Пьесы. Для детей и подростков. Стальная орхидея. Сцены из жизни Марлен Дитрих (Эдуард Гайдай)

Сцены из жизни Мален Дитрих, с исполнением известных песен из её репертуара.

1. «Кинопробы».

2. Руди.

3. Штернберг. «Голубой Ангел».

4. Голливудский контракт (Марлен, Штернберг, Руди).

5. Съёмки «Марокко» (любовь к Штернбергу).

6. Суперзвезда.

7. Ремарк.

8. Разрыв со Штернбергом.

9. Мария. Париж (приглашение Фюрера).

10. Жан Габен. Прощание с Ремарком.

11. Война. Встреча с Габеном.

12. Расставание с Габеном.

13. Сон.

14. Финал. Одна.

Марлен Дитрих

Действующие лица:

Марлен Дитрих.

Руди, муж Марлен.

Джозеф фон Штернберг.

Эрих Мария Ремарк (Бони).

Жан Габен.

Мария, дочь Марлен, в районе 15—17 лет.

Фашистский генерал, группенфюрер СС.

Лейтенант артиллерийских войск США времён войны.

Танкист (войска французского сопротивления).

Солдаты, пианист, конферансье и др.

Марлен поёт (на плохом английском).

1 песня: You’re the cream in my coffee.3

Пианист ошибается.

МАРЛЕН. Нет, ну я так не могу. Вы же совсем не то играете! Там же все очень просто… Давайте ещё раз.

Марлен поёт. Пианист ошибается.

МАРЛЕН. Ты что, глухой, что ли?! Так же петь невозможно! Разве это непонятно?!! Неббиш!.. Давай сначала.

Марлен поёт. Пианист ошибается.

МАРЛЕН. Это просто издевательство какое-то, а не аккомпанирование!!! Неужели так трудно сыграть эту идиотскую песню?! Идиотскую американскую песню, которую придумали идиотские американцы?!! Ещё раз! Сначала! И если ты ошибёшься…

ГОЛОС. Фрау Дитрих, спасибо, этого достаточно.

МАРЛЕН. Но я не допела до конца. Надо ещё раз…

ГОЛОС. Пожалуйста, позвольте режиссёру решать, что и сколько раз петь. Для нашей кинопробы этого вполне достаточно. Теперь пройдитесь немного перед камерой.

МАРЛЕН. Что я, лошадь?.. (Ходит.)

ГОЛОС. Спасибо. Теперь… Сядьте на пианино и спойте что-нибудь другое.

МАРЛЕН. На пианино?! Хм… А что спеть?

ГОЛОС. Можете что-нибудь ваше, родное. Чего не знают «идиотские» американцы.

МАРЛЕН. Надеюсь, вы не приняли это на свой счёт, господин фон Штернберг. Я вполне допускаю, что среди американцев могут попадаться умные люди.

ГОЛОС. Да что вы говорите! Весьма польщён. Но давайте, всё-таки, лучше займёмся делом. Внимание, Камера… Мотор… Начали.

МАРЛЕН. Стоп!

ГОЛОС. В чём дело?

МАРЛЕН. Я ещё не сказала ему, что я буду петь. (Пианисту.) Имей в виду, когда я буду сидеть там, мои… каблуки будут качаться у тебя перед носом.

Господин фон Штернберг, мы готовы.

ГОЛОС. Внимание! Камера… Мотор… Начали.

Дитрих садится на пианино и поёт песню (по-немецки).

2 песня: Wer wird denn weinen.4

2. Руди

РУДИ. Марлен! Как это понимать – мою жену взяли на главную роль, а она даже не удосужилась мне сообщить об этом?

МАРЛЕН. Руди, перестань! Главную роль будет играть Эмиль Яннингс, а меня взяли на роль портовой шлюхи! По-твоему, я должна теперь плясать от счастья?

Глупость какая-то! Вообще не понимаю, почему этот Джозеф фон Штернберг меня выбрал.

РУДИ. Значит, у великого голливудского режиссёра оказался хороший вкус! Это, кстати, редкость, Марлен. Нам крупно повезло!

МАРЛЕН. Очень смешно. Ты бы видел этого великого режиссера! Метр с кепкой! И при этом он ещё, видите ли, Фон Штернберг. Разве не анекдот? Ну, какое «фон» может быть у еврея! Повсюду одна игра и притворство… Не думаю, что из этого фильма выйдет что-нибудь хорошее.

РУДИ. Я понимаю, дорогая, ты очень волнуешься. Но ты не бойся – мы будем тебя поддерживать. И я, и наша малышка Мария…

МАРЛЕН. Что значит, не бойся? С чего ты взял, что я боюсь? Хорош супруг! Да ты просто гонишь меня на заработки! Так, всё. Никаких съёмок не будет.

РУДИ. Милая, пожалуйста, не горячись…

МАРЛЕН. Между прочим, я и так неплохо зарабатываю на танцах! Или ты против? В конце-концов, я – мать! И должна воспитывать дочь, а не изображать портовых шлюх!

РУДИ. Ты просто не так поняла… Я…

МАРЛЕН. Какой-то фон-Штрюндик приехал в Берлин, и думает, что к нему сломя голову сразу побегут все актрисы?! Что он себе воображает? А ты тоже хорош! Муж, называется!

РУДИ. Извини. Возможно, я что-то не так сказал. Но я не…

МАРЛЕН. Господи, а название! Нет, ты слышал это идиотское название? «Голубой ангел!» Что они имеют в виду? Только глупому американцу могло прийти в голову такое!

РУДИ. Милая, это же написал Генрих Манн… Он же немец… он…

МАРЛЕН. Что?

РУДИ. Нет, ничего. Дорогая, любовь моя, пожалуйста, перестань… Ты же знаешь, я для тебя все, что хочешь, сделаю… Я, ведь, тоже могу ухаживать за Марией. Конечно! Даже с радостью! Я очень люблю свою дочь и… тебя тоже… Честное слово!… и…

МАРЛЕН. Эх, Руди-Руди. Испугался, да? Хм… Знаешь что, милый? А ты… НЕ-БОЙ-СЯ!

3. Штернберг, начало. («Голубой Ангел»)

ШТЕРНБЕРГ. Фрау Дитрих, что я вам велел сделать?

МАРЛЕН. Вы велели вынуть сигарету из пачки.

ШТЕРНБЕРГ. А разве я не упомянул при этом, что вам страшно?

МАРЛЕН. Но вы велели не подавать виду!

ШТЕРНБЕРГ. Чтобы не заметил ваш партнёр по сцене, а не я! Надеюсь, это ясно? Тут надо хоть немножечко играть, фрау Дитрих! Хоть чуть-чуть!!!

МАРЛЕН. Мистер… фон… Штернберг… я… я не знаю, чего вы от меня хотите.

ШТЕРНБЕРГ. Повторить!.. Звук! Мотор!

Марлен, пересиливая себя, достаёт из пачки сигарету. С недрогнувшим лицом и дрожащей рукой.

ШТЕРНБЕРГ. Стоп! Теперь то, что надо. Так и оставим! На сегодня все свободны. Мисс Дитрих, останьтесь…

Всё вышло прекрасно, Марлен. Эта дрожащая рука с сигаретой будет сводить с ума всех зрителей, я тебе обещаю.

МАРЛЕН. Господи, Джо, иногда мне кажется, что ты меня ненавидишь.

ШТЕРНБЕРГ. Я? Я делаю из тебя прекрасную актрису, Марлен! Самую прекрасную! И клянусь, я не пожалею для этого никаких сил, потому что… потому что ты сама не понимаешь насколько ты… прекрасна.

МАРЛЕН. Это… это то, что я думаю, Джо?

