Глава 4. Тень Ришелье
Первый министр Франции Арман-Жан дю Плесси, кардинал Ришелье, уже в третий раз перечитывал письмо своего лучшего друга и руководителя агентуры Жозефа дю Трамбле, или отца Жозефа[36]. Этим именем тот стал именовать себя с тех пор, как презрел светскую жизнь и вступил в орден капуцинов[37].
Кардинал перечитал это послание в четвертый и в пятый раз, но, убедившись, что смысл письма ясней не становится, с досадой отложил его в сторону, спрашивая себя: уж ни сошел ли с ума этот достойнейший человек? Да и в самом деле, как можно заподозрить, что принцесса Генриетта, которой только исполнилось пятнадцать, переписывается с главой могущественнейшего ордена Европы! А тон письма говорит о том, что сам отец Жозеф не только не сомневается в такой возможности, но и уверен, что дело обстоит именно так. Более того, капуцин настойчиво советует приставить к Ее Высочеству толковых агентов с целью перехвата дальнейших писем и предотвращения личных встреч принцессы с Великим магистром.
– Он определенно сошел с ума, – недоуменно произнес Ришелье. – Ему везде мерещатся заговоры, особенно если дело касается «Молчаливых»… Да, с тех пор как генеральный викарий капуцинов Окино переметнулся к вальденсам и над орденом нависла угроза упразднения, эти «Молчаливые» захватили нешуточную власть. И, хотя с того времени прошло почти восемьдесят лет, ситуация ничуть не изменилась. Даже ордену Иисуса[38], который создал Папа для борьбы с протестантами, не удалось ее переломить. Но у де Молина должны быть дела поважнее, чем стремление заручиться дружбой девочки, хоть и сестры короля Франции… С другой стороны, отец Жозеф никогда не давал плохих советов…
Кардинал задумался. Он хорошо помнил роль капуцина в своем собственном возвышении, да и представить себе не мог, что безумие могло поглотить кипучий ум этого гениального человека. Это было невероятнее, чем даже предполагаемое существование переписки.
– Что же, – сказал себе этот второй, а на самом деле первый властитель Франции, – я ничем не рискую. Поступим так, как просит Жозеф. Капуцин никогда не давал плохих советов, а по его возвращении из Рима я смогу узнать подробности…
Решив так, Ришелье решительно дернул за шнурок звонка.
– Рошфор[39], пригласите ко мне мадам Дессанж, – приказал он вошедшему. – Она должна прибыть незамедлительно. Да, и разыщите Лемерсье[40]. Он еще не ознакомил меня с проектом моего будущего дворца. Скажите ему, пусть поторопится. Первому министру Франции пристало иметь дом, достойный его положения.
Рошфор согласно кивнул и исчез так же быстро, как и появился.
Кардинал откинулся на спинку кресла. Огонь, горевший в камине, отбрасывал причудливые тени, которые плясали в унисон мыслям этого великого человека.
В тот момент Арману-Жану дю Плесси, кардиналу де Ришелье, уже исполнилось сорок лет. Высокого роста, худощавый, с болезненным цветом угловатого лица и слишком прямыми волосами, чуть тронутыми сединой, он не был красавцем, и ничто в его внешности не располагало к себе людей. Но цепкий внимательный взгляд, высокий лоб мыслителя или поэта, тонкие подвижные пальцы выдавали в нем человека незаурядного, но отнюдь не гения, которым он в действительности был.
Прошел только год с тех пор, как этот необыкновенный человек сумел заполучить реальную власть в государстве, постоянно расшатываемую происками его врагов, спорами короля с матерью, и, наконец, неприязнью Людовика к нему самому. Выполняя функции первого министра Франции, Ришелье фактически еще не получил это звание и зависел от королевских милостей едва ли не больше, чем последний дворянин королевства. Чтобы так высоко подняться, ему понадобилось долгих двадцать лет взлетов, падений, успехов и поражений, забвения и восхождения, и вот только сейчас, достигнув вершины, господин первый министр начал понимать тяжесть того бремени, которое он на себя взвалил.
