II. Беспричинное хвостораспушение и как с этим бороться
Одним летним утром, когда Пуша уже немного подрос, мама Соня поручила ему собрать корзину шоколадных желудей в подарок почтенной семейной паре: госпоже Совушке и филину Звездочету. Ходить в гости, тем более за советом, без подарков было невежливо.
– Это филин рассматривал мой хвост под лупой? – вытягивая шейку, по дороге поинтересовался Пуша, – таким образом он всегда проявлял любопытство, которое, к слову сказать, было ничуть не меньше желания быть как все, безо всяких там особых хвостов.
– Не рассматривал, а восхищался! – мама легонько хлопнула сына по носу. – И хватит вопросов, мы опаздываем.
Пуша вообще все время что-то спрашивал – ведь сколько интересного в этом новом для него мире. И огорчало только то, что уже несколько дней он, напуганный излишним вниманием к своей персоне, ни с того, ни с сего распушал хвост и прятался за ним несколько часов кряду. Вот и сегодня Пуша в компании своего хвоста проводил на деревьях непозволительно много времени, а все потому что каждый считал необходимым осведомиться, не успел ли он совершить чего необыкновенного. Причин своей реакции на это соня и сам до конца не понимал. Знал только, что ему становилось очень неловко от этих разговоров, а дальше хвост вел себя так, будто бы сам принимал решения о своей пушистости.
По этой причине до дома Звездочета или дядюшки Филина, как часто его называли младшие жители леса, добрались не раньше половины дня. Размашистый домик находился на самой высокой горке на опушке леса. «Здесь удобно наблюдать за звездами и рассчитывать следующую лунную дорожку», – с умным видом когда-то заявил жене дядя Филин. Да она и не возражала разделить с ним его старое жилище, лишь бы муж занимался любимым делом.
При входе в дом косо висела табличка:
«Небесных дел мастер всегда вам рад. Стучать три раза, а после подождать».
А ждать нужно было, потому что филин большую часть времени проводил в своей астрономической обсерватории под самой крышей дома, и ему требовалось время, чтобы спуститься вниз.
Мама Соня, как и положено, три раза постучала, но не прошло и мига, как дверь открыла госпожа Совушка, одетая в домашний передник. Из дома пахнуло сладостью. Пуша тут же просунул головку внутрь, пытаясь определить, отчего исходит такой аппетитный запах. Уж что-что, а сладости были самой любимой едой Пуши. Если мама Соня готовила свой фирменный пирог с кленовым сиропом, он был тут как тут: почти что мурлыкая, Пуша сначала выпивал оставшийся в бутылочке сироп и только потом принимался за сам пирог.
Оказавшись в доме и, наконец, получив свободу от маминых беспокойств, – та с увлечением принялась рассказывать Совушке о причинах ее визита, – Пуша оглядел жилище Звездочета. Большой дом снаружи внутри оказался довольно тесным: может, не в последнюю очередь благодаря тому, что небрежные стопки энциклопедий высились на каждой свободной поверхности, и оставляли место, пожалуй, только паре раскрытых книг, в которых постоянно что-то посверкивало. Незнакомцу это зрелище могло напомнить игривое отражение солнечных лучей в зеркальной глади воды. Засмотревшись на необычное действо, Пуша едва не наступил на свернутый в трубочку свиток с золотыми краями. Он поднял его, развернул и в самом начале прочитал:
«Декларация соседства Волшебного леса и Высочайшего в своем благополучии Королевского леса».
Ничего не поняв в названии, Пуша не стал читать дальше, – он скрутил свиток обратно и положил его на полку, где, ни на секунду не прекращая, вращались сферы на тоненьких ножках. «Неужели здесь и отдохнуть негде», – подумал Пуша и тут же в самом углу приметил деревянное кресло-качалку, но, приглядевшись, понял, что и его укрывало одеяло из темно-синих карт. Выходило, что только ароматный запах уюта, стол да плита свидетельствовали о том, что в доме Звездочета живет и его супруга.
Как раз к окончанию Пушиной самовольной экскурсии по дому, госпожа Совушка поставила на стол подрумяненные пирожки: «Ухух, дорогие мои, угощайтесь». Мама Соня с Пушей расселись вокруг стола.
Послышался скрип ступенек – это спускался Звездочет.
– Надо же, забыл! – на что-то сетовал он. – Ухух, женушка, представляешь? Не вспомню, куда карты звездного неба положил. Совсем старый ста… – дядюшка Филин заметил маленького гостя и потому не договорил.
