Беседа 2. БОГОСЛОВИЕ ЛЮБВИ
Почему с милым Рай в шалаше?
Во время нашей первой беседы мы пришли к выводу, что в основе любви лежит стремление к единству с тем, кто тебе дорог. Это столь очевидно. Ведь если ты кого-то любишь, то хочешь быть рядом, тебя не тяготит общение с любимым человеком и, встретив его в городе, ты не переходишь на другую сторону улицы, не кутаешься в воротник и не опускаешь глаза, чтобы пройти мимо незамеченным или сделать вид, что не узнал его. Напротив, ты рад неожиданной встрече. Настолько, что, если любимому человеку нужны твоя помощь и участие, ты можешь отложить свои дела, изменить планы и посвятить ему вечер. А если любишь по-настоящему – самоотверженно, не жалея себя, и, одновременно, смиренно, «не ища своего» (ср. 1 Кор. 13, 5) – ты готов посвятить любимому не только вечер, но всю жизнь и всего себя.
Если «любить» означает стремиться к единству, то «не любить» означает, напротив, стремление разорвать единство, вплоть до ненависти, то есть желания «не видеть» человека, которое в крайней форме способно привести к убийству, чтобы «не видеть» его «ни за что» и «никогда». Если любовь соединяет, то нелюбовь, ненависть, наоборот, разделяет.
Почему это важно подчеркнуть? Потому что, понимая любовь, как стремление к единству, мы осознаем ее уже не как чувство, а как волю или силу, которая, на уровне межличностных отношений, соединяет людей, и может быть столь велика, что, по словам поэта, может быть осознана, как сила, что «движет солнце и светила».
В этом смысле любовь можно уподобить известной каждому школьнику силе притяжения, которая определяет характер движения небесных тел в космическом пространстве и является одним из проявлений Закона всемирного тяготения, одного из универсальных законов материального мiра. На земле сила притяжения проявляет себя в виде гравитации (от лат. gravitas – тяжесть). Гравитация, как и любовь, невидима, однако ее существования никто отрицать не будет. Почему? Потому что, будто бы, в существовании силы притяжения легко убедиться на опыте – для этого надо только подпрыгнуть на месте.
Но разве опыт семейной жизни не убеждает нас в том, что если супруги не осознают любовь как силу и не проявляют воли к единству, то их брак обречен? И, напротив, тот же опыт показывает, насколько крепкой может быть семья, в которой супруги «не ищут своего» и, по слову Евангелия, готовы умереть друг за друга.
При этом, если сила притяжения двух материальных тел зависит от их массы и расстояния между ними6, то есть физических величин, то сила любви зависит от иных величин, которые не от мiра сего, а именно – от способности человека «положить душу за друзей своих», от той меры самоотверженности и смирения, на которые способен человек. Не зря говорят, что настоящая любовь не от мiра сего и настоящие браки заключаются на небесах, а с милым Рай и в шалаше.
Люди привыкли относиться к этим словам с долей иронии, как к некоторому поэтическому преувеличению, которое, однако, не имеет ничего общего с реальностью. «Так-то оно так, – улыбаются они. – Но только хорошо бы, чтобы этот шалаш стоял на своей земле, рядом с трехэтажным коттеджем, садом и бассейном, а у в хода в шалаш был припаркован личный самолет или, на худой конец, серебристый Bentley». Вот тогда, действительно, с милым рай и в шалаше.
Так думают те, кто убежден в реальности только одного материального, дольнего мира – по-гречески, «космоса» (κόσμος). Христиане считают иначе. Конечно, никто из них не утверждает, что счастливые браки, в буквальном смысле, заключаются «на облаках», то есть на «взвешенных в атмосфере продуктах конденсации водяного пара». Потому что «небесами» Церковь называет не то небо, что мы наблюдаем земли, а невидимый, духовный, горний мир. На греческом языке этот мир называется «ирини» (eἰρήνη), а на языке Евангелия – Царством Небесным, о котором сказано, что оно приблизилось к людям и открывается покаявшимся (μετάνοια – «перемена ума», «перемена мысли», «переосмысление»), то есть начавшим жить по-новому – с любовью к Богу и ближнему, о чем сказано: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф. 4, 17). Такой человек является жителем уже не одного, а сразу двух миров – дольнего и горнего, видимого и невидимого, земного и небесного. И, если ваш брак основан на любви в ее христианском понимании, то он дает возможность прикоснуться к этой новой реальности горнего мира – Царства Божией любви.
