Глава 2
Шла третья неделя совместной жизни Анри де Круа и его молодой жены. Мужчина продолжал наслаждаться жизнью и совсем забыл про свои дела при дворе. Но как выяснилось, сами дела про графа не забыли, и когда вся семья только заканчивала обедать, с дороги, которая вела в Париж, выскочил всадник, направляясь прямиком к замку.
Заметив гонца, Анри помрачнел, он узнал дворцового курьера, которого и сам частенько посылал по срочным делам. «Не иначе опять Жерома завалили делами, и он один не справляется», – с досадой подумал де Круа, и оказался прав. Гонец, спрыгнув с коня, подбежал к графу и передал ему письмо. Как и предполагал Анри, помощник жаловался, что завален бумагами. Оказывается, совсем недавно произошло событие, из-за которого получило новое развитие дело об отравлениях и господа пачками взялись писать доносы, которые вместо министерства полиции постоянно попадали на стол де Круа, поскольку аристократы рассчитывали с помощью графа попасть на аудиенцию королю, и лично пожаловаться монарху на обидчиков. Анри поморщился: – «Ну неужели не могли сами разобраться с этим и не тревожить меня?» – подумал он. Жером опять перестраховывался понимал граф, а ему вовсе не хотелось возвращаться в Париж. Тем более де Круа рассчитывал, что к концу отдыха итальянец закончит декорирование дома, и они вернуться в него вместе с Шарлоттой. А сейчас куда везти жену? Во дворец? Ему был предоставлен кабинет со спальней, но там можно переночевать одинокому холостяку, но эти комнатушки никак не назовёшь супружескими апартаментами. Даже просто снять квартиру или дом потребуется время, – расстроенно размышлял Анри, а домашние вопросительно смотрели на него.
– Придётся завтра возвращаться в Париж, – недовольно проронил он, – Жером пишет, что завален делами и важность дела требует моего присутствия. Я так рассчитывал ещё отдохнуть от дел двора, – посетовал граф и взглянув на Шарлотту добавил, – к сожалению, я не могу взять тебя с собой, в доме не закончен ремонт и вместе нам пока не где жить, как только всё закончится, я сразу пришлю за тобой или приеду сам, – пообещал супруг и заметил, как у девушки сразу потускнели глаза. Он понимал, переживания супруги, ему самому было не легче, Анри не хотелось расставаться с любимой. Вечером, когда супруги вдвоём прогуливались по парку, граф почувствовал, как опечалена его жена. Погружённая в свои думы Шарлотта почти ничего не говорила и только бросала на мужа взгляды полные тревоги и тоски. Анри остановился, обнял её и заглянул в глаза:
– Ну что ты так расстраиваешься? – попытался успокоить он, девушку, – пройдёт всего неделя и мы снова встретимся. Для меня эта разлука так же невыносима, – заверил жену де Круа, и попытался её взбодрить, – Луиза порой месяцами не видит Рамона, и не страдает так.
– Да, но Рамон уезжает в часть, а ты в Париж, – грустно уточнила девушка и прижалась к мужу. Анри догадался, чего боится Шарлотта, и, поцеловав в лоб, произнёс:
– Глупенькая, я люблю только тебя. Мне не нужна ни одна другая женщина. Как ты этого не поймёшь?
Бедняжка немного успокоилась, услышав его признание и грустно улыбнувшись, посмотрела на графа и вздохнула:
– Всё равно я буду скучать. Я уже скучаю, – призналась она.
Вечером у Анри состоялся разговор с отцом. Генрих был решительно настроен в своей затее продвигать сына при дворе.
– Необходимо подумать, как тебе попасть в палату пэров, Анри, – начал беседу маркиз.
Сын вопросительно посмотрел на родителя:
– Отец, о чём ты? У нас ещё и ребенка нет, а ты уже начинаешь такой разговор.
– Надо заранее готовить почву, – уверенно произнёс маркиз, – Думаешь, такое можно провернуть в один момент? Нужно переговорить с Кольбером. Он прекрасно знает финансовые дела всех герцогов – пэров, наверняка найдутся такие, у которых есть проблемы с деньгами. Мы можем помочь им и заручиться поддержкой на будущее, а пока они подготовят общественное мнение, к тому чтобы узаконить твоё регентство.
– Но регентство существует для королей, а это совсем другое. – возразил Анри.
– Ну, опекунство или ещё как! Какая разница, как назвать? Главное, чтобы это сработало, и ты смог заседать в парламенте вместо своего малолетнего сына. Кроме того, ты знаешь все сплетни и распри между знатнейшими дворянами, подумай, где на этом можно сыграть и использовать в свою пользу.
