5
Восковой отпечаток
– Ушла. Уже как час тому назад. Недоглядели…
– Как ушла? Куда? – кричал Архипов на дежурного. – Кто разрешил отпускать?
– Так это… – виновато бормотал тот. – Приказа задерживать не было. Вот, просила передать…
Захар схватил четвертушку бумаги, где круглым женским почерком было написано:
«Простите, что ухожу не спросившись. Спасибо вам за участие. Жизнь моя кончена. Не ищите меня».
Он рухнул на стул. Скопин взял из руки Архипова записку и прочитал ее.
– Эх, девушки, девушки, – сказал он. – Ну что ты будешь делать, а?
– Просит не искать, – тихо ответил Архипов.
– То есть как раз просит найти и спасти ее. Иначе вообще не оставила бы записки. Так ушла бы.
– Вы думаете? – задумчиво спросил Захар.
Иван Федорович обернулся к дежурному:
– Куда пошла-то? В сторону училищ или к Долгоруковской?
– К Долгоруковской.
Скопин пожал плечами.
– Это плохо. Так я думал, что она могла пойти наниматься в училища горничной или посудомойкой. А если к Долгоруковской, то там дальше на Миуссах мы вряд ли найдем. А если она к Лесной сунется, то тут – пиши пропало. Народец там…
– Надо догнать, – твердо сказал Архипов. – Надо ее вернуть.
– Она вышла отсюда час назад, – указал Скопин на кивнувшего дежурного. – Как вы ее догоните?
Архипов покраснел и начал злиться.
– Да что вы, не понимаете! Девушка в таком состоянии, одна, без средств, без защиты! Да с ней черт-те что может случиться!
Скопин пододвинул ногой еще один стул, сел, достал из кармана свою маленькую черную трубочку и сунул в рот. С интересом посмотрев на Архипова, Иван Федорович сказал:
– А вы представляете себе, сколько сейчас в Москве вот таких несчастных, одиноких девушек без средств к существованию, без родных и без квартиры?
– При чем здесь эти рассуждения? – зло спросил Захар. – Это все отвлеченные вещи. Мы говорим о конкретной девушке.
– Вы верите в судьбу? – Скопин достал спички и принялся раскуривать свою трубку.
– А судьба здесь при чем?
– Я повторяю вам, что нагнать Машу мы уже не сможем. Только если благодаря случайности. Но шансы на это очень малы. Она и так сделала, со своей точки зрения, слишком много: попросила вас, незнакомого человека, о помощи. Но вряд ли девушка отойдет на пару шагов и будет ждать, что вы явитесь ее спасать. Сходите, конечно, посмотрите… Вдруг я не прав?
Архипов встал.
– Так при чем тут судьба? Только коротко?
– Если ей судьба спастись – она спасется. С вами или без – но спасется. А если не судьба…
– Идите вы к черту! – выругался Архипов. – Только время тратите тут!
Он быстро вышел из части и почти побежал к Долгоруковской, уворачиваясь от прохожих.
– Вот-вот. – Дежурный присел на оставленный Архиповым стул. – Правда ваша, Иван Федорович. Ежели человеку не судьба умереть, он и вовсе не умрет. Так и будет лямку тянуть до Второго пришествия.
– Но это ты, братец, загнул, – сказал Скопин, выпуская клуб дыма. – Лучше посмотри в окошко, что там за экипаж к нам заворачивает?
– Этот? – Дежурный привстал, глядя в окно. – Небось, того покойника привезли с Лазаревского. Пойду за носилками.
Скопин подождал, пока тело пронесут в морг, стоявший за основным зданием части, почти на берегу небольшого пруда – одного из двух. Эти пруды натекали из Неглинки. Потом встал и выбил трубку в плевательницу.
– Посмотрим, что нам еще расскажет Павел Зиновьевич, – пробормотал он.
