Путь к Отцу. Книга первая. Приход в мир (Генрих Лоцкий)

Среда Иисуса

Даже самый невнимательный читатель Евангелия обязательно заметит, что Иисус постоянно называл себя «Сыном Человеческим». Многие реформаторы приводят убедительные доводы в пользу того, что данное определение восходит к более ранним повествованиям, это слово якобы было заимствовано у пророка Даниила и из известных пророчеств и вложено ему в уста. Не исключено. Но достоверно и другое: Иисус воспринимал себя полноценным человеком и хотел быть уверенным, что его таким признают и другие.

Уже поэтому он, бесспорно, претендует на простое человеческое уважение. Человек ему вовсе не кажется жалкой тварью, какой его часто представляют. Он – и это несомненно – считал человечество своего рода дворянским сословием среди прочих тварных существ, более высоким по сравнению с тем, что признается и смутно ощущается нами сегодня, что мы осмеливаемся лишь робко высказывать. И эту веру он оправдал. В нем человек действительно возведен в дворянское достоинство.

Когда мы смотрим на Иисуса как на человека, который искал и нашел путь к Отцу, то и нас, людей, и наш путь к Нему озаряет благодатный свет. Иисуса, как и нас, родила женщина, и простота его человеческого существования вызывает у нас сочувствие уже потому, что она характерна и для нас, призванных самой жизнью к тому же устремлению.

Судя по имеющимся у нас источникам, он происходил из среды, на первый взгляд, до удивления простой и незатейливой. По тогдашним понятиям, условия его жизни были самыми обыкновенными, по-другому и не скажешь. Они почти полностью лишены чего-то необычного, и евангельское повествование как таковое не считает нужным их обсуждать. Но именно по причине своей простоты они столь многозначительны.

Как раз молчание источников окутывает его жизнь тайной, и этот покров таинственности бережно и стыдливо скрывает его человеческое бытие, по крайней мере, от непочтительного прикосновения. «Если же и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем». Похоже, что такое восприятие Павлом Иисуса непроизвольно заставило евангелистов почтительно замолчать и проявить сдержанность в вопросах, которые, возможно, оказались бы достойными внимания нашего поколения, достигшего своей учености благодаря чтению различного рода книг.

Жизнеописание Иисуса как таковое для нас особого значения не имеет. Образ его мыслей, его дух, то, как происходило его развитие, – вот что для нас значимо. Поэтому здесь нам придется касаться лишь тех моментов, которые важны для понимания его пути к Отцу. Правда, в этом случае он предстанет перед нами во всей своей человеческой реальности, что противоречит взглядам духовенства, церковных служителей, которые предпочли бы вовсе не толковать земную сторону Иисуса, делая вид, будто ее у него и не было.

В глазах окружающих Иисус – всего лишь сын Иосифа, таковым рос и воспитывался.

Если мы задумаемся над общественным положением Иосифа, то увидим, что он был, с одной стороны, носителем достойных самого глубокого уважения родовых и народных традиций, а с другой – представителем третьего сословия, занимавшегося мелким кустарным промыслом.

Иногда, при определенных условиях, в третьем сословии появляется зачаток нового, достигающий впоследствии небывалого развития. Нашим ли современным детям об этом рассказывать… Но вся разница в том, движется ли семья по социальной лестнице вверх или вниз. Если в нашем обществе простой рабочий становится начальником цеха, а кто-то из его детей, чего доброго, выбивается в руководители предприятия, то такая трудная карьера не хуже настоящего живительного эликсира ободряет и наполняет надеждами всех домочадцев. Но если же древний дворянский род в лице своих последних отпрысков вынужден заниматься ремеслом, тогда, как правило, на всю их жизнь накладывается отпечаток деградации, отчего их сознание обращается к прошлому, а не к настоящему.

Обитатели дома в Назарете еще ощущали свою принадлежность к роду царя Давида, но возрождение былого величия казалось совершенно невозможным. И хотя условия жизни Иосифа и Марии вовсе не нужно считать такими уж жалкими, как мы их по обыкновению представляем, вспоминая о яслях в Вифлееме, все же в мирском смысле слова положение Иосифа и Марии было беспросветным. Люди назвали бы их бедняками.

Но даже если бы у них и была надежда изменить свою жизнь, то встает вопрос: а куда можно было бы им стремиться? В круг придворных с их возней вокруг царя Ирода? Или к тем выскочкам, тесной толпой окружавшим римского наместника? Оба варианта для израильтянина того времени, принадлежавшего к столь низкому сословию, представлялись особо соблазнительными. На страницах Евангелия, особенно там, где речь идет о рождении Иисуса, сквозит настолько беспрекословная, невысказанная покорность судьбе, что своим появлением на свет он убедил мир в бесплодности надежд на земные блага.

Что можно заключить, прочитав историю о гонениях, учиненных царем Иродом, которая в Евангелии следует сразу за рассказом о появлении восточных мудрецов. Иосиф и Мария находились вне всяких подозрений проницательной службы безопасности – ведь, по ее мнению, они не могли быть родителями претендента на трон. В противном случае чудовищное повеление об истреблении младенцев не приобрело бы такого бессмысленного масштаба. Надо думать, что в первую очередь в поле зрения попали более или менее сомнительные люди и их дети. Отсутствие подозрений в отношении Иосифа свидетельствует о скромности его общественного положения.

Но это свидетельствует и о другом, а именно: совсем незаметно возникает нечто божественное, нисколько не смущаемое мнением людей, хотя это происходит среди белого дня. Пастухи, как, впрочем, и мудрецы, без труда нашли место, где появился на свет Младенец. Посланцы же властных структур отыскать его не смогли, несмотря на имеющиеся у них переписные листы, и оказались не в состоянии сообщить хотя бы самую малость о присутствии божества. Вот так же и теперь на глазах у всех могут происходить наиважнейшие события с участием самого Бога, однако они ускользнут от общественного сознания, равно как и не найдут отражения на страницах газет.

О тогдашнем положении Иосифа следует сказать так: опустись он еще немного пониже, и его семью по меркам той эпохи причислили бы чуть ли не к подневольным людям. Говоря современным языком, ей пришлось бы искать места среди низших слоев третьего сословия. Отягчающим обстоятельством оказалось бы к тому же и великое родословие, которое, скорее, бросило бы тень на нынешнее положение семейства в обществе, чем окрасило его в светлые тона.

То же можно сказать и об обстоятельствах зачатия Младенца. Трудно понять, почему данный вопрос подвергся такому бесцеремонному исследованию, к тому же столь публично и без всякого смущения, в то время как авторы библейского повествования обстоятельств жизни Иисуса сочли необходимым всего лишь дважды коснуться – слегка, осторожно и целомудренно, даже и не подозревая, что эта деликатная история приведет к немыслимым по своим масштабам разногласиям в вопросах веры. Приверженцы религиозных словопрений, похоже, не имеют ни малейшего понятия о присутствии Воскресшего. В противном случае они проявили бы больше почтительности. Ведь, по сути, они отрицают воскресение. Пусть не на словах, но зато всем своим поведением. Кто позволил бы себе в присутствии человека обсуждать спорные моменты его рождения?… Так почему же люди допускают такое в отношении Иисуса, которого они в то же время признают Сущим во все времена? Но в принадлежности к ремесленному сословию есть еще одно унижающее обстоятельство, которое порой может оказаться тяжелым бременем, – это зависимость от людей, от заказчиков. Крестьянин в этом отношении находится в более благоприятном положении. Он обращает взор к небу, чувствуя свою зависимость от ветра и прочих погодных условий, а выполнив положенную работу, уповает на милость Божью как свободный независимый человек, умея и очень высоко ценить свое такое положение. Все своеобразие земледельческого сословия – в основном следствие подобной независимости от людей. У ремесленника же ее нет. Его активность и умение приспосабливаться объясняются тем, что он живет благодаря своим заказчикам и страдает от конкуренции. Чувствительные души это угнетает, и никто, пожалуй, в полной мере не избавлен от тяготы такого положения, которое для многих неизбежно становится неукротимым источником жизненных трудностей.

Вот такой была среда, в которой рос Иисус, жалкая с точки зрения общества, отнюдь не благоприятная и не многообещающая.

Дитя Израиля

По духу семья из Назарета была истинно израильской. Пожалуй, больше внутренне, поскольку по внешним признакам это было не так заметно. По сравнению с прочими древними народами у израильтян имелись самые прекрасные условия для получения образования. Хотя израильтян в целом и не считают народом выдающейся культуры, поскольку они не добились успехов в строительстве пирамид, подобно египтянам, и не развили в себе чувство благородной симметрии, подобно грекам и их подражателям, но тем не менее жизнь Израиля позволяла его народу как таковому быть сопричастным определенному уровню образованности. У цивилизованных народов – греков и римлян – образованность являлась уделом лишь «сливок общества», и народ в целом к достижениям культуры доступа почти не имел. Куда хуже обстояло дело у египтян, вавилонян и ассирийцев. Там всем знанием полностью и единолично владели жреческое сословие и высшая знать.

В Израиле – по-другому. В древности это был народ земледельцев и скотоводов, и его образование, по сути, сводилось к знанию великих народных преданий и традиций. Израильский крестьянин всегда отличался очень глубоким миропониманием, и у него всегда находились поводы поразмышлять о былых событиях в жизни своего народа. В том числе и о появлениях пророков или о различных культовых церемониях, жертвоприношениях, священстве. Способность к умозаключениям и духовные импульсы формировали определенное отношение к знанию, которое было свойственно этому народу на протяжении длительного времени.

После возвращения из вавилонского плена все коренным образом изменилось. Культурное наследие уже от одного только общения с великими цивилизованными народами древности стало более живым. В то время в страну проникли и элементы римского и греческого просвещения, достигавшие самых низших слоев народа, и поэтому фарисеи, ревностно оберегавшие в синагогах религиозное наследие, стремились контролировать весь народ с помощью соответствующих духовных служителей и центров религиозного образования. Проповедь и поучение, особый акцент на скрупулезном соблюдении закона – все это было не чем иным, как духовными вихрями, вызванными хлынувшим потоком язычества.

Такое духовное оживление, ставшее поворотным моментом в религиозной жизни, было инициировано и направлялось фарисеями. Оно началось вскоре после возвращения из Вавилона и, по всей видимости, стало внутренне необходимым именно тогда, когда вместе с римскими войсками и чиновниками в страну вступило римское и греческое язычество. В то время наибольшая опасность для правоверных иудеев заключалась в возможности исчезновения веры в живого Бога, да, пожалуй, и всего израильского духа под натиском просвещения, исходившего от нового образования. Отсюда этот строгий, почти фанатически регрессивный тип фарисейства, с которым на каждом шагу сталкивался в своей жизни Иисус, отсюда ревностное почитание Бога и осознание избранничества Израиля, отсюда незыблемая убежденность в том, что достижение Царства Божьего возможно только посредством строжайшего соблюдения догматов древнего вероисповедания. О том, что именно фанатичная религиозность не только не способствует, но самым непосредственным образом препятствует становлению Царства Божьего, конечно, никто не подозревал.

По-видимому, общество было далеко не сплоченным. Безусловно, повсюду уже встречались просвещенные люди, которых не воодушевляла патриархальная израильская вера и ее обычаи, – они-то и оказывались весьма восприимчивы к образу мыслей нового времени, воплощенном в царстве земном римско-греческого типа. Но наряду с этим существовали и решительно настроенные ортодоксальные круги, куда входили люди, обучавшиеся у фарисеев, а они в религиозно-моральном отношении имели явный перевес.

Распространению нахлынувшей волны просвещения способствовала исключительная подвижность еврейского народа. Вернувшихся из вавилонского пленения иудеев торговые интересы привели на рынки побережья Средиземного моря. Евреи занимались этим свойственным им делом как в Александрии, так и на улицах Рима или Коринфа. Их можно было встретить в Эфесе, во всех уголках Малой Азии и даже на островах Эгейского моря.

Но Иосифа и Марию мы видим среди приверженцев древней веры. Это вполне естественно. Духовным средоточием их жизни было великое прошлое Израиля. И эту традицию нигде не пестовали так тщательно, как в синагоге. Уже поэтому синагога смогла стать самым важным местом для обучения. Занятия в иудейской школе сводились к чтению и толкованию Писания. Последовательность используемых при богослужении отрывков из Писания, судя по сегодняшним канонам иудаизма, не была столь скупо ограничена, как, например, у христиан. Кто в церкви вынужден довольствоваться лишь проповедями, обходясь без чтения самого Священного Писания, тот неизбежно будет знаком лишь с незначительной частью Библии. В иудейском обществе перед верующими из года в год предстают во всей своей целостности, по крайней мере, пять книг Моисея. Весьма большое внимание уделяют и Псалтири. В более ранние времена Пророки [имеются в виду исторические повествования о жизни пророков – одна из составных частей Ветхого Завета. – Прим. пер.], возможно, играли куда большую роль, чем впоследствии, когда их оттеснили на задний план, чтобы воспрепятствовать христианскому истолкованию многих пророчеств как предвещающих появление Иисуса.