Поэтому, когда Рай в душе, то он и в шалаше, где бы этот воображаемый шалаш не стоял – у личного особняка, на берегу реки или у подножия грохочущего вулкана. Именно такой сценой заканчивается фильм – катастрофа 2014 г. «Помпеи»: раб – гладиатор Майло и дочь богатого горожанина Кассия, преодолев множество испытаний, но, будучи не в состоянии спасти друг друга, замирают в поцелуе на фоне заливающей город лавы.
Если для атеиста эта сцена – крах всего, то для христианина, чающего жизни будущаго века, она не лишена надежды. И, главное даже не то, что Майло и Кассия нашли друг друга, важнее, что, самоотверженно и смиренно стремясь к единству с любимым, они научились любить, что последнюю минуту своей земной жизни они встретили с любовью, а значит – с Богом. Потому что сказано, что всякий любящий рожден от Бога и знает Бога (1 Ин. 4, 7).
Подлинная любовь ведет человека в Рай, Царство Небесное и приводит к Богу, Правителю этого Царства. Именно об этом – бессмертная «Комедия» Данте, героя которой любовь не только соединяет с возлюбленной Беатриче, но и, в итоге, приводит в небесные обители, где поэт удостаивается дара созерцать Бога Троицу и смиренно умолкает перед Любовью, что «движет солнце и светила».
Почему «вера от слышания?»
Когда в конце нашей первой беседы прозвучали эти слова, одна молодая женщина и спросила: «Получается, что, любя мужа, я могу прийти к Богу? Объясните, почему?».
Как это возможно? Например, если мой друг, супруга или муж находится в больнице, а Бог – в храме, то, отправившись в больницу, чтобы навестить дорогих для меня людей, я и попаду в больницу, а не в храм. Как в детской задаче про поезд, который вышел из пункта А в пункт Б. Куда вышел – туда, рано или поздно, он и придет. Да, и как любящий может узнать Бога? Как могут быть связаны знание и любовь?
Действительно, нашему современнику есть от чего прийти в недоумение. Потому что уже более двухсот лет ему твердят о «силе знаний», которые будто бы являются единственным светом просвещения. «Мир освещается солнцем, а человек знанием», «Не гордись званием, а гордись знанием», «Ученье – свет, а неученье – тьма», «Знание – сила» – эти пословицы и поговорки известны миллионам. Как и слова из письма А. С. Пушкина к брату Льву Сергеевичу от 21 июля 1822 г. «чтение – вот лучшее учение».
Интересно, что, если целиком процитировать фрагмент письма великого поэта, из которого выхвачены эти слова, то легко заметить, что поэт писал вовсе не о десяти уроках русского языка и литературы в день, а о пользе самообразования, а также о том, что главным учителем является сама жизнь: «…Тебе скажут: учись, служба не пропадет. А я тебе говорю: служи – учение не пропадет… Чтение – вот лучшее учение».
Польза чтения очевидна. Действительно, замечательно уметь читать и иметь возможность прочитать Книгу Бытия, Евангелие, Послания апостолов, Жития святых, «Евгения Онегина», «Братьев Карамазовых», «Доктора Живаго». И все же Апостол сказал, что вера не от чтения, а от слышания (Рим. 10, 17. Почему? Что есть такого в слышании, чего нет в чтении? Чем произнесенное слово или предложение отличается от прочитанного?
Тем, что оно слито с дыханием и биением сердца человека, что неизбежно находит отражение в интонации – тоне, громкости, темпе, ритмике, особенностях фонации речи, благодаря которым слушатель может понять или почувствовать, верит ли человек сам в то, о чем говорит? Если же это слово проповеди и человек говорит о Боге, то именно по ее интонации слушатель может почувствовать и понять, любит ли говорящий Бога. И, если ответ звучит утвердительно – да, верит и любит! – то от такого слышания, от веры и любви говорящего и в другом человеке рождаются любовь и вера. Не факты и знания, сами по себе, рождают веру или сами себя делают убедительными. Убеждают вера и любовь, с которой они были произнесены. Вера рождается от веры, а любовь – от любви.
Именно поэтому проповедь Христа Спасителя была настолько убедительна, что даже враги, которые хотели схватить Его, боялись «наложить на Него руки» и свидетельствовали: «Никогда человек не говорил так, как этот человек» (Ин. 7, 46). Если бы лучшим учением, действительно, было чтение, то, думается, Христос оставил бы ученикам, если не книгу, то хотя бы несколько строк, но Он этого не сделал, всегда предпочитая живое слово проповеди и чтению – слышание. Слово Христа всегда было живым, ярким и образным. Он нередко использовал игру слов, пословицы и поговорки, поэзию и, конечно, притчи.
