Просторы менялись каждый день. Иногда они становились яркой радугой, сложенной из выступов и впадин, иногда вдруг серели, выцветали под яростным, почти белым светом далекой звезды.
Чага почувствовал, как тревожное ожидание заполнило в нем все, как заныла кожа в предвкушении жалящих прикосновений, и он двинулся вперед, почти не осознавая этого.
На Утразе вся жизнь была одной непрерывной войной, и чем бы ни занимался каждый рой – выращиванием потомства, архитектурой, живописью, музыкой, естественнонаучными изысканиями – все это было так или иначе посвящено войне, бою, атаке…
В этой темной, родной, как кожа, комнатенке, где он жил, дышал, ел, пил бесконечно долгое время, с тех пор как ушла Лиза, всегда находилось и найдется, чем отрубить или занять мозг.
Толчок с легким поворотом, и Майкл полетел вперед – с раздувшегося пузыря кучевого облака к игривому завитку плывущего справа слоисто-кучевого.
В центре Манилы сгустившаяся тьма прореживалась цветовыми пятнами жилых и развлекательных строений, огнями фонарей над лавками-шезлонгами и трассерами пешеходных тротуаров.
Он был так полон болью и ослепляющей яркостью, что даже крик не мог бы опустошить тело, только искрами выплескивал за край неосмысляемое и непереносимое.
Неопровержимое доказательство
Тимоти стоял за прозрачным силовым щитом корабля и смотрел на серо-синюю равнодушную гладь океана, окружавшего со всех сторон небольшой космический порт близ Филиппин.
Он надеялся, что не окажется на Земле еще пару лет, которые, дай бог, протянутся чередой унылых одинаковых дней внутри малонаселенной станции на самом краю Дальних Пределов Федерации.
Но выбора ему не оставили. И хотя формально капитан второго ранга Граув до сих пор числился в интендантской службе, приказ судейского ведомства немедленно вернуться на Землю игнорировать не мог.
Путь обратно был не такой долгий, как хотелось бы, – чуть больше месяца. И чтобы хоть как-то растянуть время, Тим отказался от глубокого сна и день за днем нарезал круги по почти пустому гулкому кораблю, периодически вступая в беседу с окошком камеры сна Сэма Кэмбелла. Тот его терпеливо слушал, впрочем, как и всегда, только теперь с одним отличием – глаза его были закрыты. В складках вокруг век проступало осуждение.
Спящий Кэмбелл выглядел куда более суровым, чем Кэмбелл, суетящийся вокруг с медицинскими приборами.
Теперь, ни грамма не соврав, Граув сможет утверждать, что рассказал Кэмбеллу все, что собирается сделать. И не вина Тима, если доктор его невнимательно слушал и возьмется попрекать, когда пути назад уже не будет.
Уходящий за серое небо океан казался Тиму Грауву самой последней и полностью обреченной линией обороны. Еще год назад между ним и Иртом лежал бесконечно огромный, хоть и истыканный кросс-переходами и маяками космос. Теперь всего лишь пара сотен километров холодной воды.
Ирта не должно быть на Земле. Он просто не мог оказаться здесь.
Это убийство и вызов Тима с Дальних Пределов – подстроенная ловушка. В которую Граув попадется, не сможет не попасться.
Тебе просто хочется снова почувствовать это. Признайся хоть самому себе. За три долгих года ты не смог избавиться от зависимости.
Тим резко обернулся – Кэмбелла позади не было, но он может в любой момент появиться с парой напутственных слов. А эти слова Граув не хотел бы слышать, не хотел бы согласно кивать и врать себе и Сэму.
Нет, все же Сэму. Себе я вру без проблем.
Он поправил темно-синий китель капитана флотилии службы дальнего снабжения и подошел к голографической панели управления кораблем. Данные о системах функционирования узлов и агрегатов, показатели внешней среды жили своей жизнью – всплывали, неспешно мигали белыми и красными огоньками и растворялись в бликах боковых экранов.
Тим протянул руку, останавливая одну из бегущих вертикально вверх строк.
Интересно, что он захочет сделать, увидев меня целым – с полным комплектом ушей, пальцев и целой гладкой кожей.
Граув сжал руку в кулак и отдал мыслеприказ подать авиетку – не имело смысла тянуть время, превращая ожидание в пытку неопределенности.
Тим дошел до полетного отсека, никого не встретив, только пара роботов-диагностов выскользнула из-под ног и, бешено вращая шарнирами, протиснулась в карман силового блока.
Авиетка уже ждала его, переливалась фасеточным телом, согреваясь, накапливая мощность. А у отползшего вбок люка торчал Сэм, как обычно приглаживая всклокоченную шевелюру.
– Боялся, не успею тебя проводить, – выдохнул он, завидев Тима.
Вид у Кэмбелла, черт его возьми, был встревоженный.
– Ну и не успел бы, – напрягся Тим. – Лучше бы отчалил к своей Лулу, чем хватать меня за штаны. Она тебя ведь два года не видела.
– Еще один день ничего не изменит, – упрямо замотал головой Сэм. – Я тебя дождусь и потом полечу.
– Незачем это, – Тим нервно дернул плечом и посмотрел в сторону.