Теперь нам нетрудно представить, какое воздействие оказывала синагога на внимательных слушателей, каковыми, вне всякого сомнения, были Иосиф и Мария. Им не нужно было уметь читать или держать дома Писания, чтобы запечатлеть содержание священных книг в детском уме мальчика Иисуса, сделав их неиссякаемым источником пищи для размышлений.

И такое духовное образование, которым охватывались даже самые низшие слои народа, было довольно значительным. Ведь религиозные книги Израиля составляли одновременно всю его литературу, в них был отражен духовный труд предшествующих столетий. Кто знаком с Ветхим Заветом, тот имеет представление и об общем ходе мыслей народа на протяжении его двухтысячелетнего развития. Отсюда можно почерпнуть для себя многое, особенно если подвергнуть все это глубокому внутреннему осмыслению.

Сегодня еще встречаются в самых простых слоях народа большие знатоки Библии, которые, закончив весьма скромную школу, тем не менее производят впечатление неплохо образованных людей – они учились именно по Библии, постигая ее душой и неустанно размышляя. В самых простых людях благодаря их внутренней собранности и внимательному отношению к Библии естественно появляется нечто по-своему значимое. Это знает каждый, кто общается с народом.

Но если мы теперь представим, с какой внутренней сопричастностью потомки Давида слушали и воспринимали повествования Священного Писания, то неизбежно придем к выводу, что в доме плотника из Назарета господствовал некий своеобразный библейский дух, чему способствовало скромное общественное положение Иосифа. В доме царила жизнь, наполненная волнующими воспоминаниями о великом прошлом.

Эту особенность евангелисты удивительно точно описывают такими словами: «А Мария сохраняла все слова сии, слагая в сердце своем». Наверное, и Иосифу приходилось «слагать в своем сердце» многие из тех переживаний, которые выпали на его долю. Но что из этого мог черпать для себя ребенок Иисус, представить нам трудно. Он рос, овеваемый таким духом, и вскоре между родителями и сыном с неизбежностью установилось удивительное взаимопонимание, которое на всех действовало умиротворяюще, а подрастающего мальчика формировало духовно, делая совершенно излишним дальнейшее обучение в школе.

Двенадцатилетний

«Вот когда я вырасту…» – мечтательно говорят наши дети, принимаясь излагать грандиозные планы. И мальчик Иисус жаждал такого дня – не столько для того, чтобы приступить к осуществлению потрясающих планов, сколько стремясь наконец-то найти ответы на вопросы, которые рождала в нем жизнь в родительском доме, но не давала на них ответа, по крайней мере полного. Если единственной духовной пищей, доступной ребенку, является Священная история и весь дом наполнен этим смыслом, то вокруг ребенка начинают оживать ее повествования. Его мысли и переживания пронизаны духом этой истории, он видит воочию древние события и сопереживает им всем своим существом.

Что же тогда говорить о мальчике Иисусе! Мечтатель Иосиф, которого братья продали в рабство и который стал управителем всего Египта, и юноша Давид, одолевший филистимлян, были его предками, его кровными родственниками. Священная история была историей его дома. Все эти люди ходили пред Богом и стали теми, кем они стали. Так где же Бог? Где Бог сегодня? Что Он сегодня делает? Эти жгучие вопросы неизбежно вставали перед ним.

Если думающий ребенок однажды начинает задавать вопросы, то родителям лучше стараться давать правильные ответы.

Такая потребность задавать вопросы, свойственная ребенку, доставляла матери, наверное, самые большие трудности. Ведь мать – всегда тот ближайший человек, которому в первую очередь вопросы и задаются. В данном случае мать была заранее извещена о том, что ей предстоит воспитывать дитя, уникальное в своем роде. Оттого ее ноша казалась вдвое тяжелее, но и вдвое драгоценнее. И вдруг увидеть, что ее дитя поглощено лишь одним устремлением! Все другие дети легко отвлекаются, на каждом шагу чистая божественная благодать омрачается отвратительными наклонностями. Но здесь были искреннее детское простодушие и одновременно величие, повергавшее взрослых в смущение.

Ах, эти вопросы! Ни один ребенок никогда не поймет, почему люди без промедления и энергично не берутся за то, что ему кажется правильным. Почему сегодня отношения с Богом во многом складываются иначе, чем прежде? Почему люди не торопятся энергично исправлять то, что поддается изменению?

Конечно, Мария не раз рассказывала ему историю о Давиде. И историю о сыне Давида, содержащую знаменательное предсказание: Я хочу быть его Отцом, а он должен стать Моим Сыном. Кто же в таком случае сын Давида? Соломон? А отец – это Бог! Спасительной, облегчающей душу истиной запали в душу ребенка эти слова Ветхого Завета. Или взять хотя бы ту самую молитву Исайи: «Ты, Господи, Отец наш, от века имя Твое: „Искупитель наш“». Вот что нам нужно. Но где это?

Когда подрастешь, тебе это станет понятнее, говорят нам обычно в таких случаях. Так же говорила и Мария, когда у нее не было другого выхода. И этот день наступил. У иудеев день религиозного совершеннолетия наступает быстро. Уже в двенадцать лет за еврейским мальчиком признаются такие права, которые нашим детям даются позже, во время конфирмации, а именно – религиозные права наравне со взрослыми. Отныне он считается «бар мицва» [сын заповеди. – Прим пер.] и отныне ему можно входить в храм, совершать жертвоприношения, читать Писание, трактовать его и задавать вопросы.

Задавать вопросы! Как жаждал этого ребенок! Когда ему исполнилось двенадцать лет, родители взяли его с собой в Иерусалим, на праздник Пасхи. В храме, думал Иисус, мне растолкуют все мои вопросы, ведь там священники, устами которых с древних времен говорит Бог. Там уж точно почувствуешь присутствие Бога! Бедное, наивное дитя!

Все праздничные дни напролет ребенок задавал вопросы, внимательно вслушивался в ответы и снова спрашивал.

Наконец праздник кончился, а он его и не заметил. Он спрашивал потому, что полагал: вот сейчас это обязательно наступит, нечто великое и прекрасное. Он терпеливо ждал, а то, о чем страстно мечтал, так и не наступало. Ученость запутывала смысл происходящего и не касалась главного, а ребенок все спрашивал и слушал, будто готовился к долгим годам уединенных размышлений.

В Библии не говорится, пытался ли Иисус когда-либо еще обратиться с вопросами к книжникам в храме. Разочарование жаждущего истины ребенка, похоже, было, настолько велико, что он больше никогда не искал у них ответов. Как мы видим, в последующие годы он находит ответы либо в Писании, либо – что для многих более естественно – в природе, но никогда – у книжников.

В храме можно было проводить целые дни и недели. Там имелось много разных помещений, в том числе и для жилья. Еды тоже хватало. Родители оказались беспечными. Им еще не случалось беспокоиться о сыне, и, что характерно, с ним вообще не возникало проблем. Поэтому они отправились домой, не сомневаясь, что он ушел вперед со знакомыми. Вовсе нет! Кто-то видел, что он остался в храме. Тогда они поворачивают назад, обыскивают весь Иерусалим и лишь спустя целых три дня находят его. Он все еще в храме. Что ты сделал с нами? «Зачем было вам искать Меня?… Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему…»

Они ведь сами рассказали мальчику об Отце и отвели к Нему его, двенадцатилетнего, а теперь ищут где угодно, но только не у Отца. Как этот отрок постоянно всех изумлял! Он действительно всерьез относился к тому, что ему говорили. Для родителей это стало сущей бедой. Мы слишком уж привыкли, что наставления не приносят плодов. И не устаем увещевать – в надежде, что хоть что-то воплотится в реальность. Но здесь родительские слова возвращались к ним в виде поступков. И ребенок посрамлял их своей правотой. Родителям надлежало искать его у Отца, на Которого они сами ему указали.

А не следует ли всех детей вначале искать именно у Отца, Которому мы их доверяем с малых лет? Скольких недоразумений между родителями и детьми можно было бы тогда избежать! И дети росли бы в атмосфере бесконечного доверия, а их самостоятельные поступки, порой непонятные нам, мы анализировали бы вместе с ними, проявляя известную почтительность к Отцу и Его власти, а не отмахивались бы от проблем. Многое из того, что в наших детях кажется нам непостижимым, – посеяно нами, но оно дало совсем не те ростки, которых мы ждали. Но тогда причина кроется в нас, а не в них!

«А Мария сохраняла все слова сии, слагая в сердце своем». О милая, драгоценная мать! Подле такой матери ребенок может достичь многого. Она живет только им и внимательно следит за его становлением. Большинству детей недостает именно такой матери – не «воспитывающей» в соответствии с собственными представлениями и взглядами, а позволяющей развиваться самостоятельно, лишь по-дружески и чутко оберегая его своей материнской любовью и заботой!

Почему лишь немногим людям удается проявить свою индивидуальность, которая, без сомнения, была в них заложена при рождении? Да потому, что они с детского возраста подвергаются слишком усердному давлению воспитателей, внушающих, что наилучший путь в жизни – тот, который непременно согласуется с незыблемыми общественными воззрениями и правилами приличия. К ним-то нежное чадо должно приспосабливаться. В итоге оно либо выпадает из общества, либо становится неотличимым от большинства. Как же нужны матери, способные «слагать в сердце своем» сущность развивающегося ребенка, не калеча его неуклюжим вмешательством.

Одно воспринял мальчик от своей матери на всю жизнь – слово «Отец». На Отце сосредоточились все его помыслы. Та мать, благодаря которой ребенок принадлежит в первую очередь Отцу, воистину величественна!

Отец – это полное значимости слово звучало из уст Иисуса столь мощно, что и сегодня мы не в состоянии постичь его пределов. Нам предстоит вначале снова научиться правильно открывать для себя эту всеобъемлющую истину – Отца. Она должна стать тем рычагом, которым мы научимся приводить в движение весь мир, тем источником энергии, из которого к нам хлынут бурные потоки новой жизни. Нам нужно обязательно научиться искать то, что нашел Иисус.

Иисус совершенно ясно понял: тем путем, которым идет он сам, должны пройти все, ибо это путь к Отцу. Так древнее провидение уже в ребенке обнаружилось в виде новой истины, и из такого ребенка вырос муж, возжелавший явить миру Отца и продолжающий Его являть и поныне.

Первая притча о трапезе

Минуло двадцать лет. Мальчик превратился в Учителя, пользующегося большим авторитетом у друзей и врагов. Как-то его пригласили на субботнюю трапезу в дом одного из фарисейских начальников. Само по себе это уже было высокой наградой для человека из народа, к тому же не принадлежавшего к партии фарисеев. Но стоило ли этому радоваться? Ведь он тотчас оказался под пристальными взорами гостей, прислушивавшихся к каждому его слову. Так обычно относятся к людям, которым не доверяют и о которых очень хотелось бы составить ясное мнение. В таких случаях «ясное» означает, как правило, отрицательное.

Стоило только Иисусу переступить порог дома, как возникло замешательство. Была суббота, а он исцелил человека – у них на глазах, и они даже не могли тому воспрепятствовать. И вот сели за стол. В комнате, где расположилось высокодуховное общество, воцарилась гнетущая атмосфера.

И тут он заговорил – о порядке за трапезой. Это произошло как бы само собой. Он всегда сразу реагировал на свои впечатления, ибо был самым что ни на есть естественным человеком, которого только можно себе представить. Человеком, который жил каждым мгновением, умел извлечь из него пользу и сообразно с ним сделать следующий шаг в жизни.

Гости этого высокодуховного хозяина были не согласны с тем, как их рассадили. Размещать гостей за столом – задача для хозяина не из легких. Но в данном случае она озаботила именно гостей. Каждый полагал, что его место уж точно среди первых. И каждый думал: лично мне это не так уж и важно, но вот достоинство, должность и само существо вопроса того требуют. Сбрасывать со счетов это не следует. Интересно узнать, какое место отвели Иисусу, но, впрочем, тут легко догадаться. А вот о том, куда его посадить, они и не подумали. Даже самое последнее место в этом доме казалось для него слишком почетным.

Пока приглашенные переговариваются между собой о первых и последних местах, скорее не столько вслух, сколько с помощью выразительных взглядов и ужимок – таких людей обычно лучше узнаешь, когда они не говорят, – вдруг раздается голос Иисуса. Гробовая тишина. Подобным людям в таком обществе лучше сидеть, не проронив ни слова.