Именно поэтому Церковь так ценит живое слово проповеди, которая, говорят, только тогда принесет плоды, если сама станет жизнью, а жизнь – проповедью. Именно поэтому так ценили именно живое слово выдающиеся проповедники XX века. Известно, что все проповеди и беседы митрополита Антония Сурожского были записаны благодарными прихожанами, сам он этого никогда не делал. Протопресвитер Александр Шмеман, который в течение тридцати лет вел духовные беседы на «Радио Свобода», писал к ним лишь краткие «скрипты» – подборки тезисов и всегда говорил живьем. Клайв Стейплз Льюс, который сам в годы Второй Мировой войны, вел передачи на Би-Би-Си, однажды заметил: «Писать по ученому может каждый болван. Разговорный язык – вот пробный камень. Кто не может облечь в него свою веру, тот или не понимает ее, или сам не верит»7.
Один из вятских священник, ныне митрофорный протоиерей8, однажды поделился впечатлением, которое на него, еще молодого человека, произвела впечатление проповедь старца – архиепископа Вениамина (Тихоницкого)9, произнесенная в преддверии хрущевских гонений. Выйдя на амвон, седовласый владыка оперся на посох, по-отечески, с любовью оглянул молящихся в храме и негромко, но твердо сказал: «Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет» (Мк. 16, 16) и, ударив посохом по амвону, словно поставив точку, удалился в алтарь. Многое забылось, но только не эти слова, и то с какой верой и любовью они были произнесены. Потому что вера от слышания.
Тогда становятся понятными слова святителя Григория Нисского о том, что познание делается любовью. Не только потому, что даже таблицу умножения не выучишь без любви к предмету, учебе, родным и близким. Но и в другом более глубоком и широком смысле.
Почему «всякий любящий знает Бога»?
На примере проповеди мы могли убедиться в том, что действенно и плодоносно только слово, произнесенное с любовью и верой. Это можно понять и почувствовать, в том числе, по интонации, с которой это слово произнесено. Причем, так произнося слово, говорящий передает слушателю не только информацию, но также любовь и веру, которые, попав в душу слушателя, как семена в почву, дают в ней всходы веры и любви. И, как сказал Христос в притче о сеятеле, в иной доброй душе приносят плод во сто крат (Мф. 13, 23).
Так происходит не только, когда мы говорим, но стараемся все делать с любовью. Пеленает ли мама малыша, моет ли муж посуду, делает ли дочь уроки, заботятся ли дети о родителях, играют ли братья в хоккей или сестры в куклы, белят ли супруги деревья в саду, отдыхают ли дедушка и бабушка в санатории, учит ли учитель учеников, лечит ли врач больных, покупаешь ли ты в магазине молоко или, наоборот, продаешь – если ты все это делаешь с любовью, то и другой человек получает от тебя не только знания, лекарства или молоко, но также любовь, а с ней – знание Бога.
Почему? Потому что Бог – не старец на облаках, местонахождение которого можно установить с помощью новейших средств навигации. Бог есть Дух (Ин. 4, 24), которого никто никогда не видел, но, если мы любим друг друга, то Бога в нас пребывает (ср. 1 Ин. 4, 12).
Эти слова принадлежат апостолу Иоанну Богослову, который является автором пяти сочинений, включенных в Новый завет: четвертого Евангелия, трех соборных посланий и Откровения, которое часто называют Апокалипсисом от греч. ἀποκάλυψις – «откровение», «раскрытие». Церковь наименовала Иоанна Богослова «апостолом любви», потому что он постоянно учил, что без любви человек не может приблизиться к Богу.
Слова о том, что всякий любящий знает Бога, взяты из Первого соборного послания апостола, которое внешне совсем не похоже на послание – в нем отсутствуют имя автора, адресат, а также характерные для любой переписки приветствия. По замечанию библеиста, «оно больше похоже на проповедь, которая объясняет, как строить жизнь по четвертому Евангелию, чем на письмо»10. «Снова и снова автор излагает великие христианские истины о личности и жизни Христа, о любви Божией, о вечной жизни и любви друг к другу, – переплетая их между собой, подобно ведущим рефренам гениального музыкального произведения»11.
