Глава 3
Так кто же цеплялся за опыт Первой мировой?
Главный момент – должна быть внезапность.
Уже осенью 1914 года перед генералами всех стран, участвовавших в Первой мировой войне, встал вопрос: что же делать?
Чтобы вывести войну из позиционного тупика, надо было как-то проломить фронт противника и вырваться на оперативный простор.
Но проломить фронт не получалось.
Требовалось выбить вражескую пехоту из траншей. Ради этого приходилось сосредоточивать огромное количество артиллерии на узких участках фронта и долбить траншеи неделями, иногда – месяцами. Но и противник – не дурак. Если мы долбим его оборону в определенном районе, значит, позади этого места он начинает рыть новые окопы и траншеи и заполнять их свежим «пушечным мясом». Мы проломили одну линию траншей, вторую, третью, а противник позади захваченных нами позиций успел отрыть еще десять линий…
Одним из немногочисленных исключений был Брусиловский прорыв. Летом 1916 года Юго-Западный фронт под командованием генерала от кавалерии Алексея Алексеевича Брусилова взломал оборону противника на фронте в 550 километров на глубину от 60 до 150 километров.
Брусилов нашел выход: он ломал австро-венгерский фронт не на одном направлении, а одновременно на четырех. На каждом направлении было по 2–3 разнесенных в пространстве участка прорыва, да еще и 1–2 ложных. Всего было 17 участков, в их числе 6 ложных. Противник не знал, на каком из них в прорыв пойдут главные силы. Этого, кстати, не знал и сам Брусилов. Его расчет: все участки – главные! Показать противнику прорыв на 17 участках, ломать оборону одновременно на 11-ти, если противник бросит все свои резервы в одно место, Брусилов будет развивать успех в другом. Так и случилось. Фронт Брусилов взломал, и сразу на нескольких участках. Потому противник, дабы избежать окружения, был вынужден отводить свои войска сразу на огромном фронте в полтысячи километров.
Однако возникла другая проблема: в образовавшийся прорыв нужно было немедленно вводить огромные массы подвижных войск. Образно говоря, Брусилов пробил дырочку во вражеском панцире, теперь в эту дырочку надо было воткнуть нечто острое, колющее или режущее, чтобы пронзить вражьи внутренности – желательно насквозь. И делать это надо было быстро, иначе противник прорыв ликвидирует.
В те времена самостоятельно бой могли вести только пехота и кавалерия; остальные рода войск поддерживали и обеспечивали их действия. Для ввода в прорыв требовалось много кавалерии. Она могла бы совершить бросок по глубоким тылам Австро-Венгрии и Германии. Но у Брусилова кавалерии было мало. Не его в том вина. О мощных подвижных соединениях должны были позаботиться более высокие военачальники.
Верховное командование Русской армии не располагало достаточным количеством стратегических резервов на данном направлении, которые можно было бы бросить в сражение и вырваться на оперативный простор. Кроме того, прорыв Юго-Западного фронта не был поддержан другими фронтами.
Исчерпав наступательные возможности, Юго-Западный фронт уперся в новую цепь укрепленных позиций, и был вынужден снова зарыться в землю.
Но даже и без ввода в сражение крупных подвижных масс прорыв Брусилова завершился сокрушительным успехом. Австро-Венгерской империи был нанесен смертельный удар, от которого она уже не смогла оправиться. Да и Германия почувствовала приближение конца. В декабре 1916 года германский кайзер обратился к своим противникам с предложением о прекращении войны и заключении мира.
Но его предложение было отвергнуто – и русским царем, и его западными союзниками.
Прорыв Брусилова мог привести Россию к победному окончанию войны, но Российская империя уже сгнила. Через полгода после этого блистательного успеха на фронте рухнула монархия – без всякого внешнего воздействия. Россия погрузилась в хаос и вскоре выпала из мировой войны. Не потому выпала, что сил было мало, а потому, что голова сгнила. Гниение известно откуда начинается.
В соответствии с планами и замыслами Ленина, война из империалистической превратилась в гражданскую.
