Глава 7
Между двумя сновидениями…
Любимый Ошо,
Меня всегда глубоко впечатляло состояние Бардо, как оно описывается в древних тибетских писаниях. Пожалуйста, скажи что-нибудь об этом.
Метод Бардо прост, но очень важен. Лишь только людям, которые немного медитировали в своей жизни, он может принести какую-то пользу, а Тибет был одной из тех стран, в которых почти каждый посвящал некоторое время медитации – просто быть одному, в молчании, ничего не делая, просто свидетельствуя. Если такой человек не достигает просветления в этой жизни и вмешивается смерть, используется Бардо.
Такой человек достигает определенного раскрытия дверей. Он не вошел вовнутрь, но, по крайней мере, попытался; он постучался в двери. Он обладает определенной восприимчивостью, и во время смерти он с абсолютной готовностью входит в состояние медитации. Теперь ему нечего бояться. Смерть уже пришла; он может рискнуть всем. А Бардо – это определенный мягкий метод гипноза… точно такой, как используя я. Слушая меня, вы становитесь тихими, молчаливыми.
Бардо – это внушение умирающему человеку: «Будь в молчании. Оставь эту жизнь сознательно. Вместо того чтобы позволить смерти вырвать ее у тебя, расслабь свою хватку; не будь побежденным смертью, не борись. Просто отбрось все привязанности. Этот мир для тебя окончен, эта жизнь для тебя окончена. Нет смысла держаться за нее; держась за нее, ты будешь бороться со смертью. Ты не можешь победить, и очень важная возможность будет упущена.
Просто отпусти все сам. Расслабься, без всякого противодействия прими смерть как кульминацию жизни, как естественное явление. Она ничего не заканчивает. Останься сознательным и наблюдай, что происходит, – как тело становится дальше и дальше от тебя, как ум начинает разваливаться на части, как будто зеркало упало и разбилось вдребезги, как твои эмоции, сантименты, настроения… все, что составляло твою жизнь, начинает исчезать».
Это конец сновидения. Вот фундаментальная суть Бардо: ты жил в сновидении, которое называл жизнью, в сновидении длиной в семьдесят лет. Оно подходит к концу. Ты можешь плакать о сбежавшем молоке и упустить возможность… потому что через несколько секунд ты войдешь в другое чрево, в другое сновидение.
Между этими двумя сновидениями есть лишь несколько секунд, в которые ты можешь прийти в бдительность и проснуться, и если тебе удастся прийти в такую бдительность, ты победил смерть, ты победил сновидения. Ты войдешь в другое чрево сознательно; ты покинешь это тело сознательно и сознательно войдешь в другое.
Ты сможешь вспомнить свою смерть и сновидение, которое прожил, и это предупредит тебя, чтобы ты не вошел снова в ту же колею – и не начал снова гнаться за теми же глупыми желаниями, попадаться в те же ловушки ревности, бороться за те же самые глупости респектабельности. Это поддержит в тебе бдительность и напомнит, что все это ты уже делал раньше. Все кончается смертью, и это тоже окончится смертью.
Таким образом Бардо напоминает тебе, что то, что исчезает, было сновидением. Когда приходит смерть, очень легко увидеть жизнь как сновидение. Чем еще она может быть? Ты будто бы просыпаешься утром.
Всю ночь ты столько жил, видел столько снов, – за ночь ты можешь прожить годы, – но Бардо напоминает тебе, что это было сновидением. Это должен делать очень развитый человек – лама, мастер, – и он настаивает, что пришло время осознать, что это было сновидением: ты не умираешь, всего лишь прерывается сновидение.
И пока ты перемещаешься из одного сна в другой… этот промежуток безмерно важен, потому что в этом промежутке нет никакого сна, лишь простая ясность, абсолютная ясность, осознанность. Второе, о чем нужно напомнить: не упусти этот промежуток.
И третье: не упусти вхождение в утробу. Тогда ты совершил нечто такое, для чего людям требуются многие жизни работы.
Человек просто впадает в глубокое молчание, и нисходит смерть. Он слышит эти слова от кого-то, кого он любил, кому доверял, от кого-то, кого он и представить не может обманщиком – лишь тогда это имеет смысл. Этого не сможет сделать просто кто угодно. Даже если Бардо доступно, и есть все инструкции, это может сделать лишь кто-то, кого ты уважал, чтил, любил, кому доверял.