Одна из таких истин состоит в том, что подлинная любовь к Богу неотделима от любви к ближнему. Вот эти слова: «Возлюбленные! Будем любить друг друга, потому что любовь от Бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь» (1 Ин. 4, 7—8). Вот почему любя не только мужа или жену и детей, но, вообще, возлюбив ближнего своего настоящей любовью, можно узнать Бога и прийти к Богу.
Святое Евангелие как Откровение Любви
Но кто может сказать, какую любовь можно назвать настоящей? Кто знает об этом? Очевидно, Того, Кто Сам умеет любить. Причем не на словах, а на деле. Того, Кто может не только рассказать о любви, но Кто смог показать пример настоящей любви. Того, Кто был верен любви до конца – Кто положил душу свою за друзей своих (Ин. 15, 13) и при этом не перестал существовать – потому что в небытии нет единства и нет любви – но победил смерть и в новом бытии достиг такой полноты единства с любимым, полноты любви, полноты существования, полноты жизни, что привлек к Себе всех (ср. Ин. 12, 32), даже умерших. Того, Кто смертию смерть попрал и сущим во гробех живот даровал.
Кто же Он? Это Иисус Христос. Поэтому ключом к ответу на вопрос о настоящей любви является вопрос о Христе. Кто Он? Именно от ответа на этот вопрос в значительной степени зависит понимание любви и, в целом, понимание жизни, как той, которой мы живем ныне, так и той, жизни будущаго века, которой будем жить вечно. И именно на этот вопрос отвечает Евангелие, в центре которого находится Личность Христа.
В переводе с греческого Ева́нгелие (εὐαγγέλιον) означает «Благая весть». Слово «Благая» означает не просто хорошая или добрая, но «Божия». Так говорил Сам Христос. Когда однажды приступил некто и назвал Его Учителем благим, Христос заметил: «Что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог» (Мф. 19, 17). Следовательно, Евангелие – это Божия весть, весть Самого Бога. Именно поэтому не «Евангелие Матфея», а «Евангелие от Матфея», то есть Благая весть, сообщение, известие или новость, которую Бог возвестил миру через Матфея.
Всего Евангелий – четыре: от Матфея, Марка, Луки и Иоанна. Все они были созданы в первом веке христианской эры и запечатлели понимание Божией вести первыми поколениями христиан. Прежде всего, Апостолов, как ближайших учеников Христовых, которые в течение трех лет сопровождали Спасителя, слушая и запоминая не только Его слова, но и то, как они были произнесены. Приставка «от» (Матфея и др.) напоминает о том, что Евангелия родились из опыта сопребывания со Христом, видения и слышания Спасителя и поэтому сохранили не только Его слова, но также интонацию, с которой они были произнесены, Его любовь и веру. В этом уникальность дара, который был дан апостолам. Они это прекрасно понимали. Поэтому, когда после отпадения Иуды понадобилось восполнить число Двенадцати Апостолов, они решили избрать одного из тех, «которые находились с нами во все время, когда пребывал и обращался с нами Господь Иисус, начиная от крещения Иоаннова до того дня, в который Он вознесся от нас, был вместе с нами свидетелем воскресения Его, … и выпал жребий Матфию, и он сопричислен к одиннадцати апостолам» (Деян. 1, 21—22, 26).
Это свидетельствует о том, что Апостолы никогда не относились к Благой вести Христовой только как к «информации», которую надо выучить и запомнить. Даром Христа была сама жизнь, и дать эту новую жизнь мог только Тот, чрез Которого все начало быть – Сам Бог. Об этом – первые строки Евангелия от Иоанна, которого Церковь наименовала Богословом, потому что он, чаще других, называет Христа Словом Божиим: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1, 1—5).
Даром Христа была жизнь. Иоанну Богослову, возможно, более чем другим Апостолам, было дано разделить эту новую жизнь с Сыном Божиим. Иоанну было всего шестнадцать лет, когда он впервые увидел Иисуса. Это произошло на реке Иордан, где будущий апостол находился среди других учеников Иоанна Крестителя. Когда Креститель указал Иоанну и Андрею на Иисуса: «Вот Агнец Божий» (Ин. 1, 36), они сразу пошли за Ним. Потом были три удивительных года, в течение которых Двенадцать и, среди них, Иоанн, делили с Иисусом и путь, и пищу, и кров, и вместе с тысячами людей внимали Его проповеди о приблизившемся Царстве Божием, становились свидетелями поразительных чудес. О себе в Евангелии Иоанн, по смирению, упоминает лишь несколько раз и никогда по имени, но просто как об ученике или «ученике, которого любил Иисус» (Ин. 13, 23; 19, 26; 20, 2; 21, 7; 21, 20). И, действительно, Иоанн входил в круг самых близких учеников – вместе с Петром и Иаковом он присутствовал при воскрешении дочери Иаира, был свидетелем Преображения Господня на горе Фавор и моления в Гефсиманском саду. Вместе с Петром он присутствовал в доме первосвященника Анны, когда тот первым допрашивал Иисуса.