По своему пространственному размаху, количеству жертв и разрушений, по способам ведения военных действий Гражданская война в России резко отличалась от Первой мировой войны. Для стран Центральной Европы Первая мировая война была ужасающим бедствием. Во всех странах, включая Россию, погибло аж 10 миллионов человек.
Однако Гражданская война в России затмила все это и отодвинула на задний план. После Гражданской войны народы России вспоминали Первую мировую как прекрасное спокойное время, когда все было просто чудесно. Да, на фронтах люди умирали, но в сравнении с потерями в Гражданской войне эти жертвы казались незначительными, ведь 10 миллионов погибших приходились на все участвовавшие в Первой мировой страны[12].
Гражданские войны отличаются запредельной жестокостью. В обыкновенной войне стороны, когда им надоест воевать, имеют возможность разойтись по своим землям, по своим странам. А в гражданской войне противникам никак разойтись не удается: страна на всех одна. И потому, чтобы одна сила победила, все другие силы должны быть истреблены или изгнаны из страны. В ходе Гражданской войны в России было разрушено и уничтожено все, что можно было разрушить и уничтожить в прямом и переносном смысле, от заводов и мостов до института семьи, системы образования и государственной власти.
Но если Гражданскую войну в России рассматривать не как попытку национального самоубийства, а с точки зрения военной науки, то мы неизбежно приходим к выводу: с точки зрения способов ведения войны она была гигантским шагом вперед.
Случилось так, что в ноябре 1918 года все страны, участвовавшие в Первой мировой войне (кроме России), завершили войну, так и оставшись в позиционном тупике – фактически на тех же рубежах, где их армии окопались осенью 1914 года. Из опыта Первой мировой войны следовал, казалось бы, единственный и неотвратимый вывод: следующая война тоже будет позиционной, современную оборону прорвать невозможно. Генералы Первой мировой войны решили: надо готовиться к новой позиционной войне, статичной, траншейной. Опыт Брусилова был отнесен не к правилам, а к исключениям, и забыт.
В ряде европейских стран (например, во Франции) опыт Первой мировой войны был признан единственно верным. Из этого опыта был сделан вывод о том, что «оборона сильнее наступления». Вся подготовка страны к новым войнам свелась к максимально возможному укреплению позиционной обороны вдоль границ.
Однако на просторах рассыпавшейся Российской империи ничего подобного не происходило. Никто опыт Первой мировой войны не признавал и не канонизировал – просто потому, что следствием Первой мировой войны для России стала жесточайшая Гражданская война, по своему характеру и размаху совершенно не похожая на Первую мировую. Уж если красные командиры и канонизировали опыт прошлого, то это был опыт Гражданской войны, а вовсе не опыт Первой мировой.
Войны бывают позиционными и маневренными. Между этими крайностями – неисчислимое множество различных комбинаций, когда маневренные действия чередуются с позиционной борьбой.
Первая мировая война – самый яркий, доведенный до идеала и до полного абсурда образец позиционной войны.
Гражданская война в России – это самый ослепительный противоположный случай. Где еще найти пример сухопутной войны, которая развернулась на огромных пространствах от Варшавы и Львова до Омска, Хабаровска, Владивостока и Находки, от Архангельска, Котласа и Мурманска до Одессы и Херсона, от Риги и Питера до Баку, Ташкента и Бухары?
Первая мировая война – сидение на месте. Первая мировая война в принципе не задела территорию главных ее участников – России, Германии, Австрии, Франции и Великобритании. Фронты стабилизировались примерно в районах государственных границ. В тыловых районах разрушений по большому счету не было. Миллионные армии терзали друг друга. А позади прифронтовой полосы шла нормальная мирная жизнь: дымили заводы, гудели паровозы, сверкали огнями витрины на Невском проспекте; в Париже, на бульваре Клиши, в кабаре «Мулен Руж» под крыльями красной мельницы ядреные девки отплясывали канкан.
Символ Первой мировой войны, ее суть и визуальное выражение – траншея.
А символ Гражданской войны – пулеметная тачанка Нестора Ивановича Махно, на которой сзади серебряными гвоздиками был выбит хлесткий девиз «Х## догонишь!», а спереди – «Х## возьмешь!»