ШТЕРНБЕРГ. Я хочу, чтобы все, все восхищались тобой! Чтобы целый мир опустился пред тобой на колени! Потому что ты этого заслуживаешь. Да, Марлен, да! Для меня ты – прекраснейшая из всех женщин, кого я когда-либо видел! Прекраснейшая и… любимейшая.

Дитрих закуривает.

МАРЛЕН. Знаешь, Джо, ты… Я очень благодарна тебе, как режиссёру, и… не только… И когда ты творишь все эти чудеса, мне кажется, что ты просто бог! Правда! Это все так! И это… все так… непостижимо, что… Но, я же замужем, Джо!

ШТЕРНБЕРГ. Я знаю, Марлен. Прости. До завтра.

МАРЛЕН (Одна). До завтра.

Ничего, ничего. Съёмки закончатся, он уедет в свой Голливуд, и всё снова станет на свои места… Боже, дай мне сил не сойти с ума! Дай мне сил самой отказаться от… от этого невозможного… счастья.

4. Голливудский контракт

Марлен, Штернберг, Руди.

ИМЕЮ УДОВОЛЬСТВИЕ ПРИГЛАСИТЬ ВАС ВЛИТЬСЯ В БЛЕСТЯЩИЙ СОСТАВ ИСПОЛНИТЕЛЕЙ СТУДИИ «ПАРАМАУНТ» тчк ПРЕДЛАГАЮ КОНТРАКТ НА СЕМЬ ЛЕТ НАЧИНАЯ ПЯТИСОТ ДОЛЛАРОВ В НЕДЕЛЮ ДО ТРЁХ ТЫСЯЧ ПЯТИСОТ ДОЛЛАРОВ В НЕДЕЛЮ НА СЕДЬМОЙ ГОД тчк МОИ ПОЗДРАВЛЕНИЯ тчк ПОЖАЛУЙСТА ПОДТВЕРДИТЕ ДЕПЕШЕЙ тчк БЕРЛИНСКИЙ ОФИС УСТРОИТ ПУТЕШЕСТВИЕ ПЕРВЫМ КЛАССОМ тчк ВСЕГДА В ВАШЕМ РАСПОРЯЖЕНИИ.

ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТ КОРПОРАЦИИ «ПАРАМАУНТ ПИКЧЕЗ» Б П ШУЛЬБЕРГ.

МАРЛЕН (С телеграммой в руке). Какая самоуверенность у этих типов! Подразумевается, что я не смогу сказать «нет». Они меня даже поздравляют!

Но, дудки! Я не поеду в Америку! Страну, которая делает из собаки кинозвезду нельзя принимать всерьёз!

Читает:

«Имею удовольствие пригласить вас влиться в блестящий состав»…

Нет уж. На семь лет! Это не игрушки. У меня семья и дочери пять лет. Они хоть что-нибудь соображают?

«До трех тысяч пятисот долларов в неделю»… Это просто смешно! У них вечно одни доллары на уме! А если они передумают, когда мы приедем? И что? Я так и буду таскать своего Ребёнка через океан?

ШТЕРНБЕРГ. Не передумают. Когда я покажу им наш фильм, они поднимут гонорар и будут тебя умолять. А ребёнок? Ребёнок получит только больше солнца и собственный бассейн – что ж в этом плохого?

МАРЛЕН. Хорошо… Если ты так настаиваешь, Джо, я поеду в этот твой Голливуд, но сначала одна. Поглядеть, так ли всё «замечательно», как ты говоришь. Тогда я могла бы вернуться и забрать семью.

А если вдруг мне не понравится, а контракт уже подписан – что тогда? И как я могу быть уверена, что ты, и только ты, будешь моим режиссёром, Джозеф?

Нет, нет и нет! Все это слишком сложно!..

ШТЕРНБЕРГ (уходя). С меня хватит! Я уже наслушался глупостей!

МАРЛЕН (возвращает его). Джо! Постой!.. Ты должен понять меня! Все не так просто…

Руди, ну скажи ему ты! Скажи Джо, что я не могу оставить Ребёнка!

Ты слышишь, Руди?! Почему ты молчишь?

РУДИ. Если ты действительно хочешь знать моё мнение, то я лично думаю, что тебе надо ехать в Америку. Ведь, это возможность, которая выпадает раз в жизни! Было бы просто глупо её от себя отпихнуть. Ну, а мы с Марией, конечно, будем тебя ждать. Не волнуйся.

МАРЛЕН. Глупец!.. Ты ничего не понимаешь!.. Ничего! Если б ты мог хоть на секунду посмотреть дальше собственного носа!..

РУДИ. Я все прекрасно вижу. Пожалуйста, перестань капризничать и разыгрывать нам эти сцены. Ты сейчас не на работе.

МАРЛЕН. Что ж, милый… Хорошо! Но, заметь – ты сам это сказал! Если я уеду, то уеду по твоему совету, Руди. Запомни! Хотя, думаю, ты вряд ли понял, что именно сейчас сделал!

РУДИ. От судьбы не уйдёшь, Марлен. И порой бесполезно ей сопротивляться. Се. Ля. Ви.

Припев:

Припев.

5. Съёмки «Марокко» (любовь к Штернбергу)

Туман. Палуба корабля. Марлен в черном, в шляпке с вуалью со вселенской тоской в глазах. Она некоторое время смотрит на воображаемого (или реального) партнёра, и произносит текст. Последние буквы сильно акцентируются и звучат почти как «лллБ».

МАРЛЕН. I won’t need any heLP…

ШТЕРНБЕРГ. Стоп! Ещё раз. Нежнее, мисс Дитрих. Мягче.

Сцена повторяется. Начало нежнее, финал тот же.

ШТЕРНБЕРГ. Стоп! Перерыв десять минут. Всем освободить площадку. Прошу остаться только мисс Дитрих.

Марлен, дорогая, пойми, мы должны это сделать, во что бы то ни стало. Ты женщина-мечта, женщина-загадка, твои изображения уже стали идеалом для тысячи американцев! Подумай только, что одним этим звуком ты разобьёшь очарование всего образа.

МАРЛЕН. Я стараюсь! Но ведь это невозможно так сразу… за десять минут, Джо! Я же немка! Сделай что-нибудь, ты же можешь.

ШТЕРНБЕРГ. Послушай, это очень, очень важно именно сейчас. Да, я бы мог перекрыть твой голос звуком сирены, а в другой сцене громом аплодисментов. Где-то можно дать пистолетный выстрел, а где-то уличные шумы и цокот копыт… Но сегодня – особый случай. У тебя первая схватка на чужой земле. Они все ждут твоего провала, пойми! У настоящей звезды должен быть свой собственный уникальный звук, а не дешёвые трюки. Ты должна соблазнить своим голосом уши всего мира, как уже соблазнила его глаза! Понимаешь? Попробуй ещё раз, и ты сможешь, Марлен, я знаю. Ведь, ты же сможешь, правда?

МАРЛЕН (тихо). Да, Джо. Я постараюсь…

ШТЕРНБЕРГ. Милая, ты победишь. Ты должна…

Перерыв окончен! Свет! Камера! Мотор! Начали!

Сцена повторяется. Конец фразы звучит ещё утрированнее. Марлен в полной панике и растерянности.

ШТЕРНБЕРГ. Стоп! Ещё раз!

…

Стоп!

Ну-ка послушай меня внимательно. Забудь всё! Твой ум – чистый лист. А теперь скажи это слово просто по-немецки: H-E-L-P. Каждый звук произноси мягко и спокойно, как на родном языке. Поняла? Скажи по-немецки! Ну, давай!

Марлен произносит последние буквы мягко. Буква «Р» словно сдувание пушинки.

Снято! Прекрасно, мисс Дитрих! Благодарю Вас!

