Распутин. Часть вторая «Наш друг» (Э. С. Радзинский)

Обольщение

В «Том Деле» епископ Феофан показал: «Мне лично пришлось слышать от Распутина, что он на бывшую Государыню произвел впечатление при первом свидании с нею. Государь же подпал под его влияние лишь после того, как Распутин его чем-то озадачил».

Распутину, этому знатоку человеческих душ, вряд ли трудно было понять, как нуждается в нем царица, как измучена она обрушившимися на них бедствиями, и как действуют на нее его речи о простом народе, который не даст в обиду своего царя. Видимо, это и было главным в их первом разговоре. Об этом он говорил потом Илиодору, который (хоть и весьма примитивно) изложил речи Распутина в своей книге: «Когда революция подняла высоко голову, то они очень испугались… и давай складывать вещи… А я долго их уговаривал плюнуть на все страхи и царствовать».

На царицу это произвело сильное впечатление. С царем сложнее – Николай был «в себе»: слишком погружен в решение сложнейших проблем и, видимо, плохо слушал Распутина. Чтобы «озадачить» царя, нужно было встретиться с ним еще раз…

Но Милица, тотчас оценив впечатление Аликс, еще раз предупредила мужика, что он не должен стремиться сам встречаться с «царями» – иначе «он попросту погибнет».

«Предупреждение ее, что Распутин погибнет, я объясняю тем, что при дворе много соблазнов, зависть, интриги, и что Распутин, будучи простым непритязательным странником-богомольцем, в такой обстановке духовно погибнет», – показал Феофан.

Но у Распутина были совсем другие планы. И пребывание на квартире Феофана, связанного с Милицей, его более не устраивало. Ему теперь нужна была свобода действий.

Очаровательная генеральша

Впрочем, у него уже была возможность выбирать себе пристанище. Его успех в Петербурге был стремительным, со времени своего появления в городе он многое успел. Его почитательница Е. Казакова показала в Чрезвычайной комиссии, что «видела много важных барынь… которые за ним ухаживали, считали его великим праведником, стригли у него ногти и… зашивали их себе на память».

Одной из таких «важных барынь» была петербургская «светская львица», хозяйка модного салона Ольга Лохтина. Ей тогда было уже за сорок, но была она еще очень хороша. В то время она заболела, и лечить ее пригласили Распутина. Так они встретились – всего через два дня после его свидания с Царской Семьей.

В «Том Деле» Лохтина показала: «Распутина я увидела первый раз 3 ноября 1905 г. К тому времени я разочаровалась в светской жизни, у меня произошел духовный переворот, к тому же я сильно болела неврастенией кишок, приковавшей меня к постели. Я могла передвигаться только придерживаясь рукой за стену… Священник отец Медведь (один из верных тогда почитателей «старца». – Э.Р.) пожалел меня и свел с Распутиным… С момента появления в доме отца Григория я сразу почувствовала себя здоровой и с тех пор освободилась от своего недуга…»

На квартиру к исцеленной и решил перебраться «отец Григорий». Так теперь называет его Лохтина, и так будут называть его почитательницы…

Из показаний Феофана: «Жил у меня недолго, так как я по целым дням пропадал в Академии. И ему стало у меня скучно, и он куда то переехал, а затем поселился в Петрограде у чиновника Владимира Лохтина».

«Это был прекрасный семейный дом. Сама Лохтина была красивая, светская женщина и имела прямо очаровательную дочку», – показал в «Том Деле» полковник Ломан, друг Лохтиных.

Распутин точно выбрал дом – удобный плацдарм, чтобы попасть в Царскую Семью. Муж Ольги Лохтиной – инженер и действительный статский советник (что по табели о рангах соответствует чину генерала, поэтому Лохтину часто называли – и мы будем называть – генеральшей), заведовал дорогами в Царском Селе. Там проводит большую часть времени затворившаяся в «уютных комнатах» Александровского дворца Царская Семья. Болезнь наследника, сделанная государственной тайной, заставляет их жить полузатворниками, оберегая этот секрет.

Проживая в семье Лохтиных, Распутин был теперь в курсе всех слухов из дворца.

Пройдет несколько лет, и фотографии Лохтиной будут печатать крупнейшие российские газеты. Журналисты будут гадать, что произошло с этой очаровательной женщиной, как петербургская красавица превратилась в странную юродивую, разгуливающую в фантастическом одеянии по улицам столицы…

Мужик потряс ее сразу «Он очень интересно рассказывал о своей страннической жизни, а в разговоре подсказывал грехи слушателей и заставлял говорить их совесть», – показала Лохтина.

Он открыл ей мир Любви и Свободы, где не было быта и денег – только жизнь духа. Всего через несколько дней после знакомства с «отцом Григорием» петербургская барыня отправляется с ним в Покровское. Муж с радостью отпускает ее, чтобы она могла окончательно излечиться у удивительного целителя. Ему и в голову не приходит подозревать влечение красавицы жены к корявому мужику.

«По его приглашению я отправилась к нему в гости в Покровское, где я пробыла с 15 ноября по 8 декабря 1905 года… Ехать с Распутиным большое удовольствие, ибо он давал жизнь духу… Дорогою он предсказал забастовку и все говорил: «Только бы доехать». Как только доехали, она началась». Впрочем, забастовку тогда предсказать было нетрудно – ими была охвачена вся страна. Но генеральша так жаждала чудес!..

И в Покровском «жизнь духа» продолжалась. Лохтина увидела смиренную крестьянскую семью: «Уклад его жизни мне очень понравился. Жена, встретив мужа… упала ему в ноги… Смирение его жены меня удивляло. Когда я бываю права, я никому не сделаю уступки. И вот как-то жена Распутина в споре с мужем уступила ему, хотя было ясно – права она, а не он. На высказанное мной… удивление, Распутина сказала: «Мужу и жене надо жить одним сердцем – где ты уступи, где тебе уступят»… Спали мы где придется, очень часто в одной комнате, но спали очень мало, слушая духовные беседы отца Григория, который как бы приучал нас к ночному бодрствованию. Утром, если я вставала рано, то молилась с отцом Григорием… Молитва с ним отрывала от земли… Дома проводили время в пении церковных псалмов и песнопений…»

Но у следователей были большие сомнения в невинности ее жизни в Покровском. И она им отвечала: «Да, он имел обыкновение целоваться при встречах и даже обнимать, но это только у людей дурных появляются дурные и грязные мысли… Совершенно справедливо также, что при одном из посещений села Покровского я мылась в бане с Распутиным и его семьею – женою и двумя дочерями. При отсутствии дурных мыслей это никому из нас не казалось ни неприличным, ни странным… Что Распутин был действительно старец, убеждает меня и мое исцеление, и те предсказания, которые мне пришлось услышать и которые оправдались».

Так она отметала все подозрения о сексуальных отношениях между ней и Распутиным. Но каковы в действительности были отношения мужика с Лохтиной – его воистину ярой поклонницей? Знать это очень важно, чтобы понять и его учение, и всю дальнейшую его историю. Тем более что в исследованиях новых почитателей «отца Григория» утверждается: все истории о сексуальных связях Распутина со своими поклонницами выдуманы его врагами.

Но мы дадим слово другу – и одному из самых ближайших. В «Том Деле» есть показания издателя Филиппова: «Будучи у него в 1911 году на Николаевской улице, я неожиданно оказался свидетелем очень тягостной сцены. Придя к Распутину по обыкновению рано утром чай пить… я увидел его за ширмой, которая отделяла его кровать от остальной комнаты. Он отчаянно бил одетую в фантастический костюм – в белое платье, увешанное ленточками, – госпожу Лохтину, которая, хватая его за член, кричала ему: «Ты Бог!»… Я бросился к нему… «Что ты делаешь! Ты бьешь женщину!» Распутин мне ответил: «Она пристает, стерва, – грешить требует». А Лохтина, скрывшись за ширмами, кричала: «Я овца твоя, а ты – Христос!»…Только впоследствии я узнал, что это – госпожа Лохтина, поклонница Распутина, имевшая с ним роман… Она подавала мне такие остроумные, свидетельствовавшие о ее большом уме и светскости реплики, что я был очень удивлен увиденным».

О ее уме и злом остроумии будут с изумлением говорить и другие свидетели. Как же сумел мужик навсегда приковать к себе эту блестящую женщину? Как родилась эта яростная страсть, которая навсегда останется у несчастной генеральши, даже когда мужик уже не будет испытывать к ней ничего, кроме отвращения? Ответ на эти вопросы – в главной тайне этого человека, речь о которой впереди…

В декабре 1905 года Распутин и Лохтина вернулись в столицу. И она была рядом, когда он продумывал свой план, чтобы вновь увидеть Царскую Семью… Феофан был прав – новую встречу с Семьей подготовил сам Распутин.

В «Том Деле» остались показания важного свидетеля. В 1917 году перед следователями Чрезвычайной комиссии предстал полковник Дмитрий Ломан. При дворе он сделал блестящую карьеру: ему было поручено сооружение придворного Федоровского собора – любимого храма Царской Семьи, и назначение это он получил (как покажут свидетели) не без помощи Распутина.

Когда Ломан впервые увидел Распутина, он был всего лишь офицером лейб-гвардейского полка. «Распутина я знаю с самого его появления в Петрограде… В первый раз Распутин попал во дворец таким образом: как-то Государь (передаю это как слух) получил от сибирского крестьянина… это и был Распутин… письмо с просьбой принять его и разрешить преподнести икону по какой-то причине особо чтимую. Государь заинтересовался письмом…»

Прыжок во дворец

Показания Ломана подтверждает и… сам Распутин. Сохранилась телеграмма, посланная мужиком царю в 1906 году: «Царь-батюшка, приехав в сей город из Сибири, я желал бы поднести тебе икону Святого Праведника Симеона Верхотурского Чудотворца… с верой, что Святой Угодник будет хранить тебя во все дни живота твоего и споспешествует тебе в служении твоем на пользу и радость твоих верноподданных сынов». Эту телеграмму, так отличавшуюся от бессвязных посланий, которыми Распутин будет засыпать «царей», видимо, помогла написать мужику преданная генеральша.

И царь… принял мужика после его телеграммы! Почти точную дату этой встречи (на этот раз воистину исторической) позволит установить взволнованное письмо обычно сдержанного Николая к премьеру Столыпину:

«16 октября 1906 года…Несколько дней назад я принял крестьянина из Тобольской губернии… который принес мне икону Святого Симеона Верхотурского… Он произвел на Ее Величество и на меня замечательно сильное впечатление… и вместо пяти минут разговор с ним длился более часа. Он в скором времени уезжает на родину. У него есть сильное желание повидать Вас и благословить Вашу больную дочь иконой. (В то время террористы взорвали дачу премьера, Столыпин чудом остался жив и вынес из развалин раненую дочь. – Э.Р.) Я очень надеюсь, что Вы найдете минутку принять его на этой неделе».

Так ему удалось «зацепить» и царя!

Можно представить, о чем он говорил с «царями». Конечно же был его любимый рассказ о встрече с Богом, о странствиях во имя Божье – обо всем, что было недоступно этим религиозным людям и о чем они так мечтали. И здесь ему не было равных, здесь он был поэт. Те же мысли он позже изложит в «Житии опытного странника» и среди них – любимую: «Велик, велик есть крестьянин перед Богом!» Мужик – он помогущественнее всех жалких городских интеллигентов, свершивших смуту, а главное – он любит своих царей и не даст их в обиду Как не даст их в обиду Господь… Народ и царь – между ними никого! Царь и царица услышали то, что так хотели тогда услышать…

И наконец мужик попросил о том, от чего должны были затрепетать их сердца – увидеть мальчика. Он заговорил о его болезни, будто давным-давно о ней знал, просил позволения молитвой облегчить его страдания (потому и принес икону Симеона Верхотурского, обладающую исцеляющей силой).

Судя по всему, его отвели к ребенку: недаром тотчас после этой встречи Николай и написал Столыпину, чтобы тот допустил мужика «благословить Вашу больную дочь иконой». Ибо на глазах «царей», видимо, произошло чудо – то, о чем потом будут рассказывать Вырубова и великая княгиня Ольга, то, что будет происходить потом много раз!

В полумраке комнаты, освещенной лампадами, не мог заснуть, мучился в приступе болезни их «Маленький», их «Солнечный луч». Диковинный мужик спокойно подошел к кроватке, крючковатая огромная тень склонилась в молитве… И мальчик на глазах успокоился, тихо уснул, чтобы на следующее утро (чудо! чудо!) проснуться здоровым.

Знал ли мужик таинственные секреты врачевания, с языческих времен охранявшиеся в Сибири? Или воистину ощущал тогда в себе иную, необъяснимую силу, способную исцелять? Нам можно размышлять об этом и сомневаться. У Аликс же сомнений быть не могло. Он пришел – народный посланец, «Божий человек», о котором говорил его предтеча, «Наш Друг». Пришел, чтобы защитить своего царя и спасти наследника священного престола.

Вслед за царем мужика принял премьер-министр. Распутин и к нему пришел с той же чудотворной иконой святого Симеона Верхотурского.

Из показаний Вырубовой: «Покойный Столыпин… после взрыва на даче вызвал к своей пострадавшей дочери Распутина, и тот будто бы молился над нею, и она поправилась».

С тех пор царь и царица стали почитать сибирского святого, о котором рассказал им мужик. Наличные средства царя была воздвигнута великолепная сень над ракою Симеона.

Крестный ход в дни прославления святого Симеона возглавлял Иоанн Сторожев – священник из Екатеринбурга. В 1918 году тот же отец Иоанн совершит последнюю обедницу и даст последнее благословение Царской Семье – за два дня до их гибели.

В Ипатьевском доме после их расстрела найдут «образ святого Симеона Верхотурского, малого размера, в металлической рамке» – возможно, тот самый, который принес им когда-то мужик.

Теперь они сами зовут Распутина – он стал им необходим. Но «цари» – невольники в своем дворце. После истории с Филиппом они осторожны, и чтобы не возбуждать слухов, мужика зовут вместе с Феофаном – человеком официальным, к тому времени уже ставшим ректором Духовной академии.

Из показаний Ломана: «Кроме официальной аудиенции Распутин был раза 2–3… с Феофаном, но в очень скромной роли – келейника и последователя Феофана…»

Но Распутин просит Феофана не сообщать Милице об этих посещениях. «Сам Распутин сообщил мне, что он скрывает от Милицы Николаевны знакомство свое с царской семьей», – показал Феофан в «Том Деле». И ничего не подозревающая Милица продолжала славить мужика. «9 декабря… Обедали Милица и Стана. Весь вечер они рассказывали нам о Григории», – записал царь в дневнике.

