11. Сплавать по главной реке, войти в настоящий лес
Одни считают, что человек получает душу неизменной и готовой, «запечатанным пакетом» при рождении, другие – что у человека все как у животных: обучение навыкам, взросление, опыт, духовность. И в этом смысле мне повезло, я доволен, что видел не 164-квартиный дом, и живописную лесную деревушку в шестьдесят дворов по берегам чистой одноименной речки. Нижняя Печеньга… Этимология темная, но с «печью» и «печеньем» вряд ли связанная. И суффиксы наши, северные, – «га» и «ма»: Тотьма, Камчуга, Сельменьга, Пиньга, Коченьга. А если к тотемским видам присоединить еще и тарногские – засеянные холмы по берегам реки Лохты (там была родина матери) – то общие впечатления куда с добром, почти отрадные.
В средней школе я был твердым середняком, а по литературе – так и вообще троечником. Самому до сих пор стыдно перед Галиной Васильевной Оленевой, когда классе в шестом (или в восьмом?) меня вдруг отчего-то понесло, и я в одном сочинении на свободную тему уподобил весеннее небо с его голубыми разводьями ледоходу на реке. Получил устное взыскание и множество волнистых учительских помет на полях школьной тетради. И отметку «см».
Конечно, если бы к тем юношеским настроениям да нынешние мозги, то я бы лучше поступил хоть в Тотемский лесотехнический техникум и служил теперь лесником или мастером где на пилораме. Потому что леса вокруг там повсеместно немеряно, и он великолепен. Но увы!.. После провальной попытки поступить в Ленинградский университет на факультет журналистики меня потянуло в Вологодский пединститут, на филологию: наверное, опять-таки из-за стремления позаковыристее высказаться и все-таки быть понятым. Филологию в начале 70-х там преподавали хорошо, не скажу ничего худого, и учился я уже вполне осознанно и с интересом у таких людей, как О.В.Шайтанов, супруги Гура, А.А.Данилов и Г.В.Судаков. И студенческая компания вроде была подходящая, и было даже единомыслие, и идейные споры, и – не побоюсь худого слова – даже искания. Потому что в те же годы на тех же курсах учились известные ныне вологодские писатели А. Цыганов, В. Белков, М. Карачев, А. Драчев. (Вина и водки тоже было больше, чем следовало бы). И все же понят я был так же редко, а к волнистым линиям прибавились насмешки друзей и разносные рецензии из вологодских газет и московских журналов. Нет, определенно: весенние облака покрасивее, чем зимние, но все-таки на ледоход не похоже.
Так что учителем я не стал. Вологда, разумеется, прекрасный город. Но родился-то я от него все-таки в 250 километрах, а весной, летом и осенью в деревне даже и для студента много работы. До сих пор живы в памяти эти страшно утомительные и живописные поездки на теплоходах из Вологды в Тотьму и далее до нашей пристани (шоссе вдоль реки Сухоны тогда еще не было проложено). Тогда складывались первые рассказы, стихи, как раз из тех, юношеских, в которых выразительные средства бледны и беспомощны, а тебе самому кажется, что ты совершил подвиг.
Потом-то я все-таки получил диплом – в Литературном институте, и даже в Москве прожил 20 лет (жизнь селедки в косяке и с тем же мирочувствием), но этого, вологодского времени, от рождения до середины семидесятых годов, почему-то особенно жаль: так оно азартно и нерасчетливо растрачено. Но если вы хоть раз, перегнувшись через крашенные белые сетчатые ограждения на верхней палубе теплохода, наблюдали проплывающие мимо тихие берега с наклонными хмурыми елями и укромными, как зеленый грот, устьями ручьев и речек, если глиняные осыпи и серые двухэтажные северные избы видели, как они смотрят печальными окошками на воду, то вряд ли это забудете. Печаль и красивые пейзажи – они не способствуют бизнесу и даже вредят, а вот для поэтов очень благотворны.