Глава 2
Начни путешествие с сердца
Любимый Ошо,
Когда ты так красиво говоришь о просветлении, пробуждении и сновидении, для меня сновидение настолько реально, что даже представить себе пробуждение кажется невозможным. Меня изумляют твоя красота, твоя милость, твоя любовь, твое понимание, но быть в твоем присутствии кажется мне такой невероятной ситуацией, что, должно быть, это либо мечта, либо странное совпадение. Жизнь стала такой, что, что бы ни попросил, это дано. С тобой я осыпаем столькими дарами, что волшебная сказка продолжается и продолжается. По мере того как лениво течет жизнь, я перехожу от одной забавы к другой. Такой образ жизни кажется таким легким и приятным, и желание просветления кажется таким далеким. Пожалуйста, прокомментируй.
Хорошо, что желание просветления кажется далеким, потому что желание просветления – величайшее препятствие к тому, чтобы его достичь.
Это один из извечных вопросов искателей истины. С одной стороны, мастера постоянно говорят: «Достигни просветления», с другой стороны, они говорят: «Не желай его». И это было великой головоломкой для бедного ученика. Мастер говорит и то, и другое: желай его и не желай его. Желай его, потому что это единственная вещь, которой стоит желать; не желай его, потому что желание становится преградой.
Чтобы не создавать вам головоломок, мой образ действий был другим. Просто быть с вами, говорить и говорить, просто отдавать вам все мое сердце и создать ситуацию, в которой вы можете испытать нечто от вкуса просветления… даже этого небольшого вкуса просветления будет достаточно, чтобы остановить тебя здесь и сейчас, в этом мгновении. Ты забудешь все желания, включая просветление.
Если можно создать ситуацию, в которой ты так блажен, так удовлетворен, что на мгновение у тебя в уме нет желания, ты выучил великий урок – что если это состояние не-желания может продолжаться каждое мгновение, тебе не стоит беспокоиться даже о просветлении: оно придет к тебе. Не ты должен к нему идти. Это не предмет, который где-то сидит, и которого ты должен желать, и искать, и тяжело работать, и идти к нему. Это просто твое собственное состояние, когда нет желания.
Это отсутствие желаний – самое блаженное состояние из всех возможных, и просветление – другое его название. Достаточно узнать его хотя бы на одно мгновение, потому что жизнь никогда не дает тебе два мгновения разом; мгновение всегда одно. И если ты знаешь этот секрет, эту алхимию трансформации этого мгновения, ты знаешь и весь секрет трансформации жизни, потому что следующее мгновение тоже будет таким же. Ты можешь сделать с ним то же самое, что и с предыдущим; ты можешь продолжать жить в безжеланности.
Находясь в моем присутствии… Я использую его как средство, чтобы не создавать у тебя в уме замешательства и смущения. Я могу дать тебе вкус, и тогда этот вкус позаботится о тебе. Во-первых, желание просветления будет казаться таким далеким, и мало-помалу ты совершенно забудешь о нем, потому что ты будешь в нем; оно будет в тебе. И конечно, поначалу это выглядит как прекрасный сон, потому что мы привыкли к реальности и ее уродству. Мы знаем красоту только в снах.
Поэтому, когда происходит нечто подобное, даже когда ты совершенно пробужден, это ощущается как сон. Реальность не может быть такой питательной, такой безмерно прекрасной, такой волшебной: в реальности не может быть такого волшебства. Но я говорю тебе: реальность гораздо волшебнее любого сна. Она красивее любого сна; она поэтичнее величайшей поэзии мира.
Реальность, которую мы знаем, – не истинная реальность, это реальность, видимая сквозь уродливый ум, который проецирует себя на реальность. Мы не видим реальности; мы всегда видим ее окрашенной нашими собственными предрассудками, идеями, всем нашим умом. И даже это мы всегда видим на бегу. Мы никогда не расслабляемся. Мы всегда на бегу, сами не зная, куда направляемся. Будто бы нам чего-то не хватает, и мы пытаемся это где-нибудь отыскать, ищем во всех направлениях. И мы нигде этого не найдем, потому что этот ум всегда будет между тобой и реальным, искажая реальное.