Когда накануне Крестных страдания Иисус собрал учеников на Тайную вечерю, чтобы сказать им обо всем, что они могли вместить (ср. Ин. 16, 12), Иоанн ближе всех возлежал к Учителю (Ин. 13, 23) и, как никто другой, слышал и запоминал Его слова. Услышанное так глубоко и прочно врезалось в память юноши, что, спустя годы, Иоанн посвятил Тайной вечере пять глав своего Евангелия (гл. 13—17). Матфей описал Тайную вечерю в 19 стихах (Мф. 26, 17 – 35), Марк – в 20 (Мк. 14, 12—31), Лука – в 32 (Лк. 22, 7—38), а Иоанн – в 155. Столько он смог вместить. Если Матфей, Марк и Лука старались, прежде всего, старались, более или менее последовательно, описать события земной жизни Христа Спасителя, за что получили название «синоптиков» от греч. σύνοψις – «краткий обзор». То Евангелие от Иоанна, как никакое другое, наполнено опытом слушания и слышания Иисуса. Юный Иоанн, как губка, впитывал и запоминал не только слова Учителя, но также интонацию, с которой они были произнесены. Это была интонация любви. Неслучайно, Иоанн называет себя «учеником, которого любил Иисус». Он это почувствовал сразу, но позже понял, что с такой любовью мог говорить, учить, жить среди них только Сам Бог Слово, Бог Любовь (Ин. 4, 8). О чем позже Иоанн сказал: «И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины» (Ин. 1, 14).
Во время Тайной вечери Иисус уже не причтами, но прямо (Ин. 16, 29) беседовал с Двенадцатью о Своем Божественном сыновстве. Согласно Евангелию от Иоанна слово Отец прозвучало в тот вечер из уст Иисуса более пятидесяти раз. Чтобы понять, с какой любовью Иисус говорил о Боге Отце, надо вспомнить, что слово Авва, которое обычно использовал Иисус, уместнее перевести с арамейского, как Папа. Обычно так, глубоко по-семейному, палестинское дети называли своих отцов12.
Чтобы понять квинтэссенцию последней беседы Иисуса с учениками, можно подчеркнуть, что, почти столь же часто, из Его уст в тот вечер звучали слова «любовь», «единство» и «мир» в двух значениях – мiр земной и мир небесный, Царство Божие. Поэтому квинтэссенцию этой беседы можно передать такими словами:
Иисус – Сын Божий, Которого Бог Отец послал в земной мiр, чтобы привести в мир небесный, обители Бога Отца всех верующих в Иисуса. Еще раньше Иисус учил, что Царство Божие – не похоже на обычные земные царства. Бог есть Дух (Ин. 4, 24) и Его Царство – не материальное, а духовное. Его Царем является Бог Отец, а главным законом – жертвенная любовь к Богу и ближнему своему, которая помогает достичь единства с Богом – Правителем Небесного Царства, и святыми – гражданами Небесного Царства. Поэтому, чтобы хочет достичь Небесного Царства, ученики должны любить друг друга той любовью, которой Иисус возлюбил своих учеников: «Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам» (Ин. 15, 12—14).
Понимали ли апостолы на Тайной вечере, что эти слова исполнятся менее чем через сутки – их Сын Божий будет предан, схвачен, неправедно осужден, унижен и казнен тяжелой, позорной смертью, которой римляне умерщвляли рабов. Но даже в страшные минуты, когда воины будут вбивать гвозди в руки и ноги Сына Божия, Он не утратит любви к Богу Отцу и людям и будет просить Бога Отца: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк. 23, 34).
Спустя сутки только Иоанн, единственный из апостолов, будет стоять на Голгофе перед Крестом Господним и, единственный из апостолов, услышит, как с уст Иисуса слетит последнее слово: «Совершилось!» (Ин. 19, 30), и тогда все услышанное, увиденное, выстраданное отзовется в Иоанне самым кратким, самым емким и самым известным всему миру символом веры: Бог есть любовь (1 Ин. 4, 8).
