Детство и юность
Григорий Ефимович Распутин родился 9 (21) января 1869 года в селе Покровское Тюменского уезда Тобольской губернии (ныне оно – на территории Тюменской области), в крестьянской семье (все даты в книге до 14 февраля 1918 года приводятся по старому стилю). Его отцом был Ефим Распутин, а матерью – Анна Паршукова. Ефим работал извозчиком. Также широко были распространены мнения, что Распутин родился в 1864-м или в 1872 году. Первую из этих дат сам Григорий Ефимович называл, рассчитывая состарить себя, чтобы более подходить к образу «старца» в глазах публики.
Родоначальником рода Распутиных считается «Изосим Федоров сын». В переписной книге крестьян села Покровского за 1662 год говорится, что он с женой и тремя сыновьями – Семеном, Насоном и Евсеем – пришел на Покровскую слободу за двадцать лет до того из Яренского уезда и «стал на пашню». Сын Насон позже получил прозвище «Роспута». Возможно, это указывает на то, что предки Распутина были из коми, поскольку на их языке слово «роспута» означает «распутица». Так могли прозвать человека, родившегося в период распутицы, весенней или осенней. Но такое прозвище мог получить и человек, нетвердый в нравственных принципах, безнравственный, т. е. распутный. И до сих пор продолжается спор, каково происхождение фамилии Григория Ефимовича – от слов «распутье», «распутица», «перепутье» или от «распутника».
От Насона пошли все Роспутины, ставшие в начале XIX века Распутиными. По дворовой переписи 1858 года в Покровском значилось более тридцати крестьян, носивших фамилию «Распутины», в том числе и Ефим, отец Григория.
В метрической книге Покровской слободы в части первой «О родившихся» под 9 января 1869 года записано: «Ефима Яковлевича Распутина и его жены Анны Васильевны вероисповедания православного родился сын Григорий». Крещен он был 10 января. Восприемниками (крестными) были дядя Матфей Яковлевич Распутин и девица Агафья Ивановна Алемасова. Имя младенец получил в честь того святого, в день которого был крещен. День крещения Григория Распутина – 10 января, день празднования памяти святителя Григория Нисского. До Григория в семье родились еще три дочери и сын, но все они умерли в младенчестве. Григорий тоже был слабого здоровья.
В церковно-приходскую школу Гриша не ходил, поскольку ее в Покровском просто не было, и до начала своих странствий оставался неграмотным. По воспоминаниям старшей дочери Матрены (позднее она предпочитала зваться более аристократическим именем Мария), «двор Распутиных ко времени рождения Григория можно было отнести к богатым. Дом на восемь комнат, хозяйство. Как и все в Покровском, Распутины делали обычную крестьянскую работу, занимались извозом и рыболовством». Отец Григория занимался извозом и был сельским старостой.
По утверждению Матрены, «у отца не было в детстве друзей (как, впрочем, и позднее). Нуждался ли он в них? Вряд ли. Слишком хорошо все видел. Буквально. Рассказывали, что с детства, если пропадала какая-то вещь, он видел, кто ее украл. Говорили, что он и мысли читает».
В молодости Распутин часто болел. В 1892 году, в возрасте Иисуса Христа, Распутин пережил внезапный душевный перелом, сделавшись впоследствии чрезвычайно набожным человеком (или демонстрировавшим набожность окружающим). Родственники Распутина сначала подняли его на смех, и он сам рассказывал, как в один прекрасный день, не выдержав их грубых шуток, он воткнул лопату в ворох зерна и прямо с молотьбы отправился странствовать по монастырям. После паломничества в Верхотурский монастырь Григорий приобщился к Богу. Верхотурский Николаевский монастырь, располагавшийся в Пермской губернии, Григорий Распутин обычно посещал не один, а собирал на паломничество крестьян из окрестных сел. Они шли пешком сотни верст старым сибирским трактом от Тюмени на Туринск, а потом на город Верхотурье.
Сперва дело ограничивалось ближайшими сибирскими монастырями, вроде Верхотурского, а потом Григорий стал странствовать и по всей России, освоив ее европейскую часть. Он перестал есть мясо, а через пять лет бросил, по его словам, «курить табак и пить вино». Однако к винопитию Распутин вскоре вернулся.