Граф вздохнул, ему совсем не нравилась идея отца. Может раньше такая перспектива его и увлекла бы, но теперь это ему казалось бессмысленной суетой. Конечно, Анри полагал, что сам в палате Пэров смог бы принести гораздо больше пользы для Франции, чем многие сидящие там, выжившие из ума знатные лорды, заботящиеся исключительно о собственном благополучии и занимающееся самолюбованием. Но граф понимал, что бороться с ними в парламенте всё равно, что драться с ветряными мельницами.
– Знаешь отец, я не стану обращаться к Кольберу с такой просьбой, – твёрдо ответил сын, – Он и так много сделал для меня, а здесь необходимо нарушать правила, принятые при дворе, мне право неловко.
– Хорошо, – недовольно заворчал отец. Генрих почему-то ожидал такого ответа. – Но встречу с ним, ты мне можешь устроить? Я сам поговорю с министром. А насчёт правил, ты зря беспокоишься. Они и так всё время нарушаются, и на замену одним придумываются другие, особенно когда это кому-то выгодно, – усмехнулся маркиз.
Организовать подобную встречу сын не отказался, и подумал, возможно, отцу и удастся получить задуманное? Анри знал, каким даром убеждения обладает его родитель, и Генрих де Круа остался доволен разговором.
В свою очередь сын пересказал маркизу о своём разговор с Матье Борелем, и попросил, отца позаботился о безопасности Шарлотты. Услышав какие козни строит барон де Маси, Генрих разволновался, он совсем не ожидал от дворянина подобного бесчестия, и, разумеется, в планы отца не входило терять невестку, и тем более единственного сына. Маркиз, конечно, пообещал сделать всё возможное, для защиты девушки и высказал готовность противостоять планам заговорщиков.
Утром граф попрощался с близкими, поцеловал жену и, вскочив в седло, помчался в столицу, а Себастьян по обыкновению поехал в экипаже следом. Карета, которую подарил король, осталась в замке, на ней позже планировали отправить Шарлотту.
Вернувшись в Париж, Анри, первым делом направился в свой особняк, надеясь, что архитектор закончил его декорирование раньше, и тогда можно будет послать за женой. Но когда граф зашёл в дом, то остолбенел. Завершением и не пахло! Наоборот, итальянец ободрал все обои, вскрыл старый паркет, а на потолке и стенах работали мастера, монтируя новомодную лепнину кажется в стиле Барокко, граф особо не разбирался в этом. Сначала де Круа стоял в полной растерянности, не понимая, что происходит, но потом его заметили рабочие и видимо послали за архитектором, который руководил работами. Марио подошёл к графу, сияя, и явно довольный собой, но заказчик тут же оборвал восторги итальянца:
– Чёрт побери! Что здесь происходит? – возмущённо, спросил Анри.
– Всё идёт по плану, – улыбаясь, ответил архитектор.
– Но я просил только поменять мебель, шторы и кое какой декор, – начал повышать голос Анри, – А вы что сделали? Вы разрушили мой дом! – закричал он.
Итальянец растерянно посмотрел на заказчика:
– Но как? – растерялся архитектор, – Вы же всё одобрили и сами подписали чертежи и сметы! Вот! – Марио побежал в соседнюю комнату и через некоторое время вернулся с бумагами, и ткнул в них пальцем – Вот! Смотрите! Здесь ваши подписи, все сметы тоже подписаны. По ним ваш банкир выплатил все необходимые суммы и материалы уже в работе, мастера трудятся целыми днями, – заговорил итальянец, с присущим этому народу темпераментом размахивая руками. Анри проверил – всё верно. На бумагах стояли его подписи. Он вспомнил, когда уезжал совершенно не вникал в суть того, что подсунул архитектор, и подмахнул все его идеи, и граф похолодел:
– Боже! И что это будет? – растерялся он.
– Bellezza! E bellissimo!2 – взмахнул руками Марио, – У вас будет самый блистательный дом во всей Франции! – стал уверять итальянец, – Мы сделаем его по самой последней моде! Все восхитятся, с каким вкусом он исполнен! У вас будет всё самое лучшее! Весь Париж будет завидовать вам! – заверял он.
– Да, а куда я привезу свою жену? – не сдержался и вновь заорал граф, не разделяя восторгов архитектора.
Марио захлопал глазами, явно не понимая, чем возмущён его заказчик:
– Ваша жена останется довольна. Вот увидите.
Анри зарычал, понимая, что с итальянцем разговаривать бесполезно, он увлечён своим проектом и не понимает негодования де Круа. Оглядевшись, граф понял, что и самому здесь оставаться невозможно и только спросил:
– И сколько это будет продолжаться?
– Месяца два, – неуверенно ответил архитектор.