Бог есть любовь! Это означает, что Бог не только знает о любви. Бог является любовью. Поэтому у Бога надо не только спрашивать о том, что такое любовь, но и просить настоящей любви. Потому что настоящая любовь – не наша, а Божия. Таков Сам Бог – Святая Троица. И, неслучайно это понимание настоящей любви и понимание Бога было дано юному Иоанну «ученику, которого любил Иисус», который разделил с Учителем не только жизнь, но также смерть, и который, единственный из апостолов, стоял на перед Крестом Господним – этой иконой настоящей Любви, положившей душу за друзей своих (ср. Ин. 15, 13).
Святая Троица – Единство в Любви
Бог есть любовь (1 Ин. 4, 8), а настоящая любовь – Божия. Так любят Отец, Сын и Святой Дух. Любовь Трех Лиц Святой Троицы настолько велика, что соединяет их в Единого Бога.
Почему Бог – именно Троица? Очевидно, что на этот вопрос нельзя дать исчерпывающего ответа, потому что эта тайна бесконечно превосходит познавательные способности человека. Столь же очевидно, что никто и ничто не может принудить Бога быть таким. Бог самобытен – Он имеет жизнь в Самом Себе (Ин. 5. 26) не зависит ни от какого другого бытия. Поэтому уместно предположить: Бог – Троица, потому что Бог желает быть таким.
Тайна триединства Бога веками волновала богословов. В IV в. святитель Григорий Богослов (+383) писал о Святой Троице: «Единица приходит в движение от Своего богатства, двоица преодолена, ибо Божество выше материи и формы. Троица замыкается в совершенстве, ибо Она первая преодолевает состав двоицы. Таким образом, Божество не пребывает ограниченным, но и не распространяется до бесконечности»13.
Спустя шестнадцать веков, Владимир Николаевич Лосский (+1958), изгнанный в 1922 г. из Страны Советов и скончавшийся в Париже, выразил эту мысль языком русской религиозной философии:
«При раскрытии монады (от греческого μονάς -„единица“) личностная полнота Бога не может остановиться на диаде, ибо „два“ предполагает взаимное противопоставление и ограничение; „два“ разделило бы божественную природу и внесло бы в бесконечность корень неопределенности… Таким образом, Божественная реальность в двух Лицах немыслима. Превосхождение „двух“, т. е. числа, совершается „в трех“; это не возвращение к первоначальному, но совершенное раскрытие личного бытия»14.
В современном учебнике «Догматического богословия» эта же мысль выражена так:
«Святые отцы не пытались оправдать троичность перед лицом человеческого разума. Конечно, тайна троичной жизни есть тайна, которая бесконечно превосходит наши познавательные способности. Они просто указывали на недостаточность любого числа, кроме числа три. Согласно отцам единица есть число скудное, двоица – число разделяющее, а три – число, которое превосходит разделение. Таким образом, в Троицу оказываются вписанными одновременно и единство, и множество»15.
Суммируем.
Бог есть Дух (Ин. 4, 24), Который не ограничен формами существования материи и дышит, где хочет (Ин. 3, 8). Говоря языком догматического богословия, Бог совершенен, неизменяем, вечен и вездесущ16. «Божество не пребывает ограниченным». «Единица приходит в движение от Своего богатства» и, поскольку двоица «предполагает взаимное ограничение», троица «первая преодолевает состав двоицы» и достигает совершенства. «Троица превосходит разделение», то есть первая достигает единства, осуществив «совершенное раскрытие личного бытия».
Троица – осуществленное Единство Отца, Сына и Святого Духа. При этом каждое Лицо (ипостась) Пресвятой Троицы есть Бог, но Они суть не три Бога, а суть единое Божественное существо. Ранее мы говорили о том, что в основе любви лежит именно стремление к единству. По сути, любить – это и означает самоотверженно и смиренно стремиться к единству с тем, кто или что тебе дорого. Поэтому Единство Бога Троицы есть осуществленная, совершившаяся, совершенная любовь, достигшая единства.
Поэтому на вопрос «почему Бог – Троица?» можно ответить словами апостола и евангелиста Иоанна – потому, что Бог есть любовь (1 Ин. 4, 8).
От Единственного Бога к Богу Триединому
Бог неизменяем. Он всегда был, есть и будет Любовью. Еще в Ветхом завете мы находим указания на троичность Божества. Например, перед сотворением человека Бог говорит о Себе во множественном числе: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию» (Быт. 1, 26) – и далее: «Вот, Адам стал как один из Нас» (Быт. 3, 22).
