Глава 9
На следующий день она ждала его в беседке у небольшого фонтана, кутаясь в большое тёплое покрывало. Рядом стояли две рабыни с корзинками и водой. Лаций медленно присел на край скамейки, не решаясь начать разговор первым.
– Идите! – кивнула служанкам Эмилия и повернулась к нему. – Ты сделал свой шлем? – стараясь скрыть грусть в голосе, спросила она.
– Шлем? – он был так удивлён, что на мгновение забыл, о чём хотел поговорить, и внимательно посмотрел на неё. Грустная улыбка и опущенные уголки глаз сразу же напомнили ему о разлуке, и он, не выдержав, отвёл взгляд в сторону.
– Ты хотел сделать шлем у кузнеца в городе. Помнишь? – каким-то неестественно тихим, покорным голосом спросила Эмилия, и Лаций понял, что ей тоже не хочется говорить о расставании.
– Я вчера долго думал, как поговорить с тобой об этом, – решил сразу начать с главного он. – Дело в том, что Марк Красс предложил мне вчера уехать в Рим… с сенатором Мессалой Руфом. Тот обещал добиться для меня какой-то должности в Сардинии и решить все проблемы в суде… – в горле запершило, он запнулся, чувствуя, что говорит совсем не о том. – Но я не хочу ехать. У меня нет сейчас ни дома, ни имения, ни денег, чтобы вернуться в Рим. Сардиния не принесёт мне ни славы, ни денег, только море оливок и заказы из Рима на хлеб и вино.
– Лаций, – спокойно произнесла Эмилия, – ты это хотел мне сказать? – она замолчала. В воздухе повисла неудобная тишина. Совсем рядом ехала какая-то повозка, и непослушный осёл не хотел везти тяжёлый груз. Хозяин ругался и отчаянно бил животное, но ишак в ответ громко орал и не двигался с места. Лаций в душе ругал себя самыми последними словами, но чувствовал, что не может говорить о чувствах. Он поднял взгляд на Эмилию, и та увидела в них отчаяние. Она сидела прямо, сложив ладони на коленях. Густые волосы были собраны вверху и завязаны простым узлом. Чёрные брови, эти чёрные брови, с которых он не раз стирал краску, чтобы, шутя, испачкать ей щёки, сейчас изогнулись над глазами тонкой дугой страдания и боли.
– Нет, я хотел сказать не это, – пересилив себя, наконец, тихо произнёс он. – Я думаю о тебе всё время. И мне без тебя плохо. Я бы хотел, чтобы ты сказала мне: «Где ты Гай, буду я, Гайя». Но у меня нет даже дома, где ты могла бы произнести эти слова! Понимаешь? Я не могу вернуться в Рим вот так, как побитая собака, – со вздохом произнёс он. – Я всё понимаю. Это ты попросила Мессалу Руфа помочь мне. Но я не хочу такой помощи. И твоей помощи – тоже, – в его голосе невольно прозвучало раздражение. – Не знаю, почему. Но не хочу. Я вернусь в Рим с Крассом, а не с тобой. И ещё… ещё я не хочу быть твоим любовником. Я хочу быть твоим мужем, и плевать, что будут об этом говорить.
– Лаций, я тебя ни в чём не виню. И ни о чём не прошу, – покорно произнесла она. Нежная улыбка тронула её губы, и в глазах засветилось счастье. – Почему ты оправдываешься? Я боялась, что ты соврёшь и не скажешь это, – её голос звучал беззащитно и нежно. Лёгкие оттенки бархатной хрипотцы были едва слышны, и его снова потянуло к ней. Эмилия как-то странно улыбнулась и сложила руки на животе. Внезапно по её лицу промелькнула тень, и, взяв Лация за руку, она сказала: – Я была в храме, а потом жрецы провели для меня ауспиции.
– И что? – напряжённо спросил он, предчувствуя неприятные новости.
– Я скажу тебе ровно половину. Они сказали так: если ты вернёшься в Рим, то я скажу тебе: «Где ты Гай, буду я, Гайя». Обещаю тебе! Ты будешь самым счастливым мужчиной в мире! Но только вернись!
– Почему ты так говоришь?
– Потому что жрица в храме Изиды сказала, что в Красса вселился страшный бог жадности и он приведёт его к гибели.
– Это можно было сказать и без пророчества, – недовольно пробурчал Лаций.
– Наверное, да. Но ещё она сказала, что один человек победит всё римское войско за один день. И будет это совсем скоро. В живых останутся единицы. Поэтому я и прошу тебя быть осторожным.