– Кого я вижу! – позабыв о пропаже, воскликнул Звездочет. Он дернул за кисточку на конической шляпе и положил ее на кухонный стол. Пуша заметил, как забавно в разные стороны торчат серо-белые перышки на его плоской макушке. Но уже в следующую минуту, сам от себя не ожидая, соня нырнул под стол и спрятался за распушившимся хвостом.
– Видите, господин Звездочет, что я вам говорила, – обеспокоено сказала мама Соня. – Сама не понимаю, что с ним такое, – да и откуда ей было это знать, если хвост и повышенное внимание достались не ей, а ее маленькому соне. – Ну же вылезай, малыш, – ласково позвала она испуганного Пушу.
– Хм-м, – филин задумался, – и чтобы это могло быть?
– Беспричинное хвостораспушение? – подкинула мысль Совушка.
– Вполне возможно, вполне возможно…, – филин потер крылом клюв, а затем почему-то отвлекся от раздумий и поинтересовался: «А что, любимая женушка, остались ли у нас яблоки с карамельной корочкой, которые мы по осени заготовили?»
Совушка радостно заухала и ответила, что яблоки, конечно, остались и, как можно было про них забыть, она сама не понимала. Скоро все трое, словно и не было проблемы хвостораспушения, обсуждали первые учебные классы Пуши, которые должны были начаться со дня на день.
Аромат карамели заполнил каждый уголок радушного дома, и Пуша подумал, что никто даже не заметит, если он тихо вылезет из укрытия и съест хотя бы маленький кусочек яблока: так сначала над краем стола показались его темные глазки, затем нос, а еще через минутку он как ни в чем не бывало сидел вместе со всеми, с удовольствием поедая сладкое угощение. Но от опытного дядюшки Филина ничего не утаишь.
Спустя час Пуша окончательно осмелел и внимательно изучал каждый незнакомый предмет в обсерватории Звездочета. Например, на подоконнике соня увидел ту самую водяную лупу, через которую тот некогда рассматривал его хвост. На увесистой деревянной рукоятке было написано:
«Для преобразования дальнего в ближнее. Премия лесных изобретателей присуждается Звездочету за уникальную технологию замораживания воды из реки Чистянки».
Прозрачная линза была холодной и покрыта какой-то оболочкой. «Это пленка с копыта пугливой косули – не дает льду таять», – пояснил филин, заметив, с каким интересом, соня разглядывает лупу.
– Дядюшка Филин, как у вас увлекательно! – теперь Пуша смотрел в телескоп, направленный точно в небо.
– Знаю, – радостно отозвался Звездочет. – Ухух, а скоро можно будет разглядеть Венеру. В этом месяце она первой появится на западном горизонте: в-о-он там, – филин слегка поправил телескоп, чтобы было видно левую четверть темнеющего неба. – И Сириус, его тоже можно будет увидеть. Он самый яркий из всех звезд.
– А их разве много, звезд этих? – вытянул шейку соня.
– Конечно, много. Но Сириус такой один.
– Должно быть, ему очень неуютно быть самым ярким на небе, – грустно вздохнул Пуша и уселся на один из раскрытых томов по астрономии. Вдруг что-то острое укололо ему бок. Пуша присмотрелся и увидел торчащие из разворота книги зубчики от вырванных страниц.
– С чего бы Сириусу чувствовать себя неуютно? – вопрос филина отвлек соню, и он пояснил, что, наверное, все считают Сириус самым ярким, а он сам не понимает, отчего. Горит себе и горит, не больше и не меньше, чем все остальные, и еще ему, наверное, жуть как хочется быть самой обычной звездой, а не каким-то… Сириусом.
– Ухух, и что ж с того, что он ярче других? – продолжал расспросы Звездочет.
– А с того, – начал Пуша, – что, может, нам только кажется, что Сириус самый-самый. А когда все узнают, что он обычная звезда, будут очень в нем разочарованы. И вовсе он не самый яркий, и совсем он не герой.
Филин о чем-то призадумался, затем подошел к полке, на которой вперемежку с берестяными листами и шарами, похожими на гигантские капли ртути, стояли небольшие колбочки, и из самого дальнего уголка достал покрытый толстым слоем пыли фотоальбом. Раскрыв его, Звездочет чихнул. На первой картинке был изображен небольшой филин, заворожено рассматривающий небо.