Архипов шел быстрым шагом по Долгоруковской в сторону Палихи. Он уже обошел и Щемиловский, и Пименовский переулки, и пробежал весь Воротниковский, заглядывая во дворы, – Маши он так и не заметил. Дойдя по Лесной до самой Тверской заставы, до новых Триумфальных ворот, Захар остановился, тяжело дыша и не замечая местного будочника, который сидел на табуретке и, позевывая, наблюдал за работающими тут уличными сапожниками и их клиентами, которые, как цапли, стояли на одной ноге, поджимая вторую – босую, ожидая починки сапога или ботинка. Только тут к Архипову пришла наконец в голову мысль, о которой он не задумывался в спешке своих поисков: а почему он вообще так близко к сердцу принял уход Маши? Только потому, что она была ценным свидетелем?
Да, сказал он себе, не следовало отпускать девушку, хотя бы для того, чтобы она опознала бритого мертвеца с Лазаревского кладбища. Осколок, найденный Скопиным, еще ничего не доказывал. Надо объявить ее в розыск – именно ради опознания! И не стоило самому бегать по улицам и переулкам. Ведь он повел себя перед Скопиным совершенно по-дурацки, не обосновав важность свидетельских показаний девушки! Скопин, правда, и сам хорош – мог бы догадаться, а не рассиживать на стуле и не говорить благоглупости. Вот уж правда – живое доказательство необходимости реформ! Столько пустой болтовни, когда дорога каждая секунда! Когда девушка… нет, ценный свидетель подвергается опасности!
Архипов, отдышавшись, пошел обратно в часть, в сторону выдававшейся вверх каланчи. Жаль, что нельзя подняться наверх и спросить у пожарного, не видал ли он, куда пошла девушка – пожарный, скорее всего, не обратил на нее никакого внимания – сверху все люди представлялись малыми муравьями, важнее было не пропустить черный дым пожара.
Вернувшись, пристав застал дежурного, дымящего папироской у дверей части.
– Пока меня не было… эта девушка не вернулась?
– Никак нет! – вскочил дежурный, пряча папироску за спину.
– А этот… Скопин? Он ушел?
– Никак нет! Иван Федорыч пошел в покойницкую, смотреть, как доктор мертвяка режет.
– А, – устало сказал Архипов. – Понятно. Вызови мне посыльного. Я сейчас составлю описание этой девушки… она – важный свидетель, понимаешь?
– Так точно!
– Вот, – сказал Архипов, как будто оправдываясь. – Важный свидетель, а ты ее отпустил…
– Виноват!
– Ну ладно, положим, ты не знал. Пусть это описание размножат и передадут во все части – мол, мы ее ищем для опознания.
– Слушаюсь!
– Хорошо, – кивнул Архипов.
Он вошел в часть, которая уже была полна народу, пришедшего своими ногами или приведенного под белые ручки, сел за свой стол и быстро набросал запрос о розыске. Потом стал описывать Машу нарочито казенным слогом. Закончив описание и передав его однорукому унтеру Прибылову, пошел в морг.
Доктор Зиновьев и Скопин стояли у дверей морга. Зиновьев курил папиросу, а Иван Федорович свою черную трубочку.
– Вы ко мне, Захар Борисович? – приветливо крикнул доктор. – Мы уже все подготовили – раздели, помыли, честь по чести! Вскрытие я пока не делал, впрочем, чего там вскрывать-то? И так причина смерти яснее ясного.
Архипов подошел, не глядя на Скопина. А тот смотрел спокойно, ни о чем не спрашивая. Грязные русые волосы падали ему на лоб, глаза были красные, невыспавшиеся.
– Покажете? – спросил Архипов.
– Конечно, – отозвался доктор. – Там такие ранения, что просто прелесть. Пойдемте.
Он бросил папиросу, раздавил ее носком сапога и приглашающе посторонился.
Морг при Сущевской части представлял собой две большие комнаты, располагавшиеся напротив друг друга. В конце коридора находился покатый спуск в холодный подвал, где хранились невостребованные тела. А рядом – крохотный кабинетик доктора.
– Налево, – предупредил доктор из-за спины Архипова. – Прямо рядом с дверью.
Захар поморщился, привыкая к запаху, вошел в комнату с низким потолком и двумя окнами.
– Вам свет включить или так разберетесь? – спросил доктор.
– Не надо. Все видно, – ответил Архипов, останавливаясь у обитого жестью стола, на котором лежал бритый. С другой стороны встал Зиновьев. Скопин же не стал входить в комнату, а привалился к косяку, не вынимая изо рта своей трубки.