– Два месяца? – снова возмутился Анри, – Чтоб через месяц всё было готово или я вас всех в порошок сотру! – закричал граф, – Все поняли? – мастера замерев, смотрели с лесов на господина, тоже не понимая его возмущения, – Чтоб работали с утра до ночи, без этих ваших перерывов. Сделаете, как я сказал, ещё сверху добавлю денег каждому! – пообещал де Круа, и рабочие, похоже, обрадовавшись сразу вернулись к работе, а раздраженный хозяин вышел на улицу. «Что ж остается только ждать и жить во дворце», – вынужден был смириться граф, куда он и направился, продолжая сомневаться, что такой ремонт продлиться два месяца даже с его пожеланиями.
Очутившись в своих апартаментах, Анри стразу встретился с Жеромом. Парень обрадовался появлению патрона и доложил о том, что произошло за эти три недели в Париже. Столица бурно обсуждала слухи по делу о ядах. Появлялись всё новые подозреваемые, а главное, фигурантами дела становились столь высокородные дворяне, и оно приобрело политический оттенок.
Граф вспомнил пролог этого дела – история, нашумевшая на всю страну, тогда задела и Анри. Все началось с того, что четыре года назад – в 1675 году после продолжительной болезни скончался его дальний родственник шевалье Годен де Сен-Круа, имевший чин капитана королевской гвардии. В квартире, которую снимал офицер, обнаружили предметы, весьма необычные для жилища бравого вояки. Оказалось, что де Сен-Круа располагал настоящей алхимической лабораторией с ретортами и перегонными кубами. Полиция опечатала квартиру покойного, но какие-либо следственные действия не предпринимала, поскольку шевалье скончался вроде как от естественных причин. Внезапно к королевским приставам явился лакей из дома маркизы де Бренвилье по имени Лашоссе, который потребовал доступа в опечатанное помещение. Слуга уверял, что у де Сен-Круа хранились его деньги, и просил позволения забрать их. Чиновники, разумеется, лакею отказали, но решили повнимательнее присмотреться к жилищу покойного офицера, и в результате в кабинете де Сен-Круа нашли шкатулку со склянками, наполненными какими-то веществами, непонятный список, а также письма маркизы де Бренвилье.3
Заинтересовавшись содержимым склянок, полицейские опробовали капли и порошки на кошках и собаках в результате чего бедные животные издохли, а сыщики убедились, что де Сен-Круа изготовлял яды, и похоже маркиза де Бренвилье как-то со всем этим связана. Позже лакей снова пожаловал на квартиру покойного и полицейские поинтересовались у Лашоссе, что он знает о интересной шкатулке, бедняга повёл себя неадекватно и пустился наутёк, тогда служители правопорядка всерьёз занялись и слугой, и самой маркизой.
Выяснилось, что, когда Мари Мадлен Дре д Обре вышла замуж за де Бренвилье семейное счастье молодых длилось не долго. Маркиз отличался распутным нравом и мотовством, и Мари недолго думая ответила мужу тем же и нашла утешение в объятьях офицера Сен-Круа, и сама пустилась во все тяжкие: – и не менее мужа швыряла деньгами, и пристрастилась к выпивке и азартным играм. Супруги де Бренвилье не стесняясь изменяли друг другу и не видели в этом ничего плохого. Подобные открытые отношения маркизы с Габриелем шокировали высший свет, но особенно поведение Мари Мадлен возмущало её отца, человека строгих нравов. Господин Дре д'Обре занимал должность судьи и потребовал арестовать любовника распутной дочери, и полиция уважила просьбу большого чиновника. Вскоре офицера арестовали и препроводили в Бастилию. Именно в тюрьме Сен-Круа и познакомился с итальянским алхимиком Экзили, который имел репутацию искусного отравителя. Наверное, это знакомство и подвигло Габриеля сменить ремесло военного, на преступное, но более оплачиваемое дело изготовления ядов, чем он и занялся, покинув стены Бастилии.
Когда в прелестную головку Мари пришла идея отравить отца никому доподлинно неизвестно, но высокородная любовница решила избавиться от влиятельного родителя, мешающего ей вести разгульный образ жизни и донимающего дочь своими нравоучениями и нудными проповедями. Кроме того, маркиза надеялась получить наследство, поскольку они на пару с мужем успели промотать и состояние де Бренвилье, и огромное приданное Мари составляющее двести тысяч ливров. И дочь задумала отравить отца с помощью искусства Сен-Круа, и подослала на службу к Дре д'Обре подкупленного лакея. Слуга регулярно подмешивал господину в еду яд, и разумеется бедный старик начал болеть и чахнуть. Позже Мари Мадлен сама убедительно исполняла роль заботливой сиделки, ухаживающей за больным отцом и лично подала несчастному бульон с последней порцией отравы. Господин Дре д'Обре вскоре скончался в страшных мучениях, но никто не заподозрил истиной причины смерти судьи, вскрытие не выявило следов какого-либо яда.
