Радио Cвобода как литературный проект. Социокультурный феномен зарубежного радиовещания. Глава I. Русское литературное зарубежье в эфире Радио Свобода: преодоление информационных и идеологических границ в 50–80-е годы XX века (А. С. Колчина, 2014)

У истоков создания Радио Свобода

Летом 2013 года автор книги о Радио Свобода, один из первых сотрудников радио, американец Джин Сосин в своем доме под Нью-Йорком вспоминал, как 60 лет назад создавалось Радио Освобождение. В 1950-е годы Джин Сосин вместе с женой Глорией оказались в Мюнхене в рамках Гарвардского проекта (Harvard Emigre Interview Project), где через несколько лет Американский Комитет по освобождению народов Советского Союза от большевизма основал новую радиостанцию. Джин Сосин поступил в штат радиостанции в 1952 году, за несколько месяцев до того, как передачи начали выходить в эфир. В течение 33 лет он занимал различные должности в штаб-квартире в Мюнхене и в нью-йоркском программном центре РС. В 1999 году в издательстве Пенсильванского университета вышла книга Сосина «Искры Свободы. Воспоминания ветерана радио», многие из приводимых документов в которой ранее были секретными.

Джин Сосин, стоявший у истоков создания Русской службы (самой крупной и старой службы РС), рассказывает, как формировался репертуар литературных программ: «Когда радио открывали, главными темами были проблемы коммунизма… Главным принципом формирования программ было “дать слушателю запретный плод”. Запретный плод включал в себя те страницы русского прошлого, которые было невозможно читать, будучи советским гражданином… Включая Достоевского, у которого были идеи, противоречащие кремлевским идеалам… Это были запрещенные страницы Зощенко, Замятина… Мы дарили советскому слушателю эти страницы. Даже программа была названа “Запретные страницы”. Дальше это были западные писатели… Например, Джордж Оруэлл. “1984”. (Была статья в “Te New York Times”, когда журналистка взяла интервью у московского писателя. Он сказал, что читал Оруэлла в метро, поглядел вокруг себя и подумал: “Эти люди – характеры книги”.) Кроме этого, были, конечно, русские стихи… Иосифа Бродского… Это была настоящая пощечина для Кремля, когда Бродский был награжден Нобелевской премией. Первый поэт – американский лауреат, рожденный не в Америке. При отборе тем главным нашим критерием было – интересна ли эта тема нашим слушателям. А почему она могла быть интересна? Либо это запрещено, либо указывает направление, в котором надо двигаться, чтобы обрести свободную жизнь. Это касалось и литературы… Помогает ли данная тема расширению мирового кругозора слушателей? Нашей задачей было объяснить, что то, что они узнают из Кремля, – это очень “узкая информация”, мир намного разнообразнее, чем говорят в Кремле… Мы хотели показать, что рассуждения Достоевского о жизни, смерти, религии и политике могут быть интересны вам, господа… Решайте сами, господа, так ли это, но пусть партийные деятели не навязывают вам свою точку зрения. Через сто лет после Герцена Радио Свобода стало вторым “Колоколом”…»[48].

РС, до 1959 года – Радио Освобождение, создавалось как контрпропагандистское радио, которое занималось не только антикоммунистической пропагандой, но и прямой пропагандой иных, западных, демократических ценностей. В начальных документах, меморандумах, политических установках, которые исходили от американской администрации радио, слово «пропаганда» не скрывалось, а широко использовалось[49].

Радио Освобождение было запланировано как радио эмигрантское и должно было противопоставлять коммунистической идеологии западные, демократические ценности, т. е. давать слушателям другую точку зрения.

В послевоенные годы в Мюнхене, в Баварии, в зоне американского влияния, собралось около 50 тысяч политических эмигрантов из России. Это были люди, не только попавшие туда во время войны, но и эмигранты первой волны, убежавшие от революции, которые присоединились к эмигрантским послевоенным группам для того, чтобы влиять, воздействовать, искать себе союзников и создавать более мощные партии и общественные объединения, которые, естественно, за время войны были ослаблены. Американская дипломатия, увидев такую концентрацию сил, решила ею воспользоваться в своих политических целях. Ее задачей было с помощью эмигрантов, хорошо знающих свою страну и имеющих родственников и коллег в Советском Союзе, вести контрпропаганду.

Особое место в эмигрантских кругах этого периода занимают историк, член Трудовой народно-социалистической партии Сергей Мельгунов; историк Борис Николаевский и общественный деятель Александр Керенский, входившие в «Лигу борьбы за народную свободу», и члены Народно-трудового союза (НТС)[50].

Представители американской дипломатии и правительства учредили несколько институций, которые занимались контрпропагандой в странах социалистического лагеря. Работу этих организаций подробно описывает в своих воспоминаниях Джин Сосин. Советский исследователь международного радиовещания А.Ф. Панфилов упоминает Джина Сосина в 1967 году в книге «Радио США в психологической войне»: «Цели радио “Свобода”: создать в Советском Союзе определенную социальную базу для возрождения капиталистических отношений и организовать внутри страны “пятую колонну”. О том, что именно такие цели преследуют организаторы психологической войны США, ведя радиопропаганду на Советский Союз, заявил сотрудник радиостанции Сосин. “Мы полагаем, – сказал он, – что в свое время… советские люди не только будут думать о том, как осуществить свои сокровенные мечты о мире, более богатой жизни и большей свободе самовыражения, – они должны будут начать действовать”[51]. Правда, как добавил Сосин, советские люди начнут действовать в направлении, подсказанном им радио “Свобода”, в результате “скорее эволюционного, а не революционного процесса”, однако эти слова никак нельзя расценивать как отказ от ведения пропаганды, которая непосредственно подстрекает население к выступлению против существующего строя»[52].

В 1949 году было создано Радио Свободная Европа. Первая передача вышла в эфир 4 июля 1950 года через 7,5-киловаттный КВ-передатчик под кодовым названием «Барбара» (он был смонтирован на американском армейском грузовике на лесной поляне под Мюнхеном)[53]. Регулярные трансляции начались 14 июля 1950 года. Мюнхенская штаб-квартира Радио Свободная Европа начала работу 1 мая 1951 года. Через несколько часов в эфире появились помехи, продолжавшиеся почти 40 лет. В 1950 году был создан Институт по изучению СССР (первоначальное название – Институт по изучению истории и культуры СССР). В 1951 году в Нью-Йорке сформирована частная организация, называвшаяся Амкомлиб – Американский Комитет по освобождению народов Советского Союза от большевизма. Рабочим инструментом Амкомлиба должна была стать радиостанция, вещающая на СССР. На очень короткое время, с поздней осени 1952 года и до лета 1953 года, политическую международную эмиграцию американцам удалось объединить в так называемый Координационный центр антибольшевистской борьбы, созданный 16 октября года на конференции в Висбадене (ФРГ) под эгидой Амкомлиба. Центр, председателем которого стал Сергей Мельгунов, открыл в году в Мюнхене Радио Освобождение[54].

Радио Свободная Европа и РС располагались в Мюнхене по соседству, пока к середине 1970-х не слились в одну организацию[55]. Связь радиостанции с ЦРУ закончилась в начале 1970-х, после того как сенаторы Клиффорд Кейс и Уильям Фулбрайт потребовали закрытия РС. По словам Джина Сосина, до этого связь РС с ЦРУ сохранялась в секрете, «для того чтобы завоевать доверие слушателей как независимого голоса и не превратиться в официальный орган (как, например, “Голос Америки”)»[56].

Первая программа Радио Освобождение (1 марта 1953 года, 8 часов утра по Москве) началась с того, что новая радиостанция рассказала о работе Координационного центра. Советские граждане, настроившись на короткую волну, могли услышать вступительное слово Бориса Виноградова (бывшего ленинградского актера): «Соотечественники! С давних пор советская власть скрывает от вас самый факт существования эмиграции. Лишь изредка упоминается о ней в печати – и то в связи с каким-нибудь скандальным случаем невозвращенства… Во все остальное время о нас не говорят ни плохого, ни хорошего… Нам хорошо известно, почему Советы не решаются нас даже ругать… это означало бы постоянно напоминать народу о существовании антибольшевистской России, не нашедшей места на Родине, о России, ушедшей в изгнание от нестерпимого гнета либо насильственно изгнанной…»[57]. По воспоминаниям Виктории Семеновой, которая первая в эфире РС прочитала выпуск новостей, главным для сотрудников РС было тогда напомнить радиослушателям о существовании эмиграции[58]. Долгие годы фамилия Виноградова не упоминалась. Основываясь на воспоминаниях ветеранов радио (Виктории Семеновой и Леонида Пылаева), ошибочно полагали, что первым диктором Свободы был Сергей Дубровский, бывший московский актер. В своей статье «Наш Лаэрт» и передаче «К истории первого дня вещания», прозвучавшей в эфире в 2013 году, Иван Толстой опровергает миф: рассказывает подлинную (мелодраматическую) историю и объясняет, что фамилия Виноградова, вернувшегося в 1956 году в СССР, была скрыта, потому что сотрудники радио считали, что он был замешен в отравлении Сергея Дубровского, скончавшегося в 1955 году от скоротечного цирроза печени[59]. (Директором русской редакции был Владимир Вейдле, главным редактором – Николай Ульянов.)

Советская пропаганда откликнулась на первую передачу РС. А.Ф. Панфилов писал: «В марте 1953 года на русском языке прозвучало: “Передаем новости – хорошие и плохие, но всегда правдивые”… Сообщалось, что передачи ведут бывшие граждане Советского Союза»[60]. Радиостанция, отмечает автор, «беззастенчиво именовала себя голосом бывших советских граждан, которые обращаются из-за рубежа к своим бывшим соотечественникам»[61].

На РС была идея ежедневно давать в эфир «звук метронома, как бы отсчитывающего щелчками время, которое оставалось прожить Сталину». Но от нее отказались. Кто знал, что Сталину оставалось жить пять дней?[62] В день его смерти, 5 марта 1953 года, сотрудники РС делают опрос среди эмигрантов, которые не скрывают своей радости в связи со случившимся.

К августу 1953 года Координационный центр антибольшевистской борьбы свел на нет свое реальное влияние на работу станции. Основная причина – внутренние конфликты в Центре. С самого начала работы Центра «напряженная обстановка несогласий по ряду основных вопросов вела к тупиковой ситуации»[63]. С одной стороны, спор был между представителями разных национальностей и русскими, а с другой стороны, возникала масса споров внутри русской части этого политического объединения. Деятельность Центра явного успеха не имела, как не давали результатов и попытки сплотить эмиграцию[64]. Координационный центр антибольшевистской борьбы хотел вести революционную пропаганду на волнах Освобождения. Американская администрация настаивала на том, чтобы вещание радио было народной дипломатией: нельзя свергать режим, нельзя навязывать свою политическую систему и государственное устройство, цель – нести советскому народу западные ценности и способствовать самостоятельному мышлению слушателей. С подходом Центра американское правительство согласиться не могло, и Центр самораспустился, но эмигрантов оставили как сотрудников радио[65]. «Экстремизм русских был постоянной головной болью американской администрации», политического единства не получилось, «строить единый фронт на будущем не удавалось, поскольку будущее рисовалось всеми по-разному»[66].

А.Ф. Панфилов пишет: «До начала 1950-х официальные власти США, благосклонно относясь к антисоветской деятельности русских эмигрантских организаций, открыто не вмешивались в нее… Однако инспираторы создания новой антисоветской организации, как видно, надеялись, что им действительно удастся объединить всех русских “демократических эмигрантов” в одно большое движение… Но вскоре американцы отказались от идеи объединения и перешли к тактике использования в подрывной деятельности против СССР отдельных лиц. Считая эмиграцию незаменимой в борьбе против социалистических стран, правительство США не останавливалось перед тратами на подкормку эмигрантов»[67]. Возможно, разъединению Центра способствовала и советская разведка. В штаб-квартиру радио в Мюнхене «подсаживались» люди, выдававшие себя за перебежчиков, которые потом возвращались в СССР и «клеймили радио»[68].

Отметим, что члены НТС были практически изгнаны с радио. С 1955 года человек, состоявший в союзе, не мог быть сотрудником Освобождения. НТС считался влиятельной, но при этом сомнительной политической силой. Сомнительной по двум причинам: во-первых, потому что союз сотрудничал с гитлеровцами во время войны (сотрудничество с Гитлером объяснялось и оправдывалось тем, что благодаря ему энтээсовцы проникали в Россию и распространяли там свою пропаганду, вербовали союзников), во-вторых, НТС был инфильтрован советскими агентами[69].

Важно понимать, что радио было создано для борьбы с коммунизмом, а не с народом и не с людьми. В американской пропаганде, которая велась через Радио Освобождение и затем через РС, было понятие «тайного друга»[70]. Все передачи должны были строиться так, чтобы привлечь слушателя. Они никогда не были антинародными, русофобскими и никогда не были направлены против населения. Руководство радио заботилось о том, чтобы эфир не был заполнен руганью в адрес советской власти, чтобы у слушателя ни в коем случае не было озлобления. Можно было говорить о преступлениях советского правительства, о том, что конкретный шаг антинародный, можно говорить о том, что совершено убийство кого-то из оппозиционеров, но нельзя персонифицировать зло. Критика должна была быть аргументированной. В меморандуме руководства РС[71] говорится, что «в тоне и манере передач не должно быть никакой злобы… следует принимать во внимание, что среди слушателей есть люди различных взглядов и убеждений…»[72].

В свою очередь, советская пропаганда формировала определенный образ РС и его сотрудников в глазах обывателя. «Доктрине освобождения был придан характер официальной правительственной внешнеполитической программы»[73], – писал А.Ф. Панфилов в книге «За кулисами “Радио Свобода”». Так автор обосновывал появление в названии радиостанции слова «Свобода». «Такие станции, как “Свобода”, – продолжал он, – стремятся вызвать “эрозию” изнутри, разрушить единство…»[74]. Отдельные параграфы книг советских исследователей посвящены обвинениям эмигрантов в предательстве. «Время от времени некоторые слушатели будут ускользать из СССР и переезжать в США, с тем, чтобы рассказывать американским станциям, какие сооружения оборонного значения строят русские», – писал Панфилов[75]. Одними из самых заметных исследований по американскому радиовещанию в годы холодной войны, кроме уже упомянутых книг А.Ф. Панфилова, были тексты советских авторов: Н.Н. Яковлева (ЦРУ против СССР. М., 1979), В.Н. Ярошенко (Подрывная радиопропаганда. М., 1977; «Черный» эфир: Подрывная пропаганда в системе буржуазного внешнеполитического радиовещания. М., 1986), В.Е. Голованова (Видимые и невидимые каналы (внешнеполитическая пропаганда США). М., 1973), Н.М. Кейзерова (Идеологические диверсии. М., 1979). Советские исследователи вещания РС редко упоминают имена сотрудников РС, работающих в эфире, в том числе русских писателей, фамилии которых, возможно, могли бы напомнить советским слушателям о существовании российской творческой эмиграции. Советские авторы избегают также цитирования передач РС и не обсуждают тем, поднятых в них, говоря лишь о том, что РС – «пропагандистско-диверсионный центр»[76], его сотрудники – «престарелые эмигранты, давно потерявшие представление о том, что творится в СССР»[77], а редакция РС «делает ставку на завоевание доверия аудитории и на эксплуатацию его… Пропагандисты “черного” эфира специальное место отводят “правде” – передаче правдоподобных сообщений»[78]. «Американские подрывные центры изощряются в попытках создать новые мифы, муссируя вымыслы о “советской военной угрозе”, о “нарушениях прав человека” в социалистических странах, о “международном терроризме” и т. д. Подрывная радиостанция “Свобода” не отличается от “черных” радиостанций фашистского толка ни злобным тоном своих выпадов, ни бессовестной ложью о событиях внутренней жизни СССР»[79], – пишет Ярошенко.

