РАССТАВАНИЯ… И ВСТРЕЧИ
Ямщик, не гони лошадей!
Мне некуда больше спешить…
Разумом понимаешь, что такое расставание с родителями в жизни неизбежно и всё равно хочешь, чтобы оно было как можно позднее…
Само это расставание не является одномоментным процессом, а происходит длительное время. По сути, оно начинается когда мы «выпархиваем из родительского гнезда» в самостоятельную, как нам кажется, а скорее ещё и не совсем и не во всём самостоятельную жизнь. Так и я уезжал в своё время учиться в институт, а затем после его окончания начал работать вдали от родителей, в других городах и даже в другой области.
Помню, что в начале обучения – после переваривания нахлынувшей в городе новизны – мне страшно захотелось назад, домой – почему-то одолевала тоска. И хотя всё вроде бы было в порядке – и в институте, и в общежитии, а вот что-то было тоскливо. И скрывая это, приехал на ноябрьские праздники домой, в Черемхово. Немного отошёл, оттаял. Мама, конечно, всё поняла, но правильно сделала, не дав мне «раскиснуть», а с большой настойчивостью проводила меня на продолжение учёбы и обретение своего пути в жизни. Какого? – тогда ещё не было чётко видно, но своего, другого, определённым первым отрезком которого, несомненно, являлись черемховские детские годы в родном Забайкалье…
Подобное повторилось при начале работы после окончания института. Тоже всё было вокруг незнакомым. Захотелось это бросить и уехать к родителям в Борзю, где была небольшая передвижная механизированная колона (ПМК) – единственная строительная организация, где можно было бы работать по приобретённой профессии инженера-строителя. Здесь же, в Шелехове был настоящий строительный размах! Это-то удержало и повело дальше по жизни – уже более самостоятельно.
А сколько же переживаний из-за нас – братьев, находящихся вдали от дома было у мамы и отца? Невозможно, наверное, даже представить. И лишь в строчках и между строчками их писем можно теперь уже самому умудрённому жизненным опытом это прочесть и прочувствовать. Мамино «Живи умнее. Не допускай никаких глупостей. Будь самим собой!» сопровождало меня от письма до письма, а затем уже и при разговорах по обыкновенным, а позднее мобильным (сотовым) телефонам.
Разве можно чем-то измерить переживания матери, провожающей сына в незнакомый город на переполненном автобусе, который раз в день ходил до ближайшей железнодорожной станции, расположенной за двести пятьдесят километров!
Или позднее в Борзе, посадив меня в самолёт АН-24, у которого при прилёте почему-то не заглушались двигатели, а лётчики, несмотря на неисправность, решились сразу на обратный рейс, отец долго переживал пока дождался моего звонка о благополучном приземлении в Чите.
Таких расставаний-прощаний, к сожалению, и одновременно к счастью, поскольку они были не последними и за ними следовали новые встречи и общения – устные, письменные, телефонные, мысленные, было немало.
Были и тяжёлые расставания после последних прощаний с отцом и братом, а также в случаях, когда самочувствие мамы оставляло желать лучшего.
Но каждое из этих расставаний несло лишь тот объём горечи и тоски, который мог быть переварен водоворотом дальнейших событий и ритмом нашей жизни. И мы расставались и снова встречались, встречались и снова расставались в Черемхово, Борзе, Иркутске, Москве и Поваровке. Из этих, как и из других мгновений – хороших и плохих и состоит вся наша жизнь.
…Всякий раз по дороге на работу, делая в метро переход со станции «Тургеневская» на станцию «Чистые пруды», взгляд невольно зацеплял вывеску «Авиакассы». Здесь мною обычно приобретались билеты на самолёты при поездках в командировку и отпуск, а также покупался билет в Иркутск после первого маминого инсульта. Естественно, это служило лишним напоминанием о возможно предстоящей и необходимой поездке к маме.
Тогда же после интенсивного лечения в больнице, я застал её, накануне 8 марта, хоть и больную, но самостоятельно передвигающуюся по квартире. Врачи, брат, невестки и племянники сделали для этого очень много, постоянно дежуря по очереди круглые сутки в её палате. Теперь мне предстояло хоть ненадолго их заменить уже дома, дав им возможность немного отдышаться.
Положение было непростое, а количество закупленных лекарств и рекомендаций врачей было внушительным и потребовало даже составления своеобразного журнала-графика для контроля и отметок (утром, вечером, днём, до еды, после еды и т. п.).
