Глава 5
Среда
Я приезжаю в уголовный суд, подхожу к офису мистера Райта и ловлю на себе взгляд мисс Влюбленной Секретарши. Точнее сказать, она пристально рассматривает меня. Видимо, оценивает соперницу. По коридору торопливо шагает мистер Райт; в одной руке у него портфель, в другой – газета. Он широко улыбается мне, пока не переключив внутренний тумблер с домашнего режима на рабочий. Теперь я уверена, что мисс Влюбленная Секретарша видит во мне конкурентку: после того как босс улыбнулся мне, ее лицо приобрело откровенно враждебное выражение. Мистер Райт ничего не замечает.
– Простите, что заставил вас ждать. Проходите, присаживайтесь. – Мысленно он еще завязывает галстук.
Я вхожу в кабинет вслед за мистером Райтом. Он закрывает дверь, но я спиной чувствую, что секретарша все еще смотрит ему вслед.
– Как вы себя чувствуете? Как спали? – интересуется мистер Райт. – Понимаю, вам сейчас мучительно больно.
До того как ты умерла, моя жизнь характеризовалась прилагательными средней эмоциональной насыщенности: «напряженный», «утомительный», «трудный». Теперь в моем описательном словаре сплошь тяжелые снаряды: «мучительный», «кошмарный», «тягостный».
– Мы остановились на том, что вы обнаружили в спальне Тесс постороннего человека.
– Да.
Воображаемый галстук мистера Райта завязан, мы возвращаемся к работе. Он цитирует мои последние слова:
– «Какого хрена?!»
Мужчина обернулся. Несмотря на холод в квартире, его лоб блестел от пота. Овладев собой, он заговорил. Итальянский акцент – намеренно или нет – звучал игриво.
– Меня зовут Эмилио Коди. Извините, если напугал.
Я сразу догадалась, кто он, и почувствовала исходившую от него угрозу, то ли потому, что подозревала этого человека в убийстве, то ли просто так. Видишь ли, в отличие от тебя я нахожу южноевропейскую сексуальность – смуглую кожу итальянцев и четко очерченную, мужественную линию подбородка – скорее недоброй, нежели привлекательной.
– Вам известно, что Тесс мертва? – спросила я и сама поняла нелепость своего вопроса. Пошлая фраза из театрального диалога, которую я к тому же не сумела произнести. Но потом я вспомнила цвет твоего лица – цвет смерти.
– Да, я видел сюжет в новостях. Ужасная, ужасная трагедия.
Присущая голосу Эмилио мелодичность пленяла, хоть и противоречила смыслу его слов, а я вдруг подумала, что пленять – значит не только очаровывать, но и обманывать, завлекать в сети.
– Я пришел за своими вещами. Вам может показаться, что я слишком тороплюсь, что это неприлично…
Я перебила его:
– Вы знаете, кто я?
– Наверное, подруга?
– Сестра.
Эмилио бросило в жар. Он попытался скрыть свою нервозность, но его выдал голос.
– Прошу извинить за вторжение.
Он шагнул к двери, однако я преградила ему путь:
– Это вы ее убили?
Глупо, конечно, только ведь и я не героиня безупречно выстроенного детективного романа.
– Понимаю, у вас большое несчастье… – забормотал Эмилио.
– Вы настаивали, чтобы моя сестра сделала аборт! – опять перебила я. – А потом решили избавиться и от нее тоже?
Эмилио опустил на пол то, что держал под мышкой, – это оказались твои холсты.
– Вы сейчас сильно расстроены, и это вполне объяснимо…
– Убирайтесь! Проваливайте к черту!
Я орала, изливая на него свое безобразное горе, визжала и рычала даже после того, как Эмилио ушел. Через распахнутую парадную дверь в квартиру ввалился заспанный Эмиас.
– Я услышал крики…
Я молчала. Он посмотрел на меня и все понял без слов. Плечи Эмиаса поникли, старик отвернулся, не желая, чтобы я видела его скорбь.
