Пять баксов для доктора Брауна. Книга 4. Часть первая (М. Р. Маллоу)

Автомобильный сервис Саммерса и Маллоу

Утром семнадцатого декабря 1909 года к вилле "Мигли" подъехал черный "Модель-Т". Из него вышли двое джентльменов. Автомобиль был взят в кредит.

– Мисс Дэрроу, – сказал за завтраком Д.Э. Саммерс, – дело закончено. Все следы ведут к коронеру.

– Нам удалось добиться признания, – подтвердил М.Р. Маллоу. – Он показал, что сам посоветовал вдовцу написать, что жена приняла яд в его присутствии.

– О Господи! Так это заговор?

– Нет, мисс Дэрроу.

– Зачем же тогда коронер это сделал?

– Он просто хотел избежать лишних формальностей.

– Но весь флакон! Несчастная выпила флакон карболовой кислоты! Флакон! Вы только подумайте!

Д.Э. покачал головой, демонстрируя компаньону наполовину восхищение, наполовину сожаление.

– Какие способности! – воскликнул М.Р. Маллоу. – Какое умение видеть, слышать, наблюдать!

– Да, – сказал Д.Э. – Но, однако, она ошиблась.

Румянец счастья побледнел на щеках экономки.

– Почему? – спросила она упавшим голосом.

Д.Э. поднял палец.

– А откуда мы знаем, что миссис Гонзалес выпила весь флакон? Разве об этом говорится в статье? Нет, мисс Дэрроу. Флакон изобразил художник. Согласитесь, что если бы он нарисовал, как дама принимает яд с ложки, эффект был бы испорчен.

– Но ведь портрет явно нарисован с фотографии!

– Именно, – подтвердил Джейк. – И это наблюдение ценно тем более, что его почти никто не замечает. Как всегда, мэм: смотрят, но не видят. Привыкли и не обращают внимания.

– Но ведь это элементарно, джентльмены!

– Ах, мадам, – вскричал Дюк. – Такой ум! И в такой глуши!

– Ну, я сказал бы, что именно глушь иногда оттачивает способность видеть то, на что обычно не обращают внимания, – заметил Джейк.

Он явно смущался. Даже смотрел не на мисс Дэрроу, а куда-то в сторону. И продолжал:

– Если, конечно, эта способность заложена природой. Людей, наделенных такими способностями, побаиваются. Они не похожи на других, они странные, их никто не понимает. Обществу они кажутся чужими. Оно видит в таких людях пришельцев с другой планеты. Чужаков. Инородное тело. Обществу не нужны инородные тела. Общество…

– Стоп, сэр! – оборвал его компаньон. – Оставим сантименты. Простая дедукция поможет понять механизм этого маленького заблуждения. Мисс Дэрроу, вы смотрели одновременно на портрет миссис Гонзалес, и на рисунок, отчего у вас и создалось впечатление, что несчастная выпила из горлышка весь флакон. Так вы, подобно тысячам читателей, на которых рассчитан этот трюк, стали его жертвой.

– Но не может ли быть, что этот человек, художник, находился на месте преступления? – не уступала мисс Дэрроу. – Что, если это он в заговоре с убийцей? Ведь его должны были вызвать из редакции! Я знала! Я догадывалась!

– Смотри, – заметил компаньону Д.Э. Саммерс, – какая изощренность воображения!

– Потрясающая! – добавил М.Р. Маллоу.

– Фантастическая!

– Удивительная!

– Талант видеть то, чего не видят другие, – продолжал Д.Э. – Ум, который при других обстоятельствах мог бы стать умом преступным. Ах, мэм, какая жалость, что вы женщина! Ваша наблюдательность не знает себе равных! Но увы. Я вынужден вас огорчить.

– Но почему? – мисс Дэрроу переменилась в лице.

– Потому что на портрете миссис Гонзалес жива. Фотографию дал муж или кто-нибудь из родственников.

– Да, но… но ведь второй рисунок!

– Который, в отличие от портрета, рисовали совсем не с фотографии. Ваша наблюдательность вам изменила.

Толстая, жилистая шея мисс Дэрроу напряглась.

– Я все поняла! – прошептала она. – Несчастный художник пытался сообщить нам правду! Он о чем-то догадывался и опасался за собственную жизнь! Убийца – муж!

– Мэм, я боюсь вас. Хорошо, что вы не вступили на путь зла. Но если бы я опасался за собственную жизнь, мэм, то выбрал бы более надежный способ.

– Что это за способ, сэр?

– Сообщить полиции.

– Если эта полиция станет вас слушать, – хмыкнула мисс Дэрроу. – Разве их интересует наша безопасность? Не смешите меня. Эти бюрократы вас и на пушечный выстрел не подпустят. Вас поднимут на смех. Они готовы на все, чтобы только…

Д.Э. положил вилку.

– Пусть так, мэм. Но зачем сообщать убийце, что вы знаете о совершенном преступлении через одну из трех крупнейших газет штата?

– Так, может быть, художник был вынужден бежать!

М.Р. Маллоу тоже отвлекся от тарелки с омлетом.

– Ах, мадам! – воскликнул он. – Я так согласен с компаньоном! Ужас пробирает меня до самых костей при мысли, что вы могли бы совершить! Это было бы идеальное преступление! Но…

– Но…? – робко поинтересовалась мисс Дэрроу.

– Но…

– Но…? Говорите, сэр. Не надо меня щадить.

М.Р. смущенно прочистил горло.

– Но я читал "Детройт ньюз" сегодня утром, – произнес он. – Под рисунками к "Воскресным чтениям" и разделу "Общество" то же факсимиле, что и десять лет назад под иллюстрациями к статье: Е.Ф.П.

– Факсимиле! – прошептала миссис Дэрроу. – Что значит опыт!

– Немного, мадам.

Джентльмены скромно умолкли. На висках Д.Э. и над верхней губой, которую не так давно появилась необходимость брить ежедневно, выступил пот. Д.Э. волновался.

– Но, – спохватилась мисс Дэрроу, – у меня есть еще одна версия!

– Какая? – поразились компаньоны.

– Может быть, художник спешил! Может быть, он переживал! Вы бы тоже на его месте были потрясены, сэр!