Но Мари Мадлен ожидало разочарование – наследство оказалось не таким уж и большим, поскольку его пришлось делить с двумя старшими братьями, которые, как и отец, занимали высокие судебные должности, и сестра отравила и братьев, а помогал госпоже в этим тот самый Лашоссе, который потом пытался заполучить шкатулку с ядами.
В благотворительных целях маркиза де Бренвилье посещала больницу, и благочестивая женщина лично ухаживала за пациентами, которые не догадывались, что получают из рук заботливой аристократки яд. В результате несколько человек скончалось и Мари Мадлен убедилась в эффективности снадобья, которым она позже и отравила братьев. Похоже благородную де Бренвилье совершенно не терзали угрызения совести и муки раскаянья, даже наоборот маркизе доставляло удовольствие отправлять людей в мир иной, потому как ещё объяснить желание Мари отравить свою сестру-монашку, надоедавшую ей чтением морали, а также собственную дочь, «потому что она дура».
От подобной участи несчастных уберегло только то, что Сен-Круа скончался, а полиция заинтересовалась прекрасной Мари Мадлен и маркиза сбежала из страны сначала в Англию, а потом в испанскую Фландрию, где укрылась в одном из монастырей. Зачем де Бренвилье изложила на бумаге все свои художества доподлинно неизвестно: – хотела замолить грехи или наоборот безжалостной убийце доставляло удовольствие осознавать сколько людей она отправила на тот свет, но это оказалось роковой ошибкой. Испанские власти выдали преступницу Франции и за Марри явился сам лейтенант Дегре.
Вскоре отравительница предстала перед судом. Улики против маркизы были неопровержимыми, и уставшая от преследования Мари на допросах призналась во всём. Лашоссе к тому моменту успели колесовать, а маркизу де Бренвилье подвергли пытке, а затем в июле 1676 года обезглавили.
Но следствие и не думало заканчиваться, поскольку маркиза призналась, что ей было известно, о готовившихся ранее покушениях на Мазарини и на Кольбера, и получалось преступления касались высокопоставленных лиц, а, следовательно, затрагивали сферу политики. Теперь полиция стала по-другому смотреть на неожиданную болезнь Кольбера, которая свалила министра с ног в 1669 году. В число потенциальных жертв, входил и сам Людовик XIV, который одно время получал письма с предупреждениями об опасности отравления. Анри в то время уже работал при министре, и видел эти письма, а в 1675 г. король заболел, и это вызвало огромную тревогу. И после раскрытия подобных фактов де Круа вызывали в полицию, выяснять не причастен ли граф к этому, раз уж имеет родственные связи с Сен-Круа.
Годен де Сен-Круа исходил из младшей ветви рода де Круа, но она не была столь успешной, как родственники старшей линии. Это и понятно обычно главным наследником считался старший сын, а младшим доставались крохи. Но даже, то немногое что оставил его род, Годен не приумножил, а промотал в играх и попойках. Незадолго до смерти, капитан заходил к Анри с просьбой помочь деньгами, но граф отказал ему, зная, в пользу эти деньги не пойдут. Уже сколько раз Годен спускал всё, что давал ему Анри и графу надоело бессмысленно помогать беспутному родственнику. Шевалье тогда пригрозил, отомстить, но Анри привык к его ругани и выставил капитана за дверь. После смерти офицера, де Круа пришлось несколько попотеть, доказывая, что не имел ни каких серьёзных дел с родичем. Получилось, после смерти Годен выполнил своё обещание и попортил кровь графу.
Между всего прочего в вещах шевалье, нашли непонятный список людей, который заинтересовал сыщиков. Следователь после показаний маркизы заподозрил в нём ведомость заговорщиков. Фигурировало там и имя Анри. Но граф доказал, что перечисленные в нём господа, просто одалживали офицеру деньги, и всё быстро успокоилось.
Дело де Бренвилье не могло остаться тайной и взбудоражило парижское общество. Многие господа имели родственников и супругов, мечтающих о наследстве, никто не отменял и соперников по карьерной лестнице, а потому французов охватил страх быть отравленным. И подобные опасения имели под собой почву. На исповедях желая очиститься от грехов знатные господа признавались в отравлениях, проповедники доносили до властей подобные факты и полиция приходила в ужас от всё множащихся преступлений. Медицинская наука, долго преследуемая церковью, не позволяла установить причину смерти, и сложно было разобраться больной умер от яда или от естественной болезни. «Между тем приобрести „эликсир наследства“, как называли отраву, было проще простого, благо в Париже проживало множество знахарей, алхимиков, колдунов, гадалок и прочих носителей тайных знаний. Заезжие иностранцы отмечали, что в столице Людовика XIV „алхимиков больше, чем кухарок“. И почти все они либо сами умели готовить яды, либо знали, у кого их можно достать.»
