Глава 3
Подземная Москва
Новая весть от Серпня: «Объект ушел».
Едва не смахнув со стола коммуникатор, Бадоев вскочил с кресла. И нервы тут ни при чем. Просто надо размяться. К примеру, пройтись по кабинету туда и обратно раз двести. Чем не пробежка трусцой по стадиону? Говорят, во время марафона хорошо думается. А думать – полезно.
Чтобы инициировать арест министра иностранных дел, много не потребовалось: Гурген Аланович отправил личное сообщение Первому, присовокупив файлы, якобы подтверждающие его очень смелое предположение. Сведения эти были не то чтобы однозначны, но Первый тотчас выдал постановление на арест и поручил процедуру не кому-нибудь, а Гургенчику, как он ласково звал Бадоева. А вот Бадоев про себя называл Первого жертвой ядерной бомбардировки – насмотрелся на рожденных в лагерях вблизи воронок.
И тут возникает вопрос: зачем было сдавать не просто коллегу и соратника, но друга?
Ответов несколько. Во-первых, друзьями министры давно уже считались лишь номинально. После Революции прошло много лет, и потому соратники надоели один другому до изжоги. Во-вторых, Жучара повадился критиковать Министерство восстанавливаемых ресурсов. Особенно налегал на «несостоятельную демографическую политику в трудовых лагерях». Заковыристая формулировка. Небось неделю собой гордился, эту хрень придумав… Так что, прознав о темных делишках Жукова – безобидных, но все-таки, – Гурген Аланович без сожаления использовал шанс избавиться от товарища по бурной молодости.
Экстренное совещание министров прошло без участия Жучары. Его-то уведомить не удосужились. Итог: единогласное «да» аресту оборотня и врага народа. Причем вердикт вынесли, даже не дослушав до конца обвинение, зачитанное лично Первым. Мало того – группа захвата под руководством Григора Серпня уже готова была приступить к задержанию.
Но Первый велел не спешить. Точнее, попросил отсрочить силовые действия по отношению к бывшему министру. Не мог он – официально, по статусу – отдавать приказы Бадоеву. А вот неофициально – запросто. «Пусть Владлен выступит. Занятно говорит, интересно слушать», – сказал Первый, идиотски, как обычно, улыбнувшись и огладив лысину. Любил он поиграть с обреченной уже жертвой, посмотреть, как она корчит из себя нечто важное, трепыхается еще, будучи уже трупом не только политическим. Обожал он подобные развлечения.
И все бы ничего, но перед самым финальным аккордом Жучары его сынок возьми да прояви интерес к Лали: обниматься полез, спортсмен недоделанный. А та, дура, нет бы залепить пощечину – принялась кокетничать. И не то чтобы Гурген Аланович слишком строгих правил – всю сознательную жизнь в Москве, – но уж очень не ко времени случились любовные игрища. Его чуть кондрашка не хватил, когда он увидел это безобразие на сцене. На ужимки его любимой дочери пялились сотни людей, знавших, что Жучара и его семья обречены!..
В сердцах Бадоев грюкнул по столешнице кулаком. Затем продолжил променад от стены к стене.
Как он проморгал, что Лали и мальчишка сблизились?! Куда смотрел?! И главное – куда смотрела его личная служба безопасности?! Гурген Аланович сбавил шаг, припомнив вдруг, что в столе лежит целый ворох неразобранных донесений, написанных корявыми почерками дебилов, с трудом освоивших грамоту. Все, что касалось семьи, существовало лишь в единственном твердом экземпляре – и никакой «цифры», доступной умельцам-хакерам!..
Он вытащил папку. Два шага – и диван жалобно скрипнул. Даже в юности Гурген Аланович не отличался стройностью, а нынче и подавно. Пробежав глазами по чернильным строчкам, он в ярости отшвырнул все. Листки бумаги разлетелись по кабинету. Настроение окончательно испортилось, ведь придется собирать, такое никому не доверишь.
Кряхтя, Гурген Аланович опустился на пол.
…А тут еще Жучара позволил себе шуточку, крайне неуместную – мол, скоро породнимся, дружище. Первый рядом стоял, все слышал, все видел – и улыбался, жертва мирного атома, так… ну так… да хрен его знает как! Вот только Бадоева от той улыбки едва не прослабило. Юморок Жучары, поползновения его сынка – все это, если надо, послужит доказательством того, что Гурген Аланович Бадоев – тайный пособник врага народа. А вот этого никак нельзя было допустить.
Он представил свою дочь-красавицу в трудовом лагере где-нибудь на Колыме, и ему стало плохо.
Кому бы в голову пришло, что он, министр, может лишиться должности и жизни из-за прихоти девчонки?!
С отпрыском Жучары надо было что-то решать, тем самым защитив дочь, которая – дура! дура! – не просто влюбилась в сына врага народа, но еще при всем элитном обществе выказала свою привязанность.
У Гургена Алановича просто не оставалось выбора.
Если Жучару требовалось доставить живым – для дознания, то мальчишке однозначно грозила гибель при аресте. Нет пацана – нет его связи с Лали. А значит, цепочка, ведущая от опального министра к Бадоеву, порвется.
Для столь щекотливого поручения подходил лишь много раз проверенный человек – Григор Серпень.
Но все пошло наперекосяк!
Жукова-младшего не оказалось дома, а потом, когда он явился-таки, его упустили. «Крот», внедренный в группу Серпня, подтвердил, что командир лично ранил мальчишку, но тому просто нечеловечески повезло.
И вот когда сынок Жучары угодил в лапы к ментам и, казалось бы, ничто уже не могло помешать его устранению, все опять не сложилось. В том крошеве, бывшем милицейским участком, выжил только Серпень. И не просто выжил, но умудрился не засветиться перед камерами наблюдения. О чем это говорит? В идеале – о высоком профессионализме исполнителя. Или же…
Что-то тут нечисто.
Собранные листы Бадоев сунул в щель уничтожителя документов. Сел в кресло, задумчиво пододвинул к себе коммуникатор. Надо бы просмотреть кое-какие файлы. Отреагировав на его биометрию, девайс проснулся, выдал заставку – заснеженные вершины гор на рассвете. Старое фото. Тех хребтов давно уже нет, ледники испарились, подогретые ядерными взрывами.
Заныло в груди. Не могло там ныть, недавно поменял сердце на последнюю модель – лучше предыдущих образцов и во много раз надежнее того, что входит в базовую комплектацию человека. Из кармана сметанно-белого пиджака Гурген Аланович вытащил пластиковый цилиндрик с таблетками иммуностимулятора. Пару кругляков вытряхнул на ладонь, но в рот закинуть не успел.
Створки дверей с шипением разомкнулись.
Бадоев замер. Холодок пробежал по спине. Много лет изо дня в день – и по ночам снилось – он представлял, как однажды эти двери распахнутся и войдут вооруженные рабы, быть может, хортицкие хакеры, и его, Гургена Алановича, без суда и следствия…
– Привет, пап. Я за тобой. – В кабинет впорхнула Лали.
