Глава 7
Сталинград наш!
Юра Крутиков. – Наш класс. – Дочка врага народа. – Экзамены в ВУЗ. – Жизнь в военной Москве.
Второй мой друг из школы, Юра Крутиков, умный, редкостно способный и творческий, был, конечно, со странностью: когда повзрослели, стало ясно, что просто он иной ориентации. В школе он был в меня влюблен – писал стихи, стремился быть рядом и одновременно писал любовные стихи и Вове Демьянову, истинно в меня влюбленному на протяжении многих лет. Мне было пятнадцать, им – шестнадцать. Смотря на сегодняшних детей, понимаю, насколько они быстрее взрослеют. Я была наивна до крайности, но, слава богу, открыта и все рассказывала бабушке (папиной маме), с которой очень дружила. Я, естественно, знала, как возникают дети, но о гомосексуализме понятия не имела. Бабушка очень деликатно объяснила, что бывает такое странное явление и очень часто это бывает природным – как цвет кожи, волос и прочее. Я удивилась, но особого впечатления на меня это не произвело, так как, имея довольно много поклонников, ни в кого не влюблялась, даже накоротко – была весела и свободна до двадцати двух лет, когда влюбилась так, что не дай бог… Расскажу потом.
Война… Бомбежки, люди по тревоге шли в бомбоубежища и станции метро. Но, твердо веря в судьбу, Шуня мне не позволяла никуда ходить, так как наш подвал в доме XVII века с трехметровой толщиной стен и сводами был тоже вроде убежища, а если вдруг… то хотя бы паники не было. Я очень огорчалась, так как в бомбоубежище в соседнем доме собирался весь двор, с кем до этого играли в лапту и прятки, и было весело, но слушалась и там ни разу не была. И где бы ни находилась, шла домой.
Осенью сорок второго открылись школы, в каждом районе их было немного, в начале следующего года разделились на женские и мужские, но общаться продолжали. Тогда же Сталин ввел погоны в армии (до этого, кто не знает, были петлицы), начал приглядываться к церкви и использовать ее, в школы стали внедрять «куртуазность». Мы из своей женской ходили учиться бальным танцам (падеспань, мазурка – сорок третий год!) в мужскую школу.
Ира Горелик, Таня Правдина, Юра Крутиков – друзья до конца дней
«Женский» класс в те времена был непривычен: не надо было кого-нибудь стесняться. Ходили в юбках, брюк еще не было. Зимой сидели в рейтузах, а весной, не задумываясь, задирали подолы, подтягивая чулки на резинках (колготок тоже еще не было).
У некоторых возникали романы, тогда им собирали что-нибудь надеть для похода на свидание. Раза три в месяц ходили на разгрузку леса на Котельническую набережную (высотки еще не было). Бревна с баржи грузили на машину, и их везли в школу для печки в столовой, а мы тоже возвращались туда же, потому что нам давали «завтрак»: пончики с повидлом, незабываемые!
Я была веселая, спортивная, дружила с половиной класса и была на «высокой» общественной должности: председатель Учкома (ученический комитет). Но… начался прием в члены ВЛКСМ (Всесоюзный Ленинский коммунистический союз молодежи). О том, что можно не вступать, и в голову прийти не могло: заре навстречу! И вдруг меня, жутко любимую общественницу, не принимают!.. Дочка врага народа… Считаю, что в этом был даже плюс: шоково, но глубоко и на всю жизнь просветило мозги. Думаю, даже до цинизма.
Так, когда я окончила школу и решила поступать в Московский институт востоковедения, выяснилось, что туда принимают только членов партии и комсомола, то я спокойно и с радостью приняла предложение стать членом ВЛКСМ совершенно иным способом. Мать моей школьной подруги была очень опытным акушером-гинекологом и, на мое счастье, незадолго до этого делала аборт инструктору (или – ше?) райкома комсомола, которая несложным приемом «записала» меня в комсомол. Это членство дало право подать документы для поступления в институт.
Вообще, несмотря на огромный конкурс и дополнительные препоны (преимущественный прием мужчин и прием пришедших из армии с минимальными оценками), мне со сдачей экзаменов повезло. Первым, поскольку ВУЗ был языковый, был иностранный язык. Я, выученная дома, довольно свободно говорила по-немецки. Для принимавшей экзамен преподавательницы, судя по всему, это было сложнее, и она с ходу поставила мне пятерку.
Дальше – сочинение. Готовясь к школьному выпускному сочинению, я написала на длинненьких шпаргалках подробнейший, выверенный, с цитатами опус на придуманную мной тему: «Горький-гуманист». Писала же выпускное на «свободную тему»: «Мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы». Первая тема, написанная мелом на доске на экзамене в институте: «Горький-гуманист». Шпаргалки были со мной – соответственно вторая пятерка. А третий – история – уже вышел как-то сам собой. Казалось бы, максимум баллов, но… собеседование на мандатной комиссии. Спрашивали главным образом, по каким статьям мой папа отсидел десять лет. В результате – нет мест на отделении, на которое я подавала, – арабском. Выбрала его потому, что, решив сделать специальностью восточный язык, узнала: на нем говорит шестнадцать стран в мире. На следующий день приехала забирать документы, чтобы быстро подать их в МГУ на химический факультет – экзамены туда были позже, конкурс небольшой, а я единственное, что в школе знала прилично, кроме языка и литературы, так это химию – благодаря учительнице от бога Наталье Георгиевне Гололобовой. И вдруг – вы приняты! Оказалось, что членом этой мандатной комиссии был декан арабского отделения профессор Баранов Харлампий Карпович. После окончания заседания этой комиссии он сказал: «эту девочку я беру». Он был очень весомой фигурой в институте, и перечить ему не стали. А я еще думала, что Бога нет!
Немцев от Москвы отогнали, воздушные тревоги стали реже, но еще не прекратились. В городе работали два театра – оперетты и филиал Большого. Мы ходили туда чуть не два раза в неделю, стоило недорого, и билеты легко было купить – народа в Москве в эти годы было значительно меньше. Иногда представления прерывались: «Граждане, воздушная тревога!» Можно было пойти в метро, а можно и остаться в театре. Покупали билеты чаще всего в ложи бенуар и в такие минуты составляли стулья и ложились при приглушенном освещении спать. «Отбой!» – и спектакль продолжался.
Жили, конечно, трудно, но весело. Телефонов не было (сняли практически у всех). Поэтому собирались, приходили мальчики, танцевали под патефон. С течением времени стало как-то легче: победили под Сталинградом, наши, наконец, пошли в наступление. В честь взятия городов были салюты – бегали смотреть. Стали понемногу возвращаться уехавшие в эвакуацию.