И хотя это отнимало немало времени, всё же не это было страшно. Страшно и неуютно было наблюдать за самочувствием больного человека и тем как он спит. И спит ли или уже… Просыпаясь ночью в соседней комнате, прислушивался к неровному, а порою даже тяжёлому маминому дыханию, которое иногда надолго задерживалось и было еле слышно, но к радости, вновь было громким и самого страшного тогда не случилось.
Бывали, конечно, и всякие непредвиденные моменты, связанные с реакцией на приём большого количество антибиотиков, неожиданные её ночные бодрствования и многое другое. За эти беспокойные и с большим недосыпанием дни, поневоле почти приобрёл квалификацию медбрата или медсестры, изучил многие медицинские тонкости и со знанием дела мог беседовать с врачами, мамой и родственниками.
Улетал в Москву, не будучи очень-то уверенным в скорейшее мамино выздоровление. Но, к счастью, прилетев летом обнаружил большое её продвижение вперёд в части восстановления многих утраченных при болезни функций. Она категорически отказалась от приглашённой нами помощницы, сама измеряла себе давление, сама контролировала приём лекарств, что-то уже готовила себе на кухне, а позднее стала даже писать. Снова прошли с ней обследования, многих врачей и достигнутыми результатами удивили лечащего её в больнице врача, которая даже не ожидала такого прогресса. Но маму это не устраивало – она чувствовала и знала то, что у неё не получается или чего она вспомнить не может. И это её раздражало и расстраивало. А наши слова о том, что и так много лучше стало, ею воспринимались даже с обидой. Она хотела быть полноценным человеком, как и до первого инсульта.
Часто в разговорах при моих редких приездах в Иркутск она произносила: «А куда же нам таким (больным и немощным, по-видимому, подразумевалось) деваться?». Я успокаивал, что надо жить и радоваться всему жизнью предоставляемому, любому движению, чувству, эмоции…
На следующий год снова маме пришлось полежать в больнице – уже профилактически, так как резко «скакнуло» давление. И с этого времени слово «больница», и так не пользующееся у неё большим уважением, стало совсем невоспринимаемым. Ни о какой очередной «больничной профилактике» нельзя было вести речи. Стали «агитировать» на совместное пребывание со мной и женой в одном из ближних к Иркутску санаториев и даже забронировали номера.
К сожалению, не успели – случился второй инсульт и очень тяжёлый. Лечили там же и те же врачи, что и после первого инсульта. Потянулись бесконечные дни и недели круглосуточных дежурств, приёма лекарств и процедур. Не помогали даже самые новейшие и сильные препараты, массажи и всё подобное. Они лишь способствовали продлению жизни, но восстановить речь, ассоциативные связи и устранить парализацию правой половины организма не смогли. И хотя по приезду я жал мамину руку, чувствовал её казалось ответное пожатие, смотрел в её уставшие от мучений глаза, но до конца так и не понимал – узнала ли она меня. Наверное, узнала и тихо наблюдала за нами за всеми, собравшимися как и в прежние времена в её квартире, где среди старых и новых вещей она бережно сохраняла память о нашем детстве – четырёхтомник любимого Аркадия Гайдара, детские фотографии и наши школьные тетрадки, а также трогательные самодельные подарки и письма своих учеников из разных мест, где она преподавала русский язык и литературу, была завучем и директором вначале восьмилетней, а затем средней школы в селе Черемхово Красночикойского района Читинской области. Здесь же мы сидели всего каких-то чуть более двух месяцев назад, первого мая и обсуждали различные новости. Она всегда была и хотела быть в курсе всех событий не только в доме, в городе, в стране, а и во всём мире. Под тихую музыку песен военных лет и вальса «На сопках Маньчжурии» в исполнении любимого ею Дмитрия Хворостовского, она погрузилась в сон, который, как позднее стало ясным, оказался на медицинском языке «комой». А к вечеру другого дня случилось то самое страшное – чего все мы боялись и всячески старались отодвинуть – последний её вздох и крик-стон известили об уходе в иной мир…
Ужасно, когда ничего уже не можешь сделать, ничем не можешь помочь… Остаётся только просить, просить и просить прощения…
Знаменательно, что это случилось на пятьдесят первый день после второго инсульта. Столько дней мама давала нам возможность облегчить тяжесть утраты и постепенно смириться с происходящим… А теперь пошёл другой отсчёт – девять дней, сорок дней, полгода…
Вспомнилось многое, и что однажды давно, в детстве проснулся и сильно испугался за мать. Встал, подошёл к кровати родителей и при ярком лунном зимнем свете обрадовано увидел, что она жива и дышит. Испуг прошёл, но долго ещё потом не мог забыться. Так страшно было в том детском возрасте её потерять. На это, наверное, сказались рассказы бабушки о внезапной кончине маминой сестры в девическом возрасте. И, слава богу, что это был всего лишь кошмарный сон и кратковременный испуг. И спасибо маме, что они вместе с отцом нас троих братьев вырастили, выучили и ещё долго-долго наставляли по жизни. А мы всегда их называли только на «Вы», а не как в других семьях на «ты» – при равных отношениях. Это свидетельствовало об особом их положении в нашей жизни и жизни наших семейств.