Когда ты будешь кем-либо позван, то лучше всего, придя, не занимай почетное место. А вдруг кто-то из запоздавших званых окажется почетнее тебя. Тогда звавший тебя и его, подойдя, скажет тебе: уступи место. И придется со стыдом занять последнее место. Но когда, придя, сразу займешь последнее место, то хозяин, окинув взглядом стол и подойдя к тебе, скажет: «Друг, пересядь повыше». Тогда будет тебе воздана честь перед присутствующими.

Такая простая и отрадная истина стала настолько популярной, что даже сегодня многие не отличающиеся большой скромностью люди оспаривают друг у друга последние места – с тем чтобы потом их настойчиво попросили пересесть повыше!

Но у Иисуса в житейской мудрости всегда проглядывало нечто большее. Сама по себе она для него ничего не значила, и потому он добавляет: всякий, возвышающий самого себя, унижен будет, а унижающий себя – возвысится. Тут было над чем задуматься, и это, наверное, надолго поразило воображение гостей. Конечно, порядок за столом вскоре был восстановлен, но все пребывали в молчании и задумчиво жевали. Желание поговорить больше не возникало.

Так проходил этот обед. Пока убирают посуду и готовятся к следующей перемене блюд, гости непроизвольно переглядываются. Тут самое время для беседы. Иисус тоже поднял глаза и посмотрел на собравшихся. Все они принадлежали к «обществу». Без сомнения. Ничто не нарушает так трапезу, как социальное неравенство приглашенных на нее. Наверное, Иисус был единственным, кто не принадлежал к этому «обществу». Но он ведь, как всем известно, сегодня исключение, на которое просто захотелось посмотреть поближе. Он сидел на последнем месте. На первом месте, напротив него, восседал хозяин дома.

Вот Иисус снова заговорил. Присутствующие, как по уговору, сразу замолкают. В таких чопорных компаниях все непросто. Он обращается непосредственно к хозяину дома, но его взгляд спокойно скользит по лицам гостей.

Когда устраиваешь большой пир, не зови туда ни родственников твоих, ни братьев твоих, ни друзей богатых, ни соседей. Они постараются отплатить тебе за приглашение тем же, и в результате само общение в значительной степени перестанет быть дружеским, сердечным. Эти качества несовместимы с вынужденным гостеприимством.

Ах! Сегодня это известно каждому, кто вздыхает под бременем общественных обязанностей и необходимости отвечать взаимностью. Все проходит великолепно и удается на славу, вот только одного недостает – искренней радости, которая бы просто и непринужденно объединяла сидящих за столом. Кто с этим не сталкивался! Однако никому не под силу изменить заведенный порядок. Никто на такое не осмеливается. Здесь Иисусовой истиной люди еще не прониклись.

Но все завершается добрым советом. Когда устраиваешь пир, продолжает Иисус, зови нищих, увечных, хромых и слепых. И блажен будешь, что они не могут отплатить и воздать тебе.

Как легко в повседневной жизни испытать блаженство! Нам же постоянно обещают, что мы однажды, очень может быть, и обретем блаженство, когда… когда… когда… и когда умрем. А тут Иисус во всеуслышание заявляет: собери за своим столом подходящее общество, и ты блажен уже сейчас. И воздастся тебе в воскресение праведных – и вновь к присутствующим обращено мудрое слово.

«Он опять за свое! Подбирают таких людей на улице, приводят в приличное общество, а они потом позволяют себе лишнее, завладевая разговором за столом» – так про себя думал каждый из почтенных гостей. Наморщенные лбы и губы, растянутые в усмешке. Наверное, кто-то складывал руки на животе, окидывал всех быстрым взглядом. А затем кроткий до тошноты голос едко и наставительно произнес: «Блажен, кто вкусит хлеба в Царстве Божьем!»

Неопровержимая истина. Оказывается, и другим под силу вести нравоучительные разговоры. Но эти хотят лишь стать блаженными, и где – в Царстве Божьем. А прежде предстоит еще долго жить в земной печали.

В ответ Иисус рассказывает небольшую, но очень многозначительную притчу. Конечно же, опять о трапезе. Притча как раз о том, что испытывают сидящие за этим столом.

Один человек устроил пир и пригласил на него многих, и, когда наступило время ужина, послал раба своего сказать званым: «идите, ибо уже все готово». Но они один за другим стали с извинениями отказываться от приглашения. Первый сказал: я купил землю, мне нужно сделать купчую и осмотреть участок; прошу тебя, извини меня. Другой только что купил волов и извинился, потому что быть при скотине ему казалось важнее. А третий и вовсе не извинился. Он только что женился и не мог прийти.

«Земледелие – осмотр волов – молодая жена!» – кто-то в Библии внизу этой страницы подытожил случившееся. Для многих и сегодня подобные обстоятельства – серьезное препятствие к достижению Царства Небесного!

Тогда, разгневавшись, хозяин дома сказал рабу своему: «пойди скорее по улицам и переулкам города и приведи сюда нищих, увечных, хромых и слепых», то есть именно тех людей, об отсутствии которых Иисус только что сожалел.

«Господин! Исполнено, как приказал ты, и еще есть место»…

«Так пойди по дорогам и изгородям и убеди прийти, чтобы наполнился дом мой».

Удивительная притча, притча для всех народов, на все времена! Мы, читающие ее сегодня, все еще познаем на собственном опыте ее смысл.

И этот пир, эта трапеза достопочтенного хозяина дома есть не что иное, как Царство Божье – да, да, именно трапеза.

– А вам, – тут рассказчик обратился именно к сидящим с ним рядом, – я скажу, ни один из мужей, сюда приглашенных, не отведает моего пира.

Похоже, после этого у всех пропала тяга к назидательным разговорам. И все гости в подавленном настроении молча разошлись. Многое им довелось услышать, было над чем подумать. А Иисус говорил всего лишь о трапезе.

Рассказывание историй

Никто и никогда не рассказывал истории столь необычным образом, как Иисус. У него предельная простота сочетается с исключительным мастерством изложения, и поэтому его истории действуют на слушателя своеобразно: вначале кажутся забавными, но потом захватывают настолько, что больше уже не отпускают человека, надолго завладевая мыслями. Наверное, именно поэтому их следует рассказывать с величайшей осторожностью. Иначе их своеобразие и воздействие легко утрачиваются. О назидательности они позаботятся сами.

Но по причине своей исключительной наглядности они не кажутся надуманными, а все без исключения похожи на события, которым рассказчик всего лишь придал своеобразную окраску, чтобы они уводили из повседневности в Царство Небесное. В вышеприведенной притче о трапезе реальность происходившего и сегодня ощущается настолько явственно, что перед глазами, как на картине, вновь предстают все общество и все перипетии трапезы. Рассказы Иисуса подобны ожившим фотографиям, передающим прошлое в виде запечатленной в данный момент реальности. Но если присмотреться внимательнее, то на них можно увидеть и себя, подобно тому, как такое порой случается во сне, и тут замечаешь, что все это имеет отношение и к собственной жизни. Слышится голос вечности.

Очень может быть, что каждая история Иисуса и каждая его притча суть пережитая и подмеченная реальность, а не чистый вымысел. Но все повседневное, стоит только Иисусу заговорить об этом, превращается в нечто совсем необыкновенное, отзвуки которого теряются в бесконечности.

Вот несколько примеров.

Два человека пришли в храм помолиться. Иисус их увидел. Если ты разбираешься в людях, то по выражению лица и позе молящегося нетрудно догадаться, о чем он молится. Лицо того, кто стоит самоуверенно возле алтаря, говорит о сытости, его глаза воздеты к небу. Время от времени он строго и самодовольно оглядывается вокруг, всматриваясь в присутствующих, и бормочет: благодарю Тебя, Господи, что я не таков, как прочие люди. Я соблюдаю пост дважды в неделю и исправно отдаю десятину.

Другой же стоит позади, прижавшись к двери, стараясь быть никем не замеченным, потому что взоры окружающих, особенно того знатного молящегося, его ранят. И он не поднимает глаза к небу, стыдясь и перед Богом и перед людьми, только бьет себя в грудь и, вздыхая, произносит: Боже! Будь милостив ко мне, грешнику!

Запечатлевая обе фигуры в своей душе, Иисус взирал на них, стоящих в храме, уже как бы из Царства Небесного. И тут он понял, кто из двоих уйдет из храма более оправданным. Позже он рассказал об увиденном святошам – в виде притчи.

Но Иисус умел толковать по-своему не только увиденное, но и услышанное.

Стоит только людям собраться вместе, как они тут же, к сожалению, начинают сплетничать. Неукротимое желание рассказать что-нибудь необычное и поведать о чем-нибудь пикантном было свойственно людям и в древности. Этим они не гнушались и прежде, задолго до времени Иисуса. Людям ведь и в голову не приходит, что, пересказывая неприглядные подробности чужой жизни, они делают нечто предосудительное и несправедливое. Они имеют обыкновение говорить: но ведь это правда, тому имеются подтверждения, что ж тут несправедливого?! И совсем не замечают, что пересказ сплетен не остается для них безнаказанным, что рассказчик самым непосредственным образом оказывается вовлечен в то, что он сообщает. Плен, из которого многим людям уже не вырваться.

Одна из таких историй, о которых порой все только и говорят, привлекла внимание и Иисуса. Старая, всем хорошо известная история. Управляющий имением обманывал своего хозяина. Что же, в те времена ничего удивительного в этом не было. Но, как правило, эти господа особой изобретательностью в своих махинациях не отличаются. Поэтому говорить тут особо нечего. Нанявший управляющего бывает доволен, если от его плутовства нет большого вреда. Ведь всем известно, как подобное делается, и хозяин вмешивается по обыкновению лишь тогда, когда обман переходит всякие границы. И дело в большинстве случаев заканчивается позорным изгнанием управляющего. Но к тому времени он уже оказывается в состоянии на свои «скромные сбережения» приобрести собственное поместье. Его дети тоже, в свою очередь, нанимают управляющих, и все возвращается на круги своя.

Но в том случае управляющий поступил весьма хитроумно, отчего и возникло много шума. Он тоже обманывал, транжирил и бережливостью не отличался. Когда же в один прекрасный день он понял, что неминуемый конец вот-вот наступит, тогда разработал очень неглупый план, что само по себе для таких людей шаг примечательный. Воспользовавшись доверенностью, выданной ему как управляющему, он заключил со всеми арендаторами имения долгосрочные договоры на исключительно благоприятных и льготных для них условиях, но взамен обязал их делать регулярные платежи в свою пользу. Теперь позорное увольнение было не страшно, нужда ему не грозила, да и работать было вовсе необязательно, поскольку он, как и прежде, получал доходы с имения своего бывшего хозяина и продолжал жить за его счет. Сам же хозяин – по крайней мере, пока новые договоры оставались в силе, – ни с ним, ни с этими законными договорами ничего поделать не мог. Придумано было настолько хитроумно, что даже у обманутого хозяина чувство юмора возобладало над справедливым негодованием.

На эту историю обратил внимание слушателей Иисус. Однако он посмотрел на нее с другой стороны. Люди называли управляющего умной головой. Иисус же опечалился: сколько драгоценных человеческих сил, уготованных для Бога, растрачивается на подобные глупые проделки, которые в итоге ничего не приносят, кроме незаконно нажитого добра! Вот если бы эти силы обратить на служение Богу! Если бы, к примеру, люди однажды сами использовали богатство для того, чтобы в соответствии с замыслом Бога облегчить своим ближним бремя жизни. Какими прекрасными отношениями любви и признательности наполнилась бы тогда жизнь! Какие блага доверил бы Отец людям, которые сегодня даже еще не научились обращаться с деньгами так, чтобы извлекать из них настоящую пользу!

И все язвительное и насмешливое в этой истории сразу померкло. В устах Иисуса она превратилась в историю о Царстве Небесном. И тем, кто ее таким образом воспринимает, не так уж интересна сама хитроумная проделка управляющего, которого иначе как беднягой не назовешь. Он начинает понемногу замечать великую потрясающую заботу о нас Отца Небесного и видит отныне несчастных людей, запутавшихся в своем прислуживании маммоне. А они ведь могли бы так свободно, счастливо и отрадно проявлять себя в служении Богу. И эта история больше не кажется чуждой нам – она касается нас самих, и притом самым непосредственным образом.

Многие притчи Иисуса можно было бы без труда увязать с подобными случаями из жизни. Истории о неправедном судье, добром самарянине, сеятеле, работниках в винограднике и другие позволяют вообразить реальные события, послужившие их появлению. В устах Иисуса истина и реальность соприкасаются необычным, привлекательным и незабываемым образом.

Тут легко заметить такую особенность Иисуса, как способность целиком и полностью отдаваться мгновению, при этом всегда ощущая внутреннюю связь с Отцом и всецело воспринимая всякое внешнее событие. И тогда все увиденное Иисусом вовлекалось им в своеобразное движение к Отцу. В каждом шаге, в каждом слове Иисуса нам видится живая, деятельная и впечатлительная душа. И эта душа черпает свои силы из умиротворенного пребывания в Отце, оставаясь невозмутимой и сопричастной вечности.