Зазвонил телефон. Я дождалась, пока сработает автоответчик. «Привет, это Тесс».
На мгновение законы реальности пошатнулись, и ты ожила. Я рванулась к трубке.
– Дорогая? Ты меня слышишь? – встревоженно произнес Тодд.
Твой голос оказался всего лишь приветствием, записанным на пленку автоответчика.
– Беатрис?
– Ее нашли в общественном туалете. Она пролежала там пять дней. Одна.
В трубке повисла тишина: в сценарий Тодда новость не вписывалась.
– Я прилечу, как только смогу.
Тодд был моим спасательным кругом. За это я его и выбрала. Что бы ни случилось, я могла на него рассчитывать.
Я взглянула на полотна, забытые Эмилио. На всех без исключения была твоя обнаженная фигура. В этом плане ты не страдала застенчивостью, не то что я. По всей вероятности, картины писал Эмилио. И на каждой твое лицо было отвернуто в сторону.
– Наутро вы пошли со своими подозрениями к детективу Финборо? – спрашивает мистер Райт.
– Да. Он сказал, что Эмилио поступил крайне бестактно, но не более того. А еще добавил, что коронер запросил протокол вскрытия и что следует дождаться результатов, прежде чем делать поспешные выводы или предъявлять обвинения.
Спокойная, размеренная речь детектива привела меня в бешенство. Возможно, в своем неустойчивом психическом состоянии я просто завидовала его уравновешенности.
– Я надеялась, что сержант Финборо хотя бы задаст Эмилио Коди вопрос, где тот находился в день убийства. Детектив же сказал, что дата смерти Тесс будет установлена только в ходе вскрытия.
Мисс Влюбленная Секретарша приносит минеральную воду, и я рада нечаянному перерыву. Почему-то очень хочется пить. Я жадно глотаю воду, попутно замечая сперва перламутрово-розовый лак, которым покрыты ногти секретарши, потом – обручальное кольцо на безымянном пальце. И почему я вчера обратила внимание только на левую руку мистера Райта? Мне становится жаль супруга Влюбленной Секретарши: не изменяя мужу на самом деле, жена мысленно наставляет ему рога с девяти до половины шестого каждый будний день.
– Спасибо, Стефани, – с улыбкой благодарит мистер Райт.
Его улыбка лишена какого-либо подтекста, но подкупает своей искренностью и именно из-за этого может быть истолкована неправильно. Дождавшись, пока Стефани удалится, я продолжаю:
– И я решила сама поехать к Эмилио.
Я снова возвращаюсь в то рваное прошлое. Перламутровый лак и обручальное кольцо немного прибавляют мне уверенности.
Я вышла из участка. В душе, прорывая пелену усталости, кипел гнев. Сержант Финборо сказал, что точная дата твоей смерти пока неизвестна, а я уже знала, что тебя убили в четверг. Ты рассталась с Саймоном у озера в Гайд-парке, как он и говорил, но из парка ты не вышла. Все остальное не имело значения.
Я позвонила в твой колледж. Секретарша с немецким акцентом сухо информировала меня, что Эмилио работает на дому, проверяет курсовые. Услышав, что я – твоя сестра, она смягчилась и дала мне его адрес.
По дороге я вспоминала наш с тобой разговор о том, где живет твой любовник.
– Понятия не имею. Мы встречаемся либо в колледже, либо у меня.
– Что же он в таком случае скрывает?
– Да ничего, мы просто не обсуждали эту тему.
– Думаю, он живет где-нибудь в Хокстоне. Модное местечко, как раз для среднего класса, плюс соседство с бедными кварталами, которое придает ему дополнительный шик.
– Ты терпеть не можешь Эмилио, верно?
– А стены, как положено, расписаны граффити, для поддержания образа городских джунглей. Скорее всего по ночам твой приятель выходит на улицы с баллончиком краски, чтобы район сохранил «самобытность» и не превратился в обыкновенное место обитания молодых мамаш и клерков со средним доходом. Соседи наверняка ему благодарны.
