Глава третья
Мужчины – они вроде автобусов
Понедельник, 26 июня
18.00. Студия передачи «Удивись, Британия!».
– Наплюй, – выдала Миранда.
Как всегда безупречная, она сидела в кресле ведущего, в окружении камер и гигантских экранов, в то время как я ОСУЩЕСТВЛЯЛА ОБЩИЙ КОНТРОЛЬ с галереи. Мы общались через наушник.
– Тридцать секунд до эфира, – объявил Джулиан, администратор.
– В голове не укладывается, – зашептала я. – Он взял и ушел просто потому, что ему взбрело, будто мне нужны отношения и дети. Наверно, у меня это все на лице написано.
– Не болтай ерунды, – отрезала Миранда.
Звукооператор прицепил к ее лацкану микрофон.
– ДЕСЯТЬ, девять, восемь, семь, – начал считать Джулиан.
– У нас тут «Удивись, Британия!», а ни разу не Викторианская эпоха, – продолжала Миранда. – Ты перепихнулась с бывшим. В чем криминал?
Проклятье! Миранда, сама того не ведая, сообщила о моем поступке всей студии, а заодно и всей Британии. И добавила:
– Чтоб ты знала: секс с бывшими вообще в счет не идет.
– Извините, проворонил. Мы в эфире, – сообщил Джулиан.
БЛЯМС!
На экраны выплыла тема передачи, зазвучала, суля срочные новости, заставка. Можно подумать, сотрудники «Удивись, Британия!», подобно муравьям, тащат каждый свою сенсацию изо всех мировых щелей; на самом деле они слоняются по студии, обсуждая секс и ничего кроме секса.
– Злоупотребление алкоголем! – пискнула Миранда. Испугалась, быстро перешла на свой обычный вещательный тон: – Что это? Серьезная угроза для юных британок или просто старый добрый способ времяпровождения?
БЛЯМС.
Пошел видеорепортаж – толпа пьяных в стельку девчонок вываливается из паба.
– Как думаешь, все дело в моем возрасте? – прошептала я Миранде в наушник.
– Нет, конечно. Просто он – эмоциональный тормоз! – объявила Миранда – снова на всю страну. – А сейчас сэр Энтони Хопкинс…
– …превзойдет себя, – прошипела я, спохватившись, Миранде в наушник.
– Превзойдет себя! – Миранда сверкнула улыбкой на пустое кресло, где должен был сидеть Энтони Хопкинс.
– Явив нам весь спектр актерских эмоций, – отчаянно засуфлировала я.
– Явив нам ВЕСЬ СПЕКТР актерских эмоций, – выдала на камеру Миранда.
БЛЯМС.
– И наконец: откуда берутся геи? Новейшие исследования доказывают, что сексуальная ориентация формируется еще в утробе матери.
– Точнее, в какой момент жизни мужчина становится патологическим запудривателем мозгов? – поправила Миранда, откидываясь на спинку кресла в ложной уверенности, что клип уже идет.
– Бриджит! Миранда!
В студию ворвался Ричард Финч – мой босс.
– Я же просил не болтать о своем о девичьем между заставками! Что у вас тут за бардак? Где Энтони Хопкинс?
И правда – где?
Я напряглась. Новостному клипу оставались считаные секунды.
– Добудьте мне Энтони Хопкинса! – зашипела я Джулиану в наушники.
– Встречайте! – бодро заговорила Миранда. – С корабля на бал, наш следующий гость…
– Тяни время, Миранда!
Энтони Хопкинс, седой, в костюме, неуверенно озираясь, шел по студии. С наушника Миранды я переключилась на наушник Джулиана:
– Джулиан, Хопкинс уже здесь. Камеру влево, в смысле, вправо. Короче, за кресло.
– Рыцарь Ее Величества, – тянула Миранда.
– Да подведите же его к креслу! Подведите Хопкинса к креслу! – шипела я тоном взбешенной альфа-самки, которую такси завезло не туда, куда надо.
– Наше национальное достояние… – из последних сил импровизировала Миранда. – Наш плотоядный оскароносец…
Джулиан втолкнул Энтони Хопкинса в кресло, звукооператор на ходу прицепил микрофон к его лацкану.
– Да, да – национальное достояние, о чем я не устану повторять; актер, чье дарование прошло проверку эпохой, сэр Энтони…
В кресле сидел совсем не Энтони Хопкинс.