Следовало бы пройти мимо Кэмбелла и отправляться по координатам проклятой Планетарной прокуратуры на Филиппинах, но что-то Тима удерживало…
Глупая, отчаянная надежда, что Сэм сейчас запросит через собственный интерком связь с чертовыми судейскими и объяснит им всем, что капитан Граув просто не может быть последним свидетелем защиты в этом деле. Что Граув исчез на Дальних Пределах. Не очнулся после камеры глубокого сна. Обезумел от перегрузки форсированного кросс-перехода и ничего не помнит и никого не узнает.
– Дурак ты, Кэмбелл, – бросил Тим зло, словно доктор действительно мог все это провернуть, но сдрейфил. – Просто вали в свой отпуск, а я сделаю, что им нужно, и полечу назад.
– Не вздумай с ним встречаться, – вдруг быстро одними губами произнес Сэм.
– Что?!
Кэмбелл шагнул к нему, вцепился в запястье, интерком на руке Тима встревоженно пискнул.
– Ты знаешь что. И я знаю. Ни команда, никто на этом корабле, но я знаю. Ты же хочешь это сделать, Тим? Хочешь, несмотря ни на что?
Его тревога захлестнула Тима, и злость отступила, растаяла от чувства неловкости, почти стыда.
– С чего ты взял? Мне не обязательно с ним встречаться, чтобы дать показания.
– Да, особенно в твоем случае, – выдохнул Сэм и отпустил руку. – Помни, Ирт – изоморф. Не человек. О нем нельзя думать как о человеке.
– Ты это мне рассказываешь? – хмыкнул Тим.
– Да, извини, – тряхнул головой Сэм и отступил от входа в авиетку. – Просто расскажи им всю правду и поскорее прилетай обратно.
– Хорошо, – очень энергично согласился Тим и поднялся внутрь.
Подчиняясь мыслеприказу Граува, створ летательного отсека корабля пополз вверх. Ворвавшийся внутрь влажный и терпкий океанский ветер взметнул русые локоны Сэмюэля. Тим вдохнул забытый земной воздух и почувствовал, как сладко закружилась голова.
– Кстати, Сэм! – крикнул он внезапно, словно прилетевшие вместе с ветром звуки океана могли заглушить его голос, – готово ли твое пиво?
– О! Наверно да, – заулыбался он, и на округлых щеках проступили ямочки, – доходит в углу операционной. Я сниму пробу. Думаю, мы выпьем по бутылочке, когда ты вернешься.
– Выпьем, конечно. А потом ты отправишься к своей Лулу.
Тим развернулся и зашел в отсек. Дверь за его спиной притянуло к обшивке, авиетка мягко приподнялась над палубой, выдвигая из брюха дополнительный киль, а затем мощно и бесшумно рванула вперед.
Тим пристегнулся в кресле и провел ладонью по лбу. Под прозрачным, изогнутым вниз носом авиетки мелькала поверхность живого, неспокойного океана.
Кому он соврал несколько мгновений назад? Сэму или самому себе? Или все же сказал правду?
Об этом он узнает совсем скоро.
Тим до сих пор не был уверен в том, как поступит на самом деле. Все зависит от того, кого или что он увидит, когда войдет в незнакомое ему до сих пор здание Планетарной прокуратуры.
Сколько они уже держат Ирта?
Сначала было расследование, потом суд, потом апелляция, на которой изоморф все же назвал имя Тимоти Граува. Как свидетеля защиты. Объяснил ли он их связь?
Вряд ли. Ирт не стал бы этого делать. Для неприятных и грязных дел у него всегда существовал Чага. И вот снова…
Впереди показались острова архипелага. Один из них, Тим понятия не имел, какой именно, стал разрастаться великолепным многоцветным городом. Казалось, прошла почти вечность с тех пор, как он видел эти живые, колышущиеся в воздухе и свете разноцветные здания-гиганты.
Детство Тим провел с отцом на Марсе, где энергию не тратили так безоглядно и не могли позволить сооружать такие полуторакилометровые высотки, состоящие из отдельных, свободно парящих в воздухе друг над другом модулей.
Каждый из этих живых, вписанных в общее здание домов был по-своему красив, с необычными садами, верандами, выступающими наружу бассейнами. Иногда целыми сегментами живые дома смещались вслед за солнцем, иногда выпирали, кренились к земле, словно по прихоти заскучавшего внутри поэта.
Или уделанного на всю голову раздолбал.
Это было завораживающе красиво и одновременно тревожно. Когда-то Тим предпочитал неподвижный камень под ногами и рвущий одежду ветер. Потом длинные пустые переходы космических станций.
Особого выбора, правда, ему не подворачивалось. Точнее, он его просрал.
Но теперь был согласен больше не увидеть ни Землю, ни Марс, если его никто и никогда не станет спрашивать о его глупой и самодовольной выходке, о скачке в глубокий космос, который должен был принести ему победу и славу. О том, что на самом деле случилось на проклятой планете плантиморфов. Когда никто не расспрашивает, легко представить, что какого-то временного отрезка просто не было в твоей жизни. Не расспрашивает об Ирте семейства Флаа, чтобы можно было наслаждаться самообманом всю оставшуюся жизнь. Не вышло.
Авиетка замедлилась и пошла на снижение.
Тим никогда раньше не видел здания Планетарной прокуратуры, но в общих чертах оно напоминало Парламент, – как и многие масштабные ведомственные заведения Земли. Все эти образы были такими забытыми – фрагменты из жизни, о которой ему мечталось когда-то. Но теперь эта мечта казалась старым детским сном.
Прокуратура не была в полном смысле флоотиром – плавающей конструкцией, в которых так любили селиться земляне. Ее белоснежную с округлыми боками башню, растопырившую во все стороны лучи двойных матово-стальных пирсов, обтекало по земле море зелени.
