Глава 2
Розмари физически ощущала, как ее сердце сжимается от нетерпения. Он был здесь. Вот уже несколько недель она не могла отказать себе в удовольствии – пусть и мучительном – каждый день видеть его – человека-загадку, который обладал магической властью над ней. Возбуждение, вызванное его присутствием, никогда не теряло своей силы. Каждый раз, как только Паркер объявлял о приходе мистера Грея, дыхание становилось сухим и прерывистым, как в лихорадке, руки начинали дрожать, она шла по коридору вслед за дряхлым лакеем, как будто ступая по шаткому подвесному мосту, и каждый шаг наполнял ее предвкушением встречи. Ей казалось, что она идет недостаточно быстро, и, когда она добиралась наконец до дверей в гостиную, желание увидеть его становилось невыносимым.
Хелен как будто была намерена окончательно затмить Розмари. Она соблазнительно покачивала широкими бедрами, и атласные юбки обвивались вокруг удивительно изящных лодыжек. У нее был невероятно самодовольный вид, и горящий взгляд выражал непоколебимую уверенность в собственной привлекательности. До боли прикусывая нижнюю губу, Розмари спрашивала себя, какое впечатление произведет на Дориана эта сильная и величественная женщина.
Он сидел за фортепьяно спиной к ним и листал «Лесные сцены» Шумана. Сердце Розмари так взволнованно затрепетало, когда она увидела его, что, казалось, она сейчас потеряет сознание. «Представляю, какой поднялся бы переполох», – подумала она. Возможно, он бросится к ней, подхватит на руки и отнесет на кровать, чтобы вернуть к жизни страстным поцелуем. Она уже и не помнила о Хелен. В мире существовал один лишь Дориан Грей, и он был здесь – в шаге от нее.
Он повернулся и, казалось, был слегка удивлен присутствием Хелен. Он обернулся к Розмари, вопросительно подняв бровь. «Еще один диалог без слов», – подумала она. Даже Хелен со своей дьявольской проницательностью не смогла бы заметить эту едва заметную игру взглядов. Реверанс с трудом удался Розмари, потому что колени ее дрожали. Хелен присела с изяществом светской дамы, приподняв юбки немного выше, чем следовало, так показалось Розмари. Она вздрогнула, заметив легкий румянец на щеках Дориана. Он встал, чтобы поздороваться.
– Это леди Генри Уоттон, Хелен, моя близкая подруга. Я как раз рассказывала ей, как вы прекрасно позируете, – проговорила Розмари и, чувствуя, что краснеет, добавила: – А вы стоите как истукан, и это наносит урон вашей безупречной репутации.
Никто не засмеялся. Хелен лишь грустно вздохнула.
– Удовольствию от знакомства с вами ничто не может нанести урон, мистер Грей, – сказала она, выступая вперед и протягивая руку. – Моя тетя часто говорила о вас. Вас можно назвать одним из ее любимцев и, боюсь, ее жертвой.
Дориан с нескрываемым изумлением смотрел на нее. Вероятно, он не часто встречал женщин, которые бы так смело вели себя, – и уж точно ни одна из них не была настолько красива. Он поборол изумление, и на его лице заиграла знакомая Розмари недобрая усмешка.
– Сейчас я на плохом счету у вашей тетушки Агаты, – сказал Дориан с наигранно покаянным видом. Розмари пронзило острое сомнение: что могло означать это выражение на его лице? – Я обещал играть с ней дуэт на вечере во вторник, но это совершенно вылетело у меня из головы. Я уже не в первый раз так небрежен и теперь слишком напуган, чтобы напоминать о себе.
Хелен смеялась, откинув голову назад. Розмари восхищалась продуманностью каждого ее движения. Попробуй Розмари так захохотать – у нее получилось бы только издать омерзительный булькающий звук.