– Чем он перед тобой провинился?
– Даже не знаю. Может, просто затащил в постель мою младшую сестру, сделал ей ребенка и отказался от всякой ответственности.
– Тебя послушать, так я полная дурочка и мной можно вертеть как угодно.
Я промолчала; твои слова повисли в пространстве между двумя телефонами.
– Ты еще забыла упомянуть, что Эмилио – мой препод и что он злоупотребил служебным положением, – хихикнула ты.
Ты никогда не воспринимала мою серьезность всерьез.
Что ж, я выяснила, где он живет. Это не Хокстон и не Брикстон и не один из тех кварталов, куда толпой валит средний класс, едва там откроется кафе, где подают латте с обезжиренным молоком. Это Ричмонд, восхитительный, уютный Ричмонд. И дом у Эмилио не какой-нибудь образец хай-тека, а настоящая жемчужина эпохи королевы Анны. Чего стоит один сад перед домом – по размерам он не уступит целой улице в Пекхэме, а то и двум. Я пересекла этот внушительный сад и постучала старинным дверным молотком.
Тебе не верится, что я через все это прошла? Возможно, в моих действиях ты видишь перебор, но рвущая душу боль заставляет забыть о рамках. Эмилио открыл дверь, и мне на ум сразу пришли шаблонные эпитеты из любовных романов: «дьявольски красив», «животный магнетизм» – определения, несущие в себе угрозу.
– Это вы убили мою сестру? – в лоб спросила я. – В прошлый раз вы не ответили.
Он попытался закрыть дверь, я ее удержала. Я еще никогда не применяла физическую силу против мужчины и, к собственному удивлению, оказалась довольно сильна. Занятия с личным тренером, которые я аккуратно посещала, все-таки не прошли даром.
– Тесс говорила домовладельцу, что кто-то изводит ее телефонными звонками. Вы?
Из глубины коридора послышался женский голос:
– Эмилио?
На порог вышла его жена. У меня сохранилась наша с тобой переписка.
Кому: Беатрис Хемминг, на Айфон
Привет, Би!
Я спрашивала Э. насчет нее еще до того, как у нас все началось. Он сказал, что они поженились в спешке, что общаются по минимуму, но не считают свой брак ужасной ошибкой. Им легко друг с другом, хотя сексуальные отношения прекратились несколько лет назад. Ни Э., ни жена не ревнуют друг друга. Ты довольна?
Целую,
Т.
От: Беатрис Хемминг, с Айфона
Кому: tesshemming@hotmail.co.uk
Дорогая Тесс!
Как удобно для Э. Полагаю, она тоже не первой молодости, и, поскольку природа гораздо суровей обходится с женщинами, нежели с мужчинами, разве у миссис К. есть выбор? Нет, я не довольна.
L.O.L.,
Би.
P.S. Почему ты выбрала для писем шрифт «Coreyshand»? Читается с трудом.
Кому: Беатрис Хемминг, на Айфон
Дорогая Би!
Ты не колеблясь идешь по натянутому канату, именуемому тропой морали, тогда как я срываюсь вниз от малейшего дуновения ветерка. И все-таки я верю Э. Никто же не страдает, правда?
Целую,
Т.
P.S. Мне казалось, это вполне подходящий шрифт.
P.P.S. Ты знаешь, что L.O.L. означает «умираю со смеху»?
От: Беатрис Хемминг, с Айфона
Кому: tesshemming@hotmail.co.uk
Дорогая Тесс!
Послушай, ты ведь не настолько наивна? Не глупи.
L.O.L.,
Би.
(Для меня L.O.L. значит «с любовью»[4].)
Кому: Беатрис Хемминг, на Айфон
«Не глупи»? А дальше ты скажешь, что я должна расстаться с Э.? Бросай ты эти Штаты и возвращайся домой. Хорошего дня, сестренка.
Целую,
Т.