Набранные Тимом координаты вели авиетку к западному крылу – продолговатому, словно кокон, мраморному модулю, который совершенно неподвижно висел между верхним и нижним пирсом и красовался барельефом девицы с голыми сиськами и знаменем в руках.
Было как-то неуютно на этом раздутом летающем слоне тесниться среди легких трехместных трамвайчиков, энергокресел, которые мельтешили вокруг казенного ведомства. Личные авиетки тоже встречались то тут, то там, но они были гораздо меньше, что делало их удобными для перемещения по городу. Люди спешили к зданию прокуратуры по разным делам, по большей части отцепляясь от магнитной монорельсы, оплетающей город. Тиму казалось, что буквально каждый пролетающий мимо норовит разглядеть его лицо за прозрачным куполом кабины.
Кулаки сжались, в плечах появилось знакомое напряжение.
Спокойно. Никто не знает меня. И не вспомнит мое лицо через минуту.
Клюв корабельной авиетки мягко вошел в стапели транспортного отсека нижнего пирса. Времени было достаточно, он мог бы посидеть, прикрыть глаза на пару минут и попытаться успокоиться, настроиться на визит, но машина торопливо распахнула проход. Тим поднялся и провел ладонью по пересохшим губам. Через мгновение к распахнутому люку опустилась одноместная секция лифта. С ее витых поручней на капитана Граува игриво смотрели белоснежные амурчики.
На мгновение почудилось, что Ирт уже знает о его прибытии и следит за ним. Почуял пропавшую собственность издалека, может, даже видит его прямо сквозь стены нижнего технического пирса. Затаился между полупрозрачных кабелей и генераторов силовых полей и ждет. Не стоит его заставлять ждать. Тим тяжело сглотнул и шагнул к амурчикам, таким неуместно, предательски радостным.
– Капитан второго ранга Граув, прибыл в ваше распоряжение по требованию.
Он завел руки за спину и, задрав подбородок, смотрел остановившимся взглядом в глубину полутемного кабинета, где большую часть стены занимали соты политеки.
– Раз прибыл, шагай сюда, капитан второго ранга, – голос был низкий с легкой хрипотцой.
Огромное, невозможно мягкое с виду кресло развернуло к Тиму человека в небрежно накинутом на плечи повседневном кителе и с живописной щетиной на щеках и подбородке.
Меньше всего его кривая насмешливая улыбка и небрежный жест в сторону кресла напротив подходили для генерал-майора комитета межпланетарных расследований. Но судя по знакам отличия – он им был.
Тим нерешительно приблизился и опустился на сиденье, висевшее в воздухе и напоминавшее живую сахарную вату.
– Чаю с дороги или покрепче? – с теплой заботой спросил офицер и щедро плеснул в собственную чашку жижу из пыльной пузатой бутылки.
Одуряюще пахнуло коньяком. Зачем он это делает?
Тим облизал губы и попытался выпрямить спину, проваливающуюся в сахарную вату.
– Нет, спасибо. Не хочется.
– Напрасно, капитан, напрасно, – и, откинувшись назад, офицер прокуратуры взялся внимательно рассматривать Тима. – Как долетели?
– Спасибо. Очень быстро, – поморщился Тим.
Генерал-майор удивленно вскинул вверх брови, видимо, представление о «быстро» у него было совсем другое. Счастливый человек.
– Что ж, если быстро, то и хорошо. Но от выпивки зря отказываетесь. Нам с вами надо найти истину, а как говорили древние, in vino veritas. То есть не берись за серьезное дело, не разобравшись как следует в самом себе.
Тим не нашелся, что ответить на это философское высказывание и просто пялился в два серых близко посаженных глаза, которые на фоне русых густых волос и рыжеватой щетины выглядели яркими, несмотря на плавающую где-то в глубине муть.
– Следователь прокуратуры Никита Ларский, – вдруг резко и коротко бросил офицер и пихнул вперед широкую короткопалую ладонь.
От неожиданности Тим вскочил, но в следующее мгновение пришел в себя, пожал руку и опустился на покачивающуюся под задом сидушку.
– Почему следователь? – спросил он, нахмурившись и пытаясь собраться с мыслями. – Ведь расследование завершено, и суд уже был.
– Да-да, – протянул странный собеседник и почесал кончик широкого носа. – Все было, но ничего не закончилось. Так бывает иногда. Но вы, наверно, и сами знаете, капитан.
Намек Тиму совершено не понравился, и он уставился на ноготь большого пальца, который успел обгрызть в авиетке.
– Что вы хотите от меня? – продавил он сквозь комок в горле.
Следователь какое-то время молчал, потом внезапно вскочил и пружинисто обошел стол. Роста Ларский был среднего, но в нем чувствовалась сила и напор. Тиму захотелось сжаться, словно этот с виду доброжелательно настроенный человек мог схватить его за подбородок и, взглянув в глаза, понять буквально все.
Услышав, как забулькало в стакане рядом с ним, Тим посмотрел на дружелюбно скалящего ровные зубы генерал-майора.
– Не хотите чай с коньяком, не надо. Выпейте мятного лимонада, капитан. У вас явно слишком пересохло горло, чтобы со мной поболтать по душам.
Тим фыркнул:
– У прокуратуры, видимо, широкая душа, если ее генералы болтают со всеми подряд об изоморфах под коньячок да лимонад.