В это критическое мгновение малейшее сомнение в этом человеке разрушит все – тогда Бардо было тщетно. Но если ты не упустишь и последуешь всем инструкциям, то заложишь основание для новой жизни, которая будет совершенно другой жизнью. Это будет твоя последняя жизнь, потому что каждый, кто умирает сознательно, кто использует этот промежуток, чтобы испытать вкус абсолютной чистоты, входит в утробу бдительным, рождается бдительным. Его просветление гарантировано природой: в нем есть семя, основание.
Поэтому Бардо – это простой процесс, но он может помочь лишь тем, кто уже немного медитировал, кто был с мастером, кто иногда переживал молчание, присутствие и красоту пребывания в этом мгновении. Такие люди приобретают эту способность.
Бардо – это величайший вклад Тибета в мировую сокровищницу. Тибет не внес больше ничего. Это бедная страна на краю мира – на крыше мира – неприступная. Даже сегодня трудно попасть в Тибет.
Тибет разработал медитацию под буддистским влиянием, и в конце концов стал единственной в мире страной, где каждый медитирует, где медитация – обычное явление. Каждая семья должна дать хотя бы одного из своих членов – того, кто готов, – в монастырь, чтобы медитировать тотально. И из каждой семьи, из каждого поколения в монастырь уходил хотя бы один.
Почти весь Тибет превратился в монастырь. Точно как Россия превратилась в концентрационный лагерь, Тибет превратился в монастырь. В горах, в красивых местах, были тысячи монастырей. Каждая семья отдавала кого-то, кого интересовал этот поиск. Это было единственное место, где людей поощряли к поискам; это стало частью образа жизни всей страны.
И те, кто не был в монастырях, тоже медитировали, когда им это только удавалось, чтобы ко времени смерти Бардо это было возможно для каждого. Доступно было много мастеров, много развитых существ, которые могли повторить эти инструкции, – и у каждого был собственный мастер. Это был совершенно другой мир.
В этом столетии было уничтожено много прекрасных вещей, но Тибет стоит во главе этого списка. Тибет был разрушен коммунистическим вторжением из Китая. Монастыри были превращены в школы, в больницы, а монахов заставили работать в полях. Даже упоминать слово «медитация» стало преступлением. А Тибет никому не причинял вреда: эта страна была такая отрешенная, такая отрезанная от мира.
Но она была уничтожена, и я не думаю, что есть какая-либо возможность восстановить ее красоту, ее великолепие. Это невозможно, потому что теперь дороги соединяют ее с Пакистаном, с Китаем. Теперь ездят автобусы, прилетают и улетают самолеты. Там армия. Тибет стал военной базой Китая. Он утратил свой золотой век.
Вскоре трудно станет найти человека, способного слушать инструкции Бардо, и почти невозможно – того, кто может читать эти инструкции. Они останутся в книгах; сейчас они доступны на всех языках. Это простые инструкции, но их можно улучшить, и у меня есть идеи, как их улучшить, потому что они очень древние и очень грубые. Их можно отполировать. Многое можно к ним добавить, придать им больше новых измерений. Но основа в том, что люди должны быть медитативными. Мои люди медитативны, и частью нашей основной работы будет вернуть к жизни Бардо в более рафинированной форме, чтобы мы могли применить его к нашим людям.
Тибет – это больше не прежний Тибет. Но мы можем создать ситуацию, психологию, в которой Бардо – или нечто подобное Бардо, но более развитое, – может помогать людям. Это прекрасный процесс. Точно как Япония принесла дзэн из буддистских источников медитации, из тех же буддистских источников медитации Тибет принес Бардо. Их вклады бессмертны.
Когда ядерное оружие будет забыто, все же эти открытия не утратят своего значения.
Любимый Ошо,
Вчера, когда кто-то спросил меня, почему я с тобой, я осознала, что не могу дать никакого осмысленного ответа. Просто сказать, что я люблю тебя, казалось поверхностным, банальным и совершенно неадекватным для описания вызывающего благоговение опыта бытия с тобой. И я с тобой не по какой-то интеллектуальной причине, и я не слишком эзотерична и даже не очень религиозна. Фактически, ученик я довольно паршивый. Но я нерушимо прилипла к тебе, как самая мелкая железная стружка к самому мощному в мире магниту.
Любимый Ошо, не мог бы ты объяснить это явление?
