II
Вчерашняя песня вплелась не только в мои мысли, она доверчиво втерлась в сны и извратила их до абсурда. Такого предательства от песни, понравившейся мне с первых нот, я не ожидала. Будто обнаружила, что аромат очаровавшего меня своей красотой цветка ядовит.
Вначале я долго балансировала между сном и реальностью, то погружаясь в рваную, расползающуюся, словно полуистлевшая ветошь, дрему, то резко выныривая из нее. Меня лихорадило, но не от простуды, а от непонятного нервного возбуждения. А когда я уснула, вновь попала в знакомый кошмар: я шла по территории уснувшей навсегда фабрики, но даже не замечала, что забрела в такое безлюдное место, подчиняясь зову голоса, который заворожил меня накануне. И я следовала за ним, не ведая, что заманивает он в ловушку. Опомнилась уже в дверях какого-то цеха от отчаянного женского крика. Еще шаг – и я бы вышла на освещенный скудным светом лампочки пятачок и оказалась бы словно на подмостках. Счастье, что меня остановил этот крик, потому что развернувшаяся перед глазами сцена была ужасна. Я увидела скрюченное на грязном бетонном полу тело, из-под которого разливалась темная лужа, чуть поодаль – стоявшую на коленях темноволосую женщину, прятавшую лицо в ладонях. И невысокого мужчину с ножом в руке, замеревшего над незнакомкой. Никого из этой троицы я не смогла разглядеть подробно, но в памяти зафиксировался нож – обычный кухонный, используемый для разделки мяса, с длинным прямым лезвием с симметрично заостренным с обеих сторон кончиком, с толстой рукояткой из светлого дерева и тремя «заклепками», удерживающими лезвие. Нож как нож, но он внушил мне такой ужас, что я, глядя на капающую с его лезвия кровь, застыла, не в силах пошевелиться. «Беги! Беги, пока тебя не заметили!» – кричал здравый смысл, а я не могла отвести взгляда от окровавленного ножа.
Меня очень вовремя разбудило сердитое шипение Дуси. Я вынырнула из кошмара, будто из затягивающего омута, вспотевшая, тяжело дышащая, с ощущением тяжести и холода в груди. Смена антуража оказалась такой резкой – вот я еще стояла в дверях фабричного цеха, а уже через мгновение перенеслась в собственную комнату, – что мне понадобилось какое-то время для того, чтобы осознать, где я и почему здесь нахожусь.
– Сон… Слава богу, сон! – тихо воскликнула я, прикладывая руку к груди, где лихорадочно колотилось сердце. И, вспомнив о разбудившей меня кошке, огляделась, ища ее взглядом.
Комнату слабо освещал сероватый предутренний свет, пробивающийся сквозь неплотные шторы. Уже можно было разглядеть детали обстановки: шкаф, стоявший в самом дальнем, хуже всего освещенном углу, стол у окна с компьютером и факсом. Вытянув шею, я заглянула в старое кресло, высматривая в нем кошку, но ее там не оказалось.
– Дуся? – позвала я любимицу.
И вновь услышала сердитое шипение. Странно, моя кошка была очень ласковой и миролюбивой. Редко, когда она шипела, разве что на ветеринара, сделавшего ей прививку, да на Костю. Мужчин Дуся недолюбливала, видимо, из-за того, что все еще таила обиду на ветеринара, а заодно и на всех человеческих особей его пола.
– Дуська? – оглянулась я на ее голос и невольно поежилась, увидев, что одна из штор слегка колышится, а моя кошка, задрав распушенный хвост, бросается на нее с испуганным шипением.
– Дуся, ты чего? – уже громче окликнула я кошку и спустила ноги с кровати. Первое, что мне пришло в голову, – сквозняк. Я привыкла спать с приоткрытым окном. Но когда я резким движением откинула штору, увидела, что форточка закрыта.
Кошка тем временем уже отбежала от окна и вспрыгнула в свое любимое кресло. Но продолжала оттуда взирать на штору с молчаливым беспокойством.
– Дусенька, что тебя напугало? – ласково спросила я, беря любимицу на руки.
