Разочарованный (Thnks Fr Th Mmrs). Ноль – четыре. Hair back, collar up, jet black, so cool (Екатерина Тарасюк, 2014)

Ноль – четыре. Hair back, collar up, jet black, so cool

Декабрь. 2007 год.

Ничем не примечательное декабрьское утро. Приближалась пора тренировок новогодних танцев, если конкретнее – вальса, в которых участвовали ребята с седьмого по одиннадцатый. От каждого класса должны были представлены минимум три пары (естественно, минимум не соблюдался). Заявки на участие надо было оставлять у классного руководителя, затем, как правило, через несколько дней начинались репетиции после уроков. Помимо присутствия на репетициях кому-то надо было подобрать красивое платье, а кому-то прийти хотя бы в парадных штанах, накрахмаленной рубашке и лаковых штиблетах. Торжество происходило двадцать восьмого декабря, в последний учебный день перед зимними каникулами. На выступление приходили посмотреть родители; конечно, кто был бы не рад увидеть своих чад, участвовавших в настолько грандиозном, по меркам школы Зверя, зрелище? Большинство считали участие в новогоднем концерте престижным, учитывая, что это могло улучшить отношения с учителями.

Но, как правило, сами ученики были от него не в восторге – после всего это цирка начиналось жалкое подобие дискотеки, а пришедших родителей отводили на какое-то чаепитие в столовую, где они с притворной любезностью общались друг с другом и педагогами.

Конечно, были и такие ребята, которые всегда хотели попасть на данное мероприятие в качестве участников, но каждый раз им что-то в этом препятствовало: то все пары составлены задолго до объявления о наборе, то никто даже не хочет быть твоим партнером из-за того, что ты кого-то не устраиваешь… В общем, не все оказывались в счастливчиках.

К Еве это, конечно же, не относилось. Она была примером для подражания – как только она перешла в седьмой класс, так ее немедленно завербовали в состав постоянных участников шоу, поскольку на нее всегда можно было положиться. Влад также относился к этим ребятам, и у Романовой было желание участвовать в этом году в паре именно с ним, но ей больше всего хотелось, чтобы это предложил Влад собственной персоной, иначе бы она попросту отказалась от участия. Осточертело ей каждый раз возвращаться в семь часов после школы, а уж тем более зимой.

– Guten Morgen[32], Ива, – поздоровался Марк перед первым уроком, в то время как в кабинет русского языка постепенно стекались одноклассники.

– Утро добрым не бывает, – хмыкнула девушка и выжидающе глянула на дверь. Влада все еще не было. В этот день Анна Александровна должна была объявить о наборе для бала. Ева догадывалась, что в этом списке учительница хотела бы увидеть не только ее и Влада, но и Киру, которая в последнее время была слишком занята на своих спортивных танцах. – Слышал о таком?

– А ты слышала о том, что скоро провозгласят объявление?

– Чего это ты еврейничаешь и отвечаешь вопросом на вопрос?

– Чем тебе не угодили евреи?

– Просто так говорят, – пожала плечами девушка. – Ладно, что там насчет танцев?

– Эмм… – Марк смущенно отвел взгляд и почесал затылок, затем, неуверенно улыбнувшись, посмотрел на соседку по парте. – Я тут хотел у тебя спросить… В общем, не хочешь со мной… ну, записаться на этот гребаный вальс?

– Мне не нравится, что ты постоянно ругаешься, – дружелюбно улыбнулась Ева, склонив голову набок. – Если перестанешь, может быть, подумаю, – и она вновь посмотрела на дверь. В этот момент как раз зашел Влад, и, поймав на себе ее взгляд, он мило улыбнулся и помахал ей рукой.

– Обещаю… – вполголоса произнес Марк, но потом увереннее повторил. – Клянусь!

Да только мысленно Ева уже была в предвкушении предложения от Влада. Проходя мимо ее парты, он, как бы незаметно, положил перед ней записку. Не мешкая, Романова раскрыла ее и увидела, что печатными буквами на вырванном из тетради листе было выведено: «В вальсе поведу я, ты не против?»

Незаметно для Евы Зильберштейн подсмотрел в записку и, разобрав текст, вернулся на свое место и скрыл лицо в руках. Ему стало невыносимо стыдно. Но нет, совсем не из-за того, что он пригласил Еву, и она, вероятнее всего, выбрала бы Берднева, а за кое-что другое.

Школьное утро началось, как обычно, с объявлений. В большинстве случаев Марку нравилось такое начало дня, но в этот раз он был не в своей тарелке. Он понимал, что в последнее время начал слишком много мести языком, и впервые за долгое время ему стало за это неловко. Ах, да, вы же еще не знаете, чего же он такого успел наговорить! Как было сказано, по утрам ему нравилась сводка школьных новостей, но в этот день она была готова стать не самой приятной, поскольку основным объявлением должен был быть анонс предновогоднего мероприятия.

– С появлением нового директора ничего не изменилось, поэтому, как то было и раньше, в конце декабря, перед Новым Годом, состоится ежегодное торжество, которое отличает нашу школу от других, – лишенным эмоций голосом начала Анна Александровна. Марку стало стыдно уже в тот момент, когда она упомянула о торжестве. Ему хотелось покинуть класс, но что-то удерживало его на месте. – Как и раньше, для выступления требуется три пары. Первая пара уже записалась.

– Какая? – недоуменно поинтересовалась Кира, припоминая, что прежде никогда не было людей, которые страстно рвались на эти танцы.

– Ева и Марк, – глянув на список, сообщила учительница. На самом деле она прекрасно помнила, как Зильберштейн подошел к ней за несколько дней до объявления и сообщил, что он будет выступать в паре с Евой. Пожалуй, сказать, что ее это удивило, было бы слишком слабо. Анна Александровна считала, что такая послушная девочка, как Романова, будет вместе с таким примерным мальчиком, как Берднев. В американских фильмах любят показывать таких героев – шаблонная пара хороших ребят. На выпускном балу именно они становятся королем и королевой. – Первая репетиция состоится сегодня в актовом зале на восьмом уроке. Ребята, которые хотят записаться, останутся после урока, – затем учительница окинула класс внимательным взглядом. – Также я бы хотела видеть Киру и Влада.

Реакция Евы была весьма неоднозначной. Откуда-то с задних парт ей передала записку Кира, в которой были прописаны глубочайшие сожаления и немного иронии над этой ситуации. «Ха-ха», – большими буквами было написано в углу листка в полоску. Поджав губы, девушка порвала листочек и так свирепо глянула на Марка, что тот, ожидая даже большего, поежился. «Сморозил – так сморозил» – обеспокоенно подумал юноша. На протяжении всего урока парень нисколько не задумался о том, что Анна Александровна рассказывала о создании «Евгения Онегина». Он думал о том, как можно исправить ситуацию. Сказать учительнице, что не сможет принимать участие в новогоднем бале? Конечно, ему этого не хотелось, но какая, к черту, разница, что ему хочется?

По звонку с урока Ева с лету взяла в охапку все свои вещи с парты и, повесив сумку на плечо, рванула прочь.

– Чего успел натворить, Марк? – безобидно поинтересовался Влад, не планировавший наживать себе врагов. – Не стоит ссориться с Евой перед репетицией, иначе повториться история прошлых лет. Если ты понимаешь, о чем я, – одноклассник украдкой подмигнул, на что Марк невесело усмехнулся. К сожалению, теперь Бреднев был одним из тех, кто мог рассказать лишнего – в «А» классе никто не знал о промахах Марка, поэтому парень беспокоился за сохранность репутации «хладнокровного мизантропа». Именно так посчитал немец, решив, что с тем не стоило портить отношения.

– Разошлись во взглядах. Наверное, стоит принести извинения.

– Правильно мыслишь. А я, пожалуй, приглашу кого-нибудь другого на танцы, – улыбнулся Влад. Его улыбка всегда напрягала Марка. Слишком уж правильным казался ему этот Бреднев.

– Почему бы не с Кирой?

– Она еще не уверена, что сможет, поэтому лучше попробую с кем-нибудь другим… Эй, Сурикова! – Влад подозвал девушку, которая почему-то все время находилась около Анны Александровны.

Берднев носился чуть ли не по всему классу в поисках партнерши, что-то кому-то объяснял, уговаривал. Поглядев на это, Марк невозмутимо развел руками и поспешил за Евой, которая, скорее всего, была уже на первом этаже в кабинете физики. На первом этаже было шумно, похоже, что у коридора, ведущего к спортивному и актовому залам, вывесили объявление, которое более всего влекло внимание младшеклассников, наслышанных о загадочном и таинственном новогоднем бале.

В 106 кабинете было невероятно тихо. На кафедре были разложены тетради для контрольных работ и варианты тестов.

