Вы здесь

Пять ночей у Фредди. Серебряные глаза. Глава первая (Кира Брид-Райсли, 2016)

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2017

Глава первая

Он меня видит.

Чарли упала на четвереньки, скорчилась, забилась в узкое пространство между стеной и игровыми автоматами; ладони натыкались на спутанные провода, бесполезные штепсельные вилки больно впивались в колени. Ее загнали в угол, единственный способ выбраться – прошмыгнуть мимо твари, но для этого Чарли недостаточно быстра. Девушка видела, как он крадучись расхаживает туда-сюда, высматривая малейшее движение в щелях между автоматами. Места для маневра почти не было, и все же Чарли попыталась отползти назад. Нога зацепилась за провод, и девушка остановилась, чтобы осторожно ее высвободить.

Раздалось клацанье металла о металл, и самый дальний автомат отлетел к стене. Преследователь ударил снова, вдребезги разбив экран, после чего обрушился на следующий автомат, и следующий, круша машины одну за другой в каком-то жутком ритме, постепенно приближаясь.

«Нужно выбраться отсюда, нужно выбраться!» – тщетно билась в сознании заполошная мысль. Выхода нет. Рука болела, хотелось зарыдать в голос. Изодранная повязка окрасилась красным, Чарли казалось, будто она чувствует, как кровь вытекает из нее капля за каплей.

Автомат в нескольких футах от нее впечатался в стену, и Чарли вздрогнула. Преследователь приближался, скрип шестеренок и пощелкивание сервоприводов сделались громче. Даже зажмурившись, девушка видела, как он на нее смотрит, видела тусклый мех, проступающий под синтетической плотью металл.

Вдруг автомат, за которым она пряталась, рванули, и он отлетел в сторону, перевернувшись, как игрушечный. Из-под ее рук и ног выдернули шнуры питания, и Чарли, потеряв равновесие, чуть не упала. Обхватив себя руками, она посмотрела вверх и еще успела увидеть взмах крюка…

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ХАРРИКЕЙН, ШТАТ ЮТА

При виде знака Чарли сухо улыбнулась и поехала дальше. По ту сторону знака мир был точно такой же, и все же, миновав его, она ощутила какое-то нехорошее предчувствие. Все вокруг казалось незнакомым, впрочем, ничего другого Чарли не ожидала – все равно на этой окраине только шоссе да пустыри.

Интересно, как там остальные, как теперь живут. Десять лет назад они были лучшими друзьями, а потом случилось это, и все закончилось, по крайней мере, для Чарли. В последний раз она виделась с ребятами, когда ей было семь. В детстве они постоянно переписывались, особенно с Марлой – та строчила письма так же, как разговаривала: быстро и несвязно. Однако взрослея, они все постепенно отдалились друг от друга, так что предшествовавший этой поездке разговор вышел натянутым, полным неловких фраз. Чарли повторяла про себя имена, будто проверяя, что до сих пор их помнит: Марла, Джессика, Ламар, Карлтон, Джон. И Майкл… В конце концов, именно из-за Майкла она и приехала. Прошло уже десять лет с тех пор, как он умер, с тех пор, как случилось это, и теперь его родители хотят, чтобы все они собрались почтить его память. Они пожелали собрать всех старых друзей сына, объявив, что учреждают в его честь специальную стипендию. Чарли понимала, что это благое дело, и все же идея снова встретиться казалась ей жутковатой. Девушка поежилась и отключила кондиционер, хоть и знала, что он работает не на полную мощность и в машине не холодно.

Въехав в центр города, Чарли начала узнавать местность: несколько магазинов и кинотеатр, над которым растянули огромный плакат, призывающий всех посмотреть самый нашумевший фильм этого лета. Чарли ощутила мимолетное удивление, потом улыбнулась. «А чего ты ожидала? Что все вокруг останется неизменным? Застынет этаким памятником твоему отъезду, что 5 июля 1985 года время остановится?» В общем-то, именно этого она и ожидала. Девушка посмотрела на часы: до встречи еще несколько часов, нужно как-то убить время. Можно, конечно, сходить в кино, но Чарли знала, чего ей действительно хочется. Она повернула налево и поехала в пригород.

Десять минут спустя она остановилась и вышла из машины.

Показавшийся впереди дом темнел на фоне ярко-синего неба, словно рана. Чарли прислонилась спиной к машине, у нее слегка закружилась голова. Пришлось несколько раз глубоко вздохнуть и выдохнуть, чтобы прийти в себя. Разумеется дом никуда не делся: несколько лет назад Чарли украдкой заглянула в банковскую книжку тети Джен и знала, что ипотека выплачена и тетя Джен по-прежнему платит налог на собственность. Прошло всего десять лет, и нет никаких причин, чтобы что-то менять. Чарли медленно поднялась по ступеням, отметив, что краска на них облупилась. Доска на третьей ступеньке до сих пор держалась на одном гвозде, а розовые кусты у крыльца разрослись пуще прежнего, и их шипы хищно втыкались в доски. Дверь была заперта, но у Чарли остался ключ. До сих пор ей ни разу не пришлось им воспользоваться. Снимая с шеи цепочку, на которой висел ключ, и вставляя его в замочную скважину, девушка вспомнила, как отец надел ей на шею эту цепочку. «На случай, если он тебе понадобится». Ну, вот и понадобился.

Дверь медленно открылась, и Чарли огляделась. Она мало помнила о первых нескольких годах, проведенных здесь. Ей было всего три года, и воспоминания слились в одно размытое пятно: горе и потеря, непонимание того, почему ушла мама. Она тогда постоянно цеплялась за отца, боялась покидать маленький мирок, ограниченный этим домом, чувствовала себя в безопасности, лишь тесно прижавшись к отцу, зарывшись лицом в его фланелевую рубашку, чувствуя исходивший от одежды запах машинного масла и раскаленного металла.