МАРЛЕН (одна). Джо. Милый Джо. Мой защитник и волшебник. Сказочный принц, неожиданно подаренный судьбой. Всё, чего я добилась – дело его рук, его творение. Он распахивает мои глаза, придаёт впалость моим щекам, изменяет оттенок моих волос – и все это лишь тенью и светом. Своим удивительным светом… Я сама смотрю как заворожённая на своё лицо на экране, и каждый день со счастливым замиранием сердца предвкушаю новый просмотр, чтобы увидеть как я, его создание, буду выглядеть. Джозеф – ты один – Маэстро – Даритель – Оправдание моей жизни – Учитель – Любовь, за которой мне должно следовать сердцем и разумом.

6. Суперзвезда

Марлен, Штернберг.

МАРЛЕН. Я не понимаю, зачем! Зачем им это надо!

ШТЕРНБЕРГ. Потому что ты теперь «звезда», Марлен. Мы с тобой получили то, к чему стремились, и за это счастье приходится платить.

МАРЛЕН. Не вижу никакой связи! Это всё абсурд и глупость, либо чья-то интрига.

ШТЕРНБЕРГ. Это всего-навсего обычный бизнес. Нет смысла иметь два кассовых имени в одном фильме. Поэтому нас и хотят разъединить, чтобы каждое имя продавать отдельно.

МАРЛЕН. Но… как же качество… разве им не важно, какими будут эти фильмы?

ШТЕРНБЕРГ. Теперь это уже вторично, Марлен. Ведь, ты – звезда! Привыкай. В этом мире одни бараны продают другим баранам громкие имена, названия и яркие упаковки. А тех, кто ещё пытается понять, что там внутри, осталось очень мало. Такие люди, увы, основного дохода не приносят.

МАРЛЕН. Но, ты же не бросишь меня, Джо?

ШТЕРНБЕРГ. Нет, конечно, любимая. Мы не пойдём у них на поводу. И я тебя не брошу… Пока ты ещё со мной.

МАРЛЕН. Джо, перестань. Ты же знаешь, я не выношу сцен ревности. Что значит, «пока я ещё с тобой»? Лично я тебя никогда не брошу, потому что я вообще никогда и никого не бросаю!

ШТЕРНБЕРГ. А что ты делаешь? Копишь?

МАРЛЕН. Прекрати! Ради бога! Джо, ты же умный человек – неужели ты тоже веришь всем этим глупым сплетням обо мне?!

ШТЕРНБЕРГ. Прости, Марлен, прости. Наверное… я слишком тебя люблю. Иногда даже думаю – зачем я сам своими руками подарил тебя всему этому миру! Этим бесконечным поклонникам и газетчикам, светским салонам и самовлюблённым критикам. Как хочется иногда, чтобы ты была простой женщиной. Только моей любимой Марлен… Но, увы! Я конечно чересчур самоуверен – не было б меня, ты все равно стала бы тем, кем ты стала. Потому что ты рождена быть звездой, милая, и иного пути у тебя просто не могло быть… Ты не обижаешься?

МАРЛЕН. И что же мы будем снимать в следующий раз, Джо?

ШТЕРНБЕРГ. Наверное, что-нибудь про прекрасную женщину и роковую страсть.

МАРЛЕН. О! Это должно быть что-то испанское! Обязательно! У испанцев всегда дьявольски роковые страсти. И красивые женщины!

ШТЕРНБЕРГ. Ты все равно прекрасней всех красивых женщин, Марлен.

МАРЛЕН. Даже испанских?

ШТЕРНБЕРГ. Даже дьявольски красивых испанских женщин!

МАРЛЕН. Хм… Ты знаешь, я думаю, дьявол был скорее женщиной, чем мужчиной.

ШТЕРНБЕРГ. О! Тут уж нет никаких сомнений! Дьявол – это женщина!

Титры и музыка из к\ф «Дьявол-это женщина».

7. Ремарк

Дитрих и Штернберг в кафе. Позже подходит Ремарк.

МАРЛЕН. Зависть! Повсюду одна бесконечная зависть. Что им всем от меня надо, Джо? Просто невозможно общаться с нормальными людьми. Кажется, их уж и нет вовсе. Я постоянно будто нахожусь в каком-то сражении, на войне, где нельзя расслабиться ни на секунду!

ШТЕРНБЕРГ. О чём ты, Марлен? Вспомни, у тебя же море поклонников!

МАРЛЕН. Поклонники? Приятная бессмыслица. Самообман. Лица, лица, сотни лиц вокруг! И все такие прекрасные, и все такие влюблённые… Влюблённые в кого-то… очень похожего на меня. А я на самом деле где-то рядом, но меня не видно никому. И, кажется, я уже сама не понимаю, где я, а где она – моя всеми любимая копия. Ещё немного и я начну в неё превращаться – в такую идеальную снаружи и такую… искусственную внутри.

ШТЕРНБЕРГ. Думаешь? Но, я тоже твой поклонник, милая.

МАРЛЕН. Ах, Джо, перестань. Ты – исключение из всего Голливуда. Тебя, ведь, не гложет чёрная зависть по отношению ко мне, как всех наших милых коллег.

РЕМАРК. Герр фон Штернберг? Мадам? Разрешите представиться? Я Эрих Мария Ремарк.

ШТЕРНБЕРГ. Очень приятно! Присоединяйтесь к нам!

РЕМАРК. Благодарю. Вы позволите, мадам?

МАРЛЕН. Конечно… Вот вы какой, господин Ремарк. Вы слишком молоды для автора величайшей книги нашего времени.

РЕМАРК. Я написал бы ее лишь для того, чтобы услышать, как вы произносите эти слова своим завораживающим голосом.

МАРЛЕН. Вы умеете говорить комплименты.

РЕМАРК. Это не комплименты, мадам, а чистая правда. Преклоняюсь перед мастерством господина Фон Штернберга, но не могу не сказать, что в жизни вы ещё прекраснее, чем в его картинах.

МАРЛЕН. Думаю, вы преувеличиваете.

ШТЕРНБЕРГ. Напрасно, Марлен, напрасно. Я абсолютно согласен с господином Ремарком – в жизни ты прекраснее, чем в кино. Это правда.

МАРЛЕН. Благодарю вас господа, хоть я вам и не верю. Вы здесь надолго, господин Ремарк?

РЕМАРК. Ещё не знаю. В приятной компании можно провести целую вечность… Вот, вы смеётесь, мадам – а это же так замечательно! Один Ваш смех уже оправдывает всё моё существование в данную минуту.

МАРЛЕН. Ах, перестаньте скромничать. Мне весело от того что могу, наконец, просто поговорить с приятным и умным человеком! Просто ни о чём. Между прочим, я вообще очень люблю посмеяться! Правда, мне весьма редко это удаётся в последнее время.

РЕМАРК. Вы любите смеяться – это прекрасно! Знаете, я думаю, что сама любовь есть не что иное, как смех и радость, а вовсе не упрёки, и не клетка, и не желание обладать, как это часто бывает. Согласитесь?

ШТЕРНБЕРГ. Да, возможно… Прошу прощения, господа, но у меня на этот час назначено важное дело. К сожалению, нам надо идти. Марлен?

МАРЛЕН. Джо, я, пожалуй, останусь. В моём присутствии там ведь нет большой необходимости, правда?

ШТЕРНБЕРГ. Нет… необходимости нет… Что ж, в таком случае, разрешите откланяться.

Уходит.

МАРЛЕН. Значит, вы считаете, что любовь – это смех?

РЕМАРК. И радость! Именно радость! Окрыляющая душу, поднимающая её над землёй. Конечно, она может быть и без смеха, даже немножко с грустью, но в любом случае любовь – это радость, светлая и возвышенная!

МАРЛЕН. Вы удивительно поэтичный человек, господин Ремарк.

РЕМАРК. Можно просто Равик.

МАРЛЕН. Равик? Сколько же у вас имён! Эрих, Мария…

РЕМАРК. Вы правы, многовато, но я справляюсь. Тут есть даже некоторые плюсы. Скажем, Равик, или, например, Бони – это имена только для самых близких друзей.