– О, я помирю вас с тетушкой, – проговорила Хелен. – Она вас боготворит. И я не думаю, что ваше отсутствие испортило впечатление. Публика наверняка приняла это за дуэт: когда тетя Агата садится за фортепьяно, она шумит за двоих.
– Довольно неприятно для нее и не так уж лестно для меня, – рассмеялся Дориан. Розмари просияла от гордости – он не уступал Хелен в остроумии, это несомненно. А как красиво он смеется!
Розмари прочитала во взгляде Хелен, устремленном на Дориана, что она не только находила удовольствие в его остроумии, но и поддавалась обаянию его красоты. Все в нем было восхитительно прекрасным: тонкий изгиб алых губ, глубокий взгляд серых глаз, золотой оттенок шелковистых волос. Блеск и чистота страстной юности отражались на его лице. Что-то в Дориане возбуждало желание познакомиться с ним, почувствовать на себе его взгляд. Розмари ощущала это, как никто другой. Когда он смотрел на нее, ей казалось, что она уже в его объятиях. Она чувствовала, что живет по-настоящему, только когда он наблюдает за ней.
– Может быть, перейдем в студию? – спросила Розмари. Теперь, когда все внимание было приковано к роскошной Хелен, она чувствовала, что ее роль свелась к роли художника, который просто пишет портрет.
– Ах, я так устал сидеть, – сказал Дориан.
– Я почти закончила, – сказала она, нахмурившись.
Дориан пожал плечами и отвернулся, как избалованный ребенок. «Он и правда бывает капризным, – подумала Розмари и с удовлетворением отметила, что разочарована. – Вот и хорошо, мне нужно запоминать, какие плохие черты есть в нем и как неприятно он может вести себя».
Она поднялась, чтобы показать дорогу в студию. Хелен царственным жестом отстранила ее и прошла вперед, крепко и почти грубо схватив Дориана под руку. Розмари постаралась напомнить себе, что не стоит принимать это на свой счет, потому что Хелен стремилась в любой ситуации оставаться центром внимания. Но Дориан Грей принадлежал ей! Нет, принадлежал не в том смысле, который вкладывала в это слово Хелен, скандально известная своими отношениями с мужчинами, но так, как она не могла представить себе раньше в самых смелых мечтах. Она была счастлива уже тем, что происходило между ними.
В студии Хелен бросилась в просторное плетеное кресло и начала беспокойно скрещивать и выпрямлять ноги, наверное, пытаясь привлечь взгляд Дориана к своим дорогим тонким чулкам. Она была красива странной красотой – в ней было что-то почти мужское. Розмари никогда не видела, чтобы у женщины был такой рост, такие плечи и такая внушительная осанка. Ее губы всегда были алыми, на щеках играл румянец персикового оттенка, и лицо было покрыто тончайшим слоем воздушной пудры. Пепельно-русые непослушные волосы она всегда собирала сзади в тугой жесткий узел. Сухой воздух комнаты быстро наэлектризовывал вьющиеся пряди, выбивавшиеся по бокам. Леди Генри Уоттон могла позволить себе заказывать новые туфли целыми коробками, но она предпочитала из года в год надевать одни и те же полусапожки, покрытые толстым слоем грязи.
– Вы так очаровательны, вам незачем заниматься благотворительностью. Я бы сказала, даже слишком очаровательны, – говорила Хелен своим уверенным хрипловатым голосом, растягивая слова. Она открыла портсигар и предложила Дориану сигарету. Он вежливо отказался. Розмари улыбнулась ему.
– Розмари тоже, конечно, никогда не возьмет в руки сигарету, – сказала Хелен. – И столько всего еще не сделает никогда.
