5
Я скинул с лица колючее покрывало, протёр лицо руками, слегка массируя. И только после этого открыл глаза, уставившись в потолок с ниточкой паутинки в углу. В окно струился бледный свет, в окно было видно серое небо.
Похмелья практически не было. Немного болела голова, немного давило на виски. Но, в целом, чувствовал я себя вполне сносно. Либо это был всё же хороший коньяк, либо местные туда что-то подмешивают. Скорее всего, второе: что-то меня вчера быстро накрыло. Сколько раз зарекался покупать спиртное в маленьких провинциальных сельпо. Ничему меня жизнь не учит. Хорошо, что хоть не траванулся.
Я сел, спустив ноги на пол. Вещи на мне изрядно помялись, пояс брюк съехал на сторону. Помню-помню, раздеваться было лень.
Медленно, словно капитан подводной лодки перископом, я обвёл взглядом комнату. Всё было на своих местах, кроме пары упавших с полки книг. Это я там искал вчера что-то. Ну, хоть ничего не сломал.
Я глубоко вдохнул, с шумом выдохнул. Поморщился, потому что в висках сразу застучало. Определённо нужно попить, во рту словно отряд пионе…
Моя рука наткнулась на что-то холодное и продолговатое, лежащее в складках покрывала. Я с удивлением извлёк на свет жестяную коробочку из-под леденцов-монпансье, перетянутую чёрной резинкой для бигуди. Внутри загрохотало с металлическим звуком.
Не понимая, чем меня могла вчера заинтересовать эта коробка, я стянул резинку и, поддёв ногтем крышку, поднял её.
Внутри лежали ключи. Много разных ключей, без бирок и подписей. Вот этот, с квадратным ушком, явно от шкафа. Этот длинный – от почтового ящика, у меня дома такой же. Эти два, видимо, от квартиры, запасные. О, ещё пара ключей, которые раньше поставляли комплектом к мебели – тонкие, блестящие, с одним зубчиком.
Не найдя для себя ничего сколь бы то ни было интересного, я поставил коробку на тумбочку подле кровати. Сейчас, первым дело, нужно попить и привести себя в порядок. Слава богу, что вещи не распаковывал, не будет нудных сборов и попыток вспомнить о забытых мелочах. Сколько времени? О, первый час. Неплохо же храпанул. Чёрт, а если бы проспал? Вот тупица, мог бы и будильник поставить!
Я прошлёпал на кухню, налил воды из графина. Тёплая вода неприятно скользнула по небу и провалилась в желудок, но стало лучше. Я зажёг конфорку, поставил греться белый эмалированный чайник. Сладкий чай сейчас не помещает.
Убеждаясь в мысли о том, что выпитый накануне коньяк был палёным, я бегло пробежался по квартире. Собрал рассыпанную мелочёвку в виде сотового телефона, часов и монет от сдачи в магазине, которые высыпались на ковёр из кармана брюк. Наскоро почистил зубы, рассматривая своё опухшее лицо. Да, раньше после попоек я выглядел получше. Старею.
Чай пил пустой, потому как запамятовал купить хотя бы сыру. Чашку мыть не стал, оставив в раковине.
Ровно через час я был готов покинуть свою ночлежку. Я стоял в коридоре с сумкой в руке, бросил последний взгляд на квартиру Дениса Краснова. Внутри что-то неприятно потянуло, такое стыдливое беспокойство. Нужно ведь было могилку посетить. В шкафах фотографии поискать, взять с собой. Тут же есть какие-нибудь ценные для Дениса вещи, чем он дорожил. Ему было бы, наверное, приятно, возьми я их себе на память. А то всё же разворуют.
Что-то последнее время слишком много раз мне становится стыдно. А отчего? Я просил эту квартиру? Просил отрывать меня от повседневных забот и дел? Нет. И квартира мне эта не нужна. Только в горячечном бреду можно променять мою трёхкомнатную на эту, в богом забытой дыре. Хоть компенсацию получу за все неудобства.
Но самооправдательная злость не помогла, неловкость и стыд не отступили. Тогда я схватил с трюмо маленькую металлическую статуэтку африканской девушки, бросил её в карман пальто и скорым шагом вышел в подъезд. Захлопнул дверь, гулко защёлкнул замок на два оборота. Вдыхая прохладную сырость каменных пролётов, пошагал по ступеням вниз.