Бедное животное под моей поглаживающей спинку ладонью вздрагивало, будто до сих пор не могло прийти в себя от страха. Что же так напугало мою кошку?
– Это, наверное, была мышь, – высказала я другое, шитое белыми нитками, предположение, чтобы успокоить не столько животину, сколько себя. Грызуны теоретически могли водиться в этой квартире, ужасно запущенной прежней хозяйкой. А Дуся – домашняя кошка, ни разу в жизни не видела мышей. Может, страх одержал победу над охотничьим инстинктом? Как знать…
«Мне не нравится, какая здесь энергетика», – не к месту вспомнились слова Арины. И по спине вдруг пробежал холодок, заставивший меня поежиться. А вдруг подруга права? А что, если мои сны-кошмары активизировались под влиянием этой квартиры?
Да ну, ерунда какая…
Я с кошкой на руках сходила на кухню, выпила воды, а затем вернулась в постель, взяв к себе Дусю. Понадеялась, что любимица мурлыканьем успокоит меня, прогонит страхи. Но мой следующий сон оказался не менее жутким.
В этом безумном, длившемся долго-долго сновидении я набирала в поисковике строфы из песни, пытаясь отыскать исполнителя. Но попадала на совсем странные ресурсы: то на форум убийц, где пользователи смаковали подробности совершенных и планируемых преступлений, то на сайт неудачников, потерпевших крах в любви. Это сообщество напоминало общество анонимных алкоголиков тем, что каждый новичок представлялся по стандартной схеме: «Здравствуйте, меня зовут…» Далее упоминались ники – один страннее другого, будто несчастные влюбленные соревновались в вычурности интернет-псевдонима. Только признание «Я выпиваю уже столько-то времени…» заменилась фразой «Я влюблен столько-то месяцев/лет». А далее следовал рассказ о несчастной любви. Обиды, нанесенные возлюбленным/возлюбленной, смаковались с садистским (или мазохистским?) наслаждением. В ответ на каждый рассказ толпа ревела: «Убить! Убить», имея в виду, конечно, обидчиков.
Неожиданно среди этих «анонимных отверженных» я обнаружила бывшего мужа, который… жаловался на меня. По версии Константина, это я его оставила, закрутила роман с другим мужчиной. Толпа и тут была единогласна в приговоре, более того, моему бывшему предлагали различные способы извести меня, один ужасней другого. Меня затошнило, я попыталась закрыть страницу, но комьпютер «завис». Я бесполезно тыкала во все кнопки, в сердцах выдернула из розетки шнур, но монитор все не гас, отображая, как и прежде, страницу с проклятиями в моей адрес и пожеланиями ужасной кончины.
Меня опять же разбудила Дуся, которая вспрыгнула мне на грудь и выпустила когти.
– Дуська! – вскричала я, подскакивая на месте и стряхивая с себя кошку.
Та ушла, гордо подняв распушенный хвост, а я, повернувшись на бок, выключила будильник. Хоть до подъема еще оставалось полчаса, засыпать вновь не хотелось.
Новый день, новые дела, новые открытия. Настоящее – точка на системе координат, разделяющая прошлое и будущее. Все будет хорошо, и никак иначе.
Встав с кровати, я по старой привычке первым делом включила компьютер и, пока он загружался, собрала постель. Мебель в комнате была новой, купленной в «Икее». Покупала я ее наспех, словно торопливо утоляла голод подвернувшимся под руку пакетиком чипсов. Выбирала не из-за дизайна, а по размерам – как впишется в крошечную квартиру. У меня просто не было времени на то, чтобы подготовить жилье как следует: ни Арину стеснять не хотелось, ни родителей, у которых я жила уже после того, как съехала от подруги (у той как раз закрутился новый роман). Я купила лишь самое необходимое – кровать, шкаф, компьютерный стол и стол на кухню, стулья и стиральную машину. Кресло, которое облюбовала Дуся, осталось от прежней хозяйки. Оно в отличие от всей остальной мебели и техники было в приличном состоянии, поэтому я не стала его выбрасывать.
