Глава V
Чистота – залог здоровья… Душевного!
– Ты бы хоть прибрался у себя тут, Адамыч, в конуре своей! – Петровна, раньше всех пришедшая на работу уборщица, чтоб освежить кабинеты до того, как конторские мешать начнут, проговорила это с привычным раздражением вместо утреннего «здрасьте», следом за прищуренными глазами сморщив в приступе брезгливости нос, застигнутый врасплох освобождённой из-под старого одеяла вонью несвежих носков.
Сторож Адамыч в ответ не злился – всё равно вставать уже надо было – а молча сидел и, пряча удовлетворённую от чужого ворчания улыбку, болтал ногами под топчаном – ботинки нашаривал. Достал. Обул – унял вонь. Затеял новую – воткнул в рот сигарету «Прима». Зажёг её спичкой, навоняв теперь сначала серой, а следом – табачиной.
Петровна, совершенно искренне сокрушаясь и изображая переживание всем своим большим округлым лицом, забыла про первый упрёк и прогудела-проворчала новый:
– О-о-о… Не успел глаза открыть – уже! Ты бы хоть умылся сходил… Есть же вода-то в кране! Только что набирала… Да проветрил бы пока… Конуру-то свою…
Сторож, которому новый упрёк добавил хорошего настроения, поднял теперь довольное лицо на подружку. Та раззадорилась:
– Чё лыбисси-то? О-о-о… Тянет свою соску! На голодный желудок… Совсем о здоровье не думает! Чаю бы хоть попил… Есть чай-то? Заварить? Давай заварю…
Адамыч теперь совсем проснулся и рассмеялся уже совершенно открыто и искренне. Хотя и смехом этот сип-хрип можно было назвать не сразу, а только после того, как в выходивших из него шипящих и булькающих звуках раздались-таки несколько уверенных прерывистых хохотков, раздосадовавших Петровну вконец:
– О-о-ом-м… Смеётся он… Жизнь, что ли, весёлая? Ща начальство придёт – испортит…
Адамыч унялся не сразу, но и дразнил Петровну недолго. Отсмеявшись спросил, будто бы с поздней реакцией отозвался на первое в этой встрече замечание:
– А чего тут прибирать-то? Тут чисто… Я подмёл с вечера.
– У-гу, подмёл, – Петровна тон упрёков не меняла. – Вон пылища-то в углу…
Адамыч хорошего настроя не терял – видно, никакие болячки ещё не начали беспокоить. Ответил с усмешкой, выпустив в словах клочками вонючий дым изо рта:
– Вот и прибралась бы! Ты же уборщица… Или как это здесь… Техничка. Ха-ха. А я-то сто-рож – мне по должности не положено.
– Ой-й! Молчал бы, старый… По до-олжности… Не поло-ожено… Должность у него…
Петровна беззлобно ворчала и по врождённой в женщин хозяйской привычке переставляла на столе посуду, не дававшую ей покоя своей… не то чтобы нечистотой, а, скорее, замызганностью от вросшей давно уже в чайник и чашку заварки – Адамыч не имел привычки брать с собой на смену первые-вторые блюда, а пробивался на дежурствах бутербродами с чаем. Кофе он не любил. Не имел привычки. А на всякий случай кексов и печенья у него всегда были одноразовые пластиковые тарелки.
– Куда их? – стоя с ними, сложенными в стопку еще на пластиковом заводе, подняла она голову на полки над столом. – Господи, Адамыч! Да ты тут совсем грязью зарос… Гляди вон…
Она кивнула головой устремившему взгляд Адамычу на угол справа вверху от окна.
– Плесень уже завелась! Прибирается он… Ох, мужики… Толку от вас в доме!..
Совсем уж свинтусом Адамыч не был – так только, в понимании женщин, да и то надуманном – они этим свою прерогативу чистоплотности охраняли, а потому увидев совершенно искренне изумился:
– Во! Откуда это? На прошлой смене не было… И сменщик ничего не сказал…
– Сме-енщик… Ничего не сказа-ал… Такой же, как и ты… Непутёвый!
– Ладно бухтеть тебе! – Адамыч показал мужскую строгость – острастку почти, хотя тоже беззлобную. – Дай лучше ключ от своей кондейки…
– Зачем это?
– Стремянку взять…
– На стол бы встал! Стремя-анку ему…
– Куда, на стол ногами! – осерчал Адамыч, впрочем, совсем не напугав Петровну. – Мы едим за столом! А ты – ногами… У меня носки грязные… И тряпку мне найди!
– Тря-апку ему найди… Мужики! Привыкли командовать… На! И тряпку там возьми… Только фланелевую не бери! Она новая ещё… Похуже что-нибудь выбери…
– Ага, буду я там в твоих тряпках рыться…
Это он проворчал (они оба уже ворчали, озабоченные вновь возникшим делом), когда выходил из своей «конуры» в коридор.
Минут пять Петровна удивлённо вполголоса посокрушалась, глядя на растущее пятно плесени, списывая его появление на общую мужскую неаккуратность. Душой она порывалась что-то сделать, но разум, воспитанный на народной деликатности, обязывал дождаться хозяина и не самоуправничать.
«А то подумает ещё чего-нибудь…» – вторила воспитанию бессмысленная, как оказалось в подходящей к итогу одинокой жизни, женская гордость.