Этот вопрос от Анандо. Трудно объяснить людям, почему вы со мной. Все, что вы можете сказать, покажется неадекватным, неточным, поверхностным, не отдающим полной меры справедливости; а если вы ничего не говорите, это тоже неловко. Нужно что-то говорить.
И это становится еще труднее, если нет никакого рационального объяснения, и вы со мной не ради какой-то философской, рациональной доктрины. Если ты со мной не во имя каких-то религиозных намерений, тогда, естественно, ты почувствуешь, что не можешь ответить на этот вопрос.
Но для меня важно, чтобы ты не могла ответить на вопрос. Если ты можешь ответить на этот вопрос, твоя связь очевидно поверхностна. Ты можешь называть ее любовью, но любят все; люди влюбляются и «разлюбляются», и это такая обыденная вещь. Она имеет ассоциации, которые делают мир очень земным.
И хорошо, что ты здесь не из-за какого-то конкретного интеллектуального убеждения, потому что я не интеллектуальный человек; что ты здесь не по какой-то религиозной причине, потому что я оставил религию далеко позади. Но ты можешь, не давая никакого определенного ответа, объяснить всю ситуацию так, как она сформулирована в твоем вопросе.
Каждый раз, когда кто-то спрашивает, объясни всю ситуацию: «Вот ситуация. Решайте сами, что это за отношения». Почему это тебя должно смущать? Пусть это смущает человека, задавшего вопрос. Пусть он над ним раздумывает, пусть не спит ночами… как это понимать, что это за отношения. Но говори правду.
Твой вопрос полностью содержит ответ. Просто скажи этому человеку точно то же, что написала в своем вопросе. «Вот ситуация; сам ее и объясняй. Я не могу ее объяснить; может быть, я слишком вовлечена. Ты снаружи. Возможно, ты сможешь сообразить, что это такое. Если у тебя получится, скажи и мне, потому что мне приходится отвечать и другим».
Чем более таинственно вы связаны со мной, тем труднее будет отвечать. Но никаких ответов не нужно. Просто объясните ситуацию: «Вот ситуация, и я не знаю, какое слово может подойти, чтобы все это описать». Это будет подлинно, искренне. Ты не будешь чувствовать неадекватности, тебе не будет неловко. Фактически, неловко будет другому человеку из-за того, что он задал такой вопрос, что было невежливо задавать такой вопрос, что это было грубо, примитивно. Есть возможность отношений, которых не может описать ни одно слово, – и именно это происходит между вами и мною.
Ты можешь просто сказать: «Я не знаю, как описать всю эту ситуацию». И это поможет и этому человеку – встретить отношения, которые так безграничны, что не могут быть заключены в слова, которые так далеки от обычного языка, что заталкивать их в язык было бы насилием. Может быть, ты можешь помочь ему почувствовать нечто, просто описывая всю эту ситуацию искренне и подлинно.
Твой вопрос – и есть твой ответ.
Любимый Ошо,
Я слышала, ты говорил, что мы боимся подойти к тебе близко, но как нам подойти близко? Я также предполагаю, что когда ты дал мне имя, я была сущим шумом и толпой внутри. Не так давно я начала полностью осознавать, по крайней мере, пять совершенно разных личностей, управляющих мною изнутри, каждая в свое время. Одна из них похожа на доблестную, бунтарскую, сильную, взбешенную, мстительную девственную греческую богиню; другая – очень незащищенная, уязвимая, мягкая, любящая, обиженная маленькая девочка. Есть и другие, но это крайности. Как между них мне узнать настоящую меня, индивидуальность?
Это не только твоя ситуация, это ситуация каждого. И их не пять – ты толпа, множество. Тебе просто нужно присмотреться поближе, поглубже, и ты найдешь у себя внутри много людей. И все они временами притворяются тобой. Когда ты в гневе, тобой владеет определенная личность и притворяется тобой. Когда ты полна любви, тебя захватывает другая личность и притворяется тобой.
Это вызывает замешательство не только у тебя, но и у всякого, кто приходит с тобой в контакт, потому что они ничего не могут понять. Они сами – толпа.
В каждых отношениях женятся двое, но на самом деле женится толпа. В них постоянно будет продолжаться война, потому что редко будет так, что в тебе дежурит любящий человек и в твоем партнере – тоже. В противном случае вы будете упускать: ты любящий, а твой партнер печальный, злой или встревоженный. А когда он в любящем состоянии, ты – в другом. И нет никакой возможности контролировать эти личности; они живут собственной жизнью.
У Гурджиева есть одна история.