Григорий Ефимович писал в первой из своих книг: «Вся жизнь моя была болезни. Всякую весну я по сорок ночей не спал. Сон будто как забытье, так и проводил все время с 15 лет до 28 лет. Вот что тем более толкнуло меня на новую жизнь. Медицина мне не помогала, со мною ночами бывало, как с маленьким, мочился в постели. Киевские сродники исцелили, и Симеон Праведный Верхотурский дал силы познать путь истины и уврачевал болезнь бессонницы. Очень трудно это было все перенесть, а делать нужно было, но все-таки Господь помогал работать, и никого не нанимал, трудился сам, ночи с пашней мало спал.
Когда я стал ходить по святым местам, то стал чувствовать наслаждение в другом мире. Ходил временно не всегда по святым местам; испытывал много чего; видел, как Богу служат в обители святой, и думал, что в миру кто делает со страхом и благословением Божиим тоже участник даже и больший, потому что Сам Самодержец Царь крестьянином живет, питается от его рук трудящихся, и все птицы крестьянином пользуются, даже мышь и та им питается. Всякое дыхание да хвалит Господа и молитва все за крестьянина – только бы он не сквернословил! Велик, велик есть крестьянин перед Господом: он никаких балов не понимает, он в театре редко бывает, он только помнит: Сам Господь подать нес и нам велел – Божий трудовик! У него вместо органов коса в руках; вместо увеселений – соха у сердца; вместо пышной одежды какой-нибудь твердый ярмячок; вместо тройки лихой какая-нибудь усталая лошадка. Он едет и вспоминает от души ко Господу: «донеси меня с этой долины в свое прибежище или до города». Вот тут-то на нем Христос! а сам пешечком со слезами. Он здесь со Христом, а там уже давно на нем пребывает рай, то есть он заготовил Житницу Божию. Нередко приходится со словами Бога умолить и Фрола, и Лавра помянуть, а все же таки с Богом и тут ему радость! А без Бога хотя и на тройке мчаться, а уныния полный экипаж.
Что им завидовать! У них как у худого еврея какой-нибудь гнилой товар, да подкрашен или подлажен. Хвать, а его и нет, то есть деньги заплатил, а пользы не получил. Вот их радость – как надежды на весенний лед. У них едет только пышное платье, а душа во мраке. Но действительно не у каждого так бывает: «порфира не погубит, а рубище не вознесет», но на все нужно умение и опыт. Всегда нужно себя в одежде унижать и считать себя низким, но не на словах, а духом действительно».
Распутин пешком ходил из Сибири в Киев, а впоследствии совершил паломничество на Афон и в Иерусалим. Во время странствий Григорий сам начал поучать верующих (через несколько лет были изданы сборники его поучений). Распутин никогда не имел духовного сана и никогда не учился ни в какой школе. Он самостоятельно, с большим трудом, освоил чтение и письмо, а также основы счета, обучившись грамоте во время странствий, но так до конца жизни остался малограмотным. Писал Григорий Ефимович с множеством ошибок, а читал по слогам. Он наизусть знал Евангелие, но относительно чистоты его православия имелись серьезные сомнения, поскольку Распутина все время обвиняли в уклонении в «хлыстовство».
Согласно полицейскому описанию, Распутин выглядел так: «Телосложения – обыкновенного; цвет волос – светлый шатен; лицо продолговатое; нос – умеренный; борода – кружком, темно-русая; тип – русский».
Судя по всему, Распутин достаточно рано познал лиц противоположного пола. Матрена Распутина вспоминала: «Полового вопроса в русских деревнях не существовало. Добавьте к этому картины, свидетелями которых деревенские жители всех возрастов становились, наблюдая за любовными играми животных.
Все деревенские жители рано приобретают познания о физической стороне отношений между мужчинами и женщинами. Покровское не составляло исключения. Достаточно сказать об обычае устраивать общие купания в Туре. При этом в воду погружались в первозданном виде, а потом так же обсыхали. Хотя глазение считалось серьезным проступком, все всё видели. Остальное представить было не так уж трудно.
Тем, кто не сталкивался с этим обычаем, он может показаться безнравственным, но я могу засвидетельствовать, что в нем нет ничего, что способно было бы вызвать смущение. И он никогда не становился причиной непристойного поведения.
Так что и для отца особых тайн в этом отношении не было. Но тогда его совершенно не трогало все это».
Старшая дочь Распутина приводит историю, будто бы случившуюся с отцом в возрасте 16 лет, когда он впервые приехал в Тюмень, чтобы продать хлеб. Эта история должна была, очевидно, объяснить, почему Григорий Ефимович издевался над женщинами-аристократками, хотя независимых подтверждений ее достоверности нет, как и многих других событий в биографии Распутина: «Однажды на главной улице Тюмени отец увидел выходящую из мастерской с вывеской «Модистка» «невиданную красоту»: стройная фигура, белокурые волосы выбиваются из-под вуали, одета в лиловое шелковое платье с маленьким турнюром.
