Глава 4
Разоренное гнездо
Четыре года Агнесса прожила в Галицком княжестве. Первое время она тосковала по родине, но постепенно тоска сменилась на легкую грусть при воспоминании о Тулузе. О чем было жалеть, если ей жилось хорошо с любящим мужем, с которым она растила двоих замечательных детей – дочь Агашу и сына Илюшу. Между супругами царило согласие. Агнесса была благодарна Любиму за то, что он спас ее от позора и дал возможность наслаждаться семейным счастьем. Она старалась не перечить ему, хотя порой его навязчивая забота начинала ей досаждать.
После рождения детей боярин почти боготворил жену. Он одинаково любил дочь и сына, забыв, казалось, о том, что Илюша родной ему по крови, а Агаша нет. Девочка очень походила на свою мать, и только взгляд у нее был такой же, как у Бориса, но об этом знала только Агнесса.
Любим, как и обещал, ни разу не попрекнул жену ее прошлым, она же вела себя так, словно выбросила из головы все, что предшествовало их встрече. Однако совсем забыть своего прежнего возлюбленного Агнесса не могла, как не старалась: она вспоминала о нем и тогда, когда ловила взгляд дочери, и тогда, когда встречалась с князем Ярославом.
Жили Любим Радкович и его молодая жена большее время в селе Радимычи Деревянный замок недалеко от реки Сан стал для Агнессы семейным гнездом. Здесь все были просторные господские покои, большое число разнообразных хозяйственных построек и самое главное – мастерские. Французские феодалы чурались торговли, считая это занятие позорным, а в Галицком княжестве было в порядке вещей, если боярин продавал творения своих ремесленников. Основной доход Любима Радковича был от цветного стекла: эта продукция пользовалась успехом не только на Руси, но в Венгрии, Польше и более дальних землях. Вторым по доходности было производство прочных телег и лодок. Для собственных же и господских нужд радимичиские гончары делали посуду, плотники изготовляли хозяйственную утварь, а ткачи ткали тонкие и толстые холсты.
Радимычи располагались в очень красивом месте. Вокруг шумел густой лес, где высились огромные буки, раскинули густые кроны тисы, ощетинился колючими ветвями можжевельник, вытянулся выше человеческого роста папоротник, и где было еще много всяких деревьев, кустов и травянистых растений. А мимо села несла свои воды живописная река Сан.
Жизнь в Радимычах нельзя было назвать уединенной. К причалу у села часто приставали суда, груженные солью и различными товарами. Кроме того, Агнесса и Любим наведывались в город Санок, где им всегда был рад тамошний воевода Григорий Жилиславич. И все-таки боярин беспокоился, как бы его жена не заскучала в глуши. Она уверяла его, что в заботах о хозяйстве и детях ей не до скуки, тем не менее он старался ее развлечь, для чего держал в Радимычах музыкантов, песельников и сказителей. Был у Любима и шут-карлик Ярема – весьма остроумный малый.
В один из летних вечеров боярин и боярыня сидели в открытой галерее, называемой на Руси гульбищем. Здесь же резвились дети, трехлетняя Агаша и двухлетний Илюша, за которыми приглядывали Боянка и мамка Милка. Ярема смешил всех присутствующих забавными песенками, а дударь Лепко играл на свирели.
В разгар веселья один из слуг боярина сообщил о страннике у ворот.
– Что за странник? – удивился Любим.
– Будто бы он родом из греческих земель.
– А он говорит по-русски?
– Говорит и по-нашему, и по-валашски15.
– Впустите странника! – велел Любим. – Пущай он поест на кухне, а потом мы с ним потолкуем.
Как только слуга ушел, боярин проговорил с сомнением:
– Неужто странник и впрямь дошел к нам аж из греческих земель?
Ярема хихикнул:
– Так языком дойти можно не токмо из греческих земель, но даже из Рипейских гор, а то и вовсе из самого пекла.
