Глава 11
Нежное, обволакивающее тепло приятно ласкало кожу. Всё вокруг казалось мягким и уютным, как тёплый пух. Рядом проплывали длинные тени, за ними шли люди, они говорили с ним на непонятном языке и исчезали. Но Лаций не собирался рассматривать этих странных посетителей снов. Он наслаждался. Ему давно не было так хорошо. Давно…
Это слово, как птица, впорхнуло в голову, взмахнуло крыльями в памяти и замерло, превратившись в камень, – огромный и тяжёлый, – который вдруг с грохотом рухнул вниз, в закоулки души, подняв вверх из глубины забвения старые воспоминания и реальность. Тепло и нега грубой ткани не пропали, но всё тело сжалось и сон как рукой сняло. Он медленно отодвинул с глаз край накидки и прищурился. Это был гэр. Большой. Рядом горел костёр. Возле него сидела женщина. Похоже, очень старая. Она заслоняла собой пламя, поэтому он не видел, что она делает. Рядом с ним высилась гора накидок из верблюжьей шерсти. Под ними кто-то тяжело дышал. И тут к Лацию вернулись воспоминания. Он сжался в комок и передёрнулся, ощутив всем телом холод чёрной воды, поджал ноги к груди и попытался закрыть глаза. Но прежнего удовольствия уже не было. Глаза больше не закрывались, и он решил встать. Старуха, услышав позади себя шум, обернулась и покачала головой. Он не понимал, что это значило, но она махнула рукой, как бы толкая его в грудь, и Лаций сел обратно. Тем временем женщина принесла котелок с чашками и налила в них жидкость из котла. В ноздри ударил запах мясного бульона. Лаций невольно расплылся в улыбке.
– На! Держи! – просипела старуха беззубым ртом. Он поднёс чашку к губам и с огромным удовольствием сделал несколько маленьких глотков, стараясь перед этим остужать кипяток между языком и нёбом, как делали это хунну. Бульон во рту булькал и урчал, а потом медленно опускался в горло. Вкус был невероятный. В этот момент рядом зашевелилась гора одеял, и оттуда показалась взлохмаченная голова Модэ Сина. Он долго тёр кулаками свои узкие глаза, думая, что сидящий рядом с ним раб с чашкой бульона в руке – это либо продолжение сна, либо что-то ещё более страшное. Увидев старую женщину, он прекратил давить себе на глаза и замер.
– Фазира? – тихо спросил он.
– Да, мой малыш, – с искренней нежностью произнесла старуха. Это была его кормилица и служанка. Радостно растянув рот в беззубой улыбке, она подала ему вторую чашку, и Модэ с жадностью стал пить бульон, обжигая губы и тихо ругаясь на горячую жидкость.
– Почему у меня так болит плечо? – с удивлением спросил он и посмотрел на руку. Там были видны следы тонких порезов – три круга соединялись краями, как у раба, который сидел рядом. – Кто это сделал? – недовольно спросил он.
– Твой отец приказал, – тихо ответила женщина.
– Зачем? – спросил он, но его вопрос остался без ответа.
– Ты пей, пей. Но не торопись, у меня ещё много тут, – повторяла ему раз за разом кормилица, снисходительно улыбаясь. Выпив две чашки, молодой хунну откинулся на войлок и посмотрел на Лация.
– Это был ты? – коротко спросил он.
– Да, – кивнул Лаций.
– Моя лошадь погибла?
– Да.
– Но ты мог её вытащить?
– Нет.
– Хм-м… Тогда зачем ты вытащил меня? Зачем? – с искренним непониманием спросил Модэ, для которого жизнь его лошади была так же ценна, как и его собственная.
– Ты хочешь вернуться за ней обратно? – подумав, ответил вопросом на вопрос Лаций, потому что сам не знал, зачем спас сына Тай Сина.