Кому Христос интересен «по плоти своей», тот в конце концов мог бы вычленить всю его биографию из притчей, которые у него рождались под влиянием соответствующих событий. Это было бы умно и отдавало эстетством, однако никакого или почти никакого значения не имело бы. Но поскольку здесь Иисус интересен нам именно как человек в своем развитии, то вполне дозволительно взглянуть на некоторые этапы его внутреннего пути к Отцу, опираясь на внешние жизненные обстоятельства. В этом нам должны помочь его притчи. Но только в этом!

Семья в Назарете: домашний уклад

«Он был в повиновении у них» – вот все, что евангелист сообщает о домашнем укладе семьи из Назарета. Отсюда принято делать вывод, что взрослеющий сын помогал Иосифу в его ремесле до тех пор, пока не достиг 30-летнего возраста. Данный период жизни чрезвычайно важен в становлении любого человека, и Иисус не был исключением. Конечно, внутренне он ощущал свою принадлежность Отцу. Но все же нам очень хотелось бы знать, как он рос – ведь это важно для понимания его жизни.

Если Иисус был впечатлительным, живым и простодушным человеком, каким нам рисуют его евангелисты, то кажется весьма примечательным, что из обстоятельств юношеских лет, вроде бы отданных ремеслу, – а таких лет было примерно 15, – к нашему удивлению, лишь немногие нашли отзвук в его притчах, в то время как столько прочих событий легко обрели в них свое место. Конечно, ремесленный труд ему был не чужд. Он рассказывает о здании, возводимом на скале, о строительстве башни, расходы на которое нужно прежде оценить, чтобы не оказаться потом в смешном положении или не потерпеть неудачу с ее возведением. Вполне возможно, что известные слова о пощечине, на которую не нужно отвечать тем же, а лучше подставить другую щеку, связаны с какими-то случаями в жизни окружающих. Но других отголосков продолжительных ремесленных трудов, пожалуй, и не найти. То, что он занимался плотницким делом регулярно, представляется в высшей степени маловероятным.

Казалось бы, что тут удивительного. Кем был Иосиф? Плотником. Обыкновенным плотником, который подряжался выполнять несложные строительные работы в сельской местности. И до сегодняшнего дня подобная практика на Востоке весьма распространена, поэтому плотник ведет своего рода кочевую жизнь. Такая профессия часто заставляет неделями быть вдали от дома, вдали от семьи. Но чтобы домашнее хозяйство не пришло в упадок, логика подсказывает: взрослому сыну следует брать на себя роль хозяина в доме и замещать отсутствующего отца, вместо того чтобы отправляться подрабатывать вместе с ним. Хотя порой такое бывает выгоднее, но, скорее всего, на короткое время – в противном случае это смысла не имеет. Куда полезнее трудиться сыну дома, пока отец где-то на стороне зарабатывает деньги. И по сей день на Востоке все происходит именно так.

Если мы, что вполне естественно, посмотрим на быт семьи в Назарете под таким углом зрения, то совершенно неожиданно для себя найдем подтверждение всего этого в словах Иисуса. И не только этого. Еще мы увидим, как вел себя Иисус в подобных условиях, как он развивался, и вопрос, занимающий нас в данный момент, станет ясным и понятным.

Вот он предстает перед нами совсем еще маленьким мальчиком. У первенца есть непременная привилегия – везде и во всем помогать матери, даже когда его помощь сама по себе не так уж и нужна. Одно его живое, участливое внимание и постоянное присутствие уже доставляют ей радость и облегчение. Именно Иисуса видим мы рядом с матерью, поскольку впоследствии в мыслях он непрестанно возвращался к своим детским, самым незабываемым впечатлениям.

Пекут хлеб. Какой ребенок не любит наблюдать за этим! Вот перед изумленным детским взором предстает таинственная жизнь дрожжей и опары, которая не остается в покое, а бродит до тех пор, пока не заквасит весь хлеб. Нашим, современным детям восхищаться этим не дано, поскольку такого им в городе уже не увидеть. Но процесс сам по себе удивителен и наводит на размышления: каким образом столь ничтожное количество дрожжей за несколько часов справляется с такой большой массой теста, набирая силу, пронизывает его.

И становится понятным течение мыслей мальчика, созерцающего это чудо природы. Позже он скажет: то же и в Царстве Небесном. То же я видел, когда пекли хлеб. Все его помыслы были устремлены к Отцу, и с этой основы мальчик с безраздельным вниманием всматривался в любые процессы земной жизни, происходившие во всем, что представало перед ним на каждом шагу. Вот он, наилучший путь к образованию, превосходящему любое школьное: нужно во все всматриваться из некоего незыблемого центра мироздания и всесторонне обдумывать увиденное. Именно размышление сделало иных людей великими, а не знание, которое нам внушают, хотя мы до конца его и не понимаем.

Такими глазами Иисус смотрел на все. Вот разжигают очаг в доме. Любой ребенок проявляет в этом живейшее участие, внимательно следя за тем, как маленькие язычки пламени, вспыхнув, постепенно разгораются и начинают бушевать подобно пожару. Ему также известно, что порой очаг, как ни старайся, разжечь не удается, и приходится с большой тщательностью делать все новые и новые попытки, прежде чем появится надежда на то, что скоро запляшет огонь. И Иисус, подобно всем детям, не пропускал такого зрелища, но мысли его словно направлял Отец: с Царством Небесным, должно быть, все обстоит именно так, как и с огнем в очаге. Позже он говорил своим ученикам: огонь пришел я низвести на землю и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!

Наблюдая за работой матери, он усвоил, что свечу нельзя ставить на пол, нельзя накрывать сосудом. У какого ребенка не сохранились воспоминания о таинственном полумраке в доме, когда свечу иногда все же ставят на пол, или о ее необъяснимом медленном угасании, когда над ней держат какой-нибудь сосуд.

К тем наблюдениям за хлопотами матери восходит воспоминание о новых лоскутах, которые нельзя пришивать на старую вещь, поскольку ветхая ткань не выдерживает нового. Мы видим, какой порядок поддерживала Мария в своем нехитром домашнем хозяйстве, где подобная рассудительность наверняка не редкость. Мы видим большие, мечтательные глаза ее сына, которые с любовью и восхищением наблюдают за происходящим, всей душой отдаваясь мгновению и одновременно живя в том, что принадлежит Отцу. Неужели не сохранилось ни одного детского воспоминания о том, как иной раз приходилось выметать весь дом, чтобы найти потерянную монетку? Радость, когда она обнаруживалась, была настолько велика, что ею делились даже с подругами и соседками. Отсюда нам становится ясно, что денег в доме постоянно недоставало. Мальчик задумывался над этим и позже говорил: как делала моя мать, так должно быть и в Царстве Небесном. Именно от матери начинался для него путь к Отцу, к Отцу всего и всех. Всматриваясь, он замечал владычество Отца – вначале в домашнем хозяйстве, которым управляла его мать, а затем и во всей Вселенной.

Здесь берет начало его отношение к бесчисленным вещам и явлениям. Еще тогда он, например, подметил необычные свойства соли. Чтобы проявить себя, она должна исчезнуть, но, исчезая, соль предохраняет пищу от порчи и распространяется по ней до тех пор, пока вся пища не приобретет присущий ей привкус. Саму же соль при этом не видно. «Если соль утратит силу…» – из этого даже можно узнать, какой солью пользовались в доме. Каменная соль не теряет своих свойств, иное дело – выпаренная из морской воды. Тогда она ни на что негодна, остается лишь выбросить ее. Домашний обиход позволял заметить и моль, и ржавчину, этих двух злейших врагов любой домохозяйки, и т. п. Все это свидетельствует о более чем скромном домашнем хозяйстве. Матери приходится справляться со всеми делами, и зачастую без помощи служанки. Не исключено, что последнее обстоятельство в значительной степени способствовало атмосфере уюта и задушевности в доме. И сегодня отсутствие служанки с лихвой вознаграждает хозяйку дома за ее труды и лишения.

Взрослеющий юноша

Не так уже редки дети, которым свойственно известным образом видеть Царство Небесное. Они восприимчивы к рассказам матерей об Отце Небесном и, размышляя на эту тему, по-своему увязывают события собственной жизни с библейскими историями. Но такое ощущение у них обычно со временем исчезает. У большинства детей в период их земного становления и роста оно заслоняется другими чувствами. Тогда возникает представление о непреодолимой пропасти между чувственным и божественным, и человеческое мышление сосредоточивается на очевидных явлениях нашего мира. Тот, другой, мир остается недостижимо далеким.

Однако у Иисуса с годами не пропала способность видеть Отца, а ведь для Отца никакого разделения мира на земной и потусторонний не существует. Царство Небесное повсюду окружает нас, оно – в любом реальном явлении и везде одно и то же. Мы прямо-таки видим, как Царство Небесное постепенно становилось для него реальностью земного мира, и эта особенность, всегда отличавшая Иисуса, сформировалась уже в те годы. Став взрослым мужем, он нередко говорил то, о чем в детстве только догадывался.

Иисус первым из людей понял, что никакого различия между этими двумя мирами нет. Нет и ничего противоестественнее такой двойственности. К сожалению, это главное заблуждение всех религий без исключения. Над всеми нами властвует смерть. Царство Божье – вечно, оно не знает никакой разделенности на посюсторонний и потусторонний миры, ибо жизнь в нем никогда не кончается и любая смерть побеждена. Обращение жизни к свету – вот самое великое деяние Иисуса, которое, к сожалению, и по сей день, можно сказать, все еще не замечено и не осмыслено людьми.

Обязанностью подрастающего юноши было заменять отца, которого ремесло часто уводило из дома. А посему Иисус трудился в саду и в поле. Там он увидел дерево, которое приносит только хорошие плоды, и тернии, с которых не соберешь винограда. Там он стоял у великолепной смоковницы, возвещающей своими нежными молодыми побегами о приближении весны, – ее нужно было окапывать, подкармливать и ухаживать за ней с немалым терпением, как если бы она непременно принесла плоды. Там, пуская драгоценные ветви, рос виноград. Ветви неотделимы от виноградной лозы, потому что они вырастают из нее и благодаря ей. Без нее они не принесут ягод. Чтобы урожай был лучше, лозу нужно освобождать от ветвей, не приносящих плода. Там он трудился вместе с работниками, которых по весне приходится нанимать даже скромному хозяину. Там он подмечал свойства вина и виноградного сусла и учился наполнять мехи.

Работая в саду, он имел обыкновение наблюдать за неубиваемым червем. Мы видим его сострадательно склонившимся над этим несчастным созданием и размышлявшим: неужели ты до сих пор все еще не почувствовал и не заметил своей жалкой участи? В саду и в поле он учился разбрасывать семена. В который раз он наблюдал за развитием семени и не уставал дивиться тому, как из маленького горчичного зернышка вырастает высокое растение с пышными ветвями – прямо как в Царстве Небесном. Все, все происходит одинаково. Все едино, исходит из одних рук, служит единой цели, и эта цель – Отец.

Так может говорить только тот, кто сам познал происходящее, все прочувствовал и жил мыслями об этом. Отрешенная от мира ученость не в состоянии столь просто рассуждать о подобных вещах.

Как правило, в таком нехитром хозяйстве есть и немного пахотной земли. В этом случае ее возделывание тоже ложится на сына. Однажды из уст его прозвучали слова, произнести которые способен лишь тот, кто сам ходил за плугом. Тому, кто этого не испытал и плуга в руках не держал, подобного просто не понять, а выразить и тем более. Вот они: ни один из тех, кто, возложив руку свою на плуг, озирается назад, не благонадежен для Царства Божьего. Во время любых работ можно немного посмотреть по сторонам и дать себе короткую передышку, но только не тогда, когда пашешь землю. Это знакомо лишь тому, кто сам изо всех сил старался прокладывать прямую борозду, кому оскорбительно видеть безразличие наемников, которых не волнуют ни остающиеся порой за ними кривые борозды, ни зеленые «островки». По пашне почти весь год прохожие будут судить о работе пахаря, и никакую оплошность уже не исправить. Вот потому-то и нужно смотреть все время вперед, не оглядываясь, – прямо как в Царстве Божьем, думал Иисус, вспахивая землю.

Такое знание труда пахаря, которое обретается только в процессе работы в поле, чувствуется и в истории о сеятеле, умирании и воскресении пшеничного зерна, скудном посеве и скудном урожае, в толковании погоды по вечерним облакам и южному ветру, во всем рассуждении о поле и растущих на нем лилиях, о воробьях. Какую замечательную притчу он позже рассказал, вспомнив птиц и полевые цветы! Уже юношей он смотрел на них так, будто они были посланцами Царства Небесного. Став взрослым мужем, учил такому видению других.