У самой входной двери начиналась лестница на второй этаж, но Чарли туда не пошла. Вместо этого она направилась в гостиную, где все предметы меблировки остались на прежних местах. Ребенком она этого не замечала, но для такого большого дома здесь было совсем мало мебели. Вещи стояли на большом расстоянии друг от друга и, казалось, терялись в огромном пространстве: диван слишком далеко от журнального столика, протяни руку – не достанешь; большое кресло чересчур далеко от дивана, так что сидящим на них людям было бы неудобно вести беседу. На деревянном полу в центре комнаты темнело пятно, которое Чарли быстро обошла и направилась в кухню. В шкафчиках осталось всего несколько кастрюль, сковородок и тарелок. В детстве Чарли никогда не испытывала ни в чем недостатка, но теперь непомерная громадность дома казалась ей своеобразным извинением, как будто живший здесь человек, и без того потерявший так много, пытался дать дочери все, что только мог. Он всегда все делал с размахом.

Когда она была здесь в последний раз, в доме царила темнота и все казалось неправильным. Чарли отнесли на второй этаж, в ее комнату, хотя ей было семь лет, и она добралась бы туда быстрее на своих двоих. Но тетя Джен остановилась на крыльце, подхватила ее на руки и понесла, заслоняя ее лицо ладонью, точно Чарли – младенец, которому яркое солнце слепит глаза.

В комнате тетя Джен поставила Чарли на пол, закрыв за собой дверь. Тетя велела девочке собираться, и та заплакала, потому что все ее вещи не поместились бы в тот маленький чемодан.

«За остальными мы можем вернуться позже», – с плохо скрываемым нетерпением сказала тетя Джен, глядя, как Чарли нерешительно стоит перед комодом, не в силах решить, какую футболку взять с собой. За остальными вещами они так и не вернулись.

Чарли поднялась по лестнице и пошла в свою старую спальню. Дверь частично треснула, и открывая ее, Чарли испытывала острое чувство неуместности происходящего, боясь, что сейчас увидит саму себя, сидящую среди игрушек маленькую девочку, которая вот-вот поднимет глаза и спросит: «Ты кто?» Чарли вошла.

В ее комнате, как и во всем доме, все осталось на своих местах. Бледно-розовые стены, потолок с крутым уклоном, повторяющий форму крыши, тоже выкрашен в розоватый цвет. Старая детская кровать по-прежнему стоит у большого окна, матрас до сих пор на месте, а простыней нет. Оконная створка чуть-чуть приоткрыта, и полуистлевшие кружевные занавески легонько колышутся от дуновения ветерка. На полу под окном темнело пятно от воды – свидетельство многолетнего небрежения хозяев дома, позволивших дождю проникать внутрь. Чарли забралась на кровать и захлопнула окно. Створка подалась со скрипом, и Чарли, сделав шаг назад, снова оглядела комнату и творения своего отца.

Впервые оставшись в доме на ночь, Чарли боялась спать. Она не помнила саму ночь, но впоследствии отец часто о ней рассказывал, и история намертво отпечаталась в памяти. Чарли сидела в кровати и рыдала навзрыд, пока наконец не пришел отец. Он подхватил ее на руки и пообещал, что Чарли больше никогда не останется одна. На следующее утро, памятуя о данном слове, он взял Чарли за руку, повел в гараж и принялся за работу.

Первым его изобретением стал фиолетовый кролик, посеревший от многолетнего сидения на солнце. Отец назвал кролика Теодором. Ростом кролик был с трехлетнего ребенка – именно столько тогда было Чарли, – и у него был плюшевый мех, светящиеся глаза и щеголеватый красный галстук. Игрушка умела только махать лапой, наклонять набок голову и говорить голосом отца: «Я люблю тебя, Чарли». Впрочем, этого вполне хватило, чтобы из Теодора вышел отличный ночной сторож, составлявший девочке компанию, когда она не могла заснуть. Теперь Теодор сидел на белом плетеном стуле в дальнем конце комнаты. Чарли помахала ему рукой, но включать не стала, и кролик не помахал в ответ.

После Теодора игрушки становились все сложнее. Некоторые работали, некоторые – нет; одни то и дело глючили, другие просто не удовлетворяли детское воображение Чарли. Она знала, что такие игрушки отец забирал обратно в мастерскую и разбирал на запчасти, но девочке не нравилось смотреть, как их демонтируют. Зато ее любимые игрушки все остались здесь и смотрели на хозяйку с надеждой. Улыбнувшись, Чарли нажала на кнопку рядом с кроватью. Та неохотно подалась, однако ничего не произошло. Девушка нажала снова, подождала несколько секунд, и на этот раз раздалось лязганье металла о металл, и единорог в дальнем конце комнаты пришел в движение.

Этот единорог – Чарли назвала его Стэнли, хоть и не помнила уже, почему выбрала это имя, – был сделан из металла и покрашен глянцево поблескивающей белой краской. Заложив круг, он прогарцевал по комнате, с натугой поднимая и опуская голову, добежал до кровати, уткнулся в угол и остановился. Чарли опустилась на колени рядом со Стэнли и похлопала его по шероховатому боку. Белая краска облупилась, а морда единорога покрылась ржавчиной, но глаза живо поблескивали.

– Надо заново тебя покрасить, Стэнли, – пробормотала девушка.

Единорог таращился прямо перед собой и безмолвствовал.

У изножья кровати находилось колесо, сделанное из спаянных металлических деталей; Чарли всегда казалось, что такая вещь пригодилась бы на подводной лодке. Девушка повернула колесо – оно сначала заклинило, но потом подалось, – и открылась самая маленькая дверца стенного шкафа, из недр которого выехала Элла, кукла размером с ребенка. В своих крошечных ручках она держала чайную чашку и блюдце, словно предлагая начать чаепитие. Клетчатое платье куклы осталось, как прежде, накрахмаленным, а открытые кожаные туфельки до сих пор блестели; возможно, шкаф защитил ее от сырости. Когда они с Эллой были одного роста, у Чарли был точно такой же наряд.