Любим тоже хмыкнул:
– Ну, пущай он нам сказки сказывает, лишь бы складно получалось. Мы всех рады послушать.
– Хочу сказку! – потребовала Агаша.
Боярин подхватил ее на руки.
– Будет тебе, лапушка, сказка. Самолично расскажу перед сном.
– А мне? – ревниво спросил Илюша.
– И тебе непременно? – пообещал ему отец.
– А матушка песенку споет, – повелительно сказала девочка.
– Обязательно спою, – откликнулась Агнесса с улыбкой.
Она пела песни дочери и сыну на своем родном языке, а дети, хотя не понимали ни слова, с удовольствием ее слушали.
Боярин подбросил вверх Илюшу, затем покачал на ноге Агашу. Сын и дочь были счастливы. Агнесса тоже радовалась, глядя на свое семейство, но внезапно ее будто что-то толкнуло в сердце, а в ухо словно кто-то прошептал:
«Беда будет! Ох, беда случится!»
Агнесса побледнела.
– Что с тобой? – спросил муж с тревогой.
– Худо мне вдруг стало, – проговорила она.
Любим тут же велел Боянке и Милке увести детей. С боярином и боярыней остался только шут Ярема.
– Приляг, лада моя, на лавку, – обратился Любим к жене. – Али тебя снести в опочивальню?
– Мне уже лучше, – попыталась успокоить мужа Агнесса.
– Не приведи Господь, станет хуже, – волновался боярин.
«Теперь муж будет суетиться вокруг меня до самой ночи», – с легкой досадой и вместе с тем с нежностью подумала Агнесса.
– Пущай позовут странника, – попросила она. – Я хочу его послушать.
Слуги привели на гульбище человека неопределенного возраста, седого как лунь, невысокого и жилистого, с красными отметинами на смуглом лице, большим шрамом на левой щеке и хитрыми черными глазками. На нем была добротная и не очень грязная одежда, состоящая из широкой полотняной рубахи и холщевые штанов, настолько коротких, что штанины едва прикрывали икры босых ног. За плечами у странника висел небольшой мешок.
Низко поклонившись, незнакомец воскликнул по-русски:
– Да, будут здравствовать добрый боярин и добрая боярыня!
– Ты что ли странник? – с сомнением спросил Любим.
– Воистину я, добрый боярин.
– Ну, и где же ты странствовал?
– Да где я только не был, добрый боярин!
– Что же тебя по свету носит?
– Видать такова судьба моя, добрый боярин.
– А живешь ты чем? Подаянием? – продолжал выпытывать Любим.
Странник кивнул.
– Добрые люди воистину не дают мне помереть с голоду, а я за то лечу их от всяких хворей.
– Так ты волхв? – спросил Любим, грозно сдвинув брови.
Странник сразу догадался, что у боярина имеются счеты с волхвами, и воскликнул, осеняя себя крестным знамением:
– Избави Боже! Избави Боже, добрый боярин! Я воистину лечу травами да именем Господа нашего Иисуса Христа!
– А крест на тебе есть?
Странник вытащил из-под рубахи деревянный крестик.
– Есть! Воистину есть, добрый боярин!
– А имя христианское у тебя имеется?
– Лазарь я, Лазарь, добрый боярин! – сообщил странник и добавил, заискивающе: – Ну, а прозвище у меня воистину не очень-то благозвучное – «Рожна».
– Значит ты Лазарь Рожна? – уже без гнева спросил Любим.
– Воистину так, добрый боярин, – с готовностью ответил Лазарь.
Он снял с плеча свой мешок и начал рыться в нем, бормоча себе под нос:
– Вот у меня здесь травки есть от всяких хворей. Помогут и доброму боярину, и доброй боярыне, и их детушкам.
– Погоди, – остановила его Агнесса. – Поведай лучше о своих странствиях. Где ты бывал? Что видал?
Лазарь покачал головой.
