Узел третий. Гапон – несостоявшийся вождь
В начале ХХ в. в международной политике стал сказываться новый важный фактор – «финансовый интернационал». Ведь крупные банкиры в разных странах переплетались родственными узами, компаньонством в тех или иных фирмах. В Австро-Венгрии, Франции, Англии делами ворочали различные ветви Ротшильдов. Самый мощный финансист США Дж. Морган был связан с британскими и французскими Ротшильдами. Шифф тоже выдвинулся в качестве представителей Ротшильдов и германских банкиров. Крупнейший из них, Макс Варбург, был ведущим финансистом Германии. Его братья Пол и Феликс Варбурги перебрались в США, путем браков породнились с партнерами «Кун и Лоеб» и вошли в их концерн. Шифф был также связан с Гарриманами, Гульдами, Рокфеллерами, Оппенгеймерами, Гольденбергами, Магнусами [48, 70].
В родстве с Варбургами состояли российские банкиры Гинцбурги, с Ротшильдами – олигархи мощного киевского «куста»: Бродские, Блиохи и др. Но если в России, в условиях самодержавной власти, влияние финансистов на правительство осуществлялось только исподволь, то на Западе оно даже не скрывалось, и сама политика направлялась в зависимости от интересов банков, промышленных корпораций. Через подконтрольную им прессу финансовые столпы направляли общественное мнение. Они были тесно связаны и с Социалистическим интернационалом. Банкиры считали выгодным для себя поддерживать левые партии.
Кроме родственных связей, деловые и политические круги различных государств переплетались масонскими. Это тоже считалось полезным. Обеспечивало поддержку, взаимовыручку. Причем масонские связи, как и родственные, были наднациональными, позволяя взаимодействовать структурам в различных государствах. Так возникло явление, которое великий русский философ А. И. Ильин назвал «мировой закулисой».
Масонство глубоко проникло и в Россию. По закону, оно было запрещено. Каждый государственный служащий давал подписку не состоять в масонских и иных тайных организациях. Но ведь в этих организациях высшими признавались собственные ценности, ложь ради них допускалась. В нашей стране подпольно действовали самые разнообразные ветви масонства – английское и шотландское (классическое), французское (политическое), розенкрейцеры, иллюминаты, орден «Филалет» и пр.
В числе «рыцарей Филалет» оказались даже представители царствующего дома. Общественные деятели предпочитали политическое масонство Великого Востока. Самый радикальный орден, иллюминатов, оказал сильное влияние на социалистов. Праздник ордена, 1 мая (магическая «Вальпургиева ночь»), отнюдь не случайно стал «днем международной солидарности трудящихся». Исследователи уже отметили, что постулаты иллюминатов отчетливо видны в работах Парвуса и его ученика Троцкого [97, 98]. А германские революционеры во главе с Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург (помощницей и любовницей Парвуса) неслучайно назвали себя «Союзом Спартака» – псевдоним «Спартак» носил основатель ордена Адам Вейсгаупт.
Но эти же тайные организации позволяли теневым режиссерам так или иначе регулировать их членов. Координировать действия совершенно разнородных сил. В России данные особенности проявились в полной мере. В царствование Александра III, твердой рукой поддерживавшего устои самодержавия и православия, затаившиеся оппозиционеры и масоны возлагали все надежды на перемену власти. Подспудно готовились к этому, продвигали подходящие для себя кандидатуры к верхушке государственного руководства. Но Николай II, взойдя на трон, их надежд не оправдал. Он сразу же объявил, что намерен продолжать курс отца.
Что ж, одни расчеты нарушились – стали строиться другие. Потому что у государя не было наследника. Императрица Александра Федоровна четырежды приносила ему детей – и каждый раз рождались дочери. Тут уже стали закручиваться интриги другого сорта. Ведь со смертью Николая II, естественной или насильственной, его род по мужской линии должен был прерваться. Корона перейдет к кому-то из великих князей. Активизировалась соответствующая тайная работа среди семейства Романовых…
Но царя проблема с наследником подтолкнула еще глубже обратиться к Православию. И Александра Федоровна оказалась достойной своего мужа. Она родилась в Германии, в Гессене, хотя воспитывалась в Англии, при дворе своей бабушки королевы Виктории, и по происхождению считала себя англичанкой, а не немкой. Она до конца жизни разговаривала по-русски с акцентом, но и акцент был английский. Тем не менее она после перехода в Православие стала настоящей русской царицей и веру восприняла столь же глубоко и искренне, как ее супруг.