– Привет, Элла, – тихо сказала девушка. Она повернула колесо в другую сторону, и Элла вернулась в шкаф, а дверца шкафа начала закрываться. Чарли пошла следом за куклой. Шкафы были встроены под наклонный потолок, всего их было три. Элла жила в самом маленьком, его высота не превышала трех с половиной футов. Следующий шкаф был примерно на фут выше, а высота третьего, расположенного у двери спальни, равнялась высоте потолка.

«Почему у тебя три шкафа?» – спросил Джон, когда впервые вошел в ее комнату. Чарли тогда тупо смотрела на него, озадаченная этим вопросом.

«Потому что их три, – ответила она в конце концов и, словно оправдываясь, указала на самый маленький шкаф. – А в этом все равно живет Элла», – добавила она. Джон кивнул, удовлетворенный ответом.

Чарли покачала головой и открыла дверцу среднего шкафа, точнее, попыталась это сделать. Девушка еще раз подергала за ручку, но без особого успеха: заперто. Тогда она, не вставая с пола, посмотрела на самый высокий шкаф, ее «шкаф большой девочки», до которого она должна была дорасти. «Он тебе не понадобится, пока ты не подрастешь», – неизменно говорил отец, однако этот день так и не пришел. Теперь дверца шкафа была слегка приоткрыта, но Чарли не стала тревожить ее покой. Дверца приоткрылась не для нее, просто рассохлась от времени.

Девушка уже хотела встать, как вдруг заметила какой-то проблеск под запертой дверцей среднего шкафа. Подавшись вперед, она достала блестящий предмет. На первый взгляд он походил на кусочек сломанной печатной платы. Чарли слегка улыбнулась. Когда-то по всему дому валялись гайки, болты, кусочки металла и всевозможные детальки. У отца в карманах всегда лежало много этого добра. Он постоянно таскал с собой вещи, над которыми в тот момент работал, клал рядом с собой и забывал, где именно их оставил, или того хуже, откладывал что-то в сторонку, дабы «не потерять», после чего эту вещь уже никто никогда не видел. Прядь ее волос зацепилась за обломок платы, и Чарли осторожно высвободила волосы.

Наконец девушка поднялась, подошла к Теодору – можно подумать, она до последнего оттягивала этот момент, – и взяла кролика на руки. Фиолетовый мех у него на спине не вылинял, оставшись такого же яркого, насыщенного цвета, как в ее воспоминаниях. Девушка нажала на кнопку у основания шеи игрушки, но кролик остался безжизненным. Искусственный мех вытерся, одно ухо свисало, еле-еле держась на единственной полусгнившей нитке, и в образовавшемся отверстии виднелась зеленая пластиковая плата. Чарли затаила дыхание, испуганно прислушиваясь.

– Я… бя… лю… – еле слышно произнес кролик, коверкая слова, и Чарли посадила его на место, чувствуя, как приливает к щекам кровь и учащенно бьется сердце. Она не надеялась вновь услышать голос отца. «Я тоже тебя люблю».

Чарли еще раз окинула взглядом комнату. Когда она была ребенком, это был ее собственный волшебный мир, принадлежавший ей одной; в этот мир допускались лишь немногие избранные друзья. Девушка подошла к кровати и снова отправила Стэнли в путешествие по кругу. Она вышла, закрыв за собой дверь до того, как единорог остановился.

Чарли вышла через черный ход и направилась к гаражу, который ее отец использовал как мастерскую. В нескольких футах от себя она увидела полускрытый гравием кусочек металла и нагнулась его подобрать. Посередине детали имелся шарнир, и девушка с улыбкой покрутила его в руках. «Это локтевой шарнир, – подумала она. – Интересно, кому он предназначался?»

В прошлом она множество раз стояла на этом самом месте. Чарли закрыла глаза и погрузилась в воспоминания. Она вновь стала маленькой девочкой, которая сидела на полу в мастерской отца, играя с деревянными и металлическими деталями, словно это детали конструктора – она пыталась сложить из них башню. В гараже было жарко, и Чарли обливалась потом, а ее ноги в шортах и кроссовках чернели от грязи, пока она сидела на полу. Она почти чувствовала резкий металлический запах припоя. Отец находился рядом, всегда в поле ее зрения, он работал над Стэнли, единорогом.

Морда Стэнли еще не закончена: одна сторона белая, блестящая и дружелюбная, с блестящим карим глазом, казавшимся почти зрячим. Другая половина игрушечной мордочки состояла из печатных плат и металлических деталей. Отец смотрел на Чарли и улыбался, а она улыбалась в ответ, чувствуя, что ее любят. В темном углу за спиной отца висели, едва различимые во мраке, металлические руки, ноги, лапы, сплетенный из множества деталей каркас-скелет с горящими серебристыми глазами. Он то и дело подергивался – жуткое зрелище! Чарли старалась на него не смотреть, но пока отец работал, а она играла со своими импровизированными игрушками, взгляд ее нет-нет да и останавливался на страшном остове. Казалось, его кривые руки и ноги издеваются над ней, а сам скелет – этакий наводящий ужас шутник, и все же смотреть на него было почему-то больно.

– Папочка? – позвала Чарли, но отец, не поднимая головы, трудился над игрушкой. – Папочка! – повторила она настойчивее, и на этот раз он медленно повернулся к ней, словно мысли его витали далеко от этого мира.

– Что ты хочешь, малышка?

Девочка указала на металлический каркас. «Ему больно?» – хотела спросить она, но, посмотрев в глаза отцу, не смогла произнести ни слова и помотала головой.