– Хопкинс! – выпалила Миранда, в упор глядя на незнакомца. – Скажите, сэр Энтони, образ Ганнибала Лектора мешал вам в дальнейшей карьере?
– Вообще-то я здесь, чтобы сообщить о вероятности наличия гена гомосексуальности, носителями которого являются женщины, – выдал гость.
Тем временем за Мирандиной спиной плотоядно, по-ганнибальски, кривил рот сэр Энтони Хопкинс.
После, не успела Миранда плюхнуться рядом со мной на диван в аппаратной и произнести: «Ну и кто здесь способен сваять мохито?», как Ричард Финч распахнул дверь, зыркнул на нас и объявил:
– Бриджит! Миранда! Это – Пери Кампос, наш новый сетевой контролер.
За Финчем маячила женская фигура на высоченных каблуках.
– А это, – продолжал Финч, – команда системных аналитиков, наблюдавшая сегодня за работой над шоу.
В дверь просунулось несколько голов.
– Этим же они будут заниматься в течение четырех недель с целью выявить сотрудников, подлежащих сокращению для оптимизации рабочего процесса, – заявила Пери Кампос.
Она выступила вперед и оказалась американкой – очень молодой, в дизайнерском прикиде и в окружении бородатых юношей с забранными в пучки длинными патлами.
– Я называю это сельскохозяйственным термином «обрезка», – продолжала Пери Кампос. – Очень удачное слово, по-моему. Так и хочется посмаковать.
19.00. Туалет на студии «Удивись, Британия!».
Меня скоро уволят. Мое место займет юноша с самурайской прической.
19.03. Секс мне больше не светит. Никогда. Вчера был прощальный сеанс.
19.04. Я уподобилась пародийной школьной учительнице – старой деве с набеленными щеками и жирным слоем алой помады; вечной «мисс»; инопланетному реликту. Да, Бриджит, ты теперь такая, и нечего обольщаться. Боже! Телефон!..
19.10. Звонил Том.
– Дорогая, ты на презентацию Арчера Биро идти думаешь? Когда появишься?
Мысль лихорадочно заработала.
– Бриджит! БРИДЖИТ!
– Нет, – произнесла я зловещим тоном. – Никаких Арчеров. Никаких Биро.
– Дорогая, ради всего святого! Неужели ты после Марка Дарси до сих пор не очухалась? Ты ведь у нас богиня любви; ты же энергию излучаешь, как Солнце. А он кто? Снобское снобище, серийный двоеженец и отрыжка публичной школы. Ждем тебя в полвосьмого в «Скайбаре». Тебе надо оторваться по полной, детка.
20.00. Бальный зал в «Бэнксайде», Южный Лондон.
Во время забега вверх по лестнице – потому что мы катастрофически опаздывали – Шэззер еще переваривала стычку возле входа. У нее это выражалось в шипении «Ублюююдки!». Просто Тома не было в списке приглашенных, о чем нам сообщили юные секьюрити в черных костюмах. Шэззер пришлось объяснять им, что отсутствие Тома в списке объясняется дремучей ГОМОФОБИЕЙ устроителей презентации, каковую гомофобию, уж конечно, осудят все до единого СМИ, и так далее в том же духе. Юные охранники сдрейфили и пропустили нас всех, а Шэззер направила негодование в иное русло.
– Нет, ну не урод? Сначала трахнул тебя после крестин, а потом СВАЛИЛ! Я давно говорю, что он просто распутный, эмоционально зажатый, пьяный…
– С нездоровой зависимостью, – вставил Том (он у нас теперь – только не смейтесь – психотерапевт).
– Самодовольный тупой ублюдок! – провозгласила Шэззер прямо в физиономии целой толпы представителей окололитературных лондонских кругов, вооруженных бокалами и пластиковыми пиалами с неподлежащим опознанию содержимым. На сцене уже выстроились в ряд авторши-номинантки. Национальности – на любой вкус, наряды – тоже. Присутствовали и хиджаб, и гватемальское платье расцветки «пожар в джунглях», и полноценная паранджа.
– Попрошу внимания!
Задние ряды литераторов дрогнули, раздались, и к сцене прошествовала госпожа президент в ослепительном, будто для церемонии вручения «Оскара», платье.
