Часть третья
Minister vetuli puer Falerni,
inger mi calices amariores…
Пьяной горечью Фалерна
Чашу мне наполни, мальчик!
«Раб мечтает не о свободе, а о собственных рабах».
Луций Сергий Апелла, вольноотпущенник патриция Луция Сергия Катилины, удачливый в торговых делах купец, безмерно озолотивший за несколько лет своего бывшего хозяина на морской торговле с Грецией и Эфесом (да и к рукам самого Апеллы, надо сказать, прилипло немало, чего тут греха таить!), бывший раб, давно привыкший к драгоценным перстням на своих коротких, мясистых пальцах и длинному плащу-гиматию из самого дорогого пурпура, постанывая и поскуливая, дрожал всем телом и покрывался липким потом от страха. Даже не страха, нет, животного ужаса! Он закутался плотнее в тяжелый гиматий1, но то ли тот не грел, то ли его владелец был все же нездоров, но озноб колотил его все сильнее, руки дрожали, а зуб не попадал на зуб. Апелла, страдальчески всхлипнув, жалобно и визгливо прокричал в расписной потолок пиршественной залы имя своего раба, отвечавшего за обогрев триклиния.2
Старый раб вошел и склонился в низком поклоне, выслушал хозяина и метнулся выполнять его распоряжение. Нет, не спасет, обреченно подумал Апелла. Хоть весь триклиний уставь бронзовыми жаровнями с горящими углями, – не спасет. Добрый греческий плащ из плотной шерстяной ткани высшего качества, за который он в свое время отдал трех молоденьких рабынь, и тот не греет. Все, богиня Фортуна более не благоволит к нему. Ничто и никто его не спасет теперь! Его время кончилось вместе с его злосчастным хозяином, сенатором Луцием Сергием Катилиной.
Конец ознакомительного фрагмента.