МАРЛЕН. Очень приятно, Бони. Ну а я, ендшульдиган, просто Марлен.

РЕМАРК. Просто Марлен? У Вас замечательное чувство юмора! Скажите, просто Марлен, Вы верите в любовь с первого взгляда?

МАРЛЕН. Иногда очень хотелось бы верить… А что? Разве это имеет какое-то отношение к моему чувству юмора?

РЕМАРК. Ни в коем случае! Любовь – это очень серьёзно. Даже когда она с первого взгляда.

МАРЛЕН. Ах, Равик-Бони! И часто вы это говорите женщинам, с которыми знакомы всего пять минут?

РЕМАРК. О! Тут вы ошибаетесь, Марлен. Во-первых, я никогда не повторяюсь. Во-вторых, вас я знаю давным-давно: кажется, ещё не пропустил ни одного фильма с вашим участием.

МАРЛЕН. Что вы говорите… Ну, а в-третьих?

РЕМАРК. А в-третьих, для любви с первого взгляда пять минут – это уже целая вечность! Разве не так? И даже, если б я никогда не видел вас раньше, Марлен, сейчас мне всё равно казалось бы, что я знаю вас всю жизнь. Так оно и есть – я знал вас всегда, несомненно! Только, до этой встречи не понимал, что это именно вы, Марлен. Что именно вы – моя судьба и предназначение.

МАРЛЕН. Вы думаете?

РЕМАРК. Я в этом не сомневаюсь, Марлен.

МАРЛЕН. Судьба и предназначение… интересно звучит…

РЕМАРК. Я же писатель.

МАРЛЕН. Нет, скорее, поэт.

РЕМАРК. Может быть.

МАРЛЕН. Или философ.

РЕМАРК. Не знаю.

МАРЛЕН. Вот, скажи, Бони, для чего люди живут? Чего они все хотят?

РЕМАРК. Это же просто. Люди хотят счастья.

МАРЛЕН. Счастья… Действительно… И что же такое по-твоему «счастье», господин философ?

РЕМАРК. Счастье – это любовь.

МАРЛЕН. Любовь?

РЕМАРК. Любовь.

МАРЛЕН. Любовь… Ты всё-таки поэт, Бони.

РЕМАРК. Это не важно. Главное, что сейчас… я счастлив.

МАРЛЕН. Мы счастливы…

РЕМАРК. Мы счастливы…

7 песня. По письмам Ремарка.

РЕМАРК:

МАРЛЕН:

ВМЕСТЕ:

8. Разрыв со Штернбергом

Штернберг, Дитрих.

ШТЕРНБЕРГ. Марлен, мне кажется, ты уже достаточно крепко стоишь на ногах, и пора бы тебе дальше развиваться. Как актрисе.

МАРЛЕН. В каком смысле? Ты хочешь снять меня в каком-то новом амплуа?

ШТЕРНБЕРГ. Я хочу сказать, что тебе пришло время поработать с другими режиссёрами.

МАРЛЕН. Что?!! Ты меня бросаешь? Как ты можешь со мной так поступать! Джо! Это же удар в спину! Предательство!

ШТЕРНБЕРГ. Ну-ну-ну… Не стоит бросаться такими громкими словами, Марлен. Знаешь, я вдруг понял, что нет ничего вечного. И действительно, глупо было бы в это верить… Потом, тебе действительно надо сниматься у разных режиссёров, набираться опыта. Это тебя только обогатит.

МАРЛЕН. Уж не собираешься ли ты пригласить красотку Грету в свой новый фильм?

ШТЕРНБЕРГ. Я никого не собираюсь приглашать, поскольку никакого нового фильма у меня не будет. Я ухожу.

МАРЛЕН. Что за глупости?! Куда? Зачем?

ШТЕРНБЕРГ. Пока не знаю. Поеду куда-нибудь в Австралию, например. Выращивать тыквы. Говорят, там очень хорошо растут тыквы.

МАРЛЕН. Джо, что с тобой? Я ничего не понимаю! Ты заболел? Или в кого-то влюбился?

ШТЕРНБЕРГ. Почти угадала… Я не могу больше снимать. Во всяком случае, пока не могу. Я опустошён, Марлен. Нет ни сил, ни желания. Ни идей. Я больше ничего не хочу.

МАРЛЕН. Всего-то? А я уж действительно испугалась… Это мелочи, Джо – у меня тоже бывает плохое настроение. Завтра всё пройдёт. Главное, взяться за работу. Честно говоря, мне раньше казалось, что ты достаточно сильный человек. Никогда не думала, что ты можешь так раскиснуть из-за плохой погоды.

ШТЕРНБЕРГ. Хм… Интересный поворот. Куда уж мне, милая… Слаб… Немощен… Я, пожалуй, соберу последние силёнки и избавлю тебя от этой обузы. Прощай… Да, чуть не забыл – у господина Любича уже готов сценарий с твоим участием. Вполне приемлемый, я читал. Так что, когда позвонит, ты не отказывайся. И, кстати, передай от меня привет господину Ремарку. Мы вряд ли с ним увидимся.

Уходит.

МАРЛЕН. Джо! Что ты делаешь, Джо! Постой!.. Господи, какая глупость…

9. Мария. Париж

Дитрих и её дочь Мария (15 лет).

МАРИЯ. Мама, я давно хотела тебе сказать, что я уже не маленький ребёнок. Меня нельзя всю жизнь держать под замком.

МРЛЕН. Что? Я держу тебя под замком? Кто тебе внушил эти странные мысли? Новая гувернантка? Она сегодня же будет уволена!

Появляется Ремарк, что-то пишущий в блокнот.

МАРИЯ. Не надо никого увольнять! Мне никто ничего не внушал! Я давно сама умею думать, мама! Если ты никак не хочешь этого признать, то не значит, что этого нет! Почему я не могу жить как все мои сверстники? Почему я не могу гулять, где хочется, и встречаться с кем хочется? Сначала ты отвезла нас с отцом в Америку, и там повсюду за мной следили охранники. А теперь мы приехали в Париж, и меня вообще не выпускают из отеля!

МАРЛЕН. Очень интересно! Бони, ты слышал? Мой Ребёнок говорит, что умеет думать! Замечательно! Ты что, забыла, как тебя хотели похитить, и требовали миллионы долларов? Думаешь, это шутки?

МАРИЯ. Но любого ребёнка могут похитить, однако же они живут как нормальные люди! А я даже в школу никогда не ходила – вокруг вечно одни гувернантки!

МАРЛЕН. О чём ты говоришь! Господи, Бони, объясни хоть ты ей!

РЕМАРК. Мария, ты же дочь знаменитой актрисы. Самой знаменитой! Она у всех на виду, а значит и ты тоже. Поэтому, нам всем приходится быть особенно осторожными.

МАРЛЕН. А в школе ничему хорошему не научат, уж поверь мне! У тебя условия самые тепличные. И если кто-то из учителей тебя не устраивает, ты только скажи. Мы найдём лучше.

МАРИЯ. В этой теплице очень мало воздуха… Может быть, лучше мне тогда уехать обратно в Америку? Не вижу смысла любоваться Парижем из окна.

МАРЛЕН. Нет! Подожди немного, скоро вернёмся вместе. В конце концов, я не виновата, что наши родственники оказались такими глупыми упрямцами. Я пытаюсь их вывезти из Германии, а они ещё сопротивляются! Им нацисты совсем запудрили головы! Они, видите ли, теперь там представители высшей расы. Поэтому твоя тётя предпочитает сутками работать на фабрике, вместо того, чтобы загорать у нас дома, в Беверли-Хиллз…

Смотрит в окно.

