Глава 4
Как фашизм убил кофейни
Гипсовая повязка английского футбола
Герберт Чепмен был одним человеком, который принял одно решение в ответ на одну специфичную проблему. Английский футбол следовал за ним в своем развитии, так как все видели, что его метод работает.
Но появление схемы с тремя защитниками не означало появления поколения английских тактиков. «К сожалению, – писал Вилли Майзль, – гипсовая повязка зафиксировала английский футбол, и никакой профессор футбола не смог разбить ее и придать игре иную форму».
В любом случае, многие до сих пор делали вид, что никаких тактических изменений не произошло и священная пирамида осталась на своем месте. Когда ФА ввели обязательные номера на футболках в 1939 году, они предписали нумеровать футболки следующим образом: правый защитник должен был быть номером 2, левый защитник – номером 3, правый хав – 4, центрхав – 5, левый хав – 6, правый вингер – 7, правый инсайд – 8, центрфорвард – 9, левый инсайд – 10 и левый вингер – 11. Подразумевалось, что 2–3–5 оставалась универсальной схемой или как минимум схемой, на которой базировались все остальные. Вот почему команды, использующие «дубль-вэ-эм», выстраивались в следующем порядке: 2, 5, 3; 4, 6; 8, 10; 7, 9, 11, и вот, кстати, почему термин «центрхав» в Англии столь неожиданно синонимичен «центрбэку», центральному защитнику.
Газеты, кстати, точно так же проигнорировали изменившуюся действительность, продолжая печатать составы команд так, будто до шестидесятых годов все в Англии играли только 2–3–5. Даже когда «Челси» в 1954 году, играя с будапештским клубом «МТК», попытались учесть все тактические нюансы, которые стали ясно видны после поражения англичан от венгров год назад, газеты напечатали правильную расстановку венгров, но по-прежнему упорно рисовали свою собственную «дубль-вэ-эм» как 2–3–5.
Тренер «Донкастер Роверс», Питер Доэрти, наслаждался этой упрямой консервативностью англичан, заставляя своих игроков меняться футболками (с номерами, не соответствующими позициям на поле), что изумляло соперников до глубины души.
Для того, чтобы важность тактики была полностью осознана, футбол должен был стать игрой такого социального класса, который бы инстинктивно стремился все разобрать на кусочки и выстроить стройные теории, что было необходимо для абстрактного планирования и реагирования на происходящее на поле. И уж, конечно, это должно было произойти там, где к интеллектуалам не относились с таким недоверием, как в Великобритании. Случилось это в Центральной Европе в межвоенный период. То, что на поле показывали уругвайцы или аргентинцы, теоретизировалось австрийской и венгерской, по большей части еврейской, буржуазией. Современный путь понимания и обсуждения игры зарождался в кофейнях Вены.
Нумерация по принципу 2–3–5
Нумерация по принципу «дубль-вэ-эм» (Англия)
Хуго Майзль и австрийская «Вундертим»
Футбольный бум начался в Австрии в двадцатых годах прошлого века, когда в 1924 году была основана Футбольная лига, состоящая из двух дивизионов. В ноябре того же года «Neues Wiener Journal» спрашивал: «Где еще вы можете увидеть 40–50 000 зрителей, которые субботу за субботой, в жару и в дождь, битком заполняют все стадионы? Где еще большая часть населения настолько увлечена футболом, что вечером на улице почти у каждого встречного вы можете услышать все о результатах прошедшего тура и прогнозах на следующий?» Ответ был прост: лишь в Британии, но нигде больше на континенте.
Но в то время как британцы обсуждали футбол в пабах, в Австрии эти обсуждения шли в кофейнях. В Британии футбол зародился в публичных школах, но к тридцатым годам стал игрой рабочего класса; в Центральной же Европе это была игра англофилов из среднего класса, которую быстро подхватил рабочий люд, но не менее быстро за игру принялись и интеллектуалы.
Футбол в Центральной Европе – это также и урбанистический феномен, концентрировавшийся вокруг Вены, Будапешта и Праги. Это были те города, где культура кофеен была развита сильнее всего в мире.
В эпоху заката империи Габсбургов кофейня процветала, став таким общественным салоном, местом, где смешивались мужчины и женщины из всех социальных классов, но все же эта культура носила артистический оттенок, богемный характер. Люди читали здесь газеты, обсуждали почту, играли в карты и шахматы. Политики использовали кофейню для встреч и дебатов, а интеллигенция обсуждала все последние новости дня: искусство, литературу, театр, а в двадцатые годы – и футбол.
У каждого клуба была своя территория в стране кофеен, где встречались игроки, болельщики, функционеры и журналисты. Фаны «Аустрии» встречались в кафе «Парсифаль», фанаты «Рапида» – в «Холубе». Однако центром футбольной жизни в межвоенные годы было «Ринг Кафе». Ранее оно было полностью оккупировано фанатами крикета из числа англофилов, но к 1930 году превратилось в центр большого футбольного сообщества. Согласно статье в «Welt am Montag», после войны кафе стало «своеобразным революционным парламентом друзей и фанатов футбола; нельзя было говорить о превалировании фанатов одного клуба – здесь были представители всех клубов Вены».
Сейчас кафе «Парсифаль» носит имя своего нового владельца – «Cafe Hummel». Но футбол там все еще смотрят!