– Это невозможно! Жрица соврала! Кто может победить сорок тысяч легионеров здесь? В Азии? Здесь просто нет столько людей. Ни в одной армии. Поверь мне…
– Ты меня не слышишь, – мягко положила ему руку на плечо Эмилия. – Я прошу тебя вернуться живым.
– А что сказали жрецы по ауспициям?
– Они сказали, что мы больше никогда не увидимся. Ты должен это знать. Вот видишь, я рассказала тебе почти всё. Но я хочу, чтобы ты старался беречь себя! Ты слышишь?
– Да. Но что они предсказали?
– Они сказали, что Квирин накажет Красса и весь его род. Что Квирин заберёт Красса к себе и никто никогда не найдёт его больше на земле ни живым, ни мёртвым. Они сказали, что его ждёт чёрное золото.
– Бр-р-р, – передёрнулся Лаций. – Чёрное золото? Как-то всё мрачно и неприятно.
– Поэтому я и прошу тебя быть внимательным. Ты слышишь? Может, ты всё-таки изменишь своё решение?
– Что, что я могу тебе обещать? Ведь я – воин! – он покачал головой и замолчал, чувствуя, что ему действительно нечего сказать. Непонятное предчувствие подсказывало, что боги пытаются предупредить его о чём-то опасном, но он уже настолько запутался во всех их предзнаменованиях, что не хотел больше об этом думать. – Прости, я останусь здесь.
– Наверное, ты прав. Но мне всё равно было очень, очень хорошо с тобой. Даже когда ты рассказывал о мечах и кинжалах, – спокойно произнесла Эмилия, как будто приняла в глубине души какое-то важное решение. – Пусть они тебя берегут! Для меня, – она подняла на него полные слёз глаза, и Лаций увидел, что там поселилась тоска. – Завтра мы отплываем. Я поеду с Мессалой Руфом. Не надо приезжать к кораблю. Думаю, в этом больше нет необходимости. Мне будет больно видеть тебя на берегу, – она поджала губы и опустила голову. Лаций набрал воздух, чтобы ответить, но не смог найти правильные слова.
– Подожди! – он схватил её за руку и крепко сжал.
– Кстати, может тебе будет приятно услышать ещё одну новость, – пытаясь улыбнуться, сквозь слёзы произнесла она. – Наместник Сицилии отдал свою жену Виргинию под суд из-за измены с бывшим рабом. Ты должен был его знать. Его звали Оги Торчай.
– Оги? И что? – пробормотал Лаций.
– Да, я знаю, что он был твоим другом, – с сочувствием произнесла Эмилия, и Лаций с удивлением заметил в её голосе эту новую интонацию. – Он пошёл на смерть из-за любви… к жене наместника на Сицилии.
– Да, я помню Фабия Кантона.…
– Они убежали в Египет, но их поймали и вернули на Сицилию. Однако наместник оказался настолько глуп, что решил отвезти их в Рим и судить.
– Это из-за её рода. Её родственники не простили бы ему, если бы он убил их сам.
– Наверное. Суд должен был состояться через месяц после ухода армии Красса. Но когда пришли за Оги Торчаем, суд ему уже был не нужен. Бедняга был при смерти. У него было жёлтое лицо, такое всё страшное, опухшее, как будто ему в голову налили целую амфору оливкового масла.
– Не может быть, – нахмурился Лаций, представляя себе Оги Торчая в таком виде. – Он сильно болел?
– Не думаю. Ты знаешь, что он сказал мне перед смертью? Что благодарит Лация Корнелия Сципиона и будет ждать его в городе, где умер самый страшный враг Рима.
– Что?! – Лаций от изумления даже выпустил руку Эмилии. – Как он мог сказать это тебе?
– Не знаю, почему, но за несколько дней до этого ко мне пришли два эдила и цензор. Они сказали, что Оги Торчай хочет поговорить именно со мной.
– Не может быть!
– Да, так. Так вот, он сказал мне эти слова. Он сказал, что ты меня любишь и что он знает обо мне всё. Ещё он сказал, что обязан тебе жизнью. И попросил передать тебе, что Оги Торчай будет ждать тебя в городе, где умер самый страшный враг Рима. Кто это? Я точно знаю, что этот человек умер. Как он может тебя ждать в каком-то городе?
– Ганнибал… – одними губами произнёс Лаций. – А ты не видела у него шрам на лбу? – неожиданно спросил он.
– Шрам? – Эмилия напряжённо задумалась, но потом отрицательно покачала головой. – Нет. Точно нет. Он был лысый. Эдилы сказали, что у него от темноты и болезни выпали все волосы. Сами они боялись к нему приближаться. Говорили, что его болезнь заразная. Но он сказал мне, что у него болит бок и эта болезнь не заразная. Ещё он сказал, что я буду с тобой счастлива.