– Ощущение чего-нибудь… – улыбнулся Марк и посмотрел на Романову, занимавшуюся своими ногтями. Стоило ей заприметить «другана», она схватила со стола свою сумку и пересела к Кире, которая, скорее всего, продолжала размеренно жевать булочку с джемом и сосиской вприкуску где-нибудь в столовой. Зильберштейн удивленно хмыкнул, нахмурив брови, и занял свое место, разложив вещи на парте.

Физику Марк никогда не любил не потому, что ее не понимал, а из-за того, что кто-то вбил ему в голову, что он – стопроцентный гуманитарий. Также ему не нравились учебники темно-синего цвета. И тесты… Много тестов. Scheisse Teste[33]! Он их терпеть не мог, как и вся страна. Обычно Зильберштейну помогала Ева, умница-разумница, которая никогда не оставляла поэта-безнадегу в беде. На нее всегда можно было положиться.

– Итак, на следующем уроке будет пробный мониторинг по пройденному материалу девятого и восьмого класса. В конце февраля пишем городскую контрольную, – сообщила Людмила Васильевна, учительница физики, опираясь на кафедру. – Записываем в тетрадях тему урока: «Ньютонова механика».

Тем временем Ева что-то с улыбкой обсуждала с Кирой и Владом, специально подсевшим к ним, за парту к Ангелине. Так уж вышло, что у Людмилы Васильевны не существовал план посадки, и она не обращала внимания на то, что кто-то сел из-за «великой и чистой любви».

«Устраиваешь показательные выступления? Рановато, Ева», – мельком взглянув и укротив взгляд, Марк подпер рукой голову и принялся неторопливо выводить заголовок в тетради, прекрасно понимая, что все действия Романовой не более чем демонстрация. Загадка: что именно она хотела этим показать?

Но вернемся к главной теме – новогодний бал. Знаете, при одном упоминании о бале сразу вспоминается один мультфильм, «Анастасия», кажется. С невероятными историческими коллизиями и приятными песнями, такими родными детскому сердцу. Да, но почему Анастасию называли Аней? Абсурд.

Итак, о бале. Влад не растерялся и вместо Евы пригласил ту самую Ангелину, которой срочно надо было исправлять двойку по литературе. В общем, они нашли друг друга. Да и вместе их пара смотрелась несколько гармоничней, чем будь он с Романовой. В паре они… слишком противны, как соевый шоколад на зубах. Ангелина показалась бы зрителям интересней, пониже Влада, учитывая, что Ева с ним почти одного роста. Несмотря на всю свою хрупкость, Геля была, что называется, «бой-бабой», палец которой в рот не клади. Длинные накрашенные ресницы и тональная маска, которую Анна Александровна любила называть посмертной. У нее были шикарные медные волосы по пояс. В отличие от Зильберштейна, Еве не нравилась пара Влада и Гели. Ревность – жуткая и страшная штука.

Перед репетицией Ева поспешила в раздевалку, игнорируя непонимавший взгляд Савановой, которая все-таки решила участвовать в выступлении и запоздало спохватилась с поиском партнера. С Владом она, насколько я знаю, даже не думала танцевать – из-за женской солидарности. Впрочем, она искренне сомневалась в силах Евы – маловероятно, что игра стоила свеч.

После уроков Зильберштейн собирался поговорить с подружкой для налаживания отношений, но она оказалась невероятно шустрой, как хомяк, и покинула кабинет истории точно по звонку. Возможно, она предвидела действия Марка. Когда Романова неслась вниз по лестнице, ее волосы красиво развевались и, казалось, пытались ее догнать, но не тут-то. Марк завороженно глядел ей вслед, но, одернув себя, пробубнил под нос:

– Не о том думаешь, приятель, – и моментально отвел взгляд. Больше всего ему хотелось догнать ее, но весь мир был словно настроен против него, утрирую, конечно – не мир, скорее, школа. Навстречу девятикласснику попалась толпа малышей с продленки, сквозь которых пробраться было невозможно. Они напомнили Марку маленьких зубастиков (Critters, 1986, if u remember[34]). Далее он натолкнулся на бывшего одноклассника, с которым вместе сиживал когда-то за первой партой перед учительским столом. Его звали Гришей, был он спортсменом и при каждом контакте с двуногими обращал тех в религию здорового образа жизни. Лучшим другом был Леша – они дружили с детского сада.

– Марк. Марк! – позвал немца Гришаня, остановив того в дверях. – Ну, чо, как у тебя дела в новом классе? Будешь пытаться вальсировать в этом году? – парень изобразил, будто прижал к себе невидимую партнершу и сделал с ней несколько проходов.

– Не знаю, – угрюмо процедил Марк.

– О, рили? Что, опять с мамашей придешь?

– Я не понимать, о чем ты говоришь, – буркнул Зильберштейн, и, задев Гришу плечом, отправив того на пол (возможно, в реанимацию), немец направился к выходу. Ева, к тому времени, проскочила мимо секьюрити, и Марк поспешил за ней, несмотря на то, что на улице было слишком холодно даже для декабря.

Романова пошла не обычным путем, а мимо детской площадки, расположенной напротив школы. В иные времена она хаживала иначе: по левую сторону от школьного подъезда.

– Stop[35]! – побежав за девушкой, Марк покинул территорию школы и нагнал ее около горки в форме динозавра. – Donnerwetter[36]! – растерялся он.

– Чего тебе? – резко остановилась девушка, развернувшись к однокласснику. Ранее заговорить с приятелем у нее не хватало духа.

– Почему ты завелась так? Разве нельзя было просто сказать: «Fucking[37] Марк, я тащусь от Бреднева и хочу плясать с ним», чего сложного?

– Меня просто бесит, что ты принимаешь решения за меня! – в ее глазах заблестели слезы. – Причем это не в первый раз! Что с Юрой тогда, что сейчас…

– Я очень хотел танцевать с тобой и не знал, что ты неравнодушна к Бредневу. Мои извинения, – состроив клоунскую гримасу, Зильберштейн сделал реверанс, но его нервы были на пределе. Хлюпнув носом и утерев выступившие слезы, Ева бросилась обнимать Марка. Похоже, она давно ждала этого момента, чтобы вновь почувствовать себя под защитой немца, когда тот крепко обнимал ее в ответ. В который раз Зильберштейн был удивлен. – Ты… очень экспрессивна.

– Просто… ну, мы же друзья, в конце концов, я очень не хочу с тобой ссориться, если честно, – быстро бормотала Романова, нервно смотря по сторонам. Ей едва ли хватило сил наступить на глотку гордости, поэтому ее слова прозвучали крайне невнятно. Завидев выходившую из школы Анну Александровну, она отступила от одноклассника; учительница шла по направлению к ним – многие курильщики из школы дымили именно у тех ворот, поскольку они были ближе всего. – И знаешь, как обидно, когда друг подобным образом подставляет.

– Друзья, значит, – сощурившись, произнес Марк и цокнул языком. – Что же ты мне тогда раньше не сказала, что тащишься по Бредневу? Может, я бы чем-нибудь смог тебе помочь.

– Почему ты так упорно повторяешь, что он мне нравится? – взволнованно поинтересовалась Ева, скрывая волнение за улыбкой. – Будто мантра какая-то. Омм, Влад хороший, Влад хороший…

– Пфф, вот еще. Делать мне больше нечего! – возмутился Зильберштейн.

– Марк? Ева? Разве вы не должны быть на репетиции? – Анна Александровна с удивлением посмотрела на школьников. Затем она, похоже, заметила, что немец был без куртки и с непривычки дрожал от холода. – Марк, ты чего, совсем с дуба рухнул? Почему без куртки выбежал? Простудить себе все удумал?

– Ничего от меня не убудет, поверьте мне, – отмахнулся тот. – Я болею раз в два сезона – осенью и весной. Остальное время я могу делать все, что угодно, поэтому, пожалуй, я покурю, а ты, Ива, отправляйся в актовый зал, – скомандовал парень и пальцами сделал в сторону школы. – Анна Александровна, – по слогам выговорил он, – надеюсь, вы не будете возражать, если я постою здесь с вами?

– Ну, вообще, Марк, курение – не есть хорошо…

– Вы же сами курите, – невозмутимо произнес Марк, пожав плечами, и достал из кармана пачку крепкого Marlboro. Достав сигарету и зажав ту губами, он быстро прикурил и спрятал зажигалку обратно в пачку.

– …но я не могу агитировать за здоровый образ жизни, поскольку сама курю, и это собственный выбор каждого человека, – Анна Александровна снизу вверх посмотрела на Зильберштейна. Тот лишь опять усмехнулся и посмотрел на Романову.

– А я не курю, – радостно сообщила Ева, почувствовав неловкость.

– Молодец, – сказала классная руководительница.