Держали и домашних животных, возможно нескольких волов или ослов, к которым относились с должным уважением, как к своим товарищам по труду. Кто обязан заботиться о них каждодневно, и в будни, и в праздники, кому приходится работать с ними бок о бок, тот знает им истинную цену. Он и в субботу, не колеблясь, станет вытаскивать их из колодца, случись с ними такая беда, будет их кормить, поить, лелеять и опекать. Ведь они – существенная часть домашнего имущества.

Словом, к немногим имевшимся животным относились с заботой и вниманием. Можно предположить, что в этом скромном, но отнюдь не бедном хозяйстве насчитывалось и несколько овечек. Иисус наверняка видел стада в окрестностях Назарета. Но они крайне редко были собственностью одного владельца – как правило, овцы принадлежали разным хозяевам. В таком случае либо стадо пасут по очереди – согласно численности своих овец, либо нанимают пастухов. Простым хозяйствам, характерным для ремесленников, обычно принадлежит в стаде всего лишь несколько овец, дающих шерсть на бытовые нужды.

И понятно, что в подобном случае каждая потерявшаяся овца вдвойне дорога, и нередко всем дольщикам этого стада ее приходится искать целый день. Поэтому такая неразрывно связанная со стадом жизнь, к которой Иисус относился не как к источнику сентиментальных пастушьих песен, а по-хозяйски, как к одной из сторон собственного бытия, тоже занимала ум по-своему видевшего ее взрослеющего юноши. Не случайно в библейских повествованиях часто упоминаются овцы. Все без исключения древние Божьи люди были пастухами. И снова переживания Иисуса сплетались с библейскими историями, становясь отправной точкой для тех размышлений, которые позже в законченной форме превратились в драгоценный рассказ о добром пастыре.

При таком взгляде в какой-то степени проливается свет на 30-летнюю жизнь Иисуса, равно как и на весь ход его внутреннего развития. Кто хотел бы продолжить данные исследования, тот, к своему удивлению, найдет для этого немало материала. Но каждому должно быть ясно, что устами Иисуса говорит не философ, а сведущий человек, который, много увидев и пережив, выстроил на этом свое новое мышление. Домашний уклад семьи в Назарете вполне очевиден. Иисус жил в чрезвычайно простой, спокойной обстановке, характерной для деревень или крошечных городков с их полукрестьянскими, полуремесленными семьями, внутренне сосредоточенными на милых их сердцу домашних заботах, а внешне удерживавшими себя в строго очерченных рамках дозволенного. Жизнь действительно простая, но не жалкая.

Нам понятно, почему евангелистам, для которых Воскресший был носителем совершенно новых идей, подобное казалось маловажным. Но мы также знаем, почему нам, живущим сегодня и духовно устроенным совсем иначе, любо-дорого заниматься уяснением для себя всех этих внешних вещей в его жизни, считая именно их отправной точкой в постижении Иисуса.

Мы непременно хотим узнать, как обыкновенному человеку вырваться из пут мелкой повседневной жизни, не содержащей в себе ничего примечательного, и найти свой путь к Отцу. И нам отрадно, что Иисус, невзирая на житейские мелочи, этот путь все же нашел, более того, сумел с неподражаемой простотой и величием увидеть в незамысловатой обыденности даже продолжение Царства Небесного. Оно такое же простое и близкое нам, как наша повседневная жизнь.

Теперь уместно на мгновение остановиться и поразмышлять об особенностях самого Иисуса. По сути, это обыкновенный сын человеческий. Этого мальчика мы узнаем в наших собственных детях, которые также всему удивляются и порой рассуждают библейскими категориями, и, может быть, куда чаще, чем мы предполагаем. Но в Иисусе такая детскость сохранялась на протяжении всех его юношеских лет, а затем, получив столь замечательное и неповторимое развитие, превратилась в зрелый плод Царства Небесного. Но и тогда он остался сыном человеческим.

Переоценка ценностей

Решающее значение для существования человека на этой планете имеет его отношение к миру материального. Многие, словно великие самодержцы, стараются не сближаться с вещами, но еще больше людей находится у них в подчинении, чувствуя себя в полной зависимости от материи и жизненных обстоятельств. Они, по сути говоря, не более чем полулюди, лишенные малейшего представления о величии Человека.

Иисус видел в предметах материального мира не нечто, ему чуждое, а родное, стремился не к сосуществованию с ними, а к взаимопроникновению. Они были для него воплощением мыслей Отца. Бог думает исключительно реальностями, и все вокруг нас есть океан божественных мыслей, в которых сокрыто существо Отца.

Отец не божество и не Бог в себе, Он хочет дать нам все, что было бы для нас во благо и во спасение. Отец не желает для Своих детей ничего пагубного, ничего дурного и позволяет нам пребывать в этом океане доброты.

У кого такой взгляд на мир, тот выше вещественности, выше всего материального и, взирая на сущее как бы глазами Творца и Отца, непроизвольно принимает Его сторону и смотрит на мир как дитя, наследник, хозяин и властитель. Такой человек никогда не окажется в зависимости ни от чего вещественного, он подчиняется только одному Отцу, которому вещи обязаны покоряться всегда и во всем. Какой свободный, радостный, царский взгляд на мир!

Есть люди, которые взирают на все боязливо и постоянно пасуют перед материальным миром и его явлениями. Что же тут удивительного, если их жизнь очень скоро превращается в невыносимую муку. Для многих наступление таких мучений связано с переломным моментом в судьбе. В молодые годы чувствуешь себя сильным, в твоей душе золотым миражом живет вера в то, будто мир можно поставить на колени. Но как только разочарования одно за другим настигают тебя и силы неизбежно постепенно иссякают, тогда уж причитаниям нет конца.

Но если смотреть глазами детей на вещи и видеть в них полноправных попутчиков по жизни, то страх в нас пропадает. Мы скорее те, кто упорядочивает их жизнь и управляет ими. Более того, если все сущее происходит от Отца, то нет ничего, что отличалось бы от Него по своей сути. Тогда все из Бога и в Боге пребывает, а Бог суть все и во всем. Стало быть, материя и Дух не есть нечто существенно различающееся или даже враждебное одно другому. Материя – это проявление Духа, а предметы материального мира – великие реальности Божьих мыслей. Или наоборот: Дух – бесконечно утонченная материя, которая образует в качестве своего символа и отличительного признака нечто видимое, доступное нашему чувственному восприятию.

Такой взгляд на мир нельзя назвать ущербным, напротив, он весьма деятельный. Человек, доискиваясь во всем до самой сокровенной причины, берет в свои руки управление бытием. И тогда материальное становится путем к Отцу, бесконечная масса вещей превращается в неиссякаемый источник познания Его сущности. Они не более чем поставленные перед нами задачи, выполняя которые мы постигаем и переживаем в себе Дух, славу и милость Отца. Тогда мы не просто повелители мира, мы те, кто его любит, и наша власть над ним незыблемо и нерасторжимо опирается на нашу любовь и познание собственного внутреннего родства с Вселенной.

В человеке, придерживающемся подобной жизненной позиции, совершается нечто невыразимо великое. Смысл всех вещей подвергается переоценке. Правда, мы по-прежнему не видим вещей в себе, но в то же время уже и не смотрим на них с точки зрения нашего традиционного познания, а воспринимаем их творениями Божьими.

Если мы теперь все переосмыслим таким образом, то, соприкоснувшись с любой вещью, мы тотчас же откроем в ней некий мостик от преходящего к непреходящему, от временного – к бесконечному, от земного – к небесному. Мы ведь теперь видим единство того и другого. Видимое – явление, невидимое – сущность. Никакого разделения на мир тот и этот, на земное и небесное не существует. Все едино в Боге, Отце нашем.

Величие такого взгляда на мир заключается в том, что он выводит нас на новый моральный уровень. Переоценка вещей не есть всего лишь новая форма познания, она оказывает преобразующее воздействие на самую сокровенную жизнь человека.

Когда, к примеру, Иисус наблюдал за птицами и полевыми цветами, дивясь их восхитительной беззаботности и изумительной красоте, ему открывались доброта и величие Отца: если Он так благ даже к тому, что, с человеческой точки зрения, почти не имеет цены, то каков же Он тогда по отношению к Своим детям! И от этого простого размышления в Иисусе вспыхивала наделенная преобразующей силой радость жизни. Любое творение в его глазах было творением Отца, а потому воспринималось и оценивалось по-новому.

Все мысли Иисуса были пронизаны природой, зиждились на ней и нисколько не отличались от мыслей наших прародителей, а значит, их можно без сомнения признать характерными для всех нас. Вряд ли стоит доискиваться до причин такого явления. Мне кажется, что его дух как таковой мало отличался от премудрости. Но ведь премудрость основывается на великом образном языке Бога, природе, делающей Его мысли зримыми.

Вполне очевидно и другое: только такая позиция действительно воздает должное миру материальных предметов. Она их оберегает и в то же время подчиняет. Это правильно и естественно. И тогда Иисус воочию предстает перед нами как истинный человек, как подлинное дитя человеческое. В истинном человеке Бог как бы физически осознает собственное величие, доброту и истинность, представая и проявляясь в материальном мире реальным воплощением мысли.

Поэтому так велик и значим человек. В одном из псалмов радость обретения этой истины выражена следующими словами, обращенными к Богу: «Не много Ты умалил его пред Ангелами: славою и честью увенчал его».

Иисус относился к вещам примерно так же, как на них сегодня смотрит естествознание. Различие заключалось в исходных моментах. В Иисусе с самого начала незыблемым было осознание Бога. Из него он исходил, стремясь обнаружить во всем, самом малом и самом великом, сущность Отца. Он успокаивался, лишь когда ее замечал. И тогда разделение на великое и малое оказывалось мнимым. Вначале это выглядело совсем по-детски, но с возрастом приобретало более зрелую форму, наполняясь мудростью и милостью Божьей.

Наша современная наука действует очень похожим образом. Она тоже не знает различия между великим и малым и ко всем вещам без исключения подходит с вопросом: где тут кроется ваша истина? И не успокаивается, пока полностью не познает ту их истину, которая доступна человеческим чувствам, нисколько не заботясь обо всем прочем, о мыслях, которые порой у нас рождаются под влиянием этих вещей.

Были времена, когда мыслили по-другому. Тогда тоже по-своему выстраивали учения, и их порядок был незыблем, а природу попросту в него втискивали. И предметам материального мира приходилось довольствоваться тем бытием, которое им предписывала и дозволяла та или иная догма. Но сегодня истина – все, доктрина – ничто. Для Иисуса Отец был превыше всего, а истина всех вещей и обстоятельств их бытия становилась ему понятной не иначе как во взаимосвязи с Отцом. Вот чем он неизменно руководствовался.

Такая мысль оказалась на редкость плодотворной. Ведь она куда значительнее, чем просто мысль, она равноценна поступку. Наука – это всего лишь способ воззрения на природу и, по сути дела, никакого воздействия на сущность вещей она не оказывает. У Иисуса же это был способ обращения с ними, основанный на их глубоком понимании. Впрочем, воздействие на мир материальных вещей зависит от того, кто на них взирает. Важно, чтобы человек в равной степени любил их и властвовал над ними, смотрел на них и обращался с ними как с пребывающими в Отце и, ощущая себя как ребенком, так и их равноправным хозяином, по сути, осознавал свою сопричастность их возникновению.

Бог творит не в одиночестве. Человек – своего рода соавтор такого творческого процесса, ибо вещи явлены для него. Поэтому в Боге он тоже властвует над вещами, и они, при известных обстоятельствах, обязаны ему повиноваться.

Возможно, пример сделает это понятнее. Кому доводилось когда-либо иметь дело с животными, тот знает: они быстро растут и развиваются, когда на них смотрят с любовью, и чахнут, сталкиваясь с равнодушием или даже ненавистью к себе. Еще заметнее это применительно к людям, особенно к детям. Дети физически ощущают доброжелательность или враждебность взгляда. Почувствовав к себе любовь, дети воодушевляются и проявляют все доброе, что в них есть. Стоит только посмотреть на них с презрением и ненавистью, как они тут же сникают. Это известно всем. Но как обнаружить тот предел, за которым взгляд и образ мыслей более неощутимы? Где природа перестает быть живой, а где она вообще безжизненна? По воззрениям мудрецов глубокого прошлого, нашедшим свое отражение и в самых древних текстах Библии, материя наполнена семенами жизни, иначе земля не породила бы столько живых существ. Наша современная наука подтверждает это самым удивительным образом. Она нигде не устанавливает для жизни пределов, все пребывает в поразительном единстве, наполненном кипучей жизнью, и не так уж важно, считать ли это материей или проявлением Отца.