Они истово молились, ездили в паломничества по святым местам. В 1902–1903 гг. Николай II и государыня лично настояли на канонизации св. преподобного Серафима Саровского, о чем среди церковных иерархов шли уже долгие споры, но вопрос зависал на одном месте. По инициативе Николая Александровича и Александры Федоровны началась подготовка к официальному прославлению еще ряда святых, в том числе благоверного царя Ивана Грозного. И молитвы царственной четы были услышаны. 30 июля (12 августа) 1904 г. у них родился наследниц, царевич Алексей. Стоит ли считать случайным совпадением, что как раз после этого были в полную силу запущены механизмы революции?
Трагедию Кровавого воскресенья царь очень переживал, пытался как-то сгладить последствия. Он поручил собрать делегацию из рабочих разных заводов, 19 января принял ее в Царском Селе. Николай Александрович старался разъяснить им: «Вы дали себя вовлечь в заблуждение и обман изменниками и врагами нашей родины. Стачки и мятежные сборища только возбуждают толпу к таким беспорядкам, которые всегда заставляли и будут заставлять власти прибегать к военной силе, а это неизбежно вызывает и неповинные жертвы. Знаю, что нелегка жизнь рабочего. Многое надо улучшить и упорядочить… Но мятежною толпою заявлять мне о своих нуждах – преступно».
На пособия семьям пострадавших государь выделил 50 тыс. руб. Распорядился создать комиссию под председательством сенатора Шидловского, куда вошли бы выборные представители разных заводов – с одной стороны, вскрыть причины случившегося 9 января. С другой – выявить нужды рабочих, возможности улучшить их положение. Однако успокоения это уже не принесло. Даже лучшие намерения государя выворачивались против него. При выборах в комиссию Шидловского на заводах и фабриках революционеры и либеральная оппозиция протолкнули своих делегатов. Под прикрытием комиссии сформировался легальный орган для раздувания недовольства и организации беспорядков.
Николай II пробовал идти навстречу пожеланиям общественности. Издал указ, что всем подданным и организациям предоставляется право сообщать государю свои предположения о реформах, которых они хотели бы. Обещал создать совещательные органы народного представительства. Он писал: «Я вознамерился привлекать достойнейших, доверием народа облеченных, избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений». Но готовность императора к сотрудничеству оппозиция восприняла, как признание поражения. Либеральное «Освобождение» писало: «Белый флаг… символ трусости и слабости… Нужно только навалиться всей силой на колеблющееся самодержавие, и оно рухнет…».
На Пасху 1905 г. государь издал Манифест о веротерпимости. Упразднил доселе существовавшие ограничения для старообрядцев. Но этот Манифест сочли своей победой сектанты. В Америке провозглашалось, что теперь открыты двери для их миссий по «спасению России», обращению заблудших православных в «настоящее» христианство.
А сбежавший Гапон вынырнул в Швейцарии. Его принялись наперебой тащить к себе меньшевики, большевики, эсеры. Ведь у него было громкое имя, масса сторонников в Петербурге. Расстрига общался со всеми, но Плеханов ему не понравился. Встречи с Лениным стали более плодотворными. Большевики показались ему вполне «боевыми», и вчерашний священник хотел присоединиться к ним.
Но следом приехал Рутенберг и перетащил его к эсерам. Они своей «боевитостью» снискали самые горячие симпатии Гапона. Когда в феврале 1905 г. Каляев убил губернатора Москвы, великого князя Сергея Александровича, сияющий расстрига явился к Савинкову, бросился целовать и поздравлять его. Тот удивился – с чем? «С великим князем Сергием!» – расплылся Гапон. Тут даже Савинкову стало не по себе [69]. С помощью новых друзей расстрига публиковал и рассылал прокламации с призывом к восстанию, брошюру о еврейских погромах, «открытое письмо» государю, называя его «душегубцем Романовым», требуя отречься от престола и грозя скорым судом.