У хозяина в горах был дворец и дюжина слуг, и он сказал слугам, что отправляется в паломничество:
– Может быть, оно займет год, может быть, два или три, а может быть, я вернусь, не окончив путешествия. Может быть, я вернусь с полдороги, в любой день. Поэтому будьте готовы каждый день, словно я вернусь именно в этот день. Дом должен быть в том состоянии, которое мне нравится. Не думайте: «Он вернется только через три года, зачем беспокоиться? Три года мы можем наслаждаться отдыхом». Я могу вернуться в любой момент, а может быть, вернусь через три года или через десять лет. Но, что касается вас, помните, я могу вернуться в любой момент. Это очень вероятно.
Слуги оказались в очень трудном положении. Если бы он сказал им определенную дату, можно было бы просто отдыхать, наслаждаться. Каждый из слуг дежурил час за двадцать четыре часа; кто-то дежурил круглые сутки. Один человек дежурил час, потом другой. Прошли годы. Фактически, они совершенно забыли, что должен был вернуться хозяин, потому что прошло столько времени.
В те времена мир был дик, и паломничество было опасным. Фактически, люди обычно отправлялись в паломничество, только когда приближались мысли о смерти, и опасности больше не было, потому что человек в любом случае собирался умереть. Очень немногие возвращались из паломничества. Слуги стали думать: «Прошло столько лет: наверное, он умер, и мы напрасно беспокоимся». Они обленились, но дежурство продолжалось, потому что глубоко внутри оставалось сомнение: «Кто знает? А вдруг он вернется?»
Тем временем каждый, кто проходил у ворот, спрашивал:
– Какой прекрасный дворец! Кто хозяин этого дворца?
И каждый дежурный слуга отвечал:
– Кто же еще? Я! Я хозяин этого прекрасного дворца.
Но люди были немного озадачены, потому что у дворца каждый раз оказывался новый хозяин. Дежурные постоянно сменялись: круглые сутки кто-то дежурил в течение одного часа. Когда ты приходишь в следующий раз, то встречаешь нового человека, и он тоже претендует на то, что он хозяин.
Считая хозяина умершим, каждый из слуг решил, что никакого вреда не будет, если объявить хозяином себя; фактически, они и были хозяевами. У хозяина не было ни сына, ни родственника, никого; он был одиночкой. И слуги стали носить его одежду, пользоваться его вещами; они действительно были убеждены в том, что он умер, а его смерть означает, что хозяева – они.
И тогда однажды хозяин явился, и на эту сцену стоило посмотреть! Люди сбрасывали с себя одежду, бегали голые, пытаясь найти свою… царил полный хаос.
И хозяин спросил:
– Что случилось?
– Мы хотим, чтобы ты нас простил, – сказали они. – Так как ты не возвращался столько лет, мы подумали, что ты вообще не вернешься. Мы дураки – необразованные, глупые люди. Мы стали пользоваться твоими вещами и претендовать на то, что хозяева – мы. Конечно, каждый был хозяином только на час. Чтобы избежать столкновений и ссор, мы решили, что пока один из нас дежурит и охраняет дом, он и хозяин, но только на час. По истечении этого часа он только слуга; хозяином становится другой человек.
Гурджиев говорил, что эта история символизирует внутренний мир.
Есть множество личностей – не только пять, настоящее множество, – и они продолжают сменять друг друга. Это своего рода Клуб Ротарианцев. В Клубе Ротарианцев, чтобы избежать соревнования, каждый из его членов в свою очередь становится президентом. В следующий год – следующий… Каждый надеется, что приближается его очередь, и никто не расстраивается, когда кто-то другой становится президентом; дело только за одним годом, и президентом станет кто-то другой. Фактически, они все президенты.
У тебя внутри тоже есть определенная очередь, и если ты продолжаешь наблюдать… Не вмешивайся в эти личности, потому что это только создаст еще больший беспорядок, больший хаос. Просто наблюдай, потому что, наблюдая эти личности, ты также осознаешь, что есть еще и наблюдатель, который не личность, перед которым проходят эти личности, возникают и исчезают.
В своем вопросе ты говоришь, что чувствуешь, что в тебе есть пятеро, но кто смотрит на этих пятерых? Наверное, кто-то шестой! Это не личность, потому что одна личность не может наблюдать другую.