В историческом цикле «Полвека в эфире», подготовленном историком русской эмиграции, писателем и сотрудником радиостанции Иваном Толстым к 50-летию РС, мы находим следующее свидетельство об отношении к РС в СССР в 1950-х годах. Иван Толстой отмечает, что советские агенты проникали на РС. Например, агент КГБ Олег Туманов работал на РС в течение двадцати лет. Толстой считает, что о том, как относились в Москве к выступлениям РС и деятельности эмигрантов, говорит уголовная хроника той поры: «Формально деятельность советской контрразведки к началу 50-х годов уже закончилась, но поставленная Лубянкой задача – выявить и отомстить неугодным – отменена вовсе не была. Десятки явных и неявных советских агентов были внедрены во всевозможные послевоенные эмигрантские организации, редакции и союзы. Советская пропаганда клеймила сотрудников Радио Освобождение (а потом и РС), как гитлеровских преступников… Военных преступников у нашего микрофона не было. Да, на нашем радио работали перемещенные лица, те, кто попал в германский плен, но у всех этих людей их “преступление” заключалось в том, что они не вернулись в Советский Союз, в том, что отлично понимали, какая судьба ждет их на родине…»[80]. Но пропаганда не может базироваться только на лжи. Как рассказывает в интервью автору Иван Толстой, советские пропагандисты часто использовали в своих работах в качестве официальных документов давно опровергнутые, якобы созданные американскими политиками документы, направленные на подрыв Союза. В Америке эти документы были признаны подделками, а создавали их в МГБ и КГБ во время холодной войны. Подробнее об этом также пишет в своей книге «Искры Свободы» Джин Сосин.

1 июля 1959 года название «Радио Освобождение» трансформировалось в «Радио Свобода». Если название «Радио Освобождение» было следствием концепции освобождения народов Советского Союза от коммунизма, то теперь надо было давать такую информацию, чтобы слушатели могли самостоятельно определять свое мировоззрение. «То есть свобода есть ценность, а освобождение – это вектор»[81].

«Стержнем советской политики было стремление предотвратить идеологическое воздействие иностранного опыта, идей, образа жизни на целомудренно коммунистическое сознание советского народа»[82]. Среди слушателей радио в СССР были такие, кто следил за западными радиопередачами особо внимательно и регулярно[83]. Стоит также отметить, что «возвращение изъятой радиоаппаратуры после войны владельцам, а главное, завоз радиоприемников из-за рубежа в качестве трофеев привели к тому, что, по оценкам ЦК КПСС, уже к 1950 году количество аппаратов, позволяющих слушать иностранные радиопередачи, увеличилось в СССР до 500 тысяч»[84], а почти каждый приемник – это возможность услышать западное радио сразу для нескольких слушателей. Такие данные приводит историк, сотрудник РС Владимир Тольц.

Авторы РС всегда искали свои собственные оригинальные формы подачи правды о прошлом. Радио транслировало многообразные мнения. У микрофона Свободы выступали и Михаил Коряков, историк, основатель и ведущий программы «Россия вчера, сегодня, завтра», сотрудник нью-йоркского отделения РС, и известный публицист Олег Красовский. В 1983 году на РС пришел Владимир Тольц, который занялся политической историей РС. За год до этого он был обвинен КГБ в распространении антисоветских материалов и эмигрировал из Советского Союза. Тольц вспоминает: «Оказавшись в Австрии, поскольку на Лубянке мне сказали, что я могу уехать только через Вену, чтобы не создавать прецедента, я, естественно, подумал о городе Мюнхене. У меня к тому времени на Свободе уже работали какие-то давние знакомые, я подумал, что это было бы интересно там и жить и, возможно, работать… До этого я слушал Свободу за городом. В Москве было трудновато слушать. Сейчас я вспоминаю: мы регулярно слушали цикл передач, который был по книжке Фридриха Незнанского и Эдуарда Тополя “Журналист для Брежнева”. В октябре 1982 года я оказался в Мюнхене, на РС я уже попал, наверное, в конце года. Поговорив с руководством, я понял, что есть возможности работы. Все делалось не сразу, вначале я был фрилансером до середины 1983 года, а потом появилось обещанное мне заранее место в исследовательском отделе РС. Это была привычная для меня работа аналитика, и я с удовольствием этим занялся. Со мной работал Кружин (Бублик), который в свое время работал в охране генерала Власова, а у нас занимался военной аналитикой, делал выписки, делал какие-то построения… В Русскую службу меня уговорили перейти, чтобы вести старейшую аналитическую программу РС “Россия вчера, сегодня, завтра”. До меня ее вел Глеб Александрович Рар, публицист, церковный и общественный деятель, ведущий программ “Не хлебом единым”, “Балтийский маяк”, “Партнер – Германия”. Напротив меня в Русской службе сидел Олег Красовский, потом его уволили за крайний русский национализм… Эмигрантов первой и второй волн было много, но к тому времени, когда я работал, они уже не играли первую скрипку. Мне довольно много приходилось говорить о правозащитном движении… В Русской службе вечно возникали, мне кажется, искусственно инсценировались, дебаты по тому поводу, что можно говорить, и, в частности, возникла тема, связанная с власовцами. Я сказал, что вообще не может быть запретных тем, это чушь. Вопрос о нахождении нужной тональности в нашем спокойном отношении к прошлому, если его нет, то это уже не история»[85].

В 1980-х годах Тольц вел актуальные политические программы и был одним из первых ведущих регулярных передач в прямом эфире: «В стране и мире», «Одна шестая», «Зеркало», «Либерти лайв». Ему принадлежат замысел и первые выпуски аналитической программы «Русская идея», которую он затем передал писателю и философу Борису Парамонову. С 1998 года Тольц вел на РС авторскую аналитическую программу «Разница во времени» – это разговоры о России, документальные беседы о прошлом и настоящем страны. Кроме того, он автор художественно-публицистической программы «Документы прошлого», в которой использовал фрагменты из звукового архива РС, материалы из Государственного архива Российской Федерации, Российского государственного архива социально-политической истории и др. Созданный автором цикл передач, посвященный 40-й годовщине XX съезда КПСС, лег в основу первого мультимедийного проекта РС. К участию в этом проекте были привлечены историки, архивисты, эксперты и политические деятели из разных стран Европы и США. (Проект принят Министерством образования России для распространения в школах и используется для изучения истории в университетах.)

Тольц также предложил на радио новую форму исторического рассказа – он автор цикла из двенадцати программ «Три дневника. По маршруту Стейнбека полвека спустя». Этот цикл вспоминал тележурналист, заведующий кафедрой телевидения и радио факультета журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова Георгий Кузнецов. Он отмечал, что в связи с коммерциализацией современного отечественного радио из эфира российских радиостанций пропадают радиоочерки, а РС в своем роде наследует традиции русского толстого журнала: «На отечественном радио не стало радиоочерков. Радиокоммерсанты считают этот жанр устаревшим, невыгодным. Отчего же на “Свободе” он процветает? Сегодняшний радиожурналист “Свободы” повторил маршрут Стейнбека и создал ряд радиоочерков… Почему мы опять обращаемся к зарубежным радиоголосам, чтобы получить то, чего не услышишь по отечественному радио? Правда, обращаемся теперь не таясь…»[86]. Серия радиопередач создана по следам путешествия нобелевского лауреата, американского писателя Джона Стейнбека, который посетил Советский Союз в 1947 году. Результатом визита Стейнбека стал «Русский дневник» – книга, где он попытался описать советскую повседневность. Другой «русский дневник» – о самом Стейнбеке и его путешествии – тайно составлялся людьми, специально приставленными к писателю, чтобы организовать «правильное освещение» советской действительности. 50 лет спустя Владимир Тольц повторил маршрут Стейнбека и нашел в архивах секретные донесения о его поездке[87].

Радио Свобода в информационном пространстве СССР

Что побуждало советскую аудиторию настраиваться на волну РС?

Во-первых, ощущение того, что достоверная информация о внутренних процессах в стране недоступна из местных официальных источников; во-вторых, интерес к западной точке зрения на события в СССР; в-третьих, интерес к повседневной жизни на Западе и стремление познакомиться с «запрещенной» культурой; в-четвертых, интерес к жизни на Западе «бывших советских» (эмигрантов), интерес к неизданной в СССР литературе и произведениям писателей русского зарубежья, а также стремление больше узнать о культурном наследии России, утраченном и замалчиваемом после революции (РС выступает в роли связного между советскими гражданами, оставшимися в Союзе и покинувшими его); наконец, в-пятых, служебная необходимость быть в курсе того, что «говорит враг»[88].

Из всех западных станций слушатели предпочитали РС, потому что оно специализировалось на трансляции запрещенных книг и критических беседах эмигрантов[89].

Постоянной аудиторией западного радио были также кремлевские «слушатели»: «Среди аудитории были такие, кто следил за западными радиопередачами регулярно, причем по распечаткам дайджеста западных радиопередач. Их было немного. Все они относились к самому верху советской партийно-государственной пирамиды и являлись получателями “ОЗП” (Особых закрытых писем), связанных с иностранным радиовещанием… Эти избранные “слушатели” были как раз теми людьми, кто определял советскую политику, в том числе в отношении иностранного радиовещания на Советский Союз»[90]. В период становления западного вещания на СССР и формирования первой генерации слушателей «голосов» (т. е. в начале 1950-х годов) стоит прежде всего отметить «военную специфику советского мировосприятия». Владимир Тольц пишет: «Когда вчитываешься в судебные документы по 58-й статье тогдашнего УК РСФСР (это “политическая” статья, предусматривавшая наказания за “антисоветскую деятельность”), явственно проступает: под влиянием сложно переплетенного букета разновеликих и часто противоречащих друг другу факторов – общей атмосферы холодной войны собственная государственная власть в глазах, по крайней мере, части советского населения, таких больше было среди слушателей “голосов”, представала как оккупант, советская жизнь как оккупационный порядок, а “иноземные силы” – как освободитель… В этом “контексте” зарубежные радиостанции (на “Радио Освобождение” говорили, что им небезразлична жизнь советского народа) воспринимались как олицетворение ожидаемых освободителей…»[91].

Наиболее распространенным типом социальной активности, «инспирированной западным радиовещанием» с середины 1950-х годов, являлся пересказ передач «голосов» и их обсуждение. Иногда такого рода «социальный активизм» обрекался на уголовное преследование[92]. Слушатели нередко записывали иностранные радиопередачи, и эти записи оказывались составной частью «идеологического багажа советских инакомыслящих», а также – в случае их обнаружения – «подтверждением криминальной деятельности». Были также попытки обратной связи с радиостанциями. К этому следует добавить и письма «в защиту» иностранного радио, адресованные в советские инстанции[93]. Как заключает Тольц: «Приступив к глушению русскоязычных передач иностранного радио, СССР обрек себя на 40-летнюю разорительную «игру на поражение»[94]. Во-первых, глушение стоило гораздо дороже, чем вещание. Во-вторых, оно всегда могло оградить от западных «голосов» лишь часть территории. Подтверждением этому служит «Записка ЦК КПСС о заглушении иностранных радиостанций» от 6 августа 1958 года, написанная через пять лет после запуска радио в эфир: «Основным каналом проникновения в нашу страну враждебной идеологии и всевозможных слухов стало радиовещание империалистических государств, организуемое специально для населения СССР… Постановлением Совета Министров СССР от 19 апреля 1949 г. Министерству связи было поручено организовать заглушение радиостанций, ведущих антисоветское вещание… Несмотря на все усилия и миллиардные затраты, глушение не достигает цели. Враждебное радио прослушивается по всей стране… Прежде всего необходимо коренным образом улучшить наше радиовещание для населения СССР… Для укрепления технической базы советского радио важное значение может иметь передача ему мощных радиостанций, занятых глушением. Целесообразнее, чтобы эти станции вместо помех давали разнообразные программы… Л. Ильичев, А. Романов, Г. Казаков»[95].

Обратимся к каталогу «58/10. Надзорные производства Прокуратуры СССР по делам об антисоветской агитации и пропаганде. Март 1953–1991 гг.»[96], содержащему информацию, извлеченную из сохранившихся в Государственном архиве РФ материалов об антисоветских проявлениях, зафиксированных Прокуратурой СССР в результате деятельности Отдела по надзору за следствием в органах государственной безопасности в период хрущевско-брежневской эпохи. Среди «задокументированных властью проявлений крамолы»[97] в различных делах множество раз упоминаются слушание программ РС, их пересказ и распространение, распространение самиздата и его передача на РС, коммуникация с редакцией радио. Например, «слушала передачи, регулярно высказывала недовольство низким уровнем жизни, говорила об отсутствии продуктов в магазинах» (с. 62), «слушал и пересказывал передачи сослуживцам» (с. 66), «пересказывал передачи, говорил, что “зажимают демократию” и отказывался ходить на субботники» (с. 777).

В 1950–1960-х годах официальная пропаганда продолжает нагнетать представления о враждебности многочисленных соотечественников (эмигрантов, «врагов народа»). Но к этому времени постепенно начинает меняться самоощущение советских граждан, возникает все больше неформальных организаций, все активнее слушают «голоса». И хотя обычный советский гражданин вполне еще остается человеком с «массовым сознанием», одновременно он становится и субъектом самобытного существования, который хотел жить по собственному усмотрению. У все более значительного числа советских граждан обнаруживается «некоторая отстраненность, позволяющая оставаться самими собой»[98]. Чрезвычайно важно обратиться к проблеме самосознания русской творческой эмиграции, без понимания которой невозможно должным образом оценить значение РС в жизни эмигрантов и его вклад в русскую культуру.