Нужно признать: не потому Гражданская война была маневренной, что наши предки были умнее всех, а потому, что страна была самой большой в мире, и вся она стала полем сражения. Перекопать такую страну окопами нельзя: нет у нас такого количества людей, и не было никогда. Раз так, оборона не могла быть сплошной. Значит, противники проникали в тыл друг к другу, обходили узлы сопротивления и фланги. Гражданская война в России – это отсутствие сплошных фронтов. Это стремительный маневр колоссальных подвижных воинских масс. Это охваты и обходы, лихие броски с выходом на вражеские фланги и тылы.
Были на той войне окопы, были траншеи[13]. Но не это главное. Главное – открытые тылы и фланги, как у себя, так и у противника. Главное – стремительный внезапный маневр, удар там, где противник меньше всего ожидает.
Гражданская война в России показала выход из позиционного тупика, возродила во всей красе и блеске искусство маневренной войны, которое, казалось, навсегда было утрачено на полях сражений Первой мировой.
Как мы уже уяснили, до появления танков (в достойных упоминания количествах) только два рода войск могли вести самостоятельные боевые действия на суше – кавалерия и пехота.
Пехота универсальна, но более эффективна в обороне.
А кавалерия – это маневр и движение.
Все остальные рода войск, начиная с артиллерии, очень важны, но вести самостоятельно войну не способны.
Сейчас мы не говорим о войне на море и в воздухе. Если опуститься на грешную землю, то Первая мировая война – это война пехоты. Понятно, при массовом участии артиллерии, саперов, связистов, химиков и других. Кавалерия в той войне прозябала в тылах и никакого решающего влияния на ход и исход войны не оказывала.
А в куда более жестокой, разрушительной и кровавой Гражданской войне в России решающей силой была именно кавалерия. Она в наибольшей степени годилась для маневренной войны. Кавалерийские соединения и объединения росли и укрупнялись. Мелкие кавалерийские отряды сливались в эскадроны, эскадроны – в кавалерийские полки, бригады, дивизии, кавалерийские корпуса.
Венцом маневренной войны стало создание соответствующего инструмента – конных армий. Забудем ту картину, которую нам рисовала советская пропаганда: скачет Будённый, сабелькой помахивает. Обратим внимание на другое: только движение приносит победу. Это сказал Сунь Цзы, а Гудериан через две тысячи лет повторил.
Вот вам движение – конная армия! Это подвижная стратегическая масса, способная внезапно появляться там, где ее не ждут, способная совершать стремительное перемещение на сотни километров. Вспомним перегруппировку 1-й конной армии из района Майкопа в район Умани. Ведь это 1200 километров! Это стратегический размах.
И боевые действия конных армий – это прежде всего не рубка саблями, но глубокий стремительный маневр, когда масса войск воздействует на противника не огнем, но движением. В июне 1920 года 1-я конная армия вышла в тыл 3-й польской армии и одним этим заставила ее оставить Киев, – стратегия непрямых действий в чистом виде.
Каждая конная армия обладала огромной по тем временам огневой мощью. Она была насыщена и даже перенасыщена пулеметами. Кроме того, конные армии располагали артиллерией, бронемашинами, бронепоездами, собственной авиацией и даже танками.
Боевой состав конных армий не был постоянным. Армии эти постоянно находились в боях. Их состав то увеличивался, то сокращался. Обычно в конной армии помимо чисто кавалерийских частей и соединений было до 50 орудий, 30–40 бронеавтомобилей, 10–15 самолетов, несколько бронепоездов, 200–400 пулеметов, устанавливавшихся не только на тачанках, но и на грузовых и легковых автомобилях.
Конная армия – именно тот инструмент, которого так не хватало Брусилову. Была бы у Брусилова в 1916 году 1-я или 2-я конная армия (или сразу обе), и почти смертельный удар по германо-австро-венгерской коалиции мог бы стать смертельным. И тогда история человечества в XX веке была бы совсем иной.