– Вероятно, был бы, – признал Д.Э. Саммерс. – Особенно если бы меня заранее вызвали из редакции, чтобы поручить нарисовать, как еще живая дама принимает яд. Нет, мэм, художник в глаза не видел жертву. Ваш критический ум, ваши строгие требования, которые вы предъявляете в равной мере к себе и к другим, ваша щепетильность в деталях не позволили вам сделать единственно правильный вывод: перед нами типичная халтура.

– Стоп, компаньон, – заметил М.Р. Маллоу. – На сей раз ты ошибаешься. Это тем более странно, что пять минут назад ты сам придал направление моей мысли: Художник изобразил даму таким образом, чтобы было ясно, что она принимает именно яд, а не лекарство. Специфика иллюстрации, понимаете?

– Черт, – выругался Джейк.

– Да ладно.

– Нет, я должен был.

– Брось, это не твоя стихия. Живопись, мисс Дэрроу, и прочее – это по моей части. Я привык иметь дело с вопросами искусства. А мой компаньон, которому – обратите на это внимание! – так же больно сознавать свою ошибку, как и вам, более по части убийств. Кто умер, когда умер, как умер, почему его похоронили так или этак – тут ему нет равных. Так же как и в заметании следов.

– Но почему коронер признался! – чуть не плакала экономка.

– Видите ли, мисс Дэрроу…

И Саммерс пустился в объяснения.

М.Р. Маллоу сидел молча. Он мог не слушать. Он уже и так знал, что подобным образом поступают все коронеры вообще, когда кто-нибудь накладывает на себя руки, потому что в любом другом случае понадобилось бы сообщать в полицию, отправлять тело на вскрытие и добывать кучу бумаг, доказывающих, что смерть несчастной действительно явилась результатом самоубийства.

Наконец, сын похоронного церемониймейстера развел руками.

"За три года мне пришлось приводить в божеский вид четыре… пять… нет, шесть дамочек, наложивших на себя руки, – сказал он компаньону в тот вечер, когда они впервые ночевали в "Мигли". – Нет, так: пять дамочек, одна кухарка. Одна отравилась газом, пять – как сговорились… Да, карболовая кислота. Что? Откуда мне знать, зачем! Только одна записку оставила: "Прости и забудь". Забудет он теперь, как же!" "Но почему? – спросил тогда потрясенный М.Р. Маллоу. – Какова настоящая причина?""Настоящая причина? Извольте, сэр. Истерика. От мелахолии. От скуки. От того, что дуры, ржавый якорь мне в корму!"

Все это молодой головорез, который, если вы помните, всегда считал, что появление женщины в жизни мужчины всегда означает страдания и скуку, объяснил экономке – стараясь быть деликатным.

Экономка не выдержала потрясения. Она заплакала.

– Ну что же вы, мисс Дэрроу! – уговаривал Д.Э., пытаясь дотянуться через стол и взять экономку за руку.

Она схватила его ладонь и спрятала в ней лицо.

– Ну, что вы? – стоя в неудобной позиции, повторял рыцарь без стыда и совести. – Ну, ничего, что он не убивал! Бывают вещи куда хуже! Ну, не плачьте.

Ему удалось проявить чудеса ловкости, подняв вторую руку и, удерживаясь в таком положении, поглаживать скорбящие седины. Экономка, всхлипывая, подняла голову.

– Ну, вот так, – он поправил ей кружевной воротник и сел. – Вот, отлично. А то развели сырость.

– Вы должны гордиться собой, – сказал Дюк. – Ведь вы все же раскрыли преступление.

Мисс Дэрроу высморкалась в платок.

– Какое?

– Одно из тех преступлений, что совершались и совершаются сотнями. Оставаясь при этом, – М.Р. выдержал эффектную паузу, – безнаказанными. Мужья превращают жизнь своих жен в ад и никто никогда не уличит их, а их жертвы не скажут никому ни слова. Но я, мадам, хотел бы сделать одно замечание.

Маллоу помолчал еще немного.

– Помните, на вопрос: "Почему вы сделали это?" миссис Гонзалес все-таки ответила: "О, ничего!" Вы бы тоже так поступили, мадам. Если бы…

– …его любила! – опять зарыдала экономка.

– Именно! – подтвердил Джейк. – И наша миссис Гонзалес наложила на себя руки, как делают все – в отсутствие мужа. Которому коронер посоветовал сказать неправду, чтобы не допустить вскрытия тела. Чтобы муж мог оставить тело в доме.

– Несчастный муж, мадам, добивался не сокрытия преступления, – Дюк опустил ресницы. – Нет, мадам.

При этом он наступил компаньону на ногу: тот начал пялиться на вазу с конфетами.

– Значит, – медленно проговорила экономка, – и он все-таки ее любил?

– Боюсь, мэм, – Джейк напоминал гранитное изваяние, – это уже не поможет миссис Гонзалес. Но ощутил раскаяние – несомненно.

Мисс Дэрроу вытирала глаза.

– А ведь не будь вы так бдительны, – продолжал сын похоронного церемониймейстера, – еще неизвестно, что могло бы оказаться на самом деле. Вы меня понимаете?

– Я вас понимаю, сэр! – прошептала экономка.

Джейк встал.

– Ну-с, компаньон, нам, похоже, пора. Спасибо, мисс Дэрроу, за ваш дивный завтрак и за то, что приютили нас в ту ночь. Бескорыстие сейчас такая редкость!

– Да, но… – спохватилась мисс Дэрроу, – почему же вам и не снимать у меня комнату? И мне было бы спокойнее.

Двое джентльменов прокашлялись.

– Мэм, – сказал Д.Э., – похоже, произошло недоразумение. Мы не сыщики.

– Хорошо, сэр.

– Мисс Дэрроу, мы действительно не сыщики.

– Да, сэр, я поняла, сэр.

– И в любом случае мы не собираемся заниматься сыском.

– Но, сэр, как же?

– Наши желания, – с горькой усмешкой заметил Д.Э. Саммерс, – не совпадают с нашими возможностями.

– Понимаю, – прошептала экономка. – Понимаю.

М.Р. поправил новый галстук.

