Глава 2. Стас и Катька
Как быть дальше, он уже решил. Девушка, пока сидели в очередь на рентген, рассказала, что живет одна, зовут ее Катерина, можно Катя, возвращалась домой с работы и возле самого подъезда кто-то ударил ее по голове.
Она вяло благодарила своего спасителя, если бы не он, она не попала бы в травмпункт.
«Это точно», – мрачно тогда подумал Стас, – «не попала бы». Девушка говорила тихо, с трудом.
«А ты хотел бы увидеть слезы любви и благодарности? Прекрасный рыцарь, спасший красавицу принцессу, обязан жениться, таковы законы жанра».
Он ерничал оттого, что его хвалили, благодарили, хотя поступил он так исключительно из эгоизма, чтоб себя после не корить. Да и сделать такую мелочь, довезти до травмы, не стоило многих усилий, а ему хотелось положительных эмоций в конце этого безумного дня. Чтобы сказать себе перед сном, что день прожит не зря, и он совершил хоть и маленькое, но доброе дело.
Вспомнив свое ехидство там, в больничном коридоре, Стас покосился на соседку, что сидела рядом, и внутренне передернулся. Девушка не тянула на красавицу, даже, что уж скрывать, на просто интересную особу. Безобразной она, конечно, не была. Обыкновенная, мимо пройдешь, не заметишь. А в романах пишут, что спасают красавиц. Врут.
– Вот что, милая, одной тебе нельзя оставаться, а я не могу дежурить у твоей кровати, мне непременно надо домой, звонка жду, поэтому едем ко мне, переночуешь, а завтра что-нибудь решим.
– Неудобно это, неправильно, – забормотала Катерина и вдруг ойкнув, зажала рот руками.
Агапов резко свернул на обочину. Едва машина остановилась, Катька выпрыгнула, откуда, только силы взялись, и ее вырвало.
Было темно, фонарь горел где-то вдалеке, по мокрому асфальту проносились машины, обдавая друг друга ледяными брызгами, за бортом его любимой машины слышался вой ветра и неприличные звуки, издаваемые его подопечной. И почему в кино все не так прозаично? И никто не показывает испачканное сиденье?
Катерина вытерла рот. В горле стояла горечь, а в глазах слезы. Ей было ужасно неудобно перед чужим человеком. Мало того, что он взялся отвезти ее в больницу, так еще к себе домой намерен везти. Как его родные посмотрят?
– Все, никаких разговоров, – брезгливо взглянув на Катерину, проворчал Стас.
«Доктор сказал в морг, значит в морг», – с грустью подумала Катерина, вспоминая анекдот.
Оставшийся путь ехали молча. Стас подумал, что надо бы припугнуть Люську, ведь чуть человека не убила.
Катерина дремала. Голова кружилась, рана побаливала, тошнота осталась, но не страшная, зато ноги отогрелись и не надо тащиться пешком на шестой этаж. Вячеслав Михайлович сказал, что живет на втором.
Надо будет позвонить начальнику, сообщить, что завтра не выйдет. Обойдутся один день без нее. Да и на работу выйти не в чем, куртку придется в химчистку сдавать, кровь не отстирается. А в старой куртке стыдно на балкон выходить, не то, что на работу.
Непредвиденные затраты. Катерина планировала башмаки в ремонт отдать, теперь вот на месяц отложить придется.
Квартиру своего спасителя Катерина толком и не разглядела, он помог ей снять куртку и обувь, проводил до ванны, показал где туалет, принес футболку и халат, а когда она выползла из ванной, отвел в спальню, уложил на большую кровать и, включил ночник.
– Сейчас подогрею супец, тебе надо немного поесть.
– Не надо, – слабо запротестовала гостья.
– Надо. Тебя, возможно, от голода тошнит.
Хозяин вскоре явился с подносом, заставил съесть супец, как он выразился. Катерина вежливо поблагодарила, супец оказался вкусным, куриным, с лапшой. Едва хозяин вышел из спальни, она уснула.