Но царь Николай не озаботился созданием массированных подвижных соединений; Брусилов проломал ворота во вражий стан, но в них некому было войти.
Созданием мощных подвижных соединений занялся товарищ Сталин. 1-я конная – его детище. Создавали эту армию другие люди, но без поддержки в высших эшелонах власти эта идея не могла выжить. Сталин идею оценил и поддержал.
Интересно, что Тухачевский ничего подобного не создал и подобных идей не поддерживал. Но когда он увидел, что мощные подвижные соединения играют главную роль в маневренной войне, то (будучи в 1920 году командующим Западным фронтом) потребовал: отдайте мне 1-ю конную! Я тоже хочу в какой-то мере считаться полководцем и победы одерживать!
Жуков объявил, что красные командиры держались за опыт Первой мировой войны, то есть за окопы и траншеи, за многолетнее прозябание на одной позиции, за позиционные формы борьбы.
Это мерзкая клевета на свою армию, на боевых товарищей. Ибо дух маневренной войны господствовал в Красной Армии с первого дня ее рождения. Конную армию невозможно ни привязать к Первой мировой войне, ни вписать в нее. Конная армия – это маневр. Это блицкриг! Даешь Варшаву! Дай Берлин! Уж врезались мы в Крым!
И почему опыт Первой мировой должен был возвышаться над опытом Гражданской войны?
Кем был Сталин в Первой мировой войне? Провел ли он хотя бы один день, хотя бы один час в траншее? То-то. А в Гражданской войне товарищ Сталин был членом Революционного военного совета (РВС) Республики, членом РВС Южного, Западного и Юго-Западного фронтов. Сталин бывал на руководящих военных должностях и в Царицыне, и в Питере, на Львов ходил. Были удачи, победы, были ошибки, провалы, катастрофы. Три года судьба бросала Сталина по фронтам Гражданской войны. Он советовал и направлял, расстреливал и награждал, требовал и доказывал. Он ругался не только с командующими фронтами, но и с Лениным, со Склянским и даже с самим Троцким.
Короче говоря, опыт у Сталина был. Так какой же опыт Сталин помнил, чужой или собственный? Какой опыт Сталину ближе – опыт забытой Первой мировой войны, в которой он не участвовал, которая завершилась позорной капитуляцией страны, или незабываемый опыт грандиозных побед и горьких поражений, опыт войны, которая завершилась победой над многочисленными врагами, которая вынесла его на вершины небывалой в истории единоличной и неограниченной власти?
Вот отношение Сталина к Первой мировой войне:
Уже во время войны раскрылась измена царского военного министра Сухомлинова, оказавшегося связанным с немецкими шпионами. Сухомлинов выполнял задания немецкой разведки – сорвать снабжение фронта снарядами, не давать фронту пушек, не давать винтовок. Некоторые царские министры и генералы сами втихомолку содействовали успехам немецкой армии: вместе с царицей, связанной с немцами, они выдавали немцам военные тайны. Неудивительно, что царская армия терпела поражения и вынуждена была отступать.
Это строки из гениального творения товарища Сталина, которое было явлено миру в 1938 году – в год победного финала Великого Очищения – и превратилось в священное писание для каждого большевика. Название книги – «История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс» (М.: ОГИЗ, 1938. С. 167–168)[14]. Шаг в сторону от этого канонического текста считался побегом: конвой стрелял без предупреждения.
Председатель Комитета обороны при СНК СССР Маршал Советского Союза Ворошилов в Первой мировой войне участия не принимал, а в Гражданской войне командовал партизанским отрядом, дивизией, последовательно тремя армиями (5-й, 10-й, 14-й), Украинским фронтом, был членом Военного совета 1-й конной армии. А конная армия – это нечто такое, чего в Первой мировой войне не было.
Нарком обороны Маршал Советского Союза Тимошенко в Первой мировой войне принимал участие рядовым, а в Гражданской был рядовым, затем командиром взвода, пулеметной команды, эскадрона, полка, бригады. Он завершил войну в должности командира дивизии, да не простой, а кавалерийской в составе конной армии. Неужели опыт Первой мировой войны он мог ставить выше опыта Гражданской?