– Мы собираемся заняться бизнесом. Volens-nolens придется затянуть пояса.

Он машинально провел рукой по новому жилету. Под жилетом находились манишка, новые подтяжки – и больше ничего. Не будь денег Форда, двое джентльменов так и носили бы летние тряпки "по вакационным ценам".

Экономка подумала.

– Вы собираетесь жить в гостинице? Но ведь у меня только немного дороже. Я могу сделать для вас скидку.

Двое джентльменов потупили очи.

– Нет, мисс Дэрроу, ничего не получится.

– Да, но… тогда где? У миссис Христодуло?

– Д-да, вероятно, – пробормотали джентльмены, – у нее.

– Или у миссис Грацци? Имейте в виду, ее стряпня прекрасно подойдет для отравлений!

– Тогда к черту миссис Грацци. Мы будем жить у этой миссис, как вы сказали, Христодуло?

– Да, миссис Христодуло.

– А где живет миссис Христодуло?

Мисс Дэрроу оглядела обоих.

– Вот что, джентльмены, – сказала она. – Я вас никуда не отпущу.

Спустя четверть часа Д.Э. Саммерс распахнул дверь комнаты. Той самой, где не так давно был обвинен в покушении.

– Сошлась головоломка? – спросил он под нос самого себя, опускаясь на свежезастланную постель. – Или нет? Ну, почти.

М.Р. Маллоу тоже вошел туда.

– Что значит уметь впаривать гражданам сомнительные штуки, – сказал он. – Великое дело – коммерция!

Коммерция действительно оказалась великим делом: комната на втором этаже прекрасного старого дома, в котором, помимо прочего, имелось еще шесть комнат, считая библиотеку, и не считая комнаты мисс Дэрроу внизу, с роскошной, просторной ванной, которую следовало только привести в порядок, с дивным чердаком, заставленным рухлядью, который только в сильный дождь давал течь, и великолепно заботливой экономкой, которая, к тому же, была отличной кухаркой. Все это – за цену, вдвое меньшую, чем остальным жильцам: пятнадцать баксов ежемесячно.

"Бам-м", – сказал поднос, который уронила внизу мисс Дэрроу.

Бедная мисс Дэрроу

Однако, следовало заняться делами. В три дня арендовали сарай на перекрестке, наняли рабочих и принялись приобретать все необходимое.

– Мистер Саммерс! – экономка всплеснула руками и отскочила, чтобы не быть задавленной. – Зачем вы тащите это в мою комнату? Что это за вещь?

– Это, мисс Дэрроу, – Д.Э. вытер лоб рукавом, – очень важная вещь.

Говорят это, он задел "важной вещью" за косяк: это была громоздкая вещь.

– Это бак для горячей воды?

Саммерс осмотрелся, выбирая место, куда поставить предмет.

– Да, мисс Дэрроу, это бак. Это специальный бак для перегонки жидкости, которой обрабатывают невидимые чернила, отпечатки пальцев и тому подобное.

– Надо же, какой большой… Но… но… но я не разрешаю!

Саммерс устроил "эту вещь", упакованную в брезент, за дверью, проверил, можно ли после этого протиснуться в комнату, и выпрямился.

– Мисс Дэрроу, это стоило нам страшных денег. У нас в офисе орудуют рабочие. Маллоу пригласил к ужину барышень – думают танцевать в гостиной матчиш. Тащить наверх по лестнице – одному тяжело. Мэм, ну не ругайтесь, правда, только ненадолго!

– Так уберите это куда-нибудь! Не могу же я спать с этой вещью!

– В гостиной курят жильцы. Кстати, вы, надеюсь, не курите?

– Как вы могли такое… а почему вы спрашиваете?

– Чтобы оно не взорвалось, разумеется. Иначе вы останетесь не только без платы за комнату.

Пока экономка с трудом приходила в себя, ее настигла другая ужасная мысль.

– Но Господи Иисусе! В гостиной – матчиш! В моей гостиной!

– Я говорил ему.

– А он?

– Сказал: "Не могут же они танцевать в нашей комнате!" Мисс Дэрроу! Куда вы?

– К вашему офису. Сказать вашему другу, что не желаю, чтобы в моей гостиной танцевали матчиш!

– Я скажу им, чтобы танцевали вальс! Не сердитесь!

– Но моя гостиная! Что скажут жильцы!

– Кстати: а кто у нас жильцы? Я только видел пожилого джентльмена. Он вскочил в уборную у меня перед носом.

– Это мистер Спарклз, нотариус. Не сердитесь на него, он лечится электричеством.

– А второй? Он, что, невидимка?

– Мистер Мацумага – секретарь страхового общества. Он уже две недели, как уехал по делам ложи.

– Какой ложи?

– Только никому не говорите. Общества "Преданность № 120".

– Что же он там делает?

– Не имею представления.

– А когда он вернется?

– Этого никто не знает.

– Как? – оторопел Саммерс.

– Что же вы хотите – тайное общество! – мисс Дэрроу с достоинством одернула фартук. – В городе их шесть, и испокон века никто не знает, чем они занимаются!

Той ночью нотариус, человек лет тридцати, с лоснящимся задом синих брюк, с испорченными зубами и заметной плешью, желающий только одного: чтобы его оставили в покое, съехал, не тратя времени на объяснения. Сделал ли он это потому, что ночью к нему в комнату стучались веселые барышни, желающие развлечь его танцами? Или, может быть, потому, что некие двое джентльменов, имея благородное намерение успокоить этих барышень, читали им вслух газету, где размещались "Разговоры о красоте бабушки Эйприл", изображая один молодую девицу, второй – бабку? Этого не знал никто (тем более, что мистер Саммерс с утра опять пел в ванной). Но только пришлось ехать догонять нотариуса, просить миссис Христодуло, чтобы пустила к нему в комнату, и, наконец, применить кое-какие экстренные меры. По принятии этих экстренных мер нотариус вернулся в "Мигли" почти счастливым и совершенно пьяным. Мазурку он начал еще на крыльце, не обращая внимания на то, что его не держали ноги, а когда мисс Дэрроу распахнула дверь, хлопнул экономку по заду и потащил в гостиную танцевать. Танец закончился стремительным бегством мисс Дэрроу. При этом нотариус назвал свое поведение" эксцессом интеллекта".