– Прошу, Ева, иди в школу. Я не хочу, чтобы ты простудилась. У тебя нет такого сногсшибательного иммунитета, как у меня.

Спорить Ева не стала – сразу отпало желание, когда она столкнулась с удивленным взглядом Анны Александровны, но для себя девушка поняла, что если еще повторятся подобные выходки, то она даже не имеет представления, как себя поведет в следующий раз, очевидно же – Марк невероятно конфликтный человек, и сейчас ей просто повезло.

В актовом зале, тем временем, Влад настойчиво объяснял Ангелине, куда и как нужно ставить ноги. Сусанна, одноклассница ребят, добрейшей души человек, согласилась наиграть на старом пыльном пианино, которое, вероятно, не трогали до этого года три, какой-то вальсок. Инструмент, разумеется, был расстроен, и звучание было паршивым. Саванова с усмешкой наблюдала за тщетными попытками Влада, устроившись в первом ряду, выстроенном перед сценой, свободной от оборудования и мебели.

Все основные события, произошедшие на улице, Кира успела увидеть из окна. Этого ей было достаточно для того, чтобы сложилось мнение о данной ситуации. Поправляя шторку, Red Head поинтересовалась:

– Как думаете, Ева нравится Марку?

– Дык еще же с первого класса, не? – удивленно спросил Берднев, протягивая руки к Ангелине. Та от него вырвалась и заинтересованно посмотрела на Саванову, с которой дружила в классе так четвертом-пятом.

– А разве они не встречаются? – недоуменно спросила Геля, похлопав глазками. – В отеле они же даже жили вместе.

– И что? Мы со Стасом тоже жили вместе, и ничего же! Так ничего и не вышло, – недовольно бросила Кира, скрестив руки на груди. – А Ева просто утирала ему сопельки, ведь «Маркуша заболел», – язвительно добавила девушка, ехидно улыбаясь. Влад изумленно посмотрел на Саванову.

– Действительно? Ни о чем таком не слышал.

– Да их даже Анна Санна спалила! – хохотнула Кира. – Она еще Марка отчитывала за то, типа «что он забыл в номере Киры и Евы». Впрочем, я так поняла, Зильбертшейну ни за что никогда не влетает, так, да?

– Чо? Серьезно? – Ангелина вопросительно уставилась на Киру.

– Да не то чтобы ему никогда не попадает… Просто Галина Николаевна всегда, скажем так, опекала его, – напряженно произнес Влад, мельком посмотрев на дверь.

– С чего бы это?

– Если честно, не интересовался. С Марком как-то не общаюсь, но я слышал, что он настолько трудно переживал развод родителей, что его записали к психологу.

– Эт самое, – Саванова щелкнула пальцами, усиленно стараясь что-то вспомнить. – Точно, да! Об этом мне что-то говорила Таня, ну, мол, рос он без отца, на нем это сильно сказалось… Что-то вроде того.

Двери актового зала распахнулись, и в проеме показалась довольная Ева, которая так и не услышала компромата ни на Марка, ни на себя. Лица одноклассников моментально приобрели безразличные выражения, словно всего этого разговора не было вовсе. Не отметив появления подруги, Влад продолжил тренироваться с Ангелиной, которая большими удивленными глазами смотрела на одноклассницу. Ева нисколько не обратила на это внимание и, постаравшись проскочить мимо вальсировавшей пары, села на край сцены и выжидающе уставилась на распахнутые двери зала.

Для человека, который прежде никогда не выступал с партнершей, Марк танцевал слишком хорошо, но вот Еве было почему-то неловко танцевать вместе с ним. В седьмом классе ее кавалером был Леша, в восьмом Матвей – со всеми ними она была знакома с самого детства, поэтому на репетициях она не чувствовала той неловкости, которая возникала от прикосновений Зильберштейна. Впрочем, услышь она тот разговор, состоявшийся пятнадцать минут назад, думаю, ее мнение бы кардинально изменилось. От смятения Ева даже по неосторожности наступила немцу на ногу, после отлетев от него в сторону, смущенно краснея.

– Прости, – прикрывая рот ладошкой, хихикнула она. В зале было всего несколько пар. Незадолго до официального начала репетиции, назначенной на три часа, пришел Юра Айерченко. Марк время от времени бросал на него ядовитые взгляды, на что тот никак не реагировал. Юра помог Владу расчистить несколько рядов стульев, придвинув их к стене. С опозданием пришла партнерша десятиклассника мадмуазель ЛаЛаури, которая по совместительству являлась его девушкой.

Царившая праздничная атмосфера в школе Зверя наполнилась трепетным ожиданием Нового Года. Со дня на день планировали ставить елку, и кого-то из девятого класса обязательно запрягут ее наряжать, но пока отвлечемся на другую часть истории. Надеюсь, вы не против. Помните, в начале главы Марк и Ева поссорились? Естественно, это был не первый и не последний раз, поэтому мне бы хотелось рассказать об очередном инциденте, который произошел также в кабинете русского языка и литературы.

Зима. Поэтичное время года, вдохновлявшее поэтов девятнадцатого века. Возможно, мне бы захотелось упомянуть какое-нибудь стихотворение Пушкина, да вот его творчество мне никогда не нравилось. Репетиции были не основными событиям в школе. Помимо прочего близились новогодние каникулы, чему Ева была невероятно рада. Наконец-то она смогла бы спокойно отдохнуть от своего класса. Вот только прежде чем спокойно уйти на не совсем заслуженный отдых, девятый класс «А» должен был сдать отрывок из «Евгения Онегина», недаром мы начали разговор с Пушкина. Девушки опечаленно учили длинное письмо Татьяны, а парни, стиснув зубы, зубрили письмо Онегина. И вроде бы всех все устраивало, и было время спокойно все повторить до сдачи, как Марка пробрало. Я думаю, вы знаете, что это значило – близилась неспокойная пора. Немец в очередной раз перечитывал заданный отрывок и, поморщив нос, отбросил учебник в сторону прямо посреди урока. Тот отлетел к мусорной корзине.

– Я не хочу учить этот шлак! – недовольно воскликнул ученик. Соседка по парте посмотрела на него с нескрываемым ошеломлением. Уроки с ним всегда проходили довольно разнообразно. И это было, как правило, чревато последствиями. Временами парень напоминал ей капризного ребенка, которого не пустили на горки или, что еще хуже, которому не дали посмотреть «Скуби-Ду». – Почему я должен учить Пушкина, если мне он в жизни не пригодится?

– Программа такая, Марк, – совершенно спокойно сказала Анна Александровна, хотя прекрасно понимала, что еще немного, и она сорвется на этого полоумного. Галина Николаевна по-прежнему рассказывала о «сложностях» ученика, поскольку по неизвестным причинам желает ему добра. – Подними свой учебник, псих-одиночка, – сказала она с легкой усмешкой.

– Но мне не нравится Пушкин! Я его ни хера не могу запомнить, – пожаловался парень, поднявшись со стула. Он вяло, немного ссутулившись, поплелся к доске – странно, что книга не попала в самое ведро. Затем парень немного смутился, ведь он дал обещание Еве, что не будет «некрасиво выражаться» и материться. Но на этот раз Романова ничего не заметила; ее больше интересовала сложившаяся в данный момент ситуация. – Серьезно, я мог бы выучить что-нибудь даже более длинное, но только не этого Онегина, – сказал Марк и лукаво посмотрел на классную руководительницу.

– Например, что? – поинтересовалась Анна Александровна.

– Несколько отрывков из «Демона» Лермонтова. Запросто, – самоуверенно заявил немец.

– А какие именно отрывки? – вопросительно вскинув бровь, спросила учительница. Ее действительно заинтересовало то, что Марк мог выкинуть дальше. И смог бы он справиться с таким заданием до конца недели.

– Эмм… – Марк замялся и посмотрел по сторонам. Одноклассники внимательно наблюдали за развитием сюжета, и его взгляд зацепился за Еву, которая, видимо, потеряла к этому всякий интерес и мило перешептывалась с Владом. – Обращение демона к Тамаре, признание в любви, – нерешительно произнес он и отвел глаза, когда Ева посмотрела на него. Отреагировала она вовсе не на его слова, а на источник звука – мельком глянула и вернулась к первоначальному занятию. – Я все-таки считаю, что лучше делать, то есть, учить то, что тебе нравится, – добавил Марк.

Закончив, Марк неуверенно поджал губы и, закрыв учебник, направился к своему месту. Только когда он дошел до парты, учительница сказала:

– Хорошо, если так хочешь – можешь вместо Онегина рассказать признание Демона. Начиная с его обращения к Тамаре вплоть до клятвы. Причем даже если ты расскажешь все правильно, балл снимается уже за то, что ты рассказываешь не по программе, – наконец-то сообщила свое решение учительница, и Марк довольно улыбнулся.