Объектом обожания оказалась госпожа Кубасова – скучающая жена старого богатого мужа. Кокетка, которой польстило восхищение мужика. И это при том, что она его и за человека-то не считала.
С ним можно поиграть, решила она.
Ирина Даниловна специально стала приезжать к городским воротам, ища встречи с парнем.
И вот как-то, когда коляска барыни поравнялась с возом отца, из экипажа высунулась служанка и сказала:
– Госпожа велела передать: через час ты должен сидеть на ограде имения Кубасовых напротив черного хода.
Бедный, бедный отец! Если бы он знал, что было ему уготовано.
Ясно, что через час он сидел на ограде поместья, на одной из лужаек которого могло поместиться все хозяйство Распутиных. В дверях появилась уже знакомая ему служанка, и по ее знаку отец перебрался во двор. Оттуда – в летний домик.
Увидев предмет своего обожания так близко, он остолбенел. По представлением деревенского парня, она была голая. Не считать же платьем нечто, почти полностью открывающее грудь и плечи. Голова пошла кругом.
Она улыбалась ему ободряющей улыбкой. Хотя каждой каплей крови он рвался вперед, все мышцы сковал благоговейный страх. Быстро догадавшись о его состоянии, она с видимой готовностью распахнула объятия. Повинуясь, он с трудом двигался. Очутившись в объятиях почти божества, отец погрузился в самое настоящее блаженство. Он не имел представления о духах и ароматических притираниях.
Что делать дальше, он не знал. Просто стоял, неуклюже сжимая ее в объятиях. Ирина Даниловна велела ему раздеться, а сама быстрыми шагами вышла из комнаты.
В лихорадочном волнении отец сорвал с себя одежду и, оставшись в чем мать родила, последовал за ней, как он полагал в ту минуту, в райские кущи. В полумраке комнаты он едва различал возлюбленную, лежащую на диване. Она все еще оставалась одетой. Думая, что она поступает согласно какому-то странному обычаю высшего общества, он внезапно застеснялся собственной наготы, но горящий в нем огонь сжег остатки разума.
Он ринулся вперед. И тут Ирина Даниловна произнесла одно-единственное слово:
– Теперь!
Тяжелые шторы, скрывавшие четыре окна комнаты, были одновременно раздвинуты четырьмя служанками, прятавшимися за ними. Яркий свет и вид четырех одетых женщин там, где он ожидал увидеть одну обнаженную, привел его в ужас.
Появилась пятая служанка с ведром в руках. Она окатила его с головы до ног. Обожженный ледяной водой, он отпрянул, споткнулся и упал на шестую девушку, которая стояла за его спиной на четвереньках.
Как только он рухнул, все девушки, за исключением госпожи, которая хлопала в ладоши, хохотала и подбадривала остальных, накинулись на него.
Самая младшая из девушек, четырнадцатилетняя, только недавно поступившая в услужение к Кубасовым, Дуня Бекешова, быстро убежала, увидев искаженное ужасом лицо жертвы.
Натешившись, несчастного выволокли из летнего домика и бросили на траву. Как долго он там пролежал, и сам не знал».
Распутин женился в возрасте 21 года. По деревенским меркам, это был обычный возраст вступления в брак. Обычно в возрасте 20–21 года юношей призывали в армию, но Распутин не подлежал призыву как единственный сын у своих родителей. Интересно, что его будущий убийца, князь Феликс Юсупов, в 1914 году, с началом Первой мировой войны, также не был мобилизован в армию как единственный сын в семье. По свидетельству Матрены, «в тех местах, откуда я родом, не считалось зазорным для молодых людей вступать в половую связь до свадьбы. Но эти отношения регулировались строгими, хотя и неписаными, правилами. Неразборчивую в связях девицу зачисляли в разряд гулящих, а парня, отказавшегося жениться на девице, которую он «обрюхатил», подвергали суровому наказанию, в некоторых деревнях могли даже оскопить.
Прежде же всего требовалось соблюдение приличий. «Делать – делай, а честь блюди».
В Покровском жила молодая вдова. Среди парней постарше ходили слухи, будто она охотно соглашается поразвлечься. Доподлинно никто ничего не знал, но так говорили. А для деревни и этого достаточно.
Женщина, о которой пойдет речь, – Наталья Петровна Степанова, хотя и не считалась распутной, естеству не противилась.