МАРЛЕН. Господи… Это ещё откуда?! Бони, посмотри! Кажется, к нам.

РЕМАРК. Вспомни чёрта, он и появится. Прямо как в кино…

МАРИЯ. Ух, ты! Какие красивые!

МАРЛЕН. Бони, тебе лучше уйти, в газетах писали, что они приказали сжечь все твои книги.

Звонок. Марлен берёт трубку. Ремарк уходит.

МАРЛЕН. Да, Пьер, я видела… Вы с ума сошли! Ни в коем случае – у меня же мать в Берлине!.. Да-да, скажите, что я с удовольствием приму их! Немедленно!

(Обращается к Марии.) Вот, возьми ключ и тихо запри Ремарка в комнате, чтобы он вдруг не вышел… И сама лучше пока тут не появляйся. Что-то не доверяю я этим соотечественникам…

Да, ещё! Мария! Позвони отцу, пусть срочно приедет к нам в отель.

Мария уходит. Входит фашистский генерал в сопровождении двух «СС» -овцев.

Отдают свой «Хайль» -салют и замирают. Генерал пытается скрыть, что Дитрих ему ужасно нравится.

МАРЛЕН. Я вас тоже приветствую, господа. Чем обязана?

ГЕНЕРАЛ. Фрау Дитрих, я прибыл к вам по поручению Министра Иностранных дел Германии Иоахима фон Риббентропа. Имею честь передать Вам приглашение, подписанное лично фюрером. От себя хочу добавить, что Великая Германия никогда не забывает своих детей. Она верит, что и Вы, как истинная представительница арийской расы, тоже её не забудете. Родина ждёт от вас правильного выбора, фрау Дитрих.

МАРЛЕН. О, мой генерал! Разве кто-нибудь может забыть свою Родину? Что вы! Поверьте, она всегда в моём сердце.

ГЕНЕРАЛ. Тогда почему вы до сих пор здесь? Сегодня как никогда Вы нужны своей отчизне, фрау Дитрих!

МАРЛЕН (томно, ласково). Правда? Вы считаете, я нужна Отчизне? Или лично Фюреру? А может быть, вам, мой генерал?

ГЕНЕРАЛ. Шутки тут неуместны, мадам. Вы нужны… в первую очередь… Отчизне и Фюреру. Потому что Отчизна и Фюрер – это единое…

МАРЛЕН. Значит, там уже очередь?.. Ах, какие у вас, всё-таки, замечательные мундиры! Плечи как влитые, фантастика… я просто таю, господин генерал… Теперь понятно, куда подевались все портные-евреи. Они шьют вам мундиры!

ГЕНЕРАЛ. Гм. Я попросил бы Вас, фрау, не отвлекаться…

МАРЛЕН. Но согласитесь, только евреи шьют лучшие костюмы! Разве не так, майн Херц? Ведь свой вы сами заказывали, правда? И понятно, у кого! Я угадала? Как жаль, что истинным арийцам вечно некогда шить – они же должны срочно завоевать мир.

ГЕНЕРАЛ. Да. Должны. Уж, если хотите знать, в этом спасение мира…

МАРЛЕН. Не торопитесь, генерал. Ведь, я это уже сделала за вас. Все давно завоевала… Не заметили?

ГЕНЕРАЛ. Хм… В определённом смысле… За это мы Вас и уважаем, фрау Дитрих. Но считаем, что ваш талант должен прославлять Великую Германию, а не этих глупых янки, которые ничего не понимают в настоящем искусстве.

МАРЛЕН. Браво, генерал! Мне приятно, что в моей родной стране есть такие образованные люди… Пожалуйста, передайте господину Риббентропу от меня следующее: Я… всегда считала его тоже умным, культурным и интеллигентным человеком. Из хорошей семьи, кстати. И скажите – я очень надеюсь, что останусь о нём такого же мнения… Да. Пожалуй, это всё. Вы передадите это, мой генерал?

ГЕНЕРАЛ. Всё? А как же насчёт нашего дела?

МАРЛЕН. Не так быстро. Я должна подумать. У меня же есть ещё определённые обязательства и договорённости с американской стороной… Главное, передайте мои слова. Они тоже относятся к делу.

ГЕНЕРАЛ. Что ж, хорошо. Думайте. Мы заглянем к вам позже. Вы надолго в Париже?

МАРЛЕН. О, да! Вы же понимаете, женщины из Парижа быстро не уезжают. У меня здесь тысяча дел, мой генерал!

ГЕНЕРАЛ. В таком случае, не смею вас больше задерживать. До встречи. Хайль!

Уходят.

Появляются Мария, Руди и Ремарк.

РЕМАРК. Почему меня заперли! Я не позволю так со мной обращаться! Никогда, никогда больше не смейте запирать меня! Слышите?

МАРЛЕН. Руди! Срочно заказывай билеты. Здесь больше делать нечего. Завтра же мы едем домой.

Пауза.

РУДИ. Домой?.. Куда? В Берлин?

МАРЛЕН. Боже!.. Домой, в Голливуд!

МАРИЯ. Ура!!! Мы едем домой!!!

РУДИ. Билеты заказывать на всех… присутствующих?

МАРЛЕН. Да, дорогой. И на твою подружку тоже, если хочешь.

Руди уходит.

МАРЛЕН. Кстати, друзья мои, почему бы нам вечером не сходить в кино? Я давно не видела хорошего французского кино. Бони, ты не знаешь, что сегодня можно посмотреть?

РЕМАРК. Сегодня будет премьера. Новый фильм Ренуара «Человек-зверь». В главной роли Жан Габен. Знаете такого? Говорят, восходящая звезда.

МАРЛЕН. Вот и узнаем! Прекрасно, бери нам три билета, Бони.

9 песня. Such tryin times9

10. Жан Габен

Мария и Ремарк.

МАРИЯ. Бони, ты грустишь?

Иногда мне кажется, что моя мать сама как маленький ребёнок. Ей нравится всё, что ярко блестит.

РЕМАРК. Это неправда, Мария. Просто, у неё широкая душа и очень, очень сильные чувства. Ты же знаешь: Марлен Дитрих – великая актриса; и поэтому она не умеет чувствовать наполовину. Если она влюбляется, то влюбляется полностью. И конечно она любит всё гениальное – ведь у неё хороший вкус. Без этого твоя мать просто не смогла бы стать великой актрисой. Видишь, как всё замыкается… в бесконечное кольцо… Поверь, ей самой ужасно нелегко жить с такими способностями.

МАРИЯ (грустно). Тебе тоже нравится Жан Габен? Он талантливый?

РЕМАРК. Да… Пойми, твоя мать особенная. Она любит нас так, как представляет себе любовь. Она производит тысячу оборотов в минуту, а для нас норма – сто. Нам нужен час, чтобы выразить любовь к ней, она же легко справляется с этим за шесть минут и уходит по своим делам, а мы удивляемся, почему она не любит нас так, как мы любим ее.

Мы ошибаемся, она нас… уже… любила.

Появляются Жан Габен и Марлен.

ГАБЕН. Друзья мои, я убеждаюсь снова и снова, что мой приезд в Америку – глупейшая ошибка. Я не понимаю, как вы тут живёте! Не по-ни-ма-ю! В этой ужасной стране совершенно невозможно находиться порядочному человеку. У них все мысли только о гамбургерах, и задницах. А всё, что выше гамбургера – это верхняя челюсть, и больше там ничего не существует.

МАРЛЕН. Жан, не стоит так отзываться о стране, которая тебя приютила в тяжёлое время.

ГАБЕН. Ха! Меня приютила не Америка, а ты. И только ты, Ma grande! Кого ещё тут могут интересовать французские эмигранты!

МАРЛЕН. Что случилось, Жан? Тебе не понравился сценарий?

ГАБЕН. Это мягко сказано! Сплошная глупость и пустота! И это называется великий Голливуд? Фабрика грёз? У нас за такие грёзы автора тут же отправили бы на эшафот.