Да, в ту пору Франция была слабым разобщенным государством, где королевскую власть оспаривали могущественные губернаторы и принцы крови. Казна, так заботливо пополняемая первым министром короля Генриха IV, Сюлли, была истощена еще в первые годы правления регентши Марии Медичи. Непоследовательная внешняя политика этой ветреной дамы отнюдь не укрепила престиж Франции, зато отвернула от нее старых добрых союзников – Англию и Венецию, а гугенотские восстания раскачивали королевский трон не хуже, чем буря утлое судно в океане. Ришелье понимал, что договор при Монпелье[41], где несколько лет назад потерпел поражение герцог де Роан и его сторонники, дает возможность обеим воюющим сторонам собраться с силами, но никак не гарантирует ни мира, ни спокойствия в государстве. Теперь же к существующим проблемам добавилась еще одна, так что письмо отца Жозефа сулило сделать его и без того неспокойные ночи бессонными.
– Де Молина… – тихо проговорил кардинал. – Какого дьявола ему понадобилось закручивать дружбу с глупой девчонкой? Или не такой уж и глупой?
Через пять дней после известия о смерти д’Эгмона Генриетта Французская настолько пришла в себя, что решилась покинуть свои покои, чем несказанно обрадовала фрейлин и особенно баронессу Сент-Люс. Именно Элен и было разрешено первой переступить порог спальни Ее Высочества, куда во время добровольного заточения принцессы вход был категорически запрещен.
Девушка нашла принцессу немного бледнее обычного, довольно спокойной. Генриетта даже улыбнулась подруге.
– Итак, Элен, – произнесла принцесса, видя немой вопрос в ее глазах, – неприятности не появляются и не исчезают сами по себе. За ними всегда стоит чья-то воля и интерес. Вот только сидеть и предаваться отчаянию я больше не стану!
Элен ничего не поняла, но не решилась расспрашивать Генриетту, которая вертелась перед зеркалом.
– Я ужасно выгляжу, – проговорила принцесса, оглядев себя. – Нужно одеться. Ни друзья, ни враги не должны видеть, в каком я отчаянии.
Она подошла к туалетному столику, позвонила. Через некоторое время вошла высокая дама, лет сорока, с резкими чертами лица, присела в реверансе.
– Ваше Высочество…
– Что вы здесь делаете, мадам Дессанж? – удивилась принцесса.
– Ее Величество, королева-мать приставила меня к вам в качестве камер-фрейлины. Она считает, что мадам Дантрэг слишком легкомысленна и не может далее исполнять свои обязанности.
– Королева-мать, король или Его Высокопреосвященство? – уточнила Ее Высочество, протягивая гребень Элен и жестом приглашая помочь ей с прической.
– Какая разница, Ваше Высочество? Все делается для вашего блага, и я не думаю, что вы в том положении, что можете что-либо возразить, – решительно произнесла дама.
– И где сейчас мадам Дантрег? – перебила ее Генриетта.
– Она с мужем отбыла в Прованс, в имение графа. Свежий воздух пойдет ей на пользу. Бедняжка так слаба здоровьем, – вздохнула графиня.
– Да, будем надеяться, ей станет лучше, – безучастно проговорила принцесса, обдумывая возвращение мадам Дессанж. – Ну что ж, – продолжила она через некоторое время, когда ничего придумать так и не удалось, – поскольку вы опять моя… – она кашлянула – камер-фрейлина, то будьте любезны немедленно заняться моими туалетами. Сейчас я собираюсь надеть розовое платье с рубинами, а к вечеру мне понадобится… зеленое с золотым шитьем, с отделкой из брюссельских кружев.
Лицо дамы постепенно наливалось краской.
– Ваше Высочество, – решительно начала она, – я здесь…
– Полагаю, затем, чтобы исполнять мои желания? – наивно поинтересовалась Генриетта. – Впрочем, если вас что-либо не устраивает, вы всегда можете составить компанию мадам Дантрег, и я буду рада дать вам разрешение удалиться.