Влияние футбола на массовую культуру становится более ясным, если посмотреть на карьеру центрфорварда «Рапида» Йозефа Уридила. Он был родом с окраин Вены, из рабочего района, и его прямолинейный, откровенный стиль игры символизировал пролетарское происхождение клуба. Он стал первым футбольным героем кофеен, а в 1922 году – героем песни Германа Леопольди «Сегодня играет Уридил», которая была настолько успешной, что о нем узнали даже те, кто не увлекался футболом. Он начал участвовать в рекламе множества продуктов от мыла до фруктового сока, и в феврале 1924 выступил в дансинг-холле в качестве конферансье, а в кинотеатрах шел фильм «Pflicht imd Ehre», в котором Йозеф играл самого себя.
И это была та среда, в которую ворвалась «Вундертим» Хуго Майзля. Эта команда начала зарождаться в конце двадцатых годов, и несмотря на то, что стартовала не очень успешно, в итоге им не хватило всего одного очка до первого места в Центральной европейской лиге – тридцатимесячном турнире, в котором также участвовали Чехословакия, Венгрия, Италия и Швейцария. Проиграв трижды в четырех играх на старте, затем они разгромили венгров (5:1) и итальянцев (3:0). Однако публика в «Ринг Кафе» не была удовлетворена таким результатом и агитировала за вызов в сборную Маттиаса Синделара, талантливого и умного форварда венской «Аустрии», клуба, который был плотно связан с еврейской буржуазией.
Он был центрфорвардом нового типа, игроком столь изящного телосложения, что его прозвали «Бумажный человек». Вокруг него была аура невесомого таланта, такая легкая и изящная, что писатели сравнивали его талант со своим: прекрасное чувство времени и драмы, талант одновременно спонтанной и довольно тонкой работы. Фридрих Торберг писал в 1978 году: «Он был обладателем несметных богатств сюжетов и идей, и никто не мог предсказать, в какой манере он сыграет. У него не было никакой системы в игре, не говоря уже о каких-то шаблонах. У него была только… гениальность».
Хуго Майзль, впрочем, в нем сомневался. Синделар дебютировал в сборной в 1926 году в возрасте 23 лет, но Майзль хоть и считался представителем авангарда футбольной мысли, но в душе был консерватором. Все, что он делал в тактическом плане, – это ностальгическая попытка воссоздать игру «Рейнджерс» образца турне 1905 года: он настаивал на хитросплетениях комбинационной игры, отказывался от третьего защитника и считал, что центрфорвард должен быть мощным истуканом, кем-то вроде Уридила.
Оба, и Уридил, и Синделар, были из семей моравских иммигрантов, оба выросли в европейских трущобах, и оба стали очень знаменитыми (Синделар также сыграл самого себя в кино, а к своей зарплате футболиста получал прибавку за участие в рекламе наручных часов и молочных продуктов), но более между ними не было ничего общего. Опять же процитируем Торберга: «Их можно сравнивать только по популярности. В технике, изобретательности, умениях, в культурном плане они были похожи словно танк и вафля».
В итоге в 1931 году Майзль поддался давлению общественности и вернулся к Синделару. Эффект превзошел все ожидания, и 16 мая 1931 года Австрия уничтожила Шотландию (5:0). Спустя два с половиной года после того, как «волшебники с Уэмбли» разгромили родоначальников футбола, они сами были в подобной манере разбиты новыми «волшебниками». Впрочем, в составе сборной не было ни одного игрока «Селтика» или «Рейнджерс», на поле вышло семь дебютантов, Даниэль Лиддл в самом начале игры получил травму, а Колин Макнаб на поле был просто статистом после того, как получил серьезный удар по голове в конце первого тайма. Но «Daily Record» нисколько не сомневались в том, свидетелями чего они стали: «Полное превосходство! И нет никаких оправданий!» Лишь героическая игра вратаря Джона Джексона позволила избежать еще большего унижения.
Учитывая, что двумя днями ранее Англия была разгромлена в Париже французами со счетом 2:5, эта неделя стала переломным моментом, после которого уже невозможно было отрицать, что весь остальной мир догнал Британию в футбольном искусстве (что не мешало британским газетам и футбольным авторитетам продолжать настаивать на собственном превосходстве). Венская «Газета рабочих» прекрасно уловила настроение того времени: «Если даже мы и разочарованы тем, что не увидели идеальных шотландцев, какими мы их считали еще вчера, то мы увидели новых триумфаторов, талантливых носителей истинного мастерства. 11 футболистов, 11 профессионалов – конечно, есть в жизни вещи и поважнее, но это было настоящее признание венского эстетизма, воображения и страсти».
«Дунайский вихрь». Австрийский подход
Но для «Вундертим» это было только начало. Играя традиционную 2–3–5 с элегантным атакующим центрхавом Йозефом Шмистиком, но с необычным центрфорвардом, который придавал невероятную гибкость построения всей схемы, команду стали называть не иначе как «Дунайский вихрь». Австрия выиграла девять и свела вничью два из последующих одиннадцати матчей, забив 44 гола и победив в Центральной европейской лиге. Кофейни торжествовали – их подход оказался успешным, в основном благодаря Синделару, который в их слегка романтичных взглядах едва ли не был самим олицетворением кофеен. «Он играет в футбол так, как гроссмейстер играет в шахматы: с широкой мыслью, просчитанными передвижениями, постоянно выбирая лучший из имеющихся вариантов», – писал театральный критик Альфред Полгар в некрологе для «Pariser Tageszeitung» – статье, знаменитой тем, сколь много фундаментальных тем было в ней затронуто.
Галеано использовал аналогию с шахматами, чтобы описать новых уругвайцев двадцатых годов, позже то же самое сделал и Анатолий Зеленцов, рассказывая о киевском «Динамо» Валерия Лобановского. Влияние Хогана и его навязчивой идеи контроля мяча быстрыми короткими передачами оставалось более чем сильным, и Полгар писал об этом так: «Он был непревзойденным охотником за мячом, начинателем множества неожиданных контратак, неисчерпаемых тактических финтов, следовавших сразу же после настоящих атак, хитростей, которые вспышками мастерства оставляли соперника в дураках».