Скандалы в благородном семействе

Однако долго скрывать от Милицы новое знакомство было невозможно. Праведный Феофан не мог лгать – как только слухи из Царского Села дошли до Милицы, он после первого же ее вопроса рассказал правду.

Великая княгиня разгневалась на мужика. Она не понимала, с кем ссорится…

Из показаний Феофана: «Распутин сообщил мне, что Милица Николаевна прямо ему объявила: «Вы, Григорий, надуватель»… Лично мне Милица Николаевна высказывала недовольство тем, что Распутин проник в царскую семью, и упоминала о своих предупреждениях, что если он это сделает, это будет его погибелью».

Было ли это бессильным раздражением властной Милицы, не сумевшей создать «второго Филиппа», или прозорливостью мистической женщины? Впрочем, в то время ей было уже не до Распутина – в конце 1906 года черногорские принцессы оказались в центре придворного скандала.

Из дневника К.Р: «6 ноября… Узнал с ужасом от жены, что Стана разводится… и выходит замуж за Николашу!!! Разрешение этого брака не может не представляться поблажкой, вызванной близостью Николаши к Государю… оно нарушает церковное правило, запрещающее двум братьям жениться на двух сестрах…»

Но жених нашел другое, весьма неожиданное объяснение.

«10 ноября… Николаша объявил, что палец о палец не ударил для своей женитьбы… что тут не обошлось без загробного влияния Филиппа».

Это был очередной скандал в большой Романовской семье.

Не так давно дядя царя, великий князь Павел Александрович, отбил жену у адъютанта другого великого князя, Владимира, и женился на ней. За что и был выслан из России по повелению царя, ибо согласно законам Российской империи «все члены Императорского Дома лишены права вступать в брак с лицами, не принадлежащими к царствующему или владетельному Дому»… И еще один скандал грозил семье: родной брат царя Михаил надумал жениться на жене лейб-гвардейца из своего знаменитого полка «синих кирасир» – дважды разведенной красавице Наталье Вульферт. Вдовствующая императрица с трудом умолила сына отказаться от безумной идеи… И новый скандал, уже с великим князем Кириллом, сыном другого царского дяди, Владимира Александровича. К этому лихому командиру Гвардейского экипажа ушла жена родного брата Аликс – Эрни, герцога Гессенского. Ники пришлось наказывать и Кирилла. Что делать: отец Николая беспощадно карал родных за подобные шалости, теперь карать должен был он – глава Романовской семьи.

И вот новый скандал – с «Грозным дядей»… Но каково же было влияние черногорок на Аликс, если царица, преисполненная отвращения к разводам, послушно все стерпела и заставила стерпеть царя, несмотря на грозные призывы вдовствующей императрицы покарать Николая Николаевича и навести порядок в семье!

Запись в дневнике генеральши Богданович от 25 октября 1906 года: «Говорят она (Стана. – Э.Р.) воплотила в себе медиума Филиппа, что он в нее вселился, и она предсказывает, что все теперь будет в стране спокойно… царь и царица верят каждому ее слову… и в ожидании спокойствия веселы и беспечны».

Но черногорская принцесса была тут ни при чем. Генеральша и дворцовые сплетники на сей раз ошиблись. Они тогда еще не знали о мужике, который уже поселился в сердцах «царей». Это он внес в их души спокойствие и уверенность.

Загадка новой фамилии

Пока Николаевичи с черногорками улаживали свои личные дела, мужик стремительно шел в гору Уже через два месяца после их второй встречи Государь всея Руси лично занимается переменой фамилии никому не известного крестьянина. По этому поводу он вызывает главу своей канцелярии графа Бенкендорфа – Аликс беспокоит неблагозвучная фамилия, столь неподходящая к облику «Божьего человека».

Распутину предложили написать прошение, и Бенкендорф сообщил министру внутренних дел: «Передавая мне это письменное прошение Распутина, Его Величество изволил выразить особенное желание эту просьбу уважить».

22 декабря 1906 года последовало удовлетворение ходатайства крестьянина Распутина о разрешении впредь именоваться «Распутиным-Новых».

Илиодор пересказывает со слов Распутина версию, которую, видимо, решено было сделать официальной: «Как только я показался в дверях, то наследник захлопал ручонками и залепетал: «Новый, новый, новый!»… Это были первые его слова. Тогда царь дал приказ именовать меня по фамилии не Распутин, а Новых».

На самом деле в фамилии «Новых», возможно, был совсем иной подтекст (речь о нем впереди). Но так или иначе, Распутин получил право на новую фамилию.

Однако жизнь не позволила. Жизнь вскоре вернет ему фамилию Распутин.

С появлением Нового началась во дворце и новая – тайная – жизнь…

Только через год Ники и Аликс решатся раскрыть тайну этой новой жизни великой княгине Ольге. «Осенью 1907 года Ники спросил меня, хочу ли я видеть настоящего русского крестьянина, – рассказывала она журналистке в далекой Канаде. – Распутин… повел его (Алексея. – Э.Р.) в комнату, и мы втроем последовали за ним… мы чувствовали себя как в церкви. В комнате Алексея не было электричества, и свет шел только от лампад перед иконами… Ребенок стоял рядом с гигантской тенью, низко опустившей голову… Распутин молился, и ребенок присоединился к его молитве».

Именно тогда она узнала, что Распутин обещал «царям», будто их мальчик излечится от болезни. О том же говорила и Вырубова в своих показаниях: «Распутин предсказал, что мальчик со временем совсем выздоровеет… вырастет из болезни».

Вера в выздоровление сына и дала им спокойствие. И еще – они увидели, как слабеет, гибнет грозная революция. Еще недавно в Петергофе на Николая, как на дичь, охотились революционеры, и Государь всея Руси писал матери: «Ты понимаешь мои чувства… не иметь возможности выезжать за ворота… И это у себя дома!.. Я краснею писать тебе об этом». Еще вчера хаос правил страной. И вот теперь, как и предсказал мужик, революцию удалось смирить. Начиналась новая жизнь. Все, как предрек им новый человек…

Филипп был прежним «Нашим Другом». Распутин станет новым «Нашим Другом».

В этом, видимо, и заключался для них тайный смысл фамилии.

Еще одна историческая встреча

Всю первую половину 1907 года Распутин продолжает посещать черногорских принцесс. Взрыв ярости Милицы как будто прошел (тем более что «цари» иногда встречаются с Распутиным в ее доме), она как будто простила мужика и не замечает, что теперь «отец Григорий» – тайный и частый гость в царском дворце. И по-прежнему славит провидца перед своими знакомыми, ибо уже поняла: это постоянное славословие нравится царице.

Именно тогда во дворце Милицы и состоялась еще одна встреча, имевшая большое значение для судеб империи.

В то время около царицы появилась молоденькая фрейлина Аня Танеева. Вскоре двор заговорил о пылкой дружбе Аликс и Ани. Милица тотчас начинает приглашать к себе новую фаворитку. Аня казалась наивной девочкой, до смешного копировавшей Государыню, – вела с Милицей бесконечные разговоры на любимые царицей мистические темы. И, естественно, захотела увидеть Распутина. Аня готовилась выйти замуж за флотского офицера Вырубова, и ей необходим был совет «отца Григория».

Из показаний Вырубовой: «С Распутиным я познакомилась в 1907 году за несколько дней до свадьбы у Милицы Николаевны… Причем я слышала, что у нее с ним встречаются Государь и Государыня. Этому знакомству предшествовало чтение мистических книг на русском и французском, которыми меня ссужала Милица Николаевна и в которых доказывалось существование таких людей, которые, благодаря своей жизни, сделались провидцами… В первых числах марта 1907 года Милица Николаевна пригласила меня, предупредив, что у нее будет Распутин. Она приняла меня в гостиной одна, стала рассказывать о том, что бывают люди, одаренные даром свыше и обладающие даром провидения. На эту тему Милица Николаевна говорила со мной около часу и просила меня не удивляться, если она будет христосоваться с Распутиным… Я очень волновалась, тем более, что она сказала: «Попросите у него о чем хотите, он помолится. Он может все у Бога»… Распутин поцеловался с Милицей, а затем она представила его мне… Меня поразили его проницательные глаза, глубоко сидящие в глазных впадинах… Я, озабоченная браком, так как очень мало знала своего жениха, спросила, следует ли мне выходить замуж. Распутин ответил, что советует выйти замуж, но что брак будет несчастлив…»

Однако вскоре Распутин перестает посещать Милицу. И черногорская принцесса узнает, что мужик посмел высказать слова неодобрения о браке ее сестры с Николаем Николаевичем. И царица навещает ее теперь все реже и реже…

Такого Милица не прощала.

Похороненное следствие

Осенью 1907 года Распутин уехал в Покровское. С ним отправилась Лохтина, а также его молодые поклонницы – незамужняя медицинская сестра Акилина Лаптинская, вдова инженера Хиония Берладская и жена коллежского секретаря Зинаида Манчтет (или Манштедт, как она именуется в других источниках).

К тому времени Распутин купил в Покровском новый просторный дом. На родине мужик менялся – простодушный, неграмотный крестьянин оживал в нем, он становился словоохотлив, хвастался перед соседями, демонстрировал поклонявшихся ему петербургских «дамочек». Охотно рассказывал он и о «царях» и великих князьях, которые спрашивают советов у него – вчера еще битого и осмеянного односельчанами Гришки…

Но в этот приезд его поджидал печальный сюрприз. Распутин узнал, что в селе появился инспектор из Тобольской Духовной консистории, который уже вызывал на допросы его постоянных собеседников – священников – и расспрашивал их о нем. И вскоре в новом доме был обыск, нашли и забрали письма «дамочек». Потом их самих вызвали к инспектору. И наконец на допрос повели самого Распутина.

Так началось «дело» по уже знакомому ему обвинению в хлыстовстве. Четыре года назад он сумел отбиться от следователей консистории. И вот – его снова обвинили.

Впоследствии председатель Государственной Думы Родзянко, бравший это «дело» из Синода, сообщил, что уже вскоре оно исчезло. Но «рукописи не горят»… Нынче, будто из небытия, в Тобольском архиве выплыла папка с надписью: «Дело Тобольской консистории по обвинению крестьянина слободы Покровской Тюменского уезда Григория Ефимовича Распутина-Новаго… в распространении им лжеучения, подобно хлыстовскому, и образования общества последователей своего лжеучения. Начато 6 сентября 1907 г.»

В «деле» было отмечено: пока Распутин пребывал в Петербурге, Тобольскому епископу сообщили сведения, касавшиеся таинственного периода его странствий. По этим «собранным и проверенным… сведениям… названный крестьянин из своей жизни на заводах Пермской губернии вынес знакомство с учением ереси хлыстовской и ее главарями». Затем, «проживая в Петербурге, приобрел себе последовательниц, которые, по возвращении Распутина в слободу Покровскую, неоднократно приезжали к нему и подолгу жили в его доме». Также отмечалось, что «письма его последовательниц X. Берладской… О. Лохтиной и 3. Манчтет говорят… об особом учении Распутина», что эти последовательницы «водят Распутина под руки и… на глазах у всех он их часто обнимает, целует и ласкает… В верхнем этаже новоприобретенного Распутиным большого дома поздними вечерами бывают особенные молитвенные собрания… на этих собраниях он надевает полумонашеский черный подрясник и золотой наперсный крест… собрания эти иногда заканчиваются поздно и, по слухам, в бане при прежнем доме Распутина совершался «свальный грех»… Между жителями слободы Покровской ходят слухи, что Распутин учит хлыстовству…»

Кто стоял за этим «делом», понять нетрудно. У Милицы, благодаря ее могуществу при дворе, были прочные связи в Синоде. И она, хорошо знавшая мистические учения, давно поняла тайну удивительного мужика. И это ее раздраженный голос слышен в обвинительном заключении, где говорится о «самомнении и сатанинской гордости» Распутина, о том, что он посмел принять на себя образ «необыкновенного наставника, молитвенника, советника и утешителя», что он, «человек малообразованный», решился «рассказывать о своих посещениях дворцов великих князей и других высокопоставленных особ…»

На следствии Распутин конечно же отрицал свое хлыстовство. Отрицал и хождение в баню с женщинами, то есть то, что впоследствии будет признавать в Петербурге, о чем будет рассказывать знакомым. И «дамочки» за него стояли горой – и Берладская, и Лаптинская, и Лохтина, и находившиеся у Распутина в услужении Евдокия и Екатерина Печеркины ничего, кроме восторженных отзывов о высокой нравственности «отца Григория», следствию не дали. На вопрос инспектора о поцелуях Распутина Лаптинская важно объяснила тобольским провинциалам: «Это обыкновенное явление в интеллигентном кругу…»

Но все это было лишь началом. Приехавший в Покровское инспектор Тобольской Духовной семинарии Д. Березкин в отзыве о ведении «дела» отметил, что следствие произведено «лицами, малосведущими в хлыстовстве», что обыскан был лишь жилой двухэтажный дом Распутина, хотя известно, что место, где происходят радения, «никогда не помещается в жилых помещениях… а всегда устраивается на задворках – в банях, в сараях, в подклетях… и даже в подземельях (он имел в виду ту самую таинственную «моленную под полом конюшни» в старом распутинском доме. – Э.Р.)… Не описаны картины и иконы, найденные в доме, между тем в них обычно кроется разгадка ереси…» и так далее. После чего Тобольский епископ Антоний постановил произвести доследование по «делу», поручив его опытному противосектантскому миссионеру Распутин был перепуган, вмиг превратился в бесправного, забитого крестьянина. Но Лохтина оценила ситуацию. Она поняла, что столь мощное давление могло быть организовано только кем-то очень могущественным – из столицы. И только из столицы его можно теперь остановить…

Лохтина спешно выезжает в Петербург. И вскоре… следствие было прекращено, несмотря на недавнее распоряжение Антония. Чье-то очень высокое вмешательство навсегда похоронило в недрах Синода епископское расследование.

Так Милица сделала роковую ошибку. Она решила использовать ситуацию, чтобы поставить на место мужика, она была уверена, что расследование по «делу о хлыстовстве» скомпрометирует Распутина, закроет ему дорогу во дворец. Но она ошиблась, ибо не могла представить себе степень его влияния на Семью.