Хотя и в партии эсеров ему стало тесно, он откровенно метил на роль самостоятельного «вождя». Тренировался в стрельбе, верховой езде. Его повезли в Лондон. Один из руководителей «Общества друзей русской свободы» Давид Соскис поселил его в собственной квартире, от имени Гапона писал его мемуары. Лондонская «Таймс» платила за них бешеные гонорары. Обостренный интерес к расстриге возник и у японцев. Они все еще побеждали. Овладели Порт-Артуром, в битве под Мукденом армия Куропаткина опять отступила. Но… Куропаткин преднамеренно применял такую тактику, полностью оправдавшую себя. Японцы выдохлись, их потери были вдвое больше русских, наступать они больше не могли.
А наша страна еще осенью 1904 г. завершила строительство Транссибирской дороги. Подкрепления на Дальний Восток шли сплошным потоком. Перед японцами разворачивались уже не одна, а три армии. Неприятельское командование встревожилось, решило усилить финансирование Акаси, чтобы все-таки поднять в России восстание. Для этого и пригодился Гапон. От его имени в Женеве собрали очередную конференцию. Позвали эсеров, большевиков, финских, прибалтийских, кавказских, польских сепаратистов. Правда, объединить их не получилось. Ленин возмутился «засильем эсеров» и покинул заседание. Но если он не желал себя связывать формальным союзом с эсерами, то от денег не отказывался. Связи с Циллиакусом и Гапоном поддерживал член ЦК партии Буренин.
Акаси рассчитывал завезти в Россию две партии оружия – через Финляндию и Грузию. В Париже вел переговоры с грузинскими националистами, сумел наладить хорошие контакты с грузинскими полицейскими чинами. Потом перебрался в Лондон. В операции с оружием участвовали член британского парламента и председатель профсоюза моряков Джон Вильтон, Циллиакус, руководители английского «Общества друзей русской свободы» Соскис, Волховский, эсеры Чайковский, Рутенберг, от большевиков – Литвинов и Буренин.
В Швейцарии закупили 40 тыс. винтовок. Чтобы перевезти их в Голландию, в Роттердам, потребовалось 8 вагонов. Были куплены два парохода – «Джон Графтон» и «Сириус». Первый должен был перевезти в Финляндию 16 тыс. швейцарских винтовок «веттерли», 3 тыс. револьверов, 3 млн патронов, 3 т взрывчатки. Второй направлялся на Черное море, в Батум. Вез 8,5 тыс. австрийских винтовок «манлихер» и 1,2 млн патронов. Гапон, Чайковский и Соскис отплыли раньше на личной яхте Циллиакуса. Организовать прием груза и готовить восстание. Причем Соскис ехал в качестве английского журналиста, корреспондента респектабельной «Трибюн».
А на Дальнем Востоке продолжалась война, и неожиданно прославился Гучков, о котором мы уже упоминали. Он отправился в Маньчжурию, возглавив отряд Красного Креста. В сражении под Мукденом, когда наша армия отступила, один из госпиталей, где находился Гучков, не успели эвакуировать. Он принял решение с частью медперсонала остаться с ранеными, чтобы передать их на попечение японского Красного Креста. Особого риска в данном случае не было. В этом же госпитале находилось на излечении много японских раненых. Работники госпиталя просто выполнили свой долг. Продолжали ухаживать за пациентами, дождались японцев, убедились, что их командование и медики взяли раненых под свой надзор.
А гражданских лиц японцы в этой войне не интернировали и в число пленных не включали. Гучков пробыл у них всего месяц. Но иностранные журналисты, находившиеся в Японии и выплескивавшие о русских только грязь, почему-то воспели подвиг Гучкова, добровольно пошедшего в плен, чтобы уберечь раненых (причем только его, а не врачей и медсестер, которые, собственно, и были нужны пациентам). О нем раструбила и западная, и российская пресса. В Москву он вернулся в ореоле героя.
Городская дума объявила его поступок гражданским подвигом. Заинтересовался и царь, пригласил Гучкова к себе, долго беседовал с ним в присутствии императрицы, и гость ему понравился. А Александр Иванович на волне своей популярности принялся создавать еще одну нелегальную организацию – «Союз земцев-конституционалистов». Впрочем, нелегальность «Союза» была чисто условной. В него вошли крупные промышленники, банкиры, землевладельцы, скрывать свои собрания от кого бы то ни было они не считали нужным.