Это был неостроумный выпад в адрес Розмари, но она притворилась, что нисколько не уязвлена, продолжая старательно смешивать краски и готовить кисти. Но если Хелен будет продолжать в том же духе, она не сможет работать. Неужели она планирует просидеть здесь целый день? Неужели она не догадывается, какими важными стали бы эти минуты, проведенные с Дорианом сейчас, когда она заканчивала его портрет? Розмари представила, что Дориан, если бы ему удалось прочитать ее мысли, щелкнул бы ее по запястью. Конечно, этого не произойдет. Никто, кроме нее самой, не знает, как ценно для нее то, что Дориан рядом. Ей придется побороться за него. Мгновение она еще колебалась, а потом твердо сказала Хелен:
– Мы с Дорианом договорились сегодня закончить наши сеансы, и я боюсь, что ты своим очарованием немного отвлекаешь его.
Хелен наклонила голову, как экзотическая птица, которая силится понять, какие слова ей нужно повторить. Просто невероятно! Розмари взглянула на Дориана, ища его поддержки, но он увлеченно наблюдал за Хелен.
– Хелен, – не отступала Розмари, – не сочти за грубость, но я вынуждена попросить тебя уйти.
Теперь уже Хелен смотрела на нее с изумлением. Розмари никогда бы раньше не осмелилась говорить таким тоном.
– Извини, но… – начала Розмари, но Хелен оборвала ее пренебрежительным жестом. Не выпуская изо рта сигарету, она кивнула Розмари, а затем обратилась к Дориану:
– Мне уйти, мистер Грей? – спросила она.
Дориан с надеждой взглянул на Розмари, как будто она была его матерью, а Хелен – новым другом, с которым он надеется приобщиться к взрослым занятиям. Он как будто размышлял, что же будет дальше.
– Как хотите, Дориан, – сказала Розмари, нахмурившись.
– Пожалуйста, не уходите, Хелен, – сказал Дориан. Розмари никогда не слышала, чтобы он говорил таким серьезным тоном. Неужели он уже влюблен в нее? Розмари хотелось предупредить его, что Хелен ничего от него не оставит, потушит и затопчет, как одну из своих опиумных папирос.
– Интересно, почему это мне не следует заниматься благотворительностью? – обратился Дориан к Хелен.
– Наверное, мне не стоит говорить вам этого, мистер Грей, – начала Хелен. – Это такая скучная тема для разговора, что потребует серьезного тона. Я остаюсь только потому, что вы меня попросили об этом. Ты же не возражаешь, Розмари? – Хелен метнула на нее торжествующий и лукавый взгляд. – Ты всегда говорила, что любишь, когда тех, кто тебе позирует, развлекают разговором.
Розмари закусила губу – она всегда так делала, когда волновалась, а это случалось часто с тех пор, как в ее жизни появился Дориан. Она почувствовала на себе его холодный взгляд и закусила еще сильнее, так, что выступила кровь. Она знала, что эта невинная привычка приводит его в бешенство. Так пусть она уже не кажется ему такой невинной!
– Если Дориан так хочет, то, конечно, оставайся, – сказала Розмари, стараясь держаться уверенно под взглядом его глаз. – Столько, сколько захочешь, а твой муж, безусловно, может и подождать.
Хелен быстро нашлась, что ответить:
– Мы были долго помолвлены, он научился ждать.
Дориан тихо рассмеялся. Розмари поперхнулась. Он никогда не смеялся над ее остроумными замечаниями, только если она спотыкалась или по-другому демонстрировала свою неповоротливость. Он взошел на помост для натурщиков с видом молодого греческого мученика. Он ненавидел долго стоять без движения.
– Розмари много о вас рассказывала, – обратился он к Хелен, едва шевеля губами, как чревовещатель. – Вы действительно оказываете такое пагубное влияние на людей?
