О темпоре!
Дайте мне сюжет, и духом будет комедия из трёх актов! Или, там, из пяти. Хорошо было милейшему Гоголю восклицать! Сидит рядом с Пушкиным, «Вдову Клико» потребляют, девки сенные и прочие их ублажают. Пятки и прочее чешут. В голове ищут. Оркестр балалаечников им про славного Росса симфонию заводит. Одно слово – гении! А мы? Мне кто сюжетец подкинет, типа: Господа! Я имею сообщить вам-таки пренеприятное известие. К нам в губернию едет Путин! Стреляйтесь! И как тут на комедию словеса наберёшь? Даже в лучшем случае – на некролог! Нет, элементы трагикомедии имеются. Вот, например, назначение, господина Дворковича, открытого и убеждённого либерала-рыночника, сторонника отпуска всего в свободное капиталистическое плавание, вдруг, назначают смотрящим за ценами! Только как из этого комедию театральную сколупендить? Не поймут, азиаты-с! И окажешься в Макаревичах! Тоже поц, кстати, тот ещё! Он, значит, пиарится будет, денежки себе огребать, а, с другой стороны, письма президенту, свои типа, слать. Вроде того Иудушки, что опус один сочинил: «Как нам обустроить Россию!», хотя даже он не призывал наших телёнков бодаться с дубом! Ладно, проехали! Итак: Жили три друга – товарища в маленьком городе таком. Ну, назовём его Гавр. Или, скажем, Дувр. Хотя, может быть, и Кале. Или, вот, Па де Кале. Были они, естественно, французами. Тут надо бы для антуража чего французское мне тихо ввернуть, буланжери, ажан, уи, крем брюле, я потом ещё припомню. Простые такие французские парни. Блузон, музон, газон, да оранжад и вин де руж. Под Сюзанну и Марианну! И вот… «И вот плевал я с Эйфелевой башни на головы беспечных парижан!» Ё-маё! В Высоцкого, блин, вляпался. Вот с кем бы я водки сейчас махнул не глядя. Нашей, Пейсаховой! Только навряд ли! Сейчас он мёртв, а при жизни какой ему интерес со мной пить был? С восьмилетним! Так, чего тут у меня? Жили… Были… А всё же хорошо Адабашьян Макарке врезал. Ты, человек публичный, публично изъясняешься, так и огреби себе публично. То-есть, принародно! Адабашьян этому пирогу не чета. Актёр от Бога, художник, поэт, сценарист. О, вспомнил! Графиня лупила Боярского по мордасам в присуствии графа и герцога! Так брызги кровавые летели. А потом к ним подошла и пояснила, мол, лицо она публичное, особенно в день написания писем, так вот и лупить вольна любого и прилюдно. Вот бы Макарушке старой такой разношенной галошей, да по физии. Раз пять. Или шесть! На концерте! Пустячок-с, а приятно! Тьфу на вас десять раз, мысли малохольные, мысли окаянные. Теперь на «Любе» перемкнуло. Не, я так вовсе никогда ничего не напишу! Ближе мысли, пейсаховая, помогай!
Туманной лунной ноченькой
На набережной Гавра
Бежали со всей моченькой
Три друга от кадавра!
Блузоны развевалися,
Плевать на Марианну,
Но живы все осталися,
И грянули «Осанну».
Вино спасало красное,
Да гру-фуа с сардинкою.
Вновь стала жизнь прекрасною,
Для лиц, что со щетинкою.
Ушли долой сомнения,
Нет больше чувств со страхами.
А после затемнения
Гоняют мёртвых трахами.
Блин! Стих выпал! Бред правда, но, стихотворный! Какой кадавр, трахи с кем, куда баб дели? Так, вопросов больше чем ответов. Правильно сказал то ли Веласкез про Пушкина, то ли Козьма Прутков про Жмеринки. «Суди, мой друг не свыше сапога!». Аз есмь драматург. Так и надо драмы писать. А коли не получается, то комедии. В самом крайнем случае, на крайняк, скетчи! Навроде, как Ежи Лец Валенса! Или без Валенсы? Какая, хрен, разница. Кто из современных про эти непричёсанные мной мысли вспомнит?
Высокой страсти не имея,
Торчал ужастик от хорея,
Не опоясывался ямбом,
Поскольку был по-жизни М* Вамбом.
Или Мвамбой? Мгангой? Проехали!
Ба! Опять стишком сблудил! Суворов, просто Суворов. «Туртукай взят, и я был там!» Нет, брат, не отвертишься. Общее направление уловил? Дерзай, ты на правильном пути. Тюрьма за плагиат уже близко. Ну, не тюрьма. Вилы! «Что бы словам было тесно, мыслям просторно»! Ё-маё! Кончилась! Утром полная бутылка была. Куда делась? Неужто выдохлась? Я и пил по чуть-чуть. Надо бы пойти ещё одну на углу взять.
Мы с песнею не былинной,
Шагаем по Неглинной,
Шагаем по Неглинной
По матушке реке.
В трубе слегка воняет,
Что каждый обоняет,
Других не обгоняет,
Спидометр в руке.
Спать, где здесь диван? Ага! Долго примеривается, с размаху попадает мимо. Грохот упавшего торшера, лёгкое возенье на полу. Мощный храп! Спи спокойно, дорогой товарищ! «Мы сами, родимый, закрыли орлиные очи твои!» И тут у меня, как у Ильича, на глаза навернулась скупая мужская слеза!