Бадоев шумно выдохнул и протолкнул таблетки в пищевод.
Лишь у жены и дочери свободный доступ в его вотчину. И Лали частенько этим пользовалась, хотя и знала, что отец не любит, когда к нему врываются без предупреждения.
Он собрался уже отчитать ее – стучать надо! – но заметил морщинки на лбу дочери. Толстую иссиня-черную косу Лали обернула вокруг головы, хотя предпочитала обычно более свободные прически. И губы ее были плотно сжаты.
– Свет моих очей, ты по делу? Мы договаривались? – Чуть нахмурившись, Гурген Аланович указал на диван с намеком, что в ногах, даже таких длинных, правды нет.
Дочь посещала рабочее место отца, потому что такова его воля – настанет день, и Бадоев передаст ей все дела. Звучит ведь: Лали Бадоева – министр восстанавливаемых ресурсов Союза Демократических Республик.
– Шашлыком пахнет. – Лали покачала головой и состроила осуждающую гримаску.
Гурген Аланович хлопнул себя по лбу.
– Да-да-да, совсем забыл, мы же договорились пообедать вместе. – О шашлыке, впрочем, он тоже забыл. – Свет моих очей, что-то случилось?
– Что?..
Пришлось повторить вопрос.
– Да так… – Чуть повернувшись, Лали уперлась бедром в стол. Взгляд ее рассеянно блуждал, надолго не задерживаясь на вазах и прочем декоре. – Просто Ванька Жуков не явился на экзамен. Это плохо, могут отчислить из МГУ.
Опять этот мальчишка! Лишь неимоверным усилием воли Гурген Аланович сохранил самообладание. Проглоченные таблетки едва не вернулись обратно вместе с потоком брани.
Не заметив буйства чувств на его лице, дочь продолжала:
– И коммуникатор Ванькин не в Сети. Может, случилось что?
– С коммуникатором? – выдавил из себя Бадоев подобие шутки. На большее сейчас он был не способен. – Да найдется твой Иван, не переживай. Я в его годы… – Наметившиеся слезы в карих глазах дочери заставили его изменить тактику: – Я приложу максимум усилий, чтобы выяснить, куда подевался твой дружок.
Забавно, но он сказал чистую правду.
– Свет моих очей, подожди немного, я сейчас. – Бадоев удалился, для того чтобы, как говорят женщины, «припудрить носик». Что-то «носик» в последнее время стал барахлить – пора бы заменить на что-нибудь новое, более современное. Посоветоваться с женой, обсудить размер – и заменить…
Вытерев руки о полотенце и закрыв за собой дверь, он вернулся в кабинет. И наморщил лоб, припоминая, выключил ли коммуникатор – экран горел, будто к нему только что прикасались.
От размышлений на эту тему его отвлекла дочь:
– Пап, ну чего ты застыл? Пойдем уже.
Лавочки под давно погасшими светильниками настойчиво приглашали путников присесть.
Будь Иван без Тарсуса, пожалуй, отдохнул бы чуток. Ведь они шли уже… сколько? Время тут, в кромешной мгле, текло особенно: вязко, плотно. Чтобы преодолеть его, сдвинуться чуть дальше к будущему, нужно было приложить значительные усилия.
Луч фонаря, выданного Тарсусом, выхватывал элементы местного пейзажа. Вот люстры на длинных ножках у закругленного потолка с портретами людей в забавных шапках, над которыми – загадочные символы, напоминающие герб Союза. Молот еще ладно, но это изогнутое… полумесяц, что ли?..
По одну сторону от Жукова-младшего – ряды мощных колонн, отделанных мрамором. По другую – стена, выложенная плиткой, с барельефами-веночками и барельефами-звездочками, меж которыми поблескивают золотом буквы. «Октябрьская», – прочел Иван.
Пару раз он резко нажал на привод динамо-машины, встроенной в рукоять фонаря. Вжикая, привод то проваливался в рукоять, то выскакивал из нее. Несколько таких вот «подкачиваний» – и диоды засветили ярче. До сегодняшнего дня Жуков-младший и не подозревал, что под Москвой есть разветвленная сеть подземелий, называемая «метро». Вот туда-то парни и спустились с заоблачных небоскребных высот – после того как покинули милицейский участок и едва не попали под огонь беспилотника. Тарсус сказал, что наверху им не светит, что дронов много, камеры везде, ментов столько, что по улице не пройти, не толкнув кого-нибудь в форме.
Впрочем, в подземке им тоже не очень-то светило. Если бы не фонари, прихваченные Тарсусом из тайника еще на поверхности, у входа в метро, беглецам пришлось бы пробираться на ощупь. На вопрос «Кто фонари тут спрятал?» Тарсус буркнул то ли в шутку, то ли всерьез: «Враги народа».
– А чего у тебя имя такое странное? – Иван покосился на фигуру в черном, шагающую чуть впереди и правее.
– Нормальное имя, девушкам нравится. – Ухмыльнувшись, Тарсус поднес ко рту трубочку очередного пакета с апельсиновым соком.
Откуда он извлекал эти пакеты – загадка, хотя Иван во все глаза следил за новым знакомцем. Казалось, пакеты возникали из пустоты, опорожнялись в бездонную глотку, падали под ноги, а потом вновь оказывались в ладони Тарсуса. Мистика, да и только.
– Та «подвеска», которая была на тебе… – начал Иван.
Тарсус привычно уже перебил:
– На крыше? Когда мы устроили пробежку?
– Скорее, когда ты спровоцировал меня.
– Невелика заслуга, даже хвастать нечем. Это было просто. Как и обогнать тебя. – Пустой пакет, описав дугу в воздухе, упал на рельсы. – Ты уже, наверное, сообразил тем, что у тебя вместо мозга: «подвеска» мне не нужна, я и так быстрее всех.
Иван изобразил на лице нечто максимально презрительное. Примерно так же он щурился и хмыкал, когда Давид обещал положить его на лопатки за пару секунд.
– Ты – быстрее всех? Ха!
– Точно. – Тарсус предпочел не заметить гримасы собеседника. – И очень хорошо, что ты осознаешь это. Лучше сразу уяснить: я тут самый крутой, меня надо слушаться – и тогда проблемы твои, малыш, сведутся к необходимому минимуму.
Малыш?! Жукова-младшего едва не разорвало от злости. Это кто тут малыш?! И все же он сумел совладать с собой. Нельзя поддаваться на провокации, уж больно хорошо у Тарсуса получается.
– И все-таки, – сцедил он сквозь сжатые зубы, – что это за трюк с прыжками в участке? Как ты сумел со мной вдобавок влезть на небоскреб?
Тарсус лишь ухмыльнулся в ответ, отчего «исклеванное» его лицо стало еще омерзительнее.