– Дверь оставлю открытой. Если что – зови, я в гостиной, на диване.
Стас несколько раз за вечер входил в спальню, прислушивался к дыханию девушки. Она спала настолько тихо, что у него замирало сердце. Вдруг умерла?
Утро подскажет, что дальше будет, мудро решил он, укладываясь на диван в гостиной. Диван был старым, коротким и скрипучим, поэтому Стас старался особо не крутиться, чтобы не разбудить случайную гостью.
С некоторых пор, Люська испытывала раздражение. Немедленно надо уходить в отпуск. Два последних года она жила в таком напряжении, что самой казалось, что от нее сыплются искры.
Зуева нацепила дежурную улыбку, поправила макияж и отправилась к шефу.
Он был молодой, высокомерный и не собирался считаться с мнением старших товарищей. Людмила Васильевна невзлюбила шефа сразу.
Да и других не особо любила. Расхожая фраза «чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак», ей нравилась, только вместо «собак», она мысленно поправляла – «деньги». Не любила она людей и все тут! Да и за что их любить? Завидуют, врут, хвастают, воруют, используют друг друга.
Пожалуй, был на свете только один человек, которого она могла бы полюбить, но он сам оттолкнул ее.
Агапов как-то признался, что ни с одной женщиной у него не было столь длительных отношений, как с ней. Она тогда рассмеялась и предложила взять ее замуж. Агапов захохотал. Она сделала вид, что все это шутка, но была оскорблена. Ею никогда не пренебрегали, как женщиной. Оказывается это больно. Однако Людмила Васильевна отличалась сильным характером, недаром она сделала свою жизнь сама. Она умела держать удар. В тот день она посмеялась вместе с Агаповым, но простить его не смогла.
Пожилой человек в черном кашемировом пальто и шляпе, напоминающей котелок, стоял возле женщины, игравшей на скрипке. Мелодия звучала печально, скрипка плакала, словно душа человека, которого предали. Скрипачка закончила играть, поклонилась, когда он бросил в коробку несколько монет, и заиграла что-то бравурное. Мужчина неторопливо пошел дальше, чуть сутуля плечи.
Иногда он присаживался на скамейку, когда ноги начинали мелко трястись от длительной ходьбы, отдыхал и вновь шел. День для октября был необычайно солнечным и теплым, но Агапов не замечал этого, он вообще ничего не замечал.
Утро началось как всегда. Он поднялся, полчаса выполнял упражнения, рекомендованные его другом кардиологом, затем позавтракал и поехал на лекцию. День у него был расписан, как у министра, почти по минутам.
Ему нравилась его нынешняя жизнь, нравилось чувствовать себя вновь молодым и бодрым, нравилось быть нужным. Агапов стремился обеспечить жене и дочери финансовую независимость, чтобы, когда к нему придет немощь и старость, он был спокоен за дорогих сердцу людей.
На полпути к аудитории, он вдруг понял, что не захватил слайды для демонстрации, они остались лежать на столе в кабинете. Без слайдов лекция будет скучна и не даст слушателям полного представления о предмете разговора.
Михаил Вячеславович взглянул на часы, на такси он успеет быстро обернуться, а на лекцию опоздает всего минут на пять. Он предупредил ассистентку, поймал такси, доехали удачно, без задержек, попросил водителя подождать и быстро поднялся на второй этаж.
Агапов очень тихо прошел в кабинет, забрал слайды и пошел обратно, стараясь не разбудить Маргарет. Жена давно оставила работу, потому что он зарабатывал достаточно. В квартире было тихо и никаких голосов звучать было не должно. Однако из спальни голоса раздавались.
Агапов подошел к спальне, он понимал, что может увидеть. Чуть толкнув дверь, он увидел любовников. Михаил Вячеславович тихо вышел из квартиры, сел в такси и попросил отвезти его в Гайд-парк, а затем позвонил секретарю, отменив на сегодняшний день все мероприятия, предупредив, чтобы не сообщали жене.