Пришлось срочно загонять нотариуса в его комнату. Спустя час бедняга был выгнан вон. Он топтался во дворе и плакал.

– Мисс Дэрроу! Мисс Дэрроу! – заклинали двое джентльменов из-за запертых дверей. – Ну, не сердитесь на него! Он же не имел в виду плохого! Он наоборот!

Не помогали даже и объяснения, что подобные" эксцессы интеллекта" как раз и случаются с людьми непьющими – с непривычки. Но Д.Э. Саммерс добился помилования для всех: он, один сохранивший кое-какие силы после экстренных мер, до самого утра пил с экономкой чай и рассказывал, как пинкертоны упустили однажды жулика в дамском платье; о том, что половина дам, ведущих дамские колонки в газетах – переодетые мужчины; о том, как именно изготавливаются некоторые шарлатанские средства, и о том, как он явился однажды утром в кабинет шефа одного сыскного бюро Сан-Франциско, и сам, лично, видел там следы поджога. Поджог сыскного бюро и особенно описание мужественной внешности его шефа, Майлза Дж. Болджера, сотворили чудо: опальный нотариус, которого компаньоны нашли спящим на крыльце, вернулся в свою комнату.

Его хватило на неделю. Все это время он терпел молчаливую ненависть экономки, занятую уборную, в которую часами не мог попасть от того, что компаньоны использовали это помещение для чтения, телефон, впавший в безумство от постоянных звонков, и ариетки в ванной, которые было слышно во всем доме. Кроме того, он каждое утро спотыкался о еще один "резервуар для перегонки жидкости, которой обрабатывают невидимые чернила, отпечатки пальцев и тому подобное".

Спустя неделю "Мигли" лишился одного жильца.

О появлении одной особы, с которой кое-кто надеялся никогда больше не встретиться

10 декабря 1909 года, около полудня Саммерс заскочил домой на секунду.

– … всего лишь резервуар для газолина, – доносилось из-за полуоткрытой двери в кухню. – Кем бы они ни были, они не сыщики. Вас обманули, мисс Дэрроу.

Голос, который произносил эти слова, показался знакомым. Саммерс подошел к двери.

Серый весенний жакет на тонкой фигуре. Серый шофферский кепи с "консервами" над козырьком и муслиновым шарфом, завязанным бантом под подбородком. Высокие брови, пронзительные глаза, прямой нос.

На секунду пахнуло влажной ночной тьмой и газолиновым дымом.

"Меня зовут Ирен Адлер".

Джейк тряхнул головой, но это помогло только наполовину: главная часть миража так и осталась сидеть на стуле. Она поправила на коленях унылый коричневый саквояж и продолжала смотреть на экономку.

На сковороде шипели свиные котлеты. Экономка накрыла сковороду крышкой, вытащила из кармана фартука очки и нацепила на нос.

– Но, доктор Бэнкс, вы меня не дослушали! – выговорила она возмущенно. – Они мне сами все рассказали! Они коммерсанты. Они оба работают на мистера Форда!

– А до того? – поинтересовалась неприятная особа. – До того, как они стали работать на мистера Форда, – знаете вы, чем они занимались?

– Можно подумать, вы знаете!

– Нет, – честно ответила ее собеседница. – Но когда мы познакомились с этими… этими господами, они были одеты, как бродяги, и за ними была вооруженная погоня.

Экономка изо всех сил жарила котлеты.

– Человек пятьдесят, не меньше, мисс Дэрроу. Мисс Дэрроу?

Удивленная молчанием собеседницы, незнакомка обернулась и встретилась взглядом с коммерсантом.

– Здравствуйте, мисс Дэрроу, – сказал тот. – Давно хотел сказать: я пошутил про невидимые чернила. Думал, вы подыгрываете.

– Мистер Саммерс! – голос экономки звучал несколько слишком радостно. – Ну, конечно, я догадалась! А это наша доктор Бэнкс, о которой я вам рассказывала! Она так хотела с вами познакомиться!

С этими словами она повернулась к жильцу.

Человек, называвший себя коммерсантом, долго молчал. Затем он прочистил горло.

– Э-э, – произнес он. – Очень приятно, мисс Бэнкс. Пообедаете?

– Мистер Саммерс, – произнесла за обедом доктор, – все хотела у вас поинтересоваться: как же вы оказались на той дороге, когда, помните, мне пришлось подобрать вас и вашего компаньона? Что произошло?

– Ну, мисс Бэнкс, какое это теперь имеет значение, – отозвался тот.

– Боюсь, что имеет. Дело принимало более, чем серьезный оборот. Если бы я не встретила вас здесь, это и вправду не имело бы значения. Но теперь я вынуждена настаивать: Что вы сделали?

– Неудачная шутка, – сухо произнес коммерсант. – У одного моего знакомого совершенно нет чувства юмора.

– Сэр! – вмешалась мисс Дэрроу. – А то, что вы рассказывали, те истории про сыщиков – правда?

– От первого до последнего слова. Кстати, доктор. Что бы вы сказали о еще одной истории про сыщиков, в частности, той, где одна особа – тоже, кстати, при подозрительных обстоятельствах, назвалась "Ирен Адлер"?

– Я бы сказала, что со стороны этой особы было бы крайне неразумно называться своим настоящим именем ночью, чужим мужчинам. Я бы сказала, что это было бы плохо при любых обстоятельствах.

– Но тогда позвольте и мне спросить: а как же вы оказались на той дороге? Ночью? Одна?

Лицо доктора не изменило своего скептического выражения.

– Моя профессия вам известна. В тот момент я как раз приобрела автомобиль. Немного сбилась с пути – и только.

С этими словами она посмотрела на экономку. Мисс Дэрроу собралась с духом.

– Сэр, – решительно сказала она, – я хочу знать все!

Саммерс бросил салфетку.

– Честно?

– Как на духу.

– Что бы, – он подумал, – что бы вы сделали с человеком, который вас унизил?

Экономка окаменела.

– Если бы только я могла, сэр, этот человек очень пожалел бы о том, что он со мной сделал, – произнесла она, наконец.