Переворот во дворце

Конечно же Аликс легко вычислила, кто стоял за кулисами следствия, кто пытался отнять у нее «Божьего человека». И уже вскоре, судя по показаниям Феофана, «испортились добрые отношения между Милицей и Анастасией Николаевной, Петром и Николаем Николаевичем и царской семьей… Об этом мне проговорился сам Распутин. Из его нескольких фраз я заключил, что Распутин внушил мысль бывшему императору, будто они слишком влияют на государственные дела и задевают самостоятельность императора».

Прихвастнул мужик – хотел показать свою силу… На самом деле эта мысль всецело завладела царицей, как только та разлюбила прежнюю подругу. Аликс и в нелюбви – цельная натура. Разлюбить – так пылко, яростно… И Распутин тотчас понял новое настроение «мамы» («мама» и «папа» – так он теперь звал этих мистических родителей, отца и мать Русской земли). Понял он и свою задачу – постоянно внушать эту мысль «мамы» – «папе», ибо Ники очень трудно менял привязанности и, как справедливо отмечала Вырубова, «продолжал верить великому князю Николаю Николаевичу».

Теперь в Царской Семье вчерашние подруги стали именоваться также, как прежде называли их недоброжелатели при дворе – «черные женщины». И уши царицы тотчас открылись всему, чего она не хотела слышать раньше.

«По временам у меня шевелилась мысль о том, что Милица Николаевна познакомила Государыню с Распутиным для того, чтобы сделать его затем орудием для достижения своих целей», – показала Вырубова в «Том Деле». Теперь Аня «простодушно» рассказывала Аликс то, о чем думала сама царица. И они вместе негодовали на «черных женщин», посмевших организовать позорное расследование против «Божьего человека». Новая подруга охотно объяснила, откуда родятся гадкие слухи про Аликс: «Все, что говорилось плохого про Государыню, исходило теперь от Милицы и Анастасии Николаевны… они говорили о том, что Государыня… психически ненормальна, что она слишком часто видится с Распутиным».

Все поведала царице добрая Аня… И «черных женщин» навсегда отдалили от трона – более Аликс никогда не появится в их доме.

А вскоре генеральша Богданович запишет в дневнике: «Радциг (камердинер Николая II. – Э.Р.) говорил, что между царем и великим князем Николаем Николаевичем полное охлаждение, как между царицей и женой его Анастасией Николаевной».

С черногорками Аликс рассталась без сожалений – ведь теперь она не была одинока. Она нашла ее – свою Подругу. Свою истинную Подругу.

Опасная подруга

В марте 1917 года в Чрезвычайную комиссию из сырой тюремной камеры привозили бывшую фрейлину царицы. Следствие пыталось выяснить у нее дворцовые тайны, загадку влияния Распутина. Между тем самой большой загадкой была она сама – Анна Вырубова. Подруга Аликс.

«Недалекая… С трудом сдавшая экзамен на домашнюю учительницу… Ничем не интересующаяся… Трудно понять, какие отношения могли быть у нее с высоко образованной, энергичной царицей…» Таковы многочисленные показания свидетелей о Вырубовой. С этой характеристикой она и войдет в историю.

Между тем достаточно прочитать протоколы ее допросов, чтобы почувствовать, сколь блистательно изворотлива и опасно умна эта женщина. С самого начала следствия она удивительно верно избрала свою роль – ту самую роль наивной, простодушной, недалекой Ани, которую с таким успехом играла в Царской Семье.

Секретарь комиссии, поэт Блок, присутствовавший на допросах, напишет о ней: «Человек в горе и унижении становится ребенком… Вспомни Вырубову. Она врет по-детски».

Что ж, в ее ситуации это была единственно возможная тактика – наивно, открыто лгать, демонстрируя свою детскую беспомощность, глупость и полное непонимание происходившего во дворце. Почти изумленно узнает она от следователя, что, оказывается, ее считали «фанатичной поклонницей Распутина»!

– Так вы утверждаете, что интерес к Распутину у вас был, как ко многим другим в вашей жизни? – возмущается ее ложью следователь Гирчич. – Или все-таки он представлял для вас исключительный интерес?

– Исключительный? Нет! – говорит она очень искренне и, срывая последующие вопросы, вдруг начинает по-бабьи жаловаться: – Жить при дворе, вы думаете, легко? Мне завидовали… Вообще, правдивому человеку трудно жить там, где масса зависти, клеветы. Я была проста, так что за эти двенадцать лет, кроме горя, я почти ничего не видела…

Но следует новый важнейший вопрос:

– Почему вы сожгли целый ряд документов?

– Я почти ничего не жгла, – открыто, как бы беспомощно лжет она, заполнившая пеплом от сожженных бумаг огромный камин во дворце.

Ее обвиняют в том, что она вместе с Распутиным назначала министров, принимала участие в политических играх. И опять она изумляется – они с Распутиным разговаривали только о религии… Ей предъявляют доказательства – ее переписку с Распутиным.

– Почему же люди, не имеющие никакого отношения к политике, интересующиеся только молитвой и постом, находятся друг с другом в переписке политического содержания? – торжествует следователь.

Она только вздыхает и говорит все так же наивно:

– Ко мне все лезли со всякими вопросами…

– Ну лезли, скажем, день, месяц, год; но тут – лезли много лет подряд!

– Ужас что такое! – вздыхает она. – Мне вечно не было покоя от людей!

И после всей этой лжи другой следователь, В. Руднев, допрашивавший Вырубову параллельно с Гирчичем, напишет удивительное: «Ее показания… дышали правдой и искренностью. Единственным недостатком показаний были ее чрезвычайное многословие и поразительная способность перескакивать с одной мысли на другую». А ведь Вырубова лгала в лицо и ему.

Почему же он так написал?

Вырубова воистину знала людей и сразу поняла разницу между двумя следователями. И выбрала с ними разную тактику. От дотошного Гирчича можно было оборониться только наивностью, глупостью. Руднева, сентиментального провинциала, который так соскучился по человеческому благородству, можно и нужно было сделать своим союзником. И она демонстрирует простодушную преданность падшей Царской Семье, давая понять, что лжет только ради них. Она дает следователю возможность оценить и свое христианское терпение в тюрьме – об этом ее терпении спешит рассказать Рудневу мать Вырубовой…

Впоследствии Руднев вспоминал: «Ее чисто христианское всепрощение в отношении тех, от кого ей пришлось пережить в стенах Петропавловской крепости… это издевательство стражи, выразившееся в плевании в лицо, снимании с нее одежды и белья, сопровождавшемся битьем по лицу и другим частям тела… Нужно отметить, что обо всех издевательствах я узнал не от нее, а от ее матери… Вырубова подтвердила все с удивительной незлобивостью, объяснив: «Они не виноваты – не ведают, что творят».

При этом она просила следователя не наказывать виновных, чтобы не усугубить ее положения. И даже не выяснив, были ли вообще все эти издевательства, Руднев поверил Вырубовой.

Но свой главный удар она приберегла напоследок. Провинциальный следователь был в курсе того, о чем говорила вся Россия: Вырубова – «наложница царя и Распутина». И как бы заботясь о том, чтобы этот добрый человек узнал о ней всю правду, она настояла на медицинском освидетельствовании. Руднев был потрясен – Вырубова… оказалась девственницей! Теперь он верил ей до конца, он был готов закрыть глаза на «ложь во спасение», которую Вырубова говорила ему в лицо. И он подвел итог: «Никаким влиянием при дворе она не пользовалась и пользоваться не могла – слишком был велик перевес умственных и волевых качеств императрицы по сравнению с ограниченной, бесхарактерной, но беззаветно преданной и горячо любившей ее Вырубовой».

Так Руднев писал о самой влиятельной женщине России! Бедный провинциал не мог даже подозревать, какие утонченные психологические игры вела его подследственная. Так он влился в многочисленный хор свидетелей, единодушно твердивших во время допросов о «простодушной и недалекой» Вырубовой. Правда, большинство этих свидетелей погибнет после Октября, а «простодушная и недалекая» уцелеет. Подруга царицы сумеет использовать и пролетарского писателя Горького, и вождя революции Троцкого, чтобы вырваться из камеры. А выйдя на свободу, скрываясь в Петрограде, она сумеет наладить переписку с царицей и даже… попытается ее освободить! И сумеет организовать собственное бегство из большевистской России!

Женщина, назначавшая и свергавшая министров, управлявшая порой и стальной волей царицы, умела выглядеть простой русской дурехой. Эта удобная маска давно стала ее лицом.

Игры Ани

Когда Аня познакомилась с Распутиным, она уже была рядом с троном. Ее отец, маленький толстенький старичок, умевший говорить всем только приятные вещи, Александр Сергеевич Танеев, исполнял должность Главноуправляющего собственной Его Императорского Величества канцелярией. Эта должность была как бы фамильной – ее занимали при трех императорах дед и прадед Танеева. По материнской линии Аня получила в наследство и царские гены – среди ее предков был незаконный отпрыск императора Павла I.

В 1904 году она была представлена Государыне, получила шифр и звание фрейлины. Аликс тотчас поняла – она встретила Подругу. В следующем году Аня уже сопровождает царицу на яхте «Полярная звезда».

«Во время поездки императрица жаловалась, что у нее нет друзей вне семьи… что она чувствует себя чужой…» – говорила Вырубова на допросе. Она сразу поняла свою царственную подругу – в своих воспоминаниях наблюдательная Аня точно опишет цельную, властную натуру одинокой Аликс.

Впрочем, наблюдательной она покажет себя только в своей книге… А во дворце у нее была другая роль, единственно возможная при характере Аликс: добрая, простодушная, преданная девочка, глядящая в рот императрице, восторженно поклонявшаяся ее уму, ее религиозности. Так Аня появилась в Царской Семье. И случилось это накануне прихода во дворец Распутина.

И уже вскоре царь запишет об Ане в дневнике: «1906 год. 9 января… завтракали Сергей, А. А. Танеева». «4 февраля. Завтракала А. А. Танеева»… Молоденькая фрейлина стремительно становится действующим лицом царского дневника и всей жизни Семьи. И отодвигает от сердца царицы черногорских принцесс… При этом мудрая Аня ходит во дворец Милицы – прилежно учится мистике, которой так интересуется царица.

В 1907 году Аня выходит замуж, точнее – вынуждена выйти замуж. Слишком опасны слухи вокруг тесной дружбы Ани и царицы – двор ревниво отнесся к новой фаворитке.

Банкир Филиппов, находившийся в центре петербургской жизни, показал в «Том Деле»: «Дружба Вырубовой с Государыней… некоторыми из придворных сфер… объяснялась близостью на почве сексуальной психопатологии». О «неестественной дружбе» царицы и Ани не раз напишет со слов придворных в своем дневнике и генеральша Богданович.

Чтобы покончить со слухами, преданная Аня решила принести себя в жертву – выйти замуж за незаметного лейтенанта Вырубова. Скромный морской офицер, правда, владел обширным поместьем…

Из дневника Николая: «1907 год. 4 февраля… Анна Танеева представила своего будущего мужа Вырубова».

Став замужней женщиной, она перестает быть фрейлиной – двор может успокоиться… «Бедная императрица рыдает, как московская купчиха, выдающая дочь замуж», – насмешливо писал Витте в своих мемуарах.

Конечно же царица просит ее поговорить с «провидцем» о грядущем браке. И «простодушная» Аня, сразу оценившая роль мужика во дворце (то, чего не поняла умная Милица), отправляется знакомиться с «отцом Григорием». Она принесет во дворец то, что так хочет услышать Аликс, – самые восторженные впечатления.

Замужество не изменило ни жизни, ни положения Ани. Из показаний Вырубовой: «В 1907 году я вышла замуж за лейтенанта Александра Васильевича Вырубова, и по возвращении из свадебного путешествия мы сняли дачу сначала в Петергофе, затем в Царском (там находилась Семья. – Э.Р.)… Мой муж был зачислен в походную канцелярию (при царе. – Э.Р.), и в том же году мы сопровождали царскую семью на море». Подруги не расстаются ни на день – для того Вырубов и зачислен в канцелярию.

В то время ее увидела певица А. Беллинг. «Я познакомилась с ней на музыкальном вечере… Она тогда только что вышла замуж и была счастлива… Муж ее, круглолицый брюнет, моряк, не отходил от нее и смотрел ей в глаза. Она без конца смеялась и, казалось, радовалась жизни…

«Это ужасно смешно! – говорила она мне. – Вы вышли замуж девятого, а я одиннадцатого». И заливалась заразительным смехом… Но несмотря на ее веселость, ласковый голос, милую улыбку и добрые глаза, не чувствовалось в ней искренности и чего-то такого, что… располагало бы к доверчивости… Однажды вечером, когда я пела… а Вырубова сидела, прикрыв лицо руками и слушала… вошли и доложили, что Анну Александровну «просят». Она заволновалась и заторопилась. Через несколько мгновений она появилась на пороге гостиной в великолепном белом боа на шее, что ее делало очень эффектной, и с пышным букетом алых роз, который она передала мне, горячо поблагодарив, обняв и, как бы страдая, прижавшись к моей голове своею».

Итак, все было – и свадебное путешествие, и счастье, и «смотревший ей в глаза» муж. Но…

«Прожив с мужем полтора года, – показала Вырубова в Чрезвычайной комиссии, – я развелась, так как он, оказалось, страдает психической болезнью… Он уехал в Швейцарию, я забыла, в какой город… в лечебницу; потом мы развелись, так что я его с тех пор не видела».

Следователь Руднев сочувственно вспоминал: «По словам матери Вырубовой, муж ее дочери оказался полным импотентом, при этом с крайне извращенной половой психикой, выражавшейся в различных проявлениях садизма, чем причинял ей нравственные страдания и вызывал чувство полного отвращения».

Но как же – «была счастлива»? Как она могла полтора года жить с садистом и скрывать такую муку? А может быть, Вырубов все же не был законченным психопатом, сгинувшим в швейцарской клинике?

Именно так: бывший супруг Ани обзавелся новой семьей и с 1913 по 1917 год преспокойно жил в своем поместье, пользовался уважением соседей и даже был избран уездным предводителем дворянства. Так что понятно, почему двор весьма недоверчиво отнесся к причинам развода и с еще большим упорством заговорил на прежнюю тему.