– Ничего.

Отец кивнул и, рассеянно улыбаясь, вернулся к работе. Существо у него за спиной снова дернулось, а его глаза по-прежнему горели.

Чарли поежилась и вернулась в настоящее. Потом обернулась, чувствуя себя незащищенной. Посмотрела себе под ноги, и ее взгляд зацепился за три углубления в земле. Она опустилась на колени, задумчиво провела пальцами по одному углублению. Гравий разбросан в стороны, выемка в почве довольно глубокая. «Штатив для фотоаппарата здесь стоял, что ли?» Эти следы выбивались из привычной картины. Дверь мастерской, скрипнув, чуть приоткрылась, приглашая войти, но Чарли не испытывала ни малейшего желания заходить внутрь. Девушка быстро пошла обратно к машине, но, уже сев на водительское место, замерла. Ключи пропали, наверное, она обронила их где-то в доме.

Чарли снова отправилась внутрь, повторив свой изначальный маршрут, бегло оглядела гостиную и кухню, после чего вернулась в свою старую комнату. Ключи лежали на плетеном стуле, рядом с кроликом Теодором. Девушка взяла их и пару раз подбросила на ладони, словно собираясь с духом, чтобы покинуть комнату. Потом присела на кровать. Единорог Стэнли, как обычно, остановился рядом с кроватью, и Чарли рассеянно потрепала его по голове. Пока она находилась снаружи, стемнело, и комната погрузилась в полумрак. Почему-то без яркого солнечного света трещины и потертости на игрушках сразу стали заметны. Глаза Теодора больше не сияли, а его мех и полуоторванное ухо делали игрушку похожей на побитого жизнью бродягу. Посмотрев на Стэнли, девушка увидела, что из-за ржавчины вокруг его глаз те выглядят как пустые глазницы, а зубы, прежде сиявшие в улыбке, теперь напоминают оскал черепа. Чарли встала и, стараясь не дотронуться до игрушки, поспешила к двери, но зацепилась ногой за проложенные по полу полозья, по которым ездил единорог. Споткнувшись, она растянулась во весь рост. Раздалось жужжание вращающихся металлических колесиков, и, подняв голову, девушка увидела прямо у себя перед носом пару маленьких ног, обутых в открытые кожаные туфельки. Она посмотрела выше.

Над ней возвышалась Элла. Кукла смотрела на хозяйку молча, недружелюбно, казалось, ее стеклянные глаза прожигают Чарли злобным взглядом. Чайную чашку и блюдце Элла держала перед собой с солдатским безразличием. Чарли осторожно поднялась, стараясь не задеть куклу, после чего вышла из комнаты, шагая аккуратно, дабы случайно не коснуться игрушек. Как только Чарли ушла, Элла вернулась в свой шкаф, едва ли не печатая шаг.

Чарли сбежала вниз по лестнице, ей вдруг захотелось покинуть дом как можно скорее. В машине она попала ключом в замок зажигания только с третьей попытки, быстро сдала назад, не заботясь о сохранности лужайки, и вдавила педаль газа. Только проехав около мили, девушка расслабила напряженные плечи, остановила машину и какое-то время сидела, глядя прямо перед собой. Она заставила себя дышать медленно, повернула зеркало заднего вида и посмотрела на свое отражение.

Всякий раз, глядя в зеркало, Чарли ожидала увидеть гримасу боли, злости и сожаления, но этого никогда не случалось. Щеки розовые, круглое лицо, как обычно, кажется вполне веселым. Когда она только начала жить у тети Джен, то первые несколько недель только и слышала: «Какой милый ребенок. У девочки такой счастливый вид». Чарли всегда выглядела так, словно вот-вот улыбнется: карие глаза широко открыты, а тонкие губы того и гляди изогнутся в усмешке, даже если на самом деле ей хотелось плакать. Милый облик совершенно не соответствовал душевному состоянию Чарли. Девушка провела рукой по светло-каштановым волосам, словно надеясь, что ее кудряшки волшебным образом распрямятся и лягут ровно, потом повернула зеркало обратно.

Наконец она развернула машину и включила радио, надеясь, что музыка поможет ей вернуться в реальность. Она переключала радиостанции одну за другой, не особо прислушиваясь к музыке, пока наконец не попала на какую-то передачу, ведущий которой прямо-таки орал на слушателей. Чарли понятия не имела, о чем он вещает, но резкие, раздражающие звуки его голоса помогли ей окончательно вернуться в реальность. Часы в машине вечно врали, так что девушка посмотрела на наручные часы. Уже подходило время встречи с друзьями, которую назначили в закусочной, почти в центре города.

Чарли вернулась на дорогу и нажала на педаль газа, слушая умиротворяющие выкрики ведущего.

Добравшись до ресторанчика, Чарли въехала на парковку, остановилась, но не припарковалась. Фасад закусочной светился огромным прозрачным окном, и девушка видела, что происходит внутри. Она не встречалась с друзьями много лет, но сейчас мгновенно заметила сидевших в кафе друзей.

Джессика сразу бросалась в глаза. Она всегда вкладывала в письма множество фотографий и теперь выглядела в точности как на последнем присланном снимке. Очень худенькая, с блестящими волосами до плеч, она даже сидя была выше всех мальчишек. Чарли разглядела, что одета Джессика в свободную белую блузу и украшенный вышивкой жилет, а на голову нахлобучила широкополую шляпу, декорированную огромным цветком – казалось, он вот-вот перевесит, и шляпа упадет на пол. Джессика что-то оживленно говорила и размахивала руками.