– Эх, добрая боярыня! Я воистину и за год не сумею вам поведать, о том, где бывал, и, что видал. Исходил Лазарь пешком всю Ромейскую империю да еще побывал у угров, валахов и немцев. А однажды меня захватили половцы.
– И долго ты пробыл в полоне? – полюбопытствовал Любим.
– Не очень долго, добрый боярин. На мое воистину счастье, василевс ромейский, дай Господь ему многих лет жизни, разгромил поганых и освободил меня с прочими полонянами.
– И ты видал самого царя Мануила? – заинтересовался боярин.
Лазарь кивнул.
– Воистину видал и его, и короля угорского, добрый боярин.
– Короля Гёзу? – изумился Любим.
– Короля Гёзу я тоже видал, но еще до того, как попал к половцам, а с василевсом Мануилом был воистину угорский король по имени Борис.
Агнесса вздрогнула от неожиданности и тут же покраснела, поймав на себе внимательный взгляд мужа.
А Лазарь продолжал говорить:
– Борис – сын короля Кальмана. Его лишили королевства, и теперь он воистину служит василевсу, на племяннице коего женился.
Агнессе стало не по себе.
«Пресвятая Богородица! Что со мной? – испугалась она. – Я же сама желала, чтобы мой рыцарь взял себе в жены ровню».
Помрачневший Любим сердито сказал страннику:
– Устал я, да и боярыня моя притомилась. Мы тебя, Рожна, завтра послушаем.
Лазарь принялся угодливо кланяться.
– Как желает добрый боярин! Воистину, как он желает!
– Ступай! – раздраженно велел ему боярин.
Лазарь быстро убрался с гульбища.
– Ты на меня сердишься? – спросила Агнесса у мужа.
– Вовсе не сержусь, – ответил он и помрачнел еще больше.
– Что же тогда с тобой?
– Да заботы одолели, – забормотал боярин, отведя в сторону взгляд. – Вот и теперь вспомнил о том, что надобно страже наказ дать. Пойду я к воротам, а ты ступай в опочивальню.
Агнесса послушно поднялась с лавки и сделала два шага.
– Агнюшка! – окликнул ее муж.
Она обернулась и замерла на месте, увидев в его глазах огромную печаль.
– А ведь ты до сей поры любишь его, – тихо промолвил Любим.
Агнесса хотела возразить ему, но слова застряли у нее в горле.
«Да, я не могу забыть Бориса, но ты, Любим, и наши дети стали для меня дороже, чем он», – подумала Агнесса, но почему-то не решилась произнести эти слова вслух.
А для Любима молчание жены было подтверждением его догадки, и он, круто развернувшись, зашагал прочь. Агнесса смотрела ему вслед сквозь пелену наворачивающихся на глаза слез.
«Господи Иисусе! Что же я наделала!»
Она ушла в опочивальню и стала ждать мужа.
«Я потолкую с ним, и все будет по-прежнему».
Однако время шло, а муж все не появился. Агнесса решила, что будет ждать его хоть до утра. Не раздеваясь, она села на постель и принялась подбирать слова, которые надо было сказать, дабы убедить мужа в том, что он нужен ей, как никто на свете.
Когда совсем стемнело, Агнесса решила сама отправиться на поиски мужа. Но только она поднялась, он появился на пороге. В руках боярин держал масляную лампадку, свет от которой падал на его озабоченное лицо.
– Угры взяли Санок и могут на нас напасть, – сообщил Любим.
Эта новость поразила Агнессу, заставив забыть обо всем, что недавно ее волновало.
– Отколь ты знаешь? – прошептала она охрипшим голосом.
– Поспел из Санка воротился – он еле сумел от угров утечь. Да, и зарево уже видно.
– Что с нами будет? – прошептала она.
– А ты не токмо еще не ложилась, но даже не раздевалась, – удивился Любим.
– Я тебя дожидалась, хотела потолковать с тобой.
– Даст Бог еще потолкуем.