И все та же генеральша Богданович записывала в дневнике: «2 февраля 1908 года. Рассказывал Зилотти (помощник начальника Главного морского штаба. – Э.Р.), что всех поражает странная дружба молодой царицы с ее бывшей фрейлиной Танеевой, которая вышла замуж за Вырубова… Когда во время поездки в шхеры лодка наткнулась на камень, эту ночь царская семья проводила на яхте… Царь спал в рубке один, а в свою каюту царица взяла Вырубову и на одной с ней постели спала…»

И далее Богданович излагает причину развода Вырубовой со слов княгини Долли Кочубей – урожденной герцогини Лейхтенбергской, родственницы Романовых: «Неестественная дружба существует между царицей и Танеевой… и что будто муж этой Танеевой… Вырубов нашел у нее письма от царицы, которые наводят на печальные размышления…» Генеральша будет часто возвращаться к этой теме: «6 февраля 1909 года… У молодой царицы сильная неврастения… это приписывают ее аномальной дружбе с Вырубовой. Что-то неладное творится в Царском Селе…»

А может быть, Вырубова действительно питала отвращение к мужчинам? И была по-своему счастлива в браке именно потому, что муж-импотент к ней не прикасался? А когда он попытался преодолеть себя и «направить стрелу в цель», это и показалось ей «проявлением садизма»? Не из-за того ли несчастный лейтенант Вырубов начал «страдать психической болезнью»? Если предположение верно, становится понятным, почему и дальше в жизни красивой молодой женщины не будет ни одного мужчины, почему и в 1917 году она оставалась девственницей – через десять лет после развода с Вырубовым! В ее жизни будет множество флиртов, но – демонстративных флиртов, которые станут частью ее игр.

Я много думал о ее отношениях с Аликс и в книге о Николае II сделал первую попытку их объяснить. В основе дружбы Вырубовой с царицей лежало тайное чувство, глубоко скрытое и подавленное. Оно и притягивало несчастную Аликс, и пугало ее… Но зная религиозность и чистоту царицы, Аня скрывала это чувство и придумала восхитительную игру, которая вначале еще больше привязала к ней подругу…

Тайники души

В «Том Деле» я нашел удивительные показания служанки Вырубовой Феодосии Войно: «В царя Вырубова была влюблена, но пользовалась ли взаимностью, не знаю. Она получала от царя письма, и одно такое письмо было перехвачено царицей. И тогда между Вырубовой и царицей произошла ссора, которая, впрочем, скоро прекратилась. Вырубова сама предупредила меня и горничную, что у нее в несгораемом шкафу лежат письма царя, и если она внезапно умрет, то эти письма нужно возвратить царю».

Это могло бы показаться выдумкой, если бы не существовали письма самой царицы. Всю Первую мировую войну Аликс и Ники писали друг другу, их письма стали прекраснейшей повестью о прекраснейшей любви.

Но были в них и загадочные строки. Например, в одном из своих посланий Аликс делает такую приписку: «Милый! Ведь ты сжигаешь ее письма, чтобы они никогда не попали в чужие руки?» В другом месте: «Если мы теперь не будем оба тверды, у нас будут любовные сцены и скандалы, как в Крыму… Когда ты вернешься, она будет рассказывать, как страшно страдала без тебя… Будь мил, но тверд. Ее всегда надо обливать холодной водой». Оказывается, некая «она» смела устраивать сцены, скандалы и преследовать своими письмами царя?! И Аликс, не жалея слов, клеймит ее: «Она груба, в ней нет ничего женственного», называет ее «коровой»!

«Она», «Корова» – это… Аня!

Аня понимала, как опасны слухи о сексуальной подоплеке ее любви к Государыне. И придумала отвлекающую игру в подавленную, чистую и безнадежную любовь к Ники – игру, которая успокоила царицу. Так воспитанницы Института благородных девиц, боготворя старшую подругу, одновременно пылко влюблялись в ее избранника.

Нет, нет, конечно же Аня и не думает тягаться с Государыней. Она лишь разрешает себе умирать от безответной любви. Она даже устраивает сцены, но смешные, наивные. Царь должен успокаивать влюбленную Аню письмами, а царица – жалостью. Роль Ани – безопасная «третья», создающая некое чувственное напряжение, поддерживающая огонь великой любви Ники и Аликс.

Да, она была лукава, скрытна, хитра, умна – опасная женщина, посвятившая себя двум страстям. Витте писал: «За Аней Вырубовой все близкие царедворцы ухаживают… Аня устраивает им различные милости и влияет на приближение к Государю тех или иных политических деятелей».

Первая ее страсть – власть, которая сразу пришла к молоденькой фрейлине. Аня – незримая повелительница самого блестящего двора в Европе.

Другая страсть – скрытая навечно – это Аликс. Эта тайная страсть соединялась с тем страшным, плотским, что незримо приходило в Семью вместе с Распутиным. И хотя во дворце он оборачивался святым, царица не могла не чувствовать незримое поле его похоти, его разнузданную силу. И страстные мечты Аликс в письмах к Николаю – это уже не смиренная супружеская любовь, но исступленный плотский зов.

В своих воспоминаниях Вырубова пишет, что после развода она «еще теснее вошла в царскую семью». Она поселилась в Царском Селе рядом с дворцом, в маленьком домике. Теперь подруги были неразлучны.

Из дневника великой княгини Ксении: «7 сентября 1908 года… Поехали повидать Ники и Аликс… Аликс была в саду с Ольгой, Татьяной и неизменной Вырубовой».

Могущественная пара

Всех, кто был в то время приближен к Семье, царица знакомит с таинственным «старцем».

Из показаний Николая Павловича Саблина, капитана первого ранга, старшего офицера императорской яхты «Штандарт», одного из самых близких к царю и царице людей (в их переписке он часто встречается под инициалами Н.П.): «Кажется, в 1908 году во время плавания на «Штандарте» Государыня… сказала, что есть люди, которые вследствие аскетического образа жизни имеют особую силу, и заявила, что есть такой человек, а именно Распутин, и предложила мне с ним познакомиться».

Так что не стоит верить рассказу Ани, будто следующая их встреча с Распутиным произошла случайно…

Из показаний Вырубовой: «Следующая встреча с Распутиным произошла через год в поезде, когда я ехала в Царское. Туда же к каким-то своим знакомым с какой-то дамой ехал Распутин… Я очень ему обрадовалась и сказала, что хотела бы поговорить о своей несчастной жизни. Распутин дал свой адрес: «Греческий проспект, у Лохтиных»… У Лохтиной я встретилась с Распутиным в гостиной. Ольга Лохтина была тогда… еще очень милой светской дамой и не отличалась эксцентричностью, которая развилась у нее потом».

Думается, все было проще: царица захотела дружбы самых дорогих людей. И Аня отправилась к генеральше – в тогдашнюю штаб-квартиру Распутина. Об этом рассказывает в «Том Деле» и сама Лохтина: «С Вырубовой я познакомилась… еще когда не разошлась с семьей. В первый раз она приехала ко мне узнать, когда приедет в Петроград отец Григорий».

Аня знала: каждый, кто хочет быть любимым царицей, должен любить «Божьего человека», постигать и славить его силу. И она тотчас ее ощутила. Она никогда не притворялась, не носила маски – просто очередная маска немедля становилась ее лицом. Аня сразу становится самой верной, восторженной, фанатичной поклонницей Распутина. Она поняла и начала играть свою новую, важнейшую роль.

Видимо, тогда же она и создала версию о том, что прозорливый «старец» с самого начала предсказал ей несчастье в браке – а она не послушала и была наказана. Она искренне хотела, чтобы на счету у «отца Григория» было как можно больше чудес, чтобы как можно чаще они с Аликс могли восторгаться этими чудесами. Однако через много лет в своих воспоминаниях она будет холодно и умно разбирать ошибки Царской Семьи в отношениях с Распутиным. Но это потом, когда потребуется быть старой и мудрой. А тогда требовалось быть юной и верящей. И она верила мужику – всем существом.

Лохтина сразу уступила Ане роль главной поклонницы «старца». Поняла: та будет полезней «отцу Григорию». Илиодор писал: «Лохтина смирилась с таким поворотом в своей судьбе».

После разрыва с Николаевичами Царская Семья остается в одиночестве. Друзья детства Ники, великие князья Сергей и Александр Михайловичи, давно отдалились. Только Констатин Константинович и его жена – желанные гости в Царском. Цитаты из стихов великого князя Аликс заносит в тетрадь наряду с любимыми изречениями. Впрочем, скоро в ее тетрадях будут записи мыслей только одного человека – полуграмотного мужика Григория Распутина. И только двое будут разделять одиночество Царской Семьи – «отец Григорий» и поклонявшаяся ему Подруга.

С падением черногорок Аня унаследовала и важнейшую роль Милицы. Аликс не смеет открыто принимать «старца» – уже пошли при дворе темные слухи о странном мужике во дворце. Но царица не может открыть, что Распутин лечит ее ребенка. Болезнь наследника по-прежнему остается тайной.

И теперь Царская Семья встречается с «отцом Григорием» в маленьком домике Ани. В архиве Чрезвычайной комиссии остались записки Ани к дворцовому коменданту В. Воейкову: «Дорогой Вл<адимир> Ник<олаевич>… старец прибыл на 2 дня, и Их Величества желают его видеть сегодня. Они думают – лучше у меня».

Из дневника царя: «6 ноября 1908 года… Мы заехали к Анне… видели Григория и долго говорили с ним…»

«27 декабря 1908 года… Мы пошли к Ане, где видели Григория. Мы втроем освятили ее рождественскую елку, это было очень приятно…»

Но иногда Распутина приходится приводить во дворец – лечить «Маленького». И опять помогает умная Подруга. Это она выработала целую церемонию тайной доставки мужика во дворец.

«Отец Григорий» будто бы навещал няньку царских детей Марию Вишнякову. Это давало возможность избегать записей в камер-фурьерском журнале, фиксировавшем все посещения «царей». «Он заходил к няньке Марии Вишняковой, очень нервной особе и в то время горячей почитательнице Распутина», – глухо говорит Подруга в своих показаниях. И уже от няньки его проводили в царские апартаменты.

Как все это происходило, рассказала в «Том Деле» фрейлина Софья Тютчева – внучка великого поэта и воспитательница царских детей.

«Зимой 1908 года великая княжна Татьяна хворала. Пока ее комнаты проветривались, она лежала в комнате Вишняковой, а я с другими великими княжнами находилась в классной комнате… Обернувшись в полутемном коридоре, увидела фигуру мужика в поддевке. Я сразу догадалась, что это Распутин… Я спросила, что ему здесь нужно. Он ответил, что ему нужно к Марии Ивановне Вишняковой. Я заметила ему, что она занята и сюда входить нельзя. Распутин молча удалился… Я пошла к Вишняковой, укладывавшей в это время наследника… и сказала, что ее искал Распутин… «Ах, уж эта мне Анна Александровна!», – сказала Вишнякова… На следующий день Вишнякова при встрече сказала мне: «Уж и досталось мне за вас от Анны Александровны»… И пояснила, что Вырубова просила ее никогда не говорить о Распутине со мной, так как я не верю в его святость. На другой день Вырубова обедала у меня, и из чувства дружбы я высказала ей свой взгляд на Распутина. К моему крайнему изумлению Вырубова вдруг спросила: «А кто такой Распутин?»

Тютчева была изумлена, потому что верила в простодушие, наивность молоденькой Ани. Она не знала, какие бездны таились в этой «простой душе»…

Единственный

Распутин понимал, что ненавидящие его «черные женщины» попытаются использовать против него последнее грозное оружие – Иоанна Кронштадтского. И ждал, и готовился. «Распутин необыкновенно искусно оговаривал… Распутин… отозвался об отце Иоанне Кронштадтском… что последний – святой, но неопытен и без рассуждения, какдитя… Так впоследствии стало уменьшаться влияние отца Иоанна при дворе», – показал Феофан в «Том Деле».

Но мужику повезло: в конце 1908 года отец Иоанн умер. Он был последним человеком, который мог стать преградой влиянию Распутина.

Теперь «отец Григорий» стал единственным.

Из показаний Вырубовой: «И бывший царь, и царица… очень уважали священника Иоанна Кронштадтского. После его смерти Распутин занял его место. Во всех невзгодах жизни, во время частых заболеваний наследника престола, во время обострения сердечной болезни царицы… к Распутину обращались за поддержкой… и бывший царь, и бывшая царица просили его молитв».

И отбросив всякую осторожность, «цари» начинают принимать мужика во дворце.

Из дневника Николая: «4 февраля 1909… В 6 часов к нам приехали архимандрит Феофан и Григорий. Он видел тоже детей…»

«29 февраля… В 2 с половиной к нам приехал Григорий, которого приняли со всеми детьми. Было так хорошо слушать его всею семьей…»

«29 марта (Светлое Христово Воскресение)… После обеда я пошел гулять с Дмитрием. Был мороз и много снегу». Погуляв с мальчиком – будущим убийцей Распутина – царь узнал, что во дворец приехал и сам «отец Григорий».

«После чая наверху в детской посидели с Григорием, который неожиданно приехал».

Никто не мог приехать неожиданно к «царям» – великим князьям приходилось добиваться аудиенции. Но Распутин – мог…

«26 апреля… От 6 до 7.30 видели… Григория… вечером еще немного посидел с Григорием в детской».

«15 августа… Вечером долго беседовали с Григорием».

Впрочем, царица все чаще называет его «Наш Друг» – как когда-то звала Филиппа…

Слухи о мужике, странном наследнике умершего Филиппа, волновали большую Романовскую семью. 1 января 1910 года великая княгиня Ксения записала в дневнике: «Так грустно, жалко Ники и непонятно». Сестре царя действительно было непонятно, о чем можно часами беседовать с полуграмотным мужиком.

Но Ники и Аликс уже не могут без встреч с Распутиным. И не только потому, что в его присутствии их мальчик мгновенно выздоравливает. Мужик выделяется на фоне дворцовой суеты, интриг и сплетен. Он всегда рассказывает о людях только хорошее, даже о своих врагах.

Они любят слушать рассказы о его странствиях. В них оживают «другие» люди, лишенные ярма – чинов и денег. В них – Бог и природа: встающее над полем солнышко, ночлег в траве под открытым небом – все, о чем царь, так любящий долгие прогулки и простую жизнь, может только мечтать.

И еще: он ничего у «царей» не просил.

«Распутин в этот период своей жизни… нуждался в деньгах, и мне приходилось ссужать его небольшими суммами от 20 до 100 рублей, которые при случае он мне возвращал. Я спросил его: «Неужели ты, несмотря на свою близость к царице, нуждаешься?» Он ответил: «Скупа она… даст 100 рублей, а когда через неделю спросишь у нее опять, она напомнит: «Ведь я дала тебе 100 рублей», – показал Филиппов в «Том Деле».