Михаил Вячеславович поднялся со скамейки, почувствовав голод. День клонился к вечеру, пора было возвращаться домой и делать то, что решил.
Глаза она разлепила с трудом и свет тут же впился в голову острыми иглами.
Надо попросить отпуск. Андрей Юрьевич поймет, начальник у нее молодец, всегда повторяет, прежде всего, личные дела, после служебные.
Катерина вылезла из кровати, надела халат и пошла в ванную. Вчерашний вечер она помнила смутно, урывками, ей мешали гул в голове и боль, но Вячеслава Михайловича она, конечно же, не забыла.
Она постаралась, как следует его разглядеть, когда кралась на цыпочках мимо дивана. Он спал на спине, похрапывая, смешно открыв рот, закинув руки за голову, а ноги пристроив на грядушку дивана.
Ее спаситель был высок. У нее осталось впечатление, что он куда-то спешит, словно ему надо было немедленно куда-то бежать, он вроде и порывался, но ее не бросил. «Беспокойное хозяйство» сказала бы о нем мама, она иногда выдавала нечто подобное, смешила Катерину.
Волосы ее спасителя были черными, с ниточками серебра. Вроде совсем не старый, а начал седеть. Она где-то прочитала, что если мужчина седеет, то не лысеет. Глупость, какая, у лысых просто седины не видно. Катерина спохватилась. Что это ей в голову лезет? Стоит, рот раскрыла, за мужиком спящим наблюдает.
Катерина чувствовала смущение из-за подглядывания, благодарность за спасение, но также и беспокойство. Все было неправильно и то, что ее кто-то ударил, и то, что этот незнакомый мужик возился с ней, и то, что к себе привез. Все было неправильно, в жизни так не бывает.
Еще она подумала, что ей надо бы непременно влюбиться в Вячеслава Михайловича, так во всех книгах пишут, это обязательное условие завязки романа, а он, конечно, полюбит ее, когда поймет, как она хороша, но, глянув на себя в зеркало, истерично захихикала. «Она его за муки полюбила, а он ее за состраданье к ним», только наоборот. Смешная шапочка из бинтов завязанная как капор, глаз не видно под распухшими фиолетовыми веками, нос мог бы принадлежать яркому представителю цирковой клоунской расы и лиловы цвет лица.
«Принцесса, нет, королевишна», – вспомнила Катерина какую-то сказку с участием Инны Чуриковой. Чуриковой она восторгалась… и Лайзой Минелли. Катерина, как и они, была некрасива, имела длинноватый нос и великоватый рот.
Сейчас она уже не придавала значения своей внешности, успокоилась, хотя в юности страдала. Молодые люди ей уделяли слишком мало внимания и с этим ничего поделать было нельзя.
Катерина, разглядывая себя в зеркало, думала о том, сколько понадобится времени, чтобы сошли эти отеки, а цвет лица стал нормальным, и она сможет выходить на улицу не только в темноте? Ей стало себя жалко и из распухших глаз слезы потекли сами. Немного поплакав и поскулив в текущую воду, чтобы не было слышно, Катерина промокнула полотенцем то, что было ее лицом, попыталась улыбнуться себе и, не удержавшись, хохотнула. Жуть.
Чувствуя, что ожила, она решила позвонить на службу, затем попросить Вячеслава Михайловича отвезти ее домой. На общественном транспорте, пожалуй, рисковать не стоит, не надо пассажиров пугать.
Катерина прошла в кухню, посмотрела на часы, что висели над столом, и набрала номер, если успеет, шеф не убежал на планерку.
– Говорите.
– Андрей Михайлович, это Екатерина Лобанова.
Катерина испуганно замолчала. Голос стал гундосым и каким-то грубым.
– Алло, говорите, вас не слышно.
– Андрей Михайлович, это Катя, Катерина Лобанова.
– Катя? Ты где? Что случилось с твоим голосом?
– Меня у подъезда вчера кто-то стукнул по голове, сегодня все последствия видны, – она хихикнула, получилось карканье, и быстро затараторила, – так что не только на работу, но даже на площадку нос не высуну. Андрей Юрьевич, можно я отпуск оформлю? Вернее вы за меня оформите.