Они вышли в сени. Муж сухо и коротко велел жене немедля собрать детей и ехать вместе с ними в лес, где посреди густой чащи стоял просторный двор, построенный для охотничьих надобностей.
– Хоронитесь там до тех пор, покуда нас беда не минует, – проговорил боярин и почти бегом направился вниз по лестнице.
Агнесса поспешила к детям в опочивальню, где застала Боянку и Милку, пытающихся одеть малышей, что было делом весьма нелегким, потому что Агаша капризничала и вырывалась, а Илюша никак не желал просыпаться. Втроем женщинам все же удалось кое-как закутать детей, затем Боянка подхватила на руки девочку, Милка подняла мальчика, а Агнесса взяла в руки лампадку.
Во дворе горели костры, суетились ратники и кипела в котлах смола. Почти все мужчины, включая боярина, уже успели надеть кольчуги и шлемы. По двору метались, отдавая распоряжения, тиун16 Будила и Найдена, ставшая за прошедшие годы боярской ключницей. Ворота были широко распахнуты и из них выгоняли скот, чтобы спрятать его в густом лесу.
К Агнессе подошел муж и сердито спросил:
– Ты почто не тепло оделась?
Она и впрямь за переживаниями и заботой о детях даже не подумала накинуть что-нибудь поверх навершника.
– Я сейчас принесу теплую одежу, – пообещала Боянка и, положив Агашу на сваленные у бани мешки, вернулась в покои.
Боярин обратился к Милке:
– Сходи, поторопи Збышека! А то покуда он лошадей оседлает, угры явятся.
Положив Илюшу рядом с Агашей, Милка бросилась к конюшне, чтобы поторопить боярского конюшего Збышека.
Агнесса хотела было заговорить с мужем, но он уже направился к тиуну. Агнесса обиделась:
«Зачем же он так с нами? Пусть я ему не угодила, а дети-то, чем перед ним провинились?»
Она повернулась к спящей Агаше. Девочка спокойно сопела и улыбаясь во сне. Глядя на дочь, Агнесса машинально нащупала на своей груди подаренный Борисом крест. Подчинившись какому-то внутреннему порыву, молодая женщина быстро сняла с себя эту дорогую сердцу реликвию и надела ее на шею Агаши.
«Пусть дар моего рыцаря хранит его кровное дитя».
Внезапно Агнесса заметила за углом бани Лазаря Рожну.
– Что ты здесь делаешь? Ступай в лес!
– Уйду, добрая боярыня! Воистину уйду! – пообещал Лазарь.
Агнесса принялась наблюдать за подготовкой к отражению штурма замка. Появившаяся Боянка накинула плащ на плечи своей госпожи, но та даже не заметила этого, следя за мужчинами с луками в руках, взбирающимися на стену.
Вскоре привели лошадей. Как только Агнесса, Боянка и Милка взобрались в седла, Любим окликнул Найдену и велел ей тоже ехать в лес вместе с боярыней. Ключница торопливо перекрестила подбежавшего к ней сына.
– Поспел и Руф едут с вами, – распорядился боярин. – Они будут мое семейство охранять!
Поспел и молодой волох бросились к лошадям, а Найдена посмотрела на боярина благодарным взглядом.
– Куда подевался чертов Ярема, чтоб ему сдохнуть? – рявкнул Любим.
– Здесь я, здесь! – отозвался вынырнувший откуда-то карлик.
– Сажайте его на лошадь! – велел боярин двум мужикам и, пока те выполняли его повеление, угрожающе говорил Яреме: – Гляди у меня! Коли заплутаешь и не туда мое семейство заведешь, я тебя даже с того света достану.
Боярский шут обладал редкой памятью и необычайной наблюдательностью, что помогало ему находить дорогу даже в самом дремучем лесу. Поэтому именно ему боярин поручил быть проводником у жены и детей.
Любим передал спящих детей Боянке и Милке, затем подошел к жене.
