Часть первая
«Вы знаете, что греки с их горячим темпераментом готовы к праздникам каждый день?»
Вернувшись после обеда в таверне у Леонидоса на виллу, Смолев, зайдя к себе в номер, первым делом распечатал конверт, что пришел еще на прошлой неделе. События последних дней не дали ему возможности заняться этим вопросом. А вопрос был важный. В конверте он, как и ожидал, обнаружил письмо на испанском от управляющей «Благотворительным Фондом Карлоса и Долорес Мойя» в Мадриде Стефании Моро.
Но чего он совершенно не ожидал, так это того, что по завещанию покойного синьора Мойи он назначался не только полномочным представителем Фонда на Кикладских островах с годовым окладом в сто двадцать тысяч евро, но и наделялся правом распоряжаться по своему усмотрению бюджетом до пяти миллионов евро в год на проекты, которые утверждены Фондом. На ближайшие три года, сообщалось в письме, – это строительство и работа бесплатного многопрофильного медицинского центра на Наксосе. Стефания Моро выражала надежду на полное взаимопонимание и успешное сотрудничество, а также просила связаться с ней по телефону, когда у «синьора Смолева» будет время и возможность. Что ж, подумал Алекс, время и возможность у синьора, похоже, наступили именно сейчас. Он пожал плечами и набрал номер, указанный в письме.
– Алло, слушаю! – в трубке раздался неожиданно звонкий девичий голос. – Говорите, я слушаю!
– Добрый день, меня зовут Алекс Смолев, – откашлявшись, сообщил Алекс невидимой собеседнице. У него отчего-то вдруг невовремя запершило в горле. Он ожидал услышать солидный голос дамы в летах, а тут – совсем детский сад. А с юными дамами работы не будет, Алекс знал по опыту. Одни эмоции и нулевой результат. Но делать нечего, нарушить волю покойного было бы свинством. Придется терпеть. Шрам на левом виске запульсировал, он раздраженно потер его указательным пальцем и сухо продолжил: – Вы написали мне письмо. Речь идет о строительстве больницы на Наксосе по завещанию синьора Мойи.
– Синьор Смолев! Наконец-то! – с неподдельной радостью отозвалась трубка, и было слышно, как его собеседница взволнованно сказала кому-то, находившемуся с ней рядом «Это он!». – Мы уже собирались вас разыскивать. Вы разве испанец?
– Нет, я русский, – почти сердито ответил он. И сам удивился своему нараставшему раздражению. Спокойствие, только спокойствие.
– С ума можно сойти! Но вы говорите по-испански так, словно прожили в Мадриде всю жизнь! Хотя нет, что я говорю, вы говорите по-испански гораздо лучше! – весело рассмеялась Стефания. – Вы для нас большая загадка, синьор Смолев. А теперь и вдвойне.
– Алекс. Зовите меня Алекс. Что же во мне загадочного? – снова искренне удивился он. Невесть откуда взявшееся раздражение постепенно отступало. Он вышел на балкон и подставил пульсирующий висок под свежий морской ветер, что нес запах водорослей и йода.
– Благодарю, Алекс. Меня зовут Стефания. Так вот, получив письмо от синьора Мойи, мы были крайне удивлены. Вы должны нас понять: бюджет, который выделен на проект госпиталя, превышает половину всех средств, что тратит Фонд на благотворительность в год. Я третий год возглавляю Фонд и, к сожалению, никогда не слышала ранее о близком друге синьора Мойи из России. Естественно, мы заволновались.
– Я понимаю вас, Стефания. Поверьте, я был удивлен не меньше, – уже совсем спокойно сказал Алекс. Похоже, несмотря на молодость, его собеседницу было сложно упрекнуть в недостатке профессионализма. Он удобно уселся в кресло, откинул голову и прикрыл глаза.