Проблема самосознания русской творческой эмиграции (на примере Радио Свобода)

В 1925 году в анкете пражского журнала «Своими путями» Марина Цветаева писала: «Родина не есть условность территории, а непреложность памяти и крови… Лирикам же, эпикам и сказочникам, самой природой творчества своего дальнозорким, лучше видеть Россию издалека – всю – от князя Игоря до Ленина, – чем кипящей в сомнительном и слепящем котле настоящего. Кроме того, писателю там лучше, где ему меньше всего мешают писать (дышать)». В этих строчках у Марины Цветаевой выражено общеэмигрантское сознание. Но кроме необходимости свободы самовыражения, эмиграции нужна была связь с родиной и отклик соотечественников.

Эмиграция из России в начале XX века, как следствие Первой мировой войны, революций, гражданской войны, представляла собой особое явление по масштабам и по разнородности состава[99].

Российской эмиграции первой волны было присуще противодействие процессам ассимиляции в инонациональной среде. На уровне «обыденного национального сознания» это проявлялось в стремлении эмигрантов создать за границей малую Россию со своим образом жизни и устоями, родным языком. На уровне «теоретического национального сознания» указанная тенденция выразилась в обращении писателей и философов к проблеме национальной идеи, «оказавшейся тем стержнем, который позволил культуре, созданной российской эмиграцией в 1920–1930-х годах, обрести статус культуры национальной»[100]. Они считали, что миссия русской эмиграции заключается «в передаче освобожденной от большевиков России высокого дореволюционного наследия»[101]. Исследователь русской эмиграции А.В. Прохоренко отмечает, что на Западе обострился интерес эмигрантов к своей родной культуре, «появилось стремление сохранить ее лучшие достижения, преумножить их и передать следующим поколениям»[102]. Для русских мыслителей-эмигрантов, оказавшихся в вынужденном изгнании, «особенно остро встал вопрос о сохранении своей культурной идентичности в инокультурном окружении»[103]. Тот факт, что писатели-эмигранты продолжали творить на родном языке, обусловлен в первую очередь национальным самосознанием.

На протяжении нескольких десятков лет РС, так же как и другие эмигрантские редакции, сохраняло русскую культуру. Эмиграция создала на Западе ряд газет и журналов, в задачи которых входило сохранение культурной идентичности, «сохранение русской культуры для того, чтобы вернуть ее в Россию, когда она освободится от большевиков»[104]. Эмигрантов объединяло чувство осознания себя в контексте русской культуры и русского языка. Многие авторы РС одновременно издавались и в «Новом Журнале»[105], вокруг которого в 1950-е годы была сосредоточена культурная жизнь русской эмиграции. (Журнал был основан в 1942 году писателями Марком Алдановым и Михаилом Цетлиным при участии Ивана Бунина.) «Духовное состояние общества требовало самосознания. Нужен был центр, некая интеллектуальная трибуна, чтобы можно было выразить себя и, таким образом, сформировать цельное общество. Эмигранты должны были осознать свое новое место, свою судьбу, а главное, как дальше быть и как выполнить главную задачу – сохранить свою национальную культуру внутри других национальных культур. Что делать? Как быть? Каким путями освободить Россию от большевиков, чтобы потом туда вернуться… (Такие надежды были до Второй мировой войны.) Русская культура – она литературоцентрична… Это культура, которая основана на “слове”. Поэтому толстый журнал – самосознание/самовыражение эмигрантов через литературу, через художественный текст. Например, в первом же номере “Нового Журнала” была заявлена основная концепция – Россия, Свобода, Эмиграция… Журнал был открыт абсолютно для всех, любая эстетика, кроме двух исключений – нацизм и коммунизм…»[106], – рассказывает главный редактор «Нового Журнала» Марина Адамович. Она продолжает: «Наш журнал никогда не был политическим, он всегда оставался интеллектуальным, то есть культурологическим изданием… И материалы носили более основательный характер… Россия и Советский Союз – два разных пространства. Для эмигрантов важно было их отделить, потому что в западном сознании (после победы над фашизмом) возникла некая иллюзия перерождения Советского Союза. Когда на страницах “Нового Журнала” объясняли отличия между русским и советским – это была не политическая задача, а более сложная, которая объясняет взаимоотношения культур…»[107].

В контексте разговора о стремлении эмигрантов сохранить русскую культуру вне страны важно сказать об основных факторах, способствующих сохранению русского языка. Это важно и для того, чтобы правильно оценить значение для эмигрантов возможности работать не на иностранном, а на русском языке, в том числе в русской редакции РС. Исследователь Е.А. Земская выделяет несколько основных факторов, влияющих на сохранение родного языка в иноязычном окружении. Основной – профессия, требующая постоянного использования русского языка. «В этом случае человек следит за своим языком, бережет его. “Русский язык – кормилец” – так можно назвать этот фактор. Он действует в жизни эмигрантов разных волн и разных поколений. Важнейшее значение имеет установка (намеренность) каждого конкретного человека на сохранение русского языка», – пишет Земская[108].

Не будет преувеличением сказать, что РС фактически стимулировало литературную жизнь русской эмиграции, предоставляя свой микрофон десяткам писателей, находившихся в изгнании.

В архиве радиостанции сохранилась панорама звукозаписей эмигрантов первой волны, среди них – голоса известных литературных критиков, поэтов, писателей. Писатели-эмигранты часто не только выступали у микрофона РС, но и становились штатными сотрудниками Русской службы. Их целью являлось сохранение русской культуры, продолжение и развитие традиций классической русской литературы – вопреки формированию литературы новой, советской. В речи «Миссия русской эмиграции», произнесенной в Париже 16 февраля 1924 года, Иван Бунин говорил: «Мы так или иначе не приняли жизни, воцарившейся с некоторых пор в России, были в том или ином несогласии, в той или иной борьбе с этой жизнью и, убедившись, что дальнейшее сопротивление наше грозит нам лишь бесплодной, бессмысленной гибелью, ушли на чужбину… Поистине действуем мы от имени России подъяремной, страждущей, но все же не до конца покоренной». Одна из легенд РС связана с именем Ивана Бунина. Однако документального подтверждения тому, что Бунин выступал у микрофона Свободы, в расписании передач 1953 года нет. Как рассказывает историк, сотрудник РС Иван Толстой: «Кто-то из ветеранов утверждал даже, что собственными руками чистил пленку перед эфиром. И ведь и впрямь мог выступить, полгода было на это у писателя. Выступал же в 1953-м другой парижанин, бунинский сосед Борис Зайцев. Престарелым и больным классикам радиожурналисты шли навстречу и привозили с собою для записи громоздкие магнитофоны. Так, в частности, за два дня до кончины был в 1957 году записан в своем доме под Нью-Йорком художник Мстислав Добужинский»[109]. Хотя Бунин несомненно присутствовал в программах – своими книгами, своей судьбой, своим огромным влиянием, которое испытывали выступавшие на радио писатели.

Можно отнестись к эмиграции и как к некоему освобождению, «как к борьбе за преодоление препятствий, как к задаче духовной, художественной»[110]. Одиночество, отсутствие читателей, отличное от российского пространство, другой стиль жизни могут погубить писателя – или, наоборот, помочь ему обрести новые художественные цели. Юрий Иваск в предисловии к антологии «На Западе» (Нью-Йорк, 1953) писал: «Обреченные на эмиграцию, то есть на несчастья, зарубежные поэты… творили, творят. Полная оценка этого творчества – удел будущих читателей. Но, думаю, справедливо было бы признать, что самый факт эмиграции обогатил русскую поэзию “новым трепетом”, и, следовательно, наше несчастье было одновременно нашей удачей»[111].

Среди эмигрантов второй волны выдающихся деятелей культуры было намного меньше, чем в первой. Большую роль в судьбе российской эмиграции сыграла Вторая мировая война. «С одной стороны, она дифференцировала “первую”, послереволюционную волну, с другой, стала источником формирования “второй” волны, т. е. послевоенной»[112], – отмечает исследователь эмиграции З.С. Бочарова.

Многие эмигранты второй волны селились в Баварии и ее столице Мюнхене. Касаясь второй волны, нужно сказать, что понятие «эмигрант» к ним применимо довольно условно, более подходящим названием будет «перемещенные лица». (Большая часть так называемой второй волны эмиграции являлась беженцами. Эмигрантом принято считать человека, покидающего свою страну из-за несогласия с существующим в ней политическим режимом и имеющего альтернативную точку зрения. Беженец стремится избежать участия во внутреннем или внешнем конфликте, в который он оказывается насильственно вовлеченным[113].)

Эмигрант первой волны Борис Зайцев[114], «старейший русский писатель из Парижа» – так его представляли в эфире, постоянно выступал у микрофона РС в 1953–1971 годах. В 1954 году, в преддверии писательского съезда в СССР[115], Борис Зайцев обращается к литераторам в Советском Союзе. Писатель рассуждает о свободе творчества в эмиграции: «Мы с вами живем в разных мирах. У вас есть родина, есть великий народ. На вашей стороне молодость и энергия. Зато у нас есть свобода. Вероятно, мы, зарубежные русские писатели, ведем скромное существование, но свобода наша ничем не скована… От всего сердца я желаю вам на этом съезде совершить хотя бы первый шаг к свободе, ибо без свободы ничего нельзя создать… И дай Бог тем из вас, кто отмечен талантом, обрести все необходимые условия для его развития»[116]. Обращение Бориса Зайцева не осталось без ответа с советской стороны. Первый секретарь Союза писателей Алексей Сурков, не называя никаких источников, в своей заключительной речи на писательском съезде сказал: «Враги нашей родины и нашей литературы не дремлют. По случаю нашего съезда из мусорной корзины истории был вытащен белоэмигрант Борис Зайцев, исторгнувший с бессильной злобой в белогвардейский микрофон свою словесную отраву»[117].

Упоминание Сурковым Бориса Зайцева стало первой советской ссылкой на существование Радио Освобождение, правда, завуалированной, потому что источник раскрыт в речи Суркова не был. В 1957 году Борис Зайцев участвует в аналитической программе «Голоса эмигрантов первой волны» и обращается к теме, которую он часто затрагивает в своих выступлениях на РС, – литературная жизнь в Советском Союзе: «Что может быть более нелепого, чем то, что какой-то партийный сановник вдруг начинает объяснять советским писателям, как и что следует писать?.. Прошло без малого 40 лет коммунистического режима, и ни одного чисто марксистского гения не появилось. Если есть хорошие писатели, то они плохие марксисты, а если хорошие марксисты, то плохие писатели. И это потому, что между марксизмом и литературой ничего общего нет…»[118].

На смену старшему поколению пришла новая волна эмигрантов, сильно отличавшаяся от двух предыдущих. Преемственности не получилось.

Как пишет исследователь русской эмиграции Е.Ю. Зубарева: «Нередко высказывается мысль о том, что первая волна и вторая были обусловлены прежде всего политическими мотивами, тогда как третья волна эмиграции – мотивами творческими… Речь тут не о политических разногласиях с советским строем, а о стремлении противостоять строгой регламентации во всех областях жизни, усиленно насаждавшейся в Советской стране, стремлении обрести свободу»[119].

Кроме того, в начале 1970-х над РС нависает угроза закрытия. После того как стало известно, что радио финансируется ЦРУ, в Конгрессе началась полемика о судьбе иностранного радиовещания. Сохранить секретность этой связи было сочтено целесообразным для того, чтобы завоевать доверие слушателей в качестве независимого голоса. Сенатор Фулбрайт (многократно цитируемый советскими исследователями и информагентствами) предложил самый радикальный вариант: закрыть радиостанцию. ТАСС писал: «Председатель сенатской комиссии по иностранным делам Фулбрайт неоднократно высказывал мнение, что поддержка этих радиоцентров, являющихся рецидивом холодной войны, помешает перспективам нормализации отношений между Востоком и Западом»[120]. Обсуждению этих проблем был посвящен ряд передач РС, только в эфире РС (в отличие от советской прессы) приводились и мнения других сенаторов: «Мак Ги: Радиопередачи не затрудняют процесс преодоления разногласий между Востоком и Западом. Хотя многое еще остается сделать и перед нами стоят серьезные проблемы, но в последние два года были сделаны важные шаги вперед. Среди них: переговоры об ограничении стратегических вооружений, заключение договоров между ФРГ и СССР и ФРГ и Польшей, зондирование возможности взаимного и сбалансированного сокращения вооруженных сил… Радиовещание не помешало всем этим достижениям. Если бы СССР думал, что оно мешает, он не тратил бы сам более 330 часов в день, чтобы вести на 78 языках “идеологическую борьбу с империализмом”»[121].

Джеймс Кричлоу[122], ветеран РС, вспоминает: «Я работал в это время на Свободе… Единственный человек, который не знал о том, что происходит, была уборщица. И она не знала, потому что не интересовалась. А все другие, все журналисты знали. Это был, так сказать, open secret. До этого мы все сознавали, что не надо было скрывать, надо было финансировать открыто… Я, как человек, который там работал, должен вам сказать, что в ЦРУ не вмешивались в наши дела. Они доверяли нам, верили, что мы делаем хорошее дело и что лучше всего не вмешиваться. Но когда они исчезли – никто не плакал… Большинство американских начальников не владели русским языком, поэтому они не могли вмешиваться в то, что мы делаем. Это тоже давало свободу»[123]. Связь радиостанции с ЦРУ закончилась. Джин Сосин вспоминает, что вмешательства со стороны Вашингтона в деятельность радио не было: «Эта независимость была достигнута в основном благодаря усилиям и исключительным личным качествам Хауланда Сарджента, ставшего в 1954 году президентом AMCOMLIB, и Бориса Шуба, русскоязычного американца, отец которого, известный в свое время меньшевик, эмигрировал в США перед самой революцией… Шубом были созданы программы “За нашу и вашу свободу”, цитировавшая Александра Герцена, “В точном смысле слова”, которая приподнимала завесу над советскими клише… Неудивительно, что советские власти расценивали эти передачи как подрывные, поскольку вещание такого рода срывало маску, за которой режим укрывал историческую правду и искажал действительность»[124]. В 1981 году в здании радио в Мюнхене взорвалась бомба, в результате чего было ранено несколько сотрудников. Джин Сосин рассказывает: «Борьба велась во всех формах. На эмигрантов оказывали давление сообщениями от родственников… В штаб-квартиру в Мюнхене “подсаживались” люди, выдававшие себя за перебежчиков, которые потом возвращались в СССР и клеймили радио…»[125].

Внутренние конфликты на радио: мировоззренческие столкновения эмигрантов разных поколений

Радио Свобода было открыто для всех, для любых убеждений и эстетики, практически не существовало запретных тем. Однако редакция Русской службы стала в какой-то мере отражением тех разногласий, которые происходили в эмигрантской среде.