Не то чтобы люди привыкли к выходкам немца, но пока учителя не воспринимали его в штыки, все было довольно мирно. Они с Егором на пару надоедали окружающим, но в классе не может быть двух человек, которых все ненавидят. В итоге должен остаться один.

Ева несколько расстроено вздохнула и посмотрела на соседа по парте. Тот, довольный, достал из сумки тоненькую исписанную тетрадку. Сначала девушке показалось, что там были его стихотворения, но затем она приметила заглавие «М. Ю. Лермонтов. Демон». Ей всегда нравился почерк приятеля.

Вместо того чтобы вместе с классом разбирать «Евгения Онегина» и записывать материалы для сочинения, Марк принялся заранее учить «Демона», периодически прикрывая текст и шепча вирши так, чтобы никто ничего не разобрал, но Ева краем уха услышала его и, оторвав нос от тетрадки, спросила:

– Что делаешь?

– Учу, – отвлеченно ответил Зильберштейн, перелистывая изрядно потрепанные листы.

Можно было ожидать чего угодно, особенно общаясь с этим «чудаковатым немцем». Перечитывая часть Тамары, Марк невольно задумался – если он рассказывает все от лица Демона, то не может же он пропустить часть его возлюбленной? Иначе ощущение от произведения будет не то. Поэтому было необходимо придумать какой-нибудь интересный маневр! Марк сощурил глаза и, посмотрев по сторонам, уцепился взглядом за Романову. Очень интересный маневр…

– Анна Александровна, – обратился к учительнице Марк, когда Кира и Ева вместе с доброй половиной класса покинула кабинет. Перед учительским столом, помимо немца, также стояли Влад с Ангелиной, – можно ли кто-нибудь поможет рассказать мне «Демона»? Часть от Тамары…

– Могу помочь, Марк, – хохотнул Влад, Геля поддержала его смешком.

Проигнорировав шпильку, парень продолжил:

– Кто-нибудь из девчонок. Пусть просто прочитает часть от лица Тамары, хотя бы с выраженьицем, мне этого будет достаточно. Можете кого-нибудь попросить? Если вам, конечно, не сложно.

– Хорошо, Марк, – классная руководительница посмотрела на Ангелину. – Геля, не хочешь?

– Нет, – протянула она в ответ, замахав перед собой руками, – Анна Александровна! Я и так в этом вальсе участвую, – возмущенно добавила рыжеволосая и, взяв сумку с первой парты, пошла к выходу. Проводив ее взглядом до двери, Влад наклонился к Марку и шепнул на ухо:

– Смирись, у рыжих нет души, – и ребята одновременно прыснули.

Неизвестно, что Влада не устраивало в рыжих, но Марк решил, что как-нибудь использует эту фразу, уж больно она ему понравилась.

Единственным очевидным кандидатом, по мнению Анны Александровны, была Ева, которая всегда охотно общалась с Зильберштейном. Одно время ей казалось, что те не в ладах, но, тем не менее, напряжение с девичьей стороны прошло. Именно поэтому она решила, что ту можно попросить исполнить роль прекрасной Тамары, в которую влюбился Демон. Встретив ученицу после шестого урока, она попросила Еву заглянуть в ее кабинет.

Анна Александровна вкратце рассказала о просьбе Марка. Девушка была удивлена тем, что друг сам не попросил ее помочь ему. Неужели он считал, что на нее нельзя положиться? Это обидело Еву, и, если бы не вмешательство учительницы, она бы отказалась. Романовой была неприятна данная ситуация, но она не стала развивать из нее возможного конфликта – ей было достаточно узелка на память.

Дни проходили невероятно быстро, в каком-то особенном темпе, когда: то уроки, то репетиция, то нудная болтология Марка и острые шпильки Киры. Поэтому, думаю, пренебрежем той частью, которая ну уж совсем не относится к делу.

Итак. Это был один из свободных вечеров, когда участники выступления из девятого «А» класса остались единственными в актовом зале. Периодически кто-то да появлялся, но, в основном, это были зеваки из незадействованных в шоу, подготовка к которому шла очень неспешно. Марк сидел на сцене, свесив ноги, а Ева стояла рядом с ним. Партнерши Влада, Ангелины, в очередной раз не было, после первой репетиции на прочих ее ни разу не видели, что парня бесило, и он грозился, что либо найдет ей замену, либо откажется участвовать вовсе. Лишь Кире было на все плевать, и она периодически становилось временной партнершей Влада.

– Darlings, should we start our repetition-competition?[38] – с насмешкой поинтересовался Марк. – Признаться честно, у меня есть кое-какие дела, не хотелось бы задерживаться в вашей милой компашке дольше требуемого, – под «кое-какими делами» парень имел в виду, что ему хотелось покурить.

– Почему ты не можешь спокойно подождать Георгия Павловича, чтобы мы нормально закончили репетицию? – устало спросил Влад, искоса смотря на одноклассника. Зильберштейн стал его раздражать после того, как он буквально увел у него Еву, ведь она была для него идеальной партнершей: с отличным чувством ритма.

– Да я танцор от бога! – усмехнулся немец. – Зачем мне еще какие-то Джорджи Павловичи?

– Ох, и плутоват же ты, шельма, – хмыкнула Романова и, сложив руки на груди, направилась к рабочему столу, который был торцом расположен к сцене.

– Эээ… Щито? – недопонял парень.

– Дурак ты в общем, Марк, – улыбнулся Влад и посмотрел на Еву. Та ухмыльнулась ему в ответ, подмигнув. Берднев снял полосатую кофту и, оставшись в футболке с таким же узором, облегченно выдохнул: – Как же тут жарко.

– Идиоты, – проворчала Кира.

– Вот щас как станцую, так у вас глаза от удивления выкатятся! – Зильберштейн вытянул левую руку вперед, дернул правой ногой, но дверь актового зала внезапно открылась, и на пороге показалась девочка, скорее всего, одна из семиклассниц, которые очень старались, подготавливаясь к школьному Новому Году.

Это была Анечка, дочь Нины Матвеевны. Ростом она была на голову ниже Евы, глаза у нее были голубые, а волосы медового цвета. Увидев ее, Зильберштейн напрягся, даже как-то побагровел. Ева пыталась вспомнить, откуда она знала об этой семикласснице, но, заметив реакцию немца, ее осенило – это же та самая девчонка, которая донимала парня на mail.ru.

– А… вы тут не видели моих одноклассниц? – робко спросила Анечка, оглядываясь. У нее были невероятно большие глаза, а вид в целом хрупким и даже прозрачным.

– Не-а, – мотнул головой Влад.

– Больше всего меня радует на спортивных танцах то, что там есть рагга, – далее невозмутимо продолжил Марк. – Ну, Кира меня сейчас понимает.

– Неужели тебе нравится вилять задом перед судьями, Марк? – хихикнула Саванова. – Как-то я не могу тебя представить на танцах, а уж тем более на баттле.

– Ты недооцениваешь мою мощь, женщина! – гордо ответил тот. – И да, у меня достаточно привлекательный зад, чтобы его не стыдиться демонстрировать, хочешь, покажу? – несмотря на то, что это было шуткой, во взгляде Марка можно было прочитать вызов, мол, не побоится ли Кира продолжить своеобразную дискуссию.

– Вот скажи мне честно – тебя в детстве не роняли?

– продолжала насмехаться над одноклассником девушка. Вероятно, за словами немца она не видела ничего специфического, в отличие от Евы. – Ладно, я девушка, то, что я во время танцев виляю жопой и сиськами – это от меня ожидаемо, но ты– то парень.

– Причем, мне кажется, мужественный, – скромно вставила свои три копейки семиклассница и невинно захлопала глазами, покраснев.

– Мужественный?! – в один голос переспросили Кира, Ева и Влад.

– Мужественный? – сам того не ожидая, вполголоса уточнил Марк. – Ясен красен я прекрасен.

Аня, еще более покраснев, быстро закрыла за собой дверь. Девятиклассники озадаченно посмотрели ей вслед. Оказывается, у таких ребят, как Марк, могут быть воздыхательницы – так что, доктор, вы не огорчайтесь, у вас все впереди. Но вернемся к тому, что нас беспокоит, а вернее, к Зильберштейну, который всерьез планировал исполнить нечто «лезгинка-образное». Зрелище, если честно, не для слабонервных. Родительский контроль: если вам нет восемнадцати – просьба отойти от экрана.

– Балда, завязывай со своими танцами! У меня сердце кровью обливается, когда я вижу этот кошмар! – жалобно простонала Кира, прикрывая глаза руками, словно увидев нечто поистине страшное. – Мне, как человеку, умеющему танцевать, невыносимо смотреть на это.