Это нечто очень интересное и очень важное: одна личность не может наблюдать другую, потому что у этих личностей нет никакой души. Они подобны твоей одежде. Ты можешь продолжать менять одежду, но одежда не знает, что изменилась, что теперь используется другая. Ты не одежда, поэтому ты можешь переодеваться. Ты не личность, и именно поэтому ты осознала, что в тебе есть эти пять личностей, или двенадцать, или бесконечное количество.
Это также делает совершенно ясным еще одно: есть нечто, что продолжает наблюдать всю эту игру личностей вокруг тебя. И это и есть ты.
Поэтому наблюдай эти личности, но помни, что твоя реальность – в твоем наблюдении. И если ты можешь оставаться наблюдающей личности, эти личности начнут исчезать; они не могут жить. Чтобы оставаться в живых, им необходимо отождествление. Если ты в гневе, для этого ты должна забыть о наблюдении и отождествиться с гневом; тогда у гнева есть жизнь. Но если ты просто наблюдаешь, тогда у гнева нет жизни; он уже мертв, умирает, исчезает.
Концентрируйся больше и больше в наблюдательности, и все эти личности исчезнут. И когда не останется ни одной личности, тогда твоя реальность – хозяин – вернулся домой. Тогда ты ведешь себя искреннее, подлинно. Тогда, что бы ты ни делала, ты делаешь это тотально, полностью. Ты никогда не раскаиваешься; ты всегда в радостном настроении.
Любимый Ошо,
Ты дал мне санньясу, и это прекрасное измерение жизни, постоянно изливающее свои сострадание и любовь. Я чувствую, что ничего не знаю о медитации и внутреннем путешествии – я безнадежный случай. Пожалуйста, плесни мне в лицо немного холодной воды и разбуди меня от этого сна.
Тебе не нужно мне напоминать, потому что именно это я постоянно делаю – выплескиваю ледяную воду тебе в лицо. Но чтобы ты проснулся, просто ледяной воды недостаточно; ты можешь начать даже наслаждаться ею, перевернуться на другой бок, натянуть на себя одеяло и снова уснуть.
Наша сонность глубока. Она почти как кома, но ее нужно прервать. Тебе не нужно беспокоиться о том, что ты не знаешь, что такое медитация. Просто оставайся доступным. Однажды ты споткнешься об нее даже во сне. Просто продолжай нащупывать, и ты найдешь дверь, – потому что дверь есть, и я прилагаю все усилия, чтобы достичь тебя.
Каким бы глубоким ни был сон, какой бы глубокой ни была кома, в которой ты находишься, я пытаюсь тебя достичь тысячами способов. Лишь проснувшись, ты поймешь, что я делал, чтобы тебя достичь.
Всегда есть какой-то способ, какое-то небольшое окно, потому что ты не можешь жить, закрыв все окна и все двери: ты умрешь. Тогда это будет не сон, не кома, а просто смерть. Тебе нужно немного свежего воздуха, поэтому какое-то окно всегда открыто.
Например, если мы все заснем в этой комнате, и все вы будете крепко спать и храпеть, и я просто крикну: «Маниша!», только Маниша это услышит, никто другой. Странно, потому что звук ударил в уши каждого, но только Маниша просыпается и спрашивает: «Что случилось? Зачем я понадобилась посреди ночи?»
Глубоко в бессознательное проникло имя, потому что с самого раннего детства тебя называли каким-то именем. Или, если ты стал санньясином, это было вторым детством; тебе дали имя, и это имя определенным образом просочилось к тебе в бессознательное. Даже во сне ты знаешь, что это твое имя. Никто другой не проснется, никого другого оно не побеспокоит, кроме человека, которого позвали.
Поэтому не волнуйся о медитации. Сидя здесь со мной, ты получаешь какой-то ее вкус, сам об этом не зная.
Не беспокойся о сознании. Глядя на меня, наблюдая меня, ты чувствуешь нечто от сознания. Какие-то двери расшатываются, открываются. На это требуется некоторое время. Спешить некуда, доступна вечность. Лишь немного терпения, и все, что тебе нужно, случится с тобой.
Любимый Ошо,
Вчера гость, пришедший к нам в дом, заметил, что у всех нас необычайно сияющие глаза. Почему у твоих санньясинов сияющие глаза?
Потому что они мои санньясины, потому что они отражают мои глаза, отражают меня. Биение их сердец отражает биение моего сердца. Когда вы становитесь молчаливыми, когда вы становитесь более бдительными, в ваших глазах появится другое сияние; обычно глаза у людей сонные, без всякого сияния. У них такие лица, как будто они под воздействием наркотиков или наполовину спят. То, что они говорят, кажется, не исходит ни из какого авторитета. Их жесты мертвы. Вся их жизнь живется частично.