– Значит, унизили. А что, мистер Саммерс, – доктор невозмутимо пила кофе, – что вам сделали?

– Тоже не слишком красиво пошутили.

– Так, может быть, – доктор вежливо улыбнулась, – чувства юмора не хватило у вас?

Она опять перевела взгляд на мисс Дэрроу. Та мялась. Лицо доктора продолжало оставаться спокойным, но взгляд выразил такую требовательность, что Д.Э. Саммерс спросил разрешения закурить.

– А до того, – продолжила экономка, дав это разрешение и поспешно опуская глаза, – до того, как вы стали работать на мистера Форда, каков был ваш… род занятий?

– У нас, – сообщил Джейк, – была небольшая кинематографическая фабрика. В Сан-Диего.

– Очень хорошо, – вежливо ответила доктор. – Что же с ней стало?

– Ну, как что. То же, что и со всеми небольшими компаниями такого сорта.

– А именно?

– Эдисон.

– Не совсем понимаю, что вы имеете в виду.

– Монополизация.

– А если еще точнее?

– Куда уж точнее.

– И тем не менее.

– Если еще точнее – банкротство. Так вам более понятно?

– Да, спасибо. Долго ли ваша компания процветала?

– Не могу сказать, чтобы она так уж процветала, но первое время дела в самом деле были неплохи.

– Первое время – это…?

– Несколько лет.

– Точнее?

– Это что, допрос?

– Это обстоятельства нашего знакомства.

– Мне сразу наденут наручники или позволят выпить кофе?

Мисс Дэрроу хотела вмешаться, но на нее даже не взглянули.

Оба смотрели прямо друг на друга, оба держали руки на столе и оба выглядели так, словно, как рассказывала позже экономка, вот-вот готовы были выхватить оружие.

– Я не имею отношения к полиции, – произнесла доктор своим холодновато-вежливым тоном. – Итак, мистер Саммерс? Сколько же продержалась ваша компания?

Коммерсант прищурился.

– Почти два года.

– А до того?

– До монополизации?

– Нет, до того, как вам пришла мысль открыть кинематографическую фабрику.

– До того у нас было нечто вроде "Черного музея". Знаете?

– Ох, мистер Саммерс, конечно, я знаю! – в восторге вскричала экономка. – Это музей преступлений, мисс Бэнкс! Это в Скотланд-Ярде! Там очень страшно!

– Локон Мэри Келли, лохмотья убийцы и пуля, пронзившая сердце герцога Хэмпширского? – саркастически поинтересовалась доктор.

– Совершенно верно, – подтвердил коммерсант.

– Где же это? – глаза мисс Дэрроу сияли. – Ваш музей? Я могу его увидеть?

– Мисс Дэрроу, дорогая, мы были вынуждены закрыть дело.

– Ох, как же?

Коммерсант развел руками.

– Становилось опасно. Понимаете, это ведь вещи с историей.

Он откинулся на спинку стула и забросил ногу за ногу.

– Полная непредсказуемость. Однажды за нами охотились жители одного города – не поверите, приплели нам связи в потустороннем мире. Якобы один старый аппарат то ли фотографирует их покойную родню, то ли предсказывает будущее – в общем, мы получились шарлатаны и пришлось уносить ноги. И потом, вы же понимаете, кого именно интересовало наше заведение.

Его внимательно слушали.

– Помню, мне пришлось отражать натиск банды лилипутов, – продолжал коммерсант, – вы не представляете, как эти карлики могут быть опасны. Я был один против всех – Маллоу тогда загремел в больницу, пришлось скрываться – буквально еле выкрутились. Ну, потом я помог Болджеру (помните, шеф сыскного бюро?) с одним сложным делом: он совсем запутался. Потом подумывал поступить к ним на службу, но Болджеру не понравилось, что у меня нет преступного прошлого… что вы так смотрите, доктор? Ну, я, конечно, был чертовски расстроен, но…

Он допил кофе.

– ….мой партнер убедил меня, что есть вещи более интересные. Его всегда тянуло к искусству. Ну, а потом уже мы оба были вынуждены заняться бизнесом.

Обе его собеседницы продолжали выражать всем своим видом внимание. Пришлось скорбно улыбнуться:

– Такова жизнь.

– Понимаю, – в голосе мисс Дэрроу отчетливо слышалось благоговение.

– Мисс Дэрроу! – воскликнул коммерсант и погрозил ей пальцем. – Ну, что мне с вами делать? Я же столько раз вам говорил: мы действительно не сыщики!

– Да, сэр, конечно, сэр, я поняла, сэр. Вы можете совершенно ни о чем не беспокоиться… ну… кроме платы за квартиру.

– Мы же заплатили за полгода! – возмутился коммерсант.

– Ну… да, да! – мисс Дэрроу не удержалась и кинула на доктора торжествующий взгляд. – Да, сэр.

Молчание, повисшее было за столом, было коротким.

– Мистер Саммерс, а что ваша семья? Они… – доктор жестом дала понять, что ждет продолжения.

– Боюсь, у меня никого не осталось. Кроме семьи Маллоу.

– И живут они в…?

– Они из Берлингтона.

– Вы тоже оттуда?

– Да. Будете писать им насчет рекомендаций?