…Брат передал мамины письма, адресованные мне. Датированы 11 февраля 2006 г. (ещё до первого инсульта)…«Вскрыть по случаю…». По-видимому теперь он наступил… В письме: «… Пишу эти строки по случаю… (Он всё равно когда-либо наступит)…». А далее подробные пожелания по распоряжению её квартирой… Но это теперь не самое срочное… Конечно, всё исполним, но потом, потом, потом…
…Прежде чем сесть в машину, остановился и поклонился дому, а вернее той части пятиэтажки, куда выходят окна её квартиры. Сказал по привычке «Пока» и «С богом» и, когда тронулись, всё смотрел и смотрел, обернувшись назад, как удаляется балкон, на котором она обычно стояла, когда вот также уезжал в предыдущие свои кратковременные приезды-заезды…
Не только тире-чёрточка между главными датами жизни человека остаётся после него. Остаются добрые дела, сделанные для людей, близких и родных. Остаются сами эти родные и близкие люди, в которых человек живёт не только и не столько генетически, а скорее, и более всего, духовно. Остаётся добрая память о нём и сказанном им когда-то. И конечно, остаётся сам этот его мир – жизнь, в котором он жил, живёт и будет вместе с ним жить как его частица, превращаясь в разнообразные формы существования. Жизнь продолжается. Её ничто не остановит. И так и должно быть!
Летя в самолёте в Москву и в последующие дни, вновь и вновь в голове прокручивал эти печальные события. Вновь и вновь сам себе задавал вопросы: «Всё ли сделал, чтобы не допустить этого?! Всё ли сделал, чтобы облегчить мамины страдания?» И вновь, и вновь приходил в результате этих тягостных размышлений к выводу о неизбежности произошедшего…
От этого «самоедства» становилось не легче. Оно даже было похоже на поиски оправдания своих действий и бездействия – почти как в детстве – за совершённые и требующие объяснения перед матерью поступки.
В то же время такая периодическая умственная работа позволяла «переварить» все накопившиеся за эти дни эмоции, чувства, мысли и впечатления. Постепенно всё «переваренное и переработанное» откладывалось и укладывалось куда-то на свои полочки и в свои ячейки, и от этого если не становилось легче, то, по крайней мере, боль утраты чутьчуть притуплялась.
Появилась даже какая-то непривычная размеренность и неспешность в суждениях, высказываниях и действиях, граничащая, наверное, даже с мудростью. Взгляд стал пристальнее, внимательнее и задумчивее, как это бывает при принятии особенно важных решений. По-видимому, произошла очень сильная переоценка всего окружающего, при которой наиболее дорогим стало уходящее и утекающее «сквозь пальцы» в-р-е-м-я.
…Устоявшаяся за долгие годы привычка напомнила, что нужно позвонить маме… А звонить некуда… Позвонил брату и невестке… Мысленно поговорил с мамой, в очередной раз попросил прощения… Продолжил свои обычные житейские дела. С ними успокаиваешься и находишь смысл своей дальнейшей жизни. Жизнь не останавливается, а продолжается и в этом есть огромный смысл и наше великое счастье!!!
И всё-таки, к счастью, эти наши расставания, пока мы живы, не совсем конечны. Незримые нити соединяют нас с ушедшими в мир иной. Мы периодически вспоминаем их, встречаемся иногда с ними в своих снах, повторяем мудрые слова и наставления когда-то произнесённые ими, видим их на фотографиях, в кино – и видеофильмах, в слайд-шоу, читаем о них в книгах, газетах и журналах, оцениваем и восторгаемся сделанным и созданным ими. А теперь встречаемся с ними и на сайтах в сети Интернет. Они хотя бы вот так, виртуально продолжают своё земное существование. Это их незримое присутствие в нашей жизни и эти новые своеобразные встречи с ними и со следами их дают нам некоторую уверенность в том, что память о них и о нас всех будет ещё долго жить на нашей планете Земля!