С пыхтением и бряканьем лестницей – из двух он, конечно же, взял самую большую и тяжёлую – в дверь «конуры» втискивался Адамыч.
– Да подожди ты, леший! Я выйду… Тесно тут у тебя…
Адамыч дал задний ход.
– Давай, не задерживай.
– Тряпку-то взял? Намочи сначала… Потом уж лезь…
– Иди уже! Без тебя знаю.
Петровне и впрямь надо было идти – приближалось начало рабочего дня и требовалось освежить с утра все помещения сотрудников.
Место, где они работали, называлось ВЦИСПОМ – Всероссийский центр исследования и создания общественного мнения.
Из приведённой расшифровки выпала буква «П»…
Нет, она не пропала! Хотя и могла бы нахально называть общественное мнение пропащим – на это всегда у любого, скажем так, скептика найдётся сто причин… Так же, как и саркастически называть его «правдивым» – обязательно в кавычках! Но тут не до юмора – тут серьёзное государственное учреждение, решающее важную задачу, поэтому даже если они, скептики, в истерических приступах своего сарказма называли гибкое и многострадальное общественное мнение потерянным – это их личное дело, не имеющее к госустройству никакого отношения… С них и не такое станется! Они ведь и не скептики, по большому счёту, они – полные нигилисты… Злые и циничные!
Однако буква «П» в аббревиатуре была-таки «блуждающей». И за всё время существования института (сам Центр – по сути, институт, НИИ) расшифровывалась по-разному даже в официальном порядке, в зависимости от текущей, тактической в борьбе за удержание власти, обстановки: политэкономическое, планетарное, популярное, понятное, приятное… Пока, наконец, не устоялась в своём последнем значении – Правильное общественное мнение.
В этом варианте, кстати, буква «П» стала одновременно и наиболее понятной, так как недосказано, но точно – понятно! – обозначала, с чьей точки зрения создаваемое ОМ (общественное мнение) является правильным.
Короче говоря, Центр исследовал и (если надо – а надо всегда!) создавал правильное общественное мнение.
Дело не то чтобы тяжёлое – целый институт занят, а… трудоёмкое, что ли… Требующее настырности и масштаба. Оглушающего масштаба! Грубого оглушающего масштаба. Недаром над входной дверью в Центр полукругом был начертан девиз учреждения – слоган, как теперь говорят: «Мы добиваемся не правды, а эффекта!»
Подчинялся Центр-институт, естественно, минпропу – Министерству пропаганды.
Внутренняя жизнь учреждения сочетала в себе разные – даже взаимоисключающие – признаки: государственной (ещё бы!) организации с её полувоенными требованиями и полуанархическим их несоблюдением, хоть и приучены были младшие по званию вставать при появлении старших; новорусского офиса, то есть отделанной на вчерашний западный манер старорусской конторы с электрочайниками, приятно жужжащими по ламинату стульями на колёсиках и компьютерными мониторами со свёрнутыми (вдруг начальник зайдёт!) окнами соцсетей интернета; богемной тусовки, рождавшей в молодых, задорных ещё, умеющих локально оценивать своё творчество и не умеющих пока давать нравственную оценку конечному результату работы, сотрудниках свежие креативные идеи по внедрению в умы правильного и вытеснению, таким образом, из этих же умов неправильного мнения.
Молодые и задорные направлялись и дисциплинировались старыми и опытными, съевшими не одну собаку на всевозможных проявлениях верховной власти.
Центр-институт по праву назывался передовым (не путать с передовым общественным мнением в букве «П»! ), держащим руку на пульсе, то есть использующим все передовые методы (в основном чужие – из своих только напор), поэтому-то интернет со всеми его пустопорожними издержками, навроде соцсетей, был обязателен.
Издержкой, анахронизмом даже, задорная технолюбивая молодёжь учреждения считала и сторожа, дублировавшего сигнализацию, оборудованную по последнему слову техники (чужой опять же!), на что старшее поколение, посмеиваясь в седые усы, даже не отвечало, традиционно полагая, что «человеческий фактор» в деле охраны, как и бумажку-бумазею при компьютеризации, отменять всё же нельзя – пусть будет и то и другое, так надёжнее.
Анахронизм-сторож Адамыч, причёсанный и довольный, сидел на топчане и под задорную (молодёжь!) утреннюю болтовню маленького телевизора пил чай, ожидая сдачи смены. Он даже уже служебный журнал заполнил – оставалось только расписаться в присутствии начальника режима. Как вдруг…
Дверь распахнулась настежь, ударившись о свёрнутую и приставленную к стене в свободном пространстве «конуры» стремянку. Утреннее спокойствие тревожно и оскорблённо брякнуло сначала дюралевым звуком лестницы, а затем возопило паническим голосом Петровны:
– Адамыч! Она – везде!
Петровна, без платка – он торчал из кармана синего сатинового халата, вскочила в сторожку. Она своим испугом в глазах, своей невыкрикнутой мольбой о помощи буквально сразила Адамыча, который под взглядом её оживших от недоумения глаз вспомнил, что он – мужчина. Встал. Пропитался солидностью силы:
– Петровна, ты чего? Кто она?
– Да плесень эта, чтоб её!..