Джеймс Кричлоу вспоминает: «Были разные поколения эмиграции. Когда я работал в 53-м году, когда радио начинало свое вещание, было очень мало работников, которые жили в Советском Союзе в последнее время. Были те, которые бежали после революции. Их называли старыми эмигрантами. И была военная эмиграция, люди, которые очутились на Западе после Второй мировой войны, новая эмиграция. Тех людей, которые в 70–80-е годы смогли добраться до Запада, мы называли новейшей эмиграцией. (Среди них был Виктор Платонович Некрасов.) Были, конечно, трения между ними. Как в семье бывают трения между родителями и детьми. Но со временем, постепенно это все налаживалось…»[126].

Главным образом разногласия выражались в отношении к России, к русской литературе. Главный редактор «Нового Журнала» Марина Адамович объясняет, почему, на ее взгляд, не получилось диалога между эмигрантами разных поколений: «Это были совершенно разные люди. Почему мы говорим “Зарубежная Россия”? Разные национальности, разные социальные уровни, разные политические убеждения… Что их объединяло? Объединяло чувство осознания себя в контексте русской культуры и русского языка. Это не этнически русские люди, тем не менее это русские писатели, то есть находящиеся внутри русской культуры. Большую объединяющую роль играла русская православная церковь. Тем не менее эмиграция оставалась разной. Она всегда сражалась друг с другом. Все отстаивали свою правоту, свою идеологическую цельность… Известна такая история, которую эмигранты любят пересказывать, про Керенского, жившего в США. Как некая белоэмигрантка подошла к нему и отхлестала букетом по щекам, сказав своему ребенку: “Вот посмотри! Этот человек погубил Россию”. Это типичный случай… Когда вторая волна появилась, то первая волна не приняла ее, потому что первая волна была консервативна. Они восприняли вторую волну как советских людей, выросших в условиях советской власти. Масса статей была написана против них. Их ругали. Все не совпадало… Тем не менее Роман Гуль выступил в защиту второй волны, потому что он увидел в ней новую смену стареющим эмигрантам первой волны. И в конце концов, их объединила любовь к России. Это не просто красивые фразы – это важный момент в самоопределении эмигрантов. Для первой волны Россия была святым местом, идеальным прошлым, идеальной землей… У второй волны были те же чувства, и эта фанатичная любовь к России их объединила. А вот третья волна, 70-е, это уже была советская эмиграция, национальная эмиграция. Она по-настоящему была советской – по идеалам, по воспитанию, по быту, базировалась на советской культуре. Сменилось три поколения, уже не было носителей той живой памяти. Роман Гуль проявлял интерес и к третьей волне, даже сумел наладить отношения с Владимиром Максимовым. Но в целом в эмиграции отношения не сложились. Слишком много было расхождений. И что окончательно отстранило первые две волны от третьей —… это отношение к России. Третья волна знала Советский Союз, она не знала России… Диалога не получилось…»[127].

В начале 1971 года постоянный комментатор радио с 1960-х годов Виктор Франк рассуждал о еврейской эмиграции из Советского Союза у микрофона Свободы: «Выехать из Советского Союза хотят, вероятно, не все евреи и не одни только евреи… Большинство евреев хотят, вероятно, иного: равноправия в Советском Союзе, причем равноправия в смысле наличия максимальных прав. А не минимальных. Иными словами, они мечтают о предоставлении им тех прав, которыми пока что не пользуются советские граждане вообще, – пра́ва свободных путешествий за границу, свободы слова, свободы от слежки и так далее. Но это уже не еврейская, а общесоветская проблема… Возьмем хотя бы то же право на эмиграцию или право на религиозное воспитание. Этого права нет и у людей с другими паспортными отметками. Евреи по-своему логичны, требуя этих прав, но неправы, утверждая, что этих прав лишены только так называемые евреи…» [128].

В статье «Еврейская эмиграция 1970-х годов в передачах Радио Свобода»[129] Иван Толстой пишет, что США во взаимоотношениях с Советским Союзом сделали «еврейскую карту» одной из решающих, и это не замедлило сказаться на «направленности политической аргументации Свободы». Уже в конце 1971 года Виктор Франк говорил: «Мистическая особенность судьбы еврейского народа. Ведь подумайте только, что́ дал человечеству и дурного, и прекрасного этот численно небольшой народ… Так или иначе, ко всем решающим историческим поворотам причастны евреи. И невольно начинаешь смутно сознавать, что выражение “избранный народ” имеет какой-то глубочайший смысл, связанный с течением мировой истории… Дело в том, что советские граждане еврейской национальности выдвигают в своей борьбе требования, которые в видоизмененной форме могли бы быть выдвинуты любой другой группой советских граждан»[130].

К началу 1970-х годов на РС все больше звучат тексты самиздата, происходит их обсуждение, возникают программы, посвященные вывезенным документам. Начиная с 1973 года РС издавало подборку документов самиздата «Вольное слово». Первая их трансляция относится к 1969 году, а к первому кварталу 1971 года шестая часть всего вещания (в среднем – 58 часов в неделю) была отдана самиздату[131]. РС неоднократно именовали «трибуной», «эхом», «резонатором», с помощью которого советские люди могли выразить себя и обменяться информацией. В 1970 году Виктор Франк у микрофона РС рассуждает о «радиздате»: «Я хочу сегодня поговорить о сложном и деликатном деле. О так называемом радиздате, то есть о тех литературных и полемических произведениях, которые попадают в Советский Союз в передачах заграничных станций, вещающих на русском языке. Это произведения двоякого рода. Иногда они так и пишутся за границей. А иногда они попадают за границу из Советского Союза и затем, как рикошетные мячи в бильярде, попадают туда обратно, несомые эфирными волнами. В Советском же Союзе многие передачи записываются на магнитофонные пленки, перепечатываются и втекают обратно в подводное царство самиздата»[132]. Материалы собирались, копировались и рассылались по разным западным университетам. Это была обычная журналистская деятельность – искать, распространять и тиражировать информацию. Советские пропагандисты говорили, что радио работает на западную разведку.

В середине 1972 года в эфире советского телевидения показывают пропагандистский фильм «Преступники на “Свободе”», подготовленный политическими обозревателями Владимиром Дунаевым и Александром Жолквером. В 1973 году выходит фильм «Радиодиверсанты» (режиссер – Владимир Осьминин).

РС в его современной концепции было заложено с прибытием на Запад третьей волны эмиграции. В этот период утверждаются главные тематические основы радио: правозащитная, социальная, историческая и литературная, которые сохраняются до сих пор.

Современная аудитория, говоря об авторах РС, прежде всего вспоминает именно писателей третьей волны эмиграции. Просматривая хронику 1970-х годов, этому не удивляешься, понимаешь, что практически все перечисленные (известные) писатели были авторами РС или выступали у его микрофона. 1971 год – в СССР исключен из Союза писателей Александр Галич; 1972 год – правительство США предоставляет советским евреям-эмигрантам статус политических беженцев; среди тех, кто эмигрирует, – Иосиф Бродский; 1973 год – Андрей Синявский и Василий Бетаки эмигрируют из Советского Союза; 1974 год – Александр Солженицын выдворен из Советского Союза; эмигрируют Александр Галич, Виктор Некрасов; 1975 год – Владимира Максимова лишают советского гражданства; 1976 год – среди тех, кто эмигрирует, – Андрей Амальрик, Анатолий Гладилин, Лев Лосев, Аркадий Львов; 1977 год – среди выехавших из СССР – Петр Вайль, Александр Генис и Сергей Юрьенен; 1978 год – эмигрирует Сергей Довлатов; 1979 год – эмигрирует Юз Алешковский; 1980 год – Василий Аксенов лишен советского гражданства; среди тех, кто уехал, Владимир Войнович и Фридрих Горенштейн; 1983 год – Георгий Владимов лишен советского гражданства. Только в начале 1970-х годов с третьей волной эмиграции из СССР выехало около 50 тысяч представителей русской интеллигенции[133]. Причины отъезда были разными, но объединяло писателей то, что путь к читателю в СССР был для них закрыт. А работая на радио, они сумели поддержать правозащитное движение внутри страны, познакомить слушателей с сотнями документов, всевозможными рукописями, сделав их достоянием отечественной интеллигенции. На радио появляются аналитические программы: «Права человека», цикл «Хроника текущих событий» (подготовленный Людмилой Алексеевой). Передачи РС отражали важнейшие события русской культурной жизни. Радио внесло свой вклад в сохранение непрерывности развития русской литературной традиции и продолжило, как и в 1950–1970-е годы, помогать самореализации русской творческой эмиграции на Западе. Как отмечает историк русской эмиграции, сотрудник РС Иван Толстой, благодаря РС российские слушатели постоянно были в курсе западных философских, эстетических и художественных идей, получали в достоверном виде историю русской дореволюционной и эмигрантской мысли, знакомились с наиболее интересными и актуальными публикациями европейской и американской периодики. Обзоры эмигрантских журналов и газет входили постоянной рубрикой в еженедельное расписание передач. «Писатели, журналисты, историки и публицисты в меру своих сил и интересов – изо дня в день, из года в год – создавали у микрофона РС тот или иной канон литературных произведений, который был призван сформировать в сознании слушателей “правдивую”, “правильную”, “истинную” картину истории и сегодняшнего дня русской литературы», – пишет Толстой[134]. Поскольку американское руководство станции не вмешивалось в литературную программу радиовещания, эта сторона деятельности РС была полностью отдана самим редакторам его Русской службы.

Послереволюционные и послевоенные эмигранты критически относились к новой эмиграции по разным причинам. Первые не принимали идею «социализма с человеческим лицом»[135] и критическое отношение к дореволюционной истории, а вторые боялись конкуренции с носителями более свежей информации о Советском Союзе. Если миссия первой волны эмиграции «состояла в сохранении уходящей русской культуры, то третья волна эстетическую задачу сочетала с идеологической: опубликовать запрещенные в СССР и других странах Восточной Европы политически и эстетически нонконформистские тексты, открыть миру глаза на тоталитарное устройство советского общества»[136]. Елена Скарлыгина в статье «В зеркале трех эмиграций: самоидентификация как проблема эмигрантского сознания»[137] пишет, что «встретившись на Западе, русские эмигранты разных поколений обнаружили, что говорят на разных языках – слишком велики были ментальные и поколенческие различия, более того, слишком чужими казались вчерашние “советские”»[138]. Эмиграция стала для многих тяжелым испытанием. Совершенно разный опыт, мировоззрение, даже разный язык мешали возникновению контакта. Русский язык в СССР и за границей за 50 лет претерпел существенные изменения.

Третья эмиграция несла в себе черты советской ментальности, «отношение к вновь приехавшим было более чем прохладным: от пренебрежительного отторжения до вежливого равнодушия»[139]. Такие взаимоотношения складывались и в редакции Русской службы РС. Большинство эмигрантов третьей волны прежде никогда не были за рубежом, на Запад они отправлялись навсегда, теряя гражданство и лишаясь возможности когда-либо увидеться с близкими. Елена Скарлыгина считает: «В этом отношении разрыв с родиной был для третьей волны даже более трагическим, чем для первой, послереволюционной эмиграции…»[140].

Сергей Довлатов, отвечая на вопросы американского ученого Джона Глэда, автора книги-интервью с представителями разных поколений русского литературного зарубежья, говорил: «Я принадлежу именно к третьей волне. Она имеет свои специфические, так сказать, особенности, которые ко мне имеют самое прямое отношение: я не воевал с оружием в руках против советской власти, я добровольно уехал, я явился в ОВИР, и, так как у меня не было никаких израильских документов, вызовов и прочего, я уехал, изъявив такое желание. У меня не было практически никакой надежды вернуться, в отличие от эмигрантов первой волны, которые были почти все уверены, что они возвратятся… У меня таких иллюзий не было: я уезжал на Запад, зная, что не вернусь… В большинстве я общаюсь с эмигрантами третьей волны, с людьми моего возраста и примерно моего склада, хотя у меня есть знакомые среди эмигрантов второй волны и первой волны»[141].

Джин Сосин вспоминает: «В нью-йоркском бюро, где я работал, с 70-го года начался поток новой советской интеллигенции, советских писателей. Конечно, одним из самых знаменитых был Сергей Довлатов. Он был очень талантливый. Я не был его боссом, потому что я решал другие задачи… Но я его хорошо помню. Его очень ценили коллеги… Вспоминаю Людмилу Алексееву. Недавно (в марте 2013 года в Вашингтоне) она сказала: “РС – это наш голос. Это радио выражало все то, о чем мы мечтали”… И конечно, Елена Боннэр. Правда, я никогда так и не познакомился с Сахаровым… Но много раз говорил с Еленой Георгиевной. Она принимала участие в 2004 году в конференции при Гуверовском институте (эта конференция была о вещании Радио Свобода и «Голоса Америки»)… Бродский нас принял очень вежливо в его маленькой квартире в Университете в Мичигане. Когда Глория увидела на его столе много писем из Советского Союза с красными печатями, она предложила ему открыть конверт и посмотреть внутри… Там были проставлены такие маленькие-маленькие номера… Письма читали. А Бродский: “Что вы говорите? Неужели?”. В следующий раз, когда мы приехали, в комнате повсюду, даже на кровати, были разбросаны папиросы и конверты… Он искал. Он был в ужасе, что за ним следят, что все, что он получил из Союза, было прочитано…»[142].

«Эмиграция третьей волны как политическое и культурное явление состоялась, – продолжает Скарлыгина. – Ее представителям удалось немало сделать как в литературе, так и в журналистике, в развитии общественной мысли. О ней все больше писали и говорили, с ней уже нельзя было не считаться»[143]. А в СССР все еще замалчивались десятки славных литературных имен. Все еще не могло быть и речи о публикации в Советском Союзе произведений Бродского или Солженицына.

В этот период сотрудниками станции становятся люди, которые заговорили по радио с современным поколением современным языком. В 1970-х – начале 1980-х годов перед микрофоном РС выступали видные советские диссиденты. Это был цвет интеллигенции: писатели, режиссеры, художники, ученые. Новоприбывшие со своей концепцией советской жизни начали в силу своей компетентности вытеснять тех, кто работал на радио прежде. И вот эта новая концепция, новые каноны, в том числе и в культуре, и в литературе, стали утверждаться на радио[144].

Смена канонов происходила на фоне внутренних конфликтов на радио. До начала 1970-х годов проблемы канона не возникало, поскольку в него могло быть включено любое литературное произведение, запрещенное в СССР. Всем эмигрантам у микрофона казалось, что этих произведений хватит до скончания века. В этот период на радио работала вторая волна эмиграции (эмигранты военных лет) и несколько человек из первой волны (Георгий Адамович, Владимир Варшавский, Владимир Вейдле, Гайто Газданов). Причиной одного из конфликтов стало желание второго поколения эмигрантов, для которых литература была немыслима вне реалистических рамок, расширять великорусскую тематику. Писатели второй волны эмиграции считали, что писатели третьей волны «плодят русофобию своим модернизмом», говорили, что передачи надо делать не для советского, а для русского слушателя. Но жанр радиопередач эмигрантов второй волны был достаточно примитивен: они подавали литературу через биографию писателя и обширные цитаты патриотической тематики[145].