– Что вообще произошло в участке?! – Иван почувствовал, что опять начинает заводиться, кулаки непроизвольно сжались. – Зачем я тебе нужен?! Кто ты такой вообще?! Откуда ты знал, что мне нельзя возвращаться домой?! Почему не предупредил о засаде?!
– Не надоело еще? Когда, наконец, все твои три ганглия[2] поймут, что я не намерен обсуждать столь важные события с умственно неполноценным?
А вот не надоело. Напротив, Иван вновь и вновь задавал Тарсусу одни и те же вопросы, игнорируя ответные оскорбления, самыми мягкими из которых были намеки на его, Ивана, отсталость в развитии и врожденные дефекты ЦНС. Он уже понял: с этим парнем будет непросто. Да, спрашивал себя: почему он, элитный союзник, до сих пор терпит наглого перса? Почему не свернул ему шею? Почему не послал подальше и не занялся поисками отца самостоятельно? И отвечал себе неизменно: Тарсус в курсе случившегося, он многое знает, а сам Иван не знает ничего, кроме того, что мать погибла, отец арестован, а за ним ведут охоту странные шпионы, которым содействует милиция. А значит, он будет терпеть подколки, пока Тарсус не выложит все, что ему известно. Хотелось добиться искренности силой, но совладает ли Иван с парнем в черном? Уж больно круто тот проявлял себя. В общем, Жуков-младший не решался пока, хотя и утверждался постепенно в мысли, что без потасовки не обойтись. Лишь хорошая взбучка научит наглого перса манерам.
Иван уже собрался окликнуть Тарсуса, чтобы хорошенько врезать ему по зубам, но тот вдруг остановился и сказал:
– У малышей «подвеска» снаружи. Барыги из гетто продают малышам кастрированные армейские экзоскелеты, контрабандой доставленные в Москву с границ Союза. Трупам воинов экзоскелеты больше ни к чему. Там, на границе, сослуживцы выдирают куски плоти из экзо, очищают от дерьма и мяса, снимают все, что может стрелять и взрываться, и толкают барыгам остатки. Барыги доводят товар до кондиции, а потом уже малыши вроде тебя развлекаются на крышах, думая, что это настоящий отрыв, ах и ох, и чуть ли не криминал.
– Трупы, граница… – Иван фыркнул. – Что ты несешь? Типа ты там был, что ли?
И все же, несмотря на напускное пренебрежение, ему стало не по себе, только представил, что его «подвеску» сняли с мертвеца. Или даже с героя, убитого натовским солдатом.
– Смотри, малыш. – Тарсус с места взвился к потолку, прилип к нему коленями, из которых, как уже знал Иван, вырастали мощные кожистые присоски. Повиснув вниз головой и продемонстрировав присоски на предплечьях, парень продолжил: – Это часть моего организма. Эти штуки вживлены мне в конечности, в мышцы и кости, они соединены с моими нервами. К тому же две трети мышечной ткани и вся кожа заменены на искусственные аналоги, практически неотличимые от натуральных, но функциональнее. Мои наружные покровы на семьдесят с чуть-чуть процентов состоят из полимеризованного белка – фиброина.
– Это тот материал, из которого пауки плетут паутину? – блеснул знаниями Жуков-младший. – Благодаря которому она получается очень легкой и крепкой?
Но Тарсуса было не пронять:
– Малыш, неужели ты прочел азбуку от корки до корки?
Чаша терпения Ивана переполнилась.
– Да пошел ты, – предложил он, но ножками зашевелил почему-то сам.
Перса на потолке все равно не достать. Скакать на месте, задрав руки, багровея в бессильной злобе и слушая издевательства? Увольте! Запрыгнув на платформу и вжикнув фонарем, Иван прошел между колоннами.
Найти отца. Это первое и самое главное. Потом снять с него и с себя обвинения, растолковать, что Жуковы никакие не враги народа, но настоящие патриоты. И наконец, разыскать человека со шрамом и его людей – их должны наказать по всей строгости союзного закона!..
Луч фонаря выхватывал из непроглядной мглы массивные плиты пола. Затхлый воздух застревал в легких. Иван не боялся темноты, но то угольное желе, что окружало его со всех сторон, липло к рукам, к лицу, ко всему, что было вне границ освещенной зоны. Оно, желе это… оно было живым, что ли. Что-то поскрипывало, шуршало, вдалеке вроде кто-то прошагал, тихонько насвистывая под нос. По спине пробежал холодок. Иван напрягся в ожидании чего-то неминуемого, потустороннего…
Плечу стало тяжело, сильные пальцы впились в него, точно когти. Иван захрипел – крик застрял в горле.
– Страшно? – участливо спросил Тарсус. Это он незаметно подобрался сзади.
– Н-нет-т.
– Ну-ну. – Перс убрал руку. – Мне тоже было нестрашно, когда я впервые попал в метро. Оно пустует с самой Революции. Оппозиция обосновалась на одной из станций, никто уже не помнит, на какой. А доблестные революционеры, конечно, не могли терпеть под боком сборище инакомыслящих, вот и разбрызгали по всем линиям сразу изопропиловый эфир метилфторфосфоновой кислоты.
– Что разбрызгали? – Жуков-младший совладал уже с дрожью в коленях, но не с дрожью в голосе. – Я в химии не очень.
– А в чем ты очень? В девичьих лифчиках? Химия эта – зарин. Проще говоря – боевое отравляющее вещество.
– Ты хочешь сказать, что на этой станции кого-то отравили? Да ну, чушь.
– А чего тогда все забросили? Из-за подмешанного стабилизатора зарин разлагался не очень-то быстро. Товарищи твоего отца сунулись в подземку вскоре после атаки, да тут и остались. Метро закрыли. Некогда было выяснять что и как, проблем в стране хватало. А потом, годы спустя, вообще признали метрополитен негодным к эксплуатации. – Помолчав немного, Тарсус продолжил: – Вот представь. Ты ждешь тут поезд. Ты – обычный гражданин своей страны. И вдруг – тяжко в груди, из носу льет, зрачки сужаются, тебя тошнит, во рту полно слюны – не успеваешь сплевывать, а потом блевать. Штаны уже обмочил, а тут еще и с обратной стороны в трусах потяжелело. И ты падаешь в конвульсиях. А потом становится легче.
– Легче? – Представлять описанное Ивану категорически не хотелось.
– Ага. Ведь сердце остановилось. Ты наконец-то умер.
Наверное, Тарсус головой сильно ударился, раз такое несет. Не могли Революционеры совершить подобного преступления. Обвинение это столь же абсурдно, как и то, что Владлен Жуков – враг народа. Иван набрал в грудь побольше воздуха, чтобы высказаться, но тут фонарик погас – одновременно с фонарем Тарсуса.
Секунда в полном мраке показалась вечностью.
А голос Тарсуса меж тем пробирал до костей:
– Духи погибших в тот день бродят по огромному подземелью в поисках живых, чтоб отомстить им за дела отцов… И среди тех духов – мои мама и папа.