Если ты восприимчив в моем присутствии, если ты любишь, ум на мгновение покидает тебя – он должен тебя покинуть. Происходит нечто более важное, чем твой ум. Именно это значит любовь. Ты можешь даже пожертвовать собой – в доверии ты жертвуешь умом, и в то мгновение, когда ум отложен в сторону, и ты видишь реальность лицом к лицу, она так прекрасна, так невыразимо прекрасна. И конечно, в эти мгновения ты почувствуешь, что даже не хочешь быть просветленным. Если эта реальность может продолжаться и продолжаться всегда, что еще может дать тебе просветление?
И ты прав, потому что это начало просветления. Ты получил только проблеск, но даже этот проблеск заставляет тебя отбросить желание просветления – и отпадение желания делает просветление легким и возможным. Это просто происходит. Однажды внезапно ты просыпаешься утром, и ты не тот же человек, что и раньше, и с изменением тебя изменилось все существование. И тогда дело не в том, что что-то сделать, чтобы его удержать; оно остается с тобой.
Фактически, даже если ты захочешь его отбросить, то не сможешь. Ты не можешь вернуться назад; ты можешь двигаться только вперед. И однажды приходит тот день в твоей жизни, когда просветление становится настолько естественным для тебя – точно как дыхание, как биение сердца, как движение крови по жилам – что ты даже не чувствуешь его. Кровь движется очень быстро, круг за кругом от ног до головы, но мы даже не чувствуем ее; мы родились с нею, мы к ней привыкли.
Когда просветление становится просто естественным явлением, раскрывает двери последняя тайна: человек выходит за пределы просветления. Выход за пределы просветления означает просто стать обычным, стать частью этой безграничной вселенной – без всякой претензии, без всякого превосходства, без всякого эго. Человек просто растворяется в океане реальности, точно как капля росы на утреннем солнце, соскользнувшая с листа лотоса в океан.
Просветление все еще удерживает нечто оставшееся от тебя… очень хрупкая, но все же сохраняется некоторая идея «я». И это просветление дает тебе превосходство, ты чувствуешь превосходство. Поэтому нужен последний шаг, когда даже эта мельчайшая частичка «я» растворяется… теперь нет ни превосходства, ни уничижения: тебя нет. Есть существование. Будда называет это нирваной. Он подобрал наилучшее слово.
Любимый Ошо,
Раньше я слушал тебя без понимания и чувствовал полное блаженство – и я слышал, как ты говоришь, что это правильное слушание. В последнее время мной владеет интенсивное желание понять, что ты говоришь. Впервые мне грустно; кажется, я двинулся не в ту сторону. Но мне и хорошо: это щекочет мою голову, и она интенсивна и жива. Могу ли я что-нибудь сделать, кроме как наслаждаться этим?
Не нужно больше ничего делать. Если ты этим наслаждаешься, ты слушаешь меня из сердца. Это переполнение любовью, понимание без слов. Ты не пытался понять; ты никогда не использовал ум. Это хорошо, очень хорошо – именно так должно начаться путешествие.
Когда сердце совершенно наполнено радостью, оно начинает переполняться во всех направлениях; ум не отделен от него. Именно это происходит: внезапно ты начал слушать с попыткой понять, и чувствуешь, что твоя голова испытывает странную щекотку. Это значит – нечто течет из переполненного сердца, потому что эта щекотка невозможна в понимании только слов. И если ты чувствуешь радость, наслаждаешься этим, тогда нет никаких проблем: просто сердце и ум сонастраиваются; их конфликт растворяется, их противостояние исчезает. Вскоре они станут одним целым.
Тогда само слушание это и то, и другое – оно достигает твоего сердца, как вибрация, как дрожь, а ума – как понимание; и то, и другое соединено с тобой. Проблема возникает, только когда голова начинает путешествие. Это скупец. Прежде всего, многих вещей она не может понять, но притворяется, что понимает, и это создает фальшь. Она ничего не может дать сердцу; она даже не осознает сердца. Она не умеет давать, она умеет только брать; она жадна.
Ты удивишься, узнав, что английское слово greed, жадность, происходит от санскритского корня. В санскрите стервятник называется гридха. Гридха и жадность происходят от одного корня. Ум – это стервятник. Это важно понять, потому что стервятник всегда прилетает на труп, когда кто-то мертв.