Улица встретила меня лёгким запахом пряностей. Я обвёл взглядом двор, внутренне поёжившись от окружающего запустенья. Разросшиеся кусты вдоль тротуара тяжёлыми ветками топорщатся в разные стороны. Песочница с поломанными деревянными бортиками, ржавая качель, покосившиеся скамейки. Как всё же быстро слетает налёт ухоженности с забытых вещей. Как же быстро природа ломает созданное человеком. Впрочем, мы нисколько не уступаем ей в скорости.
Шагая по пустынной улице, я невольно озирался по сторонам. Вспомнился виденный по телевизору город Припять, из которого радиация выгнала всё живое. А мой крестовый поход в продуктовый? Кому рассказать, так не поверят. Надо же было заблудиться в крапиве. Читал где-то, что в пустыне, при отсутствии ориентиров, всегда ходят по кругу, потому как толчковая нога направление задаёт. Хотя расстояния немного не те, да ну и ладно, голову потом ломать буду. Если захочется.
А ведь я таким и запомню Славинск, безлюдным и немного мистическим. Запомню не место, но атмосферу.
Чем ближе я подходил к аэродрому, тем сильнее улучшалось настроение. Шаг стал бодрее, я даже улыбнулся одинокому прохожему, шедшему навстречу. И всё равно, что он даже головы не повернул. Мне уже, по большому счёту, было наплевать на этих суровых шахтёров вместе с их умирающим городом-недоразумением.
Проспект Труда я пролетел, не заметив, как. Прошагал мимо закрытых магазинов, мимо курящего на ступеньках подъезда старика, мимо покрытой толстым слоем грязи припаркованной «копейки». Бросил взгляд на часы. Пять минут третьего. Целый час до прилёта Шишова, ну да не беда. Посижу на скамеечке. Можно, конечно, зайти к Степанову, но отчего-то не хочется. Видимо, я уже всем существом был по ту сторону гор и не хотел лишний раз контактировать с местными. Да и решительно не знаю, о чём с ним разговаривать.
Обойдя громоздкое здание администрации, я вышел на финишную прямую. Невольно ускорил шаг, поправляя съезжающую с плеча сумку.
Навстречу щла полная женщина с тележкой, на которой дама тащила огромную клетчатую сумку-баул. Ещё через несколько метров – коренастый мужчина в натянутой на глаза кепке и с перетянутой бечевой коробкой из-под микроволновки в руках. За ним – ещё один, в мятом плаще и в фетровой шляпе, с чёрным кожаным чемоданчиком. Вид у них был, прямо скажем, подавленный и раздражённый. Женщина держала у лица платок, поверх которого влажно поблёскивали покрасневшие глаза, мужики в голос матерились.
Что ещё за демонстрация? Трое человек вместе? Это, по меркам Славинска, уже толпа. И идут от аэродрома. С вещами.
В душе вдруг проклюнулась неясная тревога. Я оглянулся на прошедших мимо, словно ища ответ. Неужели вертолёт не прилетел? Так ведь рано ещё. Или прилетел, но уже улетел? С Шишова станется, ему на график наплевать.
Я почти пробежал оставшееся до взлётного поля расстояние и, вытянув шею, устремился дальше. Слава богу, вертолёт был на месте. Он застыл зелёной махиной в центре посадочного круга, уныло развесив длинные лопасти. А возле него копошилась толпа народа, словно муравьи возле сахара.
Почуяв неладное, я припустил по покрытому трещинами асфальту, придерживая бьющую по боку сумку. Ботинки гулко стукали каблуками, хлопали по лужам, обдавая грязными каплями брюки. Краем глаза заметил стоявшего возле дверей диспетчерской Карчевского, геолога-рецидивиста. Бородач расслабленно привалился плечом к дверному косяку и, казалось, с нескрываемым интересом наблюдал за происходящем, попыхивая сигаретой.
Я добежал до скопления людей, остановился, чуть не врезавшись в стоявших. Тяжело дыша, попытался разобраться, в чём же дело.
