Глава 6
– Лев Романыч, ну что вы такое говорите?!
Продавец из его ларька в четвертый раз пересчитывала пачки с сигаретами и упаковки с жевательной резинкой, и в четвертый раз недосчитывалась двух блоков сигарет и трех упаковок жевательной резинки.
– Считай еще, – приказал он в пятый раз. – Если снова недосчитаешься, значит, украла.
– Лев Романыч, ну что вы такое говорите?! – ныла продавщица, изо всех сил стараясь выдавить из себя слезу.
Слез не было, разжалобить хозяина нечем, и ее прелести его не интересовали. Он сразу ей об этом сказал, как только она к нему устраиваться пришла. Важно так заявил, что он не любитель служебных романов и чтобы она при нем больше не раздевалась и поз вальяжных не принимала.
Ох и любит он поважничать, Лев Романыч этот. И владеет-то крохотным ларьком, а спеси-то, спеси… на козе драной не подъедешь. Ну вот не знает она, куда подевались два блока «Винстона» и три упаковки «Дирола». Не знает, и все! Пускай увольняет ее к чертовой матери, а считать в пятый раз весь его гребаный товар она не станет. Спина уже отваливается, на четвереньках в этой тесной духоте стоять. А он знай приказывает и ухмыляется. Сам небось и спер, а с нее теперь спрашивает.
– Ну что, Тоня, делать станем? – Батенин оперся спиной о дверной костяк, а ногу закинул на дверную ручку так, чтобы Антонина не удрала. – Украла, признавайся?
– Не крала я, – проговорила она устало и села на пластиковый ящик. – Смену принимала два дня назад, все на месте было, а сегодня… Будто бес попутал!
– И кто был тем бесом? – вкрадчиво поинтересовался Лев Романович.
Все он видел, все он знал, о чем не знал, о том догадывался. Но ему нужно было, чтобы эта толстая корова призналась. Она признается, тогда и он отстанет. Он же видел все, и время имел товар припрятать, который ее считать раз за разом заставлял. Проворонила, так признайся, дура! А она упрямится и молчит. А он ведь за доверительные отношения. Он же за честность! Что же будет, если его собственные работники обманывать станут? Это же… Это же беспредел полный.
Нанимая Таню, Тоню, Маню на работу, он должен быть в них уверен. Как в себе. Должен быть уверен, что они выручку в карман не положат, цену не накрутят, свой товар на прилавок не выставят. И уж тем более не станут лясы точить за углом ларька, оставляя тот настежь открытым.
Он же видел Тоньку с ее хахалем. Видел их продолжительную беседу. И возможность, и время имел, чтобы нырнуть в собственный ларек и выкрасть оттуда два блока сигарет и три упаковки жевательной резинки.
Ох как противно ему было в тот момент! Ох как отвратительно! Будто сам себя мордой в дерьмо окунул. Одно дело, когда он у кого-то крал, а другое дело у себя. И обворованным он себя, как ни странно, почувствовал.
Как, оказывается, гаденько, когда у тебя крадут что-то! Как же теперь…
Как же теперь она?! Милая, прекрасная фея, которой Лев Романович Батенин грезил вторую неделю?
Вот она вернулась домой, вошла в квартиру, прикрыла за собой дверь, включила свет, шагнула вперед, а там все вверх дном. Что она в тот момент, интересно, сделала? Закричала, упала в обморок, прислонилась обессиленно к стене, сползла потом по ней на пол? Какая у нее была реакция, интересно? А что было потом? Она вызвала милицию, бросилась по соседям, позвонила друзьям, своему парню?
Парень у нее был. В этом теперь Батенин был уверен. Как и в том, что он оставил у прекрасной феи дома свой портфель. И не просто оставил, а спрятал так, чтобы он не попадался ей на глаза. И в портфеле этом была сокрыта какая-то важная информация. И именно это искал тот вор, которого Лев опередил.
Во всем этом он разбирался целую неделю. Осторожничая, узнал, кто именно живет в квартире семьдесят четыре в доме номер пять дробь один по улице Ломоносова.
Узнал. Обрадовался. Не ошибся он в том, что квартира принадлежала молодой девушке. Последил немного, но ничего заслуживающего внимания не обнаружил. Никто к ней не приходил, никто от нее не уходил. Ее и то ни разу не видел, хотя свет в ее квартире исправно загорался каждый вечер. Как ей удавалось проскользнуть мимо него незамеченной, Лев недоумевал. Он не мог ее не узнать. Он ведь каждую черточку ее лица изучил на фотографии, каждую ресничку, кажется, пересчитал. И одна из соседок, которой он представился сотрудником уголовного розыска, подтвердила, что, мол, да, это именно она. Та, кому принадлежит квартира номер семьдесят четыре.
Почему же он никак не мог с ней встретиться? Как она просачивалась в подъезд? Не через чердачный же люк соседнего подъезда она домой к себе попадала, в самом деле! Зачем это ей? Она ведь ничего не сделала, хотя…
Вот в этом месте Лев всегда принимался нервничать. Начинал ходить по своей недавно отремонтированной квартире, ерошить волосы, стучать кулаками по бокам, и думать, думать, думать.
Что ему не нравилось во всей этой истории, в которую он нечаянно попал, решив обворовать квартиру семьдесят четыре? Что? Думал, думал и сам себе отвечал – да все! Все ему в ней не нравилось. Все было очень странным, невероятно странным.
И он начинал с самого начала.
