Амур в госпитале
Она попросила увести из комнаты ее сына. Миссис Дахинсон беспокойно и суетливо взяла его, но та теперь воскликнула, что не надо его уводить. Она взяла его руку. Сын тихо и настороженно глядел на нее, а та шептала миссис Дахинсон:
– Он похож на него, да?
– Да, да, Луиза.
– Ну, уведи его, уведи… – уже молила утомленная женщина. Сына увели в детскую комнату. Миссис Дахинсон подошла к матери. Та лежала и вспоминала событие, виденное сейчас ею очень реально.
В прекрасном саду больницы, где она медленно выздоравливала после болезни, часто гуляла и умиротворялась покоем. Солнце особо и не выглядывало, плыли облачка, зато атмосфера была насыщена каким-то духовным богатством. Стоило в парке застать вечерние огоньки от фонарей и взглянуть на сумеречный лесок невдалеке, сердце начинало играть гармонию души.
Она присаживалась на скамейку и отдыхала. И тогда в октябрьский день скамейку занял – он. Его она до того вечера никогда не видела. Он в больничной одежде, немного бледный и от чего-то усталый. Луиза подошла к нему. На нее глянули карие, кроткие глаза. Их обладатель встал, не совсем крепко держась на ногах и улыбаясь, уступил ей место. Луиза не среагировала. В сознании его поступок должно не зафиксировался, ибо он привлек ее своей какой-то незащищенностью. Он выжидал терпеливо и робко и неожиданно качнувшись, невольно сел опять. Она тоже села и взмолилась, видя, что он встает. Его слабость странным образом придавала ей силы.
– Извините, – произнес он. – Я занял ваше место?
– Знаете, – призналась она со всей искренностью. – Вы появились, и я, почему-то чувствую себя лучше.
Он со смущенным добродушием, поблагодарил ее. И они познакомились. Она называла его – Бернард. Он поступил в больницу без сознания, измученный тяжким трудом, из которого он запомнил кирпичи и цемент.
Одинокость ощущалась им везде. Вечером он приходил в каморку и, размачивая черствый хлеб в кипятке, жевал, а затем валился спать замертво. Утром плелся к труду, вечером к фальшивому отдыху. Так он истощился.
Луиза жалела его и плакала. Болезненное состояние обостряло ее. Он не огрубел в скотском труде, словно у него была пасхальная душа. Да, руки его шершавые, мозолистые, неприятно бросались в глаза, но она держала их и внутреннее тепло Бернарда лилось в ее руки.
– Луиза, а может мы в раю? – Спросил он в ноябре.
– Где же ты был при жизни? – Спросила и она.
– А была ли у нас жизнь?
– Не забудьте, скоро обедать. – Сообщил один из санитаров, пробегавший мимо. Бернард прижался лицом к ее бархатным рукам.
– Прости меня, – говорил он. – Я такой уничтоженный, смею прикасаться к тебе.
И какая-то струна в душе у нее натягивалась.
– Не смей, не смей так о себе говорить. – Просила она.
Посидев, они отправлялись в столовую. Усаживались рядом и не спеша ели. А после – парк. Окрепшие, они ходили по нему, как что-то общее в мире.
В конце ноября ей сказали, что через два дня ее выпишут. Бернард грустно шел с ней по парку. Его еще не выписывали, да и что из того? Луиза не радовалась скорейшей выписке, ее отрывали этим от пасхальной души. А он обнимал ее руки и говорил, как прежде, что они в раю.
– Миссис Дахинсон, – вскричала она. Та подбежала. – Что делает сын?
– Играет, моя милая.
– Рай и он… – она начала бредить. Пригласили доктора.
А Бернард находился приглашенным в маленькой квартире у Луизы. Сегодня он выписался. Она, встретив его, позвала к себе. Они пили чай. Он пробовал ее рулет с маком. Каждым кусочком он наслаждался. Приняв такой роскошный для него пир, он присел с ней в кресла. Они и молчали, и беседовали. Вечером, целуя ее руки, поблагодарил и ушел, ожидая новой встречи и нового рулета с маком.
Он подошел к своей каморке в половине двенадцатого и узнал, что она сдана другому жильцу. Он прошатался по улице всю ночь, тщетно защищаясь от своего одиночества. А утром выпал снег и пришла Луиза. Ночь спала плохо, думала о нем и, не выдержав, явилась к нему. Переживая, что он остался без жилья и ночевал на улице, Луиза у себя дома напоила его чаем с малиновым вареньем и остатками рулета. Позже, он невинно заснул на диване. Отоспавшись, он сидел и, кашляя, слушал ее. Она надеется, что родные ей помогут. Пока она говорила, раздался звонок. После минутных колебаний: открывать или нет, она впустила гостя. Бернард увидел грузного мужчину с седоватыми волосами, по возрасту годившегося ей в отцы. Но оказался он ее братом. Уже кто-то из родственников навещает ее и может реализоваться поддержка с их стороны. Однако Луиза не рада ему и даже просит его уйти. Брат язвит, пытается оскорблять Бернарда и садится в кресло.
– Как кровушка повысилась? – Спросил он с издевкой и обратился к нему:
– Я тебе знаешь, что скажу? Мы можем ее поделить…
– Адриан… -просила она.