– Оформлю. Ты как? Жива? – спохватился начальник, проявляя милосердие и прикидывая, кем заменить Лобанову, кто вместо нее будет получать метизы. Вовка Семенов сам получит, тут же решил он. – У тебя никаких незавершенных дел нет?
– Нет, пусть Анна мою доверенность сдаст, больше ничего.
– Выздоравливай. Что тебе привезти? В обед подъедем.
– Ни в коем случае! – вскрикнула Катерина и, вновь понизила голос, – я не открою.
– Да ладно тебе, что я, никогда синяков не видел?
– Нет, приезжать не надо, иначе я себя уважать перестану. Я вам позвоню, когда доступ к телу будет открыт.
– К врачам обращалась? Что говорят? Сотрясение?
– Да. И рекомендации незамысловатые. Голод, холод и вечный покой.
– А причем здесь голод? Или ты шутишь? Все, Катюш, выздоравливай, я на планерку.
– Спасибо, Андрей Михайлович, – и, в запищавшую трубку, добавила, – до свидания.
Катерина решила, что не нарушит правил гостеприимства, если поставит чайник. Хорошо бы лимончик был, ей захотелось чего-нибудь кисленького, опять накатила тошнота.
«Зря я раздухарилась, похоже, рекомендации о покое даются недаром, полежу немного, потом попрошу отвезти домой», – как-то поскучнев, думала Катерина. Чайник она выключила и побрела в спальню. Вячеслав Михайлович не храпел, лежал на боку, досматривая сон. Интересно, почему он не спешит на работу?
Катерина улеглась и закрыла глаза. Комната резко закружилась. Вот напасть! Бездарный будет отпуск. Нельзя читать, смотреть телевизор, только лежать. Глупец, тот, кто ее стукнул по голове, что у нее можно было украсть? Кошелек, в котором дежурный полтинник? Или проездной? Противно.
Насилие всегда противно, мерзко и почему-то чувствуешь виноватой именно себя. Одна радость, не надо в такую погоду тащиться на службу.
Девчонкам сегодня достанется. Конечно они никакие не девчонки, имеют семьи, взрослых детей. Это Катерина так их про себя называла, обращалась же исключительно по имени и отчеству. Анна поедет получать краску, это еще не так страшно, там склады крытые, а Вере лес считать. У нее почка больная, застудится, попадет в больницу, в прошлом году лежала. На этой работе все себе зарабатывали что-нибудь серьезное, Катерина заработала хронический радикулит. Поздней осенью, зимой и ранней весной приступы повторялись с завидным постоянством. Что делать, такая работа. Ноги вчера промочила, опять начнет поясницу ломить. И все равно, работу она свою любила.
Трясешься, весь день в машине, бегаешь по кабинетам, оформляя товар, считаешь, чтоб не обдурили, а когда все получено, загружено и можно ехать, задание считается выполненным, день рабочий подходит к концу, незаметно так день прошел и весело. А раньше, когда работали по бартеру, страсть что творилось, того и гляди, обсчитают.
Нынче фирмы, с которыми работаем, уважают себя и свое имя. Грузчики не хамят, работают без обеда, если надо задержаться, непременно погрузят.
А после, товар на базу сдать надо кладовщикам. Катерина, да и другие сотрудницы, частенько манкировали этой обязанностью, водители сами сдавали материалы. Подписанные накладные на следующее утро отдавали экспедиторам. Так повелось, потому что гараж находился на территории базы, персонал развозили домой в автобусах, и только в редких случаях экспедиторы сопровождали груз до конечного пункта.
Коллектив у них небольшой, сработались, доверяли друг другу, да и интуиция не подводила. Иногда, не вполне понимая почему, Катерина непременно решала довезти полученные материалы до складов и, как правило, не ошибалась. Либо начальник был не в духе, что случалось крайне редко, либо кладовщица показывала характер и орала на всю базу, что больше у водителей принимать не будет, либо давали зарплату, что вообще было как праздник.