– Коли меня Господь приберет, ты держись Бажена, – заговорил он хриплым от волнения голосом. – В том, что брат мой будет вам надежной опорой, я не сомневаюсь…
– Ты наша опора, – прервала мужа Агнесса и всхлипнула.
– Ну, ну, ну! Не плачь! – пробормотал Любим, прижавшись лицом к колену жены.
– Прости меня, – прошептала Агнесса.
– Ты тоже прости меня. И спасибо тебе за все, – произнес боярин и ударил лошадь.
Не помня себя, Агнесса поехала со двора. За воротами она подняла голову и увидела зарево.
«Там город Санок», – машинально отметила молодая женщина.
Скрежет металла заставил ее обернуться. Ворота медленно закрывались, чтобы стать одним из препятствий для приближающихся к селу врагов. Как только громкий звук привел боярыню в чувство, она мгновенно приняла решение и, спрыгнув с лошади, крикнула слугам:
– Скачите в лес без меня!
Агнесса бросила свой повод Найдене и рванулась к закрывающимся воротам. Стражники при виде бегущей к ним боярыни замерли на месте с открытыми ртами, а она промчалась мимо них во двор.
– Любим! – крикнула Агнесса.
Боярин уже торопливо спускался со стены. Выглядел он испуганным и вместе с тем счастливым.
Подбежав к мужу, Агнесса воскликнула:
– Кроме тебя мне никто не нужен. С тобой я была счастлива в жизни, с тобой и смерть приму.
– А как же дети? – вымолвил Любим взволнованным, но отнюдь не сердитым голосом.
– Ты сам говорил, что Бажен их не оставит. А жена его, Белослава, будет нашим деткам матерью.
Боярин обнял жену и прошептал ей на ухо:
– Зачем же прежде времени себя хоронить? Может ведь так случиться, что Бог поможет нам отстоять Радимычи.
– Все в воле Господа, – откликнулась Агнесса.
Любим отстранился от нее.
– Ступай к кузнецу! Надень на себя кольчугу, бармицу17 и шлем.
Агнесса кивнула.
– Надену. А еще возьму меч – я умею с ним обращаться.
Венгры ворвались в Радимычи, когда уже совсем рассвело. Подпалив несколько крайних дворов, они начали штурм боярской крепости. Со стены летели стрелы, но нападавшим все же удалось поставить лестницы. Тогда сверху полилась горячая смола, заставив венгров отступить.
Командовал напавшим на Радимычи отрядом Бруно. Решение о разорении Галицкого княжества принималось при нем: после того, как он доложил королю о бесславной гибели посланных в Киев воинов. Кое-кто из венгерских военачальников был против этого предприятия, поскольку требовались немалые силы, чтобы остановить уже перешедшее реку Саву византийское войско. Однако Гёза все же решился напасть на земли Владимирко Володарьевича, дабы не только наказать его за коварство, а еще и не позволить ему оказать помощь императору. Основной задачей стал захват Санка, так как этот городок на реке Сан являлся перекрестком двух важных торговых путей, и его разрушение сильно ударяло по финансовому положению галицкого князя.
Когда Санок был взят, Бруно, испросив дозволения у командовавшего королевскими войсками ишпана Унгвара, повел свой отряд к Радимычам. Он сам не понимал, что его туда так влекло. В конце концов, в Галицком княжестве было немало богатых сел, однако рыцарь почему-то стремился к своему соседу.
После неудачной попытки взобраться на стену Бруно отдал повеление пробить тараном ворота. Когда это получилось, защитники замка оказались в безнадежном положении: как они не сопротивлялись превосходство было на стороне противника.
Агнесса и Любим сражались бок о бок на стене. Муж старался защитить жену, но и ей приходилось вступать в схватку. Они были оттеснены к сторожевой башне, где продолжали отчаянно отбиваться.