Третья волна, все прибывая и прибывая, постепенно вытеснила старые каноны радио, утверждая в эфире свои собственные произведения и произведения своих единомышленников. Состав сотрудников РС пополнился новыми эмигрантами, некоторые из них были уже сложившимися писателями. Третья волна дала почувствовать на радио новое отношение к советской власти. Тяжелый дух антисоветизма, установившийся на радио до 1970 года, постепенно начал сменяться более умеренным и гибким отношением эмигрантов 1970-х годов. В этот период РС транслировало книги Венедикта Ерофеева, Владимира Марамзина, Юза Алешковского, Сергея Довлатова, Владимира Войновича, Сергея Юрьенена, Василия Аксенова. Были окончательно сформированы основные направления – модернистское и сатирическое. Как отмечает Иван Толстой: «В целом третья волна принесла в радиоэфир городскую тематику, модернизм (Василий Аксенов, Владимир Марамзин, Саша Соколов, Сергей Юрьенен), тему нонконформизма и андеграундной жизни (Виктор Некрасов, Владимир Максимов, Андрей Синявский, Георгий Владимов), сатиру и юмор (Александр Галич, Юз Алешковский, Владимир Войнович, Сергей Довлатов), драму советского еврейства»[146].

Иначе говоря, внутриредакционные конфликты писателей-сотрудников РС отражают эстетические вкусовые расхождения всей литературной эмиграции. Показательно, что известные споры о канонизации классиков между представителями первых двух волн эмиграции и третьей также фактически происходили между старыми и новыми сотрудниками РС. Одним из первых разрушителей канонизации стал Синявский, автор книг «Прогулки с Пушкиным» и «В тени Гоголя». «Прогулки хама с Пушкиным», – отозвался Роман Гуль, мнение которого разделяли другие представители первой волны[147]. «Многие из писателей-эмигрантов третьей волны апеллировали к опыту русских писателей XIX века: Пушкина, Толстого, Достоевского, однако при этом они отвергали канонизацию классиков, считая ее оскорбительной. Официальный классик удобен. Он становится эффективным средством формирования необходимой идеологии. Но чем выше памятник классику, тем дальше он от читателя, тем менее понятен истинный смысл его творческих исканий. Остаются лишь штампы безопасных оценок»[148].

Старейшая сотрудница РС, диктор Виктория Семенова-Мондич возмутилась заявлением, которое сделал в 1976 году исполняющий обязанности главного редактора: «Мы делаем передачи не для русских, а для советских людей». Ситуация усугублялась тем, что эти слова принадлежали Владимиру Матусевичу, советскому еврею, недавно покинувшему страну, и это не способствовало улаживанию отношений. Возмущенная Мондич подала заявление в Конгресс США и в Совет по международному радиовещанию. Ее поддержала русская эмигрантская пресса. Матусевич назвал себя «жертвой антисемитов» и заявил бывшему тогда директором Рональдсу: «Вы создали ситуацию, в которой организаторы шовинистической и антисемитской кампании празднуют победу». Все эти события получили название «Октябрьская революция 1976 года»[149]. Матусевич впоследствии (в конце 1980-х – начале 1990-х годов) возглавлял Русскую службу РС.

Джин Сосин отмечает: «Главным образом мы работали очень дружно в выборе материала. Были отдельные случаи, когда за спиной американского руководства вдруг появлялись программы с вопиющим антисемитизмом… Надо было бороться против этого. Нельзя было давать слово экстремистам…»[150].

С появлением третьей волны Солженицын все чаще обвинял РС в том, что оно потеряло связь с русским народом и не заботится о его интересах, выступая «против русского национального сознания»[151]. РС было первым, кто обнародовал на русском языке «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына. С января 1974 года, менее чем через месяц после выхода этой книги на Западе, на РС открылся цикл передач, посвященных книге. У микрофона РС ее полностью прочитал Юлиан Панич (первое время Панич выступал в эфире под псевдонимом Александр Виноградов), позднее прочитавший у микрофона Свободы Войновича, Ерофеева, Гроссмана. По РС были прочитаны все произведения Солженицына, в том числе открытые письма и заявления. Романы читались в разных радиопостановках, разными дикторами. Интересна программа Ивана Толстого, где он рассуждает о месте, отведенном Александру Солженицыну в эфире РС, и взаимоотношениях писателя с радиостанцией: «Солженицын говорил, что советский человек знает о положении в мире, да и в собственной стране исключительно из передач Свободы, и еще из программ Би-би-си… Оказавшись на Западе, писатель был уверен, что теперь у него под рукой есть своя, родная радиостанция, свой рупор для обращения к России. Но представления о том, что полезно для России, а что нет, у каждого свои. Александр Исаевич делал ставку на православие, на державность, на великорусские национальные силы. Он резко размежевался со многими диссидентами-либералами, с правозащитниками, с кругом Андрея Синявского, с теми, кого презрительно называл «плюралистами». Он был резко против эмиграции из Советского Союза: пусть остаются в СССР. По всем вопросам истории России, ее политики и культуры, которые обсуждались на волнах Радио Свобода, Солженицын имел свое мнение. А раз наши радиоволны предоставлялись и людям с несовпадающими взглядами, Александр Исаевич называл такую политику тратой американских денег во вред русскому народу… Александр Исаевич заявлял даже, что Свобода никогда не брала у него интервью, что сам он по нашему радио и не выступал вовсе. Свобода в открытую полемику не вступала, продолжая, несмотря ни на что, рассказывать о каждом поступке писателя, предоставляя споры будущим историкам…»[152]. Здесь стоит обратиться к «Письму к советским радиослушателям», где автор, сотрудник РС, пытается опровергнуть критику в адрес РС[153] журнала «Континент» («К»), многие авторы которого сотрудничали с редакцией радио, и Солженицына, сказавшего, что «работа русской секции “Свободы” доведена до вырождения, настолько плоха, что если еще продолжать в том же направлении, то лучше ее вообще упразднить»: «На РС не существует запретных тем… Передавать можно практически любые “свежие слова и смелые мысли”… Все, что у нас есть плохо, идет главным образом от нас самих, соответствует моральному и интеллектуальному уровню российской эмиграции… А по таким важнейшим составляющим, как объективность и достоверность передаваемой информации, широта диапазона представляемых направлений, уравновешенность, толерантность и корректность тона, а также по оперативности РС, на мой взгляд, стоит выше всех периодических органов прессы российской эмиграции… До меня дошли экземпляры “Нового Русского Слова” с текстом интервью Солженицына американскому телевидению. Интервью посвящено критике американского радиовещания на СССР… Итак, теперь ясно, что кампания в “К” начата по указанию или с одобрения Солженицына… “Ваши радиопередачи, – говорит он интервьюеру, – все 30 лет направлены на то, сознательно направлены, планомерно, чтобы не дать русскому православию подняться и стать организующей силой в России… Если бы они [американские руководители] понимали правильно [как вести радиовещание], то за эти 30 лет картина в Советском Союзе была бы другая…”»[154]. Солженицына и антисемитом, и русским националистом-великодержавником и чего только о нем не писали… Это, конечно, все вранье. И Александр Исаевич блистательно всем этим господам ответил. Хотя, по существу, не надо было отвечать. Потому что все знают, что Александр Исаевич – православный христианин, что он русский патриот… И никаких чудовищ из него сделать не удалось…». (Аудиоархив РС в Праге. 1983. Диск: CFT 121683 Zotova. № 83/12/16.)

Разброс тем на РС всегда был достаточно широкий, но с самого начала существования главными оставались одни и те же: искажение в Советском Союзе российской истории («неправда как принцип»); нарушения прав человека; официальная и подпольная литература; «лишние люди» советской эпохи; самиздат; литература русского зарубежья; судьбы писателей за границей; образ Запада в СССР. Все эти темы сформировали три основных направления вещания РС: литература, история и общество, которые покрывали площадь почти всех передач. Рефреном проходит мотив подлинного и ложного. Чем должна и не должна быть литература? Что такое «подлинная литература»? Кто такой «подлинный писатель»? Как сосуществуют литература и идеология? На эти темы авторы Свободы рассуждают в 1950-е и в 1980-е годы.

Виктор Некрасов говорил: «Раз все в Союзе построено на лжи, то бороться с этим можно только правдой… Если ты честный человек, ты просто обязан воспользоваться такой несказанной возможностью – нести правду людям, отрезанным от нее стеной и страхом…»[155]. «Я пытаюсь вызвать у читателя ощущение нормы… Одним из серьезнейших ощущений, связанных с нашим временем, стало ощущение надвигающегося абсурда, когда безумие становится более или менее нормальным явлением…», – объяснял Сергей Довлатов в интервью Джону Глэду[156].

Писатель выступал внутри уже сформулированных тематических рубрик, он был вписан в рамки, заданные РС, но в освещение тем привносил свой индивидуальный взгляд. Так мы узнаем мнения деятелей русского зарубежья о литературе, истории и общественности.

Передачи РС отражали такие важнейшие события русской культурной жизни, свидетелями которых большинство слушателей страны стать не могло. В 1950-х годах советская власть делала подарок любой западной пропаганде, любой антикоммунистической деятельности, запрещая все подряд. Поэтому по радио можно было читать любые книги, рассказывать в эфире любую историю в более или менее отчетливых подробностях. РС впервые знакомило советских слушателей с литературой русского зарубежья, накопившейся за несколько десятилетий и не публикуемой в Союзе. Кроме того, РС подарило эмигрантам отклик соотечественников, позволило им самореализоваться и в течение многих лет транслировало иную философию жизни советским гражданам, находившимся в закрытой стране.

Ни одна из иностранных радиостанций не уделяла такого внимания той стране, на которую проходило вещание, за исключением РС. Только РС было полностью настроено на советского слушателя. «Свобода знала: ее аудитория всегда на одном и том же месте, без права перемещения»[157]. Сотрудник РС, историк Иван Толстой приводит любопытную деталь: в 1950-е годы при приеме на работу поступавшие на радио заполняли американскую анкету, где вакансий было всего лишь две – «техник» («technician») и «писатель» («writer»)[158]. Толстой рассказывает: «“Голос Америки” всегда звучал искусственно – ведущие даже фонетически пытались подстроиться под американские дикторские голоса, они как-то странно задирали интонацию в конце фраз и превращались в “иностранцев”. Радио Свобода говорило своими голосами. У сотрудников “Голоса Америки” было ощущение, что они окунаются в заграничный контекст. У свободовцев этого не было, а от этого и отношение к своей роли было другое. Сотрудникам “Голоса Америки” не приходило в голову становиться мессиями и нести истину оставленным соплеменникам, а свободовцам – приходило. Вот этим они психологически сильно отличались. Из-за такой разницы вырабатывание иностранной интонации на Радио Свобода было совершенно невозможно. Попав в такое государственное учреждение, как “Голос Америки”, люди стремились стать американцами, они работали как американские граждане. А на Свободе работали наши, перепрыгнувшие через плетень соотечественники, которые кричали через этот плетень своим оставшимся соплеменникам о том, что они тут увидели»[159].

Закономерно, что в программах чувствовалась политическая тенденциозность, но она объяснялась задачей РС: противопоставить советской идеологии – западную. Нельзя забывать, что и РС появилось благодаря Советскому Союзу. Из ситуации рождались темы. На вопрос: «Кто определяет ваши темы?» – авторы Свободы отвечали, что «определяет газета “Правда”»[160]. Газета «Правда» писала, что никто не хочет эмигрировать, а РС подробно рассказывало об эмигрантах. В советской печати «талант писателя-эмигранта» всегда был обречен на «гибель на чужбине», а по РС писатели русского зарубежья читали свои неизданные в Союзе и новые книги.

Проводились подробные мониторинги советских газет, рождались новые темы. Например, отмечает «Литературная газета» в 1968 году День поэзии, выступает председатель бюро творческого объединения поэтов Михаил Луконин с речью о том, что в Союзе «недостаточно поэтической молодежи»[161], а на РС выходят программы «О книгах и авторах» (1968–1971 гг.) и «Неизданные произведения советских авторов» (1969–1971 гг.); за год до этого, в 1967 году, РС представило слушателям антологию поэзии русского зарубежья «Содружество» (составитель – Татьяна Фесенко; звучали стихи Георгия Адамовича, Владимира Вейдле, Глеба Глинки, Ираиды Легкой, Елены Матвеевой, Олега Ильинского). Обсуждают в газете «Правда», «как партийные организации заботятся о подготовке кадров пропагандистов-атеистов», «как улучшить научно-атеистическое воспитание трудящихся и преодолеть религиозные предрассудки»[162], а на РС выступает отец Александр Шмеман, о беседах которого так отзывался Александр Солженицын: «С духовным наслаждением слушал я в воскресные ночи проповеди отца Александра и поражался, насколько неподдельно, современно и высоко его искусство проповеди: ни ноты фальши… И думал я: вот чей храм, чьи службы хотел бы я посещать»[163]. Еще в 1958 году отец Александр Шмеман в «Воскресной беседе» обсуждал «религию и антирелигиозную пропаганду»[164], эта тема встречается и в выпусках программы «По страницам советской литературы». В 1977 году газета «Правда» пишет о том, что «буржуазная пропаганда дискредитирует страны социализма и заправилы НАТО ратуют за создание “пятого фронта” вопреки процессу разрядки напряженности»[165], а на РС звучит радиопремьера поэмы Венедикта Ерофеева «Москва – Петушки» (читает Юлиан Панич), авторы РС рассуждают о правах человека и литературе.

На основе тем формировались названия программ: «Запретные страницы» (программа выходила уже с 1953 года), «Писатели русского зарубежья», «Документы нашего времени», «Права человека», «Обзоры Хроники текущих событий».

Значительная часть эфирного времени уделялась чтению самиздата и книг писателей русского зарубежья (часто в авторском исполнении). Кроме того, выступая перед микрофоном РС, писатели-эмигранты нередко обращались к слушателям с публицистическими выступлениями, писали специально для радио очерки и фельетоны.