– Я запросила синьору Долорес, надеюсь, вы простите нам эту понятную предосторожность, Алекс. Но она полностью подтвердила ваши полномочия и статус. Более того, она сообщила нам, что вы оказали семье Мойя неоценимую помощь в важнейшем деле, – и все наши сомнения разом отпали. Поэтому вы для нас такая загадка, Алекс, – снова весело и непосредственно рассмеялась испанка. – А тут вы еще не звоните уже неделю. Мне пришлось купить билет на самолет в Афины, а оттуда до Наксоса, чтобы самой отправиться на ваши розыски. В таком серьезном деле как благотворительность необходимо знать человека лично.
– Прекрасно, – в свою очередь с облегчением улыбнулся Смолев. Зря он на нее окрысился. Похоже, она знает, что делает! Алекс терпеть не мог работать с дилетантами. Но это не тот случай. – Приезжайте, мы вас встретим и поселим. Номер с видом на море на прекрасной вилле я гарантирую. Все вопросы обсудим на месте. Когда вы прилетаете? В воскресенье? Ну и чудесно. До встречи в аэропорту!
Алекс уже давно повесил трубку, но еще долго сидел в кресле с прикрытыми глазами, задумчиво прислушиваясь к себе. Какое-то предчувствие зародилось глубоко в его душе. Еще совершенно не оформленное и не осязаемое, но настолько новое и непривычное, что он удивился. Странно было и то, что его внутренний голос молчал. Молчать-то он молчал, но уж как-то больно вызывающе…
Из задумчивости его вывел громкий стук в дверь. На пороге стояли улыбающиеся Димитрос и Мария. Димитрос сиял, как тульский самовар. Мария обвила руками шею Алекса и расцеловала его.
– Все собрались, – загадочно произнес Димитрос, не переставая не менее загадочно улыбаться. – Пойдемте, Алекс!
Молодожены взяли его за руки и повели за собой. Только Смолев сделал шаг на верхнюю террасу, как немедленно раздались громкие приветственные крики, заиграла веселая музыка. Знакомые и незнакомые люди обступили со всех сторон, выражая ему свою искреннюю приязнь и поздравления. Здесь были все: весь персонал виллы, гости, соседи, родственники Ирини. Греки шумно и непосредственно проявляли свою радость: хлопали его по спине, трясли ему руку, целовали в обе щеки, обнимали и передавали с рук на руки. Не сходя с места, они пили за его здоровье тост за тостом, желая ему многих лет жизни в благоденствии и богатстве. Ведь он теперь один из них – островитянин! Вот только холостой, сокрушенно качали головами гречанки в возрасте, но мы обязательно ему поможем! На нашем острове самые красивые девушки во всей Греции – это давно всем известно!
Алекс не понимал ни слова, но кивал, широко улыбался, раскланивался, благодарно жал в ответ протянутые руки, покорно обнимался и хлопал по спине, принимал наполненные бокалы и пил за свое здоровье. Наконец, он увидел и знакомые лица: улыбающихся Джеймса и Лили Бэрроу в компании какого-то седого высокого грека, в светлом костюме-тройке, накрахмаленной белоснежной сорочке, бордовом галстуке-бабочке и старомодных круглых очках. Его осанка могла достойно поспорить с выправкой самого Смолева. Вырвавшись, наконец, из замкнутого круга островитян, что горели желанием его поздравить, он присоединился к англичанам. Сопровождавший их грек отвлекся на телефонный разговор и отошел в сторону от музыкантов и шумно веселящейся публики.
– Бог мой, Алекс, это правда? – весело поинтересовался Джеймс. – Вы покупаете эту чудесную виллу?
– Алекс, решено! Мы ваши постоянные клиенты на ближайшие три сезона, как минимум, имейте в виду! – решительно заявила Лили, услышав положительный ответ. – А если Джеймсу продлят гранты на научные исследования здесь, на острове, то и еще на три года! Это так замечательно, не так ли, милый? – обратилась она к мужу. – Это славное место, мы очень переживали, что из-за смены хозяина нам придется съехать.
– Надеюсь, кухня не пострадает? – вдруг озабоченно спросил Джеймс. – Вы ведь не станете вносить серьезных изменений в местное меню?