– Нет! – резко мотнул головой молодой хунну. – Ты бил меня по рукам! И тащил за волосы! – он схватился за голову и вскрикнул. – Мне больно! Он дёргал меня за волосы! – крикнул он кормилице, прижимая волосы к голове ладонями. Его рот перекосился от боли, и в глазах вспыхнуло искреннее возмущение. Старуха махнула рукой и отвернулась, как бы говоря, что не хочет его слушать, и когда молодой хунну хотел что-то добавить, шкура на входе резко отлетела в сторону и внутрь вошёл его отец. Тай Сину было достаточно одного взгляда на сына и раба, чтобы всё понять. Лаций тоже заметил, как в глазах старого лули-князя промелькнуло отеческое выражение заботы и радости, но это длилось всего мгновение, но потом его взгляд снова стал жёстким и непроницаемым, как и раньше.
– Я дала им только жидкий навар, – произнесла служанка, увидев во взгляде господина вопрос.
– Хорошо, – кивнул тот и сел на невысокий стул, сделанный из ствола широкого ствола. Сверху он был оббит войлоком и выцветшей тканью. – Ты! – кивнул он Лацию, и тот провёл языком по нёбу, чувствуя, что после бульона хочет пить. Но сейчас надо было выслушать лули-князя. Хунну были непредсказуемыми в своих поступках, и он не раз имел возможность убедиться в их необоснованной жестокости, как, впрочем, и в необузданной щедрости и неограниченной расточительности в моменты радости и побед.
– Да? – осторожно спросил Лаций.
– Ты спас моего сына. Он жив.
– Да, – снова повторил он.
– Ты можешь взять своего друга, его женщину и слепого певца. У тебя будет свой гэр. Там, за гэром кутлуга Ногусэ. Тебе покажут. Эти двое, муж и жена, будут твоими слугами. А ты будешь служить мне и шаньюю. Понял?
– А слепой певец? – поинтересовался Лаций.
– Слепой? Можешь его выгнать или отдать другим рабам. Хотя… он хорошо пел, – смягчился лули-князь. – Делай, что хочешь. Это мешок костей. Он никому не нужен.
– Э-э… – не веря своим ушам, протянул он, собираясь с мыслями и чувствуя, что по всему телу пробежала волна приятного тепла и слабости.
– Что? Ты хочешь что-то ещё? – по-своему истолковал его звук Тай Син. И Лаций почувствовав это, решился попросить то, о чём мечтал уже больше года.
– Благодарю тебя, мудрый вождь, – с благодарностью произнёс он. – Можно мне ещё попросить нож? Любой нож… Понимаешь… без ножа очень трудно, – с мольбой в голосе добавил он, поражаясь в душе, как унизительно и жалко ведёт себя перед варваром и как его голос сам подстраивается под нужное поведение, пренебрегая гордостью и уважением, которые сопротивлялись этому предательству в глубине души.
– Нож? – с удивлением переспросил старый князь и даже выпрямился в спине. Он хорошо помнил, как этот раб бросил нож в нападавшего кочевника и убил его.
– Нож?.. – тихо повторил за ним молодой Модэ.
– Да, – со вздохом кивнул Лаций. – Надо брить голову и лицо. Надо резать шкуры и ремни. Много делать надо, – на какое-то время в гэре воцарилось молчание, и даже старая кормилица не шевелилась, стоя у костра и с интересом ожидая решения своего хозяина. Наконец, тот поднял взгляд и коротко произнёс:
– Сайн24!
– Отец, он же раб! – воскликнул сын.
– Да, – кивнул Тай Син и подошёл к кормилице. – Позови повитуху и гадалку. Пусть они отгонят от него злых духов, – он кивнул в сторону сына. – Скажи, что упал в реку. Пусть хорошо просят богов и очистят его, – после этого он ещё раз посмотрел на сына и вышел.