Мужик понял: ей трудно давать ему деньги. Бережливость, а точнее, скупость царицы вошла при дворе в поговорку. И он не просил. И… добился своего – они сами стали предлагать ему награды и деньги, а он отказывался. Знал, как благодарна ему царица за отказ…

Он был для «царей», пожалуй, единственным бескорыстным молитвенником перед престолом Всевышнего.

«Цари» на «исторических» балах надевали маскарадные наряды времен первых Романовых, и Аликс захотелось увидеть Распутина в дорогом «народном костюме». «Она была скупа и не давала деньги Распутину, дарила шелковые рубашки, пояса и золотой крест, который он носил», – вспоминала великая княгиня Ольга. И теперь, приезжая в Покровское, он с удовольствием щеголял в шелковых рубашках с малиновым поясом, в лакированных сапогах… Когда спрашивали, откуда сие великолепие, он рассказывал о «царях», которые любят его и ценят – пусть односельчане не забывают, кем стал Гришка, на которого они доносили церковным следователям.

«Григорий, сказал, указывая мне на свою атласную сорочку:

– Эту сорочку шила мне Государыня. И еще у меня сорочки, шитые ею.

Я попросил показать мне их… Жена Григория принесла несколько сорочек. Я начал рассматривать их…

– Что, на память хочешь взять? – улыбаясь, спросил Григорий.

– Можно хоть одну или две?

– Возьми три!

И он отобрал для меня три сорочки: красную, белую чесучовую и белую дорогого полотна, вышитую по воротнику и рукавам», – вспоминал Илиодор.

Предсказание

Между тем революция становилась лишь ужасным воспоминанием. Наступал долгожданный покой. И для Аликс, так желавшей верить в чудеса нового «Нашего Друга», это была заслуга не премьера Столыпина, виселицами и военно-полевыми судами усмирившего Россию, но чудесного «старца», умирившего ее своими молитвами.

Но если Николай в то время стал покойнее, ее по-прежнему мучили приступы неврастении, на первый взгляд беспричинные.

«Болит голова… болит сердце», «мое сердце обливается кровью от страха и ужаса», «когда голова у меня меньше болит, я выписываю изречения Нашего Друга, и время проходит быстрее», «я больна от печальных мыслей» – это из ее позднейших писем. Но тот же страх преследовал ее и в те годы. Постоянная тоска от ужасных предчувствий, постоянное раскаяние – ведь это ее проклятая наследственность губила любимого сына…

Только «Наш Друг» умел гасить ее нервозность речами о прощении и любви, о будущей Божьей награде за все страдания. Своими удивительными руками он снимал сводившие с ума мигрени. Он был так нужен измученной Аликс – не меньше, чем ее обреченному сыну.

Одно из ее писем Распутин покажет тогдашнему своему другу Илиодору. Она старалась писать простодушно, на понятном для мужика языке:

«Я только тогда душой покойна, отдыхаю, когда ты, учитель, сидишь около меня, а я целую твои руки и голову свою склоняю на твои блаженные плечи. О, как легко мне тогда бывает…»

Чтобы ощущать себя в безопасности, ей необходимо было постоянно убеждаться в его особой силе. И потому Аликс и подыгрывающая ей Вырубова будут стараться каждый день увидеть хоть маленькое, но чудо, сотворенное им: он предсказал погоду, он угадал день возвращения Николая домой… Все это осталось в переписке царя и царицы.

Именно тогда Распутин произнес удивительную фразу: «Покуда я жив, будет жить и династия». Об этом вспоминала его дочь: «Сам отец говорил в Царском Селе, что когда его не будет, тогда и двора не будет…» То же самое мы найдем и во множестве свидетельских показаний. «Установлено, – напишет следователь Руднев, – что он говорил Государю: «Моя смерть будет и твоей смертью».

Мужик знал: эти слова царицу не пугали. Наоборот – успокаивали. Ведь Распутин крепок, он должен прожить очень долго. Да и зачем Господу отнимать у «царей» своего посланца?

Но в 1910 году, когда наступил пик его успеха, когда стал он единственным, происходит таинственное: вокруг Распутина вдруг все начинает рушиться…

«Темные силы»

1910 год был ознаменован весьма немногими событиями, привлекшими внимание российских газет и обывателей.

В Петербурге состоялся первый Всероссийский съезд по борьбе с пьянством – этой воистину «русской болезнью». Вспоминали курьезы из древней истории: как «в одной битве пьяные воины портки потеряли». Обвиняли правительство – за то, что оно зарабатывает на этой вечной беде (после чего оскорбленные представители министерства финансов покинули съезд). Обвиняли сельских священников – за то, что они чрезмерно почитают слова святого князя Владимира: «Руси есть веселие пити» (после чего покинули съезд и представители духовенства).

В Государственной Думе произошел скандал. Известный монархист Марков-второй потребовал принятия новых постановлений против евреев. «Русский народ, – заявил он, – не желает стать рабом иудейского паразитного племени». Председательствующий князь Волконский попытался лишить его слова, Марков-второй назвал князя и протестующих думцев «жидовскими наемниками» и был голосованием исключен на 15 заседаний. «Я рад расстаться с вами на 15 заседаний, жидовские прихлебатели», – заявил он, удаляясь.

На другом заседании один из вождей монархистов, Пуришкевич, сообщил, что левое движение в студенческой среде – это «евреи, а над ними профессора, среди коих тоже немало евреев, потому в университетах и воцарилась анархия». Заявление вызвало очередной думский скандал – с общей бранью и выкриками с мест. Председатель Думы «потерял контроль и выказал полную беспомощность», в результате чего был смещен.

Новым председателем был избран Александр Иванович Гучков. Газеты с удовольствием печатали его биографию. Не было ни одного опасного события в начале века, в котором не участвовал этот сын благополучного московского купца. Он защищал армян во время резни их турками, участвовал в англо-бурской войне (естественно, на стороне буров), а во время русско-японской войны попал в плен к японцам. В Думе прославился блестящими речами и… драками на заседаниях. Он даже умудрился вызвать на дуэль главу кадетской фракции профессора Петра Николаевича Милюкова!

Вступая в должность председателя Думы, Гучков произнес знаменитую речь, где впервые заговорил о неких загадочных «темных силах», объявившихся в самых верхах общества…

В Москве на Ходынском поле, печально прославившемся во время коронации Николая II, состоялись полеты авиаторов. Сергей Уточкин, «герой воздушного простора», сделал несколько кругов на биплане. Сзади на маленьком «велосипедном» сидении для пассажира с трудом уместился московский вице-губернатор Джунковский. Участвовала в этих полетах и женщина-авиатор, черноокая красавица княгиня Шаховская, которая вскоре станет фанатичной поклонницей Распутина.

7 ноября состоялось, пожалуй, единственное историческое (печальное!) событие года. Вся Россия облеклась в траур – на станции Астапово умер Лев Толстой. Николай написал на докладе о его смерти: «Душевно сожалею о кончине великого писателя… Господь Бог да будет ему милостивым судьей».

В Москве, вдали от придворной суеты, жила Элла – великая княгиня Елизавета Федоровна. После гибели мужа она ушла из мира и основала Марфо-Мариинскую обитель сестер милосердия. На могиле Сергея Александровича она написала: «Прости им, Господи, ибо не ведают что творят» и тщетно просила Николая простить убийцу великого князя.

В 1910 году в Марфо-Мариинской обители состоялось ее посвящение на служение Богу. На церемонию приехала родная сестра Эллы – Ирина Прусская. Но другой родной сестры – Государыни – не было. Ходили слухи, что ее отсутствие вызвано недоброжелательством Эллы к странному мужику, проникшему во дворец.

О самом мужике никто толком ничего не знал – были только глухая молва и легенды. И оттого он притягивал всеобщее внимание.

ХЛЫСТЫ – СПАСИТЕЛИ

В то время Распутин становится воистину моден. Будоражили воображение его таинственная биография (преображение пропащего человека), дар творить исцеления и пророчествовать и, наконец, таинственный мир Царской Семьи, в который он был допущен. И левые, и правые получили в его лице подтверждение нашей главной идеи – «о драгоценных талантах простого русского человека».

Но еще одна причина его тогдашней популярности выглядит для нас нынче весьма неожиданно – это слухи о его хлыстовстве.

Когда-то в юности я разговаривал с другом нашей семьи Сергеем Митрофановичем Городецким. Он был тогда уже глубоким стариком, а во времена Распутина – популярнейшим молодым поэтом, автором знаменитой книги стихов «Ярь». И, усмехаясь в седые усы, Городецкий сказал очень странную фразу, которую я запомнил: «Распутин был в моде и чаровал, потому что был хлыст».

Понял я эту фразу лишь потом… Оказалось, что все знаменитые писатели Серебряного века так или иначе интересовались загадочной сектой хлыстов. Василий Розанов отправляется жить в хлыстовскую общину и пишет о ней. Тогдашние «властители дум» Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус живут в 1902 году в хлыстовской секте и пишут Александру Блоку: «Все, что мы там видели… невыразимо прекрасно». И вот уже Блок вместе с Алексеем Ремизовым (как сообщает жена Блока в письме к его матери) «пошли вместе на заседание хлыстов». О хлыстах пишут Константин Бальмонт и Андрей Белый. И известнейший в начале века крестьянский поэт Николай Клюев, создавая себе модную биографию, рассказывает, как странствовал с хлыстами. В 1908 году еще один известный наш литератор, Михаил Пришвин, пишет в записной книжке: «9 ноября… я вместе с Блоком, Ремизовым и Сологубом посетил хлыстовскую общину». И далее: «Многие очень искали сближения с хлыстами».

Почему так случилось?

Это было все то же ощущение Смуты, надвигавшейся на страну. Наш великий историк Ключевский предсказывал: «Династия не доживет до своей политической смерти… вымрет раньше… нет – перестанет быть нужной и будет прогнана. В этом ее счастье, и несчастье для России и ее народа… притом повторное – России еще раз грозит бесцарствие и смутное время».

Именно поэтому вожди интеллигенции на уже упоминавшихся религиозно-философских собраниях пытались найти общий язык с официальной церковью – но безуспешно. И тогда решено было обратиться к сектам. Они верили (хотели верить), что в сектах (и прежде всего в могущественнейшей из них – хлыстовской) простые люди выражают истинные религиозные и народные чаяния. «Хлыстовство, – писал Пришвин, – подземная река… Внутри самой православной церкви… возникает огромное царство хлыстов, неуловимых, неопределенных».

Так появилась идея: союз между интеллигенцией и «духовной частью» народа (сектантами) сможет воспрепятствовать надвигавшейся буре. Секты – как мост в народ… «Нам нужно по-новому, по-своему идти в народ… Несомненно, что-то везде, во всех… совершается, зреет, и мы пойдем навстречу. И… переход к народу будет проще, естественнее через сектантов», – размышлял Мережковский.

Впоследствии интеллигенция будет издеваться над «царями» за их веру в темного мужика. Но тогда, как это ни парадоксально, она поверила в то же самое – в темные секты.

Но для рядового обывателя «хлыст» оставался носителем мистического разврата, религиозным преступником.

Модный «СТАРЕЦ»

Распутин продолжает жить у Лохтиных. Генеральша стала, по сути, его секретарем. В ее салоне он завоевывает себе новых и новых поклонников. Через Лохтиных с ним познакомился Георгий Петрович Сазонов – почтенный либерал, автор множества исследований по экономическим вопросам, издатель прогрессивных журналов, который стал фанатичным почитателем «отца Григория».

В 1917 году Сазонов, как и другие поклонники Распутина, был вызван в Чрезвычайную комиссию. В «Том Деле» остались его показания:

«Мы (семья Сазонова. – Э.Р.) старые знакомые семьи Лохтиных – инженера Владимира Михайловича Лохтина, его жены Ольги Владимировны и их дочери Людмилы… Ольга Владимировна позвонила к нам и сообщила, что Григорий Ефимович Распутин просит разрешения приехать к нам…»

Так началась эта дружба. Сазонов описывает Распутина: «Он производил впечатление человека нервного… не мог спокойно усидеть на месте, дергался, двигал руками… говорил отрывисто, по большей части бессвязно». Но «в глазах его светилась особая сила, которая и действовала на тех, кто… особо подвержен чужому влиянию».

В то время вокруг Распутина уже собрался кружок фанатичных почитательниц. «Женщины, окружавшие его, относились к нему с мистическим обожанием, называли «отцом», целовали руку». Но главное, что восхищало глубоко верующего Сазонова (как и его друга Лохтина), – это столь редкая в те годы «искренняя религиозность» Распутина. «Эта религиозность не была напускной, и Распутин не рисовался. Прислуга наша, когда Распутин, случалось, ночевал у нас… говорила, что по ночам Распутин не спит, а молится… Когда мы жили на даче, дети видели его в лесу, погруженного в молитву… Соседка генеральша, которая без отвращения не могла слышать его имя, не поленилась пойти за ребятишками в лес, и действительно, хотя прошел час, она увидела Распутина, погруженного в молитву».

В те годы (до 1913-го), как утверждает Сазонов, Распутин совсем не употребляет спиртного, не ест мяса, соблюдает все посты. «Этот период жизни Распутина я могу назвать периодом стяжания им известной духовной высоты, с которой он потом скатился».

Впоследствии восхищенный Сазонов пригласит «отца Григория» пожить у него – в огромной барской квартире. И мужик повторит свой опыт жизни у Лохтиных. Так будет написано в сводках секретного наблюдения: «В 1912 году он проживал… в квартире, занимаемой издателем журнала «Экономист России» Георгием Петровым Сазоновым и его женой. С последней Распутин, по-видимому, состоит в любовных отношениях».

Но, зная искреннюю религиозность Распутина, Сазонов никогда не смог бы в это поверить (как не мог в это поверить и муж Ольги Лохтиной). Ни Сазонов, ни Лохтин не понимали до конца этого загадочного человека.

И отношения Распутина с «царями» по-прежнему окружены тайной. В Петербурге он почти не рассказывает о своих встречах с Царской Семьей – он осторожен. Даже друг Сазонов мало что может об этом поведать, разве то, что мужик называет Государыню и Государя «мамой» и «папой» – ибо они и есть «родители, которых Господь поставил блюсти и заботиться о русской земле»… Распутин еще не начал пить, не стал словоохотлив. Лишь один «сенсационный» рассказ Сазонова о нем отмечен в «Том Деле»:

«С обожанием, по-видимому, относилась к нему царица… Он рассказывал мне следующий факт – он шел по петергофскому парку, а навстречу ехала царица… Завидев его, она приказала остановить лошадей, кинулась навстречу и в присутствии всех, бывших в парке, поцеловала у него руку».