Если ты будешь в Бомбее, стоит посмотреть на парсское кладбище. Это одно из самых красивых мест, точно посредине Бомбея. Парсы сохранились только в Бомбее. Изначально они происходили из Персии, и отсюда происходит индийское слово парси, парс. Не желая обращаться в ислам, они бежали и остались в Бомбее. С тех пор все их существование в мире ограничивается пределами Бомбея, потому что вся Персия была обращена в ислам – насильно.
Когда они пришли впервые, место, выбранное ими под кладбище, находилось за пределами Бомбея. Но Бомбей интенсивно рос, и теперь это место в самом центре – густой лес. В парсском кладбище есть нечто странное: очень большой колодец, а на колодце железные прутья. Труп кладут на прутья, чтобы он не упал в колодец. Прилетают стервятники и поедают труп, и только кости падают в колодец. Колодец полон костей – а он очень большой. И ты увидишь, что на всех деревьях сидят стервятники, ожидая чьей-то смерти. Они живут только смертью.
Странно, что ум тоже живет чем-то мертвым, не живым. Когда ум начинает путешествие, он думает, что пытается понять смысл, но на самом же деле убивает смысл. Все, что было живого в этих словах, выпущено; впитывается только мертвое. Именно это я имею в виду, когда называю кого-то интеллектуалом. Это означает, что он собрал множество мертвых костей, но совершенно не испытал вкуса жизни. Он полон словами, но он сам придает им смысл; он не берет смысл у них, и все путешествие движется не в том направлении.
Если человек начинает с ума, он остается привязанным к уму. Он собирает слова, становится эрудированным, интеллектуальным, но это не разум. Его первый шаг – начать с ума – неразумен. Я никогда не встречал разумного интеллектуала. Это кажется абсурдным, потому что обычно мы считаем интеллектуалов разумными людьми, но это неправда. Интеллектуалы живут только мертвыми словами. Разум этого не может. Разум отбрасывает слово – это труп – и берет лишь то, что в нем есть живого.
И хорошо начать путешествие с сердца. Путь разумного человека – это путь сердца, потому что сердце не интересуют слова; его интересует лишь сок, что приходит в консервных банках слов. Оно не собирает консервные банки; оно просто выпивает сок и выбрасывает банки. Ум делает противоположное: он выбрасывает сок и собирает консервные банки. Консервные банки кажутся красивыми, и огромная коллекция банок делает человека интеллектуальным гигантом.
Если ты начинаешь путешествие с головы, ты будешь ходить, ходить и ходить кругами внутри головы. Твоя голова распухнет; ты станешь более эгоистичным.
Хасья спрашивала меня: «Почему мы не приглашаем интеллектуалов, писателей, литераторов, профессоров, чтобы они тебя поняли?» Вот в чем проблема: они не могут понять. Хорошо, если они читают мои книги; может быть, они смогут собрать какие-нибудь слова, какие-то консервные банки, но в моем присутствии они почувствуют себя неловко, потому что все ударение я делаю на соке, не на банках. Я изо всех сил пытаюсь заставить вас отбросить банку и просто взять сок.
Сердце умеет пьянеть, сердце умеет давать, сердце умеет делиться. Ему хочется делиться даже с умом. А когда сердце делится с умом, все совершенно по-другому, потому что у сердца нет консервных банок; оно может делиться только соком. Если ум хочет принимать, ему придется принимать сок. Именно поэтому ты испытываешь щекочущее чувство. Вскоре сердце наполнит и ум таким же соком. Оно наполнит все твое тело этим щекочущим ощущением. Это танец каждой клетки твоего существа.
То, что происходит, очень хорошо – и это происходит; ты этого не делаешь. Действие всегда подозрительно; происшествие никогда не подозрительно. Поэтому, когда что-то происходит, иди с этим – иди тотально, ничего не оставляя позади, и ты всегда будешь двигаться в более глубокое благословение, в более глубокое блаженство.
Любимый Ошо,
Я пришел в восторг, когда однажды ты сказал: «Поначалу я был большинством в единственном лице».
Всегда ли истина торжествует?
Даже сегодня я представляю большинство в единственном лице. Я умру большинством в единственном лице!
Истина – это не нечто такое, что может стать коллективным; она остается индивидуальной. Коллективная масса не без причин так боится человека истины, – потому что истина никогда не может стать коллективной; коллективной бывает только ложь. Даже истины одного человека достаточно, чтобы поджечь весь лес лжи, потому что тысячи заблуждений не могут противостоять одному-единственному утверждению истины.
