На месте
Не знаю, как другие, но у меня возникло ощущение, что все только и ждут, когда же мы начнем вешаться. А для начала всех нас сразу же по прибытии на место хорошенько отделают, чтобы, так сказать, заложить предпосылки для будущего вешания. Но все оказалось не так уж страшно. Наша недолгая поездка закончилась, и народ с наслаждением выскакивал из КамАЗа и разминал отсиженные товарищами конечности. Оказались мы, как позже выяснилось, на восьмой площадке десятого ядерного полигона. Перед нами была небольшая воинская часть, затерянная где-то в степи. Плац, столовая, несколько казарм и еще какие-то здания – вот и все, что она из себя представляла. Нас разместили в одной из пустующих казарм. Видимо, специально подальше от бывалых уже служивых. Там нас разместили на втором этаже. Первым делом мы сдали все свои гражданские вещи и остатки взятых с собой консервов. Себе разрешили оставить только предметы гигиены и письменные принадлежности. И получили наконец-то военную форму, которая состояла из синих трусов, голубых маек, галифе, кителей, панам и кирзовых сапог. Поясных ремней нам почему-то пока не дали, но зато выдали брючные ремни из брезентовой ленты, не забыв при этом ввернуть свою мрачную шутку: вот на них, мол, ребята и будете вешаться. После получения формы нам предложили отправить гражданку домой. Не знаю, как другие, но я отказался. Затем нас сводили в местную баню, и мы, быстро помывшись под холодным душем, облачились в военную форму и стали похожи на солдат. Затем была еще одна мини-медкомиссия. Нас взвесили и измерили рост, причем проходили мы все эти процедуры почему-то не снимая сапог. Возможно, для поднятия показателей, ведь сапоги прибавляли чуть не два килограмма веса и сантиметра три роста. Хотя скорей всего причиной было наше всеобщее раздолбайство. Просто лень было солдатикам из медроты ждать, когда мы все разуемся, а затем обуемся, вот они и ускорили процедуру. Затем нас определили в одно из пустующих помещений роты. Там стояли двухъярусные кровати, и что хорошо, на них лежали матрасы. Никакого постельного нам конечно не дали, но радовало хотя бы наличие матрасов и возможности отдохнуть после долгой дороги. Мы с Геной заняли пару соседних коек и, немного поговорив и помечтав о том, как будем пить водку на гражданке, попытались заснуть под несмолкающий гул голосов. Это плохо получалось, и сон наш был беспокоен и тревожен. Через пару часов вошел какой-то солдатик, то ли узбек, то ли казах, и позвал нас на ужин. Мы обрадовались, так как порядком проголодались. В одном из помещений роты уже был накрыт стол. Ужин состоял из так называемого борща. В тарелках была налита жижа с плавающими в ней несколькими ломтиками картофеля и несколькими пластинками капусты. Также рядом лежал кусочек черного, плохо пропеченного хлеба. Какое-либо питье, как компот или чай, отсутствовало вообще. Нас, еще не отвыкших от домашней пищи, такой ужин глубоко возмутил, особенно отсутствие третьего, ведь жара стояла страшная, а пить воду из-под крана нам не рекомендовали, так как некипяченую воду здесь вообще не пьют – это прямой способ подхватить дизентерию. Мы решили взбунтоваться и, демонстративно поковыряв в тарелках, встали и вышли из-за столов. Солдатику неизвестной национальности мы предъявили требование встретиться с каким-нибудь офицером, а до той поры мы, дескать, вообще отказываемся от пищи. Через некоторое время к нам в помещение вошел майор, скомандовал построиться, а затем объявил: «Товарищи призывники, вы прибыли не на курорт, а для прохождения службы в рядах Вооруженных сил Советской Армии. Пока вы не приняли присягу, никаких дисциплинарных взысканий на вас накладываться не будет. Ну а насчет кормежки, так у вас всегда есть выбор – можно есть, можно не есть. И если вы не голодны, так надо было сразу об этом сказать, вам просто не накрывали бы». После столь ободряющих речей дух бунтарства в нас поутих, все поняли – система здесь прочная, ее вот так с бухты-барахты лбом не прошибешь. И мы, голодные, с изрядно поубавившимся пылом искать правду, разошлись по своим койкам. Через некоторое время к нам зашел все тот же солдатик непонятной национальности и попытался озадачить нас таскать какие-то кирпичи, но его, грубо говоря, послали на три в то время еще советских буквы, после чего он сильно обиделся и пообещал, что он вечером обкурится анаши и придет нас убивать. В общем-то, мы не очень испугались его угроз. Все-таки нас много, и не внушал этот зачуханный вояка страха. Но он мог привести с собой народ, а это было уже чревато серьезными последствиями. Поэтому мы на всякий случай повынимали несколько прутьев из кроватных спинок и договорились не спать ночью и стоять, если что, друг за друга. Но в эту ночь, слава богу, обошлось без эксцессов. Все-таки вместе мы представляли собой силу, да и возможно, в связи с прибытием молодого пополнения были усилены мероприятия по соблюдению дисциплины. В таком подвешенном состоянии мы пожили четыре дня. Нас никуда не дергали, и ходили мы все так же без поясных ремней. Пару раз мне на пару с Геной пришлось сходить в столовую за очередной порцией баланды – так мы окрестили пищу, которую нам здесь давали. По дороге в столовую и обратно мы, пока со стороны, наблюдали за армейскими буднями, которые нас еще не коснулись в полной мере. На плацу сержант муштровал молодое пополнение строевой подготовкой, только и слышно было: «Становись! Разойдись! Становись! Разойдись!», причем все команды должны выполняться бегом – это я узнал позже, а сержанта, видимо, не устраивала скорость выполнения команд. И взмокшие бойцы бесконечно становились, расходились и маршировали до опупения. Для нас все это казалось диким дурдомом, но мы чувствовали, что скоро, очень скоро мы в полной мере будем принимать участие в этом представлении. На второй или на третий день к нам зашел один солдатик, отслуживший уже полгода, просто ему, видимо, захотелось посмотреть на молодых и немного пообщаться. Мимоходом он дал совет, за который впоследствии я был ему очень благодарен. Он сказал одну простую вещь: «Ребята, если кто из вас умеет что-нибудь или имеет какую-нибудь специальность, например сварщик, художник, повар, музыкант и т. д., лучше сразу говорите об этом, иначе будете работать преимущественно руками, лопатами и ломами». В душе я позавидовал тем, кто имел какую-то из этих специальностей – очень уж не хотелось работать ломом все два года. А я как назло не сварщик, не повар, не художник, не музыкант. Но здесь уж, как говорят, ничего не попишешь. Так прошли четыре дня, показавшиеся всем нам очень долгими. Многие пили воду из крана, так как пить хотелось невозможно, а с питьевой водой были какие-то непонятные проблемы. И у некоторых началась обещанная дизентерия. Слава богу, у меня хватило воли не пить воду из крана. И я избежал данной участи.