Боязнь отравления разумеется проникла и во дворец, и могущественный военный министр маркиз де Лувуа потребовал от Габриеля Никола де Ла Рейни тщательного расследования всех преступлений, связанных с ядами, и генерал-лейтенант полиции старался изо всех сил.
Однажды, лучший сыщик Парижа, Франсуа Дегре, получил донос от небогатого адвоката по имени Перрен. Доносов лейтенант повидал на своем веку немало, однако сообщение адвоката заставило сыщика сразу заняться его проверкой. Накануне Перрен ужинал в доме известной гадалки Вигуре, где и познакомился с другой гадалкой Мари Босс. Адвокат с удивлением отметил на мадам дорогущий наряд, который не каждый дворянин себе мог позволить, поскольку стоило платье не менее пятнадцати тысяч ливров, а доход аристократа средней руки составлял около тридцати тысяч в год. Напоить тучную даму средних лет было сложно, но Мари оказалась настолько не сдержанной в потреблении спиртного, что ближе к ночи её разобрало и она начала хвастаться: «Ну и работенка! У меня в клиентах одни герцоги, маркизы и графы. От высокородных особ просто отбоя нет! – радовалась гадалка, – Еще три отравления – и можно уходить на покой с богатством в кармане!» Господа посмеялись, но Перрен подумав решил сообщить о признании колдуньи куда следует.
Лейтенант Дегре задумался и отнесся к доносу со всей серьезностью. Планируя взять болтливую гадалку с поличным, сыщик подослал к мадам Босс жену одного из своих подчиненных, будто бы желающую избавиться от скряги мужа. Колдунья встретила клиентку со всем вниманием и вскоре подготовила для неё необходимые снадобья. После проверки подтвердилось, что это яд и Дегре немедленно доложил о колдунье генерал-лейтенанту полиции. Ла Рейни приказал действовать и Мари Босс вместе с родственниками и гадалкой Вигуре оказались в тюрьме. Вскоре арестованные наперебой начали давать показания, признаваясь в занятиях алхимией. Правда поиск «философского камня» занимал колдунов меньше всего они хорошо зарабатывали на приготовлении ядов, чем занимались прямо на кухне.
Но полицейских мало интересовали знания арестованных на бесовском поприще алхимиков, Дегре нужны были заказчики. Постепенно всплывали подробности, от которых бросало в дрожь даже бывалых полицейских, а когда начали всплывать имена покупателей Ла Рейни и вовсе заволновался.
Вигуре и Босс продолжали давать показания, в деле появлялись все новые имена и в поле зрения следствия попала очередная гадалка и колдунья Катрин Лавуазен, у которой в клиентах ходил чуть ли не весь Версаль. Дегре заинтересовался её бывшим любовником – Лесажем и выяснилось, что Лесаж, оказывал высокородным господам магические услуги, включавшие гадание, привороты и общение с дьяволом. Вскоре колдун был арестован. Лессаж был очень зол на Лавуазен, поскольку та в свое время выдала его полиции, и он провел несколько лет на галерах, и теперь колдун был готов сдать всех и каждого и с особой охотой рассказывал о своей бывшей пассии.
Материалы следствия росли и множились, и когда обо всём доложили королю, Людовик пожелал, выжечь дьявольскую скверну каленым железом, и приказал основать особый трибунал, который громко назвали «Огненной палатой» в память об органе, каравшем ведьм и еретиков в Средние века. Трибунал предполагал, что итог судилища будет таким же: сожжение на костре опаснейших врагов веры и престола. Первое заседание палаты над отравителями и колдунами, вступивших в сговор с сатаной состоялось 10 апреля 1679 года, а в мае Анри вызвал отец с требованием, наконец, женится, граф ещё тогда шутливо подумал, что пришёл и его ссудный день.
Де Круа приходилось вникать в суть этого дела, поскольку графу попадали в руки письма, в которых господа со своими подозрениями частенько пытались обратиться напрямую к королю. Вот и росли кучи кляуз на столе у Анри и вспомнив всю эту историю де Круа с сожалением, взглянул на заваленный бумагами кабинет и понял, ему в любом случае пришлось бы жить во дворце, столько работы скопилось в его отсутствие. «Похоже, Париж страшно напуган и каждый старается отвести от себя беду, а потому не жалеет сил и бумаги строча доносы» – с досадой подумал граф, сел за стол, и попросил Жерома принести, чего ни будь поесть, а сам сразу приступил к работе. Ночь уже давно с удивлением заглядывала через окно в кабинет господина, когда строки поплыли у Анри в глазах, и он понял, у него больше нет сил всё это читать. Де Круа прошёл в соседнюю комнату и, свалившись на кровать, сразу уснул.