– О, дядюшка Филин, это же вы! – Пуша сразу узнал его по густым бровям, взъерошенным перьям и любознательному взгляду.
– Видишь, какой я здесь молодой, – с легким сожалением сказал филин. – Ну да ладно… Небо и звезды меня всегда увлекали. А вот тут я поступил в Почетную Школу Астрономии, – Звездочет крылом указал на фотографию, где он стоит в синей четырехугольной шляпе студента на фоне еще одной штуковины для изучения неба. – Ну, в ту школу, что на другом конце леса находилась, пока ее не закрыли.
– Как это закрыли? Если она была «Почетная», то почему закрыли?! – не понимал Пуша.
– Ухух, именно так. Это раньше звездочеты были на пересчет, а потом… – филин замолчал.
– Что потом? – с нетерпением спросил Пуша.
– Видишь ли, малыш, ты еще мало знаешь и, к тому же, не бывал за пределами нашего леса, но за рекой Чистянкой есть и другой мир. Те, кто там живет, называют его Королевским лесом, а себя королевскими жителями.
– Так я читал о нем… – вспомнил Пуша, – в вашей длинной штуке… де-клара-мации.
– Вон оно что… в декларации? – поправил филин.
– Именно! Я, правда, ничего не понял, что это за де-ламар-акация такая. В особенности не ясно при чем здесь цветы акации…
Филин засмеялся, издавая скрипучие звуки, похожие на писк ржавых качелей – «И-и. И-и». Но Пуша подумал, что это дядюшка Филин съел лишнего, а теперь страдает от последствий – икает то бишь. Кто же знает, как у филинов пищеварение устроено?
– А я-то думал, что Волшебный лес повсюду, – удивился Пуша.
– Не совсем так, – ответил филин. – Волшебный лес всегда начинался на закате солнца и заканчивался перед западным берегом Чистянки. А на противоположном берегу начинался Королевский лес. Но Школа Астрономии у нас все же была одна. Это было удобно, – лучшие умы учились в ней. До тех пор, правда, пока ее доброго основателя, старейшего из всех филинов – Клюва, не обвинили в обучении пустой и никому не нужной науке.
– Но если астрономия – пустая наука, тогда зачем вообще было открывать школу? – спросил Пуша.
– Ухух, ты прав, малыш. Но в том-то и дело, что так считали не всегда. Как открыли, так и закрыли. У всего есть причина, Пуша. Я об этом ни с кем не говорю, ну, может, только с Совушкой, Ни каждый поймет мои размышления. – филин тяжело вздохнул. – Как бы то ни было, меня лишили звания Звездочета Лесной Общины. Не то чтобы я расстраивался, но, слава лесным духам, хотя бы Звездочетом Волшебного Леса остался, – дядюшка Филин задумался, потом прищурился и с сомнением посмотрел на Пушу. – Только я тебе этого всего не говорил. На лесных классах вам такого пока не расскажут – слишком маленькие вы еще. Придет время, и ты сам во всем разберешься. Запомнил? Никому!
– Честное лесное слово! – пообещал Пуша.
– Признаюсь тебе еще кое в чем, – заговорщическим тоном сказал филин. – Одно время я тоже думал, что астрономия никому не приносит пользы. И все же я продолжал самостоятельные исследования неба. И вот тридцать лунных затмений назад по моим расчетам в наш лес должен был упасть метеорит. Но никто мне не верил. Соседи перестали со мной общаться, считая меня вруном, только флоринки иногда навещали, чтобы развлечься историями о созвездиях. И если бы не Совушка, может, я так и не стал бы Звездочетом.
Пуша спросил, что такого она сделала, но вместо ответа дядюшка Филин поковылял к старому комоду, чтобы достать оттуда обтянутую кожей коробочку. Звездочет не спешил открывать ее, а поставил прямо перед носом маленького сони и, подойдя к выцветшему глобусу, принялся рассказывать, как однажды встретил молодую сову. «Она жила в том самом Королевском лесу и заблудилась, попав к нам. Я показал дорогу к ее дому, а по пути рассказывал про звезды и про то, что метеорит может разрушить наши жилища. И представляешь, Пуша, она мне поверила и даже уговорила всех переселиться на время опасности». Пуша в пол-уха слушал историю, – уж больно таинственная коробка влекла содержимым. И только усилием воли и наличием рамок приличия, она оставалась на том месте, куда ее поставил Звездочет.
– Дядюшка Филин, так ваши расчеты все-таки оказались верными? – спросил соня.