– Зачем он это сказал? Неужели он даст ему нож? – обратился Модэ к кормилице. Та, как всегда, пожевала беззубым ртом и с улыбкой ответила:
– Он спас тебя, а не убил. Зачем ему делать тебе плохо? Отдохни, малыш. Ты устал, – услышав эти слова, молодой хунну нахмурился и отвернулся от Лация. Но тот даже не обратил на это внимания. Он чувствовал себя выспавшимся и, благодаря жирному навару, даже немного сытым. Внутрь зашёл один из слуг Тай Сина и протянул ему обрывок старого шерстяного одеяла. Лаций взял свёрток и почувствовал в руках приятную тяжесть. В тряпку был замотан нож в кожаном чехле. Он вытащил его и от удивления выпрямился. Затем быстро бросил взгляд на Модэ и старую кормилицу. Сын Тай Сина сделал вид, что не смотрит в его сторону, хотя сидел боком и мог видеть, что происходит рядом. А кормилица вообще стояла спиной и продолжала помешивать еду в котле. Лаций медленно выдохнул и провёл рукой по чёрному длинному лезвию – это был тот самый нож, которым он убил воина хунну во время перехода из Мерва. Лезвие было острым. Значит, им никто не пользовался. Он прижал нож к груди и радостно улыбнулся. Но осторожность взяла своё, и Лаций поспешил спрятать драгоценный подарок под рубашку, чтобы потом прикрепить петли для крепления на поясе.
– Благодарю тебя, – еле слышно пробормотал он, мысленно обращаясь к старому князю. Теперь ему не терпелось поделиться радостной новостью с Павлом и Атиллой. Лаций даже мечтать не мог о такой благосклонности со стороны старого хунну, и его распирало от внезапно нахлынувшей детской радости. К тому же, ни Атилла, ни Саэт ещё не знали, что они смогут жить в собственном гэре. Надо было их обрадовать.
К его огромному удивлению, никто из его товарищей не обрадовался этой новости. Лаций стоял перед ними и растерянно переводил взгляд с одного на другого, не понимая, почему они не смотрят на него и вздыхают. Атилла первым прервал странное молчание.
– Понимаешь, тут всегда много слуг. Готовят они. И всегда у них есть мясо. У этого старика большие стада. Его племя богатое. Так что еды тут много… – с кислым выражением лица протянул он. – А там как? Сами будем готовить? Саэт одна не сможет всё делать. К тому же, двое маленьких детей. И как эту палатку ставить? Кто будет за ней следить? – печально закончил Кроний, и ему в тон сразу же добавил Павел Домициан:
– Боги посылают нам испытание, а не награду. Так мне кажется. Я вижу только тёмные цвета. Нет ничего светлого. Мне становится холодно от мысли о новом гэре, как ты сказал. Тут, насколько я знаю, шесть костров. Шкуры на полу застланы под края войлока. Мех на них ещё не вытерся. Тепло. А там у нас будет один костёр. Он будет быстро прогорать. И кто за ним будет всё время следить, когда вас с Атиллой не будет?
– Не слушай их, – неожиданно с болью в голосе произнесла Саэт, и Лаций почувствовал, что она очень волнуется и почему-то пытается его поддержать. – Мы как-нибудь выживем. Только вот зима скоро придёт. Уже холодно. Надо просто побольше запасти дров и навоза… и что-то придумать с костром. Под утро он будет прогорать. Если бы кто-то из наших был рядом, но они все далеко. Я попробую поговорить с Фазирой, старой служанкой, может, она что-то подскажет. И мясо тоже можно будет у неё брать. Она часто мне отдаёт кости. И молоко для малышей приносит. Ты же знаешь.
– Да, да, конечно, – растерянно пробормотал Лаций, ещё не в силах смириться с тем, что для его друзей приспособленный быт и удобство жизни в большом гэре оказались важней, чем своё маленькое независимое жилище. Ему было больно признать, что его мечта и радость не нашли понимания в их сердцах, но, с другой стороны, он понимал, что они были по-своему правы.
– Слушай, может, пойти и попросить у этого старика ещё пару слуг? – неожиданно предложил Атилла, не в силах смотреть на расстроенного друга.
