Размышления о войне и о книге В. Суворова «Ледокол». Глава 1 (В. Н. Богданов, 2016)

Мнение издателя не всегда совпадает с мнением автора.

В книге использованы изображения с открытых интернет-ресурсов, находящиеся в общественном достоянии или опубликованные на условиях свободной лицензии.

Третье издание, дополненное

© Валентин Богданов, 2016

© SuperИздательство, 2016

Красноармейцы по тревоге занимают боевые позиции. 1941 г.

Гитлеровская пехота идёт в атаку. 1941 г.

Глава 1

Дивлюсь, как быстро и незаметно пролетели, будто просвистели, двадцать лет с момента выхода в России книги В. Суворова «Ледокол». Тогда я и начал писать о ней свои размышления, вполне уже созревшие. Следует признать, что гремуче-взрывное содержание книги тогда больно полоснуло по сознанию многих людей, буквально разорвало его на две, пока неравные части, особенно людей, небезразличных к военной истории. К тому же невольно вызвало смятение и раздор, как среди учёного сословия, так и среди простых граждан по поднятым в ней вопросам давно отгремевшей войны. Да, мы больше стали знать о той войне, покрытой мраком тайн, незыблемых схем и лживых стереотипов, чем до выхода этой книги. Хорошо помню тот весенний день, когда попалась мне в руки эта невзрачная с виду книга с интригующим подзаголовком «Кто начал Вторую мировую войну?».

Сразу оговорюсь, что я не являюсь ярым поклонником версии В. Суворова о названных им инициаторах Великой Отечественной войны и причинах, её породивших, хотя с некоторыми его выводами согласен без всяких оговорок. К тому же добавлю, что не являюсь также и сторонником его многочисленных и непримиримых оппонентов. У меня свой жанр, если можно так выразиться, своё амплуа, как говорил один известный киногерой. Мои размышления ни в коем случае не вызваны идеологическими пристрастиями и никем не навязаны со стороны в угоду каким-либо другим соображениям. Нет, я не был после её прочтения ни шокирован, ни тем более потрясён. Эта книга почему-то мною ожидалась, будто предчувствовал, что она где-то вызревает, пока не проклюнулась и пошла в стремительный рост. Тогда я, скорее всего, был озабочен дальнейшей судьбой автора после издания его книги в России, где душевные раны большинства граждан от той войны всё ещё кровоточат. Согласитесь, почти в каждой семье нашего Отечества есть страдальцы той войны, погибшие на ней в жестоких боях, раненые, пропавшие без вести и бесследно сгинувшие в ГУЛАГе. Бесспорно, минувшая война – самая болезненная тема в сознании нашего общества, и её молитвенный стон в сердцах родных и близких не прекращается и сегодня, спустя почти семьдесят лет со дня Великой Победы. Об этом нам всегда следует помнить и непременно знать всю правду о войне, какой бы она ни была. Ведь ещё Л. Н. Толстой говорил, что правда грязи не боится, и, как бы профессиональные фальсификаторы войны сегодня её не мазали потешной раскраской, к настоящей правде она не пристанет, отвалится.

А тогда я, повторюсь, не на шутку был обеспокоен дальнейшей судьбой автора, которого, как мне казалось, матёрые историки так размажут по асфальту, что мокрого места не останется от новоявленного открывателя правды о войне. «Как же он будет жить среди людей после такого вселенского позора из-за своей книги?» – с любопытством раздумывал я, просматривая ежедневную почту. Не скрою, с нетерпением стал ожидать разносных статей наших профессиональных историков, неустанно писавших о войне всякую всячину, так и не востребованную для чтения согражданами из-за унылости написанного и невыносимо тошнотворного ура-патриотизма в их содержании. Ну не могли, не имели морального права наши титулованные историки своевременно не отозваться на эту, безусловно, вызывающе-скандальную книгу, взбаламутившую застойное болото нашей историографии до самого дна. И вот, наконец, я дождался. К моему изумлению, неожиданно появилась книга израильского историка Г. Городецкого «Миф “Ледокола”», по названию претендующая на критику «Ледокола», а в сущности далёкая от истины о причинах начала Второй мировой войны и её непосредственных зачинщиках. И я с немалым удивлением понял, что беглый разведчик из военной разведки Генштаба своей книгой уже одержал полную и безоговорочную победу над всеми своими оппонентами, и те на время- молча сдались, чтобы прийти в себя, как после тяжёлого нокдауна, а придя, сосредоточиться для атаки на добивание по всем канонам военного искусства. Но и добивания не получилось, поскольку не было в их руках главного инструмента – фактов, которыми было бы возможно опровергнуть содержание книги «Ледокол» хотя бы частично. Скучно и грустно стало, как в осеннем лесу.