– Итак, – начал рассказывать доктор. – Мы имеем две раны от колюще-режущего оружия. Одна перерубила шейные позвонки, а вторая вот тут – прошла сквозь ребра.
– Вижу, – сухо ответил Архипов.
– Я предполагаю, что сначала была нанесена рана около шеи. Вероятно, наш клиент нагнулся, и тут убийца нанес удар. Второй же удар был добивающим, чтобы умертвить наверняка.
– А почему не наоборот? – спросил Архипов.
Доктор оглянулся на Скопина.
– Если уж убил, так убил, – ответил тот. – Ударил в сердце? Тогда зачем бил еще и в спину?
Архипов пожал плечами. Скопин говорил правильные вещи, но Захар был все еще раздражен его поведением. Он вообще теперь принимал все, что говорил или делал Скопин, с крайним неудовольствием, даже если тот бы прав.
– Надеждин, – Иван Федорович указал трубкой на покойника, – был человеком сильным и опасным. Да и нож у него в кармане имелся. Вероятно, убийца понимал, что сильно рискует, сцепившись с ним в открытую. Поэтому подождал, пока тот нагнется – например, развязывая мешок с награбленным у Трегубова, и ударил в спину. А когда Надеждин упал, повернул его и нанес удар в сердце.
Архипов ничего не ответил, продолжая глядеть на широкую рану в груди мертвеца.
– Я исследовал поясок осаднения, – продолжил доктор. – Участок кожи вокруг раны. Если бы клинок был грязным или ржавым, остался бы след. Но, похоже, что оружие держали в чистоте. Я нашел только мелкие следы смазки. Теперь смотрите сюда.
Доктор вынул из кармана халата лупу и передал ее Архипову.
– Вот тут, в углу раны, мы видим косо отходящие надрывы кожи, так называемый «ласточкин хвост». Это результат незначительного поворота лезвия при его извлечении. Ну это вряд ли даст вам какие-то важные детали для размышлений.
– Хорошо отточенный, – подал голос Скопин со своего места. – Да, доктор?
– Так точно, – кивнул Зиновьев. – Я осмотрел хрящи в месте раны. Они разрезаны так, будто из масла.
– А форма клинка? – спросил Архипов.
– Это самое интересное, – отозвался Иван Федорович.
– Подайте мне спиртовку, Захар Борисович, она вон там, на подоконнике, – попросил Зиновьев. – А еще рядом чашка с воском.
Архипов принес требуемое. Доктор поставил спиртовку на тумбочку около стола, зажег ее, а сверху установил железную чашку с застывшим воском. В полном молчании присутствующие смотрели, как воск начал потихоньку плавиться.
– Та-а-ак, – сказал, наконец, доктор, надел плотную рукавицу и, сняв со спиртовки чашку, аккуратно начал лить воск в рану. – Надеюсь, он не пробил легкое, иначе ничего не получится. Я, в принципе, зондировал рану и не нашел никакого отверстия во внутренние органы, но мог и не заметить.
Скопин докурил трубку и вышел на улицу, чтобы выбить ее.
– Вы давно знаете Ивана Федоровича? – спросил Архипов.
– Давно! – ответил Зиновьев. – С Туркестана.
– И какой он человек?
Доктор пожал плечами:
– Он сильно изменился в последние годы. Впрочем, с его службой-то… Почему вы спрашиваете?
– Так…
– Он надежный, – сказал доктор, оканчивая свою работу. – Очень надежный человек. Но у него нет друзей. Не то чтобы они были ему не нужны… Он сам не допускает к себе близко. Казалось бы, мы знакомы так давно, через столько в свое время прошли…
– Вы обо мне? – спросил Скопин, который вернулся незаметно и снова занял свое место у двери.
Архипов сконфузился.
– О вас, о вас, Иван Федорович, – ничуть не смутившись, ухмыльнулся доктор. – Но не в профессиональном плане. Вы же пока живы! Перемываем ваши косточки пока только в переносном смысле.
– Это вы разослали словесный портрет Маши, Захар Борисович? – спросил Скопин. – Мне дежурный сказал.
– Я, – с вызовом ответил Архипов. – Она могла бы опознать убитого. Вы против?
– Отчего же? – спокойно ответил Иван Федорович. – Умно. Мне это не пришло в голову.