Первый заместитель наркома обороны Маршал Советского Союза Будённый во время Первой мировой войны был старшим унтер-офицером, командиром взвода. А в Гражданской войне Будённый прошел путь от командира партизанского отряда до командующего армией, и опять же – не простой армией, в окопах небо коптившей, а той, которая сокрушающим маневром решала не только оперативные, но иногда и стратегические задачи. Так какой же опыт дороже Будённому – опыт командования кавалерийским взводом в Первой мировой войне, когда кавалерия вынуждено прозябала, или опыт командования первой в мире со времен Чингиз-хана конной армией, грохот копыт которой наводил ужас на противников коммунистической власти?
Заместитель наркома обороны Маршал Советского Союза Кулик в Первой мировой войне был взводным унтером, а в Гражданской – начальником артиллерии армии. И опять – не простой армии, а самой подвижной в мире.
Заместитель наркома обороны генерал армии Мерецков в Первой мировой войне тоже выше унтера не поднялся, а в Гражданской был помощником начальника штаба дивизии.
Несколько выпадает из этого ряда заместитель наркома обороны Маршал Советского Союза Шапошников. Во время Первой мировой войны он был царским полковником. Но и у него в Гражданской войне случился захватывающий карьерный взлет до поста начальника Разведывательного управления штаба Высшего военного совета Республики. В том, что Шапошников не канонизировал опыт Первой мировой войны, каждый может лично убедиться, прочитав его книгу «Мозг армии» (Шапошников Б. М. Мозг армии. В 3 т. М.: Военный вестник. 1927–1929).
Так кто же в руководстве Наркомата обороны канонизировал опыт Первой мировой войны? А в Генеральном штабе? Изучите биографии Ватутина, Маландина, Голикова, Василевского, Соколовского, почитайте их мемуары. Никаких намеков на приверженность опыту Первой мировой войны ни до войны, ни после.
Можно проверить командующих как приграничных, так и внутренних округов. Та же картина. В 1941 году командный состав Красной Армии если и помнил опыт Первой мировой войны, то сводился он к кормлению вшей в окопах, к нудным перестрелкам да к бестолковым штыковым атакам. А в маневренной Гражданской войне они водили на большие дела роты, батальоны, эскадроны, полки, дивизии и даже корпуса и армии.
Так кто же из них канонизировал опыт Первой мировой войны?
Вся пропаганда Советского Союза до 1941 года была пропитана духом Гражданской войны. Книги, фильмы, статьи, стихи, песни – все о ней. Мы уже приводили в качестве примера фильм «Чапаев». А еще были фильмы про Котовского, Щорса, Фрунзе и Пархоменко, про Ворошилова и Будённого, и немного – про товарища Сталина. Если Первую мировую войну и показывали в фильмах, то только в самых мрачных тонах. Учебники военной истории четко делили предмет на две неравные части: меньшая часть – всё, начиная со времен фараонов и до 1918 года; большая часть – Гражданская война в России.
В Советском Союзе Первая мировая война была подвергнута уничтожающей и злобной критике: бездарные царские генералы, бестолковая кровавая бойня, измена в высших эшелонах. Из Первой мировой войны советской военной наукой для подражания и изучения были взяты только те эпизоды, которые стали исключениями из общего правила, которые по своему характеру противоречили всему духу Первой мировой войны. Среди этих эпизодов – Брусиловский прорыв.
Брусилов вступил в Красную Армию, был поднят к вершинам ее руководства, свой опыт он передавал новому поколению полководцев, сам делал выводы из ошибок и промахов. На войне Брусилов проломил стену, но кто был должен ворваться в пролом? Вывод Брусилова: в грядущей войне нужно иметь мощные подвижные соединения, которые могли бы ринутся в прорыв и выйти на оперативный простор. Если в начале войны есть возможность ворваться на территорию противника до того, как он успел развернуть свою армию и создать сплошной фронт, то этой возможностью надо пользоваться, то есть не зевать, а вводить в сражение всю свою мощь сразу.