Гул голосов неодобрительной нотой висел в воздухе. Здесь было человек двадцать, все с вещами, с баулами, рюкзаками. И все они были недовольны, рассержены, злы. Они качались, силясь рассмотреть кого-то впереди, ругались друг с другом, топали ногами. Спустя секунду я всё же различил в этом многоголосье отдельные фразы, услышал знакомый хамовитый голос и всё тут же встало на свои места.
– Граждане, вертолёт не резиновый! Нечего напирать грудью! – Этот гневный крик принадлежал пилоту Шишову, которого я никак не мог разглядеть. По-видимому, он стоял возле пассажирского люка. – Больше, чем есть, всё равно не подниму!
И тут же нестройные голоса вторят ему хором:
– У меня муж в больнице, мне нужно…
– Мне обещали, что…
– Сколько можно ждать…
– Прозябайте тут сами…
Я немного отошёл в сторону и смог разглядеть макушку пилота, который отчаянно махал руками, отталкивая от себя людей.
– Идите вы в жопу, уважаемые! – рявкнул Шишов. – Я с вами по-хорошему, а вы как…
– Мне нужно на большак…
– Довели страну…
– Да поймите же вы…
– Я горбатился не ради того, чтобы…
Пилот грубо вырвал рукав из чьих-то цепких пальцев, застучал ботинками по лесенке, поднимаясь в кабину.
– К вечеру вернусь за второй партией, – бросил лётчик через плечо, злобно скалясь.
Как так вышло, что Шишов появился в Славинске раньше срока и все места тут же оказались занятыми? Я бросил взгляд на часы. Да нет, всё верно, ещё оставалось почти сорок минут до назначенного времени.
С хлопком закрылась дверь кабины пилота. Толпа качнулась было вперёд, но тут же, под общий разочарованный выдох, подалась назад, когда Шишов завёл турбины. Дрогнули лопасти, стали медленно раскручиваться.
Увлекаемый расходящимся народом, я на деревянных ногах сделал несколько шагов прочь от вертолёта. И с грустной обречённостью, с обидой обманутого ребёнка проводил взглядом улетающую машину. Как же так вышло, что я не оказался на ней?
Шишов сказал, что вернётся позже, ближе к вечеру. Что ж, похоже, ещё есть шанс покинуть Славинск сегодня. Жаль, конечно, что придётся проторчать несколько часов, ну да что уж теперь. Сам виноват, мог бы догадаться, что возможен такой ажиотаж с отбывающими. Буду умнее впредь, сделаю скидку на местный фактор.
Аборигены расходились, покидая взлётную площадку. Я с презрительным неодобрением посмотрел на удаляющиеся серые фигуры. Как они некрасиво вели себя, словно дикари. Кричали, ругались, толкались. Устроили самый настоящий базар. Шишову можно лишь посочувствовать, возить такую публику – занятие крайне неприятное. Ну и что, что не хватило мест, не конец же света? Нужно как-то по-людски, не теряя лицо, достоинство. Я вот, к примеру, расстроен, но не впадаю же в истерику… Наверное, они тут все много пьющие…
– Что, не влезли? – окрикнул меня Карчевский, который всё так же подпирал косяк двери диспетчерской.
Я посмотрел на него, на его прищуренные глаза, на криво ухмыляющийся в недрах бороды рот. И решил не затевать перепалки с этим грубым типом, который явно насмехается над моим положением.
– Да, сами видели. – Я позволил себе улыбнуться. – Не успел.
– Бывает, – философски протянул геолог и вновь продемонстрировал мне свойство местных быстро переходить на «ты». – Ладно, не стой там. Пошли, чаю попьём.
Он махнул рукой, приглашая идти за собой, и скрылся внутри ветхого здания.
Что мне оставалось делать? Шишов сказал, что прилетит вечером. В свете увиденного мной, покидать вертолётную площадку до его прилёта было бы верхом глупости. Что ж, скоротаем время до отлёта в обществе малознакомых людей.
Я ещё раз бросил взгляд вслед улетевшему вертолёту. Того уже и след простыл, винтокрылая машина скрылась за горной грядой. Ничего, зато вечером я буду в числе первых, это к гадалке не ходи.
Я усмехнулся, отмечая, что настроение немного улучшилось. И пошагал в диспетчерскую уже бодрой походкой уверенного в будущем человека.