Но в Японии набралось и изрядное количество настоящих русских пленных. Стоит отметить, что в начале войны имели место случаи японских зверств, добивания раненых – подобные факты протоколировались в присутствии иностранных представителей [25]. Но Японии в схватке с Россией требовалось поддерживать к себе общие симпатии как к культурной и цивилизованной державе. На фронте находилось множество западных журналистов. Поэтому такие явления быстро пресекли.
Пленных содержали в хороших условиях, их показывали международным комиссиям. На работы их не посылали, кормили даже лучше, чем своих солдат (после войны Токио предъявил за это России огромный счет). Общее число русских солдат, матросов, офицеров в японских лагерях достигло около 70 тыс. А из США в Японию приехал вице-президент «Американского общества друзей русской свободы» Джордж Кеннан – один из основоположников информационной войны, автор нашумевшего бестселлера «Сибирь и ссылка». Теперь он прибыл как корреспондент журнала «Аутлук», посетил лагеря пленных, для солидности представлялся там американским консулом. После чего развернул среди русских агитационную работу.
Японское военное министерство одобрило такую деятельность. Кеннан написал в Штутгарт издателю «Освобождения» Струве, просил присылать побольше революционных материалов. А пленные как раз маялись от безделья, жадно набрасывались на печатную продукцию на родном языке. К ним по американским дипломатическим каналам хлынули журнал «Освобождение», газеты, листовки. Операция приобрела такой размах, что понадобилось подкрепление. «Американское Общество друзей русской свободы» прислало на помощь Кеннану Николаса Русселя. Настоящее имя его было Николай Студзиловский, он сбежал за границу от полиции еще при Александре II, осел в США, купил плантацию на Гавайях, даже избирался президентом сената Гавайских островов.
Он начал издавать журнал «Япония и Россия» на русском языке. Многие молодые русские офицеры и сами были заражены либеральными веяниями. Из таких Кеннан и Руссель вербовали помощников – флотского инженера Костенко, капитана Булгакова, Соловьева. Корреспондентом Русселя стал и матрос Новиков – будущий писатель Новиков-Прибой. В журнале «Россия и Япония» появились первые его публикации под псевдонимом «Затертый». Он начал собирать среди пленных материалы для крайне тенденциозной, а местами откровенно клеветнической книги «Цусима». Японское командование негласно помогало этой кампании. Листовки и брошюры подсовывали пленным через сотрудников лагерной администрации, медицинский персонал.
Сам Кеннан значительно позже, в 1917 г., признал, что работа финансировалась Шиффом, благодаря этому было получено полторы тонны пропагандистской литературы. Результаты он оценивал очень высоко: «В конце войны 50 000 российских солдат и офицеров вернулись в свою страну пламенными революционерами». Причем агитацией подрывная работа не ограничивалась. Руссель представил японскому командованию проект создать из пленных «народную армию» для революции в России, доказывая, насколько это будет выгодно для Токио. Наметили высадить первый отряд десантом под Владивостоком. Туда начали тайком переправлять оружие.
Нет, Россия не проиграла войну. К лету 1905 г. не она, а Япония зависла на грани катастрофы. На фронте стояли 38 полнокровных русских дивизий, а против них – 20 японских, потрепанных и повыбитых. Резервов больше не было, пополнения присылали необученные – из «зеленой» молодежи или старших возрастов. Наступление царских войск должно было стать однозначно победным. Но оно так и не началось.
Забастовки закупорили Транссибирскую магистраль, которая питала армию в Маньчжурии. А революционеры готовили общий взрыв, восстания в городах, вооруженных силах. Создавались подпольные ячейки на Черноморском и Балтийском флотах. Хотя прорвалось преждевременно. В июне 1905 г. вышел на учебные стрельбы броненосец «Князь Потемкин Таврический». Находился недалеко от Одессы, когда там начались крупные волнения и стачки. Это повлияло на экипаж корабля. Повод стал случайным. То ли в Одессе при закупке подсунули несвежее мясо, то ли подстрекатели объявили его тухлым. Вспыхнул бунт, матросы перебили многих офицеров. К «Потемкину» присоединились миноносец № 261, броненосец «Георгий Победоносец» и посыльный корабль «Веха».