Напротив Джессики сидели двое ребят. Рыжий Карлтон выглядел повзрослевшей копией себя малыша. Лицо почти детское, но черты слегка заострились, а волосы тщательно растрепаны и зафиксированы каким-то волшебным средством для укладки. Хорошенький, почти как девчонка, одет в черную спортивную футболку, хотя Чарли сомневалась, что парень провел в спортзале хотя бы один день своей жизни. Карлтон облокотился на стол, подперев голову руками. Сидевший рядом с ним Джон устроился ближе к окну. Джон был из тех детей, что успевают извозиться в грязи, даже не успев выйти из дома. Если его учили рисовать, его рубашка моментально оказывалась испачкана красками; на его коленках зеленели пятна от травы прежде, чем он успевал дойти до площадки; не говоря уже о том, что ногти у него оставались черными даже после того, как он мыл руки. Чарли не сомневалась, что это Джон – кто еще это мог быть? – но выглядел он совершенно иначе. На сидевшем у окна парне была хорошо отглаженная светло-зеленая рубашка с аккуратно закатанными рукавами; верхняя пуговица расстегнута, придавая облику Джона непринужденный вид. Юноша вольготно откинулся на спинку диванчика, то и дело кивая – очевидно, он внимательно слушал все, что говорила Джессика. О прежнем Джоне-растрепе напоминали только его торчавшие во все стороны волосы; вдобавок на лице его отчетливо виднелась короткая щетина – этакая щеголеватая замена грязи, в которой он вечно умудрялся вываляться ребенком.

Чарли улыбнулась. В детстве она втюрилась в Джона, правда, в те времена ни он, ни она еще не знали, что это значит. Она вспомнила, как Джон открывал свой чемоданчик для завтрака, украшенный изображениями Трансформеров, и угощал ее печеньем. Однажды в детском саду взял на себя вину, когда Чарли разбила стеклянную банку, в которой хранились разноцветные бусины для творчества. Девочка успела бы поймать банку, но не стала этого делать – хотела посмотреть, как та разобьется. Стеклянная посудина грохнулась о деревянный пол и разлетелась на тысячу кусочков, бусины всех цветов радуги брызнули в разные стороны. Чарли полюбовалась этим прекрасным зрелищем, а потом заплакала. В тот день Джон отправился домой с запиской для родителей, а когда Чарли сказала ему «спасибо», подмигнул и с недетской иронией спросил: «За что?»

После этого Джону было позволено войти в ее комнату. Чарли разрешила мальчику поиграть со Стэнли и Теодором; когда Джон впервые нажимал на кнопки, приводившие игрушки в движение, она наблюдала за ним с тревогой. Мысль, что приятелю могут не понравиться ее любимцы, угнетала Чарли, она подсознательно понимала, что в таком случае Джон упадет в ее глазах. Ведь эти игрушки – члены ее семьи. Однако стоило Джону увидеть единорога и кролика, он пришел в восторг: парень обожал механические игрушки, и за это Чарли его полюбила. Два года спустя она почти позволила ему себя поцеловать, когда они прятались за деревом рядом с мастерской ее отца. А потом случилось это, и все закончилось, по крайней мере, для Чарли.

Девушка встряхнулась, заставляя себя вернуться в настоящее. Еще раз окинув взглядом холеную Джессику, она мысленно представила, как выглядит сама. Фиолетовая футболка, джинсовая куртка, черные джинсы, берцы. Сегодня утром Чарли казалось, что в таком наряде ей будет удобно, но теперь девушка пожалела о своем выборе. «Ты же всегда так одеваешься», – напомнила она себе. Чарли припарковалась и заперла машину на ключ, хотя обычно жители Харрикейна так не поступали, потом вошла в закусочную, чтобы впервые за десять лет встретиться с друзьями.

Царившие в кафешке тепло, шум и свет обрушились на нее, точно приливная волна. На какой-то миг девушка ошеломленно замерла в дверях, но Джессика заметила ее и громко окликнула. Чарли улыбнулась и зашагала к столику.

– Привет, – неловко поздоровалась она, быстро скользя взглядом по лицам друзей, не глядя им в глаза. Джессика подпрыгнула и, подвинувшись, похлопала по красному, покрытому винилом сиденью рядом с собой.

– Садись сюда, – предложила она. – Я как раз рассказывала Джону и Карлтону про свою гламурную жизнь. – Говоря это, она округлила глаза, всем своим видом демонстрируя самоиронию, и в то же время давая понять, что жизнь у нее и впрямь захватывающая.

– Ты знала, что Джессика живет в Нью-Йорке? – спросил Карлтон.

Казалось, он тщательно подбирает слова и обдумывает, что и как будет говорить.

Джон промолчал, одарив Чарли несколько нервной улыбкой.

Джессика снова возвела глаза к потолку, и Чарли охватило чувство дежавю: она вспомнила, что эта привычка у подружки с детства.

– Карлтон, в Нью-Йорке живут восемь миллионов человек. Не такое уж это достижение, – заявила Джессика.

Карлтон пожал плечами.

– Я-то вообще нигде не был, – сказал он.

– Не знала, что ты до сих пор живешь в этом городе, – заметила Чарли.

– А где еще мне жить? Моя семья проживает тут с 1896 года. – Карлтон понизил голос, явно передразнивая своего отца.

– Это хотя бы правда? – поинтересовалась Чарли.

– Не знаю, – сказал юноша уже своим, нормальным голосом. – Возможно. Два месяца назад отец баллотировался в мэры. То есть выборы-то он проиграл, и все же, кто станет выдвигать свою кандидатуру? – Он состроил рожу. – Клянусь, свалю отсюда, как только мне исполнится восемнадцать.

– Куда отправишься? – спросил Джон, серьезно глядя на Карлтона.

Какой-то миг Карлтон так же серьезно смотрел на него, потом вдруг отвел взгляд и указал куда-то за окно, прищурив один глаз, словно прицеливаясь. Джон приподнял бровь и тоже посмотрел в окно, пытаясь проследить за взглядом Карлтона. Чарли тоже посмотрела. За окном ничего не было. Джон открыл было рот, собираясь что-то сказать, но Карлтон его перебил.