Компьютер загрузился, я проверила почту на наличие заказов и, убедившись, что электронный ящик пока пуст, со спокойной душой отправилась в ванную. Заказы в основном начинали поступать после девяти часов – когда открывалось бюро переводов и другие офисы. Я привыкла вставать в восемь, чтобы за час успеть привести себя в порядок, позавтракать, совершить утреннюю прогулку в хлебный, собраться с мыслями и потом уже приступить к работе.
Приняв душ, я вернулась в комнату. Ясное небо сулило чудесную погоду, и я достала из шкафа не привычные джинсы и майку, а платье с развевающейся легкомысленной юбкой. Сделала легкий макияж – немного румян на скулы и пудры на нос. Накормила Дусю и позавтракала сама. И в приподнятом настроении вышла за дверь.
На пороге лежала карта. Карта Таро, символизирующая смерть. От неожиданности я замерла, почему-то не решаясь ее переступить. Затем, собравшись с духом, наклонилась и подняла.
Я не разбиралась в картах Таро, это Арина ими увлекалась. И в первый момент, признаться, мне стало не по себе: слишком уж красноречивым «намеком» показался символ. Смерть. «Не лезь не в свое дело. Сунешься – мало не покажется…» — вспомнилась вчерашняя угроза. Кто-то продолжал свою гнусную игру. Бывший муж? Его подруга?
В этот раз я не стала церемониться, вытащила мобильный и прямо тут, на площадке, позвонила Константину.
– Еще раз подкинешь мне очередную гадость – заявлю куда следует, – сказала я без приветствий и других вступлений. – Мое ангельское терпение иссякло.
– О чем ты? – удивился бывший муж.
– Ты знаешь. О вчерашней записочке с угрозами и сегодняшнем «привете», оставленном у меня на пороге.
– Анна, у тебя с головой все в порядке? – В голосе Константина послышались раздраженные нотки.
– У меня – да. А вот у тебя, похоже, нет. Костя, не надоело? Детский сад, честное слово!
– Я не подбрасывал тебе никаких записок! Ты мне вообще на фиг не сдалась! – сорвался он на крик.
– Ну, значит, твоя мадам, – не спасовала я. – Уйми ее, а то этим займутся люди в форме.
– Ты мне угрожаешь?!
– Нет, в отличие от тебя предупреждаю.
Я отключила телефон, но не успела сунуть его в карман, как он разразился возмущенной трелью. Константин. Ну да, конечно, он привык к тому, чтобы его слово оставалось последним. Обойдется. Я нажала на сброс и стала спускаться по лестнице. Настроение не то чтобы испортилось, но слегка омрачилась, будто на ясном небе вдруг нарисовалось маленькое облачко.
Все будет хорошо. Облако – это не туча.
Я вышла на улицу и полной грудью вдохнула воздух, слегка отдающий автомобильными выхлопами. Но даже с примесью он показался свежим после подъездной вони.
До ближайшего продуктового магазина было десять минут пешком. Я пошла неторопливо, растягивая время прогулки. А чтобы продлить ее еще, позвонила Арине.
– Представляешь, я опять получила анонимное сообщение, – сказала я после приветствия. – Только на этот раз это было не письмо, а карта Таро, подброшенная на порог.
– Карта Таро? – оживились подруга. – Это женский «почерк». Думаю, что развлекается не сам Константин, а его девушка.
– Возможно. Я Косте уже позвонила, минут пять назад. Он, конечно, все отрицает.
– А ты думала, что признается? – скептически хмыкнула Арина и с жадным любопытством поинтересовалась: – И какую именно карту тебе подложили?
– Карту «Смерть». Тонкий намек? – усмехнулась я.
– Ты ошибочно предполагаешь, что эта карта означает физическую смерть. В зависимости от положения она принимает различные значения. Как эта карта лежала к тебе? Прямо или вверх ногами?
– Арина, ну ты даешь! – рассмеялась я. – Не обратила на это внимание. Подняла, сунула в карман и пошла себе дальше.
– Подняла и сунула в карман? – ахнула подруга. – А вдруг это не просто предупреждение? Вещи могут оставлять на пороге с целью наведения порчи!