История о целовании рук Распутину «царями» пошла по петербургским салонам и впоследствии не раз возникнет в допросах Чрезвычайной комиссии. Вырубова и другая подруга царицы, Юлия Ден, близко знавшие Распутина и Царскую Семью, будут это горячо отрицать… Им придется слукавить, ибо не могли они объяснить непосвященным, что смирение гордыни, которое проповедовал мужик, было близко и Аликс, и Ники. Христос, омывающий ноги своим ученикам, и цари, целующие руку простого крестьянина, которая, по словам Распутина, «всех вас кормит», – все это было так понятно религиозной Царской Семье.

Впрочем, тогда, в 1910 году, у Распутина объявились поклонники еще занимательней – его преданным почитателем становится Владимир Бонч-Бруевич, «Бонч», как звали его друзья, – большой знаток русского сектантства, автор множества работ по церковному расколу и ересям. Но не этим он войдет в историю России. Исследователь ересей был активным членом подпольной партии большевиков, ближайшим сподвижником Ленина – и через каких-то семь лет станет одним из вождей советской России, управляющим делами Совнаркома.

Восторженный интерес большевика-подпольщика к Распутину понятен. В уже упоминавшемся докладе, который сделал Ленин на втором съезде РСДРП, был целый панегирик… секте хлыстов! Владимир Ильич объяснял: «С политической точки зрения хлысты потому заслуживают полного нашего внимания, что являются страстными ненавистниками всего, что только исходит от «начальства», т. е. правительства… Я убежден, что при тактичном сближении революционеров с хлыстами мы можем приобрести там очень много друзей…»

Эту часть доклада написал Ленину авторитетный специалист Бонч. И когда против Распутина начнутся гонения за хлыстовство, он тотчас заявит: «Распутин к секте хлыстов не принадлежит». Член одной тайной организации должен был защищать члена другой тайной организации. Должен был защищать возможных «друзей»…

Две семьи

В разгар увлечения мужиком среди его почитателей оказались члены некоей семьи, знакомство с которой принесет Распутину много радости и удач, но впоследствии погубит его.

В 1910 году дочь камергера Мария Головина впервые увидела Распутина. «Чистейшая девушка» (так говорил о ней ненавидевший Распутина князь Феликс Юсупов) сразу становится рабски преданной мужику. Писательница Жуковская описала «Муню» (так называли ее в «кружке» Распутина): «Молоденькая девушка… поглядывала на меня своими кроткими… бледно-голубыми глазами… В светло-сером платье, белой шапочке с фиалками она казалась такой маленькой и трогательной. В каждом взгляде и в каждом слове проглядывали беспредельная преданность и готовность полного подчинения».

Тетка Муни Ольга была героиней самого громкого скандала в Романовской семье. Она была замужем за генерал-майором Эриком Пистолькорсом, имела двоих детей, когда начался ее бурный роман с дядей царя, великим князем Павлом Александровичем. Роман окончился свадьбой, за что великий князь был отстранен от всех должностей и выслан за границу. Его сын от первого брака, малолетний Дмитрий, остался в России. Сначала он жил в семье Эллы и великого князя Сергея Александровича, а после его убийства перешел воспитываться в Царскую Семью. В 1905 году Павел Александрович был прощен и с женой вернулся в Россию.

Так Муня и ее мать стали родственницами великого князя. Вскоре они стали и родственницами Вырубовой – ее родная сестра Александра (или Сана, как называли ее в семье) вышла замуж за сына Ольги, Александра Пистолькорса. «Сана… очень миловидная женщина с фарфоровым личиком… производила чарующее впечатление балованного ребенка-эгоиста», – вспоминала певица А. Беллинг.

И эту семью буквально расколол Распутин.

Муня, ее мать, двоюродный брат Александр Пистолькорс и его жена Сана стали фанатичными приверженцами мужика. Но тетка Ольга, ее дочь Марианна и сын Павла Александровича Дмитрий вскоре станут его злейшими врагами.

Впрочем, все это впереди… А пока шел 1910 год. И в том году, когда Муня Головина увидела Распутина, он был ей совершенно необходим. Муня была тогда на грани безумия.

В 1917 году Марию Головину вызвали на допрос в Чрезвычайную комиссию. Ее показаний ожидали там с великим нетерпением – ведь она входила в круг самых близких к Распутину людей. Кроме того, было много сплетен о ее роковой и безответной любви к убийце Распутина, князю Феликсу Юсупову, который будто бы использовал несчастную Муню при подготовке к убийству (эта версия войдет во многие книги о Распутине).

Любовь у Муни действительно была – и воистину роковая. Но… отнюдь не к Феликсу Юсупову. Однако предоставим слово самой Головиной – ее показания есть в «Том Деле»:

«В 1910 году я потеряла человека, которым увлеклась, что неблагоприятно отразилось на моей нервной системе».

Этот человек и был причиной нежной дружбы, связавшей Марию с самой богатой семьей России – Юсуповыми.

До сих пор в Петербурге на набережной Мойки возвышается дворец, принадлежавший Юсуповым. В нем сейчас та же мебель, те же картины. Те же зеркала хранят отражения исчезнувшего семейства.

Родоначальником Юсуповых был племянник пророка Магомета. Их предки правили в Египте, Сирии, Антиохии. В роду Юсуповых были полководцы Тамерлана и татарские завоеватели Древней Руси. Они возглавляли распавшиеся части Великой татарской орды – правили в Казанском ханстве, в Крымской и Ногайской орде. Повелитель ногайцев хан Юсуф и дал свое имя роду. Удивительна судьба его дочери, красавицы Сумбеки. Ее мужья, ногайские ханы, гибли один за другим в междуусобной резне, но она оставалась царицей, выходя замуж за… убийцу предыдущего мужа. Именно тогда хан Юсуф, опасаясь за жизнь сыновей, отправил их в Россию. Царь Иван Грозный принял их благосклонно и наградил обширнейшими землями. Их дети приняли православие и получили титул князей Юсуповых.

С тех пор Юсуповы занимали важнейшие должности при русских Государях, порой были особо к ним приближены. Во дворце прадеда Феликса, Николая Юсупова, висели бесчисленные портреты его любовниц. И был один двойной портрет в этой амурной галерее – самого Юсупова и Екатерины Великой, изображенных в облике весьма обнаженных античных богов…

За три века Юсуповы стали богатейшей семьей России. Их поместье в Крыму соседствовало с дворцами царя и великих князей. И Царская Семья нередко гостила у Юсуповых.

Мать Феликса Зинаида, одна из красивейших женщин в России, была последней в роду Юсуповых. Отвергнув множество предложений, она вышла замуж за адъютанта великого князя Сергея Александровича, командира кавалергардов графа Феликса Сумарокова-Эльстона. После женитьбы он получил право именоваться – князь Юсупов, граф Сумароков-Эльстон.

У Зинаиды и Феликса родилось двое сыновей: старший – Николай и младший – Феликс. И оба сыграют роковую роль в судьбе русского мужика Распутина.

История любви и смерти

Свою жизнь Феликс Феликсович Юсупов описал уже в эмиграции, в Париже. Еще подростком он начал свое путешествие в порок – на самый край грешной петербургской ночи. Все началось с истории, похожей на юношеский порочный сон: некая молодая пара пригласила похожего на нимфетку мальчика участвовать в своих сексуальных играх… Далее его «воспитывал» старший брат Николай – красавец, кумир семьи, которому Феликс поклонялся и завидовал. Петербургский донжуан продолжил опасные игры с подростком – стал переодевать Феликса в женское платье и вывозить в великосветские притоны.

Петербургская ночная жизнь была похожа на пир во время чумы, где все старались дойти до самого дна. Опиум, кокаин, ночь, превращенная в день, и день, превращенный в ночь… Разгул шел под аккомпанемент цыганских хоров в отдельных кабинетах знаменитых ресторанов. Тогда юный Феликс и испытал странное чувство – радость соблазна женской одежды, восторг от похотливых взглядов мужчин… Так он познал свою природу. «Я всегда возмущался людской несправедливости к тем, кто завязывает особые любовные связи, – писал он. – Можно осуждать эти отношения, но не тех существ, для которых нормальные отношения, противоречащие их природе, остаются запретными».

И стариком он будет вспоминать о победах «прелестной нимфетки». Как на костюмированном балу неотрывно смотрел на «нее» в лорнет английский король Эдуард VII… С каким восторгом и страхом бежала «она» из ресторана от обезумевших поклонников… Бросив роскошную шубу, в одном бальном платье, усыпанном бриллиантами, – по жестокому морозу в открытых санях спаслась тогда «красотка»…

А потом брат Николай соблазнил очередную петербургскую красавицу – графиню Гейден. Но на сей раз он влюбился – что не положено донжуану. Еще недавно в Париже он искал острых ощущений в грязной китайской курильне опиума на Монмартре, возил туда и Феликса… И все разом ушло в прошлое, безумная любовь совершенно изменила жизнь Николая.

Марина Гейден была женой кавалергарда графа Мантейфеля. Но несчастная женщина, забыв мужа и честь, приехала в Париж и проводила ночи в отеле, где жили Николай и Феликс. Мантейфель потребовал развода. Но его товарищи по службе считали по-другому: затронута честь кавалергардов, и граф обязан вызвать обидчика на дуэль.

В Историческом музее я читал последние письма героев этой истории – финал трагедии.

«Я умоляю Вас, – писала Марина Феликсу, – чтобы Николай не приехал теперь в Петербург… Полк будет подбивать на дуэль, и кончится очень плохо… ради Бога, устройте так, чтобы Ваш брат не появлялся в Петербурге… Тогда злые языки успокоятся, и к осени все уляжется».

Но Николай конечно же не согласился стать трусом – вернулся в Петербург. Если бы Феликс все рассказал властной матери, дуэлянтам не дали бы стреляться. Но Феликс… не рассказал. Сыграли роль понятия о чести? Или…

В его воспоминаниях есть странная запись: «Я… представлял себя предком… великим меценатом царствования Екатерины… Лежа на подушках, шитых золотом… я царил среди рабов… Мысль стать одним из богатейших людей России пьянила меня…» Но при жизни Николая он не мог стать «великим меценатом», ибо главным наследником юсуповских богатств был старший брат. Неужели «мысль стать одним из богатейших людей России» не только «пьянила», но и опьянила? И Феликс бессознательно последовал примеру своих ногайских предков, убивавших братьев и отцов в борьбе за власть? И оттого не сказал матери о готовящейся дуэли?..

Но все это только ужасные предположения. То, что было на самом деле, навсегда исчезло во времени.

Николай не сомневался в своей гибели. Он писал Марине в ночь перед дуэлью: «Последней моею мыслью была мысль о тебе… Мы встретились с тобою на наше несчастье и погубили друг друга… Через два часа приедут секунданты… Прощай навсегда, я люблю тебя».

Наступило утро 22 июня 1908 года… Дуэлянты стрелялись с тридцати шагов. Николай выстрелил в воздух. Мантейфель промахнулся и потребовал сократить дистанцию до пятнадцати шагов. И опять Николай выстрелил в воздух – не мог он губить оскорбленного им человека. И тогда граф прицелился и хладнокровно застрелил его.

Последнее письмо Николая осталось в юсуповском архиве, Марине его не передали. Осталось там же и ее письмо к Феликсу – тщетная мольба: «Феликс, я должна приложиться к его гробу… я должна видеть его гроб, помолиться на нем. Вы должны понять это, Феликс, и помочь мне. Устройте это как-нибудь ночью, когда все будут у Вас спать! Помогите мне пробраться в церковь, сделайте это для меня, сделайте это для Вашего брата!» Но он не сделал…

Зинаида Юсупова лежала в то время в горячке, приступы безумия будут мучить ее до смерти. А Феликс уже вскоре осматривал свои будущие владения. «Я всерьез воображал себя молодым государем, объезжающим страну», – вспоминал он.

Нелюбимая

Но оказалось, была еще одна жертва дуэли, еще одна женщина – на сей раз нелюбимая, но любившая. И навсегда сохранившая любовь к Николаю, воистину безответную, о которой тот при жизни даже не подозревал. Это была Муня Головина. В своем архиве Феликс сохранил и ее письмо. Она тоже хотела «припасть к гробу»: «Мне хотелось еще раз помолиться около него. Сегодня прошло две недели этого страшного горя, но оно все растет, не уменьшается, хуже делается на душе с каждым днем».

Погибший Николай связал ее с Феликсом. Навсегда.

«Я так дорожу моей духовной связью с прошлым, что не могу смотреть на Вас, как на чужого… Я никогда так ясно не сознавала, как сейчас, что вся радость жизни ушла навсегда, что ничто и никогда ее не вернет…»

Она решила уйти в монастырь. Мать была в ужасе. Спасительницей выступила ее родственница «с фарфоровым личиком» – Александра Пистолькорс.

Из показаний Марии Головиной в «Том Деле»: «Жена моего двоюродного брата Александра Пистолькорс была знакома со старцем Григорием Ефимовичем Распутиным, которого в это время считали святым человеком… который может утешить в горе… В первый раз отца Григория я увидела всего на несколько минут, и он произвел на меня прекрасное впечатление. Разговор шел о том, что я хотела уйти от мира в монастырь… Распутин мне заметил на это, что Богу можно служить везде, что жизнь так круто менять не следует».

Муня сразу поверила ему – отказалась от монастыря.

Она занялась спиритизмом, пыталась говорить с убитым Николаем. «В это время я… делала опыты по вызыванию духов… Я была крайне удивлена, когда… отец Григорий спросил меня: «Зачем ты все это?.. Ты знаешь, как подготовляются пустынники, чтобы иметь наитие духа? Как ты среди светской жизни хочешь достичь общения с духом?»… Он посоветовал мне этим не заниматься, предостерегая, что я могу сойти с ума… Распутин понравился и моей матери. Она была благодарна ему за то, что он отговорил меня идти в монастырь… Я виделась с ним еще несколько раз в течение 10–14 дней у Пистолькорс…

Вина Распутин раньше не пил совсем… проповедовал простоту в жизни, боролся с этикетом и убеждал, чтобы люди не осуждали друг друга… Распутин никогда не питал злобы к людям, которые причинили ему тот или иной вред».

И она решила познакомить «отца Григория» с «самым дорогим для нее после матери человеком» – с Феликсом… «Эта девушка была слишком чиста, чтобы понимать низость этого «святого», – напишет Юсупов впоследствии.

Встреча состоялась.