У меня нет желания углубляться в содержание книги Городецкого из-за её никчёмности, поэтому использую привычное в таких случаях выражение моего приятеля: «Ну, прямо обхохочешься каждый день по-разному». А если серьёзно, то залётный критик проявил при этом своё полное и дремучее невежество к истории нашей страны, её народам, их традициям и культуре и безответственно полностью упустил проводившуюся Сталиным политику невиданного в мировой истории вооружения своей армии в течение почти двух десятилетий. А главное, не ответил ни на один вопрос, поставленный автором, и ничего не опроверг, что для профессионального историка просто немыслимо. Но дело даже не в этом, с досадой раздумывал я, неужели наши высоколобые историки и их властные покровители не смогли найти своего доморощенного наёмника, чтобы лишний раз измарать историю минувшей войны так, как это сделал услужливый Г. Городецкий. Да наверняка бы нашёлся и не прогадал, получив за это учёную степень.

Однако чуть отклонюсь от «Ледокола». Когда мы вспоминаем о войне, то невольно на фоне её полыхающих пожарищ и клубов чёрного дыма, застилающего горизонт, почему-то всегда в нашей памяти просматривается портрет Г. К. Жукова, одиноко трепещущий на алом полотнище знамён от ревущего пламени войны, и невольно замирает сердце и рвутся из уст привычные с детства слова восхищения: «Вот он, настоящий герой войны!» Многократный звездоносец среди наших полководцев, выделяющийся среди них особой нахрапистой удалью и геройством. Таким, вкратце, мне и запомнился Г. К. Жуков из моего военного детства. Хотя диапазон восхищения им в нашем детском восприятии тогда был значительно разнообразней. Сейчас многое забылось. Однако должен напомнить читателю, что В. Суворов в своих книгах о Г. К. Жукове «Маршал Победы», «Тень Победы» и «Беру свои слова обратно» называет его стратегом. По моему разумению, делает это он, видимо, со скрытой долей сарказма или иронии, а хуже всего, если с юмором, совершенно неуместным при упоминании об этом полководце. Суворову, как профессиональному военному человеку, надо бы уважать старших по званию и возрасту. Тем более что знаменитый полководец считал себя «единственным» среди всей плеяды сталинских полководцев. Как явствует из книги о Г. К. Жукове, он однажды вынужден был сердито одёрнуть подчинённого, назвавшего его первым заместителем Верховного Главнокомандующего. «Я не первый, я единственный», – грозно рыкнул он в ответ оторопевшему служаке. Давайте будем уважать мнение о себе известного полководца и называть его без всяких длинных званий-величаний, одним словом, как он сам себя назвал: «единственный», поскольку дальше мне придётся частенько о нём вспоминать. Но признаемся, что умный и культурный человек так о себе публично никогда не скажет, постесняется. Неумный может, если он к тому же страдает врождённым нравственным убожеством, что невольно и вырвалось из него, как следствие его взрывной ярости, зачастую характерной для безнравственных людей. А почему это выразительное слово из него так неожиданно вылетело, так, знаете ли, наболело у него, вот и не сдержался, выдал сокровенное. Да и надоело ему быть только первым, приспела пора, после всех совершённым им ратных дел на полях сражений, быть «единственным» и на голову выше своих соратников своей исключительностью, разных там Рокоссовских, Коневых и всяких других полководцев.

Признаюсь, мне не хотелось вводить в название этой книги очень даже хорошее на слух и глубокое по смыслу слово «размышление», поскольку оно было девальвировано знаменитым полководцем в его известной книге, в названии которой это слово было использовано без всякого смысла. Случайно попалась мне та книга в далёком 1972 году, и я, забыв обо всём на свете, с захватывающим интересом читал её с раннего утра и до глубокого вечера, пока не одолел. Не замечая времени, с каким-то неистовым, охотничьим азартом перелистывал я страницу за страницей, ожидая, наконец-то, прочитать в ней то «самое-самое», нам смертным неизвестное, о чём и должен был поведать полководец в своих «Воспоминаниях и размышлениях», представленных издателями самой правдивой книгой о войне. К своему изумлению, ничего из «самого-самого» я так и не обнаружил в довольно увесистом фолианте из семисот страниц. Оглушён я был и опустошён основательно, когда отложил ту книгу, первого издания, не понимая, зачем он её написал. Создалось впечатление, что в книгу было вписано содержание из всех военных и послевоенных блокнотов агитатора, напичканных казёнными и мёртвыми словами и сделавших эту книгу мёртвой навечно. Так что слово «размышление», связанное с умственной работой человека, тут совершенно неуместно и употреблено, скорее, для придания солидности пустой книге. Однако объективности ради, давайте признаем, что Г. К. Жуков в своей книге всё-таки кое о чём вспоминает, но не размышляет, поскольку для такого рода умственной деятельности ему не хватало способностей.