Я представляла себе женщину сорока с небольшим лет, чья красота несправедливо поблекла, тогда как муж сохранил привлекательность. Рассчитывала увидеть супругов, которые выглядели ровесниками в двадцать пять, но не в сорок пять. Однако женщине в дверях явно не исполнилось и тридцати, и у нее были удивительные светло-голубые глаза.
– Эмилио, что здесь происходит?
Интонации хрустально-чистого голоса выдавали в ней аристократку; дом, очевидно, принадлежал ей. Не взглянув на нее, я адресовала вопрос Эмилио:
– Где вы были в прошлый четверг, двадцать третьего января, – в день, когда убили мою сестру?
Эмилио обернулся к жене:
– Речь об одной из моих студенток, Тесс Хемминг. Про нее еще говорили вчера в новостях, помнишь?
Почему я не видела этого выпуска новостей? Где находилась? В морге, рядом с тобой? Или у мамы? Эмилио обнял жену за плечи и сдержанно проговорил:
– Это старшая сестра Тесс. Она сейчас переживает очень тяжелый период и… кидается на всех.
Этот человек хотел отделаться от меня. Отделаться от тебя.
– Ради Бога, не лгите! Тесс была вашей любовницей. А со мной вы знакомы только потому, что вчера вломились к ней в квартиру и пытались вынести картины.
Жена устремила на него взгляд светло-голубых глаз. Выражение ее лица вдруг показалось мне беспомощным. Эмилио стиснул плечо супруги.
– Тесс влюбилась в меня и совершенно потеряла голову, только и всего. Напридумывала себе бог знает чего. Затем фантазия вышла из-под контроля. Я хотел убедиться, что у нее дома не осталось ничего компрометирующего.
Да, я произнесла именно те слова, которых ты от меня ждала:
– Ребенок – тоже фантазия?
Эмилио все так же прижимал жену к себе. Та стояла молча.
– Никакого ребенка нет!
Прости, родная. И за следующую сцену тоже.
– Мамочка!
На порог выбежала маленькая девчушка. Жена Эмилио взяла девочку за руку.
– Тебе пора в кроватку, солнышко.
Я как-то спросила, есть ли у него дети. Тебя возмутил сам вопрос. «Разумеется, нет, Би! – ответила ты. – Разумеется, нет! Будь у него дети, разве стала бы я с ним спать? За кого ты меня принимаешь?» Твои моральные границы гораздо шире моих, однако же они существуют и ты не позволила бы себе переступить черту. Ни за что не позволила бы, пережив уход отца. Вот почему твой любовник скрывал, где живет.
Эмилио с силой захлопнул дверь перед моим носом, на этот раз я бы ее не удержала. Лязгнула металлическая цепочка.
– Оставьте нас в покое!
Каким-то образом я превратилась в безумицу, осаждающую чужое жилище, тогда как Эмилио являл собой главу небольшой семьи, укрывающейся от преследований за стенами своего прекрасного старинного дома. Знаю, вчера я действовала по сценарию полицейской телепередачи, сегодня – голливудского фильма, но в реальной жизни – по крайней мере в моей – не было сценария для происходящего.
Я осталась в саду перед домом. Опустились сумерки, сильно похолодало. В этом чужом заснеженном месте у меня в голове почему-то играли рождественские гимны. Тебе всегда нравились веселые: «Колокольчики, звените», «Мы, волхвы с Востока», «Храни вас, джентльмены, Бог» – те, в которых поется о радости, подарках и веселье. А мне больше по душе спокойные и мелодичные: «Тихая ночь, святая ночь», «И в полночь ангел вострубил». Сейчас в голове крутились строчки: «Среди зимы суровой / Тоскливо ветер выл. / Мороз сковал и землю / И реки льдом покрыл»[5]. Раньше я не знала, что это скорбная песнь тех, кто понес тяжкую утрату.
Мое безмолвное пение прервала жена Эмилио. Она приблизилась ко мне в свете сенсорного фонаря, вспыхнувшего на крыльце. Наверное, решила успокоить сумасшедшую, пока та – то есть я – не натворила беды.
– Нас не представили друг другу. Меня зовут Синтия.