– Что вы имеете в виду, Джеймс? – рассмеялся Алекс. – Что вас тревожит?
– Ну, не знаю… Вы же, наверно, захотите включить что-нибудь из русской кухни, – несколько растеряно произнес Джеймс. Лили смотрела на мужа пристальным взглядом, ясно говорившим: только попробуй сморозить какую-нибудь глупость! Джеймс под ее взглядом стушевался и закончил фразу почти шепотом: – Медвежатину там, я не знаю…
Лили схватилась за голову. Алекс искренне расхохотался.
– Да, Джеймс, боюсь, что ваши представления о современной русской кухне несколько устарели! Поверьте, миллионы людей в моей стране никогда не то что не ели, а даже в глаза не видели живого медведя. И слава Богу! Это все стереотипы. Медведи, балалайки, черная икра, водка и матрешка, – все чушь и выдумки для богатых туристов. История и культура моей страны гораздо глубже и прекрасней. В том числе и ее кулинарные традиции. Захотите – я с радостью вас с ними познакомлю. Но не переживайте: я гарантирую, что никаких резких изменений кухня на вилле не претерпит. Ваш ночной кошмар – йоркширский пудинг или медвежатина здесь точно не появятся!
– Да? Правда? – с облегчением выдохнул археолог. – Вы меня очень успокоили, Алекс! Боюсь, что резкой смены меню на вилле я бы не пережил. Кстати, познакомьтесь, – представил он вернувшегося к ним высокого грека в тройке и бабочке. – Это мой коллега, тоже археолог, смотритель местного археологического музея Понайотис Феодоракис и, по-совместительству, ангел-хранитель нашего проекта.
– Очень рад знакомству, – на приличном английском немедленно откликнулся смотритель музея и, пряча мобильный телефон в карман, протянул Алексу холеную руку, вялую, как снулая рыба. – Наслышан о ваших приключениях на нашем острове. Мы с Джеймсом давно плодотворно сотрудничаем, и, похоже, наша совместная работа начинает приносить плоды!
– Да, Алекс! – радостно перебил коллегу Джеймс. – Мы, слава Богу, наконец-то получили все разрешения благодаря Панайотису. Без него мы бы просто заблудились в местных бюрократических джунглях. Я было совсем уже отчаялся, и вдруг – бац! Как по волшебству – Министерство культуры Греции дает нам полное разрешение на подводные работы, при условии, что будет присутствовать их официальный наблюдатель от отдела подводной археологии. Да ради Бога! Вот ждем его со дня на день. По его приезде мы сразу же начинаем подводные работы на затонувшем корабле. Милая, дай мне, пожалуйста, во-он ту мисочку!
– Что за корабль? – поинтересовался Алекс, воспользовавшись паузой, пока Джеймс с аппетитом отдавал должное салату хорьятики.
– Это корабль римского торгового флота, – ответил Феодоракис. Пока он говорил, Джеймс одновременно жевал и кивал в такт его словам. – Предварительная разведка показала, что он перевозил огромное количество амфор с маслом, вином и зерном. Думаю, что их там около двухсот. Точную датировку мы сможем произвести, когда поднимем первые амфоры на поверхность. Но, ориентировочно, по нашим оценкам, это скорее всего I-й век до нашей эры. Самый конец Римской Республики. Надеюсь, что мы найдем запечатанные амфоры с целыми пробками. Это такая редкость, это был бы огромный шаг вперед в науке.
– Найти вино, которое пролежало на дне две тысячи лет, – восхитился Алекс. – Это была бы находка века! Не говоря уже о ее ценности.
– Но оно наверняка превратилось в уксус, – сморщила прелестный носик Лили. – Пить его невозможно!
– Очень старые вина не пьют, дорогая Лили. Их хранят в специальных подвалах, где создают им все условия. Температуру, влажность. Это скорее инвестиции, чем напиток. Но обычно речь идет о вине, которое уже разлито в бутылки, – рассказал Смолев. – В данном случае очень велик риск проникновения в амфору морской воды за столько лет. Скорее всего, найти запечатанную амфору – шансы невелики. Если только ее не залили особо устойчивой смолой.