У заблуждений нет никакой жизни; они мертвы. Это только бремя – они не приносят никакой свободы, они не дают никакой радости; они просто обременяют тебя настолько, что ты теряешь всякую надежду когда-либо стать свободной индивидуальностью и принимаешь порабощение. И именно в этом их функция.
Каждое общество, каждая религия, каждая цивилизация лжет и развращает умы своих детей всевозможной ложью, и естественно, наполненные этой ложью массы становятся очень испуганными. А истина подобна пожару; они не могут смотреть ей в лицо. Истина – это всегда индивидуальное открытие; так было всегда и всегда будет в будущем. Это большинство в единственном лице.
Я называю это «большинством», потому что, хотя это и один человек, он не в меньшинстве. Его истина так сильна, что весь мир может быть на другой стороне… и даже тогда его истина не может быть уничтожена. Человека можно уничтожить – общество пыталось уничтожить многих прекрасных людей, просто чтобы уничтожить их истину. И все же они не поняли того факта, что можно уничтожить человека, но нельзя уничтожить истину.
Истина сохранится. Однажды обнаруженная, она не исчезнет. Можно разрушить того, кто первый ее нашел; кто-то другой станет ее проводником. Истина найдет дорогу в самых дремучих дебрях лжи. Она всегда торжествует. Истине требуется время, но для нее время не имеет значения; она всегда торжествует.
Ложь украшена всевозможной косметикой, но все же это ложь. Ты можешь придать ей вид настоящей вещи, но это только видимость. Стоит лишь немного посмотреть на нее, и ты найдешь, что она ненастоящая, нереальная. И в то мгновение, когда человек понимает нечто как ложное, ложное падает замертво. Оно было мертвым – всегда было мертвым, родилось мертвым, – но ты никогда не смотрел на это.
Любой истине требуется время, чтобы восторжествовать, потому что дебри лжи так густы. Все интересы, круговая порука защищают ложь, и все власти всегда на стороне лжи.
Каждый новорожденный ребенок рождается в мир лжи. Но все же, поскольку истина составляет само существо жизни, ее нельзя победить. Ее победу можно отложить – на годы, даже на века, – но однажды внезапно ты должен осознать, что вел себя и жил неправильно…
Лишь несколько дней назад я слышал – Анандо принесла вырезку из газеты, – что Папа впервые за две тысячи лет пришел в синагогу и сказал, что неправильно было осуждать все еврейское сообщество за распятие Иисуса Христа; было также абсолютно неправильно осуждать, убивать и уничтожать евреев все эти двадцать веков в отместку за то, что они убили Иисуса Христа.
Несомненно, они за это не ответственны. И никто в будущем не будет считаться, только потому что он еврей, ответственным за распятие Иисуса. Ответственны были эти несколько человек, но не значит, что всех евреев всегда нужно осуждать, убивать, уничтожать. Евреи поверить не могли, что Папа говорит эти слова через две тысячи лет постоянных преследований, убийств, зверств – но истина рано или поздно должна быть признана.
Это просто глупо. За это ответственны несколько человек, но они умерли; им нельзя отомстить. Прожило и умерло много поколений, но по-прежнему считалось, что за это ответственны евреи, и их травили, преследовали, убивали по любому поводу.
Папа принял этот факт, но это еще не победа истины – выиграна только битва, не война. Если бы он понял этот факт, он должен был бы изменить всю библейскую историю. Грех Адама и Евы, их непослушание – их собственная ответственность, но каждый христианин рождается в грехе из-за их греха. Что же теперь делать с Адамом и Евой?
Несомненно, если бы Папа понимал смысл того, что он сказал, он должен был бы набраться храбрости и сказать: «Мы отменяем библейскую историю». Адам и Ева были ответственны. Бог мог бы их наказать – это их дело – но прошло шесть тысяч лет, согласно Библии, и каждый христианин по-прежнему рождается в грехе и должен быть наказан, потому что Адам и Ева совершили грех. Мы в родстве с ними через многие тысячи поколений. Но мы к этому совершенно непричастны; мы этого не делали, и нас никто не спрашивал.