Архипов внутренне сжался от ярости. Он был уверен, что Скопин его оскорбил, посчитав, что молодой пристав воспользовался служебным положением в личных целях.
– Мне все равно, что вы думаете, – сказал он.
– Подождем еще минут пять, – вмешался Зиновьев. – Воск еще не застыл, как я полагаю.
Архипов отошел к окну и стал смотреть на пруд, лишь бы стоять подальше от следователя. «Прогнать бы его, чтобы под ногами не путался, – думал он. – Сколько еще ждать, пока таких Скопиных не погонят поганой метлой со службы?»
Иван Федорович чувствовал раздражение молодого пристава, но не оно сейчас его заботило. Вид раны в груди мертвеца вызвал в нем воспоминания, которые время от времени всплывали в его ночных кошмарах.
В полутемной громаде Кок-Сарая, Тамерланова дворца, на помосте лежал знаменитый Кок-Таш – большой плоский камень серого цвета, на котором сотни лет назад восседал старый хромой черт, покоривший половину Азии. Майор Штемпель устроил свой штаб в большой нише, слева через единственное окно, занавешенное теперь большим ковром, сквозь щелку проникал солнечный свет. Снаружи было невыносимо жарко, а тут Скопин сразу замерз. Маленький морщинистый Штемпель сидел за столом, перед ним лежала карта Самарканда и еще какие-то бумаги. Рядом стоял купец Косолапов, не решившийся уехать из города ввиду большого скопления разбойничьих шаек в окрестных степях. Они тихо переговаривались – Иван не мог разобрать, о чем – слова сливались в гулком эхе. Наконец майор махнул рукой в сторону, отсылая купца. Тот прошел мимо Скопина, сердитый, нахмуренный.
– Поручик, – позвал Штемпель, – подойдите сюда.
Он также был недоволен. Но не разговором с купцом, а тем поручением, которое собирался дать Скопину.
– Я буду разговаривать без экивоков, – сказал майор, когда Иван подошел к столу. – Положение наше – не ах! «Халатники» стягиваются к городу. Местные, из тех, что поумнее, уже предупредили меня – зреет заговор. Кауфман с основными силами ушел, у нас народу с гулькин нос. Если «халатники» набросятся на нас скопом, придется драться прямо тут. Городские стены мы не удержим. Цитадель дворца… Здесь они нас не возьмут, конечно, но, если Кауфман застрянет около Каты-Кургана, нам придется совсем худо. Еды хватит, но у нас много раненых и больных. Выдержат ли они такую осаду?
Скопин слушал молча. Он и сам знал, как обстоят дела.
Штемпель ладонями потер лицо.
– Я послал уже пятнадцать человек к Кауфману. В основном – местных охотников. Ни один не вернулся. И это бы еще ничего – мало ли, кто-то решил остаться при отряде генерала. Но мне также донесли, что все мои посыльные были перехвачены. Все – до единого! Кауфман идет к Каты-Кургану и не знает, что у нас тут творится.
– Я поеду, Фридрих Карлович, – сказал Скопин.
Штемпель кивнул.
– Даю вам двух казаков. Люди опытные. Один вообще – из Иканской сотни. Горемыкин Мирон. С ним еще поедет Фрол Жалейко. Места они знают. Поедете ночью, как стемнеет.
– Я могу один. Так незаметнее, – предложил Скопин.
Штемпель посмотрел на него серым усталым взглядом.
– Если за вами погонятся, казаки отвлекут. Главное, чтобы вы добрались до Кауфмана.
– А если они погибнут?
Майор не ответил.
– Хорошо, – сказал Скопин. – Два так два. Я должен буду передать донесение?
– Нет, – ответил Штемпель. – Никакого пакета я вам не дам. Да он и не нужен. Расскажете все сами. Вы не туземец, вы русский, вам никаких опознавательных знаков не нужно. Да и генерал вас знает.
– Что мне сейчас делать?
– Идите к казакам, вызовите тех, про кого я сказал. Сообщите им и готовьтесь.
– Есть!
– Можете идти.
Скопин повернулся и пошел к выходу из зала.
– Иван Федорович! – вдруг окликнул его майор.