Стоит отметить, что восстанием сразу же воспользовалась… Англия! По мирному договору, заключенному после русско-турецкой войны 1877–1878 гг., Османская империя не имела права пропускать через проливы Босфор и Дарданеллы военные корабли держав, не имеющих выхода к Черному морю. Теперь англичане потребовали от султана Абдул-Хамида в одностороннем порядке отменить этот пункт, чтобы ввести в Черное море британскую эскадру «для охраны торгового судоходства». Султан был настроен к России враждебно. Но выполнить пожелание англичан он просто не успел.
Остальной флот не поддержал мятежников. Команды трех кораблей, приставших к «Потемкину», вскоре осознали, что вляпались в беду. Ушли от него и сдались. «Потемкин» несколько дней болтался туда-сюда по морю, причалил в румынском порту Констанца, и матросы бросили его. Румынские власти не увидели ничего зазорного в том, чтобы предоставить убежище бунтовщикам и убийцам. Горячее участие в их судьбе приняла местная интеллигенция. С потемкинцами устроили пресс-конференцию, опубликовали в газетах воззвание к армии и флоту, написанное предводителем восстания Афанасием Матюшенко. Для него была организована поездка в Женеву, он встречался с Плехановым, Лениным, Гапоном.
Да, подрывные операции стали решающим фактором в этой войне. В мае 1905 г. царь учредил новый орган – Совет Государственной обороны. Предназначался он отнюдь не для внешней войны. Ведь Япония в это время отнюдь не угрожала России. Основной опасностью становилась революция. Во главе СГО Николай II поставил своего двоюродного дядю, великого князя Николая Николаевича. Профессионального военного, генерала от кавалерии. В данный период он стал главной опорой и советником царя, готовившегося противодействовать революционной буре.
Но бунт на «Потемкине» показал, что в армии и на флоте тоже проявились шаткие настроения, возможны измены. Среди министров и придворных раздались голоса, что продолжать войну в таких условиях нельзя, надо начать переговоры о мире. Царь согласился с ними. Посредником вызвался быть президент США Теодор Рузвельт, и это было вовсе не случайно. Вашингтон вел собственную линию – для него было выгодным ослабление как России, так и Японии. А в выигрыше оказывалась Америка. Еще в ноябре 1904 г. крупнейшие банкиры – Морган, Стиллмен и Вандерлип – организовали встречу с российским послом в Вашингтоне Кассиди, устроили обед в его честь. Представитель министерства финансов России восторженно докладывал: «Из произнесенных на обеде речей нельзя не прийти к заключению, что настроение представителей общественности здесь изменилось, враждебное отношение к России почти совершенно исчезло». Стоит обратить внимание, что российское министерство финансов назначило представлять свои интересы в США Г. А. Виленкина – он был женат на дочери банкира Исаака Зелигмена, а через него приходился родственником и Шиффу [85].
Теперь для США ситуация стала идеальной. Позиции русских в Маньчжурии были подорваны, но и Япония ослаблена, влезла в долги к американцам. Когда зазвучали предложения о мире, в Токио тоже ухватились за них с радостью. Мирная конференция открылась в американском Портсмуте. Россию представлял премьер-министр Витте, Японию – министр иностранных дел Комура. С требованиями Токио наша страна согласилась лишь частично. Уступила арендованный Ляодунский полуостров с Порт-Артуром и Дальним, часть Южно-Маньчжурской железной дороги, а из своих земель – только Южный Сахалин, который японцы подсуетились захватить уже напоследок, перед самым началом переговоров. Комура выставил было претензии и на Северный Сахалин, на 3 млрд рублей контрибуции. Витте склонен был согласиться, но царь это строго запретил.
Однако у Японии имелся еще один козырь. Акаси и японское посольство в Лондоне предупредили главу делегации Комуру, что после 25 августа начнется восстание в Санкт-Петербурге. В Портсмуте он тянул время и ждал этого восстания, чтобы ужесточить условия, потребовать побольше. Как видим, Гапон, эсеры и большевики, отправившие оружие на пароходе «Джон Графтон», мечтали разжечь революцию. Но их спонсоры были грамотными специалистами, понимали, что шансы на успех ничтожны. Они вели другую игру. Сам факт восстания в момент переговоров даст им грандиозный выигрыш! Русские люди будут погибать за химеры мифических идеалов, а на самом-то деле оплачивать своей кровью дополнительные приобретения Японии [98].
