхао жалась к Лацию, как тень, и всё время плакала. Он молчал и просто гладил её по голове. И это ещё сильнее отдаляло его от несчастной рабыни. Если одна мысль об Эмилии заставляла его сердце бешено биться, то о расставании с Тхао он думал с тихой грустью, замечая, что в душе уже давно расстался с ней и теперь его мысли всё чаще и чаще возвращаются к предстоящему походу. В конце она протянула ему мешочек с травяными шариками. На молчаливый вопрос в глазах Лация Тхао тихо ответила:
– Это хорошо. Это от жары и солнца. Это трава большой реки. Запивай водой. Это, чтобы ты не терять сознание от жары. Я тебя уже больше не увидеть, – она заплакала. Как ему был приятен этот тихий шёпот! Лаций чувствовал, что нужен этой юной красавице, и, хотя он не любил её, от её слов на сердце становилось тепло.
– Привычка к женщине может превратить меня самого в женщину, Тхао, – попытался отшутиться он, с трудом улыбнувшись.
– Ты останешься воином всегда. Ты был воином всегда. И ещё ты не любишь меня. Но ты будь осторожен в пустыне. Там плохо. Я знаю пустыню. Я живу в пустыне. Пустыня тебя может забрать навсегда, – в её глазах была какая-то странная решимость, но Лаций считал, что это следствие болезни.
– Да, ты тоже пустыня. И ты уже забрала меня, – ещё раз улыбнулся он, стараясь сделать ей приятно.
– Неправда! Ты – римлянин. Ты хочешь победы и славы. Но пустыня хочет только убивать людей. Ты не умеешь ходить в пустыне. Ходи возле воды, ходи возле реки, спи у воды. Вы, римляне, большие, в теле много воды. Можете быстро умереть без воды. Не ходи далеко в пустыню. Прошу тебя!
Она говорила ещё много разных вещей, которые потом не раз всплывали в его памяти, поражая своей правдивостью, но в тот момент Лаций об этом не думал. Воистину, «маленькая царапина на подбородке, оставленная неумелым брадобреем, волнует тебя больше, чем гибель тысяч людей. Потому что этот подбородок твой, Тацит!» Эти слова Цицерона он когда-то услышал во время очередного судебного разбирательства на Форуме, где знаменитый оратор выступал против ловкого купца, скупившего плодородные земли бедняков за бесценок, распустив слух, что скоро эти земли заберёт Сенат. Лация тогда тоже больше волновала заноза в пальце, чем слова Цицерона, именно поэтому эта фраза произвела на него такое сильное впечатление, и он запомнил её на всю жизнь. Теперь его тоже больше волновал предстоящий переход на юг, чем любовь несчастной рабыни.
Он достал из-под широкого нагрудного панциря заранее приготовленную пряжку для ремня и сунул ей в руку. Она была сделана из золота в виде сердца. Её подарил ему сын Красса после посещения одного из храмов в Иудее.
– Возьми, пусть напоминает обо мне. Если будет трудно, продай и не жалей! Половину пряжки хватит, чтобы купить тебе свободу, – он хотел ещё сказать, что обязательно вернётся, что просто у него пока нет времени, что боги будут благосклонны к нему, но не стал этого делать. Что-то подсказывало Лацию, что эти слова прозвучат грубо и неискренне. Впереди было полное опасностей будущее, а оно всегда манило его больше, чем самое приятное настоящее.
– Одной мне свобода не нужна. Мне нужен ты… – прошептала она. – Здесь сзади есть какие-то слова.
– Это моё имя. Видишь, Лаций Корнелий Сципион…
– О, нет! Тогда я спрячу её в этом столе. Там её никто не найдёт, – она показала на стоявший в углу стол из сандалового дерева. Несколько таких дорогих столов заказали себе Цицерон и Катон, но помимо красоты дерева и резных ножек, они ценились тем, что под крышкой имели второе дно, куда можно было прятать папирусы или что-нибудь важное. Стол для Катона уже отправили, а для Цицерона не успели. Теперь он должен был ждать возвращения Красса из похода на юг и потом уже отправиться в Рим. Скорей всего, вместе с новыми трофеями и богатствами.
– Ладно, ладно, – усмехнулся Лаций. – Только смотри, чтобы она не уехала вместе со столом! – он прижал её голову к груди и нежно погладил. Пора было уходить. Больше Лаций ничего не мог сказать, а придумывать ненужные слова ему не хотелось.