Вся бездонная пустота и никчёмность этой книги меня тогда поразила до глубины души, и больше я её никогда в руки не брал, о ней не вспоминал и не размышлял. Здесь же приходится это делать. Конечно, не сам Жуков писал свои воспоминания, за него это делал авторский коллектив, специально подобранный, но подписывал к изданию первую книгу лично он, и отвечает за всё, что в ней написано. Я не беру во внимание следующие тринадцать или четырнадцать дополнительных изданий, поскольку к тому времени его прах покоился в кремлёвской стене и размышлять он не мог. За него это делали те, кто держал нос по ветру и вносил соответствующие изменения, исходя из политической конъюнктуры, чтобы размышления упокоенного полководца всегда шли в ногу со временем. Иногда думалось: ну хоть бы не тревожили, пощадили прах полководца и память о нём его близкие, в своём несмолкающем раздувании надуманного величия о нём, созданного в военные и послевоенные годы. Нет, не пощадили, по-прежнему неумолимо тревожат его грешную душу.

Скажите, дорогой читатель, двадцать лет в человеческой жизни это много или мало? Наверное, для кого как, ответят мне, и будут правы. Но мне кажется, в разные годы и при разных обстоятельствах этот срок нами по-разному воспринимается. В моей, уже долгой жизни, мне дважды хорошо запомнился двадцатилетний срок, о чём и хочу коротко рассказать ниже. Первый раз это случилось много лет назад, в более весёлые времена, нежели нынче, когда один языкастый, кипучий и потешный руководитель нашего государства озадачил своих верноподданных сногсшибательным заявлением, будто через двадцать лет советский народ будет счастливо жить при коммунизме. К счастью или несчастью, но кипучего волюнтариста партийные диадохи вскоре, сговорившись между собой, сковырнули с самой вершины власти и отправили на заслуженную пенсию, а обещанный им коммунизм летучей тенью отлетел в невидимую даль. Только не намерен я об этом здесь размышлять, поскольку книга о другом. Также не буду размышлять и описывать, когда и каким образом забрёл в его лысую голову долго бродивший призрак коммунизма, поскольку об этой его причуде ничего не знал тогда и не знаю сейчас. Но вот как этот призрак неожиданно из его головы выскочил этаким лукавым чёртиком, хорошо помню. Поэтому очень даже грустно, что первое памятное двадцатилетие оказалось так неожиданно оборванным, несостоявшимся, как и все планы, связанные со строительством светлого будущего. Скверно получилось, но советские граждане так и не дождались тогда вдоволь вкусить обещанной халявы, хотя бы от полкоммунизма, и по давнишней привычке рукавом утёрлись.

Вообще с призраком коммунизма в те далёкие времена происходили какие-то непонятные странности. И в первый раз, и во второй, будто зная верный путь, этот бродячий призрак безошибочно чаще забредал только в лысые головы, и первой лысой голове каким-то образом удалось в ту пору замутить сознание своего измождённого нищетой народа, сманить его покорно следовать за ним в загадочное светлое будущее. И тот, сбитый с толку, поплёлся за ним, да и заблудился, не к ночи будет сказано. И до сей поры с руганью блудит в поисках верного пути, и, похоже, надеется встретить верноподданного россиянина из крестьянского рода-племени, похожего на Ивана Сусанина. Да надо бы им знать, не скоро сыщут наджниго и преданного Отечеству. Все же помнят с детских лет, что завёл тогда чужеземцев Иван в гибельную глухомань для того, чтобы неповадно было им по чужой земле шастать. А нам то то зачем эта морока? Историю своего отечества нам следовало бы хорошо знать, чтобы в потёмках не блудить, когда беда пристигнет. Это намёк со смыслом.

Второе же двадцатилетие, как я уже напоминал, связано с выходом книги «Ледокол», о чём и пишу, хотя для пользы дела вынужден был сделать небольшое отступление.