Человек должен осознавать, когда он что-то говорит, все смысловые следствия своих слов. Если Папа говорит, что евреи не ответственны за распятие Иисуса, тогда ни один христианин не рождается в грехе только потому, что Адам и Ева ослушались Бога. Если бы он принял это смысловое следствие, лишь тогда его слова имели бы значение. Иначе все это остается политикой: это не имеет ничего общего с истиной, он просто добивается большей политической поддержки со стороны евреев.
И евреям опасно его поддерживать, потому что в конце концов эта поддержка выльется в то, что он проглотит весь еврейский народ. Он начнет говорить: «Мы ничем не отличаемся друг от друга. Иисус был евреем, а мы – последователи Иисуса, вы евреи – мы ничем не отличаемся». И у него есть шестьсот миллионов католиков. Если он не признает, что библейская история неправильна, тогда ему придется взять свои слова назад и признать, что это политическая стратегия.
Этого никогда раньше не случалось, но я слышал анекдот о том, что каждый год Папа и верховный священник евреев встречаются на дороге, на полпути к дому друг друга. Они встречаются на середине дороги, и смотреть их встречу собирается огромная толпа. Встреча протекает очень утонченно. Еврей кланяется Папе и дает ему свиток. Папа читает написанное в свитке, отдает его обратно, кланяется еврею, и встреча оканчивается. Люди всегда недоумевают: «В чем же дело? Что сообщают друг другу эти двое? И что в этом свитке?»
Каждый год один и тот же свиток передается, читается и возвращается обратно, и тысячи людей собираются смотреть в надежде, что узнают его секрет. В конце концов люди приходят к верховному священнику евреев и спрашивают:
– В чем секрет?
Верховный священник смеется и говорит:
– Никакого секрета нет: это счет за Тайную Вечерю. Он все еще не оплачен, и нам приходится представлять его каждый год. Может быть, какой-нибудь Папа оплатит его, но обычно они просто возвращают его обратно.
Никаких других встреч не было. Этот приход Папы был просто политическим жестом. Если бы была какая-то признанная им истина, он должен был бы признать ее во всех ее смысловых следствиях. Это способ узнать, действительно ли признана истина. Истина должна быть признана со всеми своими смысловыми следствиями; иначе для ее признания есть какая-то другая причина – помимо самого признания истины.
Я сказал, что начал путешествие большинством в единственном лице, и сегодня я должен сказать, что и окончу свое путешествие большинством в единственном лице – по той простой причине, что не могу передать вам истину. Если благодаря каким-либо моим средствам ты откроешь ее, то тоже станешь большинством в единственном лице.
Но сама истина имеет такую силу, что ее достаточно, чтобы дать одному человеку достаточно храбрости, чтобы выстоять против всего мира. Истина дает храбрость, потому что истине присуще внутреннее качество: «В конце концов я выйду победителем». Может быть, ты не сможешь увидеть меня победителем, но ты находишься в начале чего-то такого, что победит. Радуйся этому.
Любимый Ошо,
Говорят, что когда пингвины, стоя на айсберге, хотят купаться, они начинают тревожно всматриваться в глубь воды, чтобы убедиться, что нет опасности со стороны морских львов. Мало-помалу, столько пингвинов присоединяется и начинает всматриваться в воду, что возникает давка, и в конце концов одного из пингвинов случайно сталкивают в воду, и если первый пингвин не выныривает, все отскакивают и теряют всякий интерес к купанию. Только если первый пингвин появляется вновь, целый и невредимый, все они радостно ныряют вслед за ним.
Ошо, мы тоже немного как пингвины?
Вы не пингвины, и вы ни в каком смысле не такие. Но массы именно такие. В этом разница между массами и искателями. Даже если я утону, вы не оставите меня; особенно в тот момент, когда я тону, вы не сможете меня покинуть: вы все нырнете вслед за мной.
Есть узы, которые никогда не обсуждались, и о которых никакие стороны не подписывали никаких соглашений: ваша жизнь – часть моей жизни, а моя жизнь – часть вашей. Такой же будет и моя смерть. Вы радостно прыгнете вместе со мной, вместо того чтобы спасаться и всегда чувствовать себя вино-ватыми.
Нет, вы не как пингвины. Но массы именно таковы; они наблюдают, и если что-то успешно, они этому следуют. Если кто-то терпит неудачу, они просто смеются и называют его дураком.