Иван громко сглотнул. Не хотел, само получилось.
– Ты что, поверил? – Тарсус расхохотался, резко вжикнул фонарь в его руке, луч света резанул Ивана по глазам. – Какие призраки, ты чего? Сквозняки просто. Крысы еще. Старое все, ветхое, там шатается, здесь отвалилось и скрипит. Понял? Нету призраков. Ну ты даешь!..
– Так ты пошутил? – Жуков-младший «подкачал» свой фонарь.
– Типа того, малыш. Не принимай близко к сердцу.
– И насчет родителей тоже шутка?
Тарсус промолчал. Фонарь в его руке дрогнул, луч дернулся.
Иван понял, что ляпнул лишнего. Надо было что-то сказать. Как-то разрядить обстановку. Но что и как?..
– Откуда такие технологии? Я о тебе, о коже, мышцах. – Из курса психологии он знал, что надо расспросить сначала о том, что человеку самому интересно рассказать, и потом, когда задашь нужный вопрос, ему трудно будет смолчать. – Никогда о таком не слышал. И не говори, что малышу просто ушки заложило.
Тарсус одобрительно хмыкнул.
Уже хорошо. Иван решил развить свой маленький успех:
– Нет в Союзе ничего такого. Я знаком с министром здравоохранения. Мой отец следит за новинками в области имплантов и иммуностимуляторов. То, что у тебя… таких технологий попросту нет. Иначе я бы знал.
– Это военные разработки. Министерство здравоохранения ни при чем.
Иван с удовольствием отметил, что Тарсус не назвал его «малышом».
– На границе не так-то просто выжить. Там же радиоактивная пустошь по периметру почти всей страны. Но границу надо защищать от внешнего врага…
– Точно! От врага!
– И от тех, малыш, кто пытается вырваться из страны.
Жуков-младший едва не заскрежетал зубами. Опять «малыш»! И еще. Внешний враг – это понятно. Врагов у Союза Демократических Республик более чем достаточно. Многие государства, управляемые корпорациями и олигархами, точат зуб на благосостояние союзников и персов, не дает им покоя процветание страны, что семимильными шагами стремится к светлому будущему под руководством Председателя. Но что значит «вырваться из страны»? Кому в здравом уме такое в голову может прийти? Разве что шпионам. Так что ерунду Тарсус сказал. Точно – ерунду.
– Импланты, как у меня, – продолжил перс, – делают всего в двух украинских лагерях. Сложная технология. Проще погранцам, обреченным на пожизненную службу, заменить почти все тело. Ну, мозги да позвоночник с кое-каким ливером натуральными остаются, да и то запаивают их в многослойную изоляцию, чтобы частицы не пропускала.
Украинские лагеря? Обмен тел? Да ведь всем известно, что киборги такими как есть рождаются! Что они просто особая раса!.. Жуков-младший окончательно уверился в том, что парнишка не в себе. И неудивительно, ведь у персов отклонение от нормы и есть норма. А то, что Тарсус знает много, в химии разбирается, лишь подтверждает его отклонение. И угораздило же Ивана пойти за психом в заброшенное подземелье, которое, быть может, заражено боевыми отравляющими веществами…
– Шарашки разрабатывают много чего интересного. К примеру, «плащ-хамелеон». Сделали его для наших, союзных то есть, шпионов. Для спецопераций на территории противника. Ну, и внутри страны.
– Наших шпионов? Откуда у нас шпионы?! – Ивана это особенно возмутило.
Мало того что Тарсус несет откровенную чушь, он еще ведет подрывную антисоюзную деятельность. Эх, сообщить бы в милицию, да нельзя – самого арестуют. Пока нельзя. А вот вызволит отца…
– А-а, ну да. Как же я не подумал, малыш. У нас же не шпионы, а благородные разведчики. Герои, бесстрашно наблюдающие за подлым врагом… Короче, для них «хамелеон» проектировали. У меня есть, кстати. Иногда им пользуюсь. Особенно когда сок заканчивается.
Иван не видел лица Тарсуса, но готов был поклясться, что тот ухмылялся, говоря это.
– И хватит. Я и так слишком много сказал. Придет время – все сам узнаешь. Но я бы не советовал. Во многих знаниях много печали, малыш. – Тарсус скрылся за колоннами.
Иван слышал, как он спрыгнул на шпалы. И стало тихо-тихо.
– Эй, ты чего там застрял? – послышалось уже чуть ли не от самого туннеля. – Передумал со мной идти? Уважаю. Поступок не мальчика, но мужа.
На это возражений не возникло.
– Слышь, муж, а ты знаешь куда дальше, где искать батю, что тебе вообще делать? Как с этой конкретной станции на поверхность выбраться, знаешь?
Хорошие вопросы. Вот только ответов на них нет даже плохих. Поэтому лучше промолчать.
– А сможешь один выстоять против всего государства? Ты – против Союза?
Вот тут Тарсус, пожалуй, загнул. Но насчет остального… В его словах определенно что-то было.
– Малыш, повзрослей уже. Не надо дуться. Не позволяй собою помыкать, сам сделай правильный выбор. Тем более выбора у тебя нет.
Жуков-младший уже выбрал. Это ведь просто – когда в списке вариантов всего один пункт. Вжикнув с десяток раз, чтобы фонарь разгорелся ярче, он поспешил вслед за проводником.
Надо за что-то зацепиться, найти точку опоры, от которой можно отталкиваться в поисках отца. Тарсус должен ему в этом помочь.
– Почему ты вызволил меня из милицейского участка?
– Малыш, не начинай все заново.
– Кто те люди, что убили мою мать и взяли отца в плен? Они не шпионы, верно?
Эти вопросы и еще десятки других. И опять. И заново. Иван шел по бесконечному туннелю и бубнил, бубнил, бубнил…
И он даже удивился, когда Тарсус вдруг сказал:
– У меня есть начальство. Оно приказало: не дать Ивану Жукову вернуться домой в ту злополучную ночь. Усек?
Луч света ударил в лицо, заставил прищуриться. Чуть отвернувшись, Иван кивнул.
– Ну и отлично. Умнеешь не по дням, а по часам.
А метров через полста темнота впереди сурово рявкнула:
– Стой!
И уже другим, сиплым голосом добавила:
– Кто идет?!
– Свои. – Тарсус осветил себя фонарем. – И не идут, а пришли уже.
У потолка висели громадные люстры. Но не везде – на когда-то белой, а теперь уже серой поверхности остались следы от крепежа. При всей основательности подземного сооружения остро ощущались его ненадежность, заброшенность.
– А везде так… ну… – Жуков-младший неопределенно махнул рукой.
– Не-а. – Тарсус научился понимать его без слов. – Везде хуже. Есть полностью затопленные ветки. А у нас тут сухо и комфортно, живи и радуйся.