– Ну, а если все-таки найдем? – поинтересовалась Лили. – Что с ним делать? Мы его попробуем?
– Видите ли, – вступил в беседу молчавший до того Панайотис. – Дело в том, что в древнем Риме вина для перевозки часто выпаривали, превращая их в своего рода винный концентрат, очень плотный и тягучий. Именно поэтому их потом разбавляли водой. Ведь пить такую густую смесь невозможно. Лучшие сорта вин были настолько концентрированы, что при запечатывании в амфору между этим винным сиропом и пробкой из смолы и воска возникала прослойка спиртовых паров, которые вспыхивали, когда к открытой амфоре подносили огонь. Лучшие вина тех времен, возможно, как раз вследствие этих манипуляций, слегка горчили. Когда их переливали из амфор в специальные чаши для пиров и разбавляли родниковой водой, то одновременно и подслащивали медом. Кстати, эта традиция до сих пор жива на острове.
– Ракомело! – догадалась Лили.
– Именно. Даже лучшее из лучших – фалернское вино янтарного цвета из Кампаньи приходилось подслащивать медом. На эту тему у античных авторов есть много упоминаний, – смотритель музея поправил на носу свои старомодные очки и продолжил: – Гораций вспоминает его как самый изысканный напиток.
Археолог откашлялся и продекламировал по памяти:
– «Тут ты, почувствовав жажду и позыв пустого желудка,
Презришь ли пищей простой? Перетерпишь ли жажду затем лишь,
Что фалернского нет, подслащенного мёдом гиметтским…»
– А потом уже и Марциал, спустя целых сто лет восхищался этим же вином. За сто лет, только подумайте, винный эталон не изменился:
«Аттики мёд! Ты Фалерн обращаешь в нектарную влагу.
Надо, чтоб это вино нам подавал Ганимед».
– Прекрасно, прекрасно! – захлопала в ладоши Лили. Грек церемонно поклонился и аккуратно поправил бабочку.
– Будем надеяться, что нам повезет, да, Джеймс? – продолжила Лили.
– Конечно, милая! – ответил тот и нежно поцеловал супругу. – Кстати, – невпопад добавил он, – похоже, нам уже повезло. Я вижу вот на том столе один миленький подносик с аппетитными закусками. Какая удача: по-моему, это кальмары и креветки на гриле! И никого вокруг! Постойте здесь, никуда не уходите, я сейчас вернусь!
Не успела Лили произнести ни слова, как он уже исчез. Англичанка только развела руками. Алекс весело рассмеялся. Джеймс был совершенно искренен, когда говорил, что резкой смены меню он не переживет.
– И все-таки, что мы будем делать с вином, если его найдем? – пыталась понять Лили.
– Если пробка не будет повреждена, если мы сможем поднять амфору на поверхность, не повредив и не разрушив ее, если в ней действительно окажется винный концентрат редчайшего фалернского вина и мы сможем аккуратно вскрыть амфору в лаборатории и извлечь его… – здесь археолог сделал паузу.
– Другими словами, перелить в бутылки… – подхватила Лили. – То тогда?
– То тогда, то тогда, – отчего-то замялся Феодоракис. – Сложно сказать…
– То тогда каждая бутылка этого вина, дорогая Лили, если это настоящий фалерн и в отличном состоянии, будет стоить на винном аукционе несколько миллионов евро, – спокойно договорил за археолога Смолев, внимательно наблюдая за ним. – А учитывая объем одной амфоры – пусть меня поправит уважаемый коллега, если я ошибаюсь – в тридцать литров, то весь груз корабля – это сотни миллионов евро.
– Боже мой! Мы совершенно об этом не думали. Думаю, что Джеймсу это даже не приходило в голову. Ведь он горит желанием лишь доказать правильность своей теории о том, что Наксос в те времена был крупнейшим перевалочным и торговым морским портом. Он пишет докторскую диссертацию по этой теме, – ошеломленно произнесла Лили. – Неужели такие случаи уже были?
