День добрых дел
Старушка, выходя из аптеки, плачет, пересчитывает копейки.
– Лекарство-то целую тысячу, стоит, – ревит она, утирая мелкие слезы бисером скатывавшиеся у нее по щекам.
Народ равнодушно кивает, но проходит мимо. Пять, шесть человек прошло в аптеку и столько же вышло, пока она убивалась над своими копейками. На седьмом спотыкаются.
– Погоди-ка, мамаша, – басит мужчина, лет тридцати, спортивного телосложения, по всему видать, принципиальный, – что за лекарство такое, золотое?
Старушка, без слов, вынимает из пакетика плоскую коробочку с не броским названием и мнет в пальцах чек.
– Так-с, – тянет мужчина и вытаскивает из нагрудного кармана смартфон, – проверим!
– Ну, точно, – орет он в следующую секунду, вычитав нечто в интернете, – у этого лекарства есть аналог, дешевле на семьсот рублей. Ей богу, устрою как-нибудь день добрых дел, встану тут у аптеки и буду наших старушек-нескладушек учить фармацевтов с их заоблачными ценами обходить!
– Но это же, аптекари, – недоумевает старушка.
– Это уже не аптекари, – суровеет мужчина, – а предприниматели, им до твоего финансового положения глубоко наплевать!
Старушка опять плачет.
– Одна я, совсем одна, некому и подсказать!
– А дети?
– Сын помер, – тихо говорит старушка.
Мужчина свирепеет, расталкивает собравшийся вокруг них народ и, размахивая лекарством, врывается в аптеку. За ним семенит старушка с чеком.
Они одерживают победу и, запихивая в тощий, выцветший кошелек отвоеванные деньги, старушка бормочет.
– Глядишь и супчика рыбного, себе сварю!
– Добрые дела на этом не заканчиваются, – решает мужчина и объявляет старушке, – у меня самого такая же мамулька-крохотулька сидит дома, носки вяжет, так у нее есть я, а о тебе кто позаботится?
Старушка безмолвно кивает и опять плачет. Одета она так себе, судя по зимней погоде с морозцем и снежком, не очень. На голове старый пуховый платок изъеденный молью, на плечах осенняя курточка, призванная скорее вводить прохожих в заблуждение своей мнимой теплотой, на ногах дешевые дутыши и затасканная черная шерстяная юбка.
– Пошли, – оглядев ее всю, говорит мужчина и, подхватив старушку под руку, распахивает перед ней двери ближайшего магазина одежды.
Не слушая ее отговорок, не внимая попыткам к бегству, которые старушка в меру своего воспитания, привыкшая, как и все мы, к черствости окружающих, неоднократно пытается применить, мужчина покупает ей теплые варежки взамен тоненьких, рваненьких. Покупает новый пуховый платок. Заставляет старушку примерить теплое зимнее пальто, выбирает для нее шерстяные рейтузы и толстые колготки, приценивается к кардигану и юбкам. Завершением покупок становятся кожаные сапоги с натуральным мехом.
– Ой, сынок, разорение ведь! – ахает старушка, качаясь то ли от горя, то ли от радости.
– Не боись, мать, я таких, как ты, могу еще человек десять одеть. Зарабатываю хорошо, а копить куда же?
Задает он вопрос молоденькой кассирше, бесстрастно упаковывающей вещи в пакеты.
– Погоди, – останавливает он ее, – иное мы и сейчас наденем! Скидывай мать старье, нечего морозиться!
Старушка послушно передает ему свое рванье и с удовольствием надевает кардиган и новое пальто, окутывает голову пуховым платком, переобувается в кожаные сапоги.
– Я такое никогда и не нашивала, – говорит она с чувством и поворачивается перед большим зеркалом, любуясь, – прямо, королевна!
Теперь наступает очередь мужчины утирать слезы.
– Ты не плачь, Сереженька, – называет она его по имени, так как они уже познакомились, – и спасибо тебе за благодетель твою! Добрый ты, молиться за тебя стану!
– Не за себя плачу, – рыдает Сергей, – Нина Ивановна, за людей русских убиваюсь. Куда милосердие только наше подевалось? Одни рабы кругом и ходят, бродят, как тени стелются перед горсткой бездарных правителей доведших наших стариков до безобразия, до абсолютной нищеты!
– Пойдем, – решает он и, выбросив по дороге старые вещи старушки в мусорный бак, приглашает ее в большой супермаркет.
Старушка покорно семенит за ним и товарной тележкой, куда он ссыпает почти все подряд: крупы, макароны, консервы, сахар, копченые колбасы, сосиски и напоследок берет несколько килограмм отличной свиной вырезки.
– Ой, куда мне столько? – у кассы старушка обмирает, глядя на космическую цену, которую выдал чек.
Но Сергей непреклонен. Вместе, они следуют намеченным курсом домой, к старушке.
Сергей, отдуваясь, волочет несколько тяжелых сумок с покупками. Нина Ивановна торопясь открывает двери своей квартиры на первом этаже многоквартирного блочного дома.
Ничего особенного, обшарпанная прихожая, комнатка в восемнадцать квадратных метров, кухонька со стареньким холодильником, обклеенная клетчатой клеенкой в яблоках.
– Может, чайку? – суетится Нина Ивановна.
– Не откажусь, – тяжело дышит Сергей и следует в ванную.
В ванной он видит плохую ржавую сантехнику и кивает самому себе, отраженному в зеркале, день добрых дел еще не закончен.
После Сергей выясняет, что всю свою жизнь Нина Ивановна работала учительницей младших классов.
– Учительница первая моя, – говорит он, открывая двери собственной квартиры, и прислушивается к мерному тиканью настенных часов.
На глазах у него закипают слезы, он подходит к комоду, где стоит портрет в траурной рамочке.
На портрете женщина вяжет носок.
– Я о ней позабочусь, мамочка, – шепчет Сергей и целует портрет, – не беспокойся!
В квартире чистота и порядок, достаток дышит с экрана плазменного телевизора, который включил Сергей, но что он видит или слышит? – Лишь пустой звук!
Загибая пальцы, Сергей перечисляет:
– И кран надо заменить, и трубы, и бачок новый поставить, до остального еще не добрался, там посмотрим!
С этими словами он засыпает под неустанное бормотание телевизора.
А вот Нине Ивановне не спится, укачивая портрет сына в руках, она рассказывает о Сереженьке и удивляется неожиданной щедрости чужого человека, да полно, чужого ли? Приходит ей в голову!..