После мрака, тишины туннелей и заброшенных станций здесь было непривычно светло и шумно.
– Запитываемся от городской сети и не скучаем, – пояснил Тарсус, заметив удивление Ивана. – Побудь пока здесь, осмотрись. Мне отойти надо, решить вопросы. Если кто спросит – скажешь, с Тарсусом тут на экскурсии. Но лучше молчи – целее будешь. Добро пожаловать в подземную Москву!
Он указал Ивану на свободную лавочку, у которой возвышалась гора из аккумуляторов, а сам смело ворвался в громыхающую, лязгающую и расцветающую фейерверками электросварки суету, что царила на платформе.
Станция очень даже не пустовала. В дыму и гари то и дело возникали и исчезали мужчины – кто в респираторах, кто просто в марлевой маске на лице. Мимо провезли на большой телеге пяток пластиковых корпусов от электрокаров. Троица хмырей, что толкала скрипучую тачку, с подозрением уставилась на чужака. Жуков-младший привычно пожал плечами – мол, а что такое, просто сижу тут, нельзя, что ли? – и демонстративно отвернулся, вроде как разглядывая мощные колонны, соединенные между собой арками. Под каждой колонной – по крайней мере, в зоне видимости – стояла такая же основательная, как под ним, лавочка. А над лавочкой, на колонне, – металлическая звезда на щите. В метро вообще много звезд изображено. Предки что, поголовно увлекались астрономией?..
Тарсус вынырнул из дыма у гондолы дирижабля, установленной на возвышении из старых покрышек. К гондоле тянулись толстые черные кабели и серебристые тросы – выше, ниже, дальше. На кой эта «паутина»? Гондола вибрировала и гудела. Рядом суетились двое в промасленных робах. Присмотревшись, Иван заметил у них кобуры с пистолетами. Сразу стало неуютно. Это что, секретная военная база? Или отделение милиции под землей? Куда вообще Тарсус привел его, а?
Сгружая корпусы с тачки, троица то и дело зыркала на Жукова-младшего. Он поднялся с лавочки и двинул прочь. Не из-за враждебности в глазах аборигенов, а чтобы осмотреть местные достопримечательности. Экскурсия ведь. Подумаешь, Тарсус велел сидеть и не отсвечивать. В конце концов, он элитному союзнику не указ.
Уже через пару минут прогулки в дыму стало понятно, что всем здесь заправляет девушка немногим старше Ивана. Похоже, разговаривать она не умела – команды отдавала жестами, взглядами, ей стоило чуть наклонить голову – и кто-то куда-то бросался, что-то тащил и всячески развивал бурную деятельность. Те двое, что беседовали у гондолы, при ее появлении вскарабкались на покрышки и принялись дергать кабели и вертеть разводными ключами. А если девушка все же открывала рот, из глотки вырывалось карканье, в котором с трудом угадывались слова. Бесформенные штаны делали тяжеловесной ее фигуру, когда она останавливалась, но стоило ей сорваться с места – и под тканью четко обозначались стройные до худобы ноги. И она постоянно куталась в короткую, по пояс, дубленку, хотя на станции было тепло.
Наблюдая за командиршей, Иван забрался в торец платформы. На двухступенчатых мраморных плитах тут стоял пьедестал с бюстом бородато-усатого мужчины. Надпись на пьедестале – «М.В. Фрунзе» – ни о чем не говорила. Кто этот М.В.? За что его увековечили под землей? Уж точно не Герой Революции. Всех Героев Иван знал не только по имени, но и лично. Отвлекшись на памятник, он потерял из виду девушку.
– Чужой, – каркнуло сзади. – Следишь? Стой.
Он медленно обернулся. На него был нацелен пистолет. Палец на спуске обтягивал коричневый дерматин перчатки. Блеклые, как у снулой рыбы, глаза вроде смотрели на Жукова-младшего, но как бы сквозь него, точно он стеклянный. У девушки, заправлявшей тут всем, – это она держала оружие – кожа была бледная, чуть ли не прозрачная. Светлые засаленные пряди едва касались плеч. Иван впервые видел столь короткую прическу у особы противоположного пола.
– На колени, – каркнула девушка.
Он мотнул головой. Это низко и недостойно его происхождения, он же союзник, а не перс.
– На колени!
Выстрелит, понял Иван. В низу живота потяжелело. Бездонный провал ствола затягивал, гипнотизировал.
– Эльвирочка, вот ты где! Я везде тебя ищу. И малыш здесь? Непоседа! Познакомились уже? Отлично. – Вынырнув откуда-то сзади, Тарсус панибратски обнял союзника, взъерошил ему волосы.
– Он – чужой. – В карканье девушки прорезалась неуверенность, но пистолет она не опустила.
– А Мамонтенок говорит, что свой, – парировал Тарсус. – Верно, Мамонтенок?
– Ага, – послышалось из клубящейся смеси дыма и пара.
И пол под ногами дрогнул.
На своем веку Жуков-младший повидал немало киборгов – на приемах в Новом Кремле. Но те защитники Отечества были более опрятными, что ли, без брутальности, в отличие от горы искусственных мышц, титана и композитов, что, щелкая шарнирами, приблизилась к бюсту. Лица кибернетические воины всегда прятали под черными забралами и потому представлялись скорее роботами, способными вести огонь на поражение, чем личностями со своими потребностями и страстями.
Этот киборг разгуливал по станции без шлема. Вместо правого глаза на Ивана взирал оптический прибор с объективом, что выдвигался и втягивался под косматую бровь, – небось из первых имплантов для замены органов зрения в полевых условиях. Вместо нижней челюсти – нечто с клапанами и патрубками, плотно пришитое силиконовыми нитками к дряблой коже на шее и прикрученное шурупами из нержавейки к верхней – натуральной – челюсти. Так что рта у киборга не было, но говорить он все же мог – благодаря ларингофону, налепленному чуть ниже патрубка, торчащего из адамова яблока. Наверняка через этот патрубок в организм попадала пища. И уж точно стоматолога этому кибовоину посещать без надобности.
На титановом плече его сидела кошка породы сфинкс. На спине и животе сфинкса, равно как и на левой задней лапе отсутствовала кожа, практически лысая, с отдельными лишь волосками, – и потому виднелись сплетения проводов, микросхемы и шланги.
– Познакомься, малыш. – Тарсус шумно втянул сок, после чего продолжил: – Это мой дядюшка. Его Мамонтенком зовут. Он бывший пограничник.
– Очень приятно, а меня зовут… – Иван протянул Мамонтенку ладонь и прикусил язык, едва не ляпнув «малыш». – Меня зовут Иван.
Не дождавшись рукопожатия, он сделал вид, что хочет погладить кошку. Навострив большие уши, та уставилась на него ярко-зелеными глазами и зашипела, выражая крайнюю неприязнь. Иван едва успел отдернуть руку – когтистая лапа мазнула по воздуху.