Что примечательно, он предвосхитил мысль, высказанную биологом-эволюционистом Стивеном Джей Гулдом – идею об «универсальности превосходства». «Я не отрицаю отличия в стиле и сущности спортивного и обычного превосходства, но мы, конечно, заблуждаемся, приписывая его только к какой-то природной интуиции… Великие спортсмены уже не могут быть успешными только благодаря подаркам природы их телу… И самой интересной характеристикой выдающихся спортивных результатов становится невозможность ментального регулирования основных требуемых умений – необходимое действие нужно проводить столь быстро, что нет никакой возможности принимать последовательные сознательные решения». «Судя по всему, у него были мозги в ногах, – писал Полгар о Синделаре, – и он вытворял замечательные, неожиданные вещи на бегу. Самая соль – в его ударах, которые он наносил, находясь спиной к воротам, это позволяло осознать все величие разыгрываемой им на поле пьесы».
После этого, в декабре 1932-го, «Вундертим» предстояла настоящая проверка на прочность – сборная Англии. Они уже не были сильнейшей сборной в мире, пожалуй, даже далеко не сильнейшей, но их по-прежнему очень уважали за влияние, которое британский футбол оказывал на весь мир. И они все еще были непобедимы в домашних матчах с иностранцами. Испанцы переиграли их в Мадриде в 1929 году, но два года спустя ощутили на себе всю мощь английской сборной и были разгромлены со счетом 7:1 на «Хайбери». Австрийцев же носили на руках после победы над шотландцами, но Майзль, вообще склонный к пессимизму, переживал по поводу предстоящей игры и решил обратиться за советом к своему старому другу и учителю – Джимми Хогану.
Разочаровавшись в Англии, Хоган в 1921 году переехал в Швейцарию, проведя три года на посту тренера сначала «Янг Бойз», а затем «Лозанны», после чего вернулся в Венгрию, в «МТК», который теперь назывался ФК «Венгрия». После этого он переехал в Германию, где работал советником Футбольной федерации и тренировал «Дрезден». Одним из его учеников был Гельмут Шон, позже ставший помощником Зеппа Хербергера в сборной ФРГ, выигравшей чемпионат мира в 1954 году, и лично приведший сборную к победе в 1974-м. Так что Хоган был своего рода миссионером, несшим техничный стиль футбола по Европе, за счет которого в дальнейшем Европа и должна будет превзойти Британию.
Его приняли с недоверием, и когда многие немецкие тренеры высказали свое недовольство по поводу того, что по-немецки он говорил плохо, Футбольная ассоциация Германии предложила ему самоутвердиться, выступая без переводчика. Началось все хуже некуда, Хоган случайно представил себя «профессором языкознания», а не учителем футбола, и обстановка накалилась. Он постарался объяснить важность мышления на футбольном поле, но был безжалостно высмеян, публика отвергала его попытки доказать, что это игра не только сильных телом, но и людей, умеющих действовать как команда. Хоган устроил десятиминутный перерыв и пропал. Когда он вернулся, то был одет в футболку «Болтона». Он снял обувь и носки и сказал аудитории: «75 % немецких игроков не умеют правильно обращаться с мячом», и мощно ударил с правой, направив мяч в деревянную панель, находящуюся в 15 метрах от него. Мяч отскочил к нему обратно, и он тут же, с лёта, нанес удар с левой, желая продемонстрировать важность развития умения бить с обеих ног. Панель развалилась на две части. После этого в течение месяца его лекции посетило более 5000 футболистов из Дрездена… В 1974 году, после его смерти, Ганс Пасслак, президент Немецкой футбольной федерации, написал его сыну Франку, что его отец был «создателем современного футбола в Германии».
Встревоженный политической ситуацией, Хоган покинул Германию и отправился в Париж, спрятав все свои сбережения в гольфы, дабы избежать их изъятия – в Германии существовало ограничение на вывоз валюты. В Париже он не смог справиться с командой звезд и вернулся в Лозанну, где, в свою очередь, не нашел понимания с президентом клуба, который считал, что игроков нужно штрафовать за каждый нереализованный момент. Когда пришло время предложения Майзля, Хоган был уже доведен до отчаяния.
Австрия, как никогда, нуждалась в нем или, по крайней мере, в ком-то, кто мог бы провести ревизию имеющихся в стране талантов. За две недели до встречи с Англией они проиграли сборной Вены, а Синделар был уже не в своей лучшей форме. Очевидно, главной проблемой стала нервная обстановка в сборной, кроме того, были проблемы с готовностью к матчу у Адольфа Фогля и Фридриха Гшвайдля. Вся Австрия была в предвкушении матча с родоначальниками футбола. Огромное количество болельщиков собралось на Хельденплац, слушая репортаж с матча через динамики на улицах, а Правительственный комитет финансов отменил заседание ради репортажа с матча.
«Вундертим» начали не очень удачно, и к 26-й минуте Англия вела уже два мяча – оба гола забил форвард «Блэкпула» Джимми Хэмпсон. Спустя шесть минут после начала второго тайма австрийцы, после комбинации Синделар – Шалль – Жичек, отыграли один мяч. Вальтер Науш после затяжной атаки попал в штангу, но англичане собрались, и Эрик Хаутон со штрафного отправил в их ворота третий мяч. Синделар после сумасшедшего прохода хладнокровно сократил отставание до 2:3, но тут же дальним ударом Сэм Крукс вновь увеличил разрыв в счете до двух мячей. Англичане были озадачены тем, что австрийцы оставляли игроков за линией мяча при его потере, те же вновь взяли игру в свои руки, поражая воображение шикарной комбинационной игрой. Но им не хватило уверенности в себе. Жичек после углового забил еще один мяч, до конца игры оставалось пять минут, вот только было уже слишком поздно. Они проиграли со счетом 3:4, но их действия на поле поразили англичан. «Откровение» – так назвали их игру журналисты «Daily Mail», а «Times» присудил австрийцам «моральную победу» и в восторженных тонах написал об их игре в пас.