МАРЛЕН. Мне кажется, ты слегка преувеличиваешь.

ГАБЕН. Я не буду сниматься в этом фильме. Я не могу! Какие вообще, к чёрту, могут быть фильмы, когда идёт война! Они тут все живут, жуют и даже не думают об этом! Я так не могу, Марлен. Париж оккупирован! Понимаешь? Париж! А я сижу в этой Америке, как последняя крыса. Это невыносимо!

МАРЛЕН. Ты же не можешь один освободить Францию, Жан. Каждый должен делать то, что он умеет.

ГАБЕН. То есть я, по-твоему, должен сидеть тут и играть эти пошлые вестерны-водевильчики?.. Вот им водевильчики! Я сегодня же иду на призывной пункт.

МАРЛЕН. Ты с ума сошёл! Ну, подожди, Жан. Я поговорю с руководством студии. Тебе можно будет подыскать хорошую роль…

ГАБЕН. Я француз, а не американец, Ma grande. Пора бы научиться различать.

МАРЛЕН. Жан! Не горячись, подумай! Ну, какой смысл? Что ты там будешь делать? Сидеть в окопах?

ГАБЕН. Нет, ездить на танке. Прощай. Не грусти. Я буду по тебе скучать… Прощайте, господа! Спасибо. Спасибо за всё… Удачи вам!

Уходит.

МАРЛЕН. Боже! Почему все так несправедливо! Первый мужчина, которого я бы никогда ни на кого не променяла, сам променял меня на танк…

Будто только замечает Марию и Ремарка.

МАРЛЕН. Мария! Бони! Нет, вы слышали?! Он собрался на войну! Что за человек? Сумасшедший!.. И ведь он же не слушает! Никого не слушает, упрямец!..

Вы думаете, он и вправду пошёл на призывной пункт?

РЕМАРК. Я был бы рад, тебя успокоить, милая Пума, но… Ты же сама понимаешь, что этим не шутят.

МАРЛЕН. Мария, собирайся, ты пока поживёшь у отца.

РЕМАРК. Марлен, надеюсь, ты не будешь делать глупости?

МАРЛЕН. Прости, Бони, пожалуйста, но я не могу иначе…

РЕМАРК. Давай не будем торопиться, милая. Тебе надо успокоиться, а потом… потом можно будет обсудить и принять решение.

МАРЛЕН. Мария! Я сказала, собирайся! Я не могу сидеть сложа руки, Бони, когда на войне гибнут люди! Всё! Этим не шутят!

МАРИЯ. Ты поедешь воевать с Гитлером?

МАРЛЕН. Да. Я решила.

Дочь кидается в объятья.

МАРЛЕН. Не забывай мне писать, хорошо? Адрес я пришлю… Всё, всё, нам надо собираться. Иди.

МАРИЯ (убегая кричит кому-то): Тами, война скоро закончится! Туда мама едет!

Дитрих звонит по телефону.

МАРЛЕН. Нью-Йорк, пожалуйста. Агенство Уильяма Морриса… Эйб Ластфогель… Марлен Дитрих…

О, Эйб, дорогой, здравствуй… Да, чудесно… Ты ещё собираешь концерты на фронт?.. Что значит, не для всех?.. Джек Бенни выступает, Дэнни Кэй тоже… Если я для вас такая ценность, то тем более должна быть на передовой… Опасно вообще ходить по земле и что же теперь? Эйб, я тоже человек! Я не могу просто так сидеть, когда люди гибнут… Да… Я же сказала, что хочу!.. Вот и хорошо. Кто?.. Он рядом?.. Да, Эйб, спасибо!

Денни, добрый день… Я тоже рада… Послушай, зачем тебе эта клоунесса, ты же сам прекрасный комик?.. Ну хорошо, пусть помогает, если тебе так легче… Нет, я просто советую… Да, буду петь песни из фильмов и не только… Конечно! Аккордеонист прекрасно подойдёт… Нет-нет, остальных не надо, это будет слишком… Я же сказала, клоунессу можешь оставить! В конце концов, кто-то же должен мне помогать переодеваться во время концертов… Хорошо, Денни. Составляй программу, я еду в Нью-Йорк сегодня же… Да. До встречи. Бай!

РЕМАРК. Можно, я буду тебе писать?

МАРЛЕН. Конечно, Бони! Я тоже буду тебе писать! Пожалуйста, не обижайся на меня. Я очень тебя люблю.

РЕМАРК. Ты же знаешь, я не смогу без тебя, моя Пума. Как бы ни сложилось, я все равно уже не смогу… Вдруг, когда-нибудь, всё изменится…

МАРЛЕН. Обязательно, Бони! Обязательно пиши. Я тоже буду очень скучать без тебя…

РЕМАРК. Надеюсь… Прощай.

Уходит.

МАРЛЕН (одна). Сильный сам вершит судьбу, если он отважится. Или это всё ему только кажется?..

10 песня. Sag’ mir, wo die Blumen sind?10

11. Война

Марлен в военной форме. Аккордеонист. Солдаты (США).

Марлен заканчивает выступление. Солдаты аплодируют. Входит офицер.

ОФИЦЕР. Сержант! Пять минут!

СЕРЖАНТ. Есть, сэр! Дивизион, подъём! Концерт окончен, всем привести себя в порядок! Через пять минут построение!

Солдаты уходят.

ОФИЦЕР. Мисс Дитрих, благодарю Вас, за прекрасный концерт.

МАРЛЕН. Что-то случилось, лейтенант?

ОФИЦЕР. Нет-нет, Вам не о чем беспокоиться. Враг отошёл, мисс, а к нам наоборот прибыло крупное подкрепление. Недалеко остановилось бронетанковая дивизия «Свободная Франция», их командование только что прибыло в наше расположение…

МАРЛЕН. «Свободная Франция»? Он должен быть там!

ОФИЦЕР. Кто?

МАРЛЕН. Лейтенант, прошу вас, мне срочно нужен джип.

ОФИЦЕР. Но, мисс, при всём уважении, у меня тут не магазин автомобилей…

МАРЛЕН. Немедленно! Свяжитесь с начальством! Кто у вас тут главный? Мне нужен Джип с водителем! Это очень важно! Очень! Это дело государственной важности, лейтенант!

ОФИЦЕР. Хорошо, хорошо! Не стоит так нервничать, мисс. Мы что-нибудь придумаем… Аккордеонист тоже едет с вами?

МАРЛЕН. Аккордеонист остаётся на ужин. Дайте ему двойной – за меня.

ОФИЦЕР. Как прикажете, мисс Дитрих.

(Аккордеонисту.) Сэр, следуйте за нами. Прошу, мисс.

Все уходят.

Появляется пара французских танкистов с тяжёлыми канистрами. Идут с трудом, пытаясь напевать при этом легкомысленную шансонную песенку. Один из них Габен.

У Габена две канистры, у его приятеля одна.

Останавливаются отдохнуть. Габен садится на канистру. Его коллега оставляет свою канистру и убегает обратно. Через некоторое время он возвращается с четвёртой канистрой. Едва он подходит, Габен встаёт, берёт обе свои канистры и идёт, напевая, дальше. Второй танкист со вздохом снова хватает одну канистру и бежит за Габеном, пытаясь ему подпевать.

На сцене остаётся одна канистра.

Появляются Марлен и Офицер. Офицер явно устал. Присаживается на канистру.

МАРЛЕН (оглядываясь). В этом лесу танков больше, чем деревьев! Так мы проходим до утра.

ОФИЦЕР. Это же целая дивизия, мисс. А вы что думали – встретить здесь трёх танкистов с собакой?

МАРЛЕН. Ничего я не думала… Кстати, хорошее название для фильма… А эта дивизия надолго здесь?