Теперь разберемся со «многими из тогдашних руководящих работников Наркомата обороны и Генштаба», которые, по словам Жукова, «слишком канонизировали опыт Первой мировой войны». Кто они?
Высшее руководство Наркомата обороны – это сам нарком, Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, и его заместители. С наркомом и его заместителями мы уже разобрались. Идем дальше.
В состав Наркомата обороны входили Генеральный штаб, семь Главных управлений и тринадцать отдельных управлений.
Главные управления НКО:
• политической пропаганды;
• автобронетанковое;
• артиллерийское;
• ВВС;
• ПВО;
• военно-инженерное,
• интендантское.
Кто же из руководителей этих структур мог канонизировать опыт Первой мировой войны?
Начальник Главного автобронетанкового управления генерал-лейтенант танковых войск Я. Н. Федоренко? Не мог он. Просто потому, что в Первой мировой войне не было в России никаких танков. А потому не было и опыта применения танковых войск. Нечего было канонизировать.
И никто из подчиненных генерала Федоренко на тот несуществующий опыт опереться не мог. Надо было выдумывать что-то новое и свое. Правильно или неправильно выдумывать – другой вопрос. Но, однозначно, это могло быть нечто такое, что в каноны Первой мировой войны не вписывалось.
Может быть, начальник Главного управления ПВО генерал-полковник артиллерии Н. Н. Воронов канонизировал тот опыт? Опять же нет. Потому как и ему, и его подчиненным нечего было канонизировать.
Не иначе генерал-лейтенант П. Ф. Жигарев, начальник Главного управления ВВС, канонизировал? Да и он вряд ли мог. Потому как ВВС в 1914 и 1941 году – земля и небо. В начале июня 1941 года у Жигарева – 79 авиационных дивизий, а в царской России на протяжении всей Первой мировой войны не было ни одной. Потому не мог Жигарев и его подчиненные заглядывать в 1914 или 1916 год и там искать ответы на возникающие вопросы. Не было там ответов. Не могли авиационные генералы держаться за тот опыт. Не за что было держаться.
В 1941 году военная авиация находилась совсем на другом этапе развития. Как и артиллерия. И инженерные войска были совсем иными, они были ориентированы на выполнение совсем других задач, их структура, вооружение и специальная техника резко отличались от того, что было в Первой мировой войне.
Даже и Главное интендантское управление НКО работало в соответствии с другими принципами и стандартами. Вся система вещевого, продовольственного, финансового и всякого прочего обеспечения Красной Армии в корне отличалась от соответствующих систем Русской армии.
Остается только армейский комиссар 1-го ранга А. И. Запорожец, начальник Главного управления политической пропаганды. Но и его никак нельзя заподозрить в канонизации опыта Первой мировой войны. В Первой мировой войне политпропагандой в Русской армии занимались полковые священники. Они призывали «детушек» проливать кровь за веру, царя и отечество. А товарищ Запорожец твердо стоял на заветах Маркса: нет у пролетариев отечества! Наше отечество – весь мир. И пусть кто-нибудь попробует усомниться в правоте единственно верного учения!
Если спуститься на ступень ниже, к отдельным управлениям НКО, то и здесь та же картина: не мог начальник управления снабжения горючим генерал-майор танковых войск П. В. Котов канонизировать опыт Первой мировой войны, ибо не было в Первой мировой войне системы централизованного снабжения армии сотнями тысяч тонн горюче-смазочных материалов.
И начальник управления связи генерал-майор войск связи Н. И. Гапич не мог канонизировать опыт Первой мировой, и все по той же причине.
Перечисляйте дальше управления и отделы, и я вам заранее предскажу результат.
В 1941 году руководящий состав Красной Армии состоял из тех, кто поднялся и вырос по службе в ходе Гражданской войны. И уж если обвинять их в приверженности старому опыту, то надо говорить об опыте Гражданской войны. Но вовсе не о Первой мировой.
Мемуары Жукова восхваляли генералы и маршалы, доктора наук и академики.
Из этого следует, что они либо даже приблизительно не представляли себе, какой была Первая мировая война, либо не удосужились ознакомиться с восхваляемым «шедевром».