– Брось, Кира! Марк же для своей девушки старается. Только жаль, что она уже убежала, – хмыкнул Влад, и Зильберштейн чуть ли не с кулаками бросился на одноклассника. – Не ревнуй, будь джентльменом.

– Уже полшестого, а мы до сих пор здесь, причем мы даже толком не репетировали, – как бы невзначай напомнила Ева, смотря по сторонам. – Почему бы нам не повторить более продуктивно в четверг?

– В четверг у вас общага, – задумчиво напомнил немец, отставая от Влада. – Опять придется до чертиков сидеть в школе? Нахер надо, – затем Марк усмехнулся и прикрыл рот рукой, внезапно вспомнив о негласном договоре, касавшемся того, что от нецензурной брани он откажется.

Девушка не сразу поняла, в чем дело, но стоило ей отметить реакцию приятеля, так она довольно улыбнулась и, уперев руки в бока, встала в проходе между сиденьями.

– Нарушать клятвы нехорошо, Маркуш. Хватит ругаться, – склонив голову набок, сказала Ева и поинтересовалась: – Как ты уживался с Галиной Николаевной? Нам она отпускала замечания, даже если кто-то просто чертыхнулся… А у тебя же вообще чуть ли не через слово мат.

– Этого я тоже не понимал. Никогда, – подтвердил Влад.

Мне бы хотелось напомнить о событиях, произошедших в Городе на Костях. Скажем так, небольшое отступление. Иногда хочется, чтобы кто-нибудь проанализировал поведение людей. Скажите, вот как вы думаете, почему Галина Николаевна достаточно субъективно относилась к Марку? Неужели он был образцом для подражания и идеалом, что его дерзость прощалась? Я не Лев Толстой, чтобы вкладывать разжеванную информацию читателям в голову. Всегда приятней, когда он сам размышляет и строит собственные догадки. Что же, развивайтесь!

– Я – невероятный обаяшка, – зловеще улыбнувшись, Марк ткнул себя в грудь.

– Да чем же ты отличаешься от нас, Зильберштейн? – Влад вопросительно посмотрел на одноклассника и ухмыльнулся.

– В отличие от вас, я уйду под громкие аплодисменты, – немец самодовольно улыбнулся и, разведя руками, пошел прочь из зала.

Вскоре все ученики девятого класса «А» покинули актовый зал. В школе к тому моменту почти никого не осталось, лишь те, кто еще не отрепетировал свою часть, и те, кто готовился к экзаменам по физике и истории. Никто из компании не собирался сдавать эти предметы, хотя все четверо сошлись в одном – обществознание считалось самым простым для сдачи. Что в формате ГИА, что по билетам.

По иронии судьбы вышло так, что расходиться подросткам в разные стороны – Влад и Кира идут направо, а Марк и Ева налево. Но прежде, чем разойтись, ребята постояли у ворот детской площадки, где Кира и Марк решили перекурить. Зильберштейн по привычке предложил сигарету Романовой, и она вновь не смогла устоять. Не то чтобы ему нравились курившие девушки, но его радовало, что подруга берет именно его сигареты, а не Савановские. Парень всегда обращал внимание на детали, что ему, например, пригодилось, когда он скрупулезно собирал вырезки из газет. Даже такие мелочи наталкивали его на приятные мысли.

Стоило школьникам разойтись, Марк воодушевленно возобновил беседу – все-таки одноклассники его более чем напрягали:

– Кстати, может, ну ее к черту эту ретепетицию во вторник? – беззаботно ухмыльнувшись, предложил Марк. – Сгоняем в киношку на какой-нибудь слэшер…

– Ретепетиция? Что за…? Хотя, ладно, я поняла. Хорошо. Но насчет четверга сомневаюсь – мне еще письмо Татьяны доучивать, да и Тамару кое для кого готовить, – с укоризной посмотрев на Марка, рассуждала Романова. – В общем, маловероятно, что выйдет. Может, на выходных? Да и позвать Киру и Влада можем, думаю, они согласятся, особенно Кира с ее вечным нытьем, что она в кино хочет.

– К сожалению, выходные принадлежат вовсе не мне, – горько вздохнув, сообщил Марк.

– А что такое?

– Ну, в субботу я освобождаюсь только вечером, а в воскресенье свободен лишь ранним утром, что еще более печально, чем суббота.

– Чем же ты таким занят? – хихикнула Романова, на что Марк покачал головой.

– Я в этом году заканчиваю музыкальную школу по классу акустической гитары… Неужели, я тебе не говорил? – удивился Зильберштейн, потянувшись за второй сигаретой. Когда он оставался наедине с Евой, то всегда курил на одну больше. У каждого своя вредная привычка, не так ли, Иви?

– Впервые слышу, – улыбнулась девушка и, смутившись, попросила: – Может, как-нибудь сыграешь мне?

– Может, как-нибудь сыграю тебе, – согласился одноклассник. – Кстати, слышала школьные новости?

– «Кстати» это к чему? – усмехнулась девушка. – Ну, в общем, ладно. Что за новости?

– Таня, похоже, с Егором начала встречаться.

– Откуда узнал?

– Сурикова рассказала, а они ж с Таней, как-никак, лучшие подруги.

– Марк, ну, ты и сплетница, – засмеялась Ева и пошла вперед. Тогда у Марка зародилась интересная идея, о которой я расскажу несколько позже, но, а пока немец торопился за подругой, которая ускорялась. Видимо, ей очень хотелось домой.

В школе Зверя не любили тех, кто говорил много лишнего. Естественно, Марк изначально не вписывался в данную канву – обсуждать чужую личную жизнь он любил, чего никогда не скрывал. Главное – быть честным с самим собой, а потом и с окружающими. Так вышло, что ту новость Марк подслушал абсолютно случайно, и информация была секретной. Разумеется, такое никому бы не могло прийти в голову: ни ему, ни Еве, которая вечером обо всем рассказала Кире, которая уже рассказала обо всем Стасу. Таким образом, началась Грандиозная Паутина Сплетен, иначе именуемая как ГПС.

Кто бы мог подумать, что именно она станет причиной дальнейших проблем в школе? Уж точно не я.

ГПС разрослась настолько быстро, что к следующему утру уже оба девятых класса знали, что Егор обзавелся подружкой. Марку от этого было ни тепло, ни холодно, но вот стоило Егору прийти в школу, так на него обрушились заинтересованные девичьи взгляды и ехидные смешки мальчишек. Когда пришла Таня, то одноклассницы сразу же накинулись на нее с расспросами, мол, когда они так успели. Девушка отреагировала намного спокойней, чем ее новоиспеченный молодой человек: тот сразу же начал отнекиваться от разного рода связей с женским полом и чуть ли не признался в любви к мальчикам.

– Какая падла не следит за языком?! – разозлено процедил Егор, когда мимо него проходил Зильберштейн, насвистывавший мелодию из любимого фильма «Убить Билла». Не то чтобы Костенко мог предположить, что источником проблем мог стать Марк, но такого варианта он никак не мог исключать, так как у них были чрезвычайно напряженные отношения; неудивительно, если тот решил досадить ему таким способом. Мелочно? Да, но это всего лишь рассуждения стандартного представителя школы Зверя.

Отследить источник слуха было довольно-таки просто.

Это было двенадцатое декабря. В тот день Марк начал задумываться, стоит ли ему что-нибудь дарить Еве. Если и стоит, то что? Ему было непривычно делать какие-либо подарки на Новый Год, он едва мог подобрать что-нибудь достойное своей матушке. Фантазия у парня в этом плане была весьма скудна.

«Что бы ты хотела на НГ?» – написал Марк на клочке бумаги, вырванном из словаря, и протянул соседке по парте. Она с ленцою развернулась к своему месту и, увидев записку от приятеля, удивленно вскинула бровь. Развернув ее, она посмотрела на запись и, улыбнувшись, взяла первый попавшийся карандаш и написала ответ: «Импровизируй, милаш. Я же не спрашиваю у тебя, что тебе дарить;)»

Это был урок русского языка, когда Анна Александровна разбирала вместе с классом ошибки, которые наиболее часто совершают в ГИА. План посадки каждый раз менялся. В этот раз за Евой и Марком разместился Егор, который, узнав о слухе, решил «по-дружески» потолковать с немцем. Ему было известно, кто слишком болтлив.

Егор всегда одевался в спортивном стиле да любил спорт в целом. У него не было проблем с тем, чтобы найти себе девушку, даже если дело касалось не чистой любви, а чего-то более интимного. Ева никогда бы не подумала, что Костенко сможет стать для нее кем-то вроде родственной души.

Насколько мы помним, Марк – конфликтный человек, а Ева, к всеобщему сожалению, как правило, шла за стадом, следуя девизу: «Один за всех, и все за одного».

– Эй, Зибер, – подозвал Егор одноклассника.