– Он, – киборг ткнул суставчатым пальцем Ивану в солнечное сплетение, – свой, ага.
Девушка Эльвира чуть ли не с обожанием уставилась на киборга и опустила-таки пистолет.
– Кто вы? – спросил Жуков-младший, глядя на Эльвиру, Мамонтенка и Тарсуса.
– Подпольщики, – ответили трое в унисон.
Путевую стену, выложенную плиткой – кремовой сверху, черной снизу, – почти заслонил собой состав, в последний раз выгрузивший пассажиров много лет назад. Открытые двери приглашали войти, взяться за поручни или присесть, но не прислоняться. На платформе люди работали, а вагоны поделили на комнаты – весь состав представлял собой одно большое общежитие. У Тарсуса тут был свой номер люкс, куда он и привел сынка опального министра.
Забавный он, этот малыш, несдержанный и поразительно глупый. Многое отпрыскам союзников недоступно, они не знают истории до Революции, да и о том, что было во время и творится сейчас, тоже не осведомлены.
Знать и помнить – прерогатива отверженных.
Трубку в губы, рот наполнился желтой дрянью, от которой тошнило уже, но без которой не выжить. Витамин С, калий, кальций, магний, еще куча всего… Природное тело никак не может смириться с тем, как его искромсали. Иммунная система лишь делает вид, что приняла изменения, ее нужно подпитывать. Постоянно. Часто. Много. Мультивитамины и иммуностимуляторы достать сложно, они выдаются только союзникам и персам. Тарсус не был ни первым, ни вторым. И потому необходимые для организма микроэлементы вливал в себя вместе с импортным апельсиновым соком, который легко позаимствовать в супермаркете.
В тот злополучный вечер он получил приказ: воспрепятствовать возвращению домой Ивана Владленовича Жукова до шести ноль-ноль следующих суток. К закодированному сообщению прилагалось досье на объект: рост, вес, фото, видео, привычки, любимая еда и прочая муть.
С заданием Тарсус справился почти на отлично. Почти – потому что увел объект к границе гетто, устроив пробежку по пересеченной местности. Все шло по плану, Тарсус ликовал. И вдруг объект – чертов малыш! – повернул обратно. То ли не понравилась колючая проволока, то ли смутил вертухай на вышке. Тарсус метнулся следом. Увы, случилась досадная неприятность. Когда мчишься, нет возможности влить в себя достаточно сока – скорее всего из-за этого, оступившись, он сломал лодыжку. Конечно же наноботы в его крови тотчас занялись регенерацией, а мощный выброс эндорфинов не только заглушил боль, но чуть ли не довел до оргазма. Да, скорость существенно снизилась, но как же это круто – сломать ногу! Круче, чем обнимать девушку.
Объект же вернулся домой и попал под огонь группы захвата, явившейся арестовать Владлена Жукова. И закружилось: выстрелы, прыжки в окно, упавший дирижабль, панцер с ментами…
Пришлось проявить смекалку, чтобы попасть в конкретный милицейский участок за мелкое правонарушение. Он еще заметно хромал, так что «трость» в его руке ментов не удивила. А дальше…
Из задумчивости Тарсуса вывел малыш:
– Слушай, раз ты такой быстрый, сильный и вообще… Почему бы не апгрейдить всех… э-э… противников нашей прекрасной страны?
Тарсус швырнул пустую упаковку от сока в кучу таких же в углу.
– Все, что во мне, вживляют в младенчестве. Один грудничок из двадцати выживает после операции. Да и потом, до года… Мне вот повезло. И лучшие люди этой проклятой страны воспитали меня бойцом, готовым погибнуть за подполье.
От слова «подполье» малыша аж передернуло, на лице застыло брезгливо-испуганное выражение. Тарсус отметил это с удовольствием. Ему нравилось злить напыщенного союзника, из которого с рождения тоже лепили преданного бойца. Правда, лепили по другую сторону баррикад, где устали праздновать победу, где о новых врагах мечтают, а непокорных выдумывают, чтобы испугать и повеселить толпу.
Отодвинув шторку, Тарсус расплющил нос о запыленное стекло.
На платформе у кучи покореженных экзо сидели на корточках четверо в таких же комбезах, как у него. Эти парни снабжают молодых союзников «подвесками». Кое-кто в подполье считает, что систему можно уничтожить лишь изнутри, заразив управителей свободомыслием. Не нынешних «Больших Братьев», с ними уже ничего не поделаешь. А вот повлиять на неокрепшие умы их наследников можно и нужно. И для начала – приучить элитную молодежь не подчиняться законной власти. Пробежки по крышам – бунт крохотный, незначительный, но, как говорится, «из искры разгорится пламя».
Бред. Маразм.
– Ты говорил, у тебя есть начальство? Кто твой командир?
Интересный вопрос, слишком умный для малыша.
– Не знаю. Никогда его не видел. Это называется «конспирация». Если не знаешь командира, не сдашь его властям, когда попадешься.
Не «если», но «когда». Тарсус не питал на этот счет иллюзий.
Согнувшись вдвое, в вагон втиснулся дядюшка со своей кибокошкой. Она для него точно третья рука или вторая голова. Сознания их неразрывно связаны. То, что чувствует кошка, одновременно ощущает киборг, и наоборот.
– Ага. – Дядюшка удивленно выпучил объектив. – И этот тут. Свой.
– Он пробудет у нас недолго, – успокоил его Тарсус.
На плечах и груди дядюшки уже нарисовали под трафарет красные кресты. Не очень-то аккуратно сначала замазали код части, ФИО и звание, а потом уже сверху… Будем надеяться, что сойдет и так.
Кибокошка забралась на диванчик напротив малыша, свернулась клубком. Дядюшка замер, застыл на месте. Строение его тела позволяло отдыхать в таком положении. Нитиноловые мышцы не знали усталости, но мозгу требовался сон. Увы, окунуться в объятия Морфея он не успел – малышу захотелось поговорить.
– Ваш племянник рассказал мне о пожизненной службе на границе. Но вы ведь здесь. Значит, ваш племянник не прав?
– Ага. – Дядюшка не пошевелился даже. – Прав племяш. Не захотел я пожизненно. Надоело.
– Вы дезертировали?! Как же так? Киборги – щит на страже Союза. Они – герои. Лучшие из них удостаиваются чести охранять Героев Революции! Но такому ничтожеству, как вы, конечно, подобное не грозит!
Вскочив и выгнув спину, кошка зашипела. Дядюшка чуть повернул голову к Тарсусу и спросил:
– Точно свой? Может, контуженный?
– Типа того. Он из тех самых… Типа истинный союзник. Начальство велело присмотреть за ним.
Подхватив с дивана свою любимицу, дядюшка покинул вагон. Союзников он ненавидел искренне, всей своей кибернетической душой.
И племяш его очень-очень хорошо понимал.
– Я что-то не то сказал? – Иван чувствовал себя не в своей тарелке. Кстати, насчет тарелок – в животе забурчало. За всеми треволнениями он и не вспоминал о еде. – У тебя есть чем закусить?