Допустим, милая девушка, черты лица которой он изучил досконально, встречалась с каким-то парнем. Жить она с ним не могла, потому что в прихожей – Лев это помнил – не было мужских тапочек. Стояла пара женских мохнатых шлепанцев с заячьими мордами. Значит, они просто встречались. Встречались, стало быть, встречались, ходили друг к другу в гости. И однажды, в одно из таких посещений, ее парень зачем-то прячет свой портфель за ее пуфом в прихожей. Зачем он это делает? Почему не прячет в другом месте? Почему у нее?! Ведь там…
В этом портфеле была куча каких-то бумаг – раз. Лев в них не разобрался, потому что содержимое сплошь состояло из цифр. Еще он нашел мужской носовой платок, авторучку. В узком отделе посередине, застегивающемся на молнию, мужские бритвенные принадлежности, кучу визитных карточек, какую-то крохотную безделушку на длинной цепочке. Потом уже догадался, что это флэшка. Пошел с ней в компьютерный салон, попросил пацанов помочь ему разобраться. Сам Лев даже не знал, с какой стороны к этому умному ящику подходить. Те сунулись с флэшкой к компу, а там пароль. А пароля он не знал, разумеется. Забрал безделушку назад и домой побрел.
Таким образом, эти все портфельные сокровища для Льва значения не имели. Может, и мог бы он с информации этой денег срубить, да шантажом никогда не занимался, потому и не стал. Для него имела значения лишь фотография, которую он нашел свернутой вчетверо в крохотном кармашке под липучкой. На фотографии была запечатлена прекрасная фея, о которой Лев мечтал уже давно. Именно такой должна быть его жена, способная нарожать ему детишек-ангелочков. И даже именно эта.
Но как найти ее, если она ни разу ему на глаза не попалась? И что еще больше тревожило Льва, почему фотография эта была перечеркнута крест-накрест черным маркером?!
Тут он вообще в тупик заходил в своих размышлениях.
Если портфель принадлежит парню феи, то почему он фотографию своей девушки перечеркнул, да еще и, свернув вчетверо, засунул в самый дальний кармашек портфельный?
Он что же, порвать с ней собрался? Тогда почему именно у нее портфель спрятал? И продолжает встречаться с ней почему? Вчера, например, Лев явственно видел очертания двух человек за тонкими шторами на фоне светящегося квадрата окна. И было это в половине второго ночи. Стало быть, фея его была там со своим парнем, который перечеркнул ее фотографию и спрятал у нее за пуфом свой портфель. И который еще под удар ее подставляет. Чем? Да тем, что прячет в ее доме хрень всякую! Вернись бедная милая фея домой чуть раньше и застань там вора, или даже сразу двух воров, что было бы тогда, а?!
За себя Лев, конечно, был спокоен, он убежал бы, и все. А тот, второй? Кто знает, на что он способен! Может, у него и оружие имелось.
Одним словом, последняя квартирная ходка обернулась для Льва Романовича Батенина невозможной головной болью.
А тут еще толстобокая Тонька со своим нытьем. Выгнать ее, что ли? Выгонишь, завтра ларек хоть закрывай. Торговать-то некому. Сменщица – пенсионерка, еле шевелится. Выручки от ее продаж никакой. Эта хоть что-то сбывала.
– И ничего даже в голову не приходит, Антонина? – решил немного ей помочь Лев. – Может, отходила куда, а дверь не запирала?
– А-а! – спохватилась та, ухватившись за сердце. – А точно ведь, Лев Романыч, точно отходила!!! Неужели падла какая-то в это время внутрь нырнула, а?! Вот люди, а! Не люди, а жлобье сплошное! Увидать бы ту сволоту, удавила бы своими руками!
Батенин невольно покосился на ее руки. Кисти здоровенные, пальцы длинные, крепкие, такая за горло схватит – не сразу вырвешься, а то так и останешься в их кольце. Слушать дальше про то, какой он, мягко говоря, нехороший, ему надоело. Поэтому он приятельски потрепал ее по плечу и проговорил:
– Вот, Тоня, тебе и наука. Не доверяй людишкам, не надо. Видишь, как моментом пользуются.
– Да уж! Кто бы мог подумать, Лев Романыч! – От незатейливой хозяйской ласки слеза ее все же пробила. Она всхлипнула, уткнувшись лбом в его плечо. – Теперь оштрафуете, да?
– Ладно, прощу на первый раз, – решил проявить великодушие Батенин, поскольку сигареты и жевательная резинка у него в машине, в багажнике, валялись. – Но в следующий раз выгоню. И денег не дам, так и знай! Поняла?
Тоня покивала, выпроваживая хозяина из ларька и запирая за ним дверь. Потом исправно помахала ему рукой в торговое окошко. А стоило его машине скрыться из виду, разразилась гневными ругательствами.
Выгонит он ее! Да выгоняй, мать твою! Кто пойдет за такие гроши в этой консервной банке с утра до ночи сидеть?! Кому на хрен охота летом от жары изнывать, а зимой от холода?! Она бы ушла давно, если бы окна ее квартиры на нее не смотрели. Она за смену-то раз десять сгоняет домой детей проведать. Да за неделю блок-другой своих сигарет спихнуть удается, все к столу подспорье.
А то выгонит он ее! Честный какой! А то она не знает, что про него болтают! Знает, знает, да не скажет никому. Тот человек, который ей рассказал, за болтливость запросто язык подрежет. Помолчит она пока. А уж как соберется уходить, все ему выскажет. Честный какой нашелся!..