Работа Катерине нравилась, зарплату только частенько задерживали. Был бы у нее оклад тысяч сорок, а еще лучше, пятьдесят, она купила бы себе приличную одежду, обувь, сделала бы ремонт, съездила бы на море или в Англию. Отчего-то особенно хотелось в Англию. Начиталась романов, хочется посмотреть самой.
Катерина считала, что две страны достойны восхищения. Россия и Англия, но Россия вообще вне конкуренции.
В России весело. Все друг друга ругают, собирают компроматы, Президентом гордятся, словно он их родственник. Армия, говорят, разваливалась, оно, конечно, кому-то виднее, но когда наши летчики пролетели над каким-то американским навороченным кораблем, а тот их «не уловил», восторгу народа не было предела, на службе все ходили довольные, словно премию получили, гордились нашей авиацией.
Что ни говори, хорошо жить на Руси. Жаль только, зарплаты маленькие платят, но это кому как повезет, кто как устроился.
Недавно из Германии к Татьяне подруга приехала. Нелегально там три года живет. Немца какого-то борщами прикормила, уютом окружила, за больным ухаживала, пирогами по воскресеньям баловала, он жениться на ней решил. Мало того, просил для друга еще одну русскую женщину привезти. Катерина от этого рассказа возгордилась, словно это была ее заслуга.
Россия с нашими женщинами никогда не вымрет.
Наши мужчины тоже на вес золота ценятся. Иностранки, вон, спохватились, мужчин из России себе присматривать стали. Еще бы!
Мужчины у нас не кичливые. Пеленки постирают, носы детям подотрут, накормят чадушек своих, чем смогут, супец, к примеру, сварят. К любовнице сбегают, с друзьями на рыбалку или на охоту сорвутся. С женой в отпуск на море смотаются, к тому же на службе надо бывать, деньги заколачивать. Всюду поспевают.
Или травмированных по больницам будут возить.
Мужчины о высоких материях говорить не любят, считают чушью и женскими выдумками. Они предпочитают действовать, не задумываясь о разных там движениях души.
Взять хотя бы шефа, он такой, что все в него влюблены, даже старушки из других отделов, он везде успевает. И дома, и на работе, и с любовницей.
О том, что у него есть любовница и кто она, знали все в отделе, да он особенно и не скрывал. Сплетничали, но не со злобы, а так, слегка осуждая, что делать, если он такой у них, их начальник. Главное, им всегда помогал и заступался за свой отдел, и премии выбивал, и материальную помощь оказывал при печальных событиях, у кого горе случалось.
Катерина посапывала раздувшимся носом, а ее спаситель смотрел на нее с отвращением. И что теперь делать прикажете со спящей «красавицей»?
Стас на цыпочках вышел из спальни, прикрыв дверь, прошел в кухню, закурил, насыпал в кружку кофе, поставил чайник на огонь.
Телефонный разговор он слышал, но не хотелось вставать, принимать участие в разговоре, заботиться, сочувствовать или делать вид. Катька его раздражала. Своим видом, беспомощностью, вялостью.
Агапов выглянул в окно.
Дождь не утихал, ветер гнул черные деревья. Откуда взяться хорошему настроению, если вчера стал причиной чужой истерики, как в шторме побывал, потом еще с этой «сердешной» возился, да на прокрустовом ложе пришлось спать. Голова не работает, потому штампы в нее и лезут.
«Ничего, кофе мозги прочистит, быстрее соображу, что с ней делать, с потерпевшей. Хлебану стаканчик и все проясниться. На прием мне к двум часам, еще только одиннадцать, Катька отоспится, покормлю и отвезу домой. Спрошу номер телефона, пару раз позвоню, а потом и забуду. Не померла сразу, значит, не помрет и без меня», – Стас облегченно вздохнул, приняв решение. Он бодренько привел себя в порядок, побрился и улегся перед телевизором.