Беспардонный следователь расхохотался.
– А ты не так прост, капитан. Язык твой не всегда тебе друг? Но мне так без разницы.
Он плюхнулся в кресло и шумно выдохнул.
– А знаешь, Граув, это название «изоморфы» появилось позже. Сначала какой-то форменный идиот именовал эту расу плантиморфы.
Тим отхлебнул лимонад и промолчал. Конечно, он знал это. Но если кому-то хочется, чтобы он слушал – он умеет это делать. Когда-то, очень давно не умел, но его научили. Молчать и слушать.
– Подумать только, сравнить этих существ с растениями! Все равно что ядовитую кобру назвать червем. Куда правильнее их второе название – изоморфы. Вот только среди людей оно не везде прижилось. А зря.
– Да, наверно, вы правы, – проговорил Тим и снова отхлебнул лимонад. Этот офицер любит поиграть в слова и не кажется безопасным.
– Конечно, я прав. Подумать только, назвать деревом – самым неизменным творением природы того, кто может полностью изменять свою форму.
– Насколько я помню, первые контактёры не спустились на Орфорт, а разумная жизнь по данным сканирования напоминала растительные формы, – прошептал Тим.
Но он яснее помнил и другое – сочный звук рвущейся кожи, боль и темные глаза напротив. Такие же человеческие, как у него самого.
– Вы были на Орфорте и знаете о них больше всех.
– Да, – проговорил Тим, чувствуя, как на лбу проступает холодный пот от ожидания череды вопросов.
Он мог бы не рассказывать все… Все, что никак не касается ни прокуратуры, ни следователя с его пронзительным взглядом. Если только приведет доказательство, ради которого его сюда вызвали. Единственное возможное без разговоров. Или соврет, рискуя залезть еще глубже в дерьмо, задохнуться в нем и сдохнуть, наконец. Вариант, от которого он отказался несколько лет назад, после того как его нашли в космической капсуле совершенно сломленным и изуродованным.
– Орфорт престранное место. Два затяжных природных цикла – это еще можно понять. Но два различных способа видового развития в разные циклы – это совершенно невероятно. Агрессивная, хищная генетическая эволюция – в теплом поясе и социальная – в холодном. Все равно что две личности в одном теле, и одна сменяет другую от зимы к лету. Может, одно «я» не выносит другое? Было бы забавно.
Следователь помолчал, одним махом опрокинул в себя чашку характерно пахнущего чая и добавил ядовито:
– Хотя многие из нас и без всяких там поясов и циклов любят и ненавидят сами себя.
Тиму трудно было понять, о чем говорит Ларский.
Он знал, что пока планета Орфорт находится в Поясе тепла, разумные существа развиваются, осваивая генетическую информацию на планете. Причем весьма хищным способом – уничтожая, поглощая и встраивая в свои клетки другой живой генетический материал планеты, который позволяет им принимать любую форму, становиться кем угодно, в зависимости от их желаний, сильных и страшных.
Когда планета на несколько десятков лет входит в Пояс холода, изоморфы прекращают поглащать все живое, развивают социальное взаимодействие, выстраивают союзы, обзаводятся постоянными партнерами. Хотя наверняка это человечество не знало, поведение плантиморфов в период холода описывалось моделью, построенной Центральным компьютером Земли. Исследовательска экспедиция наблюдала за Орфортом только в Поясе тепла. А это был ад.
Тим содрогнулся.
Насколько далека вся теория от настоящей жизни этой безумной планеты, где даже подмерзшая и совершенно черная земля легко впитывает обильно текущую кровь.
На черной вздыбленной земле брошенная голова Рея была видна издалека. Ее невозможно было не заметить, невозможно было оторвать от нее глаз. Белый открытый лоб, бескровная щека. И Тим смотрел на Рея сквозь слезы, когда Ирт в первый раз проник в него.
– Нет, – прошептал он, – личность одна…, которую он выберет. Какую пожелает.
– И что же влияет на его желания и на его форму? – серые глаза так и впились в Тима, и он, не зная, что сказать, сдавил пальцами пустой бокал.
– Я, капитан, обменивался словами с голограммой, так сказать, прародителя этого… Ирта. Если честно, он больше всего напомнил мне… – Ларский потер нос, помогая подобрать слова, – мокрого червяка.
Тим неопределенно буркнул.
– И вот сын этой болотной пиявки проползает через космос, заявляется на Землю, мимо всех кордонов, защит и систем слежения и превращает трехметрового, бронированного инсектоида в фарш. А еще называет себя Ирт Флаа. Почти имя, почти человека. И выглядит как человек. Я задаю ему вопросы, а он качает головой, растягивает губы и молчит. А я даже представить не могу, какой компот творится в голове у этого… выползня с планеты Орфот.
О… это вовсе не компот, хитрец следователь, – это кровавая плазма.
– Хочешь посмотреть дело, капитан?
Тим едва успел поймать синюю гладкую картонку, скользнувшую к нему по почти пустой поверхности отполированного дубового стола.
Плотная, упругая, она легко легла в ладонь, но оставалась закрытой. Граув видел только изогнувшиеся на синем фоне древние золотые весы – символ Планетарной прокуратуры. Тим не хотел открывать досье, но все-таки поднял глаза на Ларского. Тот хмыкнул, опять выгнул бровь и что-то прошептал – отдал приказ.
Досье ожило мелкими короткими строками, значками микрофильмов, иконками файловых папок. Тим уже отвык держать в руках листы, чувствовать информацию, как что-то материальное, настоящее, а не просто плывущие и исчезающие в пространстве строки.