Дело в том, что письмо миссис Маллоу, которым терзался Дюк почти четыре года, было, наконец, отправлено. М.Р. мог теперь рассказать своим, где они и чем занимаются. С большой осторожностью, подбирая факты, он живописал, как они с компаньоном несколько месяцев выбирались из горящих руин Сан-Франциско, как затем работали" помощниками фотографа" в ателье, и как потом переехали с ним в провинцию, где этот старый пьяница кончил свою карьеру под забором. Потом долго и подробно рассказывал, как преподавал французский, чуточку преувеличив насчет количества: написал вместо" барышне" – "барышням". Этот период (а он должен был успокоить миссис Маллоу, которая, как мы помним, рекомендовала пасынку именно карьеру учителя французского) занял в письме существенно больше места, чем в действительности. Затем Дюк юмористически описал эпопею с брошюрами "Как получить предложение руки и сердца" – те, что они с Д.Э. собственноручно писали и продавали через газету. Написал правду от первого до последнего слова. Умолчал только о некоторых других брошюрах, и заодно уж о "Дамском Меркурии", доброй советчице Джулии Дей. Не пожалел красок, описывая, как Джейк, жертвуя собой, нанялся учителем гимнастики, чтобы спасти его, М.Р. Маллоу, жизнь, когда тот заболел воспалением легких. Ни словом не вспомнил о визитах к доктору Брауну относительно сифилиса. Уверил, что здоровье его теперь в полном порядке. Наконец, добавил насчет рекламы и насчет мюзик-холлов, в которых "не слишком хорошо платят" за пьесы. Словом, вел себя, как художник, смешивающий краски, как поэт, выискивающий верный ритм и рифмы, как ювелир, подбирающий жемчужину к жемчужине, как… как молодец. Картина за прошедшие годы сложилась недурная. Провинциальные дамы-докторши с своими письмами только сделали бы ее забавной. Саммерс чувствовал себя в безопасности.

– Может быть, вы все же расскажете о той шутке? – тонкая бровь доктора Бэнкс требовательно приподнялась. – Той, которая стала причиной нашего знакомства.

Коммерсант пожал широкими плечами.

– Как вам будет угодно. Я прислал начальнику городской администрации Сан-Хосе подарок. Тот оказался занудой, нам лучше было уехать, поезд опоздал. Дальше вы видели и, полагаю, успели рассказать мисс Дэрроу.

Доктор наклонила голову – то ли" да, вы правы", то ли: "вас это не касается".

– Что же это был за подарок, если не секрет? – спросила она.

Саммерс подержал паузу.

– Я подложил ему свинью, – с любезной улыбкой сказал он. – Буквально. Настоящая, живая свинья. Здоровенный боров.

Он изобразил борова художественным хрюканьем. В этом искусстве Д.Э. Саммерсу не было равных – факт, не признать который было бы преступлением.

– И не просто боров, – продолжал Саммерс. – Это был object d’art. Мы с партнером лично расписывали ее чернилами – вот этими руками.

– Расписная свинья! Object d’art! – мисс Дэрроу смеялась скрипучим, как пружины старого матраса, смехом. – Ах, доктор, они так любят пошутить! Так интересно!

Доктор Бэнкс тоже поставила чашку и поднялась.

– Мне, к сожалению, пора, – сказала она без всякого сожаления.

Коммерсант с преувеличенной вежливостью дал ей пройти. Затем оба вышли из дома и направились к автомобилям.

Саммерс оперся о борт машины и с усмешкой рассматривал визитершу.

– Ирен Адлер из вас, – протянул он, – как…

– …как из вас – Шерлок Холмс.

– Что, – коммерсант наблюдал, как доктор накручивает стартер, – были в школе ябедой?

Это занятие требовало от доктора немалых усилий, она запыхалась, но даже так весь ее вид сообщал об абсолютной невозмутимости. Наконец, она села в машину. Опустила на лицо очки.

– А вы – лжецом. Лжецом и хулиганом.

С этими словами доктор дернула рычаг и уехала.

Тем вечером компаньоны пересчитали жалкие остатки денег и пришли к выводу, что не хватает только одного: персонала.

Мистер Халло

Снежным декабрьским вечером, когда даже стекла потрескивали от холода, а М.Р. Маллоу пробовал играть на пианино рэгтайм, и громко сетовал на расстроенный инструмент, во дворе послышались шаги. Через минуту в дверь постучали.

– Здравствуйте, – сказал, входя в гостиную, человек в вязаной шапке, с лицом, на котором торчали грязные худые скулы, и тощим мешком в руках, – меня прислали с биржи труда. Тут в самом деле открывается станция обслуживания автомобилей?

– Да, – лаконично ответил Д.Э.

– И вам в самом деле нужен механик? – спросил человек.

– В самом деле, – подтвердил М.Р. – Вы – он?

– Я – он, – ответил человек и пригладил жидкие, черные, несмотря на преклонный возраст, волосы.

Вязаные перчатки, которые он держал скрюченными от холода пальцами, зачерствели от холода и грязи. Брезентовые никербокеры и высокие коричневые ботинки были слишком тонкими для зимы. Куртка носила следы ночевки на улице. Глаза человека горели огнем. Так мог бы смотреть архангел Михаил, ниспровергающий Люцифера.

– Ведите меня к своему начальнику, – сказал человек.

Д.Э. Саммерс немедленно закашлялся в кулак. М.Р. Маллоу сунул руки в карманы брюк.

– Видите ли, любезнейший, – несколько высокомерно заметил он, – дело в том, что…

Д.Э. кашлять прекратил и теперь очень старался не смеяться. Не поднимаясь с дивана, он вытянул свои длинные ноги и сообщил:

– Начальство перед вами.

Человек погрустнел еще более. Он смял в кулаке шапку и сделал шаг вперед.

– Как же? – спросил он. – Мне сказали, что вы работаете на Форда.

– Ах, да? – слегка удивился Джейк, который подавал заявку в бюро по трудоустройству, и упомянул Форда для солидности. – Мы, милейший, работаем не на Форда. Мы работаем с Фордом. Точнее, это Форд работает с нами.

– А, простите, где вы работали раньше? – спросил М.Р. Маллоу.

– В "Олдсмобиль", – ответил механик и скрипнул зубами.

– И почему перестали? – поинтересовался Дюк.

Лицо механика, и без того печальное, отразило прямо-таки отчаяние. Глаза архангела метнули молнии.

– Эти стервятники, – выговорил он, – эти акулы капитала делают все, чтобы автомобиль оставался средством роскоши! Только богатые правят миром! С этим нельзя мириться! Уничтожить роскошь! Аннулировать деньги во всех формах – бумажной, медной, акции, ассигнации! И вот, когда это случится – покажите, что у вас есть? Чем собираетесь меняться?

– Простите, что? – переспросил Джейк.

Механик вскипел, как молоко в кастрюльке.

– Второе правило – посадить всех чиновников в тюрьму! – жесткая, как фанера, ладно рассекла воздух. – Каждое последнее воскресенье месяца – публичная казнь десяти человек из прошлых чиновников!