– Прекрасная поза! – сказала Розмари Дориану. Прекрасной она не была – скорее даже чересчур небрежной. Но ей просто необходимо было вернуть его к разговору, который они могли бы вести один на один, опустить стекло между ними и остальным миром, чтобы Хелен оставалось только прижиматься к нему носом снаружи. Ее ревность накаляла все вокруг, как лучи безжалостного солнца. Она принялась рисовать с лихорадочной поспешностью. Последние несколько мазков – и с ним покончено, покончено со всей этой страстью – навсегда! Но другой, жесткий голос внутри ее звучал похоронным колоколом: «И какой после этого будет твоя жизнь? Кто ты такая, Розмари Холл, без Дориана Грея?» Розмари заставила оба голоса замолчать и упорно продолжала работать.
Хелен очень нравился созданный вокруг нее ореол опасности и порока. Почивая на лаврах дурной славы, приписываемой ей Розмари, она рассуждала:
– В наше время люди слишком боятся самих себя. Они забыли о самой главной своей обязанности – обязанности по отношению к себе. Да, конечно, они милосердны. Они дают пищу голодным и одевают неимущего. Но их собственные души обнажены и умирают от голода.
Розмари вспыхнула, услышав слово «обнажены», и почувствовала на себе взгляд Дориана – по-волчьи серые глаза хищника. Ревность зажгла пульсирующий в ее венах огонь желания. Он выбрал правильный момент, чтобы схватить ее. Ее мучило желание посмотреть в эти глаза, но она не могла заставить себя сделать это. Дориан улыбнулся ей, как будто намекая на что-то, и она начала задыхаться в волнах охватившего ее жара. Ее соски напряглись под его взглядом, скользнувшим за корсаж платья, где поднималась и опускалась ее грудь, по линии затянутой в корсет талии и дальше, ниже, бесстыдно срывая покровы бесчисленных юбок. Хелен продолжала болтать, но, казалось, ни Розмари, ни Дориан не слушали ее. В воображении Розмари вставали картины из ночного сна. Она больше не боялась самых диких сцен, она хотела повторить их. Сейчас же. С ним. Нет, конечно, она не могла. Она бы не посмела. Она не для этого берегла свою девственность.
– Я почти закончила, – проговорила Розмари, стряхивая наваждение. – Дориан, вы не могли бы немного повернуть голову вправо?
Дориан подчинился. Повернувшись, он оказался лицом к лицу с Хелен, и это неприятное обстоятельство облегчало задачу Розмари – чем реже она встречалась с ним взглядом, тем свободнее себя чувствовала.
– Лучший способ избавиться от искушения – это уступить ему, – говорила Хелен. – Попробуй только сопротивляться искушению, и в душе проснется тоска по тому, что она сама запретила себе, и стремление к пороку, который стал казаться чудовищным и греховным только благодаря существованию этого бесчеловечного закона. Вас, мистер Грей, в пору белоснежного отрочества и нежно-розовой юности уже посещали страсти, которые пугали вас, мысли, которые наполняли вас ужасом, сны и мечты, одно воспоминание о которых окрашивает щеки румянцем?
Хелен обращалась к Дориану, но ее слова с пугающей отчетливостью отзывались в сознании Розмари.
– Хелен, перестань пугать моего гостя, – сказала она, но ее беззаботный смех был больше похож на крик животного.
– Единственный, кто испуган здесь, это ты, Розмари, – холодно ответила Хелен.
Дориан рассмеялся. «Боже мой, – думала Розмари. – Неужели он на стороне Хелен, которая сейчас изо всех сил пытается поставить меня в неловкое положение?» У нее упало сердце.
Наконец она решила, что должна продолжать работать, как будто все происходящее не имеет никакого значения для нее. Работа – единственное, что может исцелить раны, которые наносят люди; поэтому она так стремилась к уединенной жизни, посвященной искусству. Ее отец овдовел, и у него не было больше детей, кроме этой талантливой упрямой красавицы, которую он умолял изменить свое решение. Розмари всегда отвергала молодых людей, которых приводил к ним в дом отец. Она открыто им грубила, отбрасывала их в сторону, как камешки, мешавшие продолжать путь.
Она углубилась в работу, а Хелен и Дориан были увлечены беседой.