Когда братья Райт делали первый самолет, их считали сумасшедшими даже в их собственной семье: «Кто и когда слышал о самолетах? Зачем вы тратите время впустую?» Соседи, родственники и все и вся донимали их требованиями прекратить заниматься ерундой. Никто не хотел слушать того, что они хотели сказать, никто не стремился понять их планов. А они были бедными людьми, у которых не было большой лаборатории для работы. Их отец был торговцем велосипедами.
Днем они не могли работать, только ночью… В их доме был подвал, в котором отец складировал запасные и поломанные части велосипедов. У них был только мусор, и из этого мусора они сделали свой первый самолет. Он был сделан из деталей велосипедов.
Теперь проблемой было, что они не могли летать в подвале. И они вынесли самолет ночью, тайком, и рано утром, когда всходило солнце, вдалеке от деревни испытали его. Они сами не были уверены… потому что раньше никогда ничего подобного не случалось. Но он работал! Всего шестьдесят секунд он оставался в воздухе, но они добились успеха. Секрет был у них в руках. Если это возможно на шестьдесят секунд, возможно и на шестьдесят часов; это не слишком большая проблема – формула остается прежней. Нужно только улучшить механизм.
И они объявили всему городу: «Сегодня вечером мы проведем эксперимент. Приходите все и посмотрите на наше безумие!» Сначала они сделали это одни – только двое братьев: один на земле, другой в самолете. И в этот вечер почти весь город – и не только город, но и приезжие из соседних городов, – собрались посмотреть на их полное посрамление. «Эти идиоты думают, что они взлетят!»
Но они были потрясены, увидев, что те добились успеха: снова самолет поднялся в воздух на шестьдесят секунд, и братья Райт спросили:
– Ну что вы теперь скажете? Кто из нас сумасшедший?
И немедленно все заговорили:
– Эти мальчики гениальны! Это наши мальчики, из нашего города, из нашей области.
И семья обрадовалась. Семья устроила вечеринку, потому что «наши мальчики добились успеха».
Братья Райт были очень удивлены. Что случилось? Никто не называет нас сумасшедшими; внезапно мы стали гениями! Люди собираются смотреть со всего мира… великие ученые, великие производители, которые заинтересованы в том, чтобы получить секрет и выпускать самолеты. Маленький городок стал местом паломничества.
Массы функционируют точно как эти пингвины. Если ты в чем-то добиваешься успеха, все становятся на твою сторону. Если ты в чем-то терпишь поражение, все против тебя. Если ты успешен, каждый скажет:
– Мы так и знали, что ты добьешься успеха. Разве я этого не говорил?
А если ты потерпишь поражение, те же самые люди скажут:
– Мы же всегда тебе говорили: не будь дураком, ничего не выйдет.
Массы функционируют точно как пингвины, или наоборот: пингвины функционируют точно как массы. Но не вы. Вы уже пришли сюда, чтобы быть со мной, вопреки всему миру. Вы со мной вопреки всему миру.
Дело не в том, чтобы воображать, что вы сделаете; вы уже сделали это.
Быть со мной значит быть в опасности. И эта опасность будет продолжать возрастать, сначала потому, что люди, которые хотят меня остановить, которые хотят меня искалечить, чтобы я не мог работать, вскоре придут в отчаяние – и они способны на все. У них есть вся возможная власть; одной только истины нет на их стороне. У них есть вся власть, но существование не с ними. Они могут причинить любой вред мне и моим людям, но не могут причинить никакого вреда истине. И я решительно намерен сделать истину как можно острее, прежде чем мне будет причинен какой-то вред.
Есть многое, что я еще хотел бы сказать, но ситуация не позволяла мне этого. Но мы найдем ситуации, которые позволят мне это сказать; мы приложим все усилия. И я не вижу, почему бы существованию не поддержать нас.
Только посмотри: нас изгнали из Европы – из одного аэропорта в другой, из одной страны в другую. В то мгновение, если ты думал об этом, это было бедствием. Но сейчас вы знаете: существование защищало нас. Хорошо, что они нас не впустили; теперь они сидят под облаком смерти. Если бы они нас приняли, мы подверглись бы той же опасности.
Мы должны послать им благодарственные письма со словами: «Вы поразительны! Как вам удалось узнать, что случится такое бедствие, и позаботиться о том, чтобы эти прекрасные люди не подверглись опасности?»