Если и на самом деле все происходит так, как считали наши отцы, как утверждает современное естествознание и как часто говорит Библия, то образ мыслей человека и его воля не могут не оказывать могучего влияния на тварный мир. Лишь в истинном человеке природа достигает своего подлинного блеска и полноты. Кто взирает на Отца из нее самой, тот неизбежно обретает власть, подчиняющую ему все в мире, а если потребуется, то и горы, бури, волны и море. Ибо в таких людях тварный мир ощущает Отца. Все сущее есть мысли Бога, они исходят от Бога и в Боге пребывают. А чем тогда являются законы материи? Волеизъявлением Отца, мыслями Отца. Кто достигнет глубочайшего понимания Отца, тот сумеет понять природу и сможет управлять ею, а природа будет ему повиноваться, как она повинуется Отцу.

В истинном человеке и материальный мир вместе со всеми своими формами жизни осознает самого себя. Человек ведь состоит в кровном родстве со всем: и с горстью земли, и с червем, и с любым живым существом. Тут естествознание и древняя мудрость поразительно единодушны. Благодаря мыслям человека природный мир постигает самого себя и постигает Бога. В человеке сосредоточены осознанное восприятие и жизнь земли. Кто же думает сообразно с природой, проникнут заботой и любовью к ней, в том творение и величие Первотворца неотделимы одно от другого, а Его воля становится для вещей законом. Поступки и дела такого человека иначе как чудесами не назовешь, а чудеса – явление вполне естественное.

Это не пустые рассуждения. Иисус всей своей жизнью доказал их правильность. Все материальное и в самом деле стало ему беспрекословно подчиняться, как, впрочем, и все остальное, за исключением некоторых упрямых людей, да и то, наверное, лишь поначалу. Иисус ощущал естественность своего поведения – как по отношению к Отцу, так и по отношению ко всем Его созданиям. Это чувство, подобно познанию, росло и развивалось вместе с ним. Мальчик терпеливо всматривался в мир в поисках Отца до тех пор, пока не нашел Его и, обретя, не стал Его истинным чадом, наделенным, конечно же, и всеми подобающими ему правами.

А может быть, такой взгляд на мир вообще самый правильный, а такой путь к истине самый прямой, если не единственный? Иисус явно старался для нас и хотел, чтобы этот его путь стал и нашим. Иначе зачем ему было внушать: взгляните на птиц поднебесных, посмотрите на лилии? Зачем бы он стал от любого и каждого протягивать невидимые нити к Царству Небесному, не упуская ни одного мгновения, ни одного случая, чтобы еще раз не возвестить: уже сегодня всё, как в Царстве Небесном; оно совсем рядом? Конечно же, с одной мыслью: вот он, ваш путь к Отцу, ваш путь к могуществу и свободе, и на этом пути вы станете истинными людьми и истинными детьми Божьими.

Кто смотрит на мир такими глазами, тот в полной мере воздает должное и материи, и ее проявлениям. Подобный человек способен и глубже любого другого постигать вещи. Ведь он учится понимать не одни лишь явления, но и их суть, обретая не только знания, но и единство с Богом. Поэтому он окажет на мир живительное, отрадное воздействие. Из него будут лучиться не только любовь, но и мощь и величие Бога, тем самым наполняя каждое создание радостью.

И тогда, возможно, навсегда утихнут споры между древнейшей Библией и новейшей наукой. У каждой свои полномочия. По сути, они ведь дополняют друг друга. Одна обращает внимание на причину, другая всматривается в следствия, отчего обе правы. Наши знания о природе непрерывно совершенствуются. Но что, к сожалению, не только не получило развития, а даже, по сути, оказалось утраченным, так это библейские воззрения, свидетельствующие о неоспоримой власти истинного человека над всей природой. Это достойно всяческого сожаления. Вряд ли кто-нибудь действительно понимает, как Иисус относился к природе. Поэтому мы все и утратили чувство внутренней власти над вещами. Вместо того чтобы спорить о значении слов, идей и собственных измышлений, было бы куда важнее вновь обрести такие воззрения и укрепить эту утраченную власть в единении с Отцом.

Кто-то однажды многозначительно заметил: во Христе – в скрытой форме – заключены все сокровища мудрости и познания. Да, они действительно скрыты, но людям можно их все же найти. Такой христианский путь и стал бы тогда нашим путем к Отцу.

Все сказанное удивительно просто выражено следующим жизненным правилом: смотри на все, с чем ты встречаешься, как на пребывающее в Отце и Ему принадлежащее, и не успокаивайся до тех пор, пока не придешь к Нему. Будь как дитя и считай Отца именно Отцом. Потому-то Иисус и сказал: будьте как дети, но поскольку человек физически не может родиться заново, то возродитесь в Духе, и тогда увидите Царство Божье и славу его.

Но это лишь одна сторона дела. Там, где силы никому не подвластны, действуют они не всегда во благо, порой от них много вреда. Мне кажется, мы все с горечью в душе ощущаем их полновластие во Вселенной. Иисус же утверждал и излагал в действительности следующее: природа от Бога, и человек как дитя Отца, безусловно, господин над всеми вещами.

А если он пренебрегает таким единством со своим Отцом, что тогда? Вот только в этом случае не он, а природа возвышается над ним. Кто не способен властвовать над вещами, тот по-рабски склоняется и перед вещами, и перед обстоятельствами, и перед любыми проявлениями материального. Мы ощущаем, насколько поразительно верно эти слова обозначают наше положение в мире. Иисус явно хотел нас освободить от такого рабства, дать нам свободу, сделать детьми и властителями. Как обидно, что его дело освобождения и спасения людей до сих пор не увенчалось успехом! Но как важна и невыразимо прекрасна даже сама перспектива предстоящей победы человека. Ибо мы нисколько не сомневаемся: если один человек достиг цели, то такая цель становится достоянием всех, и если некто добился власти над природой, то ее однажды обретет и все человечество.

Вещи сами по себе ничто. Мы – все. В нас вещи должны преобразиться. Мы подобны Отцу еще и тем, что в нас и благодаря нам из хаотической материи и неуправляемых сил созидается упорядоченная и радостная жизнь.

Такая переоценка ценностей и есть христианский путь в мире, путь к Отцу. Сейчас самое время многим отправиться в дорогу.

«Совершенно другой»

Рассказывают, что два монаха, дружившие на протяжении долгих лет, часто рассуждали о бессмертии и о жизни после смерти. Их мучил вопрос: так ли здесь мы себе представляем тот мир или безмолвная могила скрывает от нас нечто невообразимое? Неумолимое желание узнать эту тайну, которое порой охватывает, наверное, каждого человека, подтолкнуло их заключить следующее соглашение: тот из них, кто умрет раньше, должен будет, если сумеет, явиться своему другу и поведать ему об ином мире. Но поскольку длинные речи вряд ли там дозволительны или возможны, то пусть он ограничится одним-единственным словом и скажет либо taliter, то есть он такой, – в какой мы верим и учим тому других, либо aliter, то есть – он другой. Вскоре один из них умер и однажды действительно явился своему другу, однако тот услышал от него неожиданные слова: totaliter aliter – совершенно другой.

Нечто подобное рассказал и Иисус. Пусть событие времен его юности прольет свет на его путь к Отцу.

Ему, как и любому мыслящему юноше, была очевидна труднообъяснимая антагонистичность человеческих отношений, с которой мы сталкиваемся в обществе на каждом шагу. Жизнь преподносит нам невероятные трудности, которые достаточно часто не поддаются никакому объяснению. Перед лицом таких событий люди – и в первую очередь молодежь – обычно начинают задаваться вопросом: где же тут справедливость, доброта и милосердие Божье? Что ж, такой вопрос не только терзает душу, нередко он вырывается наружу, и тогда человек пытается найти утешение в разговорах, религиозных спорах и иным образом. И как печальное следствие этого – традиционное погружение в пучину сомнения, а затем и равнодушия ко всему, словом, неуклонное отдаление от Бога.

Это логично. Уже само по себе полное сомнений вопрошание о справедливости и доброте Бога означает нарушение внутренней гармонии с Ним. Разговоры подобного рода усугубляют такое состояние и, будучи совершенно невыносимыми, никогда не остаются без последствий. По меньшей мере, их можно назвать в высшей степени непочтительными.

Разве станут при дворе, в присутствии коронованных особ, обсуждать вопрос о том, способен ли король править, проявил ли он себя в той или иной ситуации по-королевски и достаточно разумно и т. п.? Конечно, нет. Если какой-либо бесцеремонный журналист на такое и отважится, то ему, по крайней мере, навсегда запретят появляться при дворе. А вот по отношению к Богу люди такое себе позволяют, даже в так называемых набожных кругах, и необдуманность подобного поведения заставляет сомневаться в якобы имеющейся вере в присутствие Бога.

А может быть, в угоду слепой вере, лучше и вовсе не задумываться о трудностях и непостижимых событиях в жизни? О нет. Совсем наоборот. Чем больше задумываешься, тем это правильнее и полезнее. Но делать это следует с благоговением – ведь пред тобой Царство Небесное. И нельзя обращаться к нему с вопросом: есть ли Бог на свете? Тут уместнее вопрос: где же здесь Отец? И не успокаиваться, пока Его не увидишь. И тогда, ощутив присутствие Бога, вы всецело предадитесь Ему всем своим существом.

Предчувствие ангела

Счастливы люди, которым довелось пережить наступление новой эпохи! Поистине новой является та эпоха, в которой что-то обновляется и сами люди получают возможность стать иными. Счастлив и тот, кто хотя бы видел ее наступление!

Но бывают и такие периоды в истории, когда все происходящее остается в рамках установившихся норм. Когда кажется, что люди, мысли и сама жизнь не в состоянии выбраться из наезженной колеи, проложенной еще предками, все живут словно в мучительном оцепенении. В такие периоды Бог видится не более чем древним преданием, а посему отношение к Нему определяется незыблемыми религиозными догмами, превращаясь в некое благочестивое соблюдение ритуалов и духовное обычное право. Непосредственное общение с Богом, переживание Его как реальности кажется чем-то совершенно немыслимым, более того, дерзким притязанием, мечтой, презрительно отвергаемой вместе с суеверием.

Впрочем, подобные эпохи, когда Бог казался бесконечно далеким, а обновленное, непосредственное переживание Его присутствия просто невозможным, по свидетельству Библии, очень хорошо известны древнему Израилю. В такую-то эпоху жил старый священник Захария. Вот уже 200 лет на земле Израиля не появлялось ни единого пророка. Рождались и умирали целые поколения, так и не увидевшие подлинной жизни Израиля, а потому ее, скорее всего, почти и не осознавшие. Ведь наше понимание непосредственно зависит от увиденного и пережитого. Так уж мы устроены.

В такие времена истинным чадам Божьим приходится труднее всего. С точки зрения, по крайней мере, своих современников они ведут излишне сложную жизнь, не приносящую часто никакого удовлетворения. Того, чего страстно желает их сердце, в общем-то и нет, или же оно совершенно скрыто от нас, а потому и непостижимо. Вот и не знают они покоя. В мирской жизни им неуютно, они чувствуют себя лишенными ее радостей, а жизнь в Боге для них не более чем надежда, но никак не реальность.

Быть священником в таких условиях – сущее наказание. Божественное присутствие кажется чем-то оставшимся в далеком прошлом. Так немощный старик только и твердит о былой юношеской силе и бодрости. Но всего этого простыл и след, все безнадежно и безвозвратно утрачено, превратившись в застывшее воспоминание. Впереди только смерть. В таком же состоянии бывает и религия. И надежда на то, что живой Бог предстанет перед нами уже сегодня, что скоро, причем, может быть, совсем скоро, обязательно свершится нечто великое, – такая полная жизни надежда в людских душах почти угасла.

Естественно, и тогда были и те, кто сокрушался из-за недостатка свидетельств присутствия Бога, и те, кто неустанно твердил в своих проповедях: того, что у нас есть, достаточно – больше и не нужно. Стоящий в храме уже предстоит Богу. Если кто-то не чувствует в себе Божьих сил, значит, ему недостает веры. Уверуйте в отпущение грехов, уверуйте, что молитва первосвященника, входящего в Святое святых Иерусалимского храма, обеспечивает очищение от грехов, уверуйте в действенность жертвы, в силу молитвы и священнического благословения. Чудеса и знамения Бога сегодня больше не нужны. Без них было не обойтись прежде, когда требовалось вначале пробудить в людях веру, но сегодня ведь она у нас уже есть, сегодня наша религия достигла небывалого расцвета и дает человеку все необходимое, чтобы он мог спокойно умереть. Наше просветленное знание чудеса только бы смутили.

Ах да, религии действительно располагают всем необходимым для смерти. И бедный народ верил, верил изо всех сил всему, что ему обещали, верил вопреки любым самым разумным доводам, верил до невозможности, убедив себя в неизбежности смерти, – подобно овцам, оставшимся без пастуха.