Два года спустя сборная Австрии играла с «Арсеналом» на «Хайбери», хотя они и вынуждены были называться «Сборная Вены», так как матчи между национальными сборными и клубами были запрещены ФИФА. Они проиграли со счетом 2:4, что побудило Роланда Аллена написать в «Evening Standard»: «Это выглядело прекрасно, и это было прекрасно: когда австрийцы научатся конвертировать свою мудрость на футбольном поле в голы, когда они освоят науку победы в матче так же хорошо, как они приручили футбол, они заставят всех присесть и поучиться у них». Выводы были налицо, но никто в Англии не удосужился к ним прислушаться.
Вместо этого те два матча были восприняты как доказательство стереотипа о том, что континентальные команды имеют серьезные проблемы с завершением атак. В отношении австрийцев это утверждение было справедливым, но никто не замечал их талант в контроле мяча, и даже привычно идеализировавший Англию Майзль не пытался никого в этом разубедить. «Для нас, для Центральной Европы, атакующая игра британских команд с эстетической точки зрения выглядит малопривлекательной. Такой подход возлагает всю ответственность за голы на центрфорварда и вингеров, в то время как инсайды больше играют как хавбеки, поддерживая атаку… У нас в Центральной Европе центрфорвард – лидер команды благодаря своему техническому превосходству и тактической грамотности, в то время как в Англии его активность ограничивается использованием ошибок обороны соперника».
Впрочем, он хвалил тот темп, который поддерживали британцы в игре, признавая, что это «смутило и дезориентировало» его игроков. «Недостатки аккуратности своей игры в пас верхом англичане компенсировали уникальной мощью и скоростью своего нападения». Итак, фронт был открыт: мощная, быстрая и несгибаемая Англия против техничной, упорной и не такой бойцовской Европы.
Наконец-таки Австрия добилась желанной победы над Англией в Вене в мае 1936 года. Когда перед матчем Майзль показал состав Хогану, англичанин усомнился в выносливости форвардов-инсайдов, на что Майзль ответил, что рассчитывает на быстрый гол в первые двадцать минут и на защиту добытого преимущества в оставшееся время. И он оказался прав. Синделар раз за разом уводил центрхава Джона Бакера за собой и был словно предвестником Нандора Хидегкути, 17 лет спустя повторявшего тот же маневр. Совсем скоро англичанам дважды пришлось достать мяч из сетки своих ворот. Джордж Кемселл отыграл один гол в самом начале второго тайма, но, несмотря на нервное буйство Майзля на бровке, преимущество австрийцев было очевидным. Джек Крэйстон признал: «Мы не знали, что делать. И были возбуждены до отвращения». Когда маниакальная страсть становилась важнее преимущества на поле, британские команды всегда терпели неудачу.
Впрочем, после этого «Вундертим» стала сдавать свои лидирующие позиции, уступая европейский футбольный трон Италии. В плане схемы итальянцы, в большей степени случайно, играли нечто среднее между «дубль-вэ-эм» англичан и дунайской «2–3–5», но особенными их делал национальный характер. «Технически гораздо менее подкованные, чем их европейские соперники, – писал Глэнвилл, – итальянцы компенсировали это неистовым напором и отличной физической готовностью игроков». Вера в единственную правду атлетизма вообще была сильна в то время, поскольку страной правили фашисты. Но это были и тенденции, заложенные Витторио Поццо, вечно лохматым мечтателем, ставшим гением итальянского футбола в период между войнами.
Витторио Поццо: чемпион мира с Италией 1934 и 1938
Поццо родился неподалеку от Турина в 1886 году и подавал большие надежды как бегун, выиграв забег на 400 метров на Студенческих играх в Пьемонте, однако стал футболистом после того, как его друг Джованни Гоччионе, который собирался играть за «Ювентус», высмеял его за то, что он «бегает как легковой автомобиль», и предложил ему попробовать побегать «с мячом перед ним». Не став выдающимся игроком, Поццо закончил Международную школу торговли в Цюрихе, где выучил английский, французский и немецкий, а затем продолжил обучение в Лондоне. Устав от сообщества эмигрантов в столице, перебрался на север, в Брэдфорд, где благодаря влиянию отца устроился на стажировку по производству шерсти. Англия и футбол неожиданно завладели им. Он стал так решительно настроен понять свой новый дом, что, будучи католиком, начал посещать англиканские церковные мессы. Вскоре его жизнь стала напоминать обычную жизнь простого англичанина: церковь по воскресеньям, пять рабочих дней, футбол в субботу. Родители звали его обратно, чтобы помочь брату управиться с его инженерной фирмой, но он отказался. Отец прекратил его содержание, но Поццо все равно остался в Англии, сводя концы с концами благодаря преподаванию языков.