Утром Анри позавтракал в одном из заведений неподалёку от дворца, взял с собой перекусить на обед, и снова принялся за работу. Большинство вопросов являлось делом силового министерства и ведомства Ла Рейни, и Анри высказал недовольство Жерому: – помощник и сам мог всё это отправить в нужные инстанции. Парень не согласился и выложил перед графом письма с кляузами на высокопоставленных господ, связанных с Кольбером. Парень знал о дружеских отношениях патрона с министром финансов, и подумал, министра следовало бы поставить в известность о подобных доносах. Анри внимательно изучил бумаги: – в одном из посланий некий Хуго Сорель докладывал, что видел даму под вуалью, которая проходила в одно из заведений пользовавшейся дурной славой. Об этом доме ходили слухи, будто там обитает дьявол и служатся «чёрные мессы». Доносчик утверждал, что, когда женщина вошла в дом, встречающий её человек, произнёс имя госпожи де Монтеспан.
Прочитав послание, де Круа решил незамедлительно доложить патрону о неприятном письме и тут же направился к министру. Граф застал его в рабочем кабинете. Жан-Батист Кольбер был сыном зажиточного купца из Реймса. Оказавшись на государственной службе, он вскоре обратил на себя внимание Мазарини, который назначил его своим управляющим. На этом посту Кольбер с такой ревностью и изобретательностью отстаивал интересы своего патрона, что Мазарини порекомендовал его Людовику XIV и молодой король назначил Кольбера интендантом финансов.
В этой должности Кольбер открыл ряд злоупотреблений главного интенданта Фуке и стал его фактическим преемником, правда лишь через восемь лет спустя он смог занять столь ответственный пост. Кроме того, Кольбер ведал королевским строительством, изящными искусствами и фабриками. Работая до пятнадцати часов ежедневно, министр не обращал внимания на придворный мир и мнения света и ходил к королю пешком. Он привык ставить себе высокие цели, обладал широким кругозором, но в то же время был упрям, и суров до жестокости, в общем, проникнут политико-экономическими воззрениями своего времени.
Анри зашёл в кабинет и поприветствовал Кольбера. Господин встал навстречу графу:
– Здравствуй, де Круа! Такая неожиданность! Я ждал тебя только на следующей неделе, – радостно приветствовал министр посетителя.
– Я с удовольствием бы остался ещё на месяц, но Жером срочно вызвал меня, не справляется он один с наплывом писем, – посетовал Анри, – Боится брать на себя ответственность.
– Да, граф, незаменимый ты у нас, – хмыкнул Кольбер.
– Не заменимых не бывает! – возразил де Круа.
– Бывает Анри, бывает, – серьёзно ответил патрон, – можно на должность поставить человека, и вроде бы он выполняет ту же работу, но результат выходит совсем другим, – нахмурившись вздохнул министр, – Последнее время чувствую, маркиз Лувуа, копает под меня. Создание Огненной палаты по делу об отравлениях было инициировано с его подачи. А следствием руководит де Ла Рейни, который во всем слушается маркиза. Охрана, стерегущая арестованных, также подчиняется Лувуа, так что он имеет все возможности для манипуляции над процессом, и эту возможность он не упустит. Не зря в начале расследования Лувуа явился в Венсенский замок и лично допросил Лесажа. После этого визита колдун проявил редкую словоохотливость, и даже оговорил маршала Люксембурга – старого соперника Лувуа на военном поприще, – возмутился Кольбер.
В самом деле, маршала обвинили в связях с дьяволом и прочих ужасах. Многие аристократы, проходившие по делу о ядах, предпочли бежать из страны, но только не Люксембург. Полководец сам явился в Огненную палату и был заключен под стражу. Однако обвинения против маршала рассыпались в суде, и его пришлось выпустить. Между тем обвиняемые продолжали, говорить, причем большая часть подозрений удивительным образом касалась врагов министра Лувуа или их родственников.
– А я являюсь его главным соперником, – продолжил монолог министр, – мир который, наконец, то подписали в феврале, позволил закончиться войне, которую вела Франция. Любая война разорительна для страны, – возмущался он, – И мои действия вызывают недовольства Лувуа, и других высших чинов, которые хорошо погрели руки на этой бойне.