В 1954 году радио работало уже круглые сутки, передачи транслировались беспрерывно, разнообразились темы и жанры. Джин Сосин в своей книге воспоминаний пишет, что политический советник Освобождения Борис Шуб был озадачен поиском новых сотрудников. В Париже Борис Шуб сделал предложение эмигранту первой волны Владимиру Вейдле[166] – искусствоведу, эссеисту, публицисту, поэту и критику, знатоку европейского искусства. Вейдле согласился – и через короткое время был назначен редактором тематических программ. Вейдле был одним из первых штатных сотрудников РС. В 1950-е возглавлял Русскую службу в Мюнхене, в 1960–1970-е годы сотрудничал в парижском бюро. Вплоть до своей смерти в 1979 году регулярно готовил программы для Свободы. Из бесед Вейдле об Италии, подготовленных для РС, выросла книга «Рим» – одновременно художественное произведение и исследование. Главы этой книги автор читает у микрофона Свободы в 1965 году («Наш Гоголь, к римской церкви не принадлежавший, ничуть не отрекаясь от Миргорода с Диканькой, ничуть не забывая о местах, откуда поврежденное колесо в Москву доедет, а в Казань, пожалуй, не доедет, все же, сам тому удивляясь, мог о Риме сказать, что родину души своей он в нем увидел. “Где душа моя, – пишет он, – жила еще прежде меня, прежде, чем я родился на свет…”»[167]).

За 1953–1960-е годы сохранилось достаточно мало пленок, в 1961–1970-х годах на РС выходило уже более 30 программ[168].

Исследователь творчества Гайто Газданова Л. Диенеш отмечает, что сохранилась машинописная заметка о проекте Газданова – сделать цикл передач для программы «Дневник писателя» (в рамках этой программы вышло более 100 передач писателей русского зарубежья) на РС, где Газданов определяет аудиторию своих программ и основные темы выпусков. В представленной записке, по сути, выражена установка всей Русской службы РС за полвека: «Состав слушателей: советская интеллигенция, студенты литературного факультета, писатели, журналисты. Содержание программ – концепция: следует подчеркнуть, что интерес к литературе и вопросам, которые с ней связаны, в Советском Союзе гораздо больше, чем на Западе, и что в Советском Союзе читают больше, чем в любой другой стране. Поэтому все, что говорится о литературе из-за границы – и, следовательно, резко отличается от советских взглядов на литературу, – приобретает для слушателей Свободы особый интерес: главные темы передач – моральная ответственность писателя за то, что он пишет. Процесс литературного творчества. Подход к литературе вообще. Темы и сюжеты литературных произведений. То, чем должна быть литература и чем не должна быть. Одна из главных задач – показать, во что превратилась русская литература за время советской власти и почему это произошло. Приблизительный перечень нескольких передач: пропаганда и литература, литература и журнализм, оценка творчества и испытание временем, тенденциозность литературных произведений, литературные портреты и др.»[169]. Газданов стал одним из первых штатных сотрудников РС и работал (под псевдонимом Георгий Черкасов) попеременно в Мюнхене и Париже с 1953 по 1971 год.

В 1950–1970-е годы в Мюнхене, Нью-Йорке, Париже, Лондоне и Риме на РС записывались классики русского зарубежья: Абдурахман Авторханов, Александр Бахрах, Борис Зайцев, Гайто Газданов, Георгий Адамович, Аркадий Белинков, Леонид Владимиров, Владимир Вейдле, Роман Гуль, Михаил Демин, Анатолий Кузнецов, Владимир Юрасов, Александра Толстая и другие авторы. В эфире читались книги Александра Солженицына, Михаила Зощенко, Михаила Булгакова, Ивана Шмелева и др. В начале 1970-х годов на волнах РС в программе «Неизданные произведения советских авторов» звучит книга «Воспоминания» Надежды Мандельштам[170].

Почти двадцать лет вещания РС прошли на фоне увеличения объема информации, налаживания все больших связей с Советским Союзом, нарастающего потока самиздата. Но притока новых людей не было. Было знание, было понимание, приходили книги, но новые сотрудники почти не появлялись…

Ситуация меняется в 1970-е годы, когда на радио приходят эмигранты третьей волны. С их появлением начинается новый период в развитии радио. Отметим, что некоторые программы, звучавшие в эфире в 1960-е, существовали и в 1970–1980-е годы. Иногда под другими названиями, но с теми же концепциями.

С 1970-х годов начинают транслироваться специальные передачи, посвященные появлению новых людей на Западе. Большое внимание уделялось круглым столам, обсуждениям, интервью, материалам из залов суда, заявлениям, обращениям (Солженицын, Боннэр, Амальрик, Буковский, Сахаров)[171]. В 1970-е годы возникли целые программы, посвященные судебным процессам в СССР, огромную часть своего эфира РС отдавало чтению самиздатовских документов. Документами назывались и открытые письма правозащитников, и свидетельства заключенных, и протоколы судебных заседаний. Радио стимулировало появление правозащитных документов из Союза на Западе. Число поступавших документов с каждым месяцем росло. В эфире Свободы появились очень похожие программы: «Письма и документы», «Обзор документов самиздата», «Документы нашего времени». Архив радио увеличивался. В этот период возрастает роль радиздата. Выделим несколько его задач: передавать полученные материалы самиздата из СССР в эфир, чтобы слушатель мог записывать их, распространять дальше; помогать авторам самиздата творческой критикой – тем, чего эти авторы лишены в официальной печати, где конструктивной критики самиздата быть не может; подключаться непосредственно к диалогу о тех идейных и политических течениях и альтернативах, которыми следует заменить существующее положение вещей. РС было обеспечено источниками информации, которых не было у слушателей: можно читать западную литературу, наблюдать на практике существующие западные политические системы и нести это в эфир, знакомить слушателя и, таким образом, обогащать материал, творческий багаж самиздата[172]. В 1980-х годах количество программ сократилось за счет их укрупнения. В рамках ряда программ выходили специальные передачи [173]. К 1980-м годам в СССР периодически и выборочно начинают издаваться произведения писателей, авторов РС, которые в 1950–1960-х годах выступали у микрофона и даже не надеялись на публикации своих произведений на родине.

Выделим основные жанры радиожурналистики и формы организации эфира РС в 1950–1980-х годах[174]. Основываясь на описании архивных программ 1950–1980-х годов, можно сказать, что в литературном вещании 1950–1970-х годов, так же как и в более позднем вещании 1980-х, преобладают документально-художественная и аналитическая (информационно-публицистическая) группа жанров радиожурналистики.

Среди документально-художественных жанров – радиоочерки, радиофельетоны, радиокомпозиции. Произведения такого рода находятся на грани публицистики и драматургии, а их литературная стилистика определяется прежде всего «особенностями восприятия текста на слух»[175]. В эфире этих лет распространены портретный очерк, дававший возможность «показать человека в процессе становления его как личности и представить слушателям посредством собственного авторского рассказа»[176] (была даже специальная программа, которая называлась «Литературные портреты»), и разнообразные радиокомпозиции – монтаж фрагментов произведений русских и зарубежных авторов: «Радиокомпозиция» и «Литературный радиомонтаж»; литературно-музыкальные композиции «Радиоэстрада».

Важное место в эфире РС отводится постановочному чтению, когда дикторы читают у микрофона литературное произведение (целиком или фрагменты). Обычно одному произведению посвящено несколько «серий». Произведения русских писателей, в том числе писателей русского зарубежья, звучали в программах: «Литературные чтения», «Неизданные произведения советских авторов», «Радиорассказ», «Рассказ», «Вы помните?», в которой поэт и прозаик Леонид Пылаев читал отрывки из произведений русских писателей. О судьбе Леонида Пылаева (Леонида Александровича Павловского) пишет Иван Толстой в своей статье о политической предыстории Радио Свобода[177].

Основной аналитический жанр передач с участием писателей-эмигрантов, встречающийся в эфире 1950–1980-х годов, – беседа, «распространенный жанр агитационно-просветительского характера»[178]. Тем не менее многие авторы избегают идеологичности и выступают у микрофона как увлекательные рассказчики. Объединяет их выступления попытка анализа культурного пространства России, Советского Союза и русского зарубежья.

Индивидуальная, очень узнаваемая, изысканная речь писателей-эмигрантов, выступавших у микрофона РС, в программах чередуется с поставленными и удивительно красивыми голосами дикторов РС (среди них были профессиональные актеры, в том числе Юлиан Панич). Юлиан Панич – ведущий культурных и общественных программ, создатель программы «Театральный зал Свободы». С начала 1970-х и вплоть до 1995 года Панич был голосом РС. Литературные и публицистические страницы, документы и стихи – 25 лет подряд радиослушатели знакомились с запрещенной жизнью России и трудами эмиграции благодаря его чтениям. Воспоминания Панича о Свободе вошли в его мемуарный сборник[179].

У многих передач было музыкальнее сопровождение, которому с течением времени уделялось все больше внимания в композиции программы. О записанных не в студии программах ведущие всегда заранее предупреждают слушателей, непонятные фрагменты интервью перечитываются дикторами. Интонация программы всегда зависит от личности автора-ведущего беседы.

В сетке вещания 1950–1980-х годов также присутствовали специальные выпуски программ. Они могли быть посвящены отдельным книгам и темам, связанным с литературной жизнью в Советском Союзе и в зарубежье. Это могли быть интервью с новоприбывшими эмигрантами и обсуждения актуальных тем за круглым столом. Были также циклы передач, посвященные творчеству писателей, циклы, приуроченные к памятным датам. (Например, в 1958 г. выходит серия программ к юбилею МХАТа[180].)

Часто встречающийся информационный жанр – это обзор печати: «Обзор самиздата», «Обзор толстых журналов»; программу в числе других вели Гайто Газданов и Виктор Франк (для обзора выбиралась основная тема, например, «Бой за доспехи Брехта» – спор литературных журналов о политических колебаниях Бертольта Брехта). К информационно-аналитическим программам также можно отнести следующие: «Культура, события, люди», «Свидетельства, документы, материалы», «События, факты, мнения». Такие программы включали в себя и радиосообщение и комментарий одновременно, среди участников – Георгий Адамович, Гайто Газданов, Владимир Вейдле, Никита Струве.

В 1970-1980-х годах у микрофона РС выступали почти все известные писатели русского зарубежья: Василий Аксенов, Иосиф Бродский, Георгий Владимов, Владимир Войнович, Александр Галич, Анатолий Гладилин, Сергей Довлатов, Владимир Максимов, Виктор Некрасов, Андрей Синявский. Некоторые из них стали постоянными комментаторами РС, и каждый обогатил русские передачи своим видением современной советской действительности. Сейчас эти писатели обрели статус классиков, их произведения осознаются как неотъемлемая часть русской литературы XX века, которая по идеологическим причинам два десятилетия находилась под запретом, а теперь возвращена российскому читателю.

Важнейшая программа этого периода вещания – «Писатели у микрофона», напоминающая прежнюю аналитическую программу «Дневник писателя». Темы и жанры творчества писателей нового поколения, так же как и прежних авторов, пересекаются с темами и жанрами их выступлений. Некоторые выпуски «Писателей у микрофона» можно отнести к документально-художественной группе жанров: радиоочерк, радиорассказ, радиофельетон. Программа была разделена на несколько частей, в каждой из которых один из писателей-эмигрантов выступал со своей беседой.

Если говорить о самых известных авторах РС этого периода – Аксенове, Войновиче, Галиче, Довлатове и Некрасове, можно утверждать, что они, работая в одно время, выступая часто в одних и тех же программах, смогли создать совершенно разные направления в литературном вещании РС.

Например, Василий Аксенов, оставаясь в эфире прежде всего писателем, а потом уже – журналистом и ведущим, был художником, его речь изобиловала метафорами, он умел создавать атмосферу описываемой им истории и погружать в нее аудиторию, его ирония строилась на внутренних рифмах или алогизмах. Аксенов выступал у микрофона РС с 1980 года до середины 1990-х годов. В архиве радио хранится несколько сотен аксеновских чтений и выступлений. В 1980-е годы Аксенов регулярно читает свои произведения по РС, в 1985 году – фрагменты книги «В поисках грустного бэби». Первое выступление писателя после отъезда на Запад датируется июлем 1980 года: Аксенов беседует с аудиторией Института восточных языков в Париже. Одна из ключевых мыслей выступления Аксенова в том, что русскую литературу следует оценивать в ее целостности – в метрополии и в эмиграции: «Я не отрываю зарубежную русскую литературу от внутренней и пытаюсь смотреть на нее, как на единую, хотя это становится порой довольно трудно: я знаю по собственному опыту, как быстро человек отрывается… не то что от родины он отрывается, он никогда не отрывается от родины, – но от каких-то очень трудноуловимых явлений современной русской жизни…»[181].

Владимир Войнович – сатирик в эфире, его радиоэссе публицистичны, злободневны, привязаны к конкретному событию. В этом смысле можно говорить, что Войнович работает в эфире как журналист. Войнович, как и Сергей Довлатов, проверял свои тексты «на голос». Он регулярно выступал на РС в 1980–1994 годах, живя в Мюнхене[182]. Советская аудитория узнавала о его новых (запрещенных в стране) романах из передач РС. У Войновича была еженедельная десятиминутка. Политические фельетоны Войновича выходили без цензуры, что было для него внове. Войнович вспоминает: «Здесь часто обвиняли “Свободу” в том, что она разжигает национальную вражду, но на самом деле там очень внимательно следят, чтобы все было дозировано… Радио сделало очень большое дело в свое время. И оно было лучше других радиостанций, во многом интереснее других западных станций, потому что информация и комментарии концентрировались на наших здешних делах»[183]. В интервью автору Владимир Войнович рассказывает: «Я начал сотрудничать с РС, когда оказался в эмиграции, в декабре 1980 года… Сначала у меня брали интервью, потом, через какое-то время, ко мне обратился сотрудник РС Александр Перуанский (в эфире – псевдоним Воронин) с предложением писать для РС еженедельные скрипты. Сначала на еженедельные я не согласился, потому что первый скрипт писал месяца три. А потом как-то разошелся и стал писать раз в неделю. Я ставил своей задачей говорить советским людям о них самих. Я был уверен, что они не знают, что такое советская действительность, не понимают, в каком обществе живут… А в конце 80-х, когда началась перестройка, я следил за тем, что происходило в Советском Союзе – отзывался на это, критиковал какие-то вещи. Но я в перестройку, в отличие от многих других эмигрантов, моих коллег, поверил…[184]»¹⁸⁴. По словам Войновича, РС повлияло «на умы советских граждан», на перемены в СССР.

По мнению Войновича, на РС всегда собиралось много писателей, потому что в эмиграции они оказались оторванными от своей аудитории: «Я благодарен РС, что у меня была многомиллионная аудитория, к которой я мог обращаться… Писательские выступления очень отличались в эфире РС от других выступлений – определенной живостью изложения, парадоксами… Особенно в тех условиях полного отсутствия гласности и свободы слова слово писателя стоило гораздо больше, чем сейчас. Сейчас на РС много ярких журналистов, в то время таких не было. Я недавно выступал по РС и я им сказал: в ваших интересах, чтобы здесь свирепствовала цензура, чтобы вас отсюда выгнали, и тогда к вашим передачам внимание… усилится. Сейчас я выступаю редко, но не отказываюсь, потому что это все-таки та аудитория, к которой я привык»[185]. Войновича приглашают в студии РС и по сей день. Одни из последних его выступлений на РС в 2014 году были связаны с подписанием «Антивоенного заявления российской интеллигенции»[186] и с оценкой современных событий сквозь призму истории (в программе Михаила Соколова писатель рассуждал о Сталине, России и Украине[187]).