– Э, тебя уже понесло! «Порча»…
– Зря смеешься! Все может быть. Ладно, вернемся к карте. Как я тебе уже сказала, она необязательно означает смерть в физическом смысле. Эта карта – символ перемен. Она указывает на полный разрыв с прошлым. «Смерть» можно толковать как отказ от старых идеалов, от прежних действий. Либо, если брать другую интерпретацию, она предупреждает о кардинальных переменах в жизни, конце прежних связей либо переезде.
– Я больше никуда не собираюсь переезжать. Только-только освоилась на новом месте, – невольно повелась я на предсказание Арины.
– Погоди, я еще не все сказала, – остановила меня подруга. – В правильном положении карта Таро, символизирующая Смерть, означает большие изменения в жизни человека. Такие перемены могут вызвать боль и чувство потери, но в итоге приводят к началу новой жизни. В перевернутом же виде – временное бездействие, инертность, сон, потерю веры или надежды, сопротивление или страх перед переменами, крушение неких планов. Но как бы там ни было, она влечет за собой перемены.
– Уф… Я хочу только покоя.
– Знаю, знаю. Я лишь толкую значение карты. Кстати, сейчас мне подумалось, что тот, кто подкинул тебе этот сюрприз, как и ты, мог не знать значения карты и купиться на страшную символику.
– Логично, – только и оставалось согласиться мне. – И я думаю о «женском почерке». Константин удивился обвинениям в его адрес вполне искренне.
– Значит, его подруга, – уверенно припечатала Арина. – Кто знает, какие ветра гуляют в ее пластмассовой голове? Может, она боится, что ты решишь вернуть себе это «сокровище» – своего бывшего мужа? И пугает тебя так, в качестве профилактики.
– Глупо!
– А что умного можно ожидать от пустоголовой «Барби»? Жаль, для заявления в милицию недостаточно улик… Что можешь предложить? Записку с угрозами?..
– Карту Таро, Арина! – рассмеялась я.
Мы немного пошутили на тему того, как бы меня встретили в милиции, принеси я им карту Таро, и распрощались.
Я купила хлеба, а в отделе бытовой химии – антибактериальные салфетки, средство для чистки стекол, новую насадку на швабру и две бутылки со средствами для отмывания жира и ржавчины. Я все еще надеялась привести свое жилище в божеский вид, не прибегая к ремонту. На секунду мне представилась картинка: мой бывший муж со своей глянцевой «Барби» заселился в доставшуюся мне запущенную квартиру. Тряпка в наманикюренных пальчиках красотки смотрелась бы чужеродно, но от этого ситуация лишь приобретала пикантность. Вообразив, как эта красотка елозит мокрой тряпкой по жирным поверхностям старых кухонных шкафов, от брезгливости чуть ли не падая в обморок, я пришла в отличное расположение духа. Конечно, такая ситуация возможна лишь в моем воображении, но даже представляя ее, я получила удовольствие и почувствовала себя отомщенной.
Дома я проверила электронный ящик и увидела три заказа: два – из бюро переводов, один – от постоянного клиента. Пробежав глазами присланные файлы, я кратко ответила, подтверждая получение, затем сходила на кухню за стаканом апельсинового сока и вернулась за компьютер.
Признаться, я надеялась получить еще одно письмо от Петра. Вдруг он расскажет что-то о группе, исполняющей понравившуюся мне песню? Но нет, заказчик просто заплатил за выполненную работу, и на этом наше общение пришло к концу.
Я завершила перевод к обеду. В тот момент, когда я внимательно перечитывала тексты перед отправкой, меня отвлек звонок мобильного. Не отрывая взгляда от монитора, я протянула руку за телефоном и поднесла его к уху.
– Алло?
– Пеняй на себя, если полезешь туда, куда тебя не просят. Сиди дома и не рыпайся, – услышала я чье-то злое шипение. И сразу – так, что я даже не успела как-либо отреагировать, раздались короткие гудки.
Я отняла мобильный от уха так быстро, словно он вдруг раскалился и обжег меня.