Звездочет перелистнул страничку в альбоме, и на одной из картинок Пуша увидел с десяток разноцветных флоринок, свою маму Соню, целое семейство зайцев, сов и многих других, а на огромном камне стоял Звездочет с привычной всем шапкой-конусом на голове.
– Метеорит упал ровно туда, куда я и думал, а поскольку все жители ушли в соседний лес, – мы были спасены, – сказал филин и потянулся за коробочкой.
Невообразимо сияющее нечто озарило обсерваторию. Со страху соня отскочил в другой конец комнаты и распушил хвост аж до собственных размеров.
– Дружок, так не пойдет, – обратился к Пуше филин, – если х-хочешь знать, что здесь, придется подойти и посмотреть.
Соня немного отодвинул хвост, высунул из-за него мордочку.
– Знаешь, – продолжал Звездочет, – пусть тебе пока не под силу справиться со страхом – он для тебя пока слишком велик, но ведь к большому всегда можно прийти потихоньку – маленькими шагами. Вот и начни с малого. С хвоста, например.
Поразмыслив мгновение над этими словами, Пуша вспомнил, как в один из июньских дней за окном домика под шоколадным дубом лил дождь, и все бы ничего, только продолжалась эта унылость дня три без просвета. Настроение было хуже некуда, и вот тогда мама Соня впервые приготовила для него похожий на солнце пирог с кленовым сиропом. Он был огромный, с подрумяненной сеточкой из скрученных жгутиков теста – аппетитный, ароматный и пышный, словно взбитая перина. Пуша смутился: «Как же хочется его съесть, но разве ж осилишь столько враз». – «А ты по кусочку», – подсказала мама Соня. По началу Пуша съел совсем немного, – настроение улучшилось, а вот пирога с каждым разом становилось все меньше и меньше, пока он в тот же вечер вовсе не исчез, оставив после себя только крошки.
Таким образом слова Звездочета вовремя подкрепились вкусным опытом самого Пуши, и он маленькими шажочками снова оказался рядом с коробкой. Только то, что лежало внутри нее уже не источало свет, а имело легкий серебряный отлив.
– Так-то лучше, малыш, – филин погладил Пушу по рыжей шерстке. Оказалось, внутри лежал продолговатый камушек. Филин пояснил, что Совушка подарила ему осколок того метеорита, чтобы он никогда не забывал, что лучшего Звездочета в этом лесу просто нет.
– Эта штука, если хочешь, символ веры – веры Совушки в меня, – пояснил Звездочет.
Пуша коснулся холодной поверхности камня, и сейчас он не казался ему таким уж пугающим.
– Пожалуй, самое время отдать его тебе, – филин повесил осколок на веревочку и передал его новому хозяину.
– Это м-м-не? – от волнения Пуша не мог выговорить и пары простых слов.
– Конечно, немного веры ни одному х-хвосту не будет в излишек. Это ты его хозяин, а не он твой и только тебе решать, когда его распушить, – добрые глаза филина превратились в щелки. – А этот камень – волшебный, леонит называется, потому что упал из созвездия Льва.
– А как же вы без леонита, дядюшка Филин? Разве вам больше не нужна вера?
Звездочет ухнул и ответил, что, если такая необходимость когда-нибудь возникнет, то Пуша, наверняка, даст ему поносить его на время. На том и порешили.
– А что до Сириуса, – на выходе из обсерватории Звездочет остановился и глянул на Пушу с хитринкой, – то если б мы в него не верили, ну как Совушка в меня, то, может быть, он не светил бы так ярко. Что скажешь?
Время прошло незаметно, да и хозяева должны отдыхать от гостей, и мама Соня с сынишкой засобирались домой. Пуша был счастлив от того, что отныне у него с самим Звездочетом есть пара секретов, в том числе маленький секрет сияния Сириуса.
Уже на пороге радушного дома Пуша поинтересовался, почему в одной из книг наверху выдраны несколько страниц.
– Ухух, да я и не помню, – растерявшись, ответил филин и постучал себя крылом по голове. – Вот дурень… но разве ж упомнишь зачем это я? Совсем старый стал.
«Точно, – подумал Пуша, – карту он ведь на кресле так и не обнаружил. Эх, жаль книгу. И филина жалко». Но теперь у сони на шее висел леонит, прекрасно отвлекающий от посторонних мыслей. И верно – на пути домой Пушин хвост вел себя крайне прилично.