Внутри зала регистрации всё так же царил мягкий полумрак, который не мог разогнать бледный солнечный свет, льющийся из узких окошек. В глубине играла музыка, что-то классическое.
– Проходите, Игорь, не стойте на пороге, – помахал мне из-за стойки Степанов. – Идите к нам. У нас есть кофе.
Я кивнул, протопал по пыльному полу. Создавалось впечатление, что с момента моего ухода ничего не изменилось. К слову, здесь вообще с каких пор ничего не менялось?
Николай Степанович отодвинул от стола стул, приглашая меня присесть. Да, всё те же, всё там же. Кокон ореола от света лампы с абажуром из пожелтевшей газеты, исходящие паром чайные чашки, рафинад в сахарнице.
– Садитесь, Игорь, угощайтесь. Что, на вертолёт не попали? Олег мне уже поведал.
– Здравствуйте, Николай Степанович. – Я поставил сумку на тумбочку возле шкафа, сделал шаг к столу и занял предложенное место. – Да, вот такая оказия случилась. Места не хватило.
– Это у нас бывает, – кивнул Степанов, сочувственно качая головой. – В последнее время совсем плохо с перевозками, полгода назад ещё три вертолёта было. Сейчас один, да и тот еле пыхтит.
– Имел возможность опробовать, – понимающе улыбнулся я. – Однако страху натерпелся. А что, Николай Степанович, народ у вас тут сильно пьющий?
– А вот видел я вчерась, – как-то едко вставил Карчевский, поглядывая на меня поверх чашки, – как вы променад от чепка совершали, с бутылью местной амброзии. Обмывали чего али просто так употребляли?
– Да, немного позволил, – сдержанно ответил я. – У меня всё-таки друг умер.
И сразу ощутил укол вины в груди. Чёрт! К чему эти детские оправдания? Да ещё и перед этим хамом!
– Олег, – мягко привлёк к себе внимание Степанов, – уймись. Игорь, наливайте себе кипятку. Вот кофе. Извините, что растворимый. Заварной мы на особые случаи держим. Кстати, вы так и не сказали, нашли вы своего нотариуса?
– Да, – кивнул я, – нашёл. Он мне квартиру показал, которую мне товарищ оставил.
Под приглушённые аккорды пианино, доносящиеся из старого кассетного магнитофона, я сделал себе горячий напиток, помешал ложкой. Отхлебнул мелким глотком. Ммм, а неплохо.
– Хороший кофе, – я утвердительно кивнул, – давно такого не пил.
– Это что, – отмахнулся довольно улыбающийся Николай Семёнович, – если бог даст, я по случаю сделаю вам свой фирменный. У меня специальная турка есть, ручной работы, я в ней варю. Но не на открытом огне, я предпочитаю по-турецки, на мелком песочке. Жар равномернее и со всех сторон, а не только снизу…
– Семёныч, какой случай? – не очень корректно перебил старика геолог. – Он сегодня улетит и заречётся прилетать назад. Я прав?
Карчевский повернулся ко мне, и я только сейчас отметил, какие усталые у него глаза. Геолог либо не спал несколько дней, либо смертельно загонял себя на работе. Может, потому и раздражительный такой?
– Ну, может быть… – неопределённо промямлил я.
– Ой, да ладно тебе! – воскликнул Карчевский. – Не может быть, а точно не вернёшься. Зачем врать-то?
– А я и не вру, – резко парировал я. Мне начинал надоедать его обвинительный тон. – Я просто никогда ничего не исключаю. Никогда не говорю никогда.
– Глупый лозунг, – отрезал Карчевский. – Логическая тавтология, рассчитанная на слабых. Мол, человек себе не хозяин и обстоятельства властны над ним.
– Вы утрируете.
– Отнюдь нет.
– Как вам Славинск? – переменил тему Степанов, бросив сердитый взгляд на замолкшего геолога.
– Да я толком и не посмотрел ничего, – не стал льстить при Карчевском я. – Так, до магазина дошёл и обратно. Уютно, но людей мало. Непривычно.
– Да, людей всё меньше, – согласно кивнул Степанов. – Мы с Олегом даже пытались примерно посчитать, сколько нас тут в конце концов останется. Право слово, цифра плачевная.
– А зачем тут оставаться? – удивился я. – Город же без снабжения, без энергии, без связи с миром. Это ж верная смерть.