– Что за ерунда? – выдохнула я, клацая кнопками, чтобы посмотреть зафиксировавшийся в памяти номер абонента. Черта с два! «Номер не определен». Вряд ли кто-то додумается угрожать с легко определяющегося номера.
Кто звонил – мужчина или женщина, – я тоже не поняла. Голос явно старались изменить, лишив его сочной гаммы, сведя лишь к сухому, как треск сучьев, безличному шепоту. И все же почему-то интуитивно я чувствовала, что аноним был женского пола. Женский почерк…
Еще были свежи воспоминания о звонках Костиной подруги. Она раздобыла номер моего мобильного, звонила в любое время суток и истерично выкрикивала в трубку различные гадости, начиная от унизительных высказываний о моей внешности и заканчивая обещаниями проклясть. Может, этот анонимный звонок опять же от нее? Правда, девушка Константина любила громкие выступления, шипеть и шептать в трубку было не в ее характере. Хотя кто ее знает…
Не лучше ли сразу прояснить ситуацию? Я решительно взяла телефон и вновь набрала номер Константина. Ответа ожидала спокойно, без бьющегося где-то у горла сердца. Хороший признак.
– Костя, привет! – как можно дружелюбней обратилась я к бывшему мужу, когда он взял трубку.
– Чего на этот раз надо? – хмуро осведомился он.
– Поговорить. По телефону. Не бойся, разговор много времени не займет, – продолжила я вполне миролюбиво.
Костя, похоже, немного расслабился, потому что следущий вопрос задал уже без раздражения:
– О чем?
– Костя, просто честно скажи, ты не звонил мне пять минут назад?
– Зачем? – искренне удивился он.
– Ну мало ли… – продолжала гнуть я свою линию. – Костя, понимаю, в последнее время мы с тобой находились в состоянии войны, но до этого, вспомни, прожили почти пять лет в мире. И неплохо прожили!
– Чего тебе надо? – перебил он меня, вновь насторожившись.
– Да расслабься! – рассмеялась я. – Ничего мне от тебя не надо! Живи себе спокойно. Ответь только на заданный вопрос, и честно.
– Да нет же! Не звонил я тебе.
– И записку в ящик не подбрасывал?
– Какую записку?
– С угрозой.
– На фига мне это надо?
– Ну, совсем недавно ты не пренебрегал неким давлением на меня.
– Я тебе никаких записок не подбрасывал! Ни тогда, ни сейчас! – завелся он.
Видимо, период развода тоже оставил ему неприятные воспоминания. Отрицательной чертой характера Константина было то, что вспыхивал он мгновенно, как спичка. Но, к счастью, и «гас» тоже быстро.
– Костя, я просто хотела убедиться, что это не ты, – ласково ответила я. – Ни ты, ни твоя подруга… ммм…
– Ульяна, – машинально подсказал он. И заговорил уже другим тоном, в котором вдруг зазвучали встревоженные нотки: – Погоди, Аня. Говоришь, кто-то тебе угрожает?
– Ну, называть угрозами эти «знаки внимания» слишком громко… Но я то получаю записку в почтовый ящик, то карту Таро с символом Смерти на порог, то анонимный звонок с «просьбой» не лезть не в свое дело.
– И ты первым делом подумала на меня…
– Костя, ну кто еще, кроме тебя, Арины и родителей, знает мой новый адрес? Я никому его не сообщала!
– Это не я, – быстро ответил Константин.
Оттого, что эта фраза была какой-то детской, я невольно улыбнулась.
– И не Ульяна! – бросился он на защиту своей подруги. – На твой счет она уже успокоилась.
– Это приятно. Ладно, Костя, спасибо за откровенность, больше я тебя не потревожу. Надеюсь, что и ты меня тоже.
Мы попрощались, я отложила телефон и улыбнулась: подумалось, что точка в наших отношениях была поставлена не в тот день, когда я застала Костю целующимся в кафе с другой девушкой, и не тогда, когда мы подписали документы о разводе, а сейчас, когда мы вполне мирно поговорили.
Теперь я была уверена в том, что Костя и его Ульяна – ни при чем. Но кто же? И если Костины угрозы я бы не воспринимала всерьез, то сейчас мне стоило быть настороже. Во-первых, я не знаю, кто и почему мне угрожает. Во-вторых, не представляю, насколько опасен этот человек.