«Манчестер Юнайтед» стал любимой командой Поццо, в основном благодаря легендарной тройке полузащитников: Дика Дакворта, Чарли Робертса и Алекса Белла. У него вошло в привычку отираться возле выхода для игроков на «Олд Траффорд» после матчей, и как-то раз, набравшись смелости, он подошел к Робертсу и сказал, что восхищается им и что был бы рад возможности поговорить с ним об игре. Это стало началом долгой дружбы, благодаря которой появился стиль Поццо, который будет использовать сборная Италии под его руководством двадцать лет спустя. Он питал отвращение к игре с тремя защитниками и требовал от своего центрального полузащитника, по типу Робертса, чтобы тот был в состоянии отдавать длинные передачи на фланги. Это было положение, которое он почитал фундаментальным и которое привело его к тому, что он, вновь став тренером итальянской сборной, моментально убрал из команды Фульвио Бернардини, идола римских болельщиков, потому что он был скорее «курьером», а не «диспетчером».
Поццо наконец вернулся в Италию, чтобы посетить свадьбу своей сестры, после чего семья воспрепятствовала его возвращению в Англию. Вскоре он устроился на работу секретарем в Итальянскую футбольную федерацию, где его попросили отвезти сборную в Швецию на Олимпийские игры в 1912 году – так он стал руководить национальной командой в первый раз. Проиграв с минимальным счетом Финляндии и победив Швецию, итальянцы после были разгромлены Австрией со счетом 5:1. Поражение было разочаровывающим, хотя и ожидаемым, но значимым явилось то, что оно способствовало первой встрече Поццо с Майзлем. Они стали друзьями, оставшись конкурентами на всю оставшуюся жизнь.
Поццо ушел со своего поста после поражения от Австрии со счетом 1:3 в следующем декабре и возобновил свои поездки. Он был майором в Альпийском подразделении во время Первой мировой войны и второй раз был приглашен в сборную страны после поражения от Австрии со счетом 0:4 незадолго до Олимпийских игр 1924 года. Они многообещающе начали в Париже, победив Испанию и Люксембург, затем минимально проиграли Швейцарии, однако вскоре умерла жена Поццо, и он снова ушел. Пять лет работал управляющим в «Пирелли», проводя свободное время за прогулками со своей овчаркой в горах. Затем, в 1929-м, Итальянская федерация в третий раз позвала его к себе. На этот раз он посвятил ей двадцать лет, превратив Италию в лучшую команду Европы и, пожалуй, мира.
Когда Поццо впервые принял эту работу, он обнаружил чрезмерно раздутую лигу, состоящую из 64 клубов, некоторые из которых вышли из федерации, когда он попытался сформировать более подобающую форму для первого дивизиона. К его третьему пришествию уже была профессиональная лига, и фашистское правительство, признав полезность спорта в качестве инструмента пропаганды, охотно финансировало строительство новых стадионов и необходимой инфраструктуры. «За границей и в пределах страны, вне зависимости от того, занимаемся спортом или нет, мы, итальянцы… потрясены и все еще продолжаем испытывать радость, лицезрея этих безупречных атлетов, которые сокрушили многих достойных соперников, – какой пример всепобеждающего марша итальянцев Муссолини», – писал в «Lo Sport Fascista» после триумфа итальянцев на чемпионате мира 1938 года Лондо Ферретти, офицер Муссолини по связям с прессой.
Уровень вовлеченности Поццо в фашистскую идеологию остается неясным. Его связь с Муссолини привела к тому, что со всем, что с ним связано, остерегались иметь дело в пятидесятые и шестидесятые годы, и также означала, что «Стадио делле Альпи», стадион, построенный сразу за окрестностями Турина для чемпионата мира 1990 года, не будет назван в его честь. Позже, в девяностые, появились доказательства, заставляющие предположить, что он сотрудничал с антифашистским Сопротивлением, доставляя еду партизанам поблизости Бьеллы и помогая бежать узникам войны со стороны союзников.
Однако истинно то, что он сполна воспользовался господствующим милитаризмом, чтобы возвыситься и мотивировать свою команду. «Если тех, кто отбирает, больше одного, то это ведет к компромиссу, – говорил он, – и ни одна выдающаяся футбольная команда не была построена благодаря компромиссу». Он был проницательным манипулятором, разработавшим суровый авторитарный стиль обращения с игроками, часто являющимися идолами для своих болельщиков. Он, например, мог отсудить все тренировочные игры, и, если чувствовал, что игрок не отдал пас товарищу по команде из-за какой-то личной неприязни, он просто выгонял его с поля. Если он брал двух игроков, которые были известны тем, что не ладят друг с другом, он заставлял их жить в одной комнате. Это был его национализм, однако он был весьма противоречив. Приведем лишь один пример случая на пути в Будапешт на товарищескую игру с венграми, которую итальянцы выиграли со счетом 5:0. Он повел своих игроков посетить поля сражений Первой мировой в Ославии и Горизии, остановившись возле огромного кладбища в Редупиглиа. «Я сказал им, что это хорошо, раз печальное и ужасное зрелище глубоко впечатлило их: как бы мы ни переживали по этому поводу, это ничто по сравнению с гибелью людей, расставшихся здесь с жизнью на окружающих холмах», – написал он в своей автобиографии. В другие времена он, может, промаршировал бы во главе своих игроков, распевая «Иль Пьяве».