На Дальних Пределах энергию экономили на всем, и на затратном предметном мире в первую очередь. Он был бы рад читать то, что может держать в руках, но… только не об Ирте.
Тим поднес руку к поверхности досье и заметил, как дрожат его пальцы. Хотел ли он знать подробности произошедшего, хотел ли увидеть Ирта здесь, на Земле, спустя неполных три года.
– Стоит взглянуть на это, Граув, – и короткий палец ткнул в центр плотного листа.
Картинка вытянулась, поднялась над потемневшей поверхностью, приобрела объем.
Тим отчетливо увидел ровную и словно живую горку спутанных кровавых жил, торчащих рваными кусками жгутов мышц, с вкраплениями блестящих, режущих краев стального хитина инсектоида. Из-под горы мяса торчала труба головного нервного отростка погибшего существа.
Тима замутило, казалось, от живого изображения до ноздрей дотянулся отвратительный и смертельно опасный запах погибшего таракана.
Граув уже видел, как в такое месиво превращается тело живого существа. Он опустил палец на верхнюю часть объемной картинки, вдавливая ее обратно, в значок на картонке.
– А пиявочного отпрыска мы нашли неподалеку. Весь в крови и такой спокойный, довольный. Лежал вытянувшись прямо на траве. Со слюной у края губ.
– Здесь много плоти осталось. Почему не смогли восстановить?
– Мозг был уничтожен. Молекулярная труха. Черт его поймет, как он это сделал.
– Почему же он?
– А кто еще может справиться с тараканом, с этой боевой машиной, сплошняком состоящей из мышц, хитина и мозга. Космос пальчиками прощупай – таких не найдешь. А тут готовый и удовлетворенный изоморф. Разве не так они потребляют свой генетический материал?
Тим открыл и закрыл рот. На этот вопрос существовал только один ответ – да, так. И этот ответ закрывал расследование. Если только не та правда, которую Тим надеялся похоронить, вымыть без следа из собственной крови.
– Все складывалось одно к одному, – Никита Ларский откинулся на кресло, прикрывая глаза. – Ирт от семейства Флаа даже не отвечал на вопросы, вел себя вяло, словно напился, натрахался и нажрался вперед на год. Ну или как это там у них на Орфорте, так сказать, происходит… а капитан?
Тим на этот вопрос отвечать не собирался, но эта игра в двусмысленности и колкие провокации начинала его злить.
– Хотите знать, как происходит, можете съездить туда в отпуск. Неофициально. Они всегда рады, как вы знаете, поближе познакомиться с новым генетическим материалом. А решат жрать, про вас не забудут, дадут возможность поучаствовать. Так сказать.
Странный следователь расхохотался и поддернул сползший с плеча китель.
– Вы ядовиты, капитан. И ваш друг с Орфорта – тоже. Все было закончено, и я уже готов был передать Ирта разгневанным тараканам, как он словно вышел из спячки и назвал ваше имя. Вообразить не могу, что вы можете сказать в его защиту. Вы же не читаете мысли друг друга сквозь черные дыры галактик?
– Нет, – сухо бросил Тим, чувствуя, как в ожидании расспросов завязывается под сердцем тугой узел отвращения к самому себе.
Генерал-майор поддался вперед с самым что ни на есть доброжелательным выражением лица.
– Ну что, Тим, будешь отвечать на нудную череду вопросов, или я запущу в тебя проводочки и ты расслабишься ненадолго?
А потом он бросит кому-нибудь через стол картонку с записью жалкой жизни Чаги на Орфорте, скачанной прямиком из моей головы.
– Я могу его увидеть?
– Кого? – изумился Ларский.
– Ирта Флаа.
Серые глаза уставились на Тима с недоверием.
– Зачем тебе это?
– Хочу посмотреть на него и… подумать.
– Подумать? – генерал-майор прищурился на мгновение, потом пожал плечами. – Почему бы и нет. Иди, подумай, капитан. Поводырь доведет.
Граув уже подошел к дверям, над которыми висело огромное полотно с изображением какой-то обнаженной девки, раскинувшейся на ложе, как хозяин кабинета окликнул его:
– Эй, не забудь включить силовое поле. Я, конечно, не думаю, что Ирт захочет подпортить своего защитника, но все же…
Не думаешь? А о чем ты думаешь, генерал-майор? Что я иду туда обсудить линию защиты? О чем нам говорить и о чем молчать? Считаешь, я сраный адвокат?
Миновав длинный коридор под высоким мраморным сводом, Тимоти вышел за широкие и с трудом открывающиеся дубовые двери на округлое крыльцо, к которому было припарковано множество автономных лифтовых энергосекций, оформленных на любой вкус.
Некоторые из них представляли собой только тонкие, отливающие металлическим блеском квадраты, не снабженные никаким ограждением. Хотя все мобильные подъемники защищало невидимое силовое поле, перемещение на таком пустом и хлипком куске материала под ногами было не слишком приятным.
В какой-то другой жизни, когда Тим только заканчивал Военно-воздушное училище и считал себя не в пример круче не только выпускников Военно-космической академии, но и увешанных аксельбантами ленивых флотоводцев – адмиралов и контр-адмиралов вместе взятых, он проповедовал техносиловой стиль.