Когда однажды ночью в дверь постучал бродяга и попросил поесть, она пустила его не только к столу, но и в свою постель.
К ее несчастью, свидетельницей (вернее, слушательницей, потому что расположилась она под окном) страстных воркований стала местная блюстительница нравственности.
Она со всех ног бросилась к старосте – моему деду – и выложила все, что видела и, наверное, о чем представления не имела.
Старосте оставить без последствий такой донос нельзя было никак. По дороге к избе Степановой он зашел за подмогой, для мирского суда нужны были свидетели.
Не спрашивая, естественно, разрешения войти, дед распахнул дверь и увидел вдовушку, развлекавшую гостя самым интимным образом. Дед с товарищами, подстрекаемые жужжанием старухи, вытащили несчастную женщину из постели – бродяга под шумок убежал – и доставили в дом священника – отца Павла, где и посадили под замок.
Скоро вся деревня собралась у церкви, горячо обсуждая, каким именно способом наказать виновную.
И вот Наталья Петровна, под руки выведенная из дома двумя дюжими мужиками, стоит у церкви, на позоре.
Решать надлежало священнику – отцу Павлу.
Приговор был таким: грешницу раздеть донага и выпороть всей деревней. А потом изгнать из общины (забавно, что в данном случае православный священник вполне одобряет нормы обычного права по отношению к прелюбодейке, хотя, строго говоря, никакого прелюбодеяния вдова не совершила. – А.В.).
Привели оседланную лошадь, руки женщины связали веревкой, другой конец которой привязали к седлу. Все собравшиеся, и мужчины и женщины, встали в два ряда. Староста хлопнул лошадь ладонью по крупу. Животное пустилось медленным шагом между рядами сельчан, вооружившихся кольями и плетьми (здесь Матрена Распутина довольно точно описывает вывод – наказание, весьма распространенное в русских деревнях еще и в начале XX века. – А.В.).
Мой отец присутствовал при этом, хоть и не принимал участия в кровавой драме. Его приводило в ужас, что палачами стали друзья-соседи, даже его собственный отец. Я помню его лицо, когда он говорил: «И мой отец!..» Я уже замечала, что между ними не было особой близости. Так вот, этот случай перевернул взгляд сына на отца. Дело не в том, что бьют женщину. В русских деревнях это бывает очень часто и не считается преступным. Кто бьет – вот что поразило отца. Они выстроились, чтобы избить бедную женщину, чьим единственным грехом было то, что ее поймали за тем же, что делали и ее судьи. Чей грех был тяжелее? И кто первым должен ударить, кто без греха?
Жертва потеряла сознание после первых ударов, и в конце концов лошадь потащила впавшую в беспамятство жертву прочь из деревни. Ряды палачей распались…
Когда все разошлись, отец пошел по следу, оставленному телом Натальи Петровны, пока не вышел в поле. Он шел на ржание лошади и в конце концов нашел бесчувственную вдову. Освободив ее, опустился рядом на колени, осмотрел ссадины и синяки. Тело превратилось в кровавое месиво. Отцу удалось унять кровь очень быстро.
Под его прикосновениями боль исчезала.
Они оставались в поле до вечера, а после благополучно добрались до какого-то убежища в лесу.
Наталья Петровна, сама еще не вполне поверившая в чудесное избавление, хотела было отблагодарить отца единственным понятным ей способом, но тот уклонился.
Отец приходил к ней каждую ночь всю неделю, приносил еду, и к концу недели женщина почти оправилась.
Тайком она пробралась в свой дом, достала из подпола золотой империал, припасенный на черный день, чтобы сесть на пароход, идущий в Тобольск, – «начинать новую жизнь».
Проводив Наталью Петровну до середины дороги, отец вернулся в деревню. А там играли свадьбу.
Тогда-то отец впервые напился (это замечательная проговорка – «впервые». Матрена стремится создать максимально положительный образ отца и опровергнуть широко распространенное мнение о его пьянстве и сексуальной распущенности. Но в данном случае слово «впервые» позволяет предположить, что Григорий Ефимович и в последующем не раз напивался мертвецки пьяным. – А.В.).
Слово за слово, пьяные парни и мужики начали оглядываться вокруг в поисках женщин. Кто-то подсказал, что видел за деревней Наталью Петровну. Решили ее догнать. Кинулись к лошадям. И отец тоже.
Наталью Петровну догнали быстро. Женщина пришла в ужас. Кошмар неминуемо должен был повториться, но с еще более ужасными последствиями.
Увидев отца среди преследователей, Наталья Петровна совсем пала духом – она решила, что это он надоумил их погнаться за ней.