– Или… – проговорил он, плавно указывая куда-то в противоположную сторону.

– Ладно. – Джон, явно озадаченный, почесал в затылке. – То бишь ты готов свалить куда угодно? – хохотнул он.

– А где остальные? – спросила Чарли, выглядывая в окно и оглядывая парковку – не приехал ли еще кто-то?

– Завтра, – ответил Джон.

– Они приезжают завтра утром, – вмешалась Джессика. – Марла привезет с собой младшего брата, представляешь?

– Джейсона? – улыбнулась Чарли. Она запомнила Джейсона в виде огромного конверта из одеял, из которого выглядывало маленькое розовое личико.

– Я хочу сказать, кто в здравом уме потащит с собой младенца? – Джессика с важным видом поправила шляпу.

– Уверена, он уже не младенец, – возразила Чарли со сдавленным смешком.

– Ну, почти младенца, – фыркнула Джессика. – В любом случае, я забронировала нам комнату в мотеле рядом с шоссе. Ничего другого найти не смогла. Мальчики остановятся у Карлтона.

– Хорошо, – кивнула Чарли. То, как ловко Джессика все организовала, ее слегка впечатлило, но сам план ей не понравился. Чарли не хотелось делить комнату с Джессикой, оказавшейся совершеннейшей незнакомкой. Эта новая Джессика ее пугала: лощеная, одетая с иголочки, говорившая так, словно все на свете знает. На миг Чарли задумалась, не переночевать ли в своем старом доме, но тут же отбросила эту идею. Этот дом, особенно ночью, перестал быть обителью живых.

«Не драматизируй», – сердито приказала она себе, и тут заговорил Джон. Все слушали его очень внимательно, вероятно, потому, что говорил он меньше всех, больше слушал. Однако запоминал все сказанное и открывал рот лишь для того, чтобы выдать дельное или саркастическое замечание – или и то и другое сразу.

– Кто-нибудь знает, что будет завтра?

Несколько секунд все молчали, и официантка, воспользовавшись этой паузой, подошла к их столику. Чарли быстро проглядела меню, не особо вчитываясь в названия блюд. Впрочем, ее очередь заказывать подошла скорее, чем она ожидала, и девушка замешкалась.

– М-м-м, мне яичницу, – выдала она наконец. Женщина-официантка по-прежнему сверлила ее тяжелым взглядом, и Чарли поняла, что нужно сказать еще что-то.

– Омлет. И пшеничный тост, – добавила она, после чего официантка наконец отошла от их столика. Чарли снова посмотрела в меню. Она ненавидела эту свою черту характера. Стоило девушке понять, что на нее кто-то смотрит, как она тут же теряла способность нормально разговаривать и осознавать, что происходит вокруг. Казалось, окружающие говорят на иностранном языке и требуют он нее чего-то непонятного. «Неужели так трудно заказать себе ужин?» – подумала она. Остальные уже продолжали прерванный разговор, и Чарли почувствовала себя так, словно про нее все забыли.

– Что же нам сказать его родителям? – говорила Джессика.

– Карлтон, ты их видишь время от времени? – спросила Чарли.

– Скорее нет, – ответил юноша. – Разве что так, мельком.

– Меня удивляет, что они остались в Харрикейне, – продолжала Джессика, добавив в голос ярко выраженные неодобрительные нотки.

Чарли ничего не сказала, только подумала: «Разве они могли отсюда уехать?»

Тело Майкла так и не нашли. Наверняка его родители втайне надеялись, что сын однажды вернется домой, даже если понимали, что это невозможно. Как же они могли покинуть единственный дом, в который мог вернуться Майкл? Это означало бы, что они окончательно отказались от сына. Возможно, эта стипендия станет для родителей Майкла своего рода признанием того, что их сын уже не вернется домой.

Чарли остро осознавала, что они находятся в общественном месте и говорить здесь о Майкле неприлично. В каком-то смысле они все здесь чужие. Да, наверное, они были Майклу ближе, чем все остальные посетители этой закусочной, но в отличие от Карлтона они больше не живут в этом городе. Они уже нездешние.

Чарли увидела, как на ее бумажной салфетке расплываются мокрые пятна, и только тогда поняла, что плачет. Девушка поспешно вытерла слезы, надеясь, что остальные ничего не заметили. Когда она подняла глаза, Джон пристально изучал лежавшую перед ним вилку, но Чарли поняла: он видел. Спасибо, что хоть не сделал попытки ее утешить.

– Джон, а ты по-прежнему пишешь? – спросила она.

Джон объявил себя «автором», когда им было по шесть лет, а писать и читать научился в четыре года, на год раньше остальных друзей. В семь лет он закончил свой первый «роман», заставил всех своих родственников и друзей прочесть сей малограмотный труд, к которому прилагались загадочные иллюстрации, а потом требовал отзывов. Чарли помнила, что поставила ему всего две звезды.

Услышав этот вопрос, Джон рассмеялся.

– Вообще-то теперь я пишу букву «Е» правильно, – фыркнул он. – Поверить не могу, что ты до сих пор об этом помнишь. Но вообще-то, да, пишу. – Он умолк, хотя явно хотел рассказать больше.

– Что ты пишешь? – послушно спросила Чарли, и Джон, опустив взгляд, заговорил, обращаясь по большей части к лежавшей на столе салфетке.

– Э-э-э… В основном короткие рассказы. Вообще-то в прошлом году я даже опубликовал один. Правда, в журнале, так что это мелочь.

Все уважительно заахали, и Джон поднял взгляд, смущенный и польщенный одновременно.

– О чем был рассказ? – спросила Чарли.