Показывали какие-то сериалы, но Стас не следил за сюжетом. Он признавал, что слишком нетерпеливый человек, чтоб ждать следующей серии, поэтому, если получалось, покупал диски, смотрел оптом.
Стас был убежден, что человек либо подлец, либо нет, и никакие жизненные перипетии не могут изменить человеческую сущность.
Себя Агапов подлецом не считал. Да и кто бы признал за собой такой грех? Скорее мелкий пакостник. Люська взъерепенилась недаром. Она тоже хороша, следить вздумала! С жиру баба бесится, начиталась романов, наняла детектива. Вот ведь дура!
Ах, как он на нее запал! Стасу нравился ее горячий нрав, нравилось поддразнивать Люську, поскольку, с чувством юмора у нее была проблема. Бедняжка понимала только анекдоты, да и то не все. Впрочем, высокомерно подумал Стас, женщинам чувство юмора ни к чему. Что Люська там себе придумала об их отношениях, неизвестно, только рано или поздно им пришлось бы расстаться. Для семейной жизни Агапов представлял себе другую женщину.
Скромница, упаси Боже, чтоб курила, одного курильщика в семье хватит, красивая, чтобы незаметно любоваться ею, когда она подает ужин, худенькая, с пышным бюстом и длинными ногами. Желательно, но не обязательно, блондинка, глаза голубые, зубы белые, голос мелодичный. Кукла Барби, словом.
Совсем не нужно, чтоб была умна, зачем? Он и сам умный, его ума хватит на двоих, практичности тоже, пусть дома сидит, готовит, если не умеет, на курсы запишется. Зато вечером дома встречает, теплая, ухоженная, беспокоится о нем, ластиться, говорит, что скучает без него, а он нежно так потреплет ее по голове, легко поцелует и отправиться на кухню, а она уже хлопочет, на стол подает. Иногда он будет вывозить ее в рестораны или на отдых, а мужики будут смотреть ей вслед и завидовать ему – во! какую кралю отхватил!
Дальше нарисованной картинки дело не шло. Будут ли у него с Барби дети и как он их будет воспитывать, Стас не думал. Ему отчего-то становилось грустно.
В конце концов, Зуевой он не муж, завел интрижку на стороне, что здесь такого? Мимолетная связь, не более. Все закончилось, не хватало последнего штриха, решительного шага, он уже понимал это, а она еще нет. Когда начинаешь с тоской думать о предстоящей встрече с дамой, надо немедленно рвать отношения.
Стас не любил оставлять девушек сердитыми, а тем более злыми, расставание у него получалось чаще всего легким, чуть печальным, иногда, правда, бывали случаи истерики. Он серьезно заявлял даме, с которой расставался, что вынужден срочно жениться, поскольку вскоре станет отцом, выслушивал, какой он негодяй, подлец и развратник, мило улыбался и соглашался со всеми эпитетами.
На самом деле он вовсе не подлец, если женщина не понимала, что пора завязывать, приходилось извлекать на свет эту, уже заезженную легенду. Он не виноват, что не встретил свою принцессу. Да и куда торопиться? Ему только тридцать четыре, жизнь впереди, предположим, родиться ребенок в сорок лет, ему будет шестьдесят, сыну двадцать. Быт будет налажен, глупости позади. Нет, торопиться с женитьбой не нужно.
Стас подскочил как ужаленный, услышав душераздирающий крик. Крик также резко оборвался. Агапов рывком распахнул дверь спальни. Его подопечная сидела в кровати, схватившись за голову.
– Что с тобой? – рявкнул Стас, не на шутку перепуганный диким воплем.
– Простите, приснилось, что я лечу с огромной высоты, – испуганно ответила Катерина, – извините, что вас напугала, я не хотела.
– Интересно, что бы ты сделала, если б захотела напугать? – тихо проворчал себе под нос Стас, подходя к окну. Он раздвинул шторы и открыл форточку, в спальне пахло больницей.
– Взорвала бы петарду под носом, – так же себе под нос пробормотала Катерина и сильно покраснела. Ее расстроило, что Вячеслав Михайлович не принял извинений. Она же не нарочно орала, от собственного крика проснулась.