Но вместо хлеба-соли Тарсус протянул ему коммуникатор, который выудил из своих пожитков. Будто от девайса можно отломить чуток и намазать маслом!
– Зацени новости, малыш. Совсем шпионы оборзели.
Жуков-младший взглянул на экран, сплошь в разводах, будто его протерли влажной тряпкой. Взглянул – и обомлел. Там мелькали попеременно он, строгое лицо диктора и пузатая фигурка Тарсуса. И крупным планом – трупы в милицейской форме.
– А звук?.. – с трудом выдавил из себя он.
– Справа кнопка, жми. Ты, малыш, теперь знаменитость.
Иван смотрел на экран, слушал хорошо поставленный голос диктора – и не верил, что все это происходит с ним. Этого же просто не может быть. Особенно впечатлили кадры, где некто с лицом Ивана, его телом и движениями лично убивает взъерошенного милиционера, а потом, выйдя из участка, превращает беспилотник в груду искореженных обломков залпом из ПЗРК.
Тарсус прокомментировал эти кадры так:
– Круто! Ты теперь не малыш, ты теперь Маршал. С большой буквы.
– Что?.. – окончательно растерялся Иван. – Почему Маршал?
– Так ведь фамилия у тебя Жуков.
– Ну и что?.. – не понял юмора Иван, он не отрывал взгляда от коммуникатора. – Какая мерзость. Это ведь неправда. Этого не было. Это…
– Компиляция, – подсказал Тарсус. – Видео обработали. Любой пацан из гетто на раз-два-три такое слабает.
Нападение на участок диктор представил как наглую атаку иностранных шпионов на основу основ Союза Демократических Республик, как злостную диверсию, как попытку подрыва и запугивания, как террористический акт, как… Диктора несло, лицо его побагровело, он размахивал кулаками – не читал текст, но говорил от себя, искренне и возмущенно. Наконец затянувшийся монолог прервался – экран заполнило вытянутое голубоглазое лицо. Иван не сразу узнал себя. Это же он говорит прямо в камеру! Ну, теперь-то все прояснится, все узнают, поймут!..
Губы на экране зашевелились, выдав: «Меня зовут Иван Владленович Жуков. Я и моя семья… мы – шпионы, мы напали. Будут жертвы!»
– Ыы-ыхх… – заклокотало в горле, мир вокруг потемнел.
Ведь говорил совсем другое! Слова те же, но их переставили местами, скомпилировав так, что… Мотнув головой, он заставил себя смотреть на экран, на того Ивана Владленовича Жукова, который, скорчив злобную рожу, сбивает вертолет-беспилотник. А ведь в прошлый раз, когда показывали эту сцену, лицо у него было бесстрастное, сосредоточенное, теперь же… Но кому до того есть дело? Кто заметит столь мелкую нестыковку? А если и заметит, то что?..
Поправив галстук, диктор призвал граждан быть бдительными и в случае обнаружения террориста сообщить о его местонахождении компетентным органам. Затем новостной блок сменила реклама электрокаров «АвтоВВАЗа», уверяющая, что в Союзе нет средств передвижения качественнее и надежнее.
– Как такое может быть? Ведь это ложь. От начала до конца. Это неправда. Это…
– Точно, – кивнул Тарсус, – я ж говорю: компиляция. А ты теперь не только враг народа, но еще террорист, шпион и наймит Госдепа США. В общем, м-м… Маршал, э-э… соку хочешь?
Иван уставился на задорный апельсинчик, вдруг возникший у лица. И хоть во рту пересохло, рука не поднималась взять пакет. Новости его шокировали. Стремительно и радикально менялся окружающий мир. Его словно вышвырнули за пределы атмосферы в обычном комбезе, а вокруг вакуум… Похоже, весь Союз ополчился против Жуковых. И сражается государство подло, используя грязные приемы, ведь одно дело – объявить в розыск беглого свидетеля чужих злодеяний, а другое – скомпилировать лживый ролик о террористе и пустить его в эфир, обманув граждан огромной страны.
– И вертолет, значит, я тоже…
– Ты, Маршал, кто ж еще? Раз по ТВ показали, то… От сока ты зря отказываешься, хороший сок. Я видишь как его обожаю? Прямо жить без него не могу.
И тут Ивана прорвало. Он вскочил, схватил Тарсуса за грудки и затряс, крича ему в лицо, сплошь покрытое мелкими точечными шрамиками:
– Что произошло?! Кто виноват?! Почему я?! Почему мы?! Отец! Мама! Почему?! Зачем я тебе?! Зачем подполью?!
– Я не уполномочен отвечать на подобные вопросы. – Сказано это было слишком уж спокойно, даже безразлично, что ли.
Лед в голосе Тарсуса подействовал на Ивана как пощечина. Не на кого надеяться – ни на страну, предавшую его, ни на обитателей подземелья. Никто не поможет. У всех свои интересы, своя тайная выгода, и семья Жуковых в тех раскладах вроде разменной карты или пешки, которой без сожаления пожертвуют.
– Я ухожу. – Иван отпрянул от Тарсуса. – Здесь мне больше делать нечего.
Под толщей земли и бетона он лишь теряет время. Уж как-нибудь выберется наверх. Прихватив фонарь, Иван выскочил из вагона – и налетел на киборга, преградившего путь. Столкновение отозвалось вспышкой боли в простреленном боку.
– Ага, опять ты. – Кошка на плече гиганта зашипела, выказывая заодно неприязнь хозяина. – Союзник паршивый.
– Уйди с дороги, ржавая жестянка. – Иван больше не намерен был терпеть оскорбления. Он повел плечами, словно разминаясь перед схваткой на татами.
Проскрежетав нечто невразумительное, громадина из титана и композитов мрачно двинулась на него. Кошка плотоядно заурчала.
Отец учил: хочешь победить – сосредоточься, оцени противника. У киборга значительное преимущество в силе, в массе, и боли он не чувствует. Так что противник более чем серьезный. И хорошо – что за интерес сражаться с дохляками? Унижая слабого, не станешь сильнее. Ударив последнего, не станешь первым. Тоже мудрость отца…
Жуков-младший попятился – чтобы оценить обстановку и определиться с тактикой.
Глаз-объектив максимально выдвинулся, искусственная туша затряслась от хохота. Дезертир принял маневр союзника за бегство.
Меж тем Иван прикинул уже, как совладать с Мамонтенком. Из университетского курса анатомии киборгов он помнил, что на затылке у них есть… Короче говоря, надо зайти в тыл. Мамонтенок быстр, но значительные габариты могут сыграть с ним злую шутку.
Что было духу Жуков-младший припустил к горе покрышек с гондолой от дирижабля. Там, среди тросов и кабелей, противнику будет не так комфортно и привольно, как у вагона.