– Ну, не так всё плохо, как кажется. У нас останется маленький вертолёт медицинской службы, радио опять же. Мы сможем связываться с Большой Землёй. Опять же теплицы совхозные остались.
– Но зачем? – не понял я.
– Нас город не отпускает, – грустно улыбнулся старый диспетчер.
Повисла неловкая пауза.
– В каком смысле? – спросил я.
– А куда мне, к примеру, Игорёк, лететь? – поднял на меня глаза Степанов. – К дочери в Оренбург? Так она замужем за военным, вчетвером с ребятишками двумя в общежитии ютятся, в одной комнате.
– Ну всё-таки, – возразил я, – не бросят же, помогут.
– В том-то и дело, что не бросят. Вот только не привык я обузой быть, Игорь. Не привык и не хочу становиться.
– Семёныч у нас из гордых, – поддел товарища Карчевский, – всё сам, всё за всех. Из человеколюбов, филантропов. Всё боится, что кого-то обяжет, оторвёт от дел. Он уже в этой диспетчерской без сменщика второй месяц живёт. Тимуровец, ёжь твою налево.
– Да как же я уйду-то, Олег! – всплеснул руками Степанов. – За маяком кто смотреть будет?
– Да Шишову твой маяк, что козе баян! – парировал Карчевский. – Он по маршруту с закрытыми глазами пролетит. Намастырился уже за десять лет.
– Нельзя без маяка, – не согласился Степанов, – не дураки его придумали и сюда поставили.
– А Шишов сказал, что давно уже маяки не работают, что вслепую летать приходится, – вставил я. И тут же получил довольно болезненный пинок под столом. Прошипев от боли сквозь зубы, я невольно дёрнулся, но, поймав красноречивый взгляд геолога, промолчал. Что ж, позже я с ним поговорю. Нет, ну что за дела – пинать незнакомого человека! Какая бестактность! Ладно, позже выясню, в чём дело.
– Что с вами? – участливо поинтересовался Степанов, заметив, как я демонстративно потираю ногу.
– Икру свело, – криво улыбнулся я, косясь на невозмутимо пьющего кофе Карчевского, – ничего страшного, пройдёт.
– Понимаете, Игорь, – видимо, моё объяснение вполне удовлетворило старика, и он продолжил разговор, – на крыше вышки установлен радиомаяк, который подаёт постоянный сигнал о местонахождении вертолётной площадки. У нас часто бывают туманы, реже облачно, но без этого сигнала очень легко пролететь мимо, врезаться в горы или сесть в городе. Площадка маленькая, сами видели. А техника у нас старая, постоянно что-то ломается и перегорает. Вот я и присматриваю за ней, чиню, меняю детали. Правда, лампы уже на исходе, но ничего, Шишов обещал подвезти. Так что, сами видите, без диспетчера тут никак. Без диспетчера может авария случиться, тьфу-тьфу.
Степанов суеверно постучал костяшкой пальца по столу.
«Интересное кино, – подумал я. – Это что ж получается, что либо Шишов для красного словца про диспетчерские и контроль за небом соврал, либо Карчевский что-то скрывает от своего товарища?»
– Ты вон лучше у Олега спроси, почему ему на Большую Землю не летится, – хитро усмехаясь, предложил мне Николай Семёнович, – а то он, смотрю, думает, что, кроме него, тут никто ничего не делает.
Я вопросительно уставился на геолога. Тот ухмыльнулся в бороду, спрятал маленькую чашку в огромных ладонях.
– Чего молчишь? – обратился к нему улыбающийся старик. – Поведай про свои изыскания.
– Оно ему надо? – кивнул на меня геолог.
– А вы всё же расскажите, – надавил я, – вдруг что-то интересное услышу.
Карчевский дёрнул бровью, мол, смотри сам, предупреждали.
– Горы возле города интересные. Славинск построен на дне древнего вулканического озера, высохшего ещё во времена Оно. Жилы породы уходят очень глубоко по жерлу…
– Инопланетян он ищет, – перебил товарища Степанов, подмигивая мне.
– Семёныч!
– А что, не так?