Ряд этих свидетельств можно продолжить. В их ряду – явление Бога Троицы Аврааму в виде трех Ангелов, гениально воспетое преп. Андреем Рублевым в иконе Святой Троицы, взирая на Единство Которой другой выдающийся святой, игумен Земли Русской преп. Сергий Радонежский призывал побеждать ненавистное разделение мiра сего.
И все же имеющиеся в Ветхом завете указания на Триединство Бога имеют, скорее, прикровенный характер. Потому что прежде, чем открыть для людей истину о Боге Едином, среди племен и народов, скатившихся к многобожию, надо было утвердить мысль о Боге Единственном.
Для этого Богом был избран израильский народ, который, проживая среди уклонившихся в многобожие язычников, во всех напастях и испытаниях должен был хранить истину о Единственном Боге. Поэтому Бог Отец послал Единородного Сына именно к иудеям – погибшим овцам дома Израилева (Мф. 15, 24). Чтобы через Него открылась людям Любовь Божия (ср. 1 Ин. 4, 9) и Сам Бог Единый в Трех Лицах.
Иисус не раз говорил с апостолами об Отцовстве Бога – в Евангелии от Матфея содержится 44 подобных упоминания, в Евангелии от Иоанна – 12017. И, как уже было сказано выше, с особой убедительностью, уже не притчами, но прямо Иисус беседовал с учениками на Тайной вечере. При этом произошел случай, показавший, что даже ближайшие ученики Иисуса не всегда были способны вместить истину о Триедином Боге.
Когда в начале Тайной вечери Иисус сказал ученикам, что, узнав и увидев Его, они также узнали и увидели Бога Отца, апостол Филипп попросил: «Господи! покажи нам Отца, и довольно для нас». На что Иисус ответил: «Столько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца; как же ты говоришь, покажи нам Отца? Разве ты не веришь, что Я в Отце и Отец во Мне? Слова, которые говорю Я вам, говорю не от Себя; Отец, пребывающий во Мне, Он творит дела. Верьте Мне, что Я в Отце и Отец во Мне; а если не так, то верьте Мне по самым делам» (Ин. 14, 7—11).
«Отец, пребывающий во Мне» – Бог Отец, Дух (Ин. 4, 24), Который пребывает в Иисусе и творит «дела», свидетельствующие о совершенной любви и нерасторжимом единстве Святой Троицы. Со всей ясностью и убедительностью любовь и единство Святой Троицы были явлены на Голгофе. Этому единству в любви Сын Божий остался верным до последнего мгновения, когда Распятый на Кресте, «возгласив громким голосом, сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой. И, сие сказав, испустил дух» (Лк. 23, 46). Верность Сына Божия Богу Отцу настолько потрясла свидетелей казни, что стоявший у Креста сотник, начальник воинов распявших Иисуса, воскликнул: «Воистину Он был Сын Божий!» (Мф. 27, 54), и «весь народ, сшедшийся на сие зрелище, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь» (Лк. 23, 47—48).
Какая поразительная перемена! Еще недавно народ стоял и смотрел, и некоторые люди злословили, ругались и насмехались над Распятым. В основном, это были проходящие мимо Голгофы в Иерусалим, спешащие по своим делам люди, а также начальники народа, осудившие Иисуса на казнь, но не оставшиеся у Креста до конца (Мф. 27, 39—42; Мк. 15, 29—32; Лк. 23, 35). Они не были у Креста до конца, и в последующем преследовали христиан. Но те люди, которые видели кончину Иисуса, совершенно переменились и теперь возвращались с Голгофы, бия себя в грудь.
Это была перемена не только в поведении людей, но также перемена ума – по-гречески, μετάνοια – покаяние. Равнодушие и злоба были побеждены самоотверженной и смиренной любовью Сына Божия, которая привела людей к покаянию – перемене ума, а в последствии и к перемене всей жизни. Смирение Сына Божия смирило врагов, а самоотверженность Распятого и встречи с Воскресшим Учителем вдохновили учеников на горячую проповедь и будущие подвиги.
Как это верно! Встреча с настоящей любовью всегда поражает, отрезвляет, смиряет, вдохновляет – изменяет человека. Ее результатом является покаяние, то есть перемена жизни, без чего в Божие Царство не войти. Поэтому и сказано: Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное (Мф. 4, 17).
Это означает переменитесь, научитесь жить по-новому – не где-то и когда-то потом, после смерти, а уже здесь и сейчас, в этом мiре живите «яко на небеси и на земли» – на земле как на небе. Живите по заповедям Христовым – законам Царства Небесного, и любите друг друга той самоотверженной и смиренной Любовью, которой является Трединый Бог, и которой Он любит нас.