О эти неустанно трубящие о вере, эти облака без дождя, эти слепые поводыри слепцов! И изо дня в день клубы жертвенного дыма вились к небесам, а на небесах раздался голос: Я не благоволю вашим жертвам. В храмах стоял гул нескончаемых молитв, а на небесах раздавалось: этот народ чтит Меня своими устами, но сердцем он далек от Меня; звучали величественные гимны, звуки труб, шофаров, а на небесах слышался вздох: отстань от Меня со своими унылыми песнопениями, Я слышать не могу твоей игры на псалтири.

В такие эпохи мирской народ, держащийся подальше от всей этой бессмысленной суеты, занимает куда более правильную позицию, и положение таких людей более надежное. «И последние станут первыми», – произнес однажды многозначительно Иисус.

Но такой несчастный священник, как Захария, пребывал в окружении всего этого и вынужден был совершать службу в храме, к чему его обязывали чин и положение в обществе. Вся духовная нищета того времени тяжелым бременем лежала на удрученном, тоскующем сердце священника. Вряд ли он мог кому-либо высказать то, о чем думал и что ощущал, – такая ересь его бы опорочила. Но к Богу и он, и его жена Елизавета относились трепетно. В Библии о них сказано: они были праведны пред Богом! Быть праведным пред Богом – совсем не то, что перед людьми, хотя бы и религиозными. Это куда выше всего видимого для людей и выражается в страстном желании обрести живого Бога, который непременно явит новое, великое и доброе, как это было испокон веку, причем всегда превосходя ожидания человека. Внутренне благоговея перед Богом, а внешне находясь в самой гуще религиозной суеты своего времени, Захария постепенно состарился. Да и как не постареть под гнетом подобного однообразия и безысходности. И зримым выражением такого бесплодного образа жизни было его постоянное сокрушение о бездетном браке.

Но тут настало время перемен. Оно пришло ангельской поступью, неслышно и незаметно для толпы, как бы откликнувшись на страстное желание старого священника. Оно пришло в один из тех обычных дней, когда Захария, стоя перед жертвенником, совершал богослужение.

Перед Захарией появился ангел. Захария вполне допускал существование ангелов и не смутился. Удивление постигло его лишь тогда, когда ангел молвил: Захария, твоя молитва услышана. Твоя жена Елизавета родит тебе сына.

Молитва о сыне, скорее всего, уже давно смолкла в доме добрых стариков, но не молитва о том Младенце, который принес бы этому миру нечто действительно новое, великое. Страстная мечта о его пришествии стала настолько сильной, что человек, знаменующий собой такое обновление, неминуемо должен был появиться именно в этом доме, полном тоски по нему. Давняя молитва счастливой молодой семьи и надежда стареющих тоскующих людей наполнились жизненной силой, обретя исполненную радости и непостижимо великую реальность в образе ангела. Правильная молитва не останется неуслышанной. Обращенная к Богу мысль и есть та реальность, которая однажды вдруг предстает перед нами в зримом образе, иногда спустя много лет, когда сама мысль уже давно забыта нами.

Поэтому такие люди порой становятся орудиями в руках Бога. И все же событие поразило Захарию. «По чему я узнаю это?» – с недоумением спрашивает он. «Ты будешь молчать и не будешь иметь возможности говорить до того дня, как это сбудется…»

Вот так наступила новая эпоха. Старому священнику было дозволено умолкнуть. Никто не сосредоточен на себе так, как пребывающий в безмолвии. В новую эпоху все обязательно должно быть по-новому. Полная внутренняя сосредоточенность на чем-то неслыханно великом. Новая эпоха говорит без священников и без них благословляет. И блаженное молчание на несколько месяцев воцарилось в доме старого священника. Но когда уста Захарии вновь отверзлись, он, исполнившись Святого Духа, заговорил, ликуя и пророчествуя, восхваляя и благодаря Бога. Блаженное безмолвие, блаженное предчувствие нового времени!

Бог смилостивился

В великие эпохи разряжается напряженность, нагнетаемая до невыносимого предела грандиозными бедствиями, трудностями, ожиданиями. Время перелома будто притягивает высших духов и своими бурлящими идеями побуждает их, воплотившись, сказать свое спасительное веское слово. Бедствия переломного века взывают к такому человеку, и он приходит в образе могущественного устроителя. Оттого-то великие эпохи столь тяжелы. Нам ли, удостоенным чести жить в подобную годину, не знать этого…

Иоанн был одним из величайших людей всех времен и народов. Без него вряд ли бы мы сумели понять Иисуса. Высшим духам трудно установить спасительное общение с низшими духами. Им не обойтись без переводчиков и первопроходцев.

Своеобразный человек. Прежде всего олицетворение бедственного, на первый взгляд, времени, из-за чего он всю свою жизнь был одержим одной и той же мыслью. Такая односторонность свойственна многим великим людям. Они вовсе не из тех, кто блистает умом, но именно их богатырский напор вынуждает время ускорить ход. Умные люди по большей части не создают ничего нового, и уж тем более новых эпох. Эти же пребывают в тяжелых родовых муках, но сила для рождения нового приходит к ним от сверхмогущественных духов. И каждый такой процесс рождения сопряжен с одной-единственной мыслью.

Этой единственной мыслью Иоанна была мысль о Боге. Что ж, человечество во все времена задумывалось об этом. Большинство людей порой совлекалось на ложный путь, пытаясь объяснить Бога. Затея бесперспективная и невыполнимая. Перед Иоанном же данный вопрос вставал совсем по-другому. Его тяготила бессмысленность человеческих отношений. Надо заметить, что сегодня они тоже ненормальные и мало чем отличаются от отношений тех времен.

Говорят, что мир создал Бог, и Духом Его исполнена вся Вселенная. Но, с другой стороны, вся наша планета весьма довольна жизнью и обходится без Бога. Люди научились очень славно объяснять мир, не замечая в нем Его присутствия, и любое такое объяснение, любое новое мировоззрение гарантирует нам репутацию необыкновенных умников. Вера в Бога никаких явных преимуществ не дает, а Его отрицание не приносит очевидных бед. Вера кажется нам неким духовным упражнением, глиной, скрепляющей миропорядок, который человечество перетаскивает за собой из века в век. Но, живя по законам именно такого миропорядка, с удивлением замечаешь, что огромное множество людей постоянно находится в угнетенном положении, а меньшинство жиреет за счет угнетенных, за счет страдающего человечества. И эта нелепость настолько очевидна, что как раз самые серьезные и искренние люди, спокойно поразмышляв об окружающей их действительности, неизбежно приходят к отрицанию Бога.

В самом сокровенном уголке души Иоанн хранил чувство своей подчиненности Богу, Который был для него источником и содержанием всего бытия. Иными словами, плоть и кровь животворила естественная потребность в Боге.

В то же время он смутно ощущал необычность своего имени. Иоанн означает «Бог смилостивился». Имя это и было тем первым словом, которое его отец-священник вновь произнес после долгого молчания. Похоже, отец знал, почему ему было дозволено именно этим словом нарушить свое молчание. Имя определило судьбу его единственного сына. Где же милость Божья? Этот робкий вопрос стал содержанием жизни Иоанна, стержнем его духовного становления.

Из-за него в то безбожное время Иоанну оказалось не под силу любое занятие. У него не было ни времени на работу, ни способностей научиться полезному ремеслу. Он не мог стать даже священником, к чему его в первую очередь предрасполагали происхождение и обстоятельства, при которых он родился.

Безусловно, такая строптивость и неподчинение установившемуся в обществе порядку вещей оказывают решающее влияние на всю жизнь человека. Кто не работает, для того у мира нет хлеба. Мне не нужно хлеба от безбожного мира, заявил бескомпромиссный бунтовщик, у мира нет такого блага, без которого нельзя было бы обойтись в любой момент. Жить можно даже и без хлеба. И он довольствовался кузнечиками и медом диких пчел. Где голодает Бог, там и я не хочу быть сытым. Мир не дает ни одежды, ни крова, не потребовав взамен каких-либо результатов нашего труда. Хорошо – обойдемся и без этого. Пусть, глядя на меня, видят, как бедствует Бог. Поэтому наготу Иоанна прикрывала верблюжья шкура, а пустыня стала родным домом. Всем великим Божьим людям и прежде пустыня нередко предоставляла убежище и кров. Прийти к Богу может только мыслящий человек. Но размышлять человеку трудно. Лучше всего это получается там, где его ничто не отвлекает.

Одно у Иоанна не вызывало никаких сомнений. Он не способен просить милостыню. Вставший на сторону Бога настраивает против себя целый мир, и ему не избежать жестокой нужды. Но попрошайничать пред Богом немыслимо, ведь это наихудшая форма зависимости от людей. Иоанн не из тех, кто готов ходить по всему миру и Бога ради просить милостыню! Нет, нетребовательность – вот что взамен могут противопоставить миру Божьи люди. Иоанн всю свою жизнь постился.

Иисус однажды сказал, что «Царство Небесное силою берется», и без такого усилия, добавил он, в наше время не обойтись.

Самопожертвование Иоанна оказалось не напрасным. Оно послужило предпосылкой той великой милости, которую предвещало его имя. Поскольку он отрекся от всего мира, то первой Божьей наградой для него стало раскрепощение его души. Ему было даровано всего одно слово, означавшее для него решение всех необъяснимых вопросов этого бытия. Подобно восходу солнца, лучи которого прогоняют мглу, оно хлынуло во мрак его непроглядной тоски по Богу потоком спасительного света: скоро! Правда, Бога пока еще нет в мире. Дух вселенной как бы вытеснен другим духовным существом, безраздельно завладевшим планетой. Но Он придет. Все будет по-другому – и скоро!

И тут косматый пустынник начал возвещать каждому встречному: скоро придет Иегова! Приготовьте путь Иегове! Всякая гора и холм да понизятся, всякий дол да наполнится, ибо грядет Бог. Иоанн возвестил не путь человека к Отцу, а путь Бога к людям.

Живой Бог для всех людей, набожных и безбожных, верующих и атеистов, – понятие прямо-таки сказочное. А теперь представьте себе, что данное понятие неожиданно исполинской реальностью вторгается в настоящее и пламенный проповедник в пустыне жертвует ради него своей жизнью. С беспримерной уверенностью в победе он возвещает: Бог скоро вмешается в ход истории и будет жить среди вас! Неизбежно понимаешь, что все это производило впечатление и потрясающее, и ужасающее.

То был судный гром великого, всеразрушающего времени. Каждый, кого опаляло жгучее пламя проповедника из пустыни, сжимался от страха.

А если все действительно правда и живой Бог скоро придет?! Это же невыносимо. Что делать? – вопрошали люди. С религией живется легко. Она располагает непоколебимыми, ясными указаниями, правилами и уставами, и вовсе нетрудно, по крайней мере людям имущим, делать кое-что не совсем обычное, а когда в конце концов умрешь, то на твоей могиле напишут: здесь покоится в Боге наш блаженный собрат. А если однажды все же явится Он – во всей своей грозности, истинности и реальности, не похожий ни на кого, с кем можно так или иначе договориться, – что тогда?

У Иоанна для всех без исключения находился ответ. Немало есть таких профессий и занятий, представителям которых весьма непросто выполнять надлежащие религиозные установления. Особенно, когда непременным религиозным атрибутом являются трудные и длительные моления и ритуалы, как это, например, было принято у иудеев. И человек, не соблюдающий их, неизбежно становится израильтянином второго сорта. Не каждый, к примеру, сможет посвящать молитве положенные часы, не у каждого найдется достаточно времени и денег для паломничества, не всякий в состоянии делать пожертвования. Подобные вещи для иных сословий оказываются куда сложнее, чем можно себе вообразить. Состоятельным праздным людям быть набожными совсем нетрудно, но кто в поте лица добывает свой хлеб насущный и лишь с большим напряжением держится на поверхности, тот очень скоро окажется вне религии. А вот когда Бог явится самолично, Он придет ко всем без исключения. Тогда Он станет доступен всем и не будет проводить различия между людьми. И что тогда делать?

Безмолвная пустыня внимала потрясающим признаниям людей, приходивших к суровому исповеднику. Его слова ввергали в неописуемый ужас. Перед ним каждый ощущал себя как пред Богом. И людей охватывал великий трепет – им открывались все их прегрешения, о которых они не знали и вправе были не знать. Они ощущали реальность Бога, и это переживание становилось все сильнее и сильнее. Кто тут не испугается за свое прежнее безбожие…

Но вот что примечательно. Подобно громовым раскатам звучали слова проповедника о предстоящих ужасах Страшного суда, а испуганному сердцу Иоанн казался нежным ребенком: иди сюда, брат мой, входи в Иордан, я смою с тебя все, что гнетет твою душу. Как прах с тела, спадет с тебя вся низость, вся грязь греха, и река навсегда унесет ее к морю.