Несмотря на все это, Поццо был в достаточной степени англофилом, чтобы, с ностальгией оглядываясь назад, вспоминать о золотом веке честной игры, разрушаемой вредоносными эффектами премиальных за победу, которые вскоре стали характерной чертой национального чемпионата. «Это – победа любой ценой, – говорит он. – Это – мучительная зависть по отношению к сопернику, преобладание результата над игрой до самого окончания чемпионата». Он склонялся к схеме, подобной классической 2–3–5, но ему недоставало центрального полузащитника, достаточно мобильного и творческого, чтобы задействовать эту схему на все сто. Поццо обратил свой взор на Луисито Монти, игравшего за Аргентину на чемпионате мира 1930 года. Он перешел в «Ювентус» в 1931-м и стал одним из ориунди, южноамериканских игроков, которые, благодаря своим итальянским корням, могли быть задействованы в выступлениях за сборную Италии. Монти было почти тридцать, когда его подписали, он страдал от избыточного веса и даже после месяца индивидуальных тренировок ему все еще не хватало скорости. Однако он был весьма вынослив и известен как «добле анко» («двухфланговый») за свою способность покрывать значительную дистанцию на поле. Поццо, возможно, находящийся под влиянием схемы, которая уже почти прижилась в «Ювентусе», использовал его в центре поля – не совсем Чарли Робертс, но и не Герби Робертс. Он отходил назад, когда другая команда владела мячом, и опекал центрального нападающего соперника, но выдвигался вперед и становился частью атакующей оси, когда мяч был у его команды. Хотя он и не был третьим защитником – Глэнвил в действительности говорит, что только в 1939-м, после выхода в свет статьи Бернардини, написанной им после ничейной игры команды Поццо с англичанами (2:2), проходившей в Милане, состоялось полноценное одобрение внедрения схемы W-M (система, как называл ее Поццо, в пику традиционному методо) в Италии – Монти играл глубже, чем традиционный центральный полузащитник, а два центральных нападающих оттягивались назад, чтобы помочь крайним атакующим полузащитникам. Таким образом, схема превращалась в 2–3–2–3, W-W. В то время это казалось, как писал журналист Марио Заппа в «La Gazzetta dello Sport», «моделью игры, которая является синтезом лучших элементов всех самых значимых систем».
Форма – это одно, а стиль – совсем другое, и Поццо, несмотря на все свои беспокойства, был, по существу дела, прагматиком. То, что у него была технически подготовленная команда, не подлежало сомнению, что они доказали, перед тем как Монти появился в сборной, выиграв у шотландцев 3:0 в 1931 году. «Они быстры, – писала «Corriere della Sera» о несчастных туристах, – атлетично подготовлены и кажутся весьма уверенными в ударах и игре головой, но в классическом варианте игры с передачами низом они выглядят как новички». Это было бы достаточно суровой критикой для любой команды, но для игроков, выросших в условиях прекрасных традиций искусных запутанных комбинаций, это звучало как проклятие.
Тогда великий центральный нападающий Джузеппе Меацца, который дебютировал в 1930-м, регулярно сравнивался с тореадором, в то время как популярная песня того времени утверждала, что «он забивал в ритме фокстрота». Тот натиск и чувство юмора, однако, скоро исчезли. Меацца оставался элегантным нападающим, и, хотя не было сомнений в мастерстве таких футболистов, как Сильвио Пиола, Раймундо Орси и Джино Колаусси, на первый план выходили физическая мощь и бойцовские качества. «На десятом году эпохи фашизма, – гласила статья в «Lo Stadia» в 1932 году, – молодежь созрела для сражения, и для борьбы, и непосредственно для игры; храбрость, выдержка, гладиаторская гордость – вот те избранные чувства, которые нельзя отбросить».
Поццо также был одним из первых, кто применил персональную опеку: знак того, что футбол стал не просто игрой команды, которая играет в собственном стиле, – теперь она еще и препятствовала сопернику делать то же самое. В товарищеском матче против испанцев в Бильбао в 1931-м, например, Ренато Чезарини опекал Игнасио Агирресабалу исходя из следующих соображений: «Если смогу отрезать «голову», думающую за одиннадцать оппонентов, вся система рухнет».
Это вызвало озабоченность среди сторонников чистоты игры, но действительно всерьез задавать вопросы по поводу этичного поведения Италии под руководством Поццо следовало после чемпионата мира 1934 года. Сыграв годом ранее вничью 1:1 с Англией, которая упорно продолжала свою изоляционную политику, Италия, выступая дома, тоже должна была числиться среди фаворитов. Особенно учитывая, что «Вундертим» миновала свой пик. Пессимизм Майзля казался обоснованным, когда он жаловался на отсутствие Рудольфа Хидена, основного вратаря, и игроков, истощенных зарубежными турне в своих клубах, однако он также утверждал, очевидно восприняв критику англичан о том, что его команде не хватает силы, что, если бы ему удалось позаимствовать у «Арсенала» его центрального нападающего Клиффа Бастина, они могли бы добиться победы.
Италия и Австрия, Поццо и Майзль, встретились в полуфинале, однако еще до этого турнир уже начал приобретать сомнительную репутацию. Австрия отнюдь не была такой уж невинной, оказавшись замешанной в драку в четвертьфинале против Венгрии, но именно ничья 1:1 между Италией и Испанией на этой же стадии турнира ознаменовала погружение мирового первенства в пучину насилия. Монти, со всем его мастерством, был достаточно подготовлен, чтобы не отказывать себе в различных грязных трюках. Рикардо Самора, испанский вратарь, так часто подвергался ударам, что был не в состоянии сыграть в переигровке на следующий день. Различные источники приводят противоречивые данные касательно того, три или четыре испанских игрока были вынуждены покинуть поле вследствие травм, но, как бы то ни было, расстроенная Испания выбыла из турнира после того, как удар головой Меаццы принес победу итальянцам (1:0).