Во имя Любви
Назвав нашу беседу «Богословие любви», мы, конечно, не могли в нескольких главах рассказать о всем богатстве православной мысли, в центре которой – тайна Пресвятой Троицы.
Размышляя в середине XX в. над опытом мистического богословия Восточной Церкви, В. Н. Лосский писал: «Для Православной Церкви Пресвятая Троица – непоколебимое основание всякой религиозной мысли, всякого благочестия, всякой духовной жизни, всякого духовного опыта. Именно Ее ищем мы, когда ищем Бога, когда ищем полноту бытия, смысл и цель своего существования… Уклоняясь от Троицы, как единственного обоснования всякой реальности, всякой мысли, мы обрекаем себя на путь безысходный, мы приходим к апории (греч. – ἀπορία – безысходность, безвыходное положение), безумию, к разрыву нашего существа, к духовной смерти. Между Троицей и адом – нет никакого иного выбора…», потому что конечная цель духовной жизни и вечное блаженство в Царствии Небесном – это «прежде всего, соучастие в Божественной жизни Пресвятой Троицы, обожженное состояние «сонаследников Божественного естества», как богов, созданных после несозданного Бога, и обладающих по благодати всем, чем Пресвятая Троица обладает по природе»18.
Иначе говоря, Бог желает, чтобы человек, не являющийся Богом по природе, стал Богом по благодати – благому дару, желанию Святой Троицы. Почему? Потому что Триединый Бог есть любовь (1 Ин. 4, 8).
Поэтому слова «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!», которые мы произносим в начале всякого дела, означают, что мы должны все делать во имя Любви. Поэтому молитва «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!» звучит, также как обращение к Любви. Поэтому Царство Отца и Сына и Святаго Духа, которое священник прославляет первым возгласом в начале литургии, есть Царство Святой Троицы и Царство Божией Любви, Которую на Голгофе явил людям Сын Божий. Поэтому икона настоящей Любви – это не курортный роман, а изображение Креста Господня, который мы носим на груди, у самого сердца, и которое напоминает о том, что мы, христиане, все должны делать с Любовью. Об этом же напоминают кресты над православными храмами, которые мы стараемся вознести выше других зданий – о том, что для нас, христиан, превыше всего, главное в жизни – Любовь.
Не та «любовь», которую мир называет «любовью», а та Любовь, о которой Иисус сказал ученикам на Тайной вечере: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13, 34—35). «Как Я возлюбил вас», то есть положив душу Свою за друзей своих (ср. 15, 14), явив людям и мiру настоящую Любовь, которая не от мiра сего, а от Бога.
Именно так любит Триединый Бог. Именно такую Любовь не от мiра сего Бог называет настоящей и Любовь не от мiра сего просит Своих учеников иметь между собой. Почему? В основе любви – стремление к единству с любимым. Поэтому, если любовь от мiра сего соединяет с мiром сим и, как мiр сей, несовершенна, ограничена, изменчива и непостоянна, то Любовь не от мiра сего соединяет с иным, горним миром, дает знание Бога и способна привести в Его Царство – совершенное, бесконечное и вечное Царство Божией Любви, для жизни в котором и был создан человек.
С чего начинается путь в Царство Небесное? Он начинается с веры в то, что «браки заключаются на небесах» и «с любимым, действительно, Рай в шалаше». С веры в то, что Царство Небесное существует и, если Бог есть Любовь, то и Его Царство есть Царство Любви, и всякий любящий знает Бога.
Бог есть Любовь. Следовательно, Любовь – это имя Божие, а нам заповедно, чтобы мы не произносили имя Божие всуе. Поэтому, возможно, первое, с чего следует начать наш путь в Царство Божией Любви – это перестать произносить слово Любовь всуе, называя им, что придет на ум, и открыть для себя настоящую, подлинную Любовь – на нашу, а Божию. Любовь Святой Троицы, которую явил миру Сын Божий, ставший человеком.
Эта Любовь – не субъективное чувство, а объективная реальность иного, духовного мира, Царства Небесного. Это о ней сказано в одной из самых удивительных песен советской эпохи, что когда настоящая Любовь проснется в тебе, когда она тебя настигнет, от Нее уже не спрячешься, не скроешься, и она не успокоится, пока не приведет тебя к Богу, в вечную радость, которая словно солнце не остынет.
Путь в Царство Небесное начинается с веры в то, что стоит жить во имя Любви. И, если Вы в это верите, Вы уже в пути.