– Ja? – отвлеченно наклонившись назад, спросил Марк. Он так и не посмотрел назад, но стоило ему наклониться ближе, Егор схватил того за воротник черного поло.

– Расскажи мне, педрила, каково жить с таким длинным языком? Видать, хорошо наработан? – прошипел одноклассник, Марк испуганно глянул в его сторону и вырвался из сильных рук, но его лицо оставалось по-прежнему невозмутимым. Немец блефовал. Ева заинтересованно повернулась на шум, затем еще несколько человек. Влад с пренебрежением наблюдал за внезапной стычкой ребят, впрочем, в последнее время его самого преследовало сильное желание дать Марку по щам. Среди парней того считали смазливым и замечали основном в девчачьем окружении – Ева да Кира. Лишь изредка ситуацию спасал сам Берднев.

– Не понимаю, о чем ты, – Зильберштейн поджал губы.

– Все-то ты понимаешь, – ухмыльнулся Егор. – Что, давно стрелу не забивали? Соскучился по былым временам?

– О чем он? – обеспокоенно поинтересовалась Ева.

– Почему же вы все такие… – не сумев подобрать нужных слов, замолчал Марк. Всем было прекрасно известно, что задеть Егора словом было невозможно. Марк знал об этом не понаслышке, но, тем не менее, всегда старался оставаться хладнокровным к чужим речам.

И быть более тактичным.

– Или сестренки не хватает? Говорят, она была невероятно хорошенькой, особенно если дело касалось не разговоров… Кому не понравится малышка, которая как только, так сразу бежит защищать своего братца? – упрекнул его Егор, и тут, кажется, именно тут у Марка снесло голову. Сознание помутнело. Он смутно понимал, что делает. Го лова безумно заболела, словно что-то сжало. Послышался ультразвук. Такой тонкий, едва слышный. Вывести Зильберштейна из себя непросто, но Егору удалось это сделать.

– Ты слышишь это? – прохрипел не своим голосом парень.

– Костенко! Зильберштейн! Я вам не особо мешаю?! – прикрикнула на подростков Анна Александровна, но ее слова были проигнорированы – Марк же их вовсе не заметил.

– Ты чо, совсем больной? – нахмурился Егор.

– Ты слышишь это? – настойчивей повторил Марк, мигом взглянув на потолок, повысил голос и с улыбкой добавил. – Я помогу тебе услышать, – после чего врезал ему одной правой. Не ожидав такого, Егор свалился со стула, прикрывая нос руками. Тем временем Зильберштейн решительно поднялся на стул и, с презрением осмотрев весь класс, произнес:

– Почему люди стремятся употреблять столько омерзительных слов в адрес того, кого они даже не знают? И, судя по всей их нахальности и распущенности, никогда не узнают. Кто-то настолько пуст и безобразен, что не увидит ничего дальше своего носа, – Романова осторожно потеребила парня за штанину, но он ее не заметил. – И после этого мне надо укорачивать язык? Во всяком случае, я никогда не скрываю того, о чем думаю, и не являюсь лицемером. Скажу даже более – люди, – он сделал неосторожную паузу, поскольку от перевозбуждения закружилась голова, – похожие на Егора, не достойны жизни. Мне кажется, они вообще ничего не достойны, – Марк обессиленно вернулся на свое место.

В классе наступила тишина.

Никто не смог сказать что-то против слова Марка. Даже Ева, которая смотрела на того с диким изумлением. Таня подскочила к Егору и, приобняв его, повела того к двери. Видимо, она решила проводить его к медсестре. Проходя мимо Зильберштейна, она чуть ли не плевком в лицо сказала про таких, как он; цитирую: «Таких, как ты, надо убивать еще в зародыше». Попахивает жестокостью в стиле Валерии Гай Германики, но что поделать, если не все так просто? Впрочем, спешу заверить вас, что обойдется все большим реализмом, нежели как в творениях той леди.

– Держите меня. Сейчас будет море крови, – сделав глубокий вдох, Анна Александровна встала у доски и испепеляющим взглядом посмотрела на Марка. – Это что сейчас было, Зильберштейн?!

– Самозащита, – уверенно заявил немец, хотя понимал, что еще немного, и его голос задрожит как последний осенний листок. То странное чувство его все еще не покинуло, но ультразвук затих.

– О своей самозащите будешь директору рассказывать! Все, с меня хватит. Собирай вещи, будем твоих родителей вызывать, – скомандовала классная руководительница.

Остальное было как в тумане. Даже не помнив, как собрал вещи, Марк послушно шел за Анной Александровной, которая тихонько материла все на свете себе под нос. Одноклассники шокировано провожали парня глазами, пока тот вовсе не скрылся в коридоре. Для школы Зверя произошедшее было нестандартной ситуацией, когда кого-либо вызывают к директору. Пожалуй, это был первый случай, о котором знала Ева. Такого поворота событий она никак не ожидала.

Только уже сидя на стуле перед столом директора, Марк более-менее пришел в себя. Мысли смешались в кашу и напоминали сумбурный поток местоимений и нецензурных существительных.

До матушки Марка так и не удалось дозвониться, поэтому девятиклассника отправили домой; ее собирались вызвать в школу на следующий день. Зильберштейн искренне не понимал, почему учительница на него так взъелась – начал же не он. Тем более, не он перешел на оскорбления членов семьи. Он лишь постоял за себя и расставил все точки над «i». Разве в этом могло быть что-то плохое?

Ученики девятого класса «А» с ненавистью пожирали глазами выходившего из кабинета директора Марка. Ева вместе с Кирой и Владом сидела на первом этаже у входа, и они что-то обсуждали. Судя по недовольным возгласам Берднева, они говорили о сегодняшнем инциденте. Романова внимательно слушала, что ей говорили ребята, будто в мыслях что-то оценивала. Нацепив на скорую руку пальто, даже не застегивая его, он поспешил к Романовой.

– Слушай, Иви, ты не против, если я тебе сегодня позвоню? Надо бы отрепетировать «Демона», – это был единственный разумный предлог, который сумел придумать Марк.

– Хорошо, буду ждать, – любезно улыбнулась девушка и, как ни в чем не бывало, продолжила беседовать с друзьями, лишь изредка поглядывая на парня.

Марку больше ничего не оставалось, как пойти к выходу.

Следующее утро в школе началось внезапно холодно и недружелюбно. Марк с удивлением отметил, что его либо не замечали, либо смотрели на него с лютой ненавистью. Впервые ему стало не по себе от полных пренебрежения и неприязни взглядов. Все бы, конечно, ничего – можно спокойно прожить, игнорируя общественное мнение, но что делать, если может отвернуться самый близкий человек? У него уже возникли сомнения на сей счет. Изначально у Марка было предположение, что на Еву могло повлиять случившееся; вчера он не смог дозвониться до нее – то ее не было дома, то занято. А на звонки на сотовый, судя по всему, она не реагировала. Впрочем, их было не особо много, Марк ненавидел быть назойливым.

В отличие от Зильберштейна Ева в тот день пришла с опозданием, что было для нее чем-то невообразимым, но таким приятным. Наконец-то она смогла хоть чуть– чуть, но подольше поспать. О встрече с Марком она не думала ровным счетом до того момента, пока внезапно не увидела его в классе. Ева, немного колеблясь, прошла мимо приятеля и села вместе с Кирой – вчера ей промыли мозг по поводу того, что с немцем нельзя общаться, и она пока не решалась возобновлять контакт. На некоторое время она посчитала нужным затаиться и более не светиться в «неправильной компании». Парня обдало приятным жасминовым запахом духов подруги, от которого у него сначала закружилась голова, затем он почувствовал что-то еще. Точно. Духи перекрывали запах табака, который девочки, шифруясь, маскируют туалетной водой или зажевывают жвачкой. Или все вместе и разом; после этого пахнет от девиц как от дешевенького автомобильного ароматизатора.

Обстоятельства сложились так, что Марк не мог найти подходившего момента, чтобы поговорить с Евой – ее постоянно куда-то таскали «друзья», к которым Марк относился с пренебрежением. Что же. Отныне с пренебрежением относились к нему.

Анна Александровна, не зная всей проблемы изнутри, удивлялась, насколько класс оказался сплоченным, раз они поддержали Егора в столь непростой ситуации. Во время большой перемены после второго урока учительница вышла в коридор на третьем этаже, где заметила свой класс, собравшийся возле кабинета географии. Ребята о чем-то переговаривались, весело смеясь. Затем Анна Александровна обратила внимание, что немного левее стоял Зильберштейн, державшийся обособленно от коллектива. Как было сказано ранее – Бог любит троицу, именно поэтому чувства Евы не пережили очередного конфликта и расстройства.