Но не получилось. «Джон Графтон» до цели не дошел. Как раз в те дни, о которых сообщили Комуре, 26 августа, он сел на мель в финских шхерах. Его заметили рыбаки, сотрудники таможни. Команда выгрузила некоторую часть оружия, попрятала на ближайших островках. Задерживаться на судне побоялась: вот-вот могли нагрянуть пограничники. Пароход подожгли, и он взорвался. В руки революционеров попала лишь небольшая часть груза, которую удосужились спасти. Комура известий о восстании не дождался, и 5 сентября мирный договор был подписан.
Судьба второго парохода, «Сириус», отчалившего в Черное море, была иной. Российская жандармерия и пограничная стража перехватили его в Батуме, судно и груз были арестованы. Но большую часть, 8400 винтовок, революционеры выкупили за взятки.
Очевидно, Акаси не напрасно поработал с грузинскими полицейскими чинами. Или британский консул в Батуме Патрик Стивенс – известно, что он активно занимался шпионажем. Хотя Японии это уже не касалось. Война завершилась, революция продолжалась без нее – и в схватках с полицией, с воинскими частями заговорили контрабандные винтовки.
Гапон появился в Петербурге в ноябре. Но его роль «вождя» кончилась с японскими деньгами и гибелью «Джона Граффтона». Среди революционеров верховодили совершенно другие люди, соперники им не требовались. Тогда расстрига совершил очередной поворот. Связался с премьер-министром Витте и с министром внутренних дел Дурново. Испрашивал амнистии для себя. Предлагал восстановить свою организацию, а она будет отрывать рабочих от радикальных партий, настраивать на мирные способы решения социальных проблем.
Дурново считал, что доверять Гапону нет никаких оснований. Но Витте был иного мнения, поручил переговоры с бывшим священником своему секретарю Манасевичу-Мануйлову. Он служил в контрразведке, провел ряд удачных операций, но считался скользким типом. По некоторым сведениям, сделал карьеру благодаря гомосексуальным связям. Тем не менее Витте использовал его для деликатных поручений. С Гапоном Манасевич-Мануйлов сумел договориться. Расстриге разрешат реанимировать «Собрание русских фабрично-заводских рабочих», вернут ему помещения, оплатят конфискованное имущество этой организации (в счет компенсации было выделено 30 тыс. руб.), а Гапон будет удерживать людей от вооруженного восстания.
Тот с радостью ухватился за такую возможность. Провел съезд возрожденного «Собрания». Многие рабочие по-прежнему верили ему. Но вскоре после этого с ним пожелал увидеться Рутенберг. Откровенно предупредил, что он должен превратить «Собрание» в площадку для революционной агитации. Если же откажется, то «социалистические партии достаточно сильны и организационно, и идейно, чтобы уничтожить его». Гапон не послушался.
Свое «Собрание» он преобразовал в подобие профсоюза, нацеливая рабочих на сотрудничество с властью, реформаторские методы борьбы. Но против него в газетах развернулась массированная травля. Его обвиняли в провокаторстве, кутежах, разврате. Обыгрывалась история с 30 тысячами от правительства, хотя Гапон не скрывал ее от своей организации. Чтобы спасти репутацию, он опубликовал в прессе открытое письмо, требовал над собой общественного суда. Сумел получить согласие быть судьями у видных общественных деятелей – Милюкова, Прокоповича, Святловского и др. Обещал представить некоторые документы, предрекая: «Когда они будут опубликованы, многим не поздоровится».
За свою жизнь Гапон уже серьезно опасался, ходил с револьвером. А эти самые документы передал адвокату С. П. Марголину, поручив опубликовать их в случае своей смерти. Но до общественного суда он не дожил. Прежний «друг и учитель» Рутенберг обвинил его, что он провокатор. Пригласил под видом переговоров на дачу в Озерки, Гапона удушили и повесили. Адвокат Марголин после этого выехал в Европу для публикации документов, но в дороге почувствовал сильные боли в желудке и скончался. Документы Гапона исчезли.