«Дом Головиных, – вспоминал Феликс, – находился на Зимней канавке. Когда я вошел в салон, мать и дочь сидели с торжественным видом людей, ожидающих прибытия чудотворной иконы… Распутин вошел и попытался меня обнять, но я выскользнул… Подойдя к мадемуазель Г<о-ловиной> и ее матери, он без церемоний обнял их и прижал к сердцу… Он был среднего роста, почти худой, его руки были непропорциональной длины… На вид ему было лет 40. Одетый в поддевку, широкие сапоги он выглядел простым крестьянином. Его лицо, обрамленное косматой бородой, было грубым – тяжелые черты, длинный нос, маленькие прозрачные серые глазки из-под густых бровей…»

Феликс уже ненавидел его, когда они впервые увиделись, ибо тогда со всех сторон вдруг понеслись слухи о похождениях Распутина. И Зинаида Юсупова, и ее близкая подруга, великая княгиня Елизавета Федоровна, с ужасом выслушивали рассказы о развратном мужике, принятом в царском дворце.

Несостоявшийся ВОЖДЬ АНТИСЕМИТОВ

К 1910 году вокруг Распутина сложился особый круг… Внутри государства, где издревле существует автократия, существует и негласный союз крайне правых сил со спецслужбами. Крайне правыми в России тогда были представители самой родовитой, но, увы, вырождающейся аристократии. Они ненавидели поднимавшийся капитализм, власть денег, приходившую на смену власти происхождения – их власти.

Ненавидели они и евреев, среди которых, несмотря на все их бесправие, было много «новых богачей». Впрочем, еще больше евреев было среди пламенных фанатиков революции. Нищета и унижения превратили запуганных еврейских юношей в бесстрашных бомбометателей и террористов.

Желая ослабить радикальное движение, правые пытались направить ярость голодных толп против евреев. С благословения департамента полиции по стране прокатилась волна еврейских погромов. Пух вспоротых перин, разграбленные дома, убитые старики, изнасилованные женщины… Премьер Витте, с одобрения царя, поручил полиции усмирить погромщиков. И она усмиряла… Каково же было удивление Витте, когда он узнал, что департамент полиции, который должен был бороться с погромами, тайно печатал прокламации… призывавшие к погромам!

Печатал их Михаил Комиссаров, высокий тучный 35-летний полковник, который с 1915 года станет одним из важных действующих лиц в распутинской истории. Комиссаров не был антисемитом – он был всего лишь служакой, выполнявшим чужую волю.

В то же время к уже упоминавшемуся религиозному писателю Сергею Нилусу попадают некие документы под названием «Протоколы сионских мудрецов». В них рассказывалось о зловещем заговоре евреев и масонов с целью уничтожения христианских монархий и основания «еврейского царства».

«Протоколы» были немедленно опубликованы потрясенным Нилусом. По велению царя новый премьер-министр Столыпин приказал произвести расследование.

Выяснилась, что «Протоколы» – фальшивка, сфабрикованная российской тайной полицией. За образец была взята другая фальшивка, созданная уже на Западе, – «Завещание Петра Великого», тайный план захвата русскими Европы.

И после разгрома первой революции волна антисемитизма не спадает. Погромные организации – «Союз русского народа», «Союз Михаила-архангела» – набирают силу. В Думе монархисты Пуришкевич и Марков-второй постоянно произносят речи, пронизанные юдофобией. Грядущее трехсотлетие династии подогревает атмосферу…

И Распутин, простой мужик, которого полюбил царь, был будто создан для того, чтобы возглавить крестовый поход правых против евреев и интеллигенции.

Воспитатель Сталина

Именно тогда возле Распутина появляется знакомец Феофана, Саратовский епископ Гермоген. Но если Феофан – мистик, аскет и отшельник, то Гермоген – всецело погружен в церковную политику.

Во время революции 1905 года встал вопрос о восстановлении патриаршества – созыве церковного Собора для избрания патриарха. Царь передал решение на рассмотрение Святейшего Синода, и обер-прокурор Победоносцев тотчас провалил идею патриаршества, пугая царя тем, что церковь выйдет из подчинения самодержцу. Гермоген же считал, что революция доказала слабость светской власти, поэтому государству необходим второй духовный центр, который, в случае повторения беспорядков, сможет спасти державу от гибели.

Таким центром Гермоген справедливо считал патриаршество. Патриархом он видел самого себя. Ведь недаром носил он имя великого патриарха Гермогена, спасшего Русь в страшное Смутное время! Видел он в этом Божий знак, верил, что предназначен защитить страну от надвигавшегося кровавого хаоса – ибо, несмотря на усмирение революции, старцы в монастырях продолжали предрекать грядущую Смуту…

Из показаний доктора Бадмаева Чрезвычайной комиссии: «Как-то я был у Гермогена и увидел, что Митя (предшественник Распутина, «гугнивый» Митя Козельский. – Э.Р.) стал выделывать руками какие-то выкрутасы. Гермоген улыбался. Я спросил, что это значит. Кто-то из присутствующих сказал: «Это он видит на голове Гермогена патриаршую митру».

Гермоген фанатично боролся с вольнодумством, разрушавшим, по его убеждению, Святую Русь, ратовал за жесткое вмешательство церкви в духовную жизнь страны. Непрестанно требовал Гермоген отлучения от церкви Льва Толстого.

В этой борьбе случился однажды эпизод, на который сам Гермоген вряд ли обратил внимание. Будучи ректором Тифлисской Духовной семинарии, он беспощадно карал воспитанников за «революционный дух», и в 1899 году изгнал из семинарии некоего Иосифа Джугашвили…

Именно Иосиф Сталин восстановит впоследствии столь желанное Гермогену патриаршество. История любит улыбаться.

Из показаний Гермогена: «Познакомил меня с Распутиным отец Феофан, который отозвался о нем в самых восторженных выражениях, как о выдающемся подвижнике». Мужик очень понравился епископу. Гермоген мечтал тогда при помощи «брата Григория» внушить царю желанную мысль о восстановлении патриаршества.

А пока Распутин должен был участвовать в его неустанном обличении вольнодумства. Епископ познакомил «брата Григория» и с другим неукротимым обличителем – молодым монахом, которому за неистовые речи прочили славу русского Савонаролы.

Русский Савонарола

В 22 года Сергей Труфанов, сын дьячка, принял монашество под именем Илиодора. В 1905 году, в разгар революции, окончил Петербургскую Духовную академию (кстати, именно там он впервые увидел приехавшего в столицу Распутина). В феврале 1908 года иеромонах Илиодор был назначен в Царицын миссионером-проповедником. Там он построил большой храм и начал произносить пылкие проповеди перед толпами почитателей.

Огромный, мордатый, скуластый, с маленькими глазками Илиодор напоминал скорее волжского разбойника, чем благочестивого священника. Но Гермоген любовался грубым обличьем монаха-воина. И воистину, вел Илиодор в новом храме непрерывную войну. Громил «жидов и интеллигентов, богатеев и чиновников, скрывающих от царя народные нужды». Громил ненавистный русский капитализм. Губернатора Татищева оскорбил и заставил уйти в отставку. Последователи Илиодора клеили на домах его яростные листовки: «Братцы! Не сдавайте Руси врагу лютому! Мощной грудью кликните: «Прочь жидовское царство! Долой красные знамена! Долой красную жидовскую свободу! Долой красное жидовское равенство и братство! Да здравствует один на Руси батюшка-царь наш православный, царь самодержавный!»

Илиодор познакомился с Распутиным в Петербурге, когда «старец» жил на квартире у Лохтиной. Безумная генеральша пришла в бурный восторг от нового знакомца, «отца Григория». С тех пор она служила им двоим – Распутину и Илиодору.

В «Том Деле» Лохтина рассказывает о встрече двух пастырей: «С иеромонахом Илиодором я познакомилась в 1908 или 1909 году… Он, прибыв в Петроград, остановился у Феофана в Духовной академии. По поручению Распутина я зашла к Феофану и пригласила Илиодора к Распутину, который остановился в это время у меня… Илиодор мне очень понравился своей послушливостью. Отец Григорий приказал ему сказать проповедь на какую-то тему и тот беспрекословно исполнил».

Илиодор открыл Распутину новые горизонты. Мужик, привыкший к жалкой кучке почитателей, увидел тысячи фанатиков, испытал опьянение от буйных приветствий толпы. Впоследствии Распутин вспоминал: «Он меня встречал с толпами народа, говорил про меня проповедь о моей жизни. Я жил с ним дружно и делился с ним своими впечатлениями».

Добавим – самыми дорогими впечатлениями. В 1909 и в 1910 годах Илиодор гостил у Распутина в Покровском. Там он и показал монаху рубашки, подаренные царицей. И еще то, что не показывал даже Сазонову и Филиппову, которых почитал своими друзьями, – письма царицы и великих княжон. И какие письма!.. Так отчего-то доверял Распутин Илиодору, так они были тогда удивительно близки.

Из Покровского оба возвращаются в Царицын. И опять – скопище поклонников, восторженные крики, все тот же завораживающий восторг толпы.

Илиодор рассказал в своей книге, как ночью 30 декабря две тысячи человек провожали Распутина в Петербург. «Я сообщил народу, что Григорий Ефимович хочет строить женский монастырь, где будет старцем, и просит народ съездить к нему в гости. Люди закричали: «Спаси, Господи! Поедем, поедем с батюшкой! Непременно поедем!»… На вокзале пели гимны и славили Христа. Григорий с площадки вагона начал говорить речь о своем высоком положении; но речь была такая путанная, что даже я ничего не понял».

Распутин всегда говорил отрывочно, путано, таинственно. Но прежде Илиодор его понимал, а теперь вдруг – не понял…

Именно тогда, в 1910 году, находясь в гостях у Распутина в Покровском, монах все для себя решил – и перед возвращением в Царицын выкрал у друга письма царицы и княжон, которые тот так доверчиво ему показывал… В 1914 году Распутин сказал следователю: «Был Илиодор у меня года четыре назад в Покровском, где похитил у меня важное письмо…»

«Важное письмо» – это письмо царицы, отнюдь не предназначенное для чужих глаз.

Тогда же Распутин спас своего друга. Терпение властей, которое Илиодор столь долго испытывал, наконец истощилось. И губернатор, и сам премьер Столыпин отлично понимали, что деятельность Илиодора закончится еврейскими погромами, а затем – яростным ответом революционеров. В воздухе снова запахло динамитом, замаячил призрак умершей революции… Столыпин принял меры. В январе 1911 года Синод решил перевести Илиодора в захудалый монастырь Тульской епархии.

Но неистовый монах отказался подчиниться – заперся с несколькими тысячами сторонников в храме и объявил голодовку. Гермоген поддержал Илиодора, но монаху это не помогло – царь распорядился немедленно убрать его из Царицына. Но у него был могущественный друг – Распутин. И Илиодор остался в Царицыне вопреки решению царя.

Распутин защищал его удивительно страстно. Илиодор описывает, как некая графиня «только заикнулась» против него – и тотчас «в разговор вмешался Распутин. Он дрожал, как в лихорадке, пальцы и губы тряслись… он приблизил свое лицо к лицу графини, и, грозя пальцем, отрывисто, с большим волнением заговорил: «Я, Григорий, тебе говорю, что он будет в Царицыне! Понимаешь? Много на себя не бери, ведь ты все же баба! Баба!»

И царица согласилась помочь Илиодору – ей понравилось, что молодой священник так почитает «отца Григория». Последовало высочайшее повеление: разрешить иеромонаху пребывать в Царицыне. «Илиодор был оставлен в Царицыне по личному ходатайству Распутина», – подтвердила в своих показаниях Вырубова.

Что-то очень важное связывало тогда Распутина с Илиодором. Это «важное» и определило стольдоверительные отношения между ними, несмотря на разницу в возрасте. Дружба с Илиодором у Распутина была куда теснее, чем с честнейшим Феофаном, боготворившим тогда мужика, или с полюбившим его Гермогеном, который впоследствии сам отметил: «Распутин… ко мне относился с особой предупредительностью, но… предпочитал гостить в Царицыне у Илиодора». Судя по всему, из-за этого «важного» Распутин, отрицавший любую ненависть, терпел погромные речи Илиодора. И, признавая особые отношения между мужиком и монахом, Ольга Лохтина, посвященная в тайны распутинского учения, будет поклоняться обоим, называя Распутина «Саваофом», а Илиодора – «Христом».

И все же в 1910 году Илиодор решает предать своего друга и покровителя…

Таинственные слухи в разгар славы

Новый знакомец мужика, Сазонов, «угощал» Распутиным своих друзей. Журналист М. Меньшиков вспоминал: «В 1910 году в разгар его славы… ко мне его привел Сазонов… Моложавый мужичок лет за 40, почти безграмотный… некоторые изречения поразили оригинальностью, так говорили оракулы и пифии в мистическом бреду. Что-то вещее раздавалось из загадочных слов… Некоторые суждения о иерархах и высокопоставленных сановниках показались мне тонкими и верными… Но затем очень быстро и со всех сторон зазвучало… что он совращает дам из общества и молодых девушек».

Да, в 1910 году – уже «со всех сторон зазвучало»…

Но поползли эти темные слухи на полгода раньше. Первым заволновался преданный Распутину Феофан.

В феврале 1909 года он был возведен в сан епископа. Впоследствии Феофан вознегодует, когда пойдут разговоры о том, что епископом его сделал Распутин: «Кандидатура моя в епископы была выставлена иерархами церкви во главе с епископом Гермогеном. Протекцией Распутина я никогда не позволил бы себе воспользоваться… я был известен лично царской семье и раза 4 исповедовал Государыню и один раз Государя… и состоял уже ректором Петербургской Духовной академии».

Разумеется, у Феофана были все заслуги, чтобы стать епископом. Но и то, что он был другом Распутина, конечно же помогло – «цари» ценили преданных друзей мужика. И потому Аликс крайне изумилась, когда уже летом того же 1909 года Феофан вдруг начал сомневаться в святости того, кем так недавно восхищался.

Из показаний Феофана: «До нас в Лавру стали доходить слухи, что при обращении с женским полом Распутин держит себя вольно… гладит их рукою при разговоре. Все это порождало известный соблазн, тем более что при разговоре Распутин ссылался на знакомство со мною и как бы прикрывался моим именем».