Возмущенная мадам Дессанж громко хмыкнула, выдавив презрительную улыбку. Генриетта тоже улыбнулась. Затем встала и вплотную приблизилась к фрейлине.
– Мадам, я действительно не могу сейчас оспаривать Ваше назначение, – преувеличенно спокойно произнесла принцесса, – но…
Тут ее глаза сузились и метнули такую молнию, что графиня отступила на шаг.
– Но, – продолжила Генриетта, – если вы будете совать нос в мои дела (затем вас и приставили) и я вас застану за этим занятием, то…
– То что? – с язвительной ухмылкой поинтересовалась графиня.
– То я собственноручно выкину вас из вон того окна или другого, если оно окажется на подходящей высоте, – невозмутимо ответила Генриетта. – Я думаю, что Его Высокопреосвященство извинит меня. А теперь уходите, и без моего разрешения не показывайтесь мне на глаза!
Она улыбнулась, глядя на бледное от ярости лицо мадам Дессанж.
– Да, и займитесь моими туалетами. Помните, розовое, с рубинами?
И видя, что мадам не собирается уходить, принцесса неожиданно метнула маленький кинжал, который воткнулся в дверь в нескольких дюймах от головы мадам Дессанж. Графиня закричала и отскочила от двери.
– Я же сказала, убирайтесь! – воскликнула Генриетта, доставая второй кинжал и прицеливаясь. – Я ведь могу и не промахнуться…
Не дожидаясь продолжения, бледная от ужаса мадам Дессанж выбежала из комнаты.
– Ну вот, встреча состоялась, – улыбнулась принцесса, лукаво подмигнув Элен.
– Да, уж, – расхохоталась фрейлина. – Но не так, как планировала графиня!
– Мадам привыкла иметь дело с кроткой и покладистой девочкой, – задыхаясь от смеха, проговорила Генриетта. – Думаю, сейчас я ее разочаровала…
– Я уверена в этом, Ваше Высочество, – проговорила баронесса со смешком. – Но меня удивляет ее возвращение.
– Ладно, Элен, нужно закончить прическу, – сказала Генриетта, садясь в кресло. – Думаю, мадам еще скажет свое слово, но сейчас она заботит меня меньше всего… А в ее возвращении нет ничего странного, вероятно, на семейном совете было решено присматривать за мной, особенно после истории с д’Эгмоном… Придется потерпеть эту особу еще немного.
– Ваше Высочество, разрешите? – робкий голос перервал ее.
– А, это ты, Кэтти? – обернулась принцесса.
В дверях стояла худенькая и бледная девушка, больше похожа на привидение, чем на живого человека.
– Я принесла для Вашего Высочества платье с рубинами. Мадам Дессанж сказала, что вы хотите надеть его.
– Спасибо, Кэт, – сдерживая улыбку, произнесла Генриетта, – можешь идти. Кстати, если заметишь, что эта… мм… мадам слишком чем-то или кем-нибудь интересуется, сообщи мне. – Элен, ты тоже присматривай за ней.
– Да, принцесса, – согласились девушки, – непременно.
– Значит, я могу быть спокойна, – кивнула Генриетта. – Графиня права, после ссылки мои отношения с Луи нисколько не улучшились, и я не стану рисковать остатками нашей дружбы. Слишком много чести для этой особы.
Генриетта даже не могла предположить истинную причину возвращения мадам Дессанж. И поэтому без задней мысли обратилась к Ришелье с просьбой о возвращении мадам Дантрег. Конечно же кардинал не пошел на уступки. А через неделю произошло событие, о котором придворные еще долго шептались, пересказывая друг другу подробности, не всегда правдивые. Имя Генриетты стало обрастать зловещими слухами.
А дело было так. Неожиданно вернувшись с прогулки, принцесса застала мадам Дессанж за чтением ее личной корреспонденции, хранившейся в ящике бюро. Там не было ничего ценного, кроме письма Мари де Шеврез, которое принцесса получила вчера.