Прямые сияющие сталью поверхности, черные до слепоты обсидиановые вкрапления, стекло и арматура, изящно распирающая стены симуляционных классов. Он твердил Рею, что только этот стиль – по-настоящему, без соплей, достоин покорителей космоса.
Тим спал на вспененном полимерном листе, который удерживался в воздухе силовым полем, потреблял информацию только в голографическом формате и лифтовые секции использовал самые неуютные.
А сейчас… Капитан второго ранга Граув обхватил всей пятерней теплые на ощупь деревянные перила ближайшей к нему лифтовой секции, шагнул внутрь и не разжал пальцы, даже когда устройство стало легко и плавно подниматься вверх – туда, где его ждал Ирт.
В мыслях царил хаос, стучало в висках. Опять возвращалась паника, от которой его избавляли сначала психологи, а потом бесконечно пустые пространства космоса. Пальцы не хотели отпускать поручень, словно у него был шанс вцепиться намертво и не позволять событиям столкнуть его в бездну.
Верхний пирс сплошь затянула обезумевшая от солнца и влаги растительность. Кустарники, причудливой формы лопухи, буйно зеленые ветви деревьев, цветы, – все одуряюще пахло и торчало во все стороны.
Похоже, Планетарная прокуратура работала над имиджем самого сибаритского и купающегося в роскоши чиновничьего ведомства. И, возможно, все здесь были такие – с голыми бабами на стенах и небрежно накинутыми на плечи кителями. С мутно-серыми глазами и коньяком.
И почему я не пошел в судейские? Жил бы во флоотире на побережье и никогда бы не задумывался над тем, могу ли я обойтись без глаз и пальцев. Не шел бы теперь к Ирту, чтобы… чтобы…
Боже, Кэмбелл будет так расстроен… А я захочу, чтобы он возненавидел меня и бросил насовсем. Но он не умеет так.
Гравийная дорожка под ногами двигалась, ускоряя и так необратимые шаги. Шарообразный робот-поводырь, отправленный от кабинета следователя, летел справа и чуть впереди, но по нему невозможно было понять, как скоро Тим окажется в нужном месте и каким оно будет.
Почему эта штука не долетела прямо до камеры задержания, а нырнула в этот сад, заставляя Граува отдать мыслеприказ о парковке лифта и отправиться дальше пешком?
Уловив движение сбоку от себя, Тим схватил летящую под ветвями знакомую синюю картонку с золотым оттиском прокуратуры. Кто-то из сотрудников отправил ее по назначению, возможно, тот же Ларский. Но теперь у Граува не было доступа, и что бы он ни делал, синяя картонка останется для него просто картонкой. Пришлось ее выпустить, чтобы файлоноситель добрался до адресата.
Интерком на руке внезапно пискнул, и Тим понял, что, шагнув за шаром в сторону от дорожки, миновал впустившее его силовое поле. Робот-поводырь замер между выпирающими из земли древесными корнями. Путь окончен.
Влажная волна паники прошлась по вмиг переставшему подчиняться телу.
Зачем? Зачем? Мне нужно было просто все рассказать. ВСЕ!
Сердце гулко било в натянутый барабан груди. Три прошедших года сжались в памяти в почти незаметное, едва пульсирующее пятно.
Надо идти вперед.
Но ведь Хозяин сам решает, когда Чага нужен, сам знает, как его найти.
Шорох, быстрое движение на краю бокового зрения, и ОН вырос у плеча, еще не касаясь Тима. Захотелось опустить глаза и не дышать, хотя так не успокоить бьющую тело дрожь.
– Так-то ты меня встречаешь? – лениво и насмешливо пропел знакомый низкий голос.
Колени сразу ослабли, и Тим едва держался, чтобы не опуститься на них. Не мог заставить себя поднять глаза. Крошечная панель интеркома тревожно мигала красным, реагируя на зашкаливающий пульс капитана.
– Примитивное земное воспитание – сначала сбегать не прощаясь, потом не находить слов приветствия.
В одно короткое движение тень плантиморфа переместилась, и Тим увидел вытянутые туфли змеиной кожи, отливающие бордовым.
– Я… – протянул он, но слова не находились, а может, и не продавливались сквозь стянутое спазмом горло. В ушах стоял шум.
– Посмотри на меня, Чага.
Он нерешительно пополз вверх взглядом. Совершенно гладкие, шелковистой ткани брюки, падающие заломом на ботинки, сияющая золотом и причудливо изогнутая пряжка ремня. А выше – рубаха в тон ботинкам, со странными широкими манжетами и крошечными пуговицами, формой и цветом напоминающие почерневшие от крови ушные раковины.
От дикого вычурного наряда затошнило, словно он таил намек и угрозу.
Иногда Тим ненавидел царившие на Земле гуманизм, законность и защиту всяческих, в том числе инопланетных прав.
Последним мучительным рывком он посмотрел Ирту в глаза – единственное, что выдавало нечеловеческую суть изоморфа. Без цвета. Белесая бездна с красной каемкой вокруг круга радужки. В странной белизне отражалось совсем немногое: голод, ярость, сытость и любопытство.
– Сообрази хоть «здравствуй», наконец, – нетерпеливо протянул план-тиморф и повел широкими плечами. В его движениях была плавность и сила хищника.
– Здравствуй… те. Вы великолепно выглядите, Хо…
Тим из последних сил оборвал позорное слово. Ирт нахмурился и вцепился в него взглядом.
– Ты скучал? – проговорил Ирт с любопытством. – Мучился без меня?