Скопин повернулся. Штепмель сидел, сгорбившись в луче света, лившегося из высокого окошка под потолком зала, похожий на обезьянку в мундире.
– Вас, может быть, тоже перехватят.
Скопин сглотнул. Он совершенно не думал о такой возможности.
– И убьют, – продолжил майор. – Я хочу, чтобы вы знали: люди, оставшиеся здесь, рискуют своими жизнями не меньше вашего. Я говорю не о себе. Обо всех.
– Да… конечно, – сказал Скопин.
– Вы можете спасти их, если выполните задание. Или убить, если не выполните. Ваш плен или смерть означают плен или смерть всех наших людей в городе. Вам понятно?
– Да, Фридрих Карлович.
– Никакого героизма. Никаких попыток отбиться вместе, если на вас нападут. Я посылаю моих лучших людей на смерть, только чтобы вы выжили и спасли остальных. Вам это тоже понятно?
– Понятно, господин майор.
– Идите.
Скопин вышел из зала под палящие лучи солнца и надел кепи. У ворот сидел на камне купец Косолапов.
– Закончили? – спросил он.
– Да.
– Что, уезжаете?
Скопин посмотрел на него молча и пошел в сторону навеса, под которым стояли казачьи лошади.
– Ну-с, – сказал доктор Зиновьев, – извлекаем.
Он аккуратно потянул вверх застывший воск и извлек неправильной формы длинный треугольник со множеством «веточек».
– Ну, это лишнее, – Зиновьев аккуратно обламывал восковые «веточки». – Это у нас сосудики, а вот форма… Что скажете?
Архипов подошел и посмотрел на слепок.
– Странно. Не видел никогда такого клинка. Вы можете зарисовать его в натуральную величину?
– Могу, – ответил доктор Зиновьев. – Но только художественной картины от меня не ждите. Просто положу на бумагу и обведу карандашом.
– Хоть так, – отозвался молодой пристав.
Скопин тоже наклонился над восковым слепком.
– Это не финка. По размерам скорее похож на кинжал, но только необычный. Слишком широкий. Может, азиатский? – спросил он доктора.
– Это вы спросите у специалиста, – сказал Павел Семенович. – А я тоже пока теряюсь в догадках.
– Необычное оружие, – задумчиво пробормотал Скопин. – Это нам повезло. Искать проще.
– И где же найти такого специалиста? – спросил Архипов. – Есть идеи?
Доктор задумался.
– Я отлучусь в кабинет, – наконец сказал он. – Был у меня случай… Подождите здесь.
Зиновьев вышел, оставив Архипова наедине со Скопиным. Захар молчал, стараясь не смотреть на Ивана Федоровича. Скопин первым нарушил эту затянувшуюся паузу.
– Вы что-то имеете против меня, Захар Борисович? Лучше вам сейчас объясниться.
– Зачем? – пожал плечами молодой пристав.
– Потому что мне неудобно. По своему статусу я имею право вами руководить. Будь вы простым туповатым служакой… Но вы, как и я, – армейский офицер. Вы, как и я, пришли на службу не просто так. Вы не рассказывали, но я чувствую. Вы неглупы, образованны в меру, в вас есть жизнь. Вы честны и, бьюсь об заклад, в жизни не брали ни одной взятки. Как и я. Поэтому я хочу от вас сотрудничества, а не простого подчинения.
Архипов зло посмотрел на своего визави.
– Я вполне понимаю, что такое субординация, милостивый государь. Если вы требуете от меня…
– Я от вас не требую! – перебил Захара Скопин. – Я вас прошу.
– Зачем? – повторил Архипов. – Зачем? Доктор говорит, что друзей у вас нет, а теперь вы ищете моей дружбы. С чего это вдруг?
Скопин грустно ухмыльнулся.
– Вы не понимаете. Речь идет вовсе не о дружбе. Я объяснюсь…
Но договорить ему не дал доктор Зиновьев, вошедший с тетрадью в руке.
– Вот, – сказал он. – Леонид Андреевич Сбежин. Доцент кафедры географии университета. Год назад я консультировался у него по поводу одного клинка, которым была убита торговка пирогами на Самотёке. Испанская наваха, представьте себе! Матрос привез из плавания. Торговка так себе – старая, толстая. А умерла, как Кармен! Живет Сбежин неподалеку, на Тихвинской, преподает не только в университете, есть у него часы и в Екатерининском училище. Прекрасные знания об экзотическом оружии, небольшая коллекция. Попробуйте съездить к нему. Рисунок я вам предоставлю через четверть часа.