ОФИЦЕР. Это, конечно, военная тайна, но я думаю, сегодня же и уедут.

МАРЛЕН. Так что ж мы тут сидим? Идёмте! Идёмте скорее! Вон ещё танки стоят!

Марлен уходит в сторону, противоположную той, куда ушел Габен. Офицер нехотя встаёт вслед за ней, в этот момент возвращается приятель Габена за своей канистрой.

ОФИЦЕР. Бонжур. Пардон. И это… оревуар.

Уходит вслед за Марлен.

ТАНКИСТ. Оревуар, оревуар. Я балдею с этих американцев. На солярку как мухи летят! Ни на секунду оставить нельзя…

Навстречу выходит Габен с тремя пустыми канистрами.

ГАБЕН. Поль, поторопись, где ты ходишь?

ТАНКИСТ. Да иду, иду! Ни минуты покоя!..

Появляется Марлен. За ней Офицер.

МАРЛЕН. Жан! Жан!

ГАБЕН. Бог мой! Марлен! Как ты здесь оказалась?!!

Кидаются друг другу в объятия.

Танкист и офицер говорят друг с другом, не сводя с них глаз.

ОФИЦЕР. Год демит… Повезло же твоему дружку…

ТАНКИСТ. Да… Хорошо… Это тебе не солярку тырить…

ОФИЦЕР. А я, как дурак, с ней все танки облазил, и никакой благодарности…

ТАНКИСТ. Да… болтай-болтай… я по-английски всё равно ни бум-бум.

ОФИЦЕР. Англичанка, говоришь? Да нет, она – немка.

ТАНКИСТ. Джёмен? Не боись, не нападут…

ОФИЦЕР. Если б я ещё хоть слово понял из того что он бормочет.

ТАНКИСТ. Хорошо, конечно, однако, вечереет уже… Кхе.

ОФИЦЕР. Кхе.

ТАНКИСТ. Кхе-кхе.

ОФИЦЕР. Кхе-кхе… Кхе!

Жан и Марлен размыкают объятья. Офицер и танкист жмут друг другу руки (то ли прощаясь, то ли поздравляя друг друга).

МАРЛЕН. Жан, Жан, mon amour.

ГАБЕН. Марлен, ma grande, ma vie…

Обнимаются.

ТАНКИСТ. Вот и поговорили.

ОФИЦЕР. Что? Сорри, я вас не понимаю.

ТАНКИСТ. О, пардон. Я совсем не понимаю, что вы говорите.

ОФИЦЕР. О, е!

ТАНКИСТ. Ви!

ОФИЦЕР. Е-е!

ТАНКИСТ. Ви-ви!

Звук трубы.

ТАНКИСТ. Жан, черт возьми! Сбор! Мы не успеем, Жан!

Жан и Марлен размыкают объятия.

ЖАН. Мне пора…

МАРЛЕН. Жан… я нашла тебя…

ЖАН. Ты волшебная женщина, Марлен.

ТАНКИСТ. Жан!

ЖАН. Я вернусь. Все будет хорошо. Верь мне.

МАРЛЕН. Да. Да. Жан. Хорошо…

(Возможно, Танкист перед уходом обнимает офицера). Жан и танкист, подхватив канистры, убегают. Марлен смотрит им вслед.

ОФИЦЕР. Нам тоже пора, мисс.

МАРЛЕН. Да… да… хорошо… Завтра три концерта…

ОФИЦЕР. О! Это, наверное, нелегко. А потом?

МАРЛЕН. Что?.. А, и потом тоже. Пока не закончится война.

ОФИЦЕР. Я давно хотел у вас спросить, мисс Дитрих. Что вы собираетесь делать, когда мы войдём в Германию? Ведь фашисты объявили вас предателем Родины. Местное население будет настроено враждебно. Это очень опасно, вы же понимаете…

МАРЛЕН. Это мы увидим на месте. Потому что я собираюсь войти в Германию с первыми частями. Пойдёмте, лейтенант, нам действительно пора.

11 песня. Wenn die Soldaten.11

12. Расставание с Габеном

МАРЛЕН. Жан, мы так долго ждали, когда закончится война. Когда уже никто и ничто не помешает нам быть вместе. И что же теперь? Вспомни, какими мелочными казались все эти проблемы раньше, перед лицом опасности.

ГАБЕН. Тогда их просто не было, этих проблем. Мы с тобой не могли встречаться, но душой всегда были вместе. Мы мечтали об одном и том же и думали одинаково. Теперь всё вернулось к прошлому, и ты разрываешься на части между семьёй, работой, знаменитыми друзьями, и между обоими берегами Атлантического океана. Я не хочу принимать участие в этой делёжке. И не имею права отбирать тебя у мира, который ты покорила.

МАРЛЕН. Жан… Ты можешь говорить всё, что угодно, но знай – если ты снова уйдёшь, я… просто умру.

ГАБЕН. Пойми, ma grande, я тоже тебя люблю! В конечном счёте, тебя любит весь мир, и я не исключение. Но именно поэтому мы не можем быть вместе. Я не хочу тебя ни с кем делить.

МАРЛЕН. Не говори глупости! Меня не надо делить. Неужели для тебя так важны эти условности? Поверь, в моей душе только ты и никто другой!.. Ну, хочешь, я разведусь? Хочешь? Для тебя я готова на все! Потому что я не смогу без тебя, не смогу… Я сойду с ума… Это правда – я никогда и никого так не любила как тебя… ЖАН. Никогда!

ГАБЕН. Никого и никогда… Хм…

МАРЛЕН. Почему ты мне не веришь? Разве ты не чувствуешь, что я говорю правду?

ГАБЕН. Я верю тебе. Но… Если завтра ты встретишь ещё кого-нибудь…

МАРЛЕН. Если я кого-то полюблю, то ты узнаешь об этом первый, Жан!

ГАБЕН. Какая честь! Лучше увольте меня от такого счастья.

МАРЛЕН. Господи, Жан, значит всё это просто от ревности?! Из-за этого ты хочешь всё погубить? Это же просто глупо, Жан, ты сам-то подумай! Ведь, ты ревнуешь меня к тому, чего ещё даже не случилось! К тому, что я, может быть, когда-нибудь кого-то полюблю?

ГАБЕН. Марлен, вот скажи лучше, что сейчас снимает господин Джозеф фон Штернберг?

МАРЛЕН. Сейчас ничего. Причём тут Джо?

ГАБЕН.

А что пишет Ремарк?

МАРЛЕН. Прекрати, Жан! Я не виновата, что Бони так много пьёт! Господи, к чему ты всё ведёшь? Многие из тех людей, кого я любила, прекрасно живут и продолжают заниматься творчеством!

ГАБЕН. Что-то я не замечал.

МАРЛЕН. Ну конечно! Ты не читал Хемнгуэя, не слышал Френка Синатру или Эдит Пиаф, не видел…

ГАБЕН. Хватит!!!

Господи, ещё и Пиаф…

МАРЛЕН. Что тут такого? Это… это просто мои друзья, Жан… У меня много друзей. Они талантливы, я их… по-своему люблю и ими восхищаюсь…

ГАБЕН. Нет. Ты не виновата, нет. Я прекрасно понимаю тебя, Марлен. Ты не сможешь измениться при всём желании. Нет, ma grande, не сможешь. Я понимаю, потому что я тоже артист.

Ты не сможешь не гореть и не влюбляться, потому что ты для этого создана. В этом твоё счастье и твоя беда.

Но, и ты пойми – я так жить не смогу! Я не хочу всю жизнь страдать. Я не смогу ходить за тобой тенью, как твой Руди, и радоваться редким моментам уделённого ему внимания, как собака брошенной косточке…

МАРЛЕН. Всё не так! Руди давно живёт своей жизнью, и он счастлив!