– Что? – не поняв, переспросил тот. – Слуг? Ты что, с ума сошёл? Лучше сразу выкопай себе могилу за рекой, – с горечью произнёс Лаций.
– Ну, я как лучше хотел. Может, он такой добрый, что ты его сына спас… и за это что-то ещё даст?
– Нет, не получится, – Лаций задумчиво смотрел на тёмный войлок и думал, что делать дальше.
– Прости, мы не хотели тебя обидеть, – негромко произнесла Саэт, но это было скорее признание того, что они были не на его стороне и им было очень жаль покидать этот большой и тёплый гэр. Лацию стало душно и захотелось глотнуть свежего воздуха.
– Пойду, пройдусь, – выдавил он из себя и провёл рукой по вспотевшему лбу. Внутри действительно было жарко – старая кормилица позаботилась о том, чтобы сын её господина отлежался в тепле.
– Может, мне пойти с тобой? – осторожно предложил Атилла, но Саэт схватила его за руку и дёрнула назад. Старый друг пожал плечами и остался сидеть на месте.
Холодный осенний ветер к вечеру стих, и теперь на стойбище было тихо. Струйки дыма, расширяясь, поднимались над островерхими жилищами хунну в тёмное небо, и в свете полной луны напоминали длинные хвосты лошадей. Позади гэра возились несколько слуг Тай Сина вместе с кутлугом Ногусэ. Судя по его недовольному голосу, льстивого слугу заставили делать что-то очень неприятное. Лаций присмотрелся и от удивления замер – они крепили высокие длинные палки для нового жилища. Это было неожиданно… неожиданно быстро. Тай Син не любил ждать и привык, чтобы его приказы выполнялись немедленно. Поэтому ленивому и хитрому Ногусэ в этот вечер не повезло – ему пришлось делать гэр для раба.
Не желая попадаться ему на глаза, Лаций осторожно обошёл это место с другой стороны и направился к реке. Там он сел на длинную большую ступеньку недостроенных терм и, прислонившись спиной к брёвнам, поднял взгляд на звёзды. Где-то там боги решали его судьбу, и он мысленно просил их о помощи, потому что чувствовал в душе неясность и смутную тревогу. Все его товарищи по несчастью уже давно обзавелись семьями и детьми, все стали как-то приспосабливаться к жизни в этой дикой стране, и только он один не стремился привязать себя к ней узами семьи и быта. Прошло уже много времени, но боги ничего не посылали ему. Ни одного знамения или намёка. Хотя он просил их об этом почти каждый день. И теперь, сидя на влажном бревне, он снова обращался к ним с просьбой о помощи, моля их хоть как-то изменить его существование среди дикарей, которые жили вместе со своими бесчисленными стадами коней, волов, оленей и верблюдов, размножаясь так же быстро, как эти животные, и по характеру ничем не отличаясь от них.
В это время в огромном гэре верховного вождя хунну происходили совсем другие события. Посол, несмотря на предупреждения и подробные инструкции брата императрицы, не смог сдержать своё недовольство по поводу того, что воины Тай Сина уделили ему мало внимания во время перехода, и высказал это Чжи Чжи сразу после традиционного приветствия. Удивлённый вождь хунну, ещё не знавший, что произошло с сыном лули-князя, сразу же позвал Тай Сина и стал с искренним интересом расспрашивать о происшествии. Это вызвало у молодого и неопытного посланника императора ещё большее раздражение, о чём он не преминул напомнить шаньюю, перебив старого князя. Чжи Чжи сдержался и, изобразив на лице доброжелательную улыбку, ответил:
– Разве спасение сына нашего верного воина и известного главы рода не прекрасное событие для твоего приезда к нам? Спасённая жизнь – хороший знак. Поэтому нам надо это отпраздновать. Тебе и твоим людям надо немного отдохнуть. Я приглашаю тебя отведать с нами вечером самое вкусное мясо и рыбу, которые только есть в нашем хурээ. Нам никто не будет мешать, потому что все набьют себе рты и будут молчать, – рассмеялся Чжи Чжи и развёл руки в стороны, как бы приглашая посла согласиться с его предложением. Тот вспыхнул, возмущённый таким бесцеремонным обращением и откровенным игнорированием его важности. В это время сзади к нему приблизился один из советников и что-то коротко сказал на своём языке. Посол поджал губы и набрал в грудь воздух. Затем медленно выдохнул и встал.