Карчевский заёрзал, засопел, покосился на меня. Уели таки этого хорохористого. Надо же, наш мужиковатый герой молотка и микроскопа оказался с той ещё чудинкой. Правильно засмущался, взрослым людям всегда стыдно, когда их уличают в подобных увлечениях. НЛО, йети, лох-несское чудовище, эльфы с домовыми – это для домохозяек и романтических подростков. Это не марки собирать, в конце концов.
– А как бы и так, – неожиданно согласился Карчевский, – только вот ответь-ка мне, Семёныч, что ты на сто процентов уверен, что не было их? Что не они это?
– Нет, на сто не уверен, – согласился с ним Степанов. Чем вызвал моё неподдельное удивление. Этот-то куда? И что значит «не было их»? Не было где?
– А что, видели тут НЛО? – спросил я.
– Возможно, – уклончиво ответил геолог. Было видно, что в моём присутствии он этой сокровенной темы касаться не хочется.
Вновь повисло молчание. Как-то сложно беседа строится. Быстрее бы уж вертолёт, что ли, прилетел.
– А я вот тут тоже в такой странной ситуации побывал, – решил похвастаться я, поднимая первую попавшуюся тему, – я бы даже сказал, в глупой. Представляете, в городе заблудился. Практически в трёх соснах.
– Да где ж тут заблудиться-то можно? – засомневался Николай Семёнович, но Карчевский вдруг заинтересовался:
– Погоди ты, Семёныч. Пусть человек расскажет. Ну-ну, и где же это случилось?
– Да в магазин я решил сходить…
Я как можно красочнее, с напускной самоиронией, смеясь, рассказал историю своего блуждания возле стройки. Но ближе к концу рассказа юмор пришлось убавить, потому как я вдруг заметил посерьёзневшие лица своих собеседников, их многозначительные переглядывания. Когда я закончил, Карчевский покачал головой, буркнул, что пошёл курить, поднялся из-за стола и вышел из зала. Старик же как-то озадаченно крякнул, поскрёб щетину на подбородке.
– А в чём дело-то? – Я даже как-то испугался. – Я что-то не то сказал?
– Да нет, Игорь, что вы, всё так. Рассказ ваш просто… Как бы сказать… К теме нашей с Олегом недавней беседы пришёлся. Прямо очень к месту.
– А о чём вы говорили, если не секрет? Николай Семёнович, мне действительно интересно. Я что, не просто так плутал?
– Не просто так. И из города вы уезжаете вовремя. Нехорошо тут становится, – наклонившись ко мне, тихим голосом проговорил Степанов, словно опасаясь, что кто-то услышит. – Вы человек приезжий, вам всего не понять, не заметить. Вы, извините меня за слова, чужак здесь. А вот нам перемены очень даже заметны, очень они бросаются в глаза. И объяснить мне вам, право, неловко будет, потому как сам я толком ничего не понимаю. Ведь возраст уже, подумаете, что умом ослаб. Вы вот сами краями коснулись – и то нашли для себя какое-то логическое объяснение, а я уже не нахожу, кончились объяснения. Это вам Олежек смог бы рассказать, но он и сам мало что понимает, лишь какие-то теории да гипотезы выдвигает.
Старик замолк и выпрямился, стал насыпать себе кофе из жестяной баночки. Пальцы его дрожали.
Я молчал, ошеломлённый и запутанный. Не каждый день приходится выслушивать такие вот монологи, не научился я реагировать на них. Может, будь я врачом…
– Вы не обижайтесь только, бога ради, – добавил вдруг Степанов. – Может, я загадками говорю, может, запутал вас, напугал. Но вы не берите в голову. А я ничего больше не скажу, и так вырвалось у дурака, понесло. Вам всё равно, а я на вас вывалю тут. Просто вы уедете, и, может быть, случится так, что в какой-нибудь беседе упомянете наш городок. Вот мне хотелось бы, чтобы вы вспомнили какие-нибудь достопримечательности, а не всякую чертовщину. Этот город дорог мне, тут жили и живут хорошие, добрые люди. Не заслужил этот город дурной славы. Вы понимаете меня, Игорь?
– Честно говоря, нет, – покачал головой я, но продолжать расспросы не стал, переваривая услышанное.
Вернулся Карчевский, серьёзный и задумчивый.
– Там люди собираются на площадке, – кинул он мне. – Ты бы тоже пошёл, очередь занял. А то опять не влезешь.