Что мы имеем: анониму известны мои имя и фамилия (девичья), адрес и номер мобильного. Круг людей, обладающих этими сведениями, по-прежнему оставался узким: Арина, родители и бывший муж с подругой – и все! Уж не следит ли за мной некто неизвестный?.. Уф, так и до паранойи недалеко. Но, если честно, происходящее меня пока не столько пугало, сколько вызывало любопытство.
«Любопытство кошку сгубило», – вспомнилась мне старая поговорка. Я невольно перевела взгляд на Дусю, которая в это время, распластавшись на полу, лапкой пыталась достать что-то из-под кресла. Видимо, какую-то из своих игрушек. Кошка и так, и эдак подлезала под низкое сиденье, просовывая то одну, то другую лапку, и от усердия разве что не пыхтела. Похоже, игрушка закатилась далеко. Но в тот момент, когда я встала, чтобы помочь любимице, она наконец-то вытащила из-под кресла желаемый предмет.
– Дусенька, что это у тебя? – спросила я, еще не разглядев ничего, но уже предчувствуя нечто нехорошее. – Дай-ка я посмотрю!
Когда я увидела то, что моя любимица извлекла из-под кресла, то невольно вскрикнула.
Это была небольшая, размером с пол-ладони, фигурка кошки, сделанная из матового стекла. Она присутствовала в одном из недавних кошмаров про заброшенную фабрику. Помнится, я уронила фигурку со стола, и голова с изумрудными глазами откололась.
– Ничего себе! – изумленно воскликнула я, рассматривая статуэтку. Голова у нее была на месте, но шею стеклянной кошки опоясывала трещина.
– Надо же… – прошептала я. – Чертовщина!
АНА МАРИЯ. Испания, Sanroc, 1932
Ах, какая боль… Ана Мария, еле сдерживая рыдания и не позволяя себе перейти с быстрого шага на бег, пересекла мост, но вместо того, чтобы повернуть к дому, отправилась дальше, к укрытой лесным мехом горе, крепостной стеной огораживавшей часть поселка. Только свернув на витиеватую дорогу, обвивающую гору, подобно елочной гирлянде, она побежала.
Ана Мария знала, что дорога ведет к скале, торчавшей из зеленого меха леса, будто рог. Если смотреть на эту скалу из поселка, с моста через узкую речушку, то можно было ясно увидеть головы двух каменных монстров, оскалившиеся в беззубых улыбках и так тесно прилегавшие друг к другу, что казалось, будто у них один на двоих рот. Ана любила подолгу стоять на мосту, издали любуясь этим двухголовым чудовищем. И даже придумала сказку про него – каменного хозяина леса, оживавшего ночью и бродившего по своим владениям в поисках еды – сухих веток и грибов.
Ане Марии также было известно, что под этой торчавшей из горы скалой есть небольшая каменная площадка, с которой весь поселок просматривается как на ладони. Вид был прекрасен, но мало кто приходил сюда любоваться им. Возможно, из-за неприятных ощущений, которые вызывали нависающие над тобой каменные «головы». И вправду было немного жутко смотреть снизу вверх на этих монстров, заглядывать им в беззубые пасти, ощущать себя маленькой букашкой и невольно ежиться при мысли, что вдруг они сорвутся и рухнут именно в тот момент, когда ты находишься под ними.