– Правда? А что с Виргинией? – Лаций начинал догадываться, что произошло.
– С женой наместника? Она умерла от прокола пузыря.
– Умерла?
– Да. Она была беременна от Оги Торчая и хотела избавиться от ненужного плода. Я слышала, что так посоветовал ей поступить сам Помпей. Он обещал помочь ей на суде, даже дал денег. Он мог решить эту проблему, но только для неё. Помпей мог бы подкупить судей, чтобы её освободили, но изменника надо было казнить.
– Откуда ты всё знаешь?
– Ты забываешь, что я куртизанка аристократов. Но если надо, я умею быть ласковой и со слугами, – грустно добавила она.
– Виргинию убили?
– Не думаю. Она умерла сама. Плод не вышел, он остался в животе. Плёнку яйца прокололи, но он застрял, и она истекла кровью. Я видела её. Страшная смерть. Лицо всё чёрное, как родинка на щеке. Она у неё такая большая, – она провела по ладони пальцем, показывая, каким было родимое пятно. – Мне было странно, что он полюбил такую уродливую женщину с родинкой.
– Родинка? – вырвалось у Лация, и Эмилия с удивлением посмотрела на него, не понимая, почему он так волнуется. – Но у Виргинии не было родинок!
– Да?..
– О боги! Неужели… Старый добрый Сцинна, – расплылся в улыбке Лаций. – Теперь мне всё понятно. Это был он.
– Сцинна Торчай? Это был он?! – теперь наступила очередь Эмилии удивиться.
– Да, это он! Он тяжело болел. А умершая женщина – точно не Виргиния. У неё никогда не было родинок.
– Как же я сразу не догадалась! – воскликнула Эмилия. – Мне всё время казалось, что здесь что-то не так, но я никак не могла понять. Значит, его брат жив?
– Да. Скорей всего, он вместе с Виргинией уехал из Рима.
– В тот город, где умер Ганнибал? Это далеко?
– Да, в Вифинии, – задумчиво покачал головой он.
– Лаций, дорогой, любимый! – неожиданно с жаром произнесла Эмилия и обняла его за плечи. – Умоляю тебя, давай всё бросим и уедем в этот далёкий город вдвоём, прямо сейчас! Вифиния недалеко отсюда. Прошу тебя! Никто не будет знать, где мы. Но я не хочу тебя терять! Я никому не говорила таких слов, но сейчас моё сердце готово разорваться от боли, потому что… – она уже хотела раскрыть ему свою тайну, но, взглянув в глаза, осеклась. В них она увидела непримиримую решительность и суровость.
– Эмилия, я тоже никому не говорил таких слов. Я тоже хотел бы, чтобы ты стала матерью моих детей, несмотря ни на что! Не плачь, подожди… Ты сама знаешь, сколько великих римлян совершали поступки, из-за которых потом не могли жить спокойно. Я не хочу, чтобы надо мной смеялись, я хочу быть победителем, и не хочу бояться вернуться в город, в котором вырос. Я не смогу жить на чужбине. И я люблю тебя. Ради тебя я готов покорить весь мир, но без победы и денег я не смогу смотреть в глаза тебе и детям.
– Лаций, Лаций, что ты говоришь?.. – шептала Эмилия, не в силах успокоиться и понимая, что больше не выдержит этой муки. – Прости. Я тебя понимаю. Но знай, что я всегда буду ждать тебя.
Она встала, сложила ладони на животе и улыбнулась в последний раз. Потом развернулась и, ничего не говоря, вышла из беседки. Он ещё некоторое время сидел на краю лавки, потом встал и направился к воротам. Эмилия стояла на портике за колонной и смотрела ему вслед, гладя живот и не замечая, что слёзы продолжают катиться у неё по щекам.
– Ты не хочешь пройти в дом? – раздался за спиной голос новой рабыни. Эмилия ничего не ответила, только отрицательно покачала головой. – Хочешь воды? – девушка протянула ей неглубокую чашу. Эмилия взяла её, но пить не стала. Рабыня вздохнула. – Твой мужчина убивает тебя, госпожа, – кротко произнесла она. – Он делает тебе больно.
– Да, – тихо согласилась Эмилия. – Ты права. Но эта боль почему-то приятна… Как сладкий яд. Понимаешь, что гибнешь, но остановиться не можешь. И хочется пить ещё и ещё, – она замолчала. Рабыня, не зная, что ответить, стояла рядом и чувствовала, что после этой встречи с красивым мужчиной её госпожа резко изменилась и теперь уже вряд ли будет такой, как прежде.