Джон помедлил, вероятно, размышляя, рассказывать или нет, но тут вернулась официантка с подносом. Они все заказали блюда из раздела меню, отведенного завтраку: кофе, яичница и бекон; только Карлтон заказал блинчики с черникой. Еда выглядела аппетитно – так и хотелось воскликнуть: «Отличное начало дня!» Чарли откусила кусок от своего тоста, и какое-то время все молча жевали.

– Слушай, Карлтон, – вдруг сказал Джон. – Так что случилось с «Фредди»?

Ответом ему было потрясенное молчание. Карлтон нервно посмотрел на Чарли, Джессика уставилась в потолок. Джон густо покраснел, и Чарли поспешила сказать:

– Все в порядке, Карлтон. Мне бы тоже хотелось это знать.

Карлтон пожал плечами и нервным движением потыкал блинчики вилкой.

– Построили новое здание, – наконец проговорил он.

– И что именно построили? – поинтересовалась Джессика.

– Что там теперь? Здание надстроили или просто снесли? – спросил Джон.

Карлтон снова пожал плечами, быстро, словно страдал от нервного тика.

– Говорю же, не знаю. С дороги не видно, слишком далеко, и я ни у кого не узнавал. Может, сдали кому-то в аренду, а уж что там устроили – понятия не имею. Много лет все было закрыто и велись какие-то работы, так что неясно, стоит ли старое здание.

– Значит, есть вероятность, что оно до сих пор там? – с плохо скрываемым волнением спросила Джессика.

– Как я уже сказал, понятия не имею, – ответил Карлтон.

Чарли вдруг показалось, что освещение в закусочной чересчур яркое и свет режет глаза. Она почувствовала себя выставленной на всеобщее обозрение. Девушка почти ничего не съела, но вдруг поняла, что встает, вытаскивает из кармана несколько смятых банкнот и роняет на стол.

– Я выйду ненадолго, – сказала она. – Покурить, – добавила она поспешно. «Ты же не куришь». Девушка зашагала к двери, распекая себя за эту неуклюжую ложь, протолкалась мимо семейства из четырех человек, даже не извинившись, и наконец шагнула за порог, прямо в объятия холодного вечернего воздуха. Дойдя до машины, она присела на капот, и металл слегка прогнулся под ее весом. Чарли несколько раз глубоко вдохнула холодный воздух – словно воды глотнула – и закрыла глаза. «Ты же знала, что об этом зайдет речь. Ты знала, что придется об этом говорить», – напомнила она себе. По дороге сюда она тренировалась, воскрешала в памяти приятные воспоминания, представляла, как улыбнется и скажет: «А помните?» Чарли казалось, что она к этому готова, и конечно же она ошиблась. Иначе почему она сбежала из закусочной, как ребенок?

– Чарли?

Она открыла глаза и увидела, что рядом с машиной стоит Джон, протягивая ей куртку.

– Ты куртку забыла, – сказал он, и Чарли заставила себя улыбнуться.

– Спасибо, – поблагодарила она. Потом накинула куртку на плечи и подвинулась, давая место Джону.

– Извини за это, – сказала она. На парковке было довольно темно, и все же Чарли увидела, что юноша покраснел до корней волос. Он осторожно присел на капот, не придвигаясь к девушке вплотную.

– Я так и не научился думать, прежде чем что-то сказать. Прости. – Джон посмотрел на пролетающий по небу самолет.

Чарли улыбнулась, на сей раз искренне.

– Все в порядке. Я знала, что эта тема рано или поздно всплывет. Просто… Звучит глупо, но я никогда об этом не думала. Не позволяла себе думать. Кроме моей тети, никто не знает, что произошло, а мы никогда об этом не говорили. Потом я приехала сюда, и вдруг оказалось, что все об этом говорят. Я просто удивилась, только и всего.

– Ой-ой. – Джон указал на кафе, и Чарли увидела, что в дверях закусочной стоят Джессика и Карлтон. Девушка помахала им, и ребята подошли.

– Помните, как-то раз «У Фредди» заклинило карусель, и Марле вместе с тем вредным мальчишкой Билли пришлось на ней кататься до тех пор, пока родители их не сняли? – сказала Чарли.

Джон засмеялся, и, слушая его смех, Чарли невольно улыбнулась.

– Лица у них сделались ярко-красные, и они рыдали, как маленькие. – Она закрыла лицо ладонями, устыдившись своего веселья по такому поводу.

Последовало короткое удивленное молчание, затем Карлтон захихикал.

– А потом Марлу вырвало прямо на Билли!

– Месть сладка! – подхватила Чарли.

– Кажется, это были начос, – добавил Джон.

Джессика сморщила нос.

– Гадость какая. После того случая я ни разу не каталась на той карусели.

– Да брось, Джессика, ее же отмыли, – заметил Карлтон. – Уверен, детишек там и раньше тошнило, не зря же там часто был мокрый пол. Правда, Чарли?

– Не смотри на меня, – фыркнула девушка. – Меня никогда не тошнило.

– Когда-то мы проводили там так много времени! Что ни говори, полезно дружить с дочерью владельца, – сказала Джессика, насмешливо глядя на Чарли.

– Отцов не выбирают! – со смехом возразила Чарли.

Джессика помолчала, будто задумавшись о чем-то, а потом продолжила:

– Я хочу сказать: что может быть лучше для маленькой девочки, чем день-деньской проводить в пиццерии «У Фредди Фазбера»?

– Не знаю, – сказал Карлтон. – Думаю, та музыка приклеилась ко мне на долгие годы. – Он тихонько напел несколько тактов всем им знакомой песенки, и при звуках знакомой мелодии Чарли с головой погрузилась в воспоминания.

– Мне так нравились эти зверюшки, – сказала вдруг Джессика. – Как бы их поточнее назвать? Животные, роботы, талисманы?

– Думаю, все эти определения им подходят. – Чарли откинулась назад.

– Ну, все равно я постоянно приходила и разговаривала с кроликом. Как там его звали?