Тим в одно движение обхватил себя руками. Его затрясло, как от враз накатившей ломки. Интерком окончательно взъярился, исходя на бешеное красное мигание. Под взглядом плантиморфа Чага мог говорить только правду, поэтому несколько раз судорожно кивнул.
Он думал, что сдохнет без Хозяина, стремился вернуться, очнувшись, после спасательной капсулы.
– Я знал это, моя зверушка, – Ирт коснулся горячими пальцами его щеки и на мгновение задумался.
– На земном наречии зверушка и Чага – очень точные слова по отношении к тебе, не правда ли? – плантиморф раздвинул губы, обнажая совершенно белоснежные клыки. – Хотя я всегда это знал.
Оставалось только кивнуть. Хотя чага – грибная плесень на дереве, никак не могла называться на Земле зверушкой. А для платиноморфа – могла. Ирт вытащил это слово вместе с языком из разума Тима, но понимал и использовал его как житель Орфорта. Так использовал и самого Тима.
Пусть он сделает это. Пусть он скорее сделает это.
– Я знал, что ты мучаешься. Поэтому и приехал. Ведь ты знаешь, что я о тебе беспокоюсь, – и он потянулся к Тиму, коснулся широкими губами виска.
– Да, знаю, – сразу согласился он.
– Нам же не нужно твое силовое поле?
– Нет, не нужно, – замотал Тим в ответ головой, уже не думая о причине, что привела его сюда, подчиняясь памяти крови, которая требовала своего. – Пожалуйста, пожалуйста…
– Ну… если ты просишь… Но не будем портить твой бравый капитанский наряд, ведь на земле одежда значит так много.
И Ирт обвил его шею рукой, закрывая мягкой теплой ладонью всю кожу от коротко стриженных волос до влажного от пота ворота кителя. Тим перестал видеть зелень, окружающую их, чувствовать хоть что-то, кроме этой руки, которая росла на его спине, тянулась вниз. Потом эти ощущения погасли от невыносимо горького, как полынь, рта с морозным, колким языком, прижавшимся к его небу.
Боль вспыхнула и побежала по телу электрическим разрядом, когда тысячи крошечных, невидимых глазом ростков плантиформа прошли сквозь кожу и потянулись вниз: от горячей поверхности нечеловеческой ладони – вдоль позвоночника, от рта – к полыхающей шее и плечам.
Хозяин легко проходил сквозь тело Тима, наполняя его безумной болью и эйфорией, почти невыносимым восторгом. Ирт был в нем. Среди тонких вен и сосудов. Он купался в его крови.
Тело рвалось, открывалось каждому движению Хозяина – требовательным толчкам под кожей, которая будто лопалась мелкими пузырьками. Ощущение непереносимого, смертельного восторга захлестывало сознание. Чага был так востребован, так наполнен и легок… Его несло в бесконечное пространство мучительной, непередаваемой боли, на грань распада. Он был так близок к тому, чтобы взорваться, разлететься по космосу мельчайшими обезумевшими электронами. Умереть, наконец. Тим не слышал свой крик и даже не почувствовал, как его безжалостно выдернули из жгучих ветвей Хозяина. Просто пронзительный механический звук оглушил, и он рухнул в темноту.
Очнулся Граув, когда почувствовал, как по болезненно пульсирующему телу что-то двигается. Попытался сесть. Не получилось. Но, опустив глаза, сквозь муть он увидел самого себя, неприглядно распластанного на операционном столе. Ткань мундира была взрезана, датчики плотным кольцом окружали тело. По кровоточащей коже двигался на множестве тонких и гибких конечностей хирургический манипулятор.
– Не нужно! – прохрипел Тим, смахивая устройство.
Над ним появилось сначала чье-то незнакомое лицо, потом рядом всплыла белая от ярости рожа прокурорского сноба.
– Сдурел, капитан?! У тебя из пор кожи сочится кровь!
– Я не хочу, – с трудом выдавил он, переваливаясь на бок, пытаясь скатиться с чертового операционного стола.
Никто не имел права его заставить лечиться, если не было непосредственной угрозы жизни, но даже и в этом случае закон был на его стороне.
Я заслужил эту кровь, сам его попросил.
– Долбаные самоубийцы, искатели острых ощущений! – в бешенстве выплюнул следователь.
Тиму захотелось прикрыть глаза, словно он мог ослепнуть от чужой неконтролируемой ярости.
– Не мог найти способ попроще, Граув?! Большинство заскучавших на этой планете удовлетворяется обычной поножовщиной.
– Вы же хотели от меня доказательств, генерал-майор? Вы их получили. А теперь идите в пределы со своим пафосом.
Тим, пытался собрать на груди заляпанный кровью китель и удержаться от качки на слабых ногах. Каждый миллиметр его растерзанного тела пульсировал болью, голова кружилась, но мир воспринимался так остро, так пьяняще отчетливо. С привкусом сладостной безотчетной тоски.
– Значит, это и было доказательство? – прищурился генерал-майор.
– Да, и вы знаете это.
Сейчас следователь выглядел совершенно другим. Никакой расслабленности. Застегнут на все пуговицы, собран и зол. Ему явно не понравилось то, что произошло, и он не ожидал этого.
Может, попросить у него глоток коньяка? Нет, теперь вряд ли поймет правильно.
– Дурак! Завтра ты будешь молить меня, чтобы я пропустил тебя к изоморфу.
Тим истерически засмеялся.