Ана Мария не боялась. С раннего возраста она питала страсть к камням. Помнится, в детстве, каждый раз, когда ей хотелось побыть в одиночестве, она бежала на скалистый берег океана, прозванный Берегом смерти из-за множества кораблекрушений, случившихся в этих местах. Спустившись между валунами по опасно крутой и узкой тропке, о которой знала лишь она одна, девочка присаживалась на плоский овальный камень. Это был ее трон, сидя на котором Ана Мария ощущала себя принцессой из подводного царства, вышедшей на берег, чтобы поговорить с ветром. Она рассказывала чайкам свои горести и радости, шептала волнам, пенящимся почти у самых ног, детские секреты, доверяла мечты ветру, протягивала руки к более сдержанному на улыбки, чем в Каталонии, галисийскому солнцу. Ана Мария, будучи ребенком, представляла себе, что ее настоящий отец – не рыболов Франсиско, а седой, вечно сердитый океан. Как это было давно… Скучала она по родной Галисии, по дикому скалистому берегу, по хмурому суровому океану, по родителям и братьям. Как там мама? Все так же готовит по воскресеньям эмпанаду – пирог с начинкой из рыбы или мяса? Ана Мария сейчас и сама неоднократно пекла для любимого Рамона это кушанье и готовила блюда из галисийской кухни, однако, как ни старалась, не могла воспроизвести тот особый вкус, которым обладала еда, приготовленная мамой. Как там отец? Все так же беспокоят его ревматические боли в натруженных ногах? Как младшие братья?..
Три года прошло с того дня, как Ана Мария покинула родную Галисию и отправилась на заработки в Каталонию. Три года, а будто тридцать три… Но все еще слышался ей по ночам крик чаек и шум океана, снились выкрашенные в яркие цвета рыбацкие лодки, уходящие на промысел, и женщины с подобранными подолами юбок, собирающие моллюсков. А днем ветер подбрасывал ей напоминания в виде запахов рыбы, водорослей, жареных креветок – будто приносил короткие письма с родины. И видела она себя во снах той маленькой девочкой, бегущей на берег Смерти в поисках уединения…
…Эта двухглавая скала в маленьком каталонском поселке, под которой полюбила сидеть Ана Мария, не могла заменить ей необъятный дикий берег, но здесь девушка нашла уединение. И пусть не хватало шума океана, крика чаек и соленых брызг, тающих на губах, но это место давало ей желанное утешение. Рассказывала теперь о своей печале Ана Мария не океану, а этой скале диковинной формы.
Ссутулив плечи, Ана Мария сидела на стволе поваленного дерева, устремив невидящий взгляд на расстилающийся внизу поселок. Ветер ласково гладил ее по волосам, невидимой ладонью стирал со щек влагу, и эти его невесомые прикосновения были подобны материнской ласке. «Не плачь», – шуршали листвой деревья. «Не плачь», – прокричала пролетевшая мимо птица. Чайка! Неожиданная гостья в этом поселке. Ане Марии подумалось, что птица прилетела к ней из далекой Галисии с утешениями от мамы.
– Не буду плакать, – улыбнулась девушка, решительно вытирая щеки и обращаясь к улетевшей чайке. – Не буду. Передай моей маме и отцу, что у нас все хорошо. Рамон меня любит, я его тоже… А деточка… Когда-нибудь будет и у нас.
Если бы бог подарил им с Рамоном долгожданного первенца, о котором они так мечтали! Но нет, месяц проходил за месяцем, а Ана Мария все не беременела.
Сеньора Исабель, владелица овощной лавки, в которой девушка два раза в неделю покупала свежие овощи и фрукты, конечно, не хотела причинить ей боль своим вопросом, вырвавшимся из любопытства, свойственного жителям маленьких деревень. «Ана, ты не беременна? Что-то ты излишне бледная…» – спросила сегодня сеньора Исабель. Из лучших побуждений, но попала Ане Марии в больное место – словно ткнула ножом в незаживающую рану. «Нет», – тихо прошептала девушка, почувствовав, как на глаза наворачиваются слезы. «Пора бы уж вам!» – «прикончила» ее сеньора Исабель. Ана молча положила на полку краснобокий помидор и, повернувшись, выбежала из лавки. «Ана, ты куда?» – понеслось ей вслед. Но девушка даже не оглянулась.
– У нас будет ребеночек. Будет, будет! – шептала сейчас Ана Мария, сжимая кулаки с такой силой, что ногти впивались в ладони.
Но эта физическая боль оказалась слишком слабой для того, чтобы заглушить душевную.
Почти три года они с Рамоном живут в любви и согласии в доме, завещанном им умершей старой Пепой. И все у них есть для счастья – любовь, понимание, крыша над головой, уют и спокойствие. Нет только самого главного – ребенка.