Провожаемый удивленными взглядами аборигенов, он ворвался в клубы дыма и пара, наклонился, перепрыгнул через трос, обогнул одну кучу хлама, взбежал на вторую и тут же перескочил на тележку, на которой привезли кузовы. Теперь покорить покрышечную гору…
Но сделать этого он не успел.
Сзади загрохотало. Взвизгнув, лопнул стальной трос. Девушка Эльвира закаркала, призывая прекратить. Но Мамонтенок уже не мог остановить разрушения. Вторгшись в производственный лабиринт на платформе, он запутался в сплетении кабелей, и каждая новая попытка освободиться лишь усугубляла вред, причиняемый хозяйству подземных обитателей. К тому же «паутинки» по отдельности, может, и легко порвать, но когда их много…
Почти лысое тельце спрыгнуло с титанового плеча и затерялось в густом дыму над полом.
– Ах ты гаденыш!.. – Далее киборг дал бы фору даже Гургену Бадоеву, обожающему измываться над своими замами на светских раутах.
Бадоев… отец Лали… Из-за обрывка мысли, мелькнувшей на краю сознания, Иван едва не упустил отличный момент для контратаки. Он метнулся к киборгу, угодившему в ловушку.
Очередной рывок Мамонтенка натянул черный кабель, ведущий прямо к гондоле. Мужчины, что недавно суетились около нее, демонстрируя рвение начальнице, принялись размахивать руками и кричать, чтобы прекратил, конструкция плохо закреплена. Увы, дезертир обезумел от ярости и ничего не слышал из-за своей же ругани. Тросы то провисали, то натягивались. Пол под массивными ногами дрожал – топал киборг так, будто задумал проломить его.
Из дыма у колонн вынырнул Тарсус – да так и застыл с открытым ртом, обведя взглядом поле боя. Даже очередную пачку сока к губам не поднес.
Ивана и Мамонтенка разделяли считаные метры, когда бедро обожгло болью – кибокошка атаковала, вцепилась. Там, где у сфинкса не хватало кожи, нити искусственных мышц напрягались, выпячивая трубки «кровеносных сосудов» – маслопроводов. Иван схватил тварь за шею, оторвал от себя. Та извивалась у него в руке. Крохотные зубки хищно щелкали в бессильной попытке достать горло союзника. Если бы у кошки и ее хозяина было чуть больше мозгов, она впилась бы в предплечье союзника, когтями располосовав плоть до костей. К счастью, этого не произошло. Да и Жуков-младший не дал им ни секунды на размышления – воткнул фонарь прямо в оскаленную пасть. Острые, точно иглы, зубы вмиг разгрызли пластик, сверкнуло, запахло паленой изоляцией – кошка замерла, лапы и хвост опустились.
На станции стало тихо-тихо – опутанный кабелями и тросами киборг замолчал и замер, выпучив на врага объектив. Горе у него: любимая зверушка превратилась в хлам.
Посочувствовать? Как-нибудь в другой раз.
Отбросив кошку, лавируя в «паутине», Иван подобрался к Мамонтенку. Увернувшись от удара ногой, хорошенько – удачно! – боднул носком ботинка под титановое колено. Киборг потерял равновесие и повис на тросах. Его стопы заскрежетали по полу, пытаясь найти опору.
Но у союзника были иные планы на сей счет.
– Вот и все, ржавая жестянка! – Он ловко вскарабкался на спину Мамонтенка и, отщелкнув крышку на затылке, обнаружил то, что должен был увидеть, – головной мозг: микс из чипов и органики, перевитый тончайшей – тоньше волоса – иридиевой проволокой. Оставалось только ткнуть туда кулаком и…
– Нет! – услышал Иван крик Эльвиры. На этот раз звуки, издаваемые ее глоткой, напоминали голос человека, а не карканье вороны из зоопарка. – Не стрелять!
Пока Жуков-младший сражался с киборгом, на него нацелили десятка три стволов. Уже больше – обитатели подземелья постоянно прибывали, все с оружием: кто с дробовиками, кто с «винторезами», давно снятыми с вооружения; самопальных пистолетов тоже хватало.
Не стрелять так не стрелять. Иван очень даже «за».
– Не смей!
Это уже ему. Выставив перед собой руки, девушка умоляла не причинять громиле-киборгу зла. Бледное лицо ее стало пепельным, дубленка распахнулась.
А ведь ситуация патовая, понял Иван. Убьет киборга – от самой этой мысли бросило в дрожь, – и его самого казнят. В лучшем случае расстреляют. Про худший вариант он не думал даже – в такой ситуации поневоле станешь оптимистом. Но и пожалей он Мамонтенка, все равно его, Жукова-младшего, упокоят с миром.
Дернул же черт влезть в драку! Сколько раз обещал себе не поддаваться на провокации!
Провокации…
И вот тут Иван понял, что нужно делать.
– Эй, малыш! – крикнул он Тарсусу, копируя его манеру общения. – Я тут самый крутой, видишь?! Уделал твоего дядюшку!
– Чего?.. – Из ладони Тарсуса выпал пакет и, брызнув желтым, шмякнулся на пол.
– А слабо́ махнуть еще по крышам?! Уделаю тебя, как последнего сопляка из гетто. – Защелкнув крышу на затылке киборга, Иван спрыгнул на пол и, увернувшись от удара искусственной ноги, неспешно, вразвалочку двинул к фигуре в черном. – На раз-два-три.
– Ты? Меня?! – Видно было, что Тарсус не прочь размяться и заодно поставить наглеца на место. – Нет, но я должен… Что скажет командир?..
– Ничего не скажет, – подмигнул Иван. – Ему незачем знать о нашем забеге, точно так же как тебе – о том, как он выглядит. Это называется «конспирация».
Только не смотреть по сторонам!.. Иван изо всех сил сдерживался, чтобы не выказывать страха, ведь в любой момент по нему могли открыть огонь. Надо вести себя так, будто тут нет никого, кроме него и Тарсуса, – и возможно, это сработает.
Уже сработало!
Тарсус поднял руку, показывая, что сам разберется. Десятки глоток одновременно выдохнули с облегчением. Защелкали предохранители, стволы опустились.
В кармане черного комбеза вжикнул коммуникатор – пришло сообщение. Пока Тарсус молча читал его, Ивану швырнули под ноги «подвеску» – Эльвира распорядилась. Вновь глядя сквозь него, велела обоим – ему и дружку – убираться подальше и прокаркала чуть ли не слово в слово предыдущую ругань киборга. Затем она подошла к Мамонтенку – тому уже помогли выпутаться – и, нежно гладя его клапаны и патрубки, принялась выспрашивать, все ли с ним в порядке, не ушибся ли. Мамонтенок что-то сопел в ответ, то выдвигая, то пряча объектив под косматую бровь.
Если это не любовь, то что?
– Ладно, уговорил, – сцедил сквозь зубы Тарсус. – Вот только извинюсь перед дядюшкой за тебя.