– Что-о-о? – удивленно уставился на нее Стас.
Все же вид ее вызывает отвращение, вновь понял он.
Катерина подавила стон, готовый вылезти наружу, стиснула зубы и выбралась из-под одеяла. Ей было наплевать, смотрит он с брезгливостью или нет, ей срочно надо было в туалет, иначе она испортит ему ковер. Тогда он точно ее убьет.
Стас, глядя ей вслед, машинально отметил, что у его Барби будут именно такие длинные стройные ноги. Вчера он вообще не смотрел на свою подопечную, как на женщину, впрочем, и сегодня не хочется.
Он пошел в кухню, приготовить что-нибудь надо, нельзя ее голодной отправлять, не гостеприимно. Из туалета неслись характерные звуки. Его передернуло. Может не надо кормить? Что-то слишком часто ее тошнит, как будто у нее токсикоз.
Катерина никогда не была обузой кому-либо, жила самостоятельно, даже маме умудрялась помогать, а тут такое бессилие, выворачивает наизнанку в чужом доме, да еще у брезгливого мужика. В кошмарной истории не придумаешь.
Скорее бы все закончилось! Потом, когда она будет в норме, похожа на себя нормальную, она купит своему спасителю какой-нибудь сувенир, подождет его возле дома, подарит и поблагодарит за участие в ней, в ее судьбе, а пока придется этому… плейбою немного потерпеть, она не в состоянии пройти больше пяти метров. Ей хотелось срочно стать совершенно здоровой, чтобы ее не мутило, чтобы она не краснела от его раздраженных взглядов, чтобы у нее не было радуги на лице и вообще, лучше бы с ним не встречаться.
Катерина прокралась в ванну. Хозяин злобно гремел посудой на кухне. Зеркало, несмотря на ее самочувствие, доложило, что лиловый цвет несколько потускнел, фиолетовый уже не столь интенсивный и даже нос как-то приободрился. «Красоту ничем не испортишь», – с иронией разглядывая отражение, решила Катерина. Она аккуратно, надела на голову полиэтиленовую шапочку. Ну, точно, плейбой, душ принимает в шапочке, чтоб прическу не испортить!
Душ, великое изобретение человечества. Памятники надо ставить тем, кто до этого додумался. Катерина замурлыкала: «Утро туманное, утро седое». Она всегда что-нибудь пела под душем.
Петь Катерина любила.
В детстве ее выгнали из хора. Тетя Нина работала в Доме пионеров, мама попросила пристроить Катьку куда-нибудь, тетя Нина и пристроила. Руководитель хора, с жалостью глядя на Катерину, сообщила, что это клинический случай отсутствия слуха. Катька тогда не очень-то поняла, что это значит, но в хор ее больше не пустили. С тех пор у нее комплекс по поводу пения.
Впрочем, комплексов у нее выше крыши, по любому поводу. К своему глубочайшему сожалению, она так и не перестала не краснеть!
Катерина могла покраснеть оттого, что ее обругали в магазине, оттого, что ее похвалили, словом, не умела контролировать свои эмоции, а это, как известно, самый главный комплекс современного человека. Она преодолевает свои комплексы и, видимо, будет преодолевать их всю жизнь. Как только преодолеет последний, делать на этом свете ей будет нечего, на то жизнь и дана, чтобы с собой бороться.
Когда она заканчивала третий класс, учительница Нина Андреевна, сказала, что Катерина Лобанова скромная, стеснительная, это конечно замечательно, но не до такой же степени. Что именно не до такой степени, что она стеснительная или, что не так и замечательно, Катерина до сих пор не поняла. Доброе напутствие в будущую жизнь сказано было на весь класс поставленным учительским голосом. Катерина помнит, как покраснела, а пацаны заржали. Она помнила это напутствие на протяжении всей учебы в школе, помнила о нем и когда училась в библиотечном техникуме.
Конец ознакомительного фрагмента.