Все были на стороне Егора. Иной же стороны не существовало. Марк с презрением посмотрел на то, как он сидел с Таней на скамейке, приобняв ту за талию. Когда взгляды врагов встретились, лицо Егора окаменело, и он действием показал Марку перерезание горла.

– Ева, ты не против, если я провожу тебя до дома? – поинтересовался Марк после уроков, когда Кира и Влад распрощались с Романовой.

– Мм… пожалуй, неплохая идея, – пожала плечами девушка, с недоверием посмотрев вслед уходившим друзьям, и направилась к выходу из школы. Марк недовольно хмыкнул и последовал за одноклассницей.

За дорогу до дома та не проронила ни слова. Максимум – кротко отвечала на заданные вопросы, касавшиеся литературы и сдачи выученных отрывков.

– В чем trouble[39], Ева? – остановившись перед третьим подъездом, поинтересовался Зильберштейн. Задумчиво покачав головой, приятельница невнятно ответила:

– О чем ты? – где-то глубоко в своей светлой головушке Ева понимала, что совершала разом множество ошибок, но она находила себе оправдание в том, что игнорирование – выбор большинства. Впрочем, ей стало неуютно из-за того, что она вновь последовала за общественным мнением… впервые ей стало стыдно за это.

– Знаешь, моя матушка очень воспитанная. Настолько, что ее можно принять родом из Англии, – переведя дух, начал парень. Ева посмотрела на него с недоумением. – Таким же образом она воспитывала своих детей. «Провожая девушку до дома, ты обязан целовать ее руку, Марк!» – говорила она, но я никогда не слушал ее наставления. Я полагал, что это сделает меня шаблонным, и получается, я буду следовать чьим-то указам. Мне кажется, если бы я делал так, как меня учила мама, то за моими действиями на самом деле ничего не было бы.

– Это ты к чему?

– А вот к чему, – произнес Марк и, присев на одно колено, поцеловал руку Евы, после поднявшись и развернувшись в сторону дома. – Good luck[40]. Goodbye[41].

Эти слова пронзили Еву, и она еще долго взглядом провожала Марка. Немец же старался как можно быстрее выбросить эти мысли из головы – из-за сильных эмоций у него могла заболеть голова. Придя домой, парень закинул школьную сумку в свою комнату и направился на кухню, где взял из подвесного шкафа запечатанную оранжевую колбочку с таблетками. Кое-как открыв ее, Марк выпил две таблетки, как было назначено доктором. Одна таблетка – профилактика, поддержание назначенного курса. Две таблетки – снятия стресса, при головных болях. Три таблетки и больше – большие проблемы. Он запил их водой и, сев около окна, закурил. Матушка, разумеется, была против вредной привычки сына, поэтому он курил дома только тогда, когда ее не было.

По телевизору показывали какую-то несусветную чушь. Марк переключал каналы, пока не наткнулся на занятную передачу, которая понравилась бы Иве – все-таки установили, что найденной на той скамейке была Христина из ММР, и, между тем, голос за кадром рассказывал о возвращении легендарного The Поэта.

«Включай НТВ и радуйся жизни, Холмс», – отправил сообщение Марк и усмехнулся набранному тексту. Руки немного тряслись. От волнения? В отличие от своих сверстников, Марк не умел долго злиться и быстро отходил.

Его мама пришла только под вечер. К тому времени Зильберштейн уже около получаса подбирал аккорды к песне, которую хотел сдать экзаменационной комиссией. Забравшись с ногами на кровать, он сел в позу лотоса и внимательно следил за правильным положением рук.

– Малыш, ты не забыл принять свои таблетки? – заботливо поинтересовалась мама. Марк посмотрел на дверь, которая была приоткрыта. Там стояла низкая пухленькая женщина с выразительными серыми глазами. Обесцвеченные короткие волосы были собраны в небрежный пучок, губы накрашены розовой помадой.

– Ja, Mama, – кивнул сын и собрался было возвращаться к своему прежнему занятию, но фройляйн Морозова – после развода она вернула девичью фамилию – посчитала важным побыть хоть немного вместе со своим отпрыском и зашла в комнату, где села рядом с Марком на край кровати.

– Малыш, ты же знаешь, что тебе нужно больше практиковать русский. У тебя в этом году экзамены, – заботливо сказала женщина и погладила сына по волосам. Затем резко притянула к себе и, принюхавшись, возмущенно спросила: – Опять курил?!

– Мам! – недовольно процедил Марк, вырываясь. – Русский я практикую, да так, что скоро немецкий начну забывать. Не нравится мне этот русский, для меня он слишком… резиновый что ли. Кстати, а хороший аргумент для сочинения на лингвистическую тему, что скажешь?

Но мать пропустила мимо ушей вопрос, осмотрев суровым взглядом комнату.

– Разбери книги на рабочем столе.

– Разберу. Как пройдет экзамен в музыкалке, так разберу, – пообещал Марк и зажал Am, после быстро переставив пальцы на Dm. В его комнате было не убрано лишь тогда, когда практически не было свободного времени.

– Ты уроки сделал?

– Да что там делать? Нам устно задали, – слукавил парень.

Было бы в школе так же спокойно, как дома. Разумеется, у юноши было желание с кем-нибудь поговорить о своих проблемах, но он ненавидел жаловаться, да и проку в этом не было. В конце концов, он что, слабак что ли какой-то? Сам разберется со всеми трудностями. Ну, а пока… Пока была большая перемена перед уроком литературы, и Марк усердно повторял «Демона», переписанного в тетрадку. Он сидел в классе. Помимо рабочей тетради и дневника, на парте была еще одна тетрадь, которая привлекла внимание Татьяны.

– Здесь твои стихи, да, Марк? – бесцеремонно взяв тетрадку со стола, поинтересовалась Таня. Рядом с ней стояла Сурикова, которой было больше интересно содержимое оной.

– Где же ваш бойкот, девчонки? – усмехнулся Марк и, вырвав тетрадь из рук одноклассницы, положил ее перед собой. – Да, они здесь.

– Мы выше всех этих бойкотов, – гордо заявила Сурикова. – Правда, с Егором ты все равно неправильно поступил. За что ты его так?

– Не считаю, что вас это касается. Впрочем, одна из причин напрямую связана с тем, что Егор редкостный гандон.

– За гандона сейчас получишь! – Таня залепила Марку легкий подзатыльник, больше напоминавший шутку. Марк нахмурился.

– Вот поэтому девушкам я никогда не посвящал стихов – вечно они влюбляются во всяких чудаков, – мы– то с вами понимаем, что было сказано другое слово.

– А прочти свой какой-нибудь стих! Мне всегда было интересно, чем занимаются мои одноклассники, – увлеченно попросила Сурикова. – Вот, недавно прочитала рассказ Сусанны, скоро она даст продолжение.

– Хм… Ну, ладно, – парень открыл первый лист и, откашлявшись, начал читать:

Но Таня оборвала Марка:

– Ни за что не поверю, что ты это сам написал.

– Ты слышала о такой вещи, как тактичность? Похоже, что нет, – насупился парень, но затем до него подобно разряду тока дошло, что сказала Таня. – Это что ты к чему? Что, неужели слишком хорошо?

– Не то чтобы… Просто сложно поверить, что человек, едва сумевший связать два слова, способен сочинить стих. Более чем уверена, что взял откуда-то из Интернета. Максимум, переделал пару слов и, вуаля, новый шедевр русской литературы!

– Ты действительно так думаешь? – осведомилась Сурикова, посмотрев на подружку. Она всегда полагалась на ее мнение.

– Конечно, Лен. Брось, это же проще пареной репы – если родной язык Марка немецкий, то и писать он, скорее всего, стал бы на немецком. Нихт вахр?

– Мэйби… Мэйби нот, – пожала плечами Сурикова и посмотрела на вошедшую в класс Анну Александровну. – О, давай спросим у Анны Санны о сдаче стиха после уроков? – девушки сдавали в четверг, а парни в пятницу. Подруги покинули Марка, оставив того в растрепанных чувствах. «Go to hell, girls»[42], – практически беззвучно прошептал он, вернувшись к повторению «Демона». Литература на первом уроке всегда проходила сонно. До того, как начнут спрашивать девочек, Марк решил вызваться первым – пока голову не покинула ненужная информация, нужно было отстреляться. Вместе с немцем к доске неохотно вышла Романова, держа в руке распечатанный листок с пронумерованными словами Тамары.

Голос юноши в мгновение преобразился, когда он начал рассказывать часть Демона; стал очаровывавшим, несмотря на то, что прежде не мог показаться таковым. Марк старался передавать все чувства, эмоции, будто выступал перед зрителями, время от времени жестикулируя, добавляя своей речи правдоподобности. Словно все это говорил именно он, и говорил именно Еве. Улыбнувшись своим мыслям, девушка мельком посмотрела на одноклассника – она не в первый раз замечала, что он любит выступать перед публикой, даже немногочисленной; а когда он нервничал или волновался, то частенько ошибался в словах или совершенно неправильно строит предложения, из разряда «моя твоя не понимать». Все-таки Романова отчасти добилась своей цели – она сделала наброски портера Зильберштейна, о котором думала во время знакомства.