Бруно, вмешавшись в схватку своих ратников с хозяином Радимычей, воткнул боярину в горло меч. Как только Любим захрипел, его жена вскрикнула и выпустила из рук.
Рыцарь повернулся к ней и не поверил своим глазам.
– Агнесса де Тюренн? – вырвался у него изумленный возглас.
– Рыцарь Бруно? – поразилась в свою очередь она.
Они замерли на месте.
– Откуда мессир здесь взялся? – растерянно спросила Агнесса.
– Я уже более трех лет служу венгерскому королю, – машинально ответил Бруно, продолжая глядеть на нее так, словно видел перед собой призрак.
Упоминание о венгерском короле вывело Агнессу из оцепенения.
– Гнусный негодяй! – закричала она. – Убийца моего мужа! Будь ты проклят! Не знать тебе никогда ни счастья, ни покоя!
Рыцарь молча выслушивал ее проклятия. Его по-прежнему не оставляло ощущение нереальности этой встречи.
Агнесса обратила свой взор к небу.
– Господи! Прими душу моего мужа, самого благородного рыцаря на свете, и покарай его убийцу!
– Рыцари не берут в бой жен, – возразил ей Бруно.
– Замолчи! – накинулась на него Агнесса. – Пес с нечистой кровью и гнилой душой!
Бруно побагровел и окинул Агнессу таким взглядом, что ей стало страшно.
«Пресвятая Богородица! Я же в его власти!»
А рыцарь, наконец, осознал, что перед ним, действительно, та самая Агнесса де Тюренн, от которой несколько лет назад он сходил с ума. Только ее положение изменилось: если тогда он не мог быть с нею даже дерзким, то теперь она – его военная добыча.
У Бруно забурлила кровь, и он хрипло выдавил из себя:
– Теперь ты моя!
– Нет! – крикнула Агнесса и, плюнув в лицо ненавистному человеку, бросилась по лестнице на сторожевую башню.
Ступенька, еще ступенька, и вот уже смотровая площадка. Агнесса обратила взор к небу.
– Господи, прости меня за грех! Но я не могу поступить иначе!
Уже на перилах она услышала крик Бруно:
– Стой! Погоди! Не надо!
Но Агнесса с решимостью оттолкнулась.
Хотя Бруно уже добрался до смотровой площадки, он не успел помешать отчаянной женщине совершить смертельный прыжок. Рванувшись к перилам, рыцарь глянул вниз, но из-за густого дыма ничего не увидел.
«Она разбилась насмерть», – решил Бруно, бесясь от бессильной злобы.
Однако Агнесса осталась живой, чего скорее всего с ней не случилось бы, если бы она не зацепилась почти у самой земли подолом за оставленную венграми лестницу. Когда сукно порвалось молодая женщина упала на гору трупов. Некоторое время она приходила в себя, затем скатилась на землю и вскочила на ноги. Ее тело болело, руки покрылись кровоточащими царапинами, но серьезных повреждений Агнесса не получила.
Она взяла у одного из убитых воинов меч и бросилась к лесу. Ей пришлось пробираться через горящее село, сквозь густой дым. Агнесса задыхалась. Ей, как она не торопилась, пришлось остановиться, чтобы стащить с себя раскалившиеся кольчугу и бармицу (шлем был ею потерян во время падения со стены). Затем Агнесса помчалась дальше. Рядом с ней падали горящие обломки, пылающих изб и хозяйственных построек, чудом ни разу ее не задев.
Когда беглянка выбралась из села, она едва держалась на ногах, однако ей и в голову не пришло передохнуть. Агнесса неслась по лесу, пока, выбившись из сил, не упала в густых зарослях папоротника на покрытую мхом кочку и не потеряла сознание…
Очнулась она от раскатов грома. И тут же начался сильный дождь. Агнесса отползла под растущий неподалеку тис, где просидела всю грозу. Потом тучи ушли, выглянуло солнце, а молодая женщина не двигалась с места, поскольку была в полуобморочном состоянии.