Его хотели остановить, но он отскочил к дверям, и, держась за дверную ручку, торопливо продолжал:

– Институт брака запрещен.

– Как? – ахнула мисс Дэрроу.

– Окончательно, – подтвердил механик.

– Но что же будет?

– Министерство Социального Благосостояния, – гость задыхался. – Каждому гражданину, который достиг половозрелого (мисс Дэрроу едва не упала в обморок) возраста, комиссия выделяет полового партнера. Для (он смутился) размножения. Одному гражданину не более двух партнеров – во имя сохранения нравственности, и не чаще, чем два раза в месяц – во имя сохранения здоровья граждан!

М.Р. Маллоу вцепился в галстук, делая вид, что поправляет его небрежным движением.

– Пора посылать за доктором, – подумал он.

– А дети? – допытывалась мисс Дэрроу. – Как же дети?

– Дети живут на попечении государства и направляются либо в школу, либо сразу на заводы и фабрики – как сами захотят!

– Дальше? – не без интереса спросил Джейк.

– Сбалансировать, – механик опять отрубил воздух ребром ладони, – производство и сельское хозяйство! Произвел, к примеру, тонну зерна – получи благоустроенное жилье!

– Уволили-то вас за что? – поинтересовался Джейк.

Механик задрал морщинистую шею.

– Кто-то выдал меня, сказал, что это я организовал забастовку.

Мисс Дэрроу посмотрела на Д.Э., на М.Р., и ушла в кухню. Компаньоны посмотрели друг на друга.

– Вы думаете, Форду понравится, если вы сделаете нечто подобное у нас? – поинтересовался Дюк.

– Форд, – охрипшим голосом ответил механик, – другое дело. Он борется за рационализацию. Он наш. Я готов работать на Форда.

Час спустя мистер Халло, бывший механик "Олдсмобиль" отправился в сарай. Там он почти до основания разобрал "Модель-Т", принадлежавший компаньонам, собрал снова (после чего авто завелся не с фокусами, как всегда, а мгновенно), и был взят с испытательным сроком. До первой забастовки.

В чулане "Мигли" нашлись керосинка и продавленный матрас. Спиртовка, железная кружка и банка консервированной ветчины у механика обнаружились свои. Кроме того, у него было одеяло.

– Пока в мире не отменили денег, – сказал М.Р. Маллоу, – этого должно хватить.

О том, куда делся мистер Мацумага, секретарь страхового общества

Морозы держались несколько дней. Среди вещей механика находилось еще одно: завязанная в тряпку распухшая тетрадь в коленкоровой обложке. Эту тетрадь он показал двоим джентльменам пока мисс Дэрроу готовила вечерний чай. Тетрадь была полна газетными вырезками: английский, немецкий, французский – и даже, как он похвастался, русский – все об автомобилях, автомобильных гонках и гонщиках, реклама масла "Поларин", шин "Гудиер" и газолина "Ред Краун".

– Пройдет сто пятьдесят лет, – говорил механик, держа тетрадь своими пальцами с потрескавшейся кожей, – и никто не вспомнит о том, что были когда-то все эти "Митчелл" и "Хайнц","Нокс" и" Рамблер". Люди забудут, что такое локомобиль."Форд","Мерседес","Кадиллак" – вот эти марки, возможно останутся… в памяти специалистов, а все остальное – нет. Прогресс несется семимильными шагами. Он сметет эти машины, которые мы считает такими сильными, с лица земли. Вы будете рассказывать своим внукам о том, что было время, когда автомобили были электрическими, и что сами вы тогда гадили в пеленки. И тогда ваши внуки спросят вас: дедушка, а что такое автомобиль?

Ответ на этот вопрос заключался в тетради с коленкоровой обложкой. Более никаких вещей у механика не оказалось. Закончив свою речь, он выпил шесть чашек чаю, много съел, прокурил гостиную своими вонючими сигаретами, не обращая внимания на возмущение мисс Дэрроу, а когда мистер Халло впервые снял свои высокие ботинки, чтобы, по его словам" отдохнули ноги", двое джентльменов не выдержали и сбежали в свою комнату.

– Так о чем это мы? – сказал Д.Э., сжимая в зубах карандаш. – Ах да: механику придется довольствоваться пока половинным жалованьем. Вычеркиваем еще тридцать баксов, пишем: "Две печи "Стенли Браун"". Значит, прекрасно: пускай установят печи – и можем открывать станцию.

Но для того, чтобы открыть станцию, требовалось перевезти туда резервуары для топлива. Которых было на самом деле не два, а три. Третий резервуар никуда не влезал, и его спрятали в комнате мистера Мацумага. Который, как мы помним, отсутствовал. И который совершенно неожиданно приехал сегодня рано утром, вошел в свою комнату, не выразив никакого возмущения при виде цилиндрического железного бака емкостью двести пятьдесят галлонов, и так же благополучно исчез опять, заперев на этот раз дверь.

– Ну, все, – сказал Д.Э. Саммерс, слушая звуки за дверью в надежде, что японец вернется. – Дождались.

– Я тебе говорил, что это риск, – ответил на это М.Р. Маллоу. – Ну, сэр, что будем делать? Мы же не можем пойти к мисс Дэрроу и попросить у нее ключ.

– Тем более, что она и так запретила загромождать дом.

– Вот же мы и не загромоздили. Ну, что будем делать?

Дюк заботливо пригладил свои черные кудри. От усилий они встали дыбом. Привезти резервуар, пока мисс Дэрроу на рынке, и поставить в комнату мистера Мацумаги была его идея. Которую компаньон поддержал с восторгом, и которая теперь уже не казалась М.Р. Маллоу такой удачной. – Однако, у нас нет времени, – сказал он. – Но есть два выхода: или взлом, или ключ от буфета. Несите, сэр, ключ.

Ключ от буфета к двери мистера Мацумаги не подошел. Матросский нож Д.Э. Саммерса оказался более подходящим для этого, не такого уж сложного, дела. – Ничего не понимаю! – сказала вечером мисс Дэрроу. – Семь лет прожить у меня в доме, и оставить после себя только записку с уведомлением, что решил съехать? Никогда бы не подумала, что мистер Мацумага способен на такой некрасивый поступок! – И все? – поинтересовался Д.Э. Саммерс. – Ни слова объяснений! – мисс Дэрроу поправила очки. – Только записка – вот, она совсем короткая, и деньги.