– Да, совсем недавно. – Сняв под пристальным взглядом Смолева отчего-то запотевшие очки и протирая их салфеткой, нехотя произнес археолог. – У берегов Франции был обнаружен затонувший этрусский корабль, в обломках которого покоились несколько десятков винных амфор. Возраст находки был определен в две тысячи пятьсот лет. Амфоры оказались запечатаны классическим способом – смолой и глиной – и оставались герметично закрытыми всё это время. Наши амфоры моложе на пятьсот лет, поэтому шансы велики. Кстати сказать, корабль этруссков – далеко не первая находка. И раньше амфоры с вином находили в море. И вино в них было не только пригодным, но и вкусным.
– И что происходит с этим вкусным вином? Неужели все выпивают? – снова поразилась молодая англичанка.
– Нет, нет, что вы! Многие подобные находки продаются с аукционов в частные коллекции. Бывает, что вино иногда дегустируется, причём бокал такого вина может стоить до двадцати пяти тысяч евро. Но желающих его продегустировать, как ни странно, очень много.
– О чем вы говорите, Панайотис, друг мой? – поинтересовался Джеймс, вернувшись в компанию с большим блюдом горячих жареных кальмаров и креветок, от которых заманчиво пахло чесноком, лимоном, дымком с гриля и оливковым маслом. Он пристроил его на стол, для чего пришлось раздвинуть многочисленные тарелки и подносы с салатами и закусками. – Что стоит двадцать пять тысяч евро?
– Ты кушай, дорогой, кушай. Не отвлекайся! – задумчиво сказала ему Лили, многозначительно взглянув на Смолева. – Я не хочу перебивать тебе аппетит. Ты все узнаешь в свое время.
– Да? Ну и славно. Попробуйте этих кальмаров, друзья, они восхитительны! Говорят, они еще сегодня плавали в море! А креветки, вы видели когда-нибудь креветки такого размера? Это настоящие спартанцы, смотрите, какие они крупные и упитанные и как чудесно пропеклись! А те, что подают у нас в ресторанах – это просто замороженные недомерки, недостойные жить на свете, из тех, что сбрасывали со скалы во времена Спарты. Впрочем, я бы отправил туда же и большинство наших британских рестораторов. Алекс, Понайотис, друзья мои, почему вы не едите креветок? Присоединяйтесь!
Спустя четверть часа Феодоракис откланялся под предлогом срочных дел в музее и, распрощавшись, покинул компанию. Алекс провожал его прямую фигуру взглядом до тех пор, пока тот не покинул террасу.
– Вы давно и хорошо его знаете, Джеймс? – задумчиво поинтересовался он у англичанина.
– Как вам сказать, – полгода точно! Его нам Бог послал. Говорят, что у него была кафедра на археологическом факультете в Салониках. Но из-за конфликта с начальством он ушел и осел здесь, на Наксосе. Кажется, в Салониках у него осталась дочь, в частном колледже, – да, дорогая? – обратился он к жене. Та кивнула.
– Вот такой человек похоронил себя в этой глуши. Правда, связи в Министерстве культуры у него сохранились по-прежнему неплохие. Он нам очень помог и с разрешениями на раскопки, и с поисками корабля. Мы обследовали пять точек, но все было безуспешно. Я было отчаялся! Но тут появился Понайотис – и все стало получаться, как по волшебству! Он взял на себя все организационные вопросы, нанял команду профессиональных водолазов. И они обнаружили корабль в третьем квадрате; оказалось, что мы его просто пропустили. У него прекрасные организаторские способности, он вообще очень системный и целеустремленный человек. Он мне чем-то напоминает вас, Алекс.
А я чувствую сильный запах серы, подумал Смолев, но вслух произнес:
– Простите за вопрос, Джеймс, но кто финансирует все поисковые и водолазные работы? Если это не секрет.