В 1974 году под давлением западного общественного мнения разрешили эмигрировать Александру Галичу. Голос Галича – один из самых печальных голосов в эфире РС. Автор всегда обращается непосредственно к слушателю. Его беседа – это разговор, а не чтение заранее написанного текста, как у многих авторов-писателей. Впервые в эфире РС Галич выступил летом 1974 года в программе «Беседа за круглым столом» (запись была сделана в Осло). Большое интервью Галич дает осенью 1974 года корреспонденту РС Юрию Мельникову (Шлиппе) в Мюнхене. Темой беседы стало обсуждение интервью, которое Галич, еще живя в Москве, дал по телефону еженедельнику «Шпигель»[188].

В 1975 году в Нью-Йорке Владимир Юрасов делает запись с Александром Галичем для информационно-публицистической программы «О чем спорят, говорят». Через несколько недель Галич становится штатным сотрудником РС: «Я очень этому рад. Хотя не могу не вспомнить один смешной эпизод. Примерно в 62-м году я был в поездке по Германии, по Мюнхену, и вот, проезжая мимо здания РС, шофер притормозил, и гид нам сказал трагическим шепотом: а здесь вот, товарищи, находится РС. И мы все замерли, я помню, как все замолчали. И мне сегодня очень смешно, когда я вспоминаю этот эпизод… Мог ли я тогда подумать, совсем недавно, что я буду на этой станции! На станции замечательной, потому что она, собственно, борется за нравственность… Она продолжает борьбу за правду, за гласность, за нравственные принципы человечества. Для меня работа на РС значит очень много. Так получилось, что не только мое имя знают в Советском Союзе, знают мой голос. И вот мой голос будет приходить туда часто, когда я делаю свои передачи, он будет возвращаться к моим друзьям, а они его будут слушать, потому что, пожалуй, это наиболее важное, что я могу сделать сейчас здесь, находясь за рубежом. Это, с одной стороны, рассказывать своим друзьям обо всем, что происходит здесь, что я вижу здесь, и, с другой стороны, размышлять вместе с ними…»[189].

Галич возглавлял отдел культуры в Мюнхене на Свободе. Проработал он на РС до 1977 года, радовал свою аудиторию еженедельной программой, где комментарии чередовались с исполнением под гитару старых и новых песен. В одной из своих первых передач он спел «Старательский вальсок» и обратился к радиослушателям с призывом: «Все знакомые и незнакомые, на Востоке и на Западе, прошу вас – не молчите!»[190]. Песни Александра Галича расценивались пропагандой как абсолютно антисоветские, разрушительные для государства и коммунистической идеологии. Поэтому они распространялись по стране исключительно в самиздате, попав после эмиграции автора под окончательный запрет.

Фрагменты воспоминаний коллег Галича о работе в редакции радио можно в том числе найти в книге Михаила Аронова «Александр Галич. Полная биография» («Часть третья. Эмигрант»)[191]. Особенно интересна глава книги Аронова «КГБ против Свободы», где процитированы вырезки из советских газет, в которых упоминается Александр Галич на Свободе: «Галич был и остается блатным антисоветчиком»[192], «…после выдворения Солженицына из СССР злобная фигура эта стала намного ясней западной общественности, и мода на нее явно пошла на убыль. И теперь “Свобода” рекламирует в качестве “знаменитых советских писателей” и “патриотов России” Максимова, Галича и им подобных»[193], «В. Некрасов оплевывает Киев. А. Галич под бренчание гитары хрипатым голосом поносит Москву…»[194]. В последний раз Александр Галич приходил на РС 15 декабря 1977 года, в день его трагической смерти. В 1990 году при содействии РС была издана книга избранных текстов и записей РС «У микрофона Александр Галич…»[195].

Виктор Некрасов[196] наследует интонацию старых сотрудников радио – эмигрантов первой волны. Его выступления отличают интеллигентная речь, превосходный русский язык, подробные детали, предыстории, выводы. Он был внештатным сотрудником парижского бюро РС в 1974–1987 годах. В середине 1970-х был приглашен другим писателем, сотрудником РС Владимиром Максимовым, на должность заместителя главного редактора журнала «Континент» (1975–1982). Кроме программы «Писатели у микрофона», он принимал участие в программе «Культура, судьбы, время». Виктор Кондырев, пасынок писателя, в своей книге воспоминаний о Некрасове пишет, что на Радио Свобода «предлагали говорить, что думаешь, в чем искренне убежден, а заодно и платили деньги за обличение преступлений коммунистического строя. То есть платили за правду! Некрасов не стремился и не призывал к свержению существующего строя… Просто не мог понять, почему нельзя иронизировать над глупыми порядками, почему запрещено читать книги или давать их знакомым, смотреть кино по своему выбору, почему не пускают людей за границу… Советской пропагандой внушалось, что на радиостанции гнездились психопаты-антикоммунисты, отбросы общества, а также нищие духом, умом и талантом… Наши просвещенные творческие инакомыслящие, в особенности почему-то москвичи, вроде бы понимали, что это вранье, но свои походы на станцию особо не афишировали… Но через пару лет сотрудничать со “Свободой” стало делом престижным, хлебным, желанным и даже модным. “Радио – вернейший способ донести до Союза новости, комментарии, наши мысли”, – говорил Галич за вечерним чаем у Некрасова… В газетах, по радио, на конгрессах, в книгах надо говорить эту правду, кричать о ней, твердить и повторяться… И плевать с высокой колокольни, что советские газетчики назовут тебя лакеем американского империализма! “Кстати, совсем неплохо быть лакеем у правды”, – согласился Галич… Некрасову очень нравилось выражение из газеты “Правда”: “продажные провокаторы грубо и лживо клевещут”. Завтра иду клеветать, объявлял он, постараюсь сделать это не грубо и лживо, а повежливее и поправдивее… С ликованием была встречена идея о чтении по отрывкам всей книги “В окопах Сталинграда” в честь сорокалетия Сталинградской битвы… Каждую неделю, в понедельник, к десяти утра, Некрасов являлся с папочкой на станцию и около часа записывал две десятиминутные передачи»[197].

Слушатели очень любили Сергея Довлатова[198], работавшего внештатным сотрудником в нью-йоркском отделении РС с 1980 по 1990 год, нравились его легкая и ироничная манера повествования, выразительный голос. У микрофона РС Сергей Довлатов прочитал некоторые свои книги. РС «выручило» Довлатова, дало ему аудиторию, причем такую аудиторию, в которой «мог быть воспринят не только его текст, но и его голос»[199]. На эту подготовленную радиоаудиторию легли его пришедшие в 1990-х годах в Россию книги. Сам Довлатов признавался: «Как все говоруны, я повторяю свои рассказы тысячекратно, и в процессе рассказываний лишнее удаляется, ненужные детали убираются…»[200]. Александр Генис однажды заметил, что в отличие от других писателей-эмигрантов, Довлатова «перестройка не вернула, а ввела в русскую литературу»[201]. Коллеги Довлатова говорили, что радио отвечало акустической природе дарования писателя. Он выпускал предложение только тогда, когда оно «безупречно звучало». В этом ему помогал сам язык, который Бродский называл «гуттаперчевым». Александр Генис: «…Прелесть русской речи – в ее свободе. Лишенная жесткого порядка слов, она вибрирует микроскопическими инверсиями. Так, стоя на месте, как музыка Дебюсси или пробка на волнах, язык передает не мысль, а голос. Довлатов не меньше поэтов ценил способность звука сохранять то, что теряет письмо. Сергею всегда казалось важным не что было сказано, а кто говорил. Истину ему заменяла личность. Голос был его почерком. Поэтому, снисходительно относясь к “Свободе”, Сергей заявлял, что если б и разбогател, не оставил бы микрофона»[202]. С начала 1980-х годов выступления Сергея Довлатова у микрофона РС стали регулярными. Довлатов скорее реалист, чем модернист, его нельзя назвать сатириком, но на примере его публицистического творчества можно рассуждать о тех новых эстетических формах, которые предлагались РС советскому слушателю. Прежде всего это безупречная форма насмешки над своей судьбой и над самим собой.

В программе «Писатели у микрофона» также участвовали Владимир Максимов и Юз Алешковский. Владимир Максимов был вынужден уехать из Союза в 1974 году, первое же интервью, данное на Западе, было предназначено для Свободы. 15 лет он возглавлял журнал «Континент» и был регулярным участником передач парижского отделения РС в конце 1970–1980-х годов. В одном из интервью Максимов сказал, что «отъезд для него был не вызовом, а уходом от безнадежности»[203]. Юз Алешковский эмигрировал из СССР в 1979 году. У микрофона Свободы читал свои книги; выступает на РС с 1980-х годов и по сей день.

Регулярными с конца 1970-х годов становятся выступления у микрофона РС правозащитницы, публициста Людмилы Алексеевой[204]. Она сотрудничает с РС с 1977 года, является редактором и ведущей передач о правозащитном движении в России и странах СНГ. Правозащитной деятельностью Алексеева начала заниматься с середины 1950-х годов, принимала участие в создании «Хроники текущих событий», член-основатель Московской Хельсинкской группы. Эмигрировав в США в 1977 году, стала зарубежным представителем Хельсинкской группы. РС, по собственному признанию, Алексеева начала слушать в середине 1950-х годов. Среди своих самых интересных встреч на РС Алексеева вспоминает встречу в нью-йоркском бюро с Сергеем Довлатовым и встречи в Италии с Александром Галичем. В интервью автору Людмила Алексеева рассказала о своем первом выступлении на РС в Вене, в день приезда в эмиграцию: «Тогда можно было эмигрировать только по израильской визе. Хотя ни я, ни муж не евреи, но мне мой друг устроил так, что мы выехали по израильским визам, как будто я его двоюродная сестра. Путь лежал так: Вена, там встречает организация, которая отправляет в Израиль, а кто не хочет – остается и отправляется в Америку. Мы приехали в Вену, это было 22 февраля 1977 года. Мы еще были в аэропорту, по радио говорят: “Frau Alexeeva, Frau Alexeeva…”. Дальше я не понимаю, потому что по-немецки. Я попросила кого-то перевести, мне объяснили, что “вас ждут журналисты… Если вы не хотите встретиться с журналистами, то полицейский проведет вас мимо них через другой вход”. – “Нет, я хочу встретиться с журналистами, потому, что я выезжала, как зарубежный представитель Московской Хельсинкской группы…”

Мы с мужем вышли к журналистам, они спрашивают что-то по-немецки. Я ничего не понимаю, у мужа от удивления открываются глаза, и он начинает отвечать им по-немецки. У него в детстве была учительница немецкого языка, и оказалось, что он и понимает, и в состоянии ответить. Я стала отвечать, он меня переводить, а через десять минут прибежал весь запыхавшийся Георгий Борисович фон Шлиппе. Георгий Борисович фон Шлиппе – работник РС, немец, прекрасно говоривший по-русски. Он выступал под псевдонимом Юрий Мельников, и у него был очень красивый голос, – читал разные художественные произведения по-русски для нас, слушателей… Он записал для РС мой рассказ о Хельсинкском движении в Советском Союзе на магнитофон – тогда это был огромный ящик с такими бобинами, на которые пленка накручивалась… Я рассказывала ему шесть часов, до тех пор пока у меня полностью не сел голос…»[205].

В аудиоархиве хранится беседа Алексеевой с Владимиром Юрасовым: о начале правозащитной деятельности Алексеевой, об участии в издании «Хроники», о том, кто слушает в СССР западные радиостанции[206]. Фрагменты первого интервью Алексеевой прозвучали в разных программах РС. Несколько месяцев Людмила Алексеева провела в Европе, а потом ее пригласили в нью-йоркское отделение РС и предложили сделать серию передач о хельсинкских группах в СССР. Алексеева стала делать еженедельную десятиминутную передачу, – всего в эфир РС вышло 22 выпуска.

В своих воспоминаниях многие авторы РС повторяют, что давления при выборе тем или при создании текстов американское руководство на писателей не оказывало. Конфликты возникали только в редакционной, внутриэмигрантской среде из-за расхождения эстетических вкусов. В этом также заключается социокультурный феномен РС: несмотря на финансирование, контроля за текстами, во всяком случае литературных программ, не было.

Через РС с середины 1950-х годов осуществлялась чуть ли не единственная связь эмигрантов с родиной, со временем вылившаяся в захватывающий диалог между русским зарубежьем и интеллигенцией в Советском Союзе.

Большинство процитированных в этой книге передач с участием писателей русского зарубежья воспроизведены автором по архивным звукозаписям и напечатаны впервые (к записям дается ссылка на порядковый номер диска в аудиоархиве в Праге)[207]. Практически каждое выступление писателей у микрофона Свободы – законченное произведение, а потому представляет несомненный литературоведческий интерес.

Предложенное в этой книге разделение выступлений на темы может показаться читателю достаточно субъективным, тем не менее оно показывает, что внимание писателей – авторов Свободы было сконцентрировано на одном и том же круге проблем в течение почти 40 лет.

«Россия вчера, сегодня, завтра» и Россия вчера, сегодня, завтра

Авторы РС много сил отдавали тому, чтобы через художественные и публицистические произведения выражать запрещенные в СССР идеи и мысли о прошлом и настоящем страны.

«Россия вчера, сегодня, завтра» – вечная тема Свободы. Так называлась одна из аналитических программ, где анализировались события, происходящие в современной России, и их взаимосвязи с историей. Название для программы нашел Михаил Коряков. Как вспоминает Джин Сосин, в одном из писем, присланных на Свободу в начале 1960-х годов радиослушателем из Серпухова, говорилось: «Слушая вас, мне хочется больше знать о нашей истории. Не могли бы вы завести у себя программу – что-нибудь вроде “Россия вчера, сегодня, завтра”?». Коряков пришел к Сосину и предложил ответить на письмо серией передач. Программа стала выходить на Свободе регулярно[208].

В этом разделе под «Россией вчера, сегодня, завтра» мы будем понимать не только название самой программы, но и затрагиваемую тему: связи сегодняшней России с ее истоками и взгляд на будущее страны. При прослушивании самых разных программ, чтении текстов 1950–1980-х годов постепенно раскрываются позиции, становятся яснее взгляды писателей-эмигрантов на литературу, историю и советскую действительность.