Когда, наконец был заключён договор с Голландцами, и мир лежал у ног Людовика, гордость монарха не знала границ, и он произнёс фразу, исполненную тщеславия: «Только моя воля позволила заключить этот мир, коего так желали те, от кого он не зависел».
Французский народ разделял энтузиазм короля. Париж присвоил ему титул Людовика Великого, несмотря на огромные налоги и постоянный контроль, которому по воле короля обложили подданных, и невозможно было встретить человека, будь то дворянин или простолюдин, который бы не превозносил монарха до небес и не выражал бы готовность отдать все свои силы и достояние, на служение Людовику. А все проклятия, связанные с нуждой, которая эта война вызвала, легли на голову министра финансов.
– Они затянули страну в финансовый кризис, который продолжает углубляться, а я перешел к политике оздоровления, но тут, же получил отпор. Нужно заставить откупщиков, подозреваемых в том, что они грабили государство, вернуть неправедно присвоенное. Моё подозрение в данной ситуации равнозначно уверенности. Король, похоже, недооценивает размеры беды. Он знает, что денег не хватает, но не понимает, война не может «кормить» войну и спокойно взирает на крушение моей доктрины, которая ставила своей задачей сделать его «самым богатым монархом в мире», – возмущался патрон, зная, что Анри не кому не передаст его слова и не переврёт их, – Я ненавижу рантье не меньше, чем монахов, считаю и тех и других бездельниками! Я изыскиваю способ снизить курс ренты, стараясь уменьшить государственный долг, а этот Лувуа делает все, чтобы мне помешать, – возмущался Кольбер.
Анри не перебивая выслушал тираду, болеющего за финансовое состояние дел Франции Кольбера, поскольку во многом соглашался с ним, и когда патрон излил своё возмущение граф, наконец, смог доложить, зачем он пришёл.
– Я хотел сообщить вам одну вещь, – заговорил он, – Похоже, дело о ядах приобретёт ещё более политический характер. Сегодня мне в руки попало письмо, в котором говорится, как на «черных мессах» у колдуньи была не раз замечена – Атенаис де Монтеспан.
Услышав имя, Кольбер озабочено взглянул на графа. Эта фаворитка короля входила в его партию, и всячески им поддерживалась. Кроме того, она не любила Лувуа, являясь главным врагом силового министра. Правда последнее время Атенаис вышла из того фавора, каким пользовалась раньше. За многие годы, проведённые с ней Людовик несколько охладел к женщине и теперь имел ещё одну официальную любовницу маркизу де Мэнтенон, но король и до этого позволял себе заводить новых любовниц, не порывая со старыми, практически, имея гарем из нескольких женщин одновременно.
– Где это письмо? – поинтересовался патрон.
– Оно осталось у меня в кабинете, – ответил граф.
– Срочно несите его ко мне, – потребовал Коьбер.
И не откладывая, де Круа направился обратно в кабинет, но на столе, где он оставил бумагу, ничего не обнаружил.
– Жером, где письмо с упоминанием знатной особы, которое, ты мне передал с пометкой «очень важно»?
– Здесь оно было, у вас на столе, – удивлённо ответил подчинённый.
– Но его нет!
– Не может быть! – удивился Жером, и сам пошарил по столу, не желая признавать, что нужной бумаги в самом деле нет, – Не могло же оно под землю провалиться, – шептал парень и даже заглянул под стол. Осмотрев всё вокруг, письма мужчины так и не обнаружили.
– Кто заходил ко мне? – нахмурившись поинтересовался Анри.
– Никого не было, милорд, – пожал плечами парень.
– Ты не куда не выходил? – строго спросил граф.
– Нет. Хотя постойте! – вспомнил помощник, – Я буквально на минуту отлучался, – и пояснил, – Леон пошёл разносить рапорты и корреспонденцию по службам, а я собирался добавить ему ещё писем из пачки «не важное». Но меня не было от силы минуты две, три, не могли, же за этого время его украсть? – удивлялся Жером.
Де Круа гневно взглянул на помощника, тот явно расстроился, но ничего не оставалось делать, и граф вернулся к Кольберу ни с чем.
– Плохо, – нахмурившись, произнёс министр, – Как бы узнать, кто его мог взять? – задумался он.
– Что нам это даст? Его, скорее всего, всё равно пустят, в ход, кто бы это ни был, – предположил де Круа.
– Мы могли бы продумать по кому, прежде всего, собирается ударить этот человек и отсюда строить защиту. Но то что прежде всего пострадает мадам де Монтеспан это бесспорно, – вздохнул министр, – Хотя если Лувуа решит доказать, её причастность к делу, он это сделает. Его люди умеют добиваться нужных показаний, – был уверен Кольбер.
