Ночные полёты
I
…А по ночам Петрович летал. Как это у него получалось, он не знал. Но взмывал над фонарями, деревьями, крышами домов и летел по ночному небу. Удобнее всего было летать на доске. На неё можно было сесть, а можно – лечь грудью. Потянешь за край доски на себя и взлетаешь, набираешь высоту. Надавишь вниз – и пошёл на снижение. Очень удобно, чтобы не врезаться в какую высокую трубу или дерево. Высоту набирал Петрович хорошую – иногда дух захватывало. Ни на каком самолёте не испытаешь такое. Правда, взлетать приходилось с разбега и опускаться на землю, что тоже не очень удобно и приятно. Вот если бы был в квартире Петровича балкон, тогда другое дело. Тогда можно было бы взобраться на перила, пристроить под собой доску, а то и вовсе без доски спрыгнуть – и тут же взлететь. И прибалкониться было бы интереснее. «Нет, неправильно люди балконы используют», – рассуждал Петрович. Вот у соседа балкон – и что? Выйдет вечером, облокотится о перила и курит. Докурит до самого фильтра – и щелчком сбросит окурок вниз. Окурок, описывая дугу, летит и светится красноватой звёздочкой. Нет, некрасивая звёздочка. Вот Петрович видел настоящие – яркие, крупные. Они мерцали, словно подмигивали ему, пролетавшему под ними.
Конечно, никому о своих полётах он не рассказывал. Да и кто поверил бы? Полёты были тайной Петровича. Другой тайной была крыша. Забирался туда Петрович редко. Рискованно было попадаться на глаза работникам ЖЭКа – согнали бы. Да ещё дверь на чердак бы заперли. Впрочем, с недавнего времени этот вариант его не пугал: ключ у Петровича был. Однажды, пробираясь, по обыкновению осторожно, на крышу, он заметил, что дверь на чердак приоткрыта, а из замочной скважины торчит ключ. Сантехники-тепловики работали или электрики, было неважно. Главное: не упустить такую удачу. Он спешно спустился в квартиру, бросился к шкафу, достал коробку с детским пластилином, невесть каким путём попавшую к нему. Петрович взял липкий брусок и заторопился назад. «Только бы не ушли, только бы не ушли», – приговаривал Петрович. Вернулся он быстро. Уф, дверь по-прежнему приоткрыта, ключ на месте. Осторожно, чтобы не звякнуть, не скрипнуть, Петрович вынул ключ из скважины, сделал в пластилине два отпечатка ключа – с одной и с другой стороны, так же осторожно вставил ключ назад, и тихонько пошёл домой.
Два дня он сокращал свой обеденный перерыв, чтобы подойти к станку без товарищей, остаться в цехе одному, два дня он вытачивал ключ. Что так влекло его на крышу? Пожалуй, Петрович и сам не ответил бы. Да и как объяснить это чувство, когда и сверху и вокруг простор, и всё кажется выпуклым, словно под тобой огромный шар. Это тебе не соседский балкон, заваленный всяким хламом. Как объяснить это всё? И кому? Приятели засмеют. А жена ничего не скажет, только повертит у виска пальцем, сплюнет, отвернётся и замолчит на целый день. И что за привычка – эта молчанка? Ни в чём не упрекает Клавдия, не ругается. А вот так замолчит, ни на один, даже самый простенький и обычный вопрос не ответит, словно он, Петрович, виноват перед всем светом. И как не сбежать от такой молчанки на крышу?! Он и сбегал.
А недавно появились у Петровича на крыше и друзья. Стали прилетать голубь с голубкой. Прилетят, сядут поодаль, воркуют и смотрят на Петровича. А он на них. Долго могли так сидеть. Петрович приносил им пшена. Голуби так сдружились с ним, что стали на плечи садиться – один на одно плечо, другая – на другое. Наверное, забавно выглядели они: сидит человек, откинувшись назад, смотрит в небо, а на плечах у него по голубю.
В детстве и юности был Петрович голубарём, голубятню имел. Хорошо помнил, как открывал голубятню, выпускал голубей. Одного, самого игривого, подбрасывал в небо и свистел особым посвистом. И голубь начинал играть, кувыркаться в воздухе. Красота! Петрович и сейчас голубей завёл бы. Да где эту голубятню соорудишь? Да и жена запилит. Вот и оставалась просто крыша. Любил Петрович бывать там. Иногда даже жалел, что не кровельщик он, а токарь.
А если токарь, то работай брат по графику. Когда надо, выходи днём, а когда потребуется – в ночь.
Из ночной смены Петрович домой не пришёл. Поначалу жена, зная, что он мастер пропустить одну-другую стопку, не очень и волновалась. Только ходила и ворчала: «Опять у Гришки в гараже квасят. Дома работы по горло, а он своё горло промывает». Но когда муж не пришёл и к обеду, забеспокоилась. Решила идти за ним сама. Подходя к гаражу, услышала внутри голоса – все понятно: там, гад. Однако «гада» в гараже не оказалось. А товарищи вылупили глаза:
– Ты, чё, Клавдия, его ж в больницу увезли. Сердце прихватило на смене.
– Да как так? А что ж не позвонили?
Приятели мужа замялись:
– Дык… Как-то не подумали. Сами перепугались… Да и врачиха сказала, что они сообщат.