Феофан, до которого кто-то донес эти слухи, пересказал их монахам в Лавре: «Обсудив все это, мы решили, что мы монахи, а он человек женатый, и потому только его поведение отличается большей свободой и кажется нам странным… Однако… слухи о Распутине стали нарастать, и о нем начали говорить, что он ходит в баню с женщинами… Подозревать в дурном… очень тяжело…»

В петербургских банях были «семейные номера», и, разумеется, посещали их не только законные супруги. Аскету Феофану было очень трудно обратиться к Григорию, которого он считал человеком святой жизни, с вопросом о банях! Но Распутин, видно, знал о слухах, распространившихся в Лавре, и начал разговор сам.

Из показаний Феофана: «Помог случай… Распутин проговорился, что бывает в бане с женщинами. Мы на это объявили ему прямо, что с точки зрения Святых Отцов это недопустимо, и он пообещал нам избегать делать это. Осудить его за разврат мы не решились, ибо знали, что он простой мужик, и читали, что в Олонецкой и Новгородской губернии мужчины моются в бане вместе с женщинами. Причем это свидетельствует не о падении нравов, а о патриархальности уклада… и особой его чистоте, ибо… ничего не допускают. Кроме того, из жития святых Симеона и Иоанна видно, что оба они ходили в баню намеренно вместе с женщинами, и что за это их поносили и оскорбляли, а они тем не менее были великими святыми».

Вероятно, о святых Симеоне и Иоанне – юродивых, ходивших в баню с женщинами, – заговорил сам Распутин, ибо он и потом часто будет пользоваться этим примером. Ссылаясь на святых, которые испытывали свою добродетель, глядя на обнаженное женское тело, «в свое оправдание Распутин объявил, что он хочет испытать себя, не убил ли он в себе страсти».

Но Феофан предупредил Распутина: «На это способны только великие святые, а он, поступая так, находится в самообольщении и стоит на опасном пути».

Однако слухи о подозрительном хождении мужика в баню со светскими дамами продолжались. И вскоре зазвучали, воистину, «со всех сторон».

С изумлением услышал об этом друг Царской Семьи Саблин: «До меня начали доходить слухи, что он цинично относится к дамам, например, водит их в баню… Сначала слухам я не верил. Казалось невозможным, чтобы какая-то светская дама, кроме, пожалуй, психопатки, могла отдаться такому неопрятному мужику».

Но поговорить с Государыней об этих слухах Саблин не решился. «Малейшее недоверие, тем более насмешка над ним, болезненно на нее действовали… Эту слепую веру ее, как и Государя, я объясняю их безграничной любовью к наследнику… они ухватились за веру… если наследник жив, то благодаря молитвам Распутина… Государю я докладывал: чтобы не дразнить общество, не лучше ли отправить Распутина обратно в Тобольск? Но Государь в силу своего характера давал уклончивые ответы или говорил: «Поговорите об этом с императрицей». Саблин не знал, что Николай в то время уже имел особое оправдание для Распутина и оттого не придавал значения никаким слухам.

Между тем те же слухи дошли и до друга Распутина – Сазонова. Процитируем и его показания: «Ввиду дошедших до нас слухов, что Распутин ходит с дамами в баню, я как-то спросил у него… Распутин ответил утвердительно и прибавил, что и Государю известно… я не вдвоем хожу а… компанией… и объяснил, что величайшим грехом он считает гордыню. Светские барыни, несомненно, преисполнены этой гордыни… и для того, чтобы сбить эту гордыню, нужно их унизить… заставить их с грязным мужиком пойти в баню… Мне… человеку, глубоко знающему народную душу, это показалось понятным… но я… попросил Распутина этого более не делать. Он дал мне слово».

Через два года полиция зафиксирует посещение Распутиным семейных бань… с женой Сазонова! И придут они туда вдвоем – без «компании»…

К слухам о банях прибавились слухи о тобольском расследовании. При дворе рассказывали, как Распутин в Сибири основал хлыстовскую секту и… тоже водил своих поклонниц в пресловутую баню.

Видимо, поэтому Николай решил пока прервать посещения Распутина. Аликс попросила мужика не гневаться и молиться за них. Он молился, но гневался. Саблин в «Том Деле» рассказывает, как он был у Вырубовой, когда к ней позвонил Распутин, тщетно добиваясь приема: «И с сердцем сказал: «Молиться просят, а принимать боятся».

Аликс решает обелить «Нашего Друга». И придумывает блестящий ход…

Путешествие монахов

В 1917 году в скиту неподалеку от Верхотурского монастыря, где жил отшельником некий старец Макарий, появились следователи Чрезвычайной комиссии. Макарий, известный святой жизнью, с детских лет был пастухом при монастыре. Месяцами он постился, пас свиней и в густом лесу часами простаивал на молитве. Неграмотный, он знал о Христе только по церковным службам, а молитвы выучил с голоса. Но Макарий считался духовником Распутина, оттого в полуразвалившейся келье и состоялся его допрос. Допрашивать было нелегко – Макарий был косноязычен (впрочем, возможно, он пытался таким образом уклониться отвечать на вопросы).

60-летний монах показал: «Старца Г.Е. Распутина я узнал лет 12 тому назад, когда я был еще монастырским пастухом. Тогда Распутин приходил в наш монастырь молиться и познакомился со мной… Я рассказал ему о скорбях и невзгодах моей жизни, и он мне велел молиться Богу». После чего Макарий постригся в монахи и стал жить отшельником.

«Видимо, Распутин рассказывал обо мне бывшему царю, ибо в монастырь пришли от царя деньги на устройство для меня кельи… Кроме того… были присланы деньги для моей поездки в Петербург… и я приезжал тогда в Царское Село, разговаривал с царем и его семейством о нашем монастыре и своей жизни в нем. Каких-либо дурных поступков за Распутиным и приезжавшими к нам с ним… не заметил».

Вот и все, что смогли выпытать у него о Распутине.

Но Макарий не рассказал следователям, что его вызвали в Царское Село совсем не для того, чтобы рассказывать царям о своей монастырской жизни.

«23 июня 1909 года… После чая к нам приехали Феофан, Григорий и Макарий», – записал в дневнике Николай.

Именно тогда Аликс рассказала всем троим о своей идее. Зная «о сомнении по поводу Распутина», которое появилось у Феофана, она задумала познакомить епископа с Макарием, почитавшим Распутина, и предложить всем троим вместе съездить на родину «Нашего Друга». Она верила, что эта поездка снова сдружит Феофана с «отцом Григорием», рассеет все его сомнения, и тогда Феофан своим авторитетом сможет прекратить нараставшие (и уже пугавшие царицу) слухи.

В то время Феофан был болен. Но просьба царицы – закон. «Я пересилил себя и во второй половине июня 1909 года отправился в путь вместе с Распутиным и монахом Верхотурского монастыря Макарием, которого Распутин называл и признавал своим «старцем», – показал Феофан в «Том Деле».

Так началось это путешествие, которое будет иметь для Феофана самые драматические последствия.

Сначала они отправились в любимый монастырь Распутина – Верхотурский. Уже в дороге мужик изумил епископа. «Распутин стал вести себя не стесняясь… Я раньше думал, что он стал носить дорогие рубашки ради царского двора, но в такой же рубашке он ехал в вагоне, заливая ее едой, и снова надевал такую же дорогую рубашку…» Скорее всего, Григорий попросту решил продемонстрировать Феофану милости Аликс – царицыны рубашки. Но, видимо, кто-то очень настроил епископа против Распутина, и теперь он все воспринимал подозрительно.

Дальше – больше. Аскет Феофан был изумлен, когда, «подъезжая к Верхотурскому монастырю, мы по обычаю паломников постились, чтобы натощак приложиться к святыням. Распутин же заказывал себе пищу и щелкал орехи». Мужик, осознавший свою силу, позволил себе не притворяться. Его Бог – радостный, он разрешает отвергать унылые каноны церковных установлений.

Все оскорбляло Феофана. «Распутин уверял нас, что он почитает Симеона Верхотурского. Однако когда началась служба в монастыре, он ушел куда-то в город». Покоробил епископа и двухэтажный дом Распутина – как он отличался от жилища самого Феофана, превращенного им в монашескую келью. Нет, не таким должно быть жилище того, кого столь недавно он почитал…

Обстановку дома Распутина мы можем представить совершенно точно по описи его имущества, сделанной после смерти. Первый этаж, где жил он с семьей, – обычная крестьянская изба. Но зато второй… Тут мужик устроил все по-городскому. Второй этаж предназначался для «дамочек» и гостей, приезжавших из Петербурга. Там он и поселил Феофана. Епископ с негодованием отмечал «мирское»: пианино, граммофон, под который Распутин любил плясать, мягкие, обитые плюшем бордовые кресла, диван, письменный стол… С потолка свисали люстры, по комнатам стояли «венские» стулья, широкие кровати с пружинными матрацами, кушетка – так вчерашний полунищий крестьянин осуществил свое представление о городской роскоши. Величественно били двое часов с гирями в черных деревянных футлярах, и на стене – еще часы… Особенно возмутил Феофана «большой мягкий ковер на весь пол».

Показал Распутин епископу и своих последователей – Арсенова, Распопова и Николая Распутина, «братьев по духовной жизни». Но, как отметил Феофан, «пели они стройно… но в общем произвели неприятное впечатление». Широко образованный мистик, хорошо знакомый с ересями, видимо, почувствовал нечто подозрительное в этих песнопениях…

Вероятно, он попытался беседовать об этом с Макарием, но…

«Монах Макарий… является для меня загадкой. Большей частью он говорит что-то непонятное, но иной раз скажет такое слово, что всю жизнь осветит».

Но Макарий, могущий «всю жизнь осветить», в тот раз явно говорил «что-то непонятное»…

Обдумав все увиденное, Феофан заключил, что Распутин «находится не на высоком уровне духовной жизни». На обратном пути он «остановился в Саровском монастыре и просил у Бога и святого Серафима (покровителя Царской Семьи. – Э.Р.) помощи для верного решения вопроса: что из себя представляет Распутин». В Петроград епископ вернулся «с убеждением, что Распутин… находится на ложном пути».

В столице он держал последний совет со своим другом архимандритом Вениамином. После чего они позвали Распутина в Лавру.

«Когда затем Распутин пришел к нам, мы неожиданно для него обличили его в самонадеянной гордости, в том, что он возомнил о себе больше, чем следует, что он находится в состоянии духовной прелести».

Это было страшное обвинение.

«Нужна особая духовная высота, чтобы пророчествовать и исцелять… Когда этого нет, дар становится опасным, человек становится колдуном, впадает в состояние духовной прелести. Теперь он прельщен дьяволом, теперь уже силой Антихриста он творит свои чудеса», – сказал мне монах в Троице-Сергиевой Лавре.

«Самонадеянная гордость», «возомнил о себе больше, чем следует», «духовная прелесть»… Феофан и Вениамин странно повторяли все, о чем Милица предупреждала когда-то Распутина. Да, мы легко расслышим в их рассуждениях знакомый голос «черной женщины»!

«Мы объявили ему, что в последний раз требуем от него переменить образ жизни и что если он сам не сделает этого, то отношения с ним прервем и открыто все объявим и доведем до сведения императора».

Распутин никак не ожидал услышать такое от Феофана. «Он растерялся, расплакался, не стал оправдываться, признал, что делал ошибки… и согласился по нашему требованию удалиться от мира и подчиняться моим указаниям».

Но это было ни к чему не обязывающее обещание. Мужик знал, что царица никогда не позволит ему «удалиться». И дело не только в исцелении наследника – она сама зачахнет без него. Мог он предвидеть и дальнейшую судьбу простодушного Феофана, который так и не понял царицу – он жил в ином… Епископ попросил Распутина «никому не говорить о нашем с ним разговоре». Тот обещал. «Радуясь успеху, мы отслужили молебен… Но, как оказалось, потом он поехал в Царское Село и все рассказал там в благоприятном для себя и неблагоприятном для нас освещении», – вспоминал Феофан.

Мужику не надо было ничего придумывать. Достаточно сказать царице правду – Феофан не верит в его духовную высоту и не хочет, чтобы он был радом с «царями». И вчерашнему исповеднику Государыни навсегда закрыт путь в Царское Село.

Диспут с царицей

Но кому-то происшедшего показалось мало. Кто-то ждал от Феофана куда большего – и, видимо, сообщил ему новые слухи.

Из показаний Феофана: «Через некоторое время до меня дошли слухи, что Распутин ведет прежний образ жизни и что-то против нас предпринимает». Очевидно, все тот же кто-то внушает епископу мысль – опередить Распутина. И Феофан спешит, делает этот шаг: «Тогда я решил применить последнюю меру – открыто обличить и поведать все бывшему императору. Однако принял меня не император, а его супруга в присутствии фрейлины Вырубовой».

Присутствие Вырубовой в комнате у царицы все ему объяснило. Феофан уже знал про «хитрую комбинацию: Распутин выдвигал Вырубову… а Вырубова в благодарность должна была поддерживать Распутина».

Начиная свой монолог, епископ знал, что обречен. Но долг перед Богом прежде всего. Как в старину пастыри страдали за правду перед царями, так был готов пострадать и он. «Я говорил около часа и доказывал, что Распутин находится в состоянии духовной прелести… Бывшая императрица возражала мне, волновалась, говорила из книг богословских… Я разбил все ее доводы но… она… твердила: «Все это неправда и клевета»… Разговор я закончил словами, что не могу иметь общение с Распутиным… Я думаю, что Распутин, как человек хитрый, мое против него выступление объяснил царской семье тем, что я позавидовал его близости к семье… хочу его отстранить».

Бедный Феофан не понял, что даже не Распутин – сама Государыня думает так.

«После беседы с императрицей ко мне как ни в чем не бывало пришел Распутин, видимо, думавший, что недовольство императрицы меня устрашило… однако я решительно заявил ему: «Уйди, ты – обманщик».

И мужика епископ тоже не понял. Григорий враждовать не любит, он готов унижаться – только бы помириться с добрым, наивным Феофаном. «Распутин упал мне в ноги, просил простить… Но я снова заявил ему: «Уйди, ты нарушил обещание, данное перед Господом»… Распутин ушел, и больше я с ним не виделся».

Расправа

Феофан знает: Бог не велит ему успокаиваться. И продолжает действовать. В то время он получает «письменную исповедь» одной из раскаявшихся поклонниц Распутина (видимо, все тот же кто-то передает ее епископу). Прочтя ее, честный Феофан с ужасом понимает, что Распутин – «волк в овечьей шкуре, сектант хлыстовского типа, который учит своих почитательниц не открывать тайн даже своим духовникам. Ибо греха в том, что эти сектанты делают, якобы нет, но духовники не доросли до сознания этого»…

Конец ознакомительного фрагмента.