ГАБЕН. Думаешь, он сам выбрал себе такое счастье?

МАРЛЕН. Господи! С тобой невозможно говорить! Ты ревнуешь меня ко всему живому! Ты просто сумасшедший Отелло! Жан! Я же люблю тебя! Тебя, пойми! Почему ты наказываешь меня за прошлое! Ну как, откуда я могла знать заранее, что встречу тебя!

ГАБЕН. Так, любовь моя, всё так… Прости. Прости меня, ma grande, поверь, мне тоже очень больно…

МАРЛЕН. Жан…

Обнимаются.

ГАБЕН. Прости… И прощай.

Уходит.

МАРЛЕН. Жан!!! Нет… не оставляй меня, пожалуйста… не оставляй меня, Жан… За что, боже мой! За что…

Гром аплодисментов.

ГОЛОС. Дамы и господа! Неподражаемая Марлен Дитрих! Загадка века, волшебница без возраста! Её имя вначале звучит как ласка, а заканчивается как щёлканье бича. Её красота не нуждается в восхвалении, она сама поёт о себе! Её сердечная теплота столь же велика и необъятна, как элегантность, вкус и стиль. От блёсток «Голубого ангела» до смокинга «Марокко», от неказистого платья обесчещенной до пышных перьев «Шанхайского экспресса», от бриллиантов «Желания» до американской военной формы, от порта к порту, от рифа к рифу, от мола к молу носится на всех парусах фрегат, Жар-птица, легенда-чудо – Марлен Дитрих! Встречайте, господа!

13. Сон

За большим столом сидят Руди, фон Штернберг, Ремарк, Габен, Пиаф, Хемингуэй.

Марлен перед всеми расставляет тарелки и раскладывает столовые приборы.

РУДИ. Что мне всегда ужасно нравилось в моей Марлен, так это её замечательная стряпня. Вы знаете, господа, моя супруга очень любит готовить. И у неё к этому делу просто прирожденный талант.

РЕМАРК. Тебе просто очень повезло с супругой.

РУДИ. Да уж…

ШТЕРНБЕРГ. У неё, видимо, ко всему прирождённый талант.

ПИАФ. Ох, уж мне эти мужчины! Все мысли только о еде!

ХЕМИНГУЭЙ. Да что вы говорите! А как же политика, мадам? Я слышал, что у мужчин все мысли только о политике. А ещё о женщинах и спорте, охоте и рыбалке. Выходит, довольно большое разнообразие, разве нет?

ПИАФ. Да, но все это только после еды! Вы, мужчины, конечно, можете не соглашаться, но нам это лучше видно со стороны, господин… пардон…

ХЕМИНГУЭЙ. Хэмингуэй. Эрнест. Миллер.

ПИАФ. Очень приятно. У нас во Франции тоже любят давать кучу имён. В жизни не запомнишь.

ХЕМИНГУЭЙ. Но, из ваших имен я слышал только одно. Ведь вы – Эдит Пиаф, не так ли?

ПИАФ. Эдит Джованна Гассион, если вам интересно.

Марлен, тебе помочь?

МАРЛЕН. Нет-нет, воробушек, не надо. Сиди, милая, я сама… Господи, друзья мои, вы не представляете, как я рада! Я всегда так мечтала собрать вас всех вместе!

Джо, милый, спасибо, что ты тоже пришёл. Я так по тебе скучала!

Жан, а ты почему опять такой хмурый? Всё дуешься, как маленький ребёнок. А ведь я так люблю, когда ты весёлый. Вот смотри, Бони, улыбается.

Бони, скажи ему, что любовь – это смех и радость, а не клетка и упрёки. Помнишь? Я помню. Я всё помню.

(Хемингуэю.) ПапА, мой любимый папА, ты не против, если я сегодня буду тебя называть, как привыкла. Здесь ведь все свои. Самые родные. Самые близкие.

(Пиаф.) Воробушек мой, не вздумай отказываться от еды. Сегодня я хочу всех накормить. Всех, всех! Сегодня вы все – мои детки, а я ваша мама. Голодным никого не отпущу, понятно? Я отвечаю за то, чтобы все были сыты, здоровы. И чтобы у всех было хорошее настроение. Поверьте, я очень старалась!

ГАБЕН. Да. Мы в ответе за всех, кого приручили…

Что вы на меня так смотрите?.. Господи, да нет здесь никакого Экзюпери! Я просто процитировал.

ШТЕРНБЕРГ. Не смешно.

ГАБЕН. А я и не смешил.

РУДИ. Ой, а в том кино про машиниста – помните? – наш месье Жан Габен местами был очень даже смешон. Правда! Я просто хохотал.

РЕМАРК. Я давно заметил, что у тебя странное чувство юмора, дорогой Руди.

РУДИ. Да? Ну, мне, конечно, трудно соревноваться с великими писателями-поэтами, дорогой Бони-Ремарк! Мне просто столько не выпить…

ПИАФ. Да уж, весёлая компания собралась.

МАРЛЕН. Ради бога, перестаньте! Прекратите немедленно! Ну почему, почему вы всё время ссоритесь? Вы же все такие умные, такие образованные! Вы же все гениальные люди! Лучшие из лучших! Почему вы не можете просто любить друг друга, как я вас люблю! Всей душой, всем сердцем, без корысти и зависти, без ревности и ненависти. Каждой клеточкой своей, без остатка! Что вам мешает? Ну, посмотрите же на меня! Прислушайтесь ко мне! Неужели вы не видите, что я всех вас просто люблю!

Люблю! Люблю!! Люб-лю!!!

К концу монолога все исчезают вместе со столом. Марлен оказывается одна.

14. Финал. Одна

Марлен Дитрих

МАРЛЕН. Потери означают одиночество.

Болит душа, когда невозможно больше поднять трубку, чтобы услышать голос, по которому тоскуешь. Мне не хватает моих друзей…

Мне не хватает Хемингуэя, его юмора, вселяющего бодрость. Мне не хватает его советов, сдобренных шутками, его пожелания доброй ночи. Я всё ещё слышу его голос. Я не могу смириться с его потерей… Кажется, если бы я в тот момент была рядом, не случилось бы этого ужасного непонятного самоубийства…

Каждый день снова и снова я поражаюсь силе и живучести, которыми обладает горе. Увы, время исцеляет не все раны. А шрамы болят точно также, как сами раны, даже по прошествии многих лет.

На сочувствие других не следует рассчитывать. Можно обойтись и без них. Это так, верьте мне.

Но остаётся одиночество.

Можно заполнить пустоту, как заполняют пустой дом. Но нельзя заменить присутствие человека, который был в этом доме и давал смысл жизни. Также и с душой.

От одинокости можно ускользнуть, от одиночества – нет.

Я – легенда. Я – звезда. Я – кинодива… Говорят, что все об этом мечтают. Во всяком случае, многие.

Это хорошо, что люди мечтают. Я – легенда, я – звезда. Я парю над землёй и у меня над головой нимб. И вся жизнь – сплошное счастье…

Я бы тоже хотела так помечтать…

Ещё говорят, что я погубила много мужчин. Не знаю. Возможно, они тоже мечтали о том, чего не бывает на самом деле, и реальность их разочаровала. Во всяком случае, всё, что я делала в жизни, я делала искренне, от души…

Теперь я очень боюсь разочаровывать тех, кто мечтает. Моя легенда – моя ответственность. Я и мои друзья создавали её всю жизнь. Теперь она принадлежит миру, и я не имею права её разрушить.

Прекрасная и легендарная Марлен Дитрих должна остаться прекрасной навечно, иначе разрушится мечта. Растает сказка.

Моя легенда – моя тюрьма.

Жан Кокто сказал однажды, что моё одиночество избрано мною самой. Он был прав. Я заставляю себя терпеть его, и это нелёгкий удел.

Конец ознакомительного фрагмента.