Прямо от гаражей побежала Клавдия в больницу. А в приемном покое медсестра даже до конца не выслушала сбивчивый рассказ Клавдии. Недовольно поморщилась:
– Что вы, женщина, меня отвлекаете, мешаете работать. Не поступал больной с такой фамилией.
– Да как же не поступал? Ночью прямо с работы привезли. Все товарищи подтверждают
– Товарищи вам что угодно подтвердят, если выпивают вместе. Все они алкаши такие.
Сама пилившая мужа из-за каждой рюмки, тут Клавдия возмутилась:
– Да какое вы право имеете?! Какой он алкаш? Говорю: с сердцем плохо стало.
– Может, и не алкаш, не знаю, – не унималась медсестра, – но такого больного нет. Отойдите, не мешайте!
Клавдия понуро отошла, но тут заметила, что дверь из приёмного покоя в отделение приоткрыта. Оглядевшись по сторонам, она юркнула за дверь. В углу на каких-то старых коробках валялся халат – видно, санитарка скинула на время. Клавдия натянула халат и пробралась в отделение. Действительно, мужа там не было. Ни в одной палате. Странное дело: Клавдия ходила по отделению, заглядывала в палаты, но никто из персонала не обратил на неё внимания. Бегала она, бегала по отделению, пока один старичок не шепнул:
– Умер вчера один доставленный. Инфаркт. Поинтересовалась бы.
Поплутав ещё по отделению, спрашивая едва ли не каждого, женщина, наконец, нашла того, кто мог ей ответить. Заглянули в журнал – да, умер.
Клавдия опустилась на стул. Напряжение, копившееся в течение всего дня, спало, и она беззвучно заплакала. Только теперь обратила внимание, что сидит всё еще в чужом халате, который натянула прямо на куртку, а из-под куртки выбивается кухонный фартук – в суматохе забыла его снять. Медленно сняла халат, сложила его аккуратно и повесила на спинку стула. Потом расстегнула куртку, не снимая её, развязала на спине концы пояска фартука, стащила его, так же аккуратно сложив, затолкала в карман. Оставалось отправиться в морг и выяснить всё там. А в морге снова ошарашили:
– Да, действительно привезли вчера труп. Но это же бомж был.
– Как бомж? Его же с работы привезли… Из ночной смены.
– Ну, не знаю. Вот записано: «без документов». Его и похоронили. Мест у нас мало, держать бесхозных не можем. Вон у нас семейные на полу лежат. Но если он и, правда, ваш, мы и номер могилы скажем.
Номер могилы назвали.
II
Было уже поздно, поэтому на кладбище Клавдия пошла на следующий день. А ночью похолодало. Начинались первые морозы.
Могилу на кладбище нашла по бумажке на удивление быстро. Опустилась на колени перед свежим холмиком. И впервые заплакала в голос: «Ты уж прости меня, Серёженька, не по-людски как-то получилось, как собаку зарыли». Поплакала – и немного полегчало.
– Я извиняюсь, – услышала Клавдия. За спиной стоял кладбищенский сторож, он же могильщик. – Што, мужа оплакиваешь? Так нет его в этой могиле. Здесь бабка какая-то лежит, а твой мужик вон в той. Там мужчину хоронили. Точно говорю, сам закапывал. А номерам ты не верь. Перепутаны номера – это у них бывает. Верь мне – моя бухгалтерия точная.
И Клавдия опять заплакала. От отчаяния, от безысходности. За что такое свалилось? За что её Петровичу такое – без отпевания, без венков и цветов, без поминок. И как сейчас устраивать поминки? Кто бы подсказал.
По дороге домой зашла Клавдия в церковь. В храме было пусто. Священник уже ушёл, лишь женщина с очень приветливым взглядом убирала догоревшие свечи. Только здесь, в тишине безлюдного храма, когда душу охватывает лёгкое светлое чувство, Клавдия поняла, что не знает, как вести себя. Куда поставить свечку, что сказать. Но женщина с приветливым взглядом всё объяснила, показала и посоветовала:
– Если не знаете, ничего не говорите. Просто подумайте. Господь и это услышит.
Из церкви Клавдия домой пошла не сразу. Она бродила по городку, заходя по несколько раз на одни и те же улицы с разных сторон. Плутала по дворам и переулкам, вышла на набережную. Город готовился к празднику. То там, то здесь вспыхивали огни иллюминации, обвитые гирляндами ламп деревья выглядели сказочно.
Спускался ясный морозный вечер. Какой-то мальчуган тянул за руку мать, которая уже очень долго разговаривала с подругой. На мальчишке была теплая куртка и шапка. Но тесемочки у шапки развязались, и шапка сползала мальчику на глаза. Он задрал голову, стараясь поправить шапку, и вдруг замер. Мальчик разглядел что-то в небе и теперь указывал туда рукой. Он очень хотел, чтобы мама, её подруга и прохожие тоже посмотрели вверх. Взрослые не обращали внимания: мама продолжала разговор, другие проходили мимо – и в небо смотреть не хотели. А Клавдия посмотрела. И потом слабо улыбнулась чему-то. Чему-то, что видела только она и мальчуган в шапке с развязанными тесемками.