Графу совсем не нравилось находиться между двух огней. Он уважал своего непосредственного начальника Лувуа. Правда маркиз часто разговаривал несколько грубо и заносчиво, хотя по возрасту был не на много старше Анри, но и Кольбера де Круа уважал не меньше и был многим ему обязан. Обсудив ситуацию, Кольбер решил, заранее подготовить хороших адвокатов для Атенасис, министр не бросал своих людей, тем более влияние женщины на короля было ещё достаточно велико.
Неожиданно патрон поинтересовался:
– Ну а что, твоя жена? Как устроилась на новом месте? – сменил он тему.
– Она не приехала со мной, – ответил граф и заметив удивлённый взгляд, объяснил, – Я перед отъездом затеял ремонт, но мой архитектор так увлёкся, что, похоже, я не скоро попаду в собственный дом, – печально хмыкнул Анри.
Кольбер улыбнулся:
– Ох уж эти итальянцы! Мы сами виноваты, следуя за модой, часто обращаемся к ним. Ну и что ты планируешь делать?
– Не знаю, как быть, – признался де Круа, – Искать дом для съёма, или подождать не много, может всё же архитектор управиться в отведенный мною срок, – растеряно ответил граф.
– Ну, если понадобится помощь, обращайся. У моего знакомого пустует замечательный домик. Правда ближе к окраине и до дворца далековато. Но если потребуется, я думаю, мы сможем с ним договориться. Можешь ей написать, пусть выезжает.
– Я бы не хотел, чтоб она передвигалась одна, – озабоченно нахмурился Анри.
Кольбер с удивлением взглянул на де Круа и ему пришлось рассказать о нападении и расследовании проведённым для него Матье.
– Да это серьёзно, – согласился патрон, – Я и не думал граф, что твой брак имеет подобную подоплёку, – удивлённо произнёс министр, – Оказывается, с помощью юной герцогини вполне возможно подняться по иерархической лестнице, в этом есть свой смысл, – одобрительно взглянул патрон.
– Если честно я не думал об этом, когда решил жениться на Шарлотте, – ответил Анри, – А вот мой отец зацепился за эту возможность, и даже хочет переговорить с вами, желая протащить меня в пэры, не дожидаясь совершеннолетия ещё даже не рождённого сына, – усмехнулся граф.
Внимательно посмотрев на собеседника, Кольбер проговорил:
– Твой отец молодец, далеко смотрит. Знаешь де Круа, я готов встретится с ним, и помочь тебе. Мне нужны свои люди в парламенте. Тем более эти зазнавшиеся лорды своей тупостью меня порой бесят, держаться за отжившие себя законы, и не дают развиваться прогрессу.
– Хорошо я сообщу ему, что вы готовы с ним встретиться, – обрадовался Анри, что так легко смог выполнить просьбу отца и вернувшись к себе, сразу же написал домой о разговоре с Кольбером.
Покончив с делами Анри решил написать жене и думая с чего начать, уставился на чистый лист бумаги. Мужчине никак не давались слова, которыми он хотел обратиться к любимой. Перебираемые в голове строчки, ложась на лист, превращались в какие-то бездушные буквы и не выражали того, что чувствовал де Круа, и казались ему безжизненными и сухими. Даже само обращение вызвало затруднение у графа. Дорогая, милая, любимая – всё звучало как-то холодно и банально. Анри сидел и злился, не зная, как быть. «Да Леджар бы уже написал такое стихотворение, что сердце любой девушки растаяло, – вспомнил граф признание менестреля в балладе, которую он пел на свадьбе в деревне. – Как эти поэты находят слова?» – вздохнул Анри, и всё-таки нацарапал первую строчку: «Любимая моя, Шарлотта». «Нет! – подумал он —«Шарлотта, любимая моя!» Ему показалось так лучше, а потом вроде пошло легче, и граф написал, как он скучает и мечтает быть снова с нею, и как изнывает по ночам, тоскуя по любимой и сообщил, о сложившихся обстоятельствах, которые не позволяют девушке пока приехать к нему в Париж. Де Круа надеется забрать её чуть позже, когда отремонтируют его дом и просил не обижаться на него, потому что он любит только её. Перечитав послание, Анри всё же остался недоволен, письмо ему казалось бездушным, но ни чего лучшего у него не получалось. Граф вообще до этого никаких любовных писем не писал, разве что записки о предложении свидания. Разве можно доверить бумаге те чувства, которые, он испытывал, думая о Шарлотте?! И снова вздохнув, де Круа решил отправить, как есть, запечатал конверт сургучом и отдал Леону, а сам вернулся к работе, погрузившись в неё с головой, и стараясь меньше думать о жене, не желая чувствовать ту тоску, которая разрывала его сердце.