– Принесите прямо ко мне, – быстро сказал Архипов.
Он вышел из морга и пошел в здание части. Разговор со Скопиным вызвал неприятное ощущение. Возможно, Иван Федорович догадывался, что его время уходит, и поэтому пытался подлизаться к более молодому и перспективному коллеге, надеясь в будущем получить пользу от таких отношений. Что он еще придумает? Позовет пить водку? Попытается рассказать историю своей жизни?
В конце концов, сам-то он не так уж и зависел от Скопина, который, хотя и имел право приказывать полиции, тем не менее проходил по судейскому департаменту, а не по Министерству внутренних дел. И, наверное, был какой-нибудь способ избегать его назойливости.
В тот момент Архипов почувствовал даже подобие легкой жалости к Ивану Федоровичу, той жалости, что смешана с брезгливостью, когда мы подаем молодому безногому нищему в старой студенческой фуражке.
Впрочем, и Скопин в этот момент досадовал на себя из-за того, что был превратно понят. Несмотря на явную антипатию Архипова, он чувствовал в нем человека таких же интересов, думающего, остроглазого и неравнодушного. Нечасто Ивану Федоровичу приходилось встречать в своей жизни подобных людей, оттого он сразу взял с Архиповым дружеский, как ему представлялось, тон, открыто рассказывая ход своих мыслей, чего обычно не делал. Но, увы, пристав был слишком еще молод и позволял страстям сбивать себя с толку. Скопин вздохнул.
– Вот так, – сказал он, обращаясь к мертвецу. – Такие дела, брат Нежданов.
Когда доктор закончил с рисунком, Иван Федорович взял у него плотный лист бумаги и сказал, что сам отвезет его к Архипову.
– Вызовите экипаж, господин пристав, – попросил Скопин, не отдавая рисунка. – Я поеду к господину Сбежину.
– Вы? – удивился Захар Борисович.
Скопин посмотрел на него ничего не выражающим взглядом:
– Вы тоже желаете?
– Да.
– Хорошо. Поедем вместе.
Всю дорогу Скопин молчал, глядя в окно полицейской кареты. Архипов ждал, что следователь снова попытается продолжить разговор, начатый в морге, и мысленно составлял ответ – то ироничный, оскорбительный, то вежливо-холодный. Но Иван Федорович никаких попыток вернуться к тому разговору не делал. Наконец, Архипов не выдержал:
– Вы что-то хотели мне объяснить.
Скопин повернул к нему голову:
– О чем вы?
– Там, в морге… – ответил Архипов.
– Больше не хочу, – сказал Скопин.
– Да? – растерялся Захар.
Но Иван Федорович просто отвернулся к окну.
Так они доехали до дома, в котором жил Сбежин. Это было старое трехэтажное здание постройки начала века, с аркой для экипажей и телег. Доцент обитал в квартире на первом этаже, сразу слева от парадной лестницы, но сколько Скопин ни стучал в дверь, ответа ему не было. Наконец снизу вошел дворник и сообщил, что Леонид Андреевич уехал, а в квартире сейчас нет прислуги, поэтому никто не ответит.
На улице Скопин попрощался с Архиповым.
– Сегодня я собираюсь в одно место… Попробую найти второго грабителя по адресу, который вы нашли на теле Надеждина.
– Лучше я сам, – ответил Архипов.
– Отставить! – скомандовал Скопин. – Вы не знаете той местности и жителей. Вы можете только напортить. Ждите меня в части. Надеюсь, та девушка отыщется. Если нет, я попробую найти ее другими способами. Всего хорошего.
Он развернулся и пошел в сторону своего Лазаревского переулка, оставив Архипова в полном замешательстве. Тот не мог понять причины столь резкого превращения Ивана Федоровича – его поведение теперь было совершенно не похоже на прежнее.
«Может быть, он сам понял, что я не собираюсь приближать его к себе? – подумал Захар Борисович. – Может, он обиделся? Как бы не стал мне теперь мстить».