– Твой отец нас проклял, – сказала как-то в приступе отчаяния Ана.
И прикусила язык, увидев, как полыхнули обидой и болью черные глаза мужа.
– Что ты такое говоришь! – закричал Рамон. Но тут же осекся и сник.
– Прости, прости, пожалуйста! – кинулась к нему на шею Ана. Обняла родного, уткнулась носом в шею, вдохнула знакомый запах – миндальную горечь со сливочной сладостью молока, потерлась виском о подбородок мужа.
Отец Рамона умер через год после ссоры с сыном. И, как ни надеялась Ана Мария на то, что свекор оттает, простит Рамона перед смертью, смирится с тем, что снохой его стала девушка из простых, этого не случилось. Луис исполнил свою угрозу и лишил младшего сына наследства – и жилья, и причитающейся ему половины фабрики. Смерть отца Рамон переживал до сих пор, хоть и не показывал виду. Этой болью он не делился с любимой женой, точно так же, как и она скрывала от него тоску по Галисии.
– Ана, небо мое, тебе не за что просить прощения, – грустно ответил Рамон, обнимая ее тонкое тело сильными руками, еще недавно изнеженными, не знавшими физического труда, а теперь крепкими, с жесткими буграми бицепсов, с вздувавшимися на кистях венами. Ради нее, Аны Марии, пошел он против семьи, отказался от отца, матери и брата, от благ и привилегий жизни обеспеченного человека.
Они выплыли, хоть им обоим и казалось, что утонут в неспокойном море жизни, в которое их так неожиданно столкнули со скалы. Но недаром она, Ана Мария, была дочерью седого и мудрого океана. Любовь, взаимная поддержка, понимание стали их спасительным плотом. Старая Пепа протянула им руку и вытащила на берег. А дальше уже они, отдышавшись, принялись строить новую жизнь, ошибаясь, падая, выбирая неверные тропы, разочаровываясь, но ни на секунду не забывая о том, что их спасительный плот состоял из трех крепких бревен – любви, поддержки и понимания.
Только вот ребеночка не хватало… Рамон утешал жену как мог, ни разу не упрекнул. Но видела Ана, что и в его глазах поселились боль и разочарование.
Они жили в слишком маленьком поселке. Все чаще и чаще в булочных и продуктовых лавках Ану Марию спрашивали о том, почему она не торопится беременеть. Однажды задала этот вопрос и свекровь, отношения с которой хоть и не наладились, но несколько смягчились после смерти Луиса.
– Когда же вы порадуете меня внуком?! – воскликнула мать Рамона в одну из случайных встреч в мясной лавке.
Девушка съежилась, будто от удара, и, как-то отговорившись, вышла без покупки. Но, уходя, услышала, как мать Рамона сказала мяснику с досадой:
– Женился на бесплодной… Одна надежда на Хайме – на то, что он найдет себе здоровую девушку.
А что, если им с Рамоном поехать в Галисию? Пусть не навсегда, а хотя бы на месяц, к родителям Аны Марии? Любящий муж уступит ей – он сделает все, что угодно, лишь бы его любимая не грустила. Сегодня же вечером она поговорит с ним!
Принятое решение успокоило Ану Марию, так что она сама не заметила, как задремала. И приснился ей странный сон.
Увидела она человека, одетого в черный плащ с накинутым на голову капюшоном. Вышел этот человек, будто из скалы, и, протягивая ей руку, полупрозрачную, словно из черного дыма, сказал:
– Послушаешь меня, исполню твое желание. Но чем ты готова мне заплатить?
– Да чем угодно! – воскликнула девушка. – Самое дорогое, что есть, отдам.
– Самое дорогое – это ваша любовь, – произнес черный человек. И хоть Анна не видела его полускрытого темным капюшоном лица, девушка поняла, что он усмехается. – Готова ли ты принести такую жертву?..
Очнулась Ана Мария от того, что чуть не свалилась в дреме с бревна. Встрепенулась, потерла кулаками глаза, огляделась и улыбнулась: всего лишь сон! Слава богу, сон. Но какой странный! И какое ужасное решение подсказал ей черный человек…