В 1953 году, в первый год вещания, Александра Львовна Толстая[209], прозаик, публицист, младшая дочь Льва Толстого, обращается к коммунистам и комсомольцам: «Я прожила в советской России 12 лет и счастлива, что смогла отдать эти годы служению народу. Побывала я и в тюрьме, и в лагере. К счастью для себя, оказалась на стороне угнетаемых… Забыть родину я не могу. Хотелось бы видеть ее свободной, как другие страны, где каждый гражданин может жить как хочет, не подчиняясь во всем партийной указке… Вы все, партийцы, живете только по чужой указке… Кому нужна эта ваша коммунистическая партия?.. Быть может, у вас есть дети? Вы знаете, как они ненавидят всякую ложь, жестокость, несправедливость? Разве вы не ответите им? Вы думаете, они не поймут и не отвернутся с ужасом от вас, когда узнают о вашей преступной деятельности?.. А разве вы не ответственны перед Родиной, которую вы превратили в концентрационный лагерь…»[210]. (Слышно, как она читает, переворачивает страницы.)

Александра Толстая была одним из первых авторов, постоянно выступала у микрофона РС с 1953 по 1960-е годы. Уже в 1950-х годах она поднимает правозащитные темы в своих передачах, тем самым закладывая одно из наиболее важных направлений вещания РС. В СССР Толстую арестовывали пять раз, она была и в одном из первых советских концлагерей – в Новоспасском монастыре в Москве. В 1929 году уехала из России. Через десять лет в Нью-Йорке основала благотворительный Толстовский фонд. В Союзе оценили деятельность эмигрантки: ее вырезали с семейных фотографий, замалчивали на экскурсиях в Ясной Поляне, вымарывали из биографий писателя. В 1955 году в эфир РС выходит передача «Обращение к заключенным Воркуты». Начинается программа с записи речи Элеоноры Рузвельт, приуроченной к годовщине Воркутинского восстания летом 1953 года, развивает тему на радио Александра Толстая[211]. По Свободе Толстая часто обращается к теме жизни и творчества отца[212].

В эфире РС важное место всегда занимали обсуждения сталинско-ленинской темы.

В 1968 году выходит серия передач о событиях Гражданской войны, в 1969 году – передачи о репрессиях Сталина в отношении соратников Ленина: «Большой террор», «Первые годы Советской власти», в 1970 году – серия передач о массовых репрессиях Сталина 1930–1940-х годов «Инквизиция XX века», в 1968–1971 годах – очерки об истории органов безопасности «От ЧК до КГБ», в 1970-е годы – «Комментарии на советские темы». У истоков вещания РС стоял историк советской партийной системы, известный писатель и публицист Абдурахман Авторханов[213], который сотрудничал с РС до 1995 года. В эфире Авторханов выступал под псевдонимом Темиров. У микрофона РС он прочитал практически все свои книги, в том числе полностью – «Технологию власти» в 1970 году в программе «С другого берега», «Происхождение партократии» в 1974–1975 годах и «Загадку смерти Сталина» в 1977 году. Интересны циклы его бесед «По Советскому Союзу», «История партии». Первая передача из цикла «История партии» была посвящена книгам по истории КПСС 1920-х годов, написанным большевиками, говорилось об отношении Сталина к этим книгам[214]. Автор рассуждает о советской цензуре, об извращении в Союзе исторических фактов.

Юбилеи революции РС отмечало циклами передач с участием историков, философов, писателей.

В год 50-летия, в 1967 году, у микрофона РС Виктор Франк говорит об авторах сборника статей о русской революции «Из глубины»[215]. Виктор Франк, сын знаменитого философа Семена Франка, был политическим комментатором на Свободе. Позже он вернулся в Англию и основал лондонское бюро РС, где предстояло побывать многим известным авторам.

В 1977 году Авторханов выступал в информационно-публицистической передаче «Вернемся к истории», посвященной 60-летию революции. В одной из таких передач он говорит о роли Георгия Плеханова в становлении русского большевизма, основании группы «Освобождение труда» и ее составе, о первом издании «Капитала»: «Первая марксистская группа русских была создана не в России, а за границей, в Женеве, в 1883 году, в год смерти Карла Маркса. Она называлась, как вы знаете, группой “Освобождение труда”. В ее состав входили старые русские революционеры: Плеханов, Аксельрод, Вера Засулич, Игнатов. Ленин их всех называл основоположниками марксизма в России. Это его слова. Заметим тут же: именно как истинные марксисты, они потом станут и врагами большевизма, хотя они во многом вместе с народниками способствовали зарождению идеологии большевизма. Во главе этой группы стоял Плеханов. История марксистской мысли не знает не только в России, но и на Западе более выдающегося и талантливого теоретика марксизма после Маркса и Энгельса, как самого Плеханова. Уже в 1920 году, когда Плеханова уже не было в живых, и умер он как враг Ленина, Ленин заявил, что никто не может считать себя образованным марксистом, если он не читал все, что написал Плеханов. Поэтому важно остановиться на месте Плеханова не в русском марксизме, а вообще в становлении большевизма.

Первый иностранный язык, на который был переведен “Капитал” Маркса, был русский язык. Вот этот русский перевод “Капитала” Маркса лежит передо мной. Интересны – в свете нынешней жестокой советской цензуры – издательские данные книги Маркса. Я читаю: “Капитал. Критика политической экономии. Сочинение Карла Маркса. Том первый. 1872 год. Санкт-Петербург. Издание Полякова. Типография Министерства путей сообщения”. Таким образом, библия марксизма была издана правительственной типографией царя Александра II»[216].

Авторханов утверждает, что история «группы Плеханова» и взгляды самого Плеханова в советской литературе искажаются до неузнаваемости. Автор продолжает: «Отмечая скороговоркой некоторые заслуги Плеханова, советские историки, особенно после выхода “Краткого курса” Сталина и вопреки Ленину, постоянно подчеркивают, что Плеханов имел сплошные ошибочные взгляды. И эти его ошибочные взгляды – истоки его будущего меньшевизма. Между тем Плеханов был первым марксистским учителем именно Ленина и первым большевиком на втором съезде партии в 1903 году… Не Ленину, вопреки позднейшей фальсификации, а Плеханову принадлежит первая программа большевизма, утвержденная на том же названном втором съезде партии. Три кардинальных вопроса, три кита, на которых сооружено будущее здание ленинизма, а именно: аграрный вопрос, социальная революция и концепция диктатуры пролетариата – впервые были сформулированы именно Плехановым, автором первой программы РСДРП… Почему же и когда началось расхождение между Плехановым и Лениным? Оно началось сейчас же после названного съезда, когда Плеханов, близко присмотревшись к Ленину, увидел, какова же действительная программа самого Ленина и при помощи каких методов Ленин думает ее осуществить. Выяснилось, что социальная революция для Ленина – это политический заговор ядра профессиональных революционеров. Помните, как Ленин перефразировал Архимеда: “Дайте нам организацию революционеров – и мы перевернем Россию”? А диктатура пролетариата – это диктатура одной партии, вернее, аппарата этой партии, над страной, в том числе и над самим пролетариатом. Плеханов понимал разработанную им программу партии по-другому. Он был за революцию, за революционное свержение царизма… Он был категорически против того, чтобы заменить один абсолютизм другим: царский – большевистским. Плеханов думал, что после свержения царского абсолютизма в России будет установлена демократическая республика западного типа, в рамках которой и пользуясь институциями которой, с ее широкими демократическими свободами и гражданскими правами, русский рабочий класс проложит дорогу к социальному прогрессу и процветанию всей страны, что и приведет, по мнению Плеханова, в конце концов к социализму, поэтому Плеханов и записал в своей программе пункты, которые более актуальны сегодня, чем они были актуальны 74 года тому назад. Вот некоторые из этих пунктов: самодержавие народа, то есть сосредоточение всей верховной государственной власти в руках законодательного собрания; всеобщее равное и прямое избирательное право; широкие местные самоуправления; неприкосновенность личности и жилища; неограниченная свобода слова, совести, печати, собраний и забастовок; свобода передвижений и промысла; полное равноправие всех граждан вне зависимости от пола, религии, расы и национальности; право получать образование на своем родном языке, введение родного языка во всех государственных учреждениях; право на самоопределение за всеми народами, входящими в Россию. Сторонники Ленина голосовали за эту программу Плеханова не потому, что они считали ее своей целью, как выяснилось потом, а потому, что видели в этой программе истинные средства к собственной цели…»[217]. (Авторханов говорит медленно, очень увлеченно, вступления к его передачам часто сопровождаются музыкой.)

Через 20 лет в программе «Россия вчера, сегодня, завтра» вышел цикл «К 80-летию Октябрьской революции», который вел и редактировал Анатолий Стреляный.

В 1959 году Владимир Вейдле рассуждает о «Сегодняшней России»[218], где говорит о влиянии марксистской идеологии на российскую жизнь. Нельзя не упомянуть цикл программ «Судьба русской революции», где Георгий Адамович поднимает такие темы, как «интеллигенция в революции»[219] и «возникновение эмиграции»[220]. В 1965 году Адамович размышляет на тему «Что может сделать литература?»: «В состоянии ли она что-либо изменить в современной жизни? Какова ее роль? Каково ее влияние? Наконец, каков долг писателя перед лицом всех тех раздоров, неурядиц и бедствий, свидетелями которых людям нашего века пришлось быть?.. В советской печати ведь не то что преобладает, нет, в ней господствует, в ней царит убеждение, что у литературы есть одна только цель – построение коммунизма и что в достижении этой цели никакие колебания недопустимы. Однако на Западе писатели, даже коммунизму сочувствующие, далеко не так единодушны. Вероятно, потому, что в большинстве своем отказываются принимать или еще не привыкли принимать партийные указания за какие-то Синайские заповеди, требующие исключительно одного: беспрекословного исполнения»[221].

Среди видных писателей – эмигрантов первой волны, сотрудников РС был Роман Гуль[222], почти тридцать лет возглавлявший «Новый Журнал» (Нью-Йорк). Марина Адамович, главный редактор «Нового Журнала», рассказывает: «Нужно понимать, что в XX веке в 17-м году произошла трагедия, катастрофа. Это некая реальность. Этот самолет упал, он разбился, выжило полтора человека. Надо понимать степень трагедии, степень растерянности и степень мужества этих людей, которые сумели путь прочертить вне России… Выжить. Сохранить свою культуру… Как бороться с большевизмом? Время уходит. Приходит новое поколение. Непонятно, как освобождать свою Родину…»[223]. В эфире РС Гуль создает свой образ Советской России, оппонируя тем своим коллегам из эмиграции, которые пытались объяснить, оправдать суть советской реальности, рассуждает о «неподцензурной литературе», объясняет различия между «русским и советским» – и это была для него скорее не политическая, а культурологическая задача. В 1953–1960-е годы Роман Гуль руководил нью-йоркским отделением РС. (Сохранилось всего несколько записей с голосом Гуля.)

Основываясь на описаниях архивных передач РС, можно сделать вывод, что Владимир Вейдле, искусствовед, поэт, тоже обращался к истории, судьбам России, рассматривая выбранные им темы под социокультурным углом. В одном и том же выступлении он мог одновременно рассуждать о состоянии прав и свобод граждан в Союзе и советской культуре, литературном наследии России и духовной жизни русского зарубежья. Вейдле ведет постоянную рубрику «Беседы о словах», выбирая слова, значимые для русской культуры. В 1968 году он берет слова, весьма актуальные для этого года, для противостояния человека и государства, – «интеллигенция»[224] и «народ»[225]. Ранее он рассуждал об «интеллигенции» в 1959 году в программе «Беседы Владимира Вейдле. Мысли о сегодняшней России»[226]. В 1968 году Вейдле в программе «Парижские беседы» поднимает тему свободы слова[227]. В 1969 году темой программы «Беседы о словах» становится обсуждение и символическое разделение слов «мы» и «наше»[228]. В 1975 году Вейдле читает у микрофона свою рецензию на статью Александра Солженицына о трактате Андрея Сахарова «О прогрессе…» в программе «Обзор самиздата»[229].

В 1970 году на волнах РС звучит «Безымянная страна», где Вейдле размышляет о наследии России: «Мы говорим о наследии России лишь потому, что ощущаем перерыв не в совокупности ее духовного бытия, но во всем или в очень многом из того, что ему дает своеобразие, что составляет лицо России. Речь о самом русском в России – о языке, литературе, искусстве, и не столько даже о них самих, сколько о мысли, которая их питала, которой Россия жила и которая, с разной степенью силы, выражалась также и во всех науках, где вычисление или эксперимент могут играть лишь второстепенную роль. Здесь разрыв и произошел, здесь и была нарушена преемственность»[230]. Вейд-ле подчеркивал, что СССР – «лишь мундир, или футляр, или тюрьма России». По мнению Вейдле, путь к возрождению России лежал «через воссоединение с прошлым, через восстановление нарушенной революцией преемственности»[231]. Большевистскую революцию и советский строй Вейдле рассматривал как измену России самой себе, а каждую новую октябрьскую годовщину считал «вехой на пути этого отступничества»[232] – эти мысли он неоднократно развивал в своих передачах. Центральной темой его выступлений также становится противопоставление России Западу.

Как сосуществуют пропаганда и литература – типичная тема передачи для Гайто Газданова – публициста. В 1970 году он готовит выступление на эту тему для программы «Дневник писателя»: «Советская литература ни в какой степени не отражает национального гения русского народа – как это было в XIX веке… Советская культура отражает культуру – или, вернее, отсутствие культуры – и взгляды советской партийной диктатуры… Заметьте, что речь идет не обо всей литературе, об этом мы можем судить по книгам, запрещенным в Советском Союзе и проникшим за границу, прежде всего по романам Солженицына… Мне кажется, что литература станет русской тогда, когда она перестанет быть советской… И – это мое личное убеждение – когда она вернется в то западное русло, из которого ее насильственно вырвал режим невежественных фанатиков – как бы они не назывались: Сталин, Хрущев или Брежнев»[233]. Эта тема постоянно обсуждалась на радио. Примеры можно найти как в 1950-х, так и в любые последующие годы. Это своего рода «тематический перекресток», на котором все социальные, политические, нравственные движения в обществе просматриваются как нельзя лучше[234]. В 1978 году тему «искусство и тоталитаризм» будут обсуждать в программе «Писатели у микрофона» другие авторы РС – Анатолий Гладилин и Виктор Некрасов. Основное содержание связано с обсуждением изобразительного искусства в СССР и критикой советских журналов по искусству[235].

Выделим из цикла Газданова для программы «Дневник писателя» еще одну беседу, вышедшую в эфир в 1971 году, – о тенденциозности в литературе[236]. Газданов утверждает, что писатель не может быть проповедником: «Проповедуя, писатель становится неубедительным… Произведение принимает наивно-назидательную форму»[237]. Отдельно Газданов говорит о сатире и гражданской поэзии, вполне серьезно сравнивая русских классиков с малоизвестными советскими писателями и обвиняя последних в отсутствии таланта.

Конец ознакомительного фрагмента.