Видимо, самообладание у аристократов в крови. Я невольно откликнулась на это формальное проявление вежливости и протянула руку:
– Беатрис Хемминг.
Она скорее стиснула, чем пожала, мою ладонь и произнесла чуть теплее:
– Примите мои соболезнования. У меня тоже есть младшая сестра. – Голос Синтии звучал искренне. – Вчера вечером, сразу после выпуска новостей, он сказал, что забыл в колледже ноутбук. Муж хорошо умеет лгать – вещь дорогостоящая и на самом деле нужная для работы. Но перед ужином я видела ноутбук в кабинете и подумала, что Эмилио опять ходит «налево». – Синтия говорила торопливо, как будто хотела побыстрее развязаться с неприятным вопросом. – Я знала о его интрижке, просто не хотела скандала. А в последние несколько месяцев была уверена, что с этим покончено… Я получила по заслугам. Да, так мне и надо. Я ведь увела его у первой жены. Только сейчас понимаю, через что ей пришлось пройти.
Я промолчала, но в этой неожиданной ситуации почему-то ощутила симпатию к совершенно чужой мне женщине. Сенсорный фонарь на крыльце мигнул и погас, мы очутились в полумраке. Темнота странно сближала.
– Что случилось с их ребенком? – спросила Синтия.
Для меня этот малыш всегда был только твоим.
– Умер.
В полумраке я разглядела, что в глазах Синтии заблестели слезы. Что она оплакивала – твоего ребенка или свой неудачный брак?
– Сколько ему было?
– Мальчик родился мертвым, так что, наверное, нисколько.
Сразу после появления на свет его ждал покой. Покойный малыш. Синтия непроизвольно коснулась рукой живота. Только теперь я заметила, что она беременна. Срок не очень большой, месяцев пять. Резким движением она вытерла слезы.
– Может быть, вам не понравится то, что я скажу, но в прошлый четверг Эмилио работал дома, раз в неделю у него есть такая возможность. Я была с ним весь день, а потом мы вместе отправились на вечеринку. Мой муж – слабохарактерный человек, что называется, морально неустойчивый, однако он не способен причинить кому-либо вред. По крайней мере физически.
Синтия отвернулась и пошла к дому, но у меня в запасе оставалась бомба.
– У ребенка Тесс диагностировали муковисцидоз. Это означает, что Эмилио – носитель заболевания.
Бомба сработала. Синтия задохнулась, словно от сильного толчка.
– Но ведь… наша дочь, с ней все в порядке!
Как другие дети знают все о любимой футбольной команде отца, мы с тобой знали все о генетике. Несмотря на неудачно выбранное время, я все-таки попыталась провести экспресс-курс обучения:
– Ген муковисцидоза – рецессивный. Следовательно, даже если и вы, и Эмилио являетесь его носителями, у вас обоих также присутствует здоровый доминантный ген. Шансы вашего ребенка заболеть муковисцидозом оцениваются в двадцать пять процентов.
– А если у меня нет дефектного гена?
– Значит, эта болезнь ребенку не грозит. Носителями должны быть оба – и мать, и отец.
Синтия кивнула, все еще не оправившись от потрясения.
– Пожалуй, мне стоит провериться.
– Да, так будет лучше. Даже в самом худшем случае не нужно отчаиваться. – Я попыталась смягчить удар. – Недавно появился новый метод лечения.
– Спасибо, вы очень добры. – От этих слов в заснеженном саду повеяло теплом.
Эмилио вышел на порог и окликнул жену. Синтия никак не отреагировала. Глядя мне в глаза, она твердо произнесла:
– Надеюсь, полиция найдет убийцу вашей сестры.
Синтия развернулась и медленно пошла к дому. Сенсорный фонарь залил дорожку ярким светом. Эмилио попытался обнять жену, но та дернула плечом и крепко обхватила себя руками. Увидев, что я наблюдаю за ними, Эмилио отвернулся.
Я стояла во мгле зимнего вечера, пока все огни в доме не погасли.