– Вы это мне говорите? Вижу, что хорошо изучили материалы по изоморфам, генерал-майор. А знаете, откуда они нарисовались в ваших файлах. Думаете, долбаная аналитика Центрального компьютера? Знали бы, не вызывали меня.
Тим прижал руку к глазам. Образ Ирта под веками вызывал одновременно ужас и сладкое желание принадлежать ему без остатка, стать удобрением. Ларский пристально смотрел на него и молчал. И хорошо. Следователь получил все, что ему было нужно, дальше разберется сам.
– Все верно, я захочу к этой твари. Но не так быстро. Пару дней смогу продержаться… Зубами за стенку. А потом пути назад не будет. И у меня еще три года на Дальних Пределах.
Тим помолчал и тихо добавил:
– Я переживал и более страшную ломку.
Следователь комитета межпланетарных расследований Никита Сергеевич Ларский просматривал досье капитана второго ранга Тима Граува и матерился сквозь зубы.
То, что произошло в камере предварительного заключения, было невероятным и совершенно неожиданным, и главное никак не следовало из той информации, доступ к которой имел Никита для проведения следствия и работы со свидетелем.
Плантиморф, совокупляющийся с человеком. Исходя из особенностей видового развития и размножения этой расы, ничем иным, как совокуплением, это нельзя было назвать. Но это для дела значило только одно – Ирт не мог убить инсектоида. Во всяком случае, таким способом. Проникнув внутрь ростками. Мог только силой в непосредственной драке, но таракана так не возьмешь, да и убили его, не просто оторвав голову.
Когда бешеная планетка Орфорт, удаляясь от своего светила, входила в Пояс холода, изоморфы переходили на социальный тип развития и заводили себе партнеров. Хотя данные об этом были самые общие, ученые космобиологи называли таких партнеров симбиотами, потому как за их совокуплением – своеобразным регулярным прорастанием друг в друга и взаимным опылением следовал процесс странной постепенной трансформации – особи этого союза, подбирая оптимальную генетическую комбинацию, становились совершенно одинаковыми. На клеточном уровне, а не просто меняли форму в зависимости от того, что испытывали, как это изначально было свойственно всем изоморфам. Дальше пары как-то размножались или срастались в одно существо – но дело это было темное, не исследованное.
Важно другое.
Если после первичного совокупления один изоморф не уничтожал другого – они становились постоянными партнерами. Причем, что забавно, – никаких сторонних связей. И пока не пройдет цикл генетической рекомбинации и размножения – плантиморф просто не способен прорасти в другую особь. У него как бы… не растет.
Хорошо, у людей не так.
Ирт и убивать таким способом не может. Никого не порвет в клочки, если только не собственного симбиота. И тогда освободится от этой связи.
Капитан второго ранга Тим Граув стал симбиотом Ирта с планеты Орфорт. Вот только человек под плантиморфа измениться не может, лишь станет зависим от его спор, как от наркотиков. И Ирт не в состоянии стать человеком, он будет биться об своего человеческого партнера, как об стену. Хотя кто их разберет…
Эта фраза обезумевшего от боли капитана, что о свойствах плантино-морфов узнали не без его участия… и о симбиотической связи с человеком. Действительно, Ларскому не попадались вереницы людей-симбиотов с Орфорта. Никита хмыкнул, думая о столь странной зависимости. Хотя молодого капитана ему было все же жалко, и, почесав кончик носа, он вернулся к досье.
Граув блестяще окончил Военно-воздушное училище. Амбициозный, увлеченный и талантливый, он за два года летной практики наработал впечатляющую проектную историю и приобрел навыки аса в полетах на истребителях. Военно-космическую академию он миновал на сверхскорости и в двадцать семь лет уже командовал первоклассным крейсером исследовательской флотилии. Потом одиночный, наперекор прямым приказам прыжок в космос, бесследно исчезнувший корабль и поиски, поиски…
Капсулу со спасшимся командиром крейсера нашли спустя почти год. Остальная команда погибла.
Естественно, Тим Граув был полностью разжалован, лишен прав профессионального развития в качестве флотского офицера. Прошел реабилитационный курс. И вот тут начинались проблемы для следователя Никиты Ларского.
Дело в том, что по земным законам служба психологической реабилитации имела право, защищая интересы человека, полностью засекретить данные о лечении. Если по заключению специального военного эксперта по внутренним и межпланетным делам, прикрепленного к медицинскому ведомству, информация о травме пациента никак не могла влиять на безопасность Земли, ее невозможно было получить даже высшим офицерам контрразведки.
Вертись как хочешь.
Поэтому информация об особенностях связи человека и симбиота была, а вот ее источник оказался закрыт даже от Ларского. До сегодняшнего дня. А Граув вместо рассказа о своем пребывании на Орфорте предпочел наглядное доказательство, как бы ужасно он ни выглядело. Значит, в гостях у Флаа было еще хуже.
Интересно, почему ему все же позволили вернуться к полетам? Пусть на примитивном корыте службы снабжения и в самом тихом, самом медвежьем углу Дальних Пределов. В нижнем из допустимых для командования кораблем ранге. Но все же позволили.
И теперь Тим Граув, честно исполнив роль свидетеля защиты, приведя неопровержимое доказательство невиновности изоморфа, надеется уползти на свою далекую станцию. Если пройдет предполетную проверку, что сомнительно.
Провыть ломку и забыть обо всем.
Но только кто и почему убил инсектоида – представителя союзнической расы, которая была самой сокрушительной ударной силой альянса сил Федерации в военных конфликтах?