Отец говорил Дуне, что взгляда Натальи Петровны, каким она на него тогда посмотрела, он никогда не забудет. Этот взгляд и заставил его действовать. Он загородил Наталью Петровну собой.
От неожиданности все опешили. Почему-то никак не протестуя, повернули коней.
Наталья Петровна, ни слова не говоря, пошла дальше. Отец остался один. Какое-то время не мог сдвинуться с места, потом сорвался и побежал, не разбирая дороги. Так же внезапно остановился, разрыдался, упал на колени и начал молиться, прося Господа о прощении за грех, который едва не совершил».
Эта история нисколько не помешала свадьбе Григория. В 1890 году он женился на крестьянке Прасковье Федоровне Дубровиной, которая была на два года старше его и, как и его родители, происходила из государственных крестьян. Она родила троих детей: Димитрия (в 1896 году), Матрену и Варвару. Еще был сын-первенец, который прожил всего несколько месяцев.
Матрена так описывала свою мать: «На гуляниях отец и встретил свою суженую.
Она была высокой и статной, любила плясать не меньше, чем он. Наблюдавшие за ними односельчане решили, что они – красивая пара. Ее русые волосы резко контрастировали с его каштановой непокорной шевелюрой, она была почти такого же высокого роста, как и он. Ее звали Прасковья Федоровна Дубровина, Параша. Моя мама…
Мама была доброй женщиной, очень терпеливой. Она всегда уважала отца, сносила все тяготы, связанные как с жизнью вместе с ним, так и с разлукой».
Уже в юные годы за Распутиным будто бы водились чудесные свойства. Дочь Матрена писала: «От деда я знаю о необыкновенной способности отца обращаться с домашними животными. Стоя рядом с норовистым конем, он мог, положив ему на шею ладонь, тихо произнести несколько слов, и животное тут же успокаивалось. А когда он смотрел, как доят, корова становилась совершенно смирной.
Как-то за обедом дед сказал, что захромала лошадь, возможно, растянула сухожилие под коленом. Услыхав это, отец молча встал из-за стола и отправился на конюшню. Дед пошел следом и увидел, как сын несколько секунд постоял возле лошади в сосредоточении, потом подошел к задней ноге и положил ладонь прямо на подколенное сухожилие, хотя прежде никогда даже не слышал этого слова. Он стоял, слегка откинув назад голову, потом, словно решив, что исцеление совершилось, отступил на шаг, погладил лошадь и сказал: «Теперь тебе лучше».
После того случая отец стал вроде ветеринара-чудотворца и лечил всех животных в хозяйстве. Вскоре его «практика» распространилась на всех животных Покровского. Потом он начал лечить и людей. «Бог помогал».
В Петербурге отец привлечет к себе внимание великого князя Николая Николаевича как раз тем, что вылечит его любимую собаку, казалось, безнадежно больную».
Дочь также утверждала, будто отец всегда чувствовал ложь. Однажды он якобы предупредил отца, что торговец, нахваливающий ему лошадь, врет. Отец не послушал Григория, а лошадь вскоре околела. Впрочем, для того чтобы понять, что кто-то врет, чудесными способностями обладать не надо. Достаточно быть хорошим психологом, которым Распутин, несомненно, являлся.
Односельчане рано заметили за Распутиным стремление взять, что плохо лежит. Один из них показывал, что однажды он поймал Григория на мелкой краже и «ударил его колом настолько сильно, что у него из носа и рта ручьем потекла кровь, и он, потеряв сознание, упал на землю». Его близких друзей-конокрадов (по-нынешнему – автоугонщиков) выслали по приговору сельского схода, однако к нему самому эту меру не применили из-за недостатка улик. Замечу, что до уголовного суда дела о конокрадстве, как правило, не доходили. Крестьяне, для которых потеря лошади часто означала разорение и угрозу голодной смерти, с конокрадами расправлялись жестоко и своим судом, нередко калечили их и даже убивали.
Отец увлечение сына религией не оценил, видя в этом лишь предлог, чтобы отлынивать от работы. Распутин дома все больше чувствовал себя чужим и пустился в странствования.
В 1893 году Распутин странствовал по святым местам России, побывал на горе Афон в Греции, потом в Иерусалиме. Он встречался и завязывал контакты со многими представителями духовенства, монахами, странниками. У Григория Ефимовича проявились хорошие гипнотические способности. Он считался хорошим целителем и действительно частенько излечивал невротических больных. Постепенно его слава росла, но в столицах его еще не знали.