– Ну-ну, чего темнишь? – Возмутился он вставая. – Может, твой кавалер, чего-то не знает? – Он схватил ее и резко ударил по лицу. Бернард встрепенулся и, встав, откинул прочь незваного гостя в сторону. Адриан подергивая верхней губой, встал.
– Убирайтесь. – Сказал ему Бернард. Тот его избил.
– Не знаю где ты родился, – сказал он. – Но место твоего захоронения уже выбрал.
Луиза подползла к Бернарду.
– Неплохо. – Все язвил ее брат. – Да, сестренка, сама ты избрала такой путь, не ищи виноватых. – И он ушел.
Доктор попросил отдернуть шторы, пришло утро. Миссис Дахинсон преподнесла ему кофе.
– Сын ее на попечении кого остается? – Спросил он.
– Она доверила его мне. – Ответила миссис Дахинсон. – Я опекунша.
– Сорвите ей розы, – попросил доктор, указывая на бесчувственную Луизу у которой бред спал и наступил глубокий обморок. – Деточка любит их.
Комната внаем сдавалась с неплохой мебелью. Они закрыли глаза на недостатки. Здесь все замечательно. Лишь бы Адриан не нашел.
Бернард помог Луизе приготовить обед. Появилась хозяйка.
– Слышите, я вам повторю, в девять часов никакого свету. Я не собираюсь за вас переплачивать. А вы, – обратилась она к Бернарду. – Днем не шатайтесь тут, мои жильцы не должны видеть вас. Вы в шрамах, синяках, просто удивляюсь, как я вас впустила! – И лицемерная хозяйка ушла.
В девять часов они выключили свет. За окном гулял ветер и валил снег. Бернард обхватывал ее руки. Внутри у нее трепетало, что-то нежное. Наверху над ними кто-то кричал, внизу кашляли, а они чувствовали другое. Она взяла и обняла его. Он встрепенулся и прошептал:
– Я не достоин…
– Рая ты достоин… – Луиза целовала его и раздевалась. Белизна снега на улице, красиво выделяла ее обнаженные груди. Она дарила ему себя, и он в свою очередь тоже. Они творили великое наслаждение. И парк парил в прекрасном бытие и мгновения делались золотыми.
А когда на девятом месяце беременности родился сын, его отец уже целовал две пары рук. Блаженство с ними и изнурительный труд, ради них. Они перебирались из комнат, то без какой-либо ювелирной безделушки, отданной в ломбард, то без материнского молока. Подчас, они кормили младенца протертыми ботвой и овощами, через марлю. Луиза после родов сильно ослабла, ребенок выдавал себя чахлым, а Бернард уходил на каторгу. И целый год вот такие, не помня себя.
Красные розы заставили ее улыбнуться. Она очнулась, не могущая пошевелить рукой и смогла выговорить:
– Сын…
Миссис Дахинсон принесла ей сына, проснувшегося недавно и игравшего. Мать поцеловала его и заплакала. Дитя увели. Доктор, войдя, приготовил лекарство.
Бернард ухаживал за ней. Не было малинового варенья и рулета с маком, но она не просила его об этом. «Ты и сын» – говорила она. «Как они там» – думал он о них, выполняя скотский труд. И как удар промелькнуло кресло с ней и с ее братом и его самого свалило в сторону. Он попал в больницу, где особо и не лечили. Не думая о себе, он рвался к Луизе и сыну. Медперсонал, не стал с ним долго возиться и выписал его. И Бернард спотыкаясь, облокачиваясь на стены, пришел к дому. Олицетворение любви, не застал. Их голодных и ослабевших, увезли в ту больницу с парком. Он еще этого не знал, хозяин жилья ему по пути не встретился. И он стоял в комнате, шатаясь и не зная, что думать. Он просто потерял сознание.
– Бернард! – Простонала Луиза. Доктор сделал ей укол, успокаивая ее. Миссис Дахинсон принесла еще розы. Он коснулся ее руки, она посмотрела на него.
– Зовите священника. – Сказал он.
Адриан нашел их. Явившись вечером, когда очнувшийся Бернард так и не ведал где Луиза и сын, он выяснил у хозяина всю ситуацию и вошел в комнату. Тот его испугался. Не человек пришел.
– Ну вот, – сказал Адриан. – Если я тебя захочу, будет это кровосмешение? А?
Он лежал. В голове мелькало: «что с Луизой и сыном?» Он не чувствовал уже своего тела и не мог ничего говорить. Пока Адриан его добивал, он верил, что находится на скамейке в больничном парке. В нем та, чьи руки он обнимает и дитя, ради которых отдаст все. Луиза угощает его рулетом, ребенок смеется… но здесь его настигла последняя адская боль и больше тело его не знало жизни, а душа воспаряла к прекрасному парку.
– Миссис Дахинсон, – прошептал доктор, бросая взгляд на укрытое одеялом тело. – Почему священник не пришел?
– Дорогу размыло… – уклонилась она от ответа.
– Что у нее было с Адрианом? – Жестко спросил он.
– То, что называют инцестом. Она не успела покаяться.
Доктор решительно хотел возразить, но заплакал тот, чья жизнь являлась продолжением других жизней: Луизы и Бернарда.
– Ее будут отпевать в церкви. – Сказала миссис Дахинсон и не ведала о том, что в прекрасном парке уже распевают псалмы.