Впоследствии последние две строчки Марк стал цитировать невероятно часто, к чему мы вернемся ближе к концу.

Эти слова девушка прочитала уже без листочка. На какое-то мгновение ей показалось, что между ними установился невидимый контакт, и это вне зависимости от того, что Зильберштейн изъявил четкое желание прекратить общение. Но потом Ева вспомнила, что инициатором являлась она, и почувствовала стыд. Впрочем, когда она вспомнила о том инциденте с Егором, ей вновь стало не по себе. Тогда она почувствовала, что человек (Марк), находившийся рядом с ней, совершенно другой. Да если бы она продолжила с ним общаться как ни в чем не бывало, то ей бы тоже не поздоровилось; в школе Зверя даже девчонкам могли «забить стрелу», и сделать это при самых обычных обстоятельствах мог парень. Романовой не хотелось становиться жертвой одноклассников.

Ева невольно отметила, что образ демона-романтика невероятно подходил Марку и делал его похожим на человека, у которого был хотя бы намек на чувственность. Тем не менее, девушка считала маловероятным, что ему мог кто-то нравиться – едва ли он, по ее скромному мнению, к кому-нибудь испытывал симпатию.

На этих словах Марк внезапно упал на колени перед Евой и продолжил свою часть «Демона». Она была в шоке, впрочем, многие из класса не ожидали подобной выходки от Марка.

В конце концов, весь рассказ уложился примерно в пятнадцать минут. Может, чуть меньше. Большая часть времени ушла на то, что «демон» пытался добавить больше эмоций и чувств в свои «сладостные речи», которые чем-то даже очаровали «Тамару». Но, поскольку, несмотря на то, что Марк выучил достаточно приличный отрывок, он допустил несколько ошибок, за что ему сняли балл. Плюс ко всему ему снизили балл за то, что он выучил не то, что нужно. В итоге он получил тройку.

– Молодец, немец, – надменно усмехнулся над парнем Егор, проходя мимо того после урока. Зильберштейн ответил взглядом, полным неприязни, но, сколько бы он не вкладывал в него эмоций, его все равно не заметили. В отличие от него, для Евы первый урок прошел значительно успешней – получила хорошую оценку чуть ли не за то, что просто читала с листка, и за идеально рассказанное письмо Татьяны.

– Во время декламации надо представлять, что говоришь это кому-то конкретному, – делилась своим опытом Ева с Кирой.

– В таком случае, Марк признался тебе в любви, – усмехнулась красноволосая, повесив сумку на плечо. – Ладно, почапали.

«Бегу и падаю, как хочу признаться в любви», – в мыслях усмехнулся парень, подав дневник Анне Александровне, чтобы та поставила заслуженную «тройку». Не такой уж и плохой этот день. – «Так, следующий урок… Физика?»

«Школа Зверя была окутана болотно-зеленым туманом, а на небе светила манившая полная луна. На территории было безлюдно, лишь мигали один за другим одинокие уличные фонари. На дубе сидела аукавшая сова с огромными желтыми глазами. Стоило исчезнуть посторонним шумам, как в школе, в каждом помещении внезапно загорелся свет. Потом вовсе потух.

Наступила кромешная тьма.

Очнувшись с тяжелой головой, Марк заторможено оглянулся. В глазах зарябило. Это был полумрачный кабинет физики. Удивлению парня не было предела – ведь еще совсем недавно одноклассники были на своих местах, и Людмила Васильевна кричала на Ангелину, кидавшую в передние ряды пакетики сахара. Вместо утра глубокая ночь. Марк потянулся в карман за телефоном; его досаде не было предела, когда он увидел, что аккумулятор был разряжен. Нерешительно поднявшись со своего места, Зильберштейн прошел в кладовую, где нашел фонарик, который включился только после того, как немец хорошенько ударил его об стену, да и то – только со второй попытки.

– Сойдет, – хмыкнул юноша и направился прочь из кабинета. Но прежде, чем выйти, Марк посветил на часы, расположенные в конце класса. Ему не составило труда определить, что время на них остановилось на двенадцати часах… ночи?

Выглянув из-за угла, Марк посветил фонариком вперед. Луч задрожал, потом погас. Стукнув ручкой несколько раз о ладонь, парень включил и выключил прибор. Включил. Несколько раз помигав, фонарик зажегся.

– Здесь кто-нибудь есть? – тихо спросил Марк, но школа ответила ему безразличным молчанием. Он понял всю абсурдность своего вопроса и ударил себя по лбу. Конечно, даже если бы здесь был маньяк из фильма ужасов, он бы ответил в духе: „Иди сюда, в буфете еще полно еды“.

Марк отогнал бестолковые размышления. Первым делом ему надо было выяснить – каким образом он оказался здесь, и почему, кроме него, в школе больше никого не было… Самое удивительное, так это то, что страха также не было. Собравшись с мыслями, Марк направился в сторону парадного выхода. Выйдя к посту секьюрити, он увидел, что дверь была завалена обломками потолочной плиты.

„What’s the matter?!“[43] – встревожился парень.

За поворотом, в конце коридора, где располагалась лестница к актовому залу, послышался стук каблуков, эхом отдававшийся по всей школе. Марк посветил фонариком за угол, но все же посчитал безрассудным идти на поводу своего любопытства и развернулся. Первым делом ему стоило бы проверить черный выход, расположенный под лестницей, и только потом искать приключения на пятую точку, если и с этим ничего не выйдет.

Ночная школа Зверя выглядела невероятно мрачно.

Луч фонаря пал на стенд, длиной во всю стену и высотой около двух метров. На нем были собраны фотографии со школьных праздников и мероприятий. Лишь одна сумела зацепить внимание Марка; этот снимок висел на уровне его плеча. Сделан он, судя по всему, был полароидом. Самое забавное: парень не мог припомнить, чтобы он когда-либо фотографировался с Романовой, но, тем не менее, они были запечатлены вместе, что вызвало у него недоумение – это был не случайный снимок.

– Какое это число? – шепотом спросил Марк, выискивая дату на фотографии. – 09. 03. 09. What… the… hell?[44]

Это было день рождение Евы; Зильберштейн прекрасно помнил все важные даты, и эта входила в список таковых. Он планировал поздравить ее с оригинальной выдумкой.

Приглядевшись, Марк заметил, что они с Евой заметно отличались от них же самих в тот период. Ее волосы были значительно длиннее, а к концам плавно переходили в пепельный; на ее запястье красовался знак бесконечности, в левой петельке которой нижняя дуга плавно переходила в какое-то слово, вероятно, чье-то имя на кириллице. Четыре буквы.

Внешность Марка тоже претерпела изменения – он обзавелся некоторыми новыми пирсингами, помимо первого прокола в ухе, который он сделал летом. У него на запястье, так же, как и подруги, красовался знак бесконечности, вот только имя было короче, на одну букву, и было более различимым.

„Ева“. Определенно, у него было набито ее имя. Что же, получается, на ее запястье, средь бесконечности, „Марк“?

– Это было… через два года, – задумался Марк, не постеснявшись высказывать свои предположения вслух: – Мы вместе?

По коридору пронесся зловещий механический смех, изначально напоминавший женский безудержный хохот. Почему-то, услышав его, Марк вспомнил Ангелину. Впрочем, искать источник звука он не решился – рано или поздно, тот сам его найдет.

– Ты следующий… – прошептал ветер где-то за спиной, но был успешно проигнорирован.

– Почему на этом снимке у меня лицо какое-то персиковое? Я что, брал тональник Ангелины? Какого лешего я вообще брал тональник? О Боже, этому никогда не бывать! И в этом Марк был безусловно прав!

– Ты следующий… – настойчивей повторил шепот. Повеяло холодом. Обернувшись, юноша ничего не увидел и, сняв кофту с пояса, надел ее, застегнув молнию до самого подбородка. Зильберштейн вновь посмотрел на стенд – фотографии там больше не было. Вдруг перед ним материализовалась полупрозрачная девушка в изорванном белом бальном платье. – Просыпайся… – она открыла рот, но кроме черного провала там больше ничего не было. Расставив руки, она пошла на Марка. Из окна подул сильный ветер, и когда она была в сантиметре от Зильберштейна, то прошла сквозь него.»

С криком Марк подскочил на своем месте во время урока. Одноклассники на него удивленно посмотрели, а Людмила Васильевна прервала свой рассказ.

Конец ознакомительного фрагмента.