Быть санньясином значит жить жизнь тотально и интенсивно. Эта интенсивность более всего влияет на глаза.
В Индии в джайнизме есть две секты. Разница очень мала, но в каком-то смысле очень значительна. Одна из сект поклоняется статуе Махавиры с закрытыми глазами, другая – статуе с открытыми глазами. Это не настолько большая разница, чтобы из-за нее строить разные храмы и постоянно бороться, спорить, писать комментарии. Но иногда это бывает очень забавно.
Джайнское сообщество очень невелико, и их храмы действительно красивы; может быть, у них самые красивые храмы. Но у одной секты может не быть достаточно денег, чтобы построить храм, поэтому обе секты строят храм вместе. Храм один и тот же, писания одни и те же, статуи одни и те же – единственная проблема с глазами. И они нашли стратегию: половину дня поклоняется одна секта, половину – другая.
Статуи сделаны из мрамора. Нельзя сделать мраморные статуи так, чтобы глаза можно было открывать и закрывать, когда угодно, – по крайней мере, на Востоке это невозможно. На Западе, может быть, мы можем придумать какое-нибудь техническое приспособление, какое-нибудь электрическое приспособление. Ты нажимаешь на кнопку, и глаза открываются; ты нажимаешь на кнопку, и глаза закрываются. Но этому конфликту почти двадцать пять веков, и тогда такой технологии не было. И был найден выход: они сделали отдельно глаза из золота, которые они просто приклеивают поверх закрытых.
Иногда это становится проблемой, потому что есть проблематичные люди: у кого-то, кто поклоняется Махавире с закрытыми глазами, время до двенадцати, но он продолжает поклоняться, молиться, и все ждут. Это заходит слишком далеко. В конце концов они решают, что время пришло; этот человек задерживается слишком долго и создает слишком много проблем, и они начинают надевать открытые глаза… И он протестует: «Я поклоняюсь Махавире с закрытыми глазами, а вы надеваете глаза, которые открыты. Вы потревожили мое поклонение!»
Иногда дело доходит до суда. Храмы запирают, и годами никто не может поклоняться, потому что суд не может решить, медитировал ли Махавира с открытыми глазами или с закрытыми. Обе стороны представляют в свою поддержку священные писания, и те и другие писания одинаково древни. Кажется, никакого выхода нет.
В одном месте этот конфликт продолжался почти двадцать лет. Я каждый год приезжал на выпуск местного колледжа, чтобы произнести речь для студентов. Обе стороны пришли ко мне и сказали:
– Нужно что-то предпринять. Двадцать лет… и вот Махавира – под замками полиции. Кажется, никакого выхода нет. Что ты скажешь?
– Может быть, оба писания правы, – сказал я. – Что касается медитации, наверное, он медитировал с закрытыми глазами. Но он не медитировал двадцать четыре часа в сутки; он ходил просить подаяния, он разговаривал с учениками. А у человека, который так долго медитировал, наверное, были прекрасные глаза, такие сияющие, просто языки пламени, что на некоторых людей произвели впечатление его открытые глаза. И я не вижу в этом никакого конфликта.
И я предлагаю: вместо одной статуи сделайте две, одну с открытыми глазами, другую с закрытыми. Это такое простое дело, что я не могу понять, почему двадцать лет ничего не может решить ни высший суд, ни вы, идиоты, потому что дело только за тем, чтобы приобрести еще одну статую. Оставьте у этой статуи глаза открытыми. И каждый, кто хочет поклоняться, может поклоняться той или другой статуе. А если кто-то хочет поклоняться им обеим, в этом нет никакого вреда, потому что это один и тот же человек, который сидит с закрытыми и с открытыми глазами.
Но двадцать четыре века они боролись из-за такой мелочи. Наверное, что-то в этом есть – и это что-то заключается в том, что ортодоксы одержимы закрытыми глазами, а неортодоксальные люди, на которых произвели впечатление его глаза, магнетизм его глаз, хотят, чтобы глаза оставались открытыми.
Поэтому, когда кто-то спрашивает, почему у тебя такие сияющие глаза, просто скажи, что это потому, что ты санньясин. Все у тебя внутри должно стать сияющим. Все у тебя внутри должно стать светом, засиять.