В себя она пришла от крика:
– Боярыня! Агния Вильямовна! Где ты!
– Здесь я! Здесь! – откликнулась Агнесса.
Вскоре из леса появились тиун Будила, опирающийся на суковатую палку, и дударь Лепко с перевязанной рукой.
– Слава Иисусе, ты жива, боярыня! – обрадовался тиун, но тут же помрачнел и горестно проговорил: – А боярина нашего больше нет, упокой его Господи.
– Я знаю, – глухо отозвалась Агнесса.
У нее не было слез, хотя душа разрывалась от горя.
– Угры ушли? – спросила она дрожащим голосом.
– Ушли, – ответил Лепко.
– Их воевода о тебе спрашивал, – сообщил Будила.
– У тебя спрашивал?
Будила рассказал боярыне, как венгры сбросили его с лестницы и хотели добить, но вмешался их воевода, который, узнав, что это боярский тиун, вцепился в него мертвой хваткой и принялся расспрашивать, как боярыня оказалась в Галицком княжестве.
– Он как услыхал, что тебя наш боярин из Святой земли привез, аж почернел весь от злобы. Я грешным делом приготовился к смерти, но, слава Христе, обошлось.
– Повезло тебе, – сказала Агнесса. – Бруно в гневе безжалостен.
– Кто? Кто? – не понял Будила.
– Воевода угорский.
– А ты отколь его знаешь? – удивился тиун.
– Бруно служил королю франков, а я была при королеве.
– Да, ну! – поразился Будила. – Вон как Господь даже на другом краю земли людей сводит!..
Агнесса его прервала:
– А почто угры ушли?
– Гонец примчался к нашим разорителям. Велено им было немедля выступить к Перемышлю, где засел князь Владимирко Володарьевич. Угры, чтоб их всех скрючило, умчались, а перед тем, как убраться от нас, боярский двор запалили. Но Господь, слава Ему, послал ливень, и двор даже на четверть не выгорел.
– А отколь вы узнали, что я жива и в лесу схоронилась?
– Я тебя видал, когда сам утекал от угров, – подал голос Лепко.
– Что та с детьми? – спросила боярыня у тиуна.
– Я послал за ними Збышека, – сказал он.
Агнесса поднялась, сделала шаг и покачнулась.
– Идти-то сможешь? – заботливо спросил у нее Будила.
Кивнув, она последовала за ним. Лепко замыкал шествие. Они шли, не говоря друг другу ни слова. Агнесса думала о погибшем муже, а слуги не мешали ее скорби.
А вокруг жил свой жизнью лес. Скрипели вековые деревья: стройные буки, раскидистые тисы, приземистые грабы, огромные вязы. Шелестела мокрая листва. Иногда появлялась лесная живность: то олень мелькал вдалеке, то барсук перебегал тропинку, то дикая кошка бросалась в заросли. Слышно было щебетание птиц, протяжно куковала кукушка, настойчиво стучал дятел.
Потом лес кончился и началось село, где пожар уничтожил более половины дворов. Что касается боярского замка, то в нем пострадали в основном хозяйственные постройки. Больше всего досталось стене, а вместо ворот зияла дыра.
Весь двор был засыпан осколками цветного стекла. От этой пестроты у Агнессы зарябило в глазах и все стало расплываться…
Очнулась она лежа на лавке в одной из горниц боярских покоев. Сенная девка Светка вытирала ей мокрой тряпкой лоб.
– Где боярин? – спросила Агнесса слабым голосом.
– Лежит в большой горнице, – ответила девка.
Агнесса поднялась и нетвердыми шагами направилась к телу своего мужа. Светка шла за госпожой, бубня под нос:
– Ах, ты Боже мой, Агния Вильямовна! Не упади! Здесь порожек, а тут ступеньки крутые.
У двери большой горницы Агнесса устало велела:
– Уйди отсель.