Предвкушаемое столкновение стилей в полуфинале оказалось скверным фельетоном. Монти полностью выключил Синделара из игры, Австрия не нанесла ни одного удара по воротам в первые сорок минут игры, а Италия выиграла благодаря единственному голу – Меацца просто продрался сквозь сменщика Хидена, Питера Платцера, и Энрике Гуаита, еще один ориундо, просто затолкал мяч за линию ворот. Чехословакии, прошедшей Германию в другом полуфинале, выпала участь защитить честь дунайской школы. Порой им удавалось привести итальянцев в замешательство, и на семьдесят шестой минуте они вышли вперед благодаря голу Антонина Пуча. Франтишек Свобода попал в штангу, а Иржи Соботка упустил еще один прекрасный шанс за восемь минут до конца основного времени. Орси забил в конце матча причудливым крученым ударом мимо Франтишека Планички. Семь минут спустя после начала дополнительного времени хромающий Меацца отдал передачу справа, Гуаита продолжил комбинацию и Анджело Скьявио, позднее говоривший, что его вела «сила отчаяния», забил победный мяч. Италия Муссолини добыла столь желанную победу, но все-таки сила этого желания и методы, которые использовались для достижения этой цели, оставляют горький привкус. «В большинстве стран тот чемпионат мира назвали спортивным фиаско, – говорит бельгийский судья Джон Лангенус, – потому что, помимо желания победить, все другие спортивные соображения не принимались во внимание и потому, кроме всего прочего, что определенный настрой витал в воздухе на протяжении всего чемпионата».
Встреча с Англией в ноябре того же года – так называемая «Битва на Хайбери» – только подтвердила сложившееся впечатление, настолько грубо Италия отреагировала на то, что Монти сломал ногу, столкнувшись на второй минуте с Тедом Дрэйком. «В первые четверть часа игры мяча могло бы и не быть на поле, настолько заняты были итальянцы, – говорит Стэнли Мэтьюз. – Они были одержимы, ударяя все и всех, что двигалось». Англия воспользовалась их недисциплинированностью, поведя в счете 3:0, но после того, как Поццо в перерыве успокоил свою команду, они заиграли энергично во втором тайме, сократив счет в матче до 3:2.
За агрессией и цинизмом Италия скрывала бесспорный талант и защитила звание чемпионов мира в 1938 году, став, по мнению Поццо, его лучшей командой. И вновь акцент делался на защите. «Большой тайной итальянской сборной была их способность атаковать, используя наименьшее количество игроков, не отвлекая полузащитников от их оборонительных функций», – писал Заппа. Сборные Австрии и Германии были соединены в одну в то время, однако у команды, созданной из двух полуфиналистов предыдущего турнира, дела шли плохо, и уже в полуфинале эта сборная проиграла переигровку швейцарцам под руководством Карла Раппана. Чехословаки в четвертьфинале попали на бразильцев и отправились домой, а венгры дошли до финала, где предстояло выяснить, кто же лучше – Поццо или дунайская школа. Своим атлетизмом и скоростью Италия выставила вялой и старомодной концепцию игры Майзля, сыграв с Микеле Андреоло, очередным ориундо, заменившим в центре поля Монти, поставленного приглядывать за венгерским центральным нападающим Дьердем Саркози. Не обошлось и без причитаний: «Сколько еще мы будем играть в футбол так, будто занимаемся любовью или ждем автобус?» – спрашивала французская журналистка Жанна Эскенази. Впрочем, эти причитания быстро закончились.
Италия – Австрия (1:0), полуфинал Кубка мира, «Син-Сиро», Милан, 3 июня 1934 г.
Футбол в национал-социалистической Германии
Карьера Синделара близилась к своему завершению, Майзль старел, и дунайский стиль игры рано или поздно исчез бы и сам, однако политические события добили его окончательно. Вместе с аншлюсом пришел конец центральноевропейской еврейской интеллигенции, духу кофеен и смерть Синделара. Тридцатые продолжались, великий нападающий все больше отдалялся от национальной команды, однако позволил себе выступить в ее составе в так называемом «матче примирения» между сборной Остмарка и «Старой империей», который состоялся 3 апреля 1938 года.
Футбол в Германии был не так развит, как в Австрии, но он постоянно прогрессировал. Первым тренером сборной 1 июля 1926 года был назначен Отто Нерц, вначале использовавший систему «дубль-вэ-эм», но затем, через игру «Шальке 04», перенявший кое-что и от учения Хогана. «Шальке» демонстрировал удивительные результаты, достигнув девяти из десяти финалов чемпионата с 1933-го по 1942 год, выиграв при этом шесть из них. Под руководством их тренера-австрийца Густава Визера они отрабатывали тактику, ставшую известной как «der Kreisel», или «волчок». Если верить защитнику Гансу Борнеманну, то направление атаки задавал не тот игрок, который владел мячом, а тот, который выходил на свободное пространство.
«И только если больше никого не было в свободной зоне, ты мог наконец-то сделать пас и отправить мяч в сетку ворот», – говорил он. Хоган, может, восхищался бы их стилем, но навряд ли разделил бы их идеалы.
Такие случаи беспокоили Нерца, и он не стал вызывать в сборную прославленных оттянутых форвардов «Шальке»: Эрнста Куцорру и Фрица Шепана (на самом деле он вызвал Шепана для участия в чемпионате мира 1934 года, но заставил его играть на позиции центрального полузащитника). «Нерц, – пояснял Куцорра, – говорил, позволь мне пояснить свою позицию: ты хорош для «Шальке» и не более, меня не впечатляют все эти пасы и движения по футбольному полю. Если ты и Шепан играете вместе, то все заканчивается дриблингом и бесполезной суетой на поле».
Сборная Германии достигла полуфинала в Италии в 1934 году – такой успех позволял надеяться на возможное золото на домашней Олимпиаде в 1936-м. Вместо этого они позорно уступили норвежцам 0:2. Еще более усугубило горечь поражения для Нерца присутствие на матче Гитлера – к тому же, это был единственный матч, посещенный им.