– Какие секреты у меня могут быть от вас, Алекс? – искренне возмутился археолог. – Тут никаких секретов нет. Все работы финансирую я в рамках гранта, что выделен мне Европейским исследовательским советом совместно с Американским советом ученых обществ в рамках программы раскопок на территории Греции. Все раскопки идут под эгидой Университета в Афинах, Британского музея и кафедры археологии Лондонского университета, где я и преподаю, собственно. Скучнейшее занятие, скажу я вам! Эти студенты – абсолютно безголовые существа. У этой креветки мозгов больше. Впрочем, я отвлекся. Да, еще в прошлом году я получил премию имени Сетона Ллойда за результаты прошлого сезона, – безмятежно махнул он вилкой с наколотой креветкой. – Но она уже вся потрачена.
– Скажите, а кто составлял официальную заявку в Министерство культуры Греции на проведение подводных археологических работ? И от чьего имени подавалась заявка? Кстати, разрешение вы получили лично?
– Упаси господи! Все делал он, Понайотис, я же говорю вам, Алекс. Он золотой человек: сам все составил и подал по своим каналам! Более того, он даже подсказал способ, чтобы ускорить процедуру! – обмакивая креветку в чесночный соус, заявил Джеймс.
– Неужели? И что же это за способ? – с интересом спросил Алекс. – Вдруг мне тоже захочется заняться археологией на Наксосе, а предупрежден – значит вооружен!
– О, это оказалось очень просто. Запрос должен идти от компании, зарегистрированной на территории Греции. Другими словами, местным они верят больше. Панайотис нашел местную компанию, которая и подала заявку. И дело резко ускорилось! Нам дали разрешение всего через две недели, правда, я его даже не читал, оно у Панайотиса. Вы не представляете себе, Алекс, как я ненавижу бюрократические процедуры! Слава Богу, теперь я от них избавлен и могу сосредоточиться на исследованиях и диссертации.
– Так, – покачал головой Алекс. – Давайте разбираться, Джеймс. Вы самостоятельно обнаружили древнеримский затонувший корабль с грузом в целости и сохранности. Одно это, само по себе, уже знаковое событие в международной археологии. Вы полностью профинансировали эти поиски из своей премии имени Сетона Ллойда и научных грантов и продолжаете оплачивать водолазные работы и сейчас. При этом, разрешение на проведение работ, как вы говорите, получено на другое юридическое лицо, зарегистрированное на Наксосе и предложенное вам вашим коллегой Феодоракисом. И вы понятия не имеете, что за люди за этим стоят. Он же полностью распоряжается ходом работ, которые ведутся за ваш счет. И таким образом, при удачном стечении обстоятельств, вся слава археолога достанется ему, а миллионы евро – официальная премия кладоискателя в размере четверти стоимости клада от лица Греческой республики – тому юридическому лицу, которое вы даже не знаете: ведь вы так ненавидите бюрократические процедуры! И разрешение от Министерства культуры вы не читали по той же причине, этим занимается Панайотис. А когда амфоры извлекут из воды – за ваш счет, друг мой, – вы, в лучшем случае, если вам позволят, сможете ознакомиться с находками, описать их и сфотографировать. И то сказать, сомневаюсь, что вас вообще к ним подпустят. Ведь все, что вам нужно – это диссертация. Я все правильно изложил? Я ничего не имею против чистой науки и филантропии, если вы это делаете сознательно.
– П-подождите, Алекс, – внезапно начал заикаться Джеймс Бэрроу, роняя кусок кальмара с вилки прямо на скатерть. – Ч-черт меня возьми! Когда вы это ТАК говорите, то я выгляжу полным идиотом и тупицей… И о каких миллионах евро идет речь, – ради всего святого, ничего не понимаю! – Он растерянно и беспомощно поглядел на Лили, ища у нее поддержки.
– Ты идиот, милый! – та покачала головой и нежно погладила мужа по щеке. – Но я все равно люблю тебя. Что нам теперь делать, Алекс?