– Бонни, – подсказала Чарли.

– Ага, кивнула Джессика. – Я вечно жаловалась ему на своих родителей. Мне всегда казалось, что он смотрел на меня с пониманием.

Карлтон рассмеялся.

– Аниматрониковая терапия! Рекомендуется чокнутым людям в возрасте от шести до семи лет.

– Заткнись, – огрызнулась Джессика. – Я знала, что он ненастоящий, мне просто нравилось с ним говорить.

Чарли слегка улыбнулась.

– Помню-помню, – проговорила она. В памяти всплыла милая картина: Джессика, облаченная в одно из своих хорошеньких платьиц, с каштановыми волосами, заплетенными в тугие косички – ни дать ни взять ребенок, сошедший с иллюстрации из старинной книги, – что-то доверительно шепчет кролику-аниматронику ростом со взрослого человека. Девочка терпеливо дожидалась конца представления, после чего шла к сцене, чтобы поделиться с кроликом своими бедами. Сама Чарли никогда не разговаривала с роботами-зверями в отцовской пиццерии и не испытывала к ним какой-то особой симпатии в отличие от некоторых детей; впрочем, они ей нравились, и они принадлежали публике. У Чарли имелись собственные игрушки, дома ее ждали механические друзья, принадлежавшие ей одной.

– Мне нравился Фредди, – сказал Джон. – Он всегда казался мне самым добродушным.

– Знаешь, я мало что помню про свое детство, – пробормотал Карлтон, – но клянусь, что стоит мне зажмуриться, и то место так и стоит перед глазами. Помню все, в мельчайших деталях, даже жвачку, которую прилеплял к столешницам.

– Жвачку? Ага, конечно: уверена, ты и козявки из носа туда лепил. – Джессика слегка отодвинулась от Карлтона.

Тот ослепительно улыбнулся.

– Мне было семь лет, так какой с меня спрос? Вы все дразнили меня в те времена. Помнишь, как Марла накорябала на стене снаружи: «Карлтон воняет немытыми ногами»?

– Вообще-то от тебя именно так и пахло. – Джессика оглушительно расхохоталась.

Карлтон с невозмутимым видом пожал плечами.

– Каждый раз, когда надо было идти домой, я пытался спрятаться: хотел остаться в пиццерии на ночь, чтобы никто не мешал мне веселиться.

– Точно, ты вечно заставлял всех ждать, – подхватил Джон, – и ты всегда прятался под одним и тем же столом.

Тут Чарли заговорила. Она говорила медленно, и все как по команде повернулись к ней, словно только этого и ждали.

– Иногда у меня такое чувство, будто я помню каждый дюйм пиццерии, прямо как Карлтон, – сказала она. – А порой с трудом могу вспомнить, как там все выглядело. Воспоминания отрывочные. Например, я помню карусель и тот случай, когда ее заклинило. Помню, как рисовала на разложенных на столах салфетках. Помню всякие мелочи: как ела масляную пиццу, как летом обнимала Фредди, и вся моя одежда покрывалась ворсинками от его желтого меха. Но большая часть этих воспоминаний словно картинки, как будто это происходило не со мной.

Все посмотрели на нее удивленно.

– Фредди же был коричневым, разве нет? – Джессика глянула на остальных, ища подтверждения своим словам.

– Думаю, ты и впрямь помнишь все не слишком хорошо, – поддразнил Чарли Карлтон, и девушка коротко хохотнула.

– Верно. Я имела в виду – коричневый.

«Коричневый. Разумеется, Фредди был коричневый». Память услужливо подсунула Чарли соответствующий образ. И все же где-то в глубине ее сознания мелькало что-то еще.

Карлтон ударился в воспоминания, принялся рассказывать другую историю, и Чарли попыталась вслушаться в то, что он говорит, но что-то ей мешало, какая-то тревожная мысль мелькала на краю сознания, и девушке никак не удавалось ее ухватить. «Это было десять лет назад, в семнадцать лет еще рановато страдать слабоумием», – подумала Чарли. Все равно что перепутать красный и зеленый сигналы светофора. Краем глаза девушка заметила, что Джон смотрит на нее с таким задумчивым видом, словно она сказала нечто важное.

– Ты действительно не знаешь, что случилось с пиццерией? – спросила она Карлтона, вложив в вопрос больше настойчивости, чем собиралась. Парень умолк и посмотрел на нее удивленно. – Извини, – пробормотала она. – Прости, не хотела тебя прерывать.

– Все нормально, – пожал плечами Карлтон. – Ну да, то есть нет, я правда не знаю, что с ней стало.

– Как вышло, что ты не знаешь? Ты же здесь живешь.

– Чарли, брось, – проговорил Джон.

– Я не часто бываю в той части города. Все изменилось, город разросся, – спокойно пояснил Карлтон. Похоже, внезапная вспышка Чарли его нисколько не смутила. – А специально искать причины, чтобы туда заскочить, мне ни к чему, знаешь ли. С какой стати? У меня больше нет для этого никаких резонов.

– Мы могли бы туда сходить, – внезапно предложил Джон.

Сердце Чарли пропустило удар; Карлтон нервно на нее поглядел.

– Что? Да там же полный кавардак, право слово. Не знаю, можно ли вообще туда пролезть.

Чарли обнаружила, что кивает. Она вдруг почувствовала страшную усталость, словно целый день прожила под грузом воспоминаний, смотрела на окружающую реальность сквозь призму минувших лет, а теперь ее сознание вдруг, как по команде пробудилось. Ей захотелось пойти.

– Давайте сделаем это, – сказала она. – Даже если там ничего не осталось, мне хочется посмотреть.

Несколько секунд все молчали, а потом Джон внезапно улыбнулся с какой-то бесшабашной уверенностью.

– Ага. Давайте сделаем это.