– Мы благодарим тебя за оказанную честь, – произнёс он с плохо скрываемым раздражением, но Чжи Чжи снова сделал вид, что не заметил это. Только в маленьких, колючих глазах застыла неприкрытая ненависть, которую усиливала ноющая головная боль.
Как только посол и его люди вышли, слуги засуетились, убирая перегородки и шкуры. Вождь хунну повернулся к своему старому другу:
– Тай Син, мне нужна здесь Чоу Ли, эта умная девчонка. Жаль, сына нет… Моя молодая жена захотела привезти новых слуг и евнухов. Пришлось отправить его в Кангюй, – прищурился он. Лули-князь с пониманием наклонил голову. Верный Тай Син, хоть и хотел быстрее вернуться к своему сыну, вынужден был остаться в гэре своего вождя. Но он мог быть спокоен, кормилица хорошо ухаживала за его Модэ Сином. Она любила его не меньше, чем отец.
Чоу Ли уже знала, что из столицы Чанъань приехал молодой посол. Это было неожиданно, и её сердце сжалось от неприятного предчувствия. Жизнь в диком племени постоянно кочующих хунну была для неё тяжела, она скучала по большим городам империи Хань, но терпела, потому что от мира с этим народом зависела жизнь её отца и судьба многих людей, как объяснила ей императрица. Юной Чоу Ли пришлось забыть о многих радостях жизни, которые сопровождали её в юности в доме отца, и она старалась изо всех сил найти хоть что-то радостное и весёлое в скачках и стрельбе из лука, которыми решила здесь заняться, пользуясь властью своего молодого мужа. Но прибытие посла не вызвало в её душе радости, хотя она и пыталась убедить себя в том, что тот прибыл с хорошими вестями. А когда слуги шаньюя передали ей приказ прийти в главный гэр, сердце слегка укололо и в горле перехватило дыхание.
Чжи Чжи встретил её без улыбки и, окинув пристальным взглядом, кивнул на шкуру рядом со своим небольшим деревянным креслом. Знакомые гривы львов на ножках кресла улыбнулись ей приветливой улыбкой далёкой родины. Это кресло передал шаньюю старый император, когда она уезжала с мужем из столицы Чанъань в неизвестную и далёкую степь.
– Приехал посол. От императора, – коротко произнёс шаньюй. Его слова вернули Чоу из мира воспоминаний в большое жилище вождя. – Мне надо знать, зачем. Иди к его гэру! Будешь слушать, что он там говорит. Будешь носить войлок. Только голову прикрой, – он повернулся к старому князю: – Тай Син, пусть её замотают, чтобы лица не было видно, – тот с пониманием нахмурил брови и кивнул. – Всё, что услышишь, расскажешь мне. Люди Тай Сина будут всё время рядом. Ясно?
– Да, великий господин, – поклонилась она.
– Я всё понял, – как всегда коротко ответил лули-князь.
Когда они вышли, шаньюй позвал своего писаря и устало посмотрел ему в глаза.
– Пойди туда с сыном. Пусть водит волов, коней и верблюдов мимо гэра, как в прошлый раз. Помнишь? – писарь быстро закивал головой. – Сам стой рядом. Не ходи. Всё слушай. Смотри только, чтобы эта девчонка тебя не заметила! Тихо всё делайте. Молча. Не говорите, чтобы не догадалась, что ты понимаешь их язык.