– Вы не пугаете меня, – говорил Дориан. – Вы меня сбиваете с толку. Я не знаю, что вам ответить. Существует какой-то ответ, но я не могу его найти. Не говорите ничего. Дайте подумать. Или лучше я попробую перестать думать.
Хелен понимала, как привлекательны ее рассуждения для Дориана, и замолчала на минуту, предоставляя ему запутаться в сетях ее порочной логики. Она умела выбрать психологически точный момент, когда нужно было замолчать. «Неужели она и вправду воплощение зла?» – думала Розмари. Они были подругами, и она должна была отрицать это. Кроме того, ей было жаль Хелен. Хотя она позволяла себе только намеки, Розмари знала, что Хелен была бесплодна. Ей было почти тридцать лет, и за двенадцать лет брака она не подарила мужу ни одного ребенка. Розмари догадывалась, что цинизм для Хелен был лишь способом защиты. Бог отказал ей в женской мягкости, и это еще больше ожесточило ее. Ни для кого не было секретом, что ее муж беспрестанно изменял ей и был завсегдатаем публичных домов.
Розмари продолжала писать, но поза Дориана становилась все более расслабленной. На него действовали слова Хелен.
– Розмари, я устал стоять, – сказала он. – Мне нужно выйти в сад.
– Дорогой Дориан, простите меня. Когда я пишу, я не могу думать ни о чем больше, – сказала Розмари. «Но с тех пор, как я встретила тебя, я больше не имею права так говорить», – думала она.
– Никогда вы не позировали лучше, – продолжила Розмари, хотя ее притворство бросалось в глаза. Она говорила ему приятные вещи, чтобы избежать нападок Хелен. – Вы были изумительно неподвижны. Мне удалось выражение, которое я стремилась передать, – приоткрытые губы, проницательный взгляд. Полагаю, и комплименты Хелен сыграли свою роль. Но не стоит верить ни единому ее слову.
– Никаких комплиментов она мне не говорила, – заявил Дориан. – Возможно, поэтому я не поверил ей.
Розмари засмеялась – чересчур громко, – таким облегчением было для нее видеть, как Дориан подвергает сомнению слова Хелен. Но Хелен не могла позволить Розмари торжествовать. Она обвела комнату мечтательным, томным взглядом.
– Я тоже выйду в сад, – сказала она. – Здесь ужасно жарко. Розмари, ты не позаботишься о том, чтобы нам принесли чего-нибудь освежающего? С клубникой.
Розмари была в ярости. «Спокойно, – сказала она себе. – Нельзя показать, что ей удается меня задеть. Это только поставит ее в выигрышное положение».
– Конечно, Хелен. Позвони, пожалуйста, и Паркер выполнит твою просьбу. А мне нужно еще поработать над фоном, я присоединюсь к вам позже. Не задерживай Дориана. Я сегодня в настроении писать. Портрет будет моим шедевром. Это уже шедевр.
Дориан потянулся – он ненавидел находиться без движения. Он выгнул спину, и тонкое полотно рубашки натянулось на худощавой груди и волнообразных мышцах подтянутого живота. Розмари наблюдала за ним, и необычное щекочущее ощущение между ног пробуждало в ней жажду чего-то, пока для нее непонятного. Она чувствовала, как пульсирует нерв. Там, внизу. Губы трепетали в ожидании долгого поцелуя.
Хелен посмотрела на Дориана с лукавым одобрением и вышла из комнаты, слегка коснувшись его плеча. Он едва взглянул на Розмари и повел Хелен в сад. Розмари поплелась за ними, как щенок, у которого отобрали игрушку, не понимая, кто на этот раз играл роль ее хозяина – Хелен или Дориан.
Они прошли вперед, весело болтая, как добрые знакомые, и дверь захлопнулась перед носом у Розмари.
– Я, пожалуй, поработаю над фоном, – пробормотала она.