– Правда, деньги не за один, а за два месяца, – продолжала она, – чтобы, возместить, как он выразился, неудобства. Но…

Мистер Мацумага недаром пользовался таким уважением в "Мигли". Вполне вероятно, что и страховое, и тайное общества также ценили его весьма высоко, потому что нельзя не уважать человека, который, проснувшись и обнаружив, что дверь в его комнату взломали два проходимца, не поднимает никакого скандала, молча наблюдает за тем, как грабители выносят двухсотпятидесятигаллоновый резервуар, и затем всего лишь съезжает, оставив вежливую записку и деньги за причиненные неудобства.

Так двое джентльменов сделались единственными жильцами виллы Мигли", все финансовое равновесие которой теперь целиком легло на их плечи.

О том, как женился мистер Х.Х. Харви

Вся надежда была на заведение. Ремонт закончили. Столяры и плотники разошлись и разъехались. Бывший дровяной склад превратился в строение с мансардой. От первого этажа тянулся вертикальный навес, под которым должны были обслуживать автомобили. Справа пристроили гараж. На деньги Форда провели в офис телефон. Потом возились с водопроводом. Приехала комиссия из Пожарного Управления. Комиссия потребовала приобрести страховку от возгорания, пятнадцать огнетушителей Смита и поставить на видном месте ящик с песком. Приехала и уехала комиссия c "Форд Мотор". Комиссия потребовала страховки от наводнений, землетрясений и проч. Приехал и долго не хотел уезжать Роблин, инспектор здоровья, чтобы освидетельствовать, что новое заведение не причинит горожанам или служащим никакого вреда. Наконец, разобрались и с этим. Написали шесть бумаг, предъявили себя в качестве начальства, затем в качестве служащих, обязались соблюдать гигиену, повесить плакат о необходимости соблюдать внимание за рулем (завтра) и провести в помещение водопровод (в ближайшем будущем). В комнате, которую двое джентльменов называли офисом, поставили два хороших письменных стола компании "Стерлинг Фурничар", расположив их тет-а-тет, два кресла, одну пишущую машинку. Но все-таки кое-чего не хватало. Когда компаньоны спохватились, на станции страшно запахло рыбьим клеем. Пахло сутки, двое и трое. Потрясающий воображение аромат не смог перебить даже запах краски, которую нанесли на длинный лист фанеры после того, как клей высох.

"Автомобильный сервис Саммерса и Маллоу" – значилось на вывеске.

Вывеска была черной с желтыми буквами. Художественное исполнение принадлежало М.Р. Маллоу, убежденному, что черный изображает ночную дорогу, а желтый – свет фар. Механик возненавидел вывеску всеми фибрами души. Он добавил еще один пункт в свой революционный план: повсеместная отмена рекламы в любом виде. Кроме того, имелся такой же дорожный указатель. Несчастный указатель частенько приходилось искать сначала в снегу, потом в грязи, затем в траве, и водворять на место. Но ловить местных мальчишек, чтобы надрать им уши было решительно некогда. Это обстоятельство приводило двоих джентльменов в ярость до тех пор, пока в диверсии не был уличен младший внук владельца закусочной, десятилетний Мики Фрейшнер. Мальчишка был пойман буквально за руку, и немедленно заголосил, призывая на помощь деда. Переговоры заняли у двоих джентльменов десять минут. На следующей неделе горожане обнаружили еще кое-какие нововведения.

«К автомобильному сервису», – гласила стрелка возле дверей закусочной Фрейшнера.

«К закусочной», – сообщала такая же на стене автомобильного сервиса.

«К автомобильному сервису», – информировали перекрестки.

Деньги Форда кончились. Дела у двоих джентльменов не то, чтобы совсем не шли, и Д.Э. Саммерс не раз говорил, что количество машин, останавливающихся у "Автомобильного сервиса" увеличивается с каждым днем, но, черт возьми, они могли идти побыстрее. Однажды, в один из особенно слякотных мартовских дней, когда вы, обманувшись выглянувшим солнышком, по глупости надеваете под автомобильное пальто только костюм, а на ноги – свои лучшие туфли, вместо высоких ботинок, к "Сервису" подошел молодой человек, из местных, и сделал заказ.

– Отлично! – сказал Д.Э. Саммерс, когда заказчик ушел.

– Подумай, какая идея: авто напрокат! Этот…

– Ну да, – сказал М.Р. Маллоу.

– Этот станет первой ласточкой, – решительно сказал Джейк, не слушая компаньона. – Этого следовало ждать. Сэр, я не понимаю, чего вдруг мы впали в панику!

– Кто это впал в панику?

– Вот я и говорю, никакой паники! Короче говоря, то, что он сказал – наша золотая жила. М.Р. Маллоу усмехнулся.

– Поэзия, говоришь? – сказал он, хотя никто не говорил о поэзии. – Ты говоришь, поэзия? Вот, сэр, поэзия: "У меня туговато с деньгами, так что вы постарайтесь, чтобы выглядело, как следует! "Тут тебе и драма, и комедия – р-реализм, леди и джентльмены! Вот это я понимаю, это настоящая жизнь.

Он полюбовался пишущей машинкой, сиявшей в солнечном свете.

– Романтика нашего времени! То, что невозможно – в любое другое время, кроме нашего. Жаль, конечно, всю эту средневековую роскошь, но факт: времена изменились. Роскошь уходит в прошлое. Еще немного – и дорогих вещей вообще не останется. Дешевые автомобили, которые можно менять, как костюм. Готовая одежда, которую вы покупаете в магазине и надеваете немедленно после покупки. Ты, кстати, заметил, что это уже не спасение для бедных, а почти что мода? Russki ossetr из палтуса вообще скоро будет выпускаться с указанием состава на упаковке, а профессор станет им гордиться, потому что ни одна собака по вкусу не отличит этот ossetr от настоящего. А еще…

Конец ознакомительного фрагмента.