– Я всё сделаю, как ты сказал, – закивал головой писарь. Чжи Чжи откинулся назад и махнул рукой. Солнце приближалось к горизонту. В большом белом гэре уже всё было готово для праздника. Сам шаньюй находился в дальней части, отгороженной несколькими раскладными ширмами, которые его сын привёз из империи Хань. Они оказались удобнее длинных и тяжёлых шкур, и, к тому же, легко передвигались. Хотя потом он всё равно приказал обтянуть их шкурами, чтобы выглядели привычнее. Прикрыв глаза, Чжи Чжи хотел немного отдохнуть, чтобы собраться с силами перед непростым разговором с послом. Но отдохнуть ему не дали. Рядом тихо зашуршали чьи-то шаги. Это был слуга. Он привёл жену сына. Чжи Чжи удивился, но успел вернуть лицу спокойное выражение до того, как Чоу Ли успела войти и поклониться. Чуть позади неё стоял Тай Син.
– Так быстро? – спросил он, увидев её. – Что случилось?
– Посол Сяо Ю хочет покинуть твой лагерь, – поклонившись, произнесла девушка.
– Что? – встрепенулся он. – Ты сказала «покинуть»? Почему?
– Он очень рассержен, – сдержанно ответила она. – Молодой посол недоволен приёмом, который оказал ему лули-князь Тай Син. Он хочет уехать, потому что не смог передать тебе слова императора. Это для него оскорбление.
– Ха! – вырвалось у Чжи Чжи, и его глаза радостно заблестели. – И когда он уезжает?
– С ним спорит его советник. Он из «внутреннего двора» императора. Он говорит, что надо больше узнать о твоих планах. Ещё надо обязательно передать тебе слова императора. Затем он хочет проехать по всему хурээ и посчитать воинов. Также он хочет узнать больше о рабах из Мерва.
– Ах, вот оно что!.. – глаза шаньюя сузились, и он на мгновенье замолчал. Потом уже более спокойно добавил, обращаясь к Тай Сину: – Приведи того римлянина, который спас твоего сына.
– Хорошо, – кивнул лули-князь.
– Он сейчас может говорить?
– Да.
– Хорошо. Пусть сидит у гэра, пока не позовут. Сам иди к послу и скажи, что я жду его… с радостью и нетерпением. С уважением! Не дай им там поссориться. Приведи сюда. Это всё, – и он махнул рукой, давая понять, что они могут идти.
На отдых уже не оставалось времени, и Чжи Чжи с раздражением почувствовал, что накопившаяся за последние дни усталость скапливается в затылке и давит, грозя превратиться в ноющую боль. Это было некстати, но он ничего не мог поделать. Мысль о том, что головная боль сделает его резким и несдержанным, вызвала ещё большее раздражение. Он накричал на слугу, который принёс тёплую воду, встал, заскрипел зубами и снова сел. Тёплая вода быстро остывала и не согревала затылок. Наоборот, становилось только хуже. Ему стало противно. Он передёрнулся и отбросил в сторону кусок мокрой ткани. Окончательно расстроившись, Чжи Чжи рухнул на шкуры и обхватил голову руками. Иногда это помогало. Но в этот момент пришёл один из верховных князей и сообщил, что посол императора покинул свой гэр и вместе с Тай Сином направляется сюда. За дорогим халатом «главноуправляющего» виднелась сутулая фигура писаря и его сына. Они с нетерпением переминались с ноги на ногу. Чжи Чжи отпустил князя и подозвал их поближе. Когда писарь рассказал, что ему удалось подслушать у жилища посла, лицо вождя хунну стало темнее тучи. Он с трудом встал и, опёршись руками на спинку кресла, долго молчал. Боль усилилась и теперь охватила уже весь затылок и левую часть головы. Ему не хотелось разговаривать с послом. Но выхода не было. Испуганные писарь и его сын быстро отошли в сторону и склонились в поклоне, пропуская его к выходу. Громкие выкрики и приветствия у входа говорили о том, что посол прибыл. Чжи Чжи отпустил слугу и без сил рухнул в кресло. Пора было начинать праздник.