По непонятной причине Ришелье недолюбливал красавицу герцогиню, помня о первом муже Мари – де Люине, который лишил его поста государственного секретаря. Но злые языки, говоря о причине такой ненависти, вспоминали историю с сарабандой. Этот танец влюбленный кардинал танцевал перед Анной Австрийской, нарядившись в костюм шута. Да, Мари де Шеврез, предложив молодой королеве сыграть с ним такую шутку, дала ей, несомненно, плохой совет. Но в противоречивой натуре Ришелье влюбленный всегда уступал место политику, так что рискнем предположить, что причиной этой неприязни был все же Люинь…
Впрочем, прекрасная герцогиня платила кардиналу той же монетой…
Итак, в письме упоминалось имя графа Холланда[42], который был послом Джеймса I[43] при французском дворе и одновременно любовником красавицы герцогини. Генриетта связывала с ним некоторые надежды. О связи Мари с этим лицом кардиналу знать было незачем.
С искаженным яростью лицом принцесса выхватила письмо из рук графини.
– Я это знала! – воскликнула Генриетта. – Вас приставили шпионить за мной. Говорите, что вы искали!
Мадам рассмеялась ей прямо в лицо.
– Это мое дело, моя принцесса. К тому же мне угодно видеть все ваши письма, Ваше Высочество, а не только это, так что позвольте…
И она попыталась вырвать бумагу из рук Генриетты.
– Да как вы смеете! – возмутилась принцесса.
– Смею, Ваше Высочество, смею. А вам я советую прикусить язык, если не хотите вернуться в монастырь. На этот раз – навсегда.
От подобной наглости у принцессы пропал дар речи. Она стояла перед своей же фрейлиной с видом провинившейся школьницы, а та нагло смеялась ей в лицо. Ей, дочери Генриха IV!
– Нет, я не буду жаловаться королю, – прошептала Генриетта, – с тобой я и сама справлюсь…
Принцессе на глаза попалась бутылка с чернилами, она машинально взяла ее и разбила о край стола. Чернила забрызгали платье, но ее это не заботило. В руках Генриетты остался большой осколок стекла, измазанного чернилами. Она изо всех сил полоснула этим осколком по лицу мадам Дессанж.
Графиня бросилась бежать. Но Генриетта схватила ее за волосы, и, запрокинув ее голову назад, нанесла еще несколько глубоких порезов.
Мадам Дессанж была гораздо сильнее принцессы. Ей удалось вырваться, но дело было сделано. С воплями ужаса графиня держалась за израненное лицо, а кровь, вперемешку с чернилами, заливала белые кружева на ее платье.
На ее крики сбежалась охрана.
– Очень кстати, – заявила принцесса, увидев испуганные лица стражников. – Соберите всех моих фрейлин и слуг в этой комнате, я хочу с ними поговорить.
Гвардейцы со всех ног бросилась исполнять приказание. Подождав, пока все собрались, Генриетта обратилась к присутствующим:
– Дамы и господа! Я хочу, чтобы вы посмотрели сюда. – Она кивнула в сторону мадам Дессанж. – Вглядитесь и запомните, как выглядит лицо предателя. Всякий, уличенный в шпионаже, будет претендовать на такое же, если только я не оставлю его совсем без лица и без головы заодно. Можете идти. А вы, мадам, – усмехнулась принцесса, – прежде чем рассказывать кардиналу о содержимом моих бумаг, посмотритесь в зеркало…
А на утро следующего дня Генриетта недосчиталась пятнадцати человек прислуги, включая и мадам Дессанж.
– Думаю, это еще не все, но начало положено, – сказала она Элен…
Кардинал пришел в бешенство и пожаловался на поведение принцессы Его Величеству.
– А почему это так вас волнует? – поинтересовался Людовик, внимательно выслушав министра.
– Я считаю, что такое поведение недопустимо.
– Ваше Преосвященство, если Вас это заботит, поговорите с Генриеттой сами. Кстати, ваш сан послужит оправданием для вмешательства.
Людовик не выносил семейных сцен. А Ришелье почему-то предпочел обойтись без этого разговора…