– Леди и – не забыть бы – джентльмены! – проговорила она уже в микрофон. Выждала, не хихикнет ли кто. Продолжила: – Я рада приветствовать вас на вручении почти юбилейной, пятнадцатой с момента основания премии Арчера Биро за лучшую женскую прозу. Наша премия была учреждена главным образом для искоренения унизительного термина «чиклит»…
– Все дело в моем возрасте, – прошептала я.
– Но также наша премия была учреждена и для продвижения серьезной, вдохновляющей…
Я почти прижалась к Шэззер и продолжила ей на ухо:
– В общем, со мной больше никто и никогда не займется сексом. Никогда, понимаешь?
– Мощной, как горный поток…
– Не пори чушь, – сказала Шэззер.
– Которому воистину подобна женская интуиция; пропитанной духом женского императива…
– Да ты уже сегодня какого-нибудь красавчика подцепишь, – сказала Шэззер.
– Леди, нельзя ли потише! – прошипел Чон Чхан, под шумок опустошавший бокалы.
– Извиняюсь, – шепнула я – и тут чья-то ладонь легла на мою задницу. В первое мгновение я застыла. Затем повела глазами вбок. От меня к сцене удалялась знакомая фигура.
– И сейчас я с удовольствием передаю слово человеку, всем нам знакомому по телепередачам; бывшему президенту «Пергеймон пресс» и, по слухам, начинающему романисту ДЭНИЕЛУ КЛИВЕРУ!
Боже!
– Каким ветром его занесло? – спросил Том. – Я думал, он в Трансильвании, наслаждается жизнью с тамошней Белоснежкой.
– Леди и джентльмены! Многоуважаемые члены комитета Арчера Биро! – начал Дэниел, весь из себя загорелый и лучащийся успехом, как политик после «пластики». – Для меня неслыханная честь стоять на этой сцене, среди столь восхитительных финалисток. Я чувствую себя словно на конкурсе «Альтернативная мисс мира».
Я ждала возмущенного рева, но послышался, напротив, одобрительный ропот.
– Нестандартный парень, – заключила Пэт Баркер, морща нос.
– Честное слово, – продолжал Дэниел, – я с огромным нетерпением жду выхода в купальниках.
Аудитория отреагировала гомерическим хохотом.
– Признаюсь по секрету – мне больше времени понадобилось, чтобы научиться выговаривать имена наших финалисток, чем чтобы прочесть их литературные шедевры. Иными словами, я был на один недобритый волосок от опасности увидеть этот конверт в чужих руках.
Хвост фразы потонул в мощном потоке одобрительных выкриков, производимых представительницами литературного бомонда.
– И вот в эту самую минуту я, с дрожащими руками, с бесчисленными благодарностями Колледжу Святой Троицы за вклад в восстановление праиндоевропейского языка, объявляю победительницу…
Дэниел нарочито долго вскрывал конверт, приговаривая:
– Да, да, это все равно что в самый ответственный момент вытаскивать презерватив из пачки… О! Мои бесценные! Мои бесценные читатели и не менее бесценные номинантки! Первый приз разделили между собой Камаданда Нгози за роман «Плач длиною в тысячу лет» и Ксиаолу Дуибхне за роман «Две тысячи лет не иссякали слезы».
Едва закончив речь, Дэниел был подхвачен и унесен целой толпой сногсшибательных юных издательниц. А я ретировалась в туалет для восстановления душевного равновесия.
– Расслабься, – заявил Том, как только я вновь села за столик. – Выжди еще пару-тройку лет – и будешь на коне. Когда у тебя плешь намечается и брюхо через ремень свешивается, тут уж мозги другим пудрить – непозволительная роскошь.
В туалете меня постиг приступ паники. Я решила, что выгляжу на все сто лет, и пудрилась до тех пор, пока Том, видно, почуявший неладное, не приоткрыл дверь и не сказал:
– Немедленно прекрати, дорогая, не то будешь точь-в-точь как Барбара Картленд[3].
На выходе из туалета я нос к носу столкнулась с Дэниелом.
– Кого я вижу! – воскликнул Дэниел. – Супер-пупер Джонс! Честное слово, ты за эти пять лет очень помолодела и похорошела до невозможности. Нет, правда, Джонс, я просто не знаю, что с тобой сделать – жениться на тебе или удочерить.
– Дэниел! – произнес Джулиан Барнс, приближаясь к нам со своей фирменной тонкогубой улыбкой.
– Джулиан! Ты знаком с моей племянницей, Бриджит Джонс?