Зепп Хербергер был ассистентом Нерца, позднее он возглавил сборную ФРГ и привел ее к победе на чемпионате мира 1954 года. Но в тот момент он не присутствовал на матче, а наблюдал за игрой Италии против Японии в другом четвертьфинале. О поражении Германии он узнал от одного из тренеров, известие застало его во время обеда, который состоял из пирога со свининой и кислой капусты. Он отреагировал достаточно бурно, отодвинул тарелку с едой и больше никогда не притрагивался к таким пирогам. После этого турнира он сменил Нерца на посту главного тренера сборной Германии и моментально внес изменения в тактику команды, переключившись, в большей степени, на дунайскую модель игры. Он вызвал в команду Адольфа Урбана и Руди Геллеша из «Шальке», а также перевел на позицию центрфорварда весьма пьющего Отто Шифлига, изначально игравшего на позиции оттянутого форварда в «Мангейме». В результате преобразований команда стала очень «гибкой», наиболее показателен был матч 16 мая 1937 года – в товарищеской игре немцы выиграли у Дании в Бреслау (теперь это Вроцлав) со счетом 8:0. «Особенности игры Германии заставили говорить о «стиле роботов», что потом обросло легендами, – писал журналист Герд Крамер, – артистический футбол ликовал».
Однако они не были столь талантливы и артистичны, как австрийцы, и Остмарк (так называли Австрию после аншлюса) доминировал в «примиряющей игре». Хоть он и оброс мифами, факт остается фактом: Синделар в первом тайме не реализовал целую серию шансов для взятия ворот. Учитывая, как часто он губил моменты и терял мяч, а также степень удивления его современников такой игре, провоцировавшей мысли о том, что он подыгрывал Германии, высказывались предположения, что был отдан приказ не забивать мячи, умышленно нанося удары мимо ворот. В конечном счете, в середине второго тайма он все же забил гол, а его друг Карл Сеста удвоил преимущество ударом со штрафного, – он танцевал, празднуя забитый мяч, перед вип-ложей, переполненной высокопоставленными нацистами.
Впоследствии Синделар, который никогда не делал секрета из своих социал-демократических убеждений, неоднократно отказывался играть за объединенную сборную Германии под руководством Зеппа Хербергера. В августе он купил кафе у Леопольда Дрилла, который, будучи евреем, по новому законодательству, был вынужден продать свою собственность за 20 000 немецких марок – что было вполне справедливой ценой или же оскорбительно низкой, все зависит от вашей точки зрения, – и подвергся преследованиям властей за нежелание вывешивать нацистские плакаты. Впрочем, мнение о том, что Синделар был диссидентом, высказывая свои мысли, является преувеличением его оппозиционности.
Утром 23 января 1939 года его друг Густав Гартман в поисках Синделара взломал дверь в его квартиру, которая была расположена на улице Аннагассе. Густав нашел его обнаженным и мертвым, рядом с находившейся без сознания девушкой, Камиллой Кастиньолой, с которой Синделар познакомился десять дней назад. Она скончалась позже в госпитале по той же причине, что и Синделар, – отравление угарным газом из-за неисправного отопления.
Во всяком случае, таков был официальный вердикт полиции после двухдневного расследования обстоятельств его гибели. Публичные слушания, тем не менее, не закончились каким-либо заключением после шести месяцев и позже были закрыты нацистскими властями. В документальном фильме, снятом Би-би-си в 2003 году, Эгон Улбрич, друг Синделара, заявлял, что местные официальные лица были подкуплены и поэтому признали его смерть несчастным случаем, что гарантировало финансирование похорон государством. Однако были приведены и другие трактовки тех событий. В австрийской газете «Kronen Zeitung» от 25 января было опубликовано следующее сообщение: «Все указывает на то, что этот великий человек стал жертвой убийства, его отравили». В своей книге «Баллады о смерти футболиста» Торберг предположил самоубийство и объяснил мотив тем, что он не находил «свое место» в «новом порядке». Позднее появились предположения, что Синделар, или Кастиньола, или же оба они были евреями. Основание так полагать есть – Синделар играл за венскую «Аустрию», команду, которая считалась клубом еврейских буржуа, к тому же он родился в Моравии, именно оттуда многие евреи эмигрировали в столицу. С другой стороны, его семья была католической. Кастиньола, возможно, была еврейкой по происхождению, несмотря на итальянское подданство, однако сумела хорошо скрыть этот факт, поскольку стала совладельцем бара за неделю до смерти. Наибольшее доверие вызывает факт жалобы несколькими днями ранее жильцов того же дома, что один из дымоходов в доме был неисправен. Доступные доказательства свидетельствуют в пользу того, что смерть Синделара была несчастным случаем, и все же чувство, что герой не может так погибнуть, превалирует. Что же еще может быть более символичным, по крайней мере, для романтико-либеральной ментальности, с точки зрения аншлюса Австрии, как не великий атлет, драгоценность венского общества, который был отравлен газом вместе с еврейской девушкой? «Добрые дела Синделара славят город, чьим сыном и гордостью он был до самой смерти, – такие слова написал Полгар в его некрологе. – Он был столь сильно вовлечен во все эти события, что его смерть была неизбежна. Все доказательства указывают на суицид и верность своей родине. Для него жить и играть в футбол в растоптанном, сломанном и униженном городе означало изменить Вене и самому себе… Но как кто-то может так играть в футбол? И продолжать жить, когда жизнь без футбола – ничто?»
До самого конца история о футболе и кафе оставалась героической и одновременно романтичной.