Оставшись одна, она приблизилась к неподвижно лежащему на лавке мужу и горько разрыдалась…
А на следующий день состоялись похороны боярина. Отпевали его в храме святого Георгия, почти не пострадавшем от огня, но порядком ограбленном. Священнику, отцу Феофану, несмотря на его сан, тоже досталось. Избитый накануне он с трудом держался на ногах, но заупокойную службу провел как полагается.
Боярин лежал в простом, сделанном наспех гробу. Его восковое лицо с заострившимися чертами казалось Агнессе чужим и не имеющим ничего общего с тем Любимом, с которым она прожила четыре счастливых года. Слезы ручьем стекали по щекам молодой вдовы, видевшей словно наяву совсем другого своего мужа – улыбающегося и ласково на нее глядящего.
После службы боярина отнесли на кладбище и похоронили под простым деревянным крестом. Агнесса непременно поплакала бы на могиле в одиночестве, если бы ее не одолевали заботы. Ей и ее детям все еще грозила опасность. В Карпатах было немало разбойничьих шаек, занимавшихся не только грабежами, но так же еще продажей в рабство пленников, и разоренное село Радимычи могло показаться лихим людям легкая добыча. Могло случиться также и новое нападение венгров.
«Ладно, Любим, я еще приду к тебе, а покуда мне надобно принять меры для спасения наших детушек», – мысленно обратилась Агнесса к мужу, чья душа, в чем она не сомневалась, находилась где-то рядом.
По дороге с кладбища Агнесса заговорила с Будилой о том, что ее беспокоило. Выяснилось, что тиун разделяет опасения боярыни.
– Нелегко нам будет без боярина, – вздохнул он. – Лучше было бы тебе, Агния Вильямовна, уехать с детишками в Галич да токмо дорога нынче не безопасная.
– Значит, будем здесь себя оберегать, – сказала Агнесса. – Надобно выставлять и днем и ночью сторожевые посты. А еще позаботимся об оружии. Кузнец-то живой?
– Живехонек! – ответил Будила. – Он булавой по башке получил и теперь лежит, хворает.
– Сильно хворает?
– Не очень. Почитай уже здрав.
– Тогда пущай берется за дело, – велела боярыня.
Она дала еще несколько указаний, как обеспечить безопасность Радимычей.
– А ты, боярыня, не теряешься в беде, – с уважением заметил тиун.
Во дворе Агнессу ждали прибывшие из леса дети. Илюша сразу бросился к матери, но, не удержавшись на еще слабых ножках, упал и захныкал.
– Ах, ты Боже мой! – засуетилась мамка Милка. – Убилось дите!
– Что ты квохчешь? – прикрикнула на нее боярыня. – Подыми Илью!
– А где батюшка? – спросила Агаша.
У Агнессы запершило в горле.
– Батюшка ушел от нас на небо, – произнесла она дрожащим голосом.
– Зачем? – удивилась девочка. – Мы его обидели?
– Нет, милая, его Господь к себе призвал.
– Зачем? – настойчиво переспросила Агаша.
– О том знает лишь Сам Всевышний. На все Его воля.
Стоящая в сторонке Боянка завыла дурным голосом.
– Замолчи! – оборвала ее боярыня. – Не пужай детей.
Агнесса наклонилась к детям, чтобы приласкать их. Проведя рукой по волосикам Агаши, она вдруг заметила, что на шее у дочери нет золотого крестика.
«Пресвятая Богородица! Я же сама надела на нее тот самый крест, с коим более четырех лет не расставалась».
Милка, Боянка и Найдена божились, что не видели крестика на девочке.
– Куда же он мог деться? – удивилась боярыня.
– Рожна украл, – предположила Найдена.
Тут только Агнесса вспомнила о страннике, ставшем невольным виновником разлада между ней и мужем. Это воспоминание вкупе с сожалением о потере дорогой сердцу вещи вызвало у нее бурный поток слез, и она поспешила спрятаться от детей, чтобы от души выплакаться.