21.00. Снова в дамской комнате. Добавляю румян себе на сияющие щечки. Суперская презентация. Вот умеет Дэниел, когда хочет; я больше не чувствую себя старой. Собственно, если разобраться, сам приз Арчера Биро для того и был учрежден – чтобы женщины не допускали подобных мыслей из-за мужчин.
– Вперед, крошка, – сказал Том, вручая мне бокал, когда я, свежая, точно роза, выпорхнула из дамской комнаты. – Давай, оседлай этого жеребчика по второму разу.
22.00. Толпа пьяных гостей вынесла нас с Дэниелом на улицу. Мы тоже до того набрались, что едва не булькали.
– Ну и куда ты дел свою княжну? – спросила я.
– Ой, только не напоминай мне об этом ужасе. Я думал, из меня получится правильный князь – крутой нравом, но обожаемый.
– А в чем проблема?
– В совершенстве, Джонс, в немыслимом совершенстве. Вообрази: каждую ночь на подушке разметываются все те же роскошные волосы. Все то же безупречно тонкое лицо искажается все тем же экстазом. Мне стало казаться, что само соитие – некий отрепетированный для киносъемок акт. А вот ты, Джонс, напротив, похожа на таинственную посылку. Этакий местами помятый сверток, что доставили на Рождество. Пусть бумага порвалась и подмокла – ужасно хочется…
– Залезть внутрь. Понимаю. Спасибо, Дэниел. А сейчас я, пожалуй, займусь ловлей такси.
– Джонс, я же комплимент сказать пытался. Кроме того – во‑первых, такси нет, а во‑вторых, если бы они и были, тебе пришлось бы побороться за машину с пятью сотнями прочих гигантов литературной мысли, каждый из которых, заметь, вооружен бородой и усами.
Я пыталась заказать такси по телефону, но металлический голос неизменно отвечал: «К сожалению, в данный момент все наши операторы заняты. Период ожидания для запрашиваемого района может стать нехарактерно долгим».
– Слушай, Джонс, – заговорил Дэниел. – Я живу отсюда в трех шагах. Давай мы из моей квартиры такси вызовем. Позволь хоть эту малость для тебя сделать.
На моих глазах Энни Пру и Пэт Баркер вскочили в последнее такси, а за ними влез Чон Чхан.
22.30. Квартира Дэниела.
Знакомая. Дизайнерская. С видом на Темзу.
Все номера вызова такси по-прежнему сообщали о «нехарактерно долгом периоде ожидания для запрашиваемого района».
– Ты в курсе – Дарси вернулся? Виделась с ним? – спросил Дэниел, протягивая мне бокал шампанского. – А правда, что его эмоциональное состояние отныне вызывает не просто жалость, а брезгливую жалость? Впрочем, что удивляться? Говорят, парень в зеркале себя не узнает. Пугается каждый раз. Скажи, Джонс, он рыдал после секса? Или он рыдал перед сексом? Или во время секса?
– Ладно, Дэниел, хватит, – оборвала я с возмущением. – Я не за тем пришла, чтобы выслушивать про дурную карму человека, который…
Внезапно Дэниел запечатал мне рот поцелуем. А целовался он здорово, это я помнила.
– Мы не должны… – промямлила я.
– Нет, должны. Знаешь, о чем люди в смертный час больше всего жалеют? Не о том, что мир не спасли, не о том, что пика карьерного роста не достигли. О том, Джонс, что сексом недостаточно занимались.
Вторник, 27 июня
08.00. Моя квартира.
Как психопатка, не свожу глаз с телефона. Не звонят. Ни один, ни другой. Неужели у меня карма такая? На всю оставшуюся жизнь? Неужели мне светит вместе с Марком и Дэниелом пьянеть от хереса в доме престарелых за партией в домино и после беситься, что ни Марк, ни Дэниел не зовут меня играть в «Словодел»?
08.05. Боже! Сколько мне лет? Когда я перестану ждать звонков от сексуальных партнеров, точно результатов экзамена? Сейчас позвоню Шэззер.
08.15. Шэззер категорична:
– С бывшими – не считается.
– То же самое Миранда говорила. Не пойму почему.
– Потому, что ты уже и так отношения про…ла.
– Это в смысле, я с самого начала знаю, что ничего не выйдет?
08.30. Все. К черту мужчин. Отныне я их за милю обхожу.