Как прост Бог. Книгу прочитать может не всякий, не всякому понятна и проповедь, но вот важность воды понимает каждый смертный. Явившись, Бог станет доступен всем.

У Бога наверняка есть путь к любому человеку. Среди нас же, людей, такой путь знаком не каждому, а лишь немногим.

Однако вот на что надо обратить внимание. Каждый живущий на земле, каждый без исключения, находится в том необычно гнетущем состоянии, которое мы называем грехом. Сущность греха нам представляется совершенно необъяснимой и непонятной. Но разве возможно, чтобы грех безнадежно и безвозвратно отделил нас от Бога? В противном случае пребывание человечества на земле оказалось бы самой бессмысленной из всех известных нам жестокостей.

Похоже, причины греха скрыты очень глубоко. Цель нашего земного существования, по-видимому, сводится к тому, чтобы мы самым теснейшим образом соприкоснулись с материальным и, пребывая в полнейшем неведении о своем Откуда и Куда, то есть о глубинной сущности человека, выполнили на этой планете какую-то непонятную миссию. Но наверняка еще одной целью нашего бытия является глубочайшее взаимодействие с грехом.

Прежде всего грех – отображение нашего несовершенства, а следовательно, и нашей способности к развитию. Мы повсюду наблюдаем беспрерывное развитие, совершенство не получить в подарок, повсюду стремление к нему связано с огромными усилиями. Поскольку человек, несомненно, занимает на нашей планете главенствующее положение, ему и свойственна такая отличительная особенность, как становление, то есть грех. И получается, что грех предвещает не только проклятие и жестокость, а еще милость и сокровенное счастье.

Он и движущая сила, правда, нежелательная. В ней причина всех бед и страданий, власть которых безгранично велика, и, похоже, человеческие силы перед ней – ничто.

Вот если бы научиться пользоваться такой силой правильно!.. Тогда бы она стала действовать во благо жизни. Ключи к этому у Иоанна, несомненно, имелись. Те, кто побывал у него, были воодушевлены. Услышав весть: скоро придет Бог, они поначалу до смерти испугались, но теперь, омывшись водой, почувствовали себя подготовленными к Его приходу. Неужели и вправду грехи смываются водой подобно пыли? А может быть, такое омовение подействовало сильнее иного многозначительного религиозного ритуала? Иначе откуда вдруг столь очевидное обновление? Как к этому пришел Иоанн?

Все очень просто. Пока упорно не признаешь свои прегрешения и пытаешься сбросить их бремя, чувствуешь себя удрученным, что-то тайно гнетет душу, силы покидают тебя, а отсюда – всяческие беды и затруднения. Но стоит только во всем покаяться, добровольно взять на себя ответственность за последствия, не избавляясь от бремени грехов, как их пагубное воздействие тотчас прекращается. То, что ты несешь на себе такое бремя, – уже есть проявление их движущей силы, мучительное продвижение вперед с предельным напряжением собственной воли. Вряд ли какой отец изобретет большее наказание. Да и зачем? Ребенок ведь пошел на это сам. Наоборот, прегрешения еще крепче свяжут человека с Богом. Чем совершеннее существо, тем больше в нем должно быть милосердия и желания прощать. Когда развитие и становление обретают силу закона нашей жизни, все препятствия предстают перед нами с несомненной очевидностью и тогда в нас пробуждается неслыханное противодействие им. Стоит только подойти к обновлению с полной серьезностью, как старое неизбежно смывается. Водой – чтобы каждому это было понятно. Можно обойтись и без воды, поскольку содеянное и так уже больше не угнетает.

Но греховность заставляет медлить, а нерешительность сродни бессилию. Совершенство, к которому ведет закон становления и развития, предполагает способность несовершенства к устремлению ввысь. Поэтому Иоанн и высказывал от имени грядущего Бога веру в праведность грешника, и такая вера порой иному человеку помогала подняться. Тогда его можно и водой омыть – лишь бы он еще больше уверовал в происходящее.

Пока люди верят друг другу, они распространяют между собой истину Божью, и каждый становится источником силы для ближнего. Стоит им только утратить взаимное доверие, как одни начинают увлекать других в греховность. Готовность людей помогать другим простирается до пределов, определяемых их верой. Здесь в их поступках проявляется божественное начало. Чем глубже человек понимает Бога, тем сильнее его вера в людей, тем шире пределы его отзывчивости. И многие отчетливо видят проступающую в нем сущность Бога. Бог, по сути, это безграничная готовность помогать нам, безграничная милость. Человек, устремленный к Богу, неизбежно обретал новые жизненные силы и достигал многого.

Как бы ни был обременен человек своими грехами, для предлагаемой ему помощи никакого значения это не имеет. Однако ноша его тяжела, и нести ее настолько трудно, что порой кажется – вот-вот грешник упадет. Но если он обретет веру в Бога, то его возросшее бремя вызовет в нем еще большее чувство благодарности и приверженности к Богу. Чем больше кому-либо прощается, тем сильнее его любовь. Поэтому в новую эпоху в отчаянном положении оказывались не те, кто глубоко погряз в грехах, а те, кому казалось, что им нечего прощать, поскольку они вовсе и не хотели нести ответственность за грехи. Их любовь была скупа, отчего достучаться до их сердец оказалось трудно, а то и невозможно.

Каков грех человека, с точки зрения Бога и разумных людей, не столь важно. То же можно сказать о его количестве и тяжести, но только не об отношении к нему. Именно грех может еще сокровеннее связать нас с Богом, но разлучить с Ним он в состоянии лишь в том случае, если мы неправильно этот грех воспринимаем. О степени греха судит Бог. Милость состоит уже в том, что грех есть и мы его распознали. Именно грех заставляет людей ступить на путь к Отцу.

Креститель

Конечно же, скоро об этом заговорили все вокруг. У тех, кто вернулся от Иоанна, был сияющий взор. Они с ликованием ждали грядущего Бога, уже пережив глубоко в душе Его приближение. Молчать о происшедшем с ними они не могли, и в результате все устремились к источнику бодрости и силы.

Они пришли бы и сегодня. Двадцатый век, как и все ему предшествующие, испытывает величайшую, колоссальную потребность в живом Боге. Равнодушие к Богу людям неведомо. В самой глубине своего сердца человек вопиет к Богу, и стоит только Господу где-либо заметно проявить Себя, как люди туда стекаются толпами. Он ведь наш Отец. Человечество об этом не знает, но чувствует. Тот косматый, суровый проповедник, наверное, не отличался красивой внешностью, да и его речи, скорее всего, не ласкали слух, но поскольку в нем явлено было милосердие Божье, то к Иоанну шли все – мытари и солдаты, злые и добрые. Ведь по сути своей люди все одинаковы.

Что может быть глупее разговоров о равнодушии людей к Богу и Его Царству Небесному. Кто сетует на такое равнодушие, тот плохо знает людей. Все они, без исключения, жаждут живого Бога. Понимают они то или нет, но их самая жгучая тоска обращена именно к Нему. Просто люди Его не знают. Воображают Его грозным мстителем, карающим за грехи вплоть до третьего и четвертого колена. Им неведомо, что Он – Отец, испытывающий к людям безграничное доверие и беспредельную любовь. Ведь их так часто пугают Им, и каждый стремится избежать погибели. Но если бы они об этом узнали, то побежали, поспешили бы к Нему со всеми своими грехами – в надежде, что Он смоет их.

К Иоанну все бежали бегом. Они в душе ощутили сущность Бога, они узнали, что грехи, ошибки и всё отягчающее жизнь прошлое разлучают их с Богом, что Бог верит: мы можем стать лучше, и что всё оставленное позади исчезает пред Ним.

Они выходили из воды обновленные, полные сил, решимости и веры.

Но у них, заново родившихся, возникало и немало вопросов. Иоанн всем давал самый что ни на есть общий ответ: необходимо измениться, и прежде всего изменить свои мысли. Раньше вы думали только о собственных грехах, а теперь обратите все свои мысли к Богу. Бог грядет, а посему всё в вас и вокруг вас, даже самое ничтожное проявление жизни, должно быть осмыслено совсем иначе. Мысли обладают силой, а мысли о божественном – это преобразующие жизненные силы.

Так-то оно так, но как нам теперь жить по-новому? Ведь они не были независимыми людьми, способными отныне выстраивать свою жизнь по собственному усмотрению. Пришли обитатели казарм. Разве теперь мы вправе оставаться солдатами? А если Бог, явившись, застанет нас в этом качестве?

Такого вопроса следовало ожидать. Его задавали грубые римские наемники, сражавшиеся за мировую империю, эти блудные сыновья, опустившиеся ремесленники, подчинявшиеся только железным кулакам своих бесцеремонных начальников. Им никогда и в голову не приходило пойти на богослужение. Любая молитва вызывала у них только смех, читать и писать они вовсе не умели, а о духовности и говорить нечего. Какое тут Царство Небесное! И вдруг они спрашивают: что же нам делать?

Иоанн им ответил: вовсе не требуется уходить из армии. Вы для Бога ничуть не хуже других. Но отныне старайтесь никого не обижать и обходиться со всеми по справедливости. Довольствуйтесь своим жалованьем. Вот и все, большего, пожалуй, и не надо. Такое поведение добропорядочных воинов позволяет им с полным правом ожидать наступления новой эпохи и постигать ее законы.

Или взять, к примеру, мытарей. Эти изолгавшиеся, жуликоватые мелкие служащие ползают на коленях и заискивают перед теми, кто выше их. Но там, где они чувствуют себя уверенно, их дерзости и грубости нет границ, каждый избегает встречи с ними. Они продажны, злоречивы и коварны, общественное мнение уже убило в них все их лучшие побуждения. Самый неприятный класс людей на свете. Наемные кровососы, трусливые мучители народа. Римская социальная политика тех времен прямо-таки приговорила их к бесчестности, этих героев собственной мании величия, глупости и алчности. Что же мог им посоветовать Иоанн?

Только не бросайте свою службу. Оставайтесь теми, кто вы есть, но будьте разумными, никого больше не мучайте и не обманывайте. Бог придет ко всем, а потому нет таких жизненных ситуаций, которые бы Его оттолкнули. Нет никакого прошлого, никакого бесчестия. Каждый человек очень дорог Богу.

До чего же необычайно прост Бог. Будь отныне добропорядочным человеком. Где ты и что ты, неважно. В любом положении обращай свои мысли к Богу. Этого достаточно. На такое у каждого найдется время, никаких жертв это не требует. Поступать так под силу каждому. Никакое вероисповедание, никакая вера тому не препятствуют. Это относилось как к иудеям, так и к римлянам, и они не оставались равнодушными.

Сегодня многие спрашивают: что делать? Что ответил бы Иоанн, например, священникам?

Только не покидайте церковь, относитесь совершенно спокойно к измышлениям модернистов и суду инквизиции. Рассуждайте примерно так: неужели весь этот вздор достигает небес? Богу хорошо известно, как вам нелегко и как тяжелы цепи, выкованные для вас злом и превратным усердием во имя Его, и даже порой стон исторгается вами, творениями Божьими. Но спокойно совершайте свое служение и дальше, только обращайтесь мыслями к Богу, исполняйте это как нечто новое, нарождающееся в старом, и да прольется свет милости Божьей на ваши общины. Бог придет ко всем, и к вам тоже.

Общие наставления получали от него и имущие люди: у кого два платья, одно отдай тому, кто совсем раздет. Так же поступай и с едой. Как много на свете богатых людей! Куда больше, чем бедных! Иоанн вдруг открыл, что их великое множество, и тяготы народа быстро исчезли пред лицом живого Бога.

Того, что мы называем социальным вопросом, тогда еще не существовало. Ведь Царство Небесное пока не наступило, оно лишь приближалось. Социальный вопрос – величайший вопрос человечества, и пробуждение внимания к нему есть плод забрезжившего осознания Царства Небесного.

Иоанн и тем более Иисус видели в каждом человеке как таковом дитя Божье, и неважно, кем он был. Стоит только осознать эту истину, как и общественное положение людей неизбежно начнет преображаться. Не то чтобы произойдет беспорядочное уравнивание внешних условий жизни – никто такого не захочет. Скорее, одинаково уважительное отношение к ним вызовет глубокую переоценку ценностей в человеческом обществе.

Если бы эта истина Иисуса, из-за абсолютно неправильного понимания его целей, не была возведена в ранг религии, то социальный вопрос встал бы перед людьми, по-видимому, намного раньше. На самом же деле вопрос этот оказался, к сожалению, совершенно не связан с Иисусом, но стал результатом постепенного понимания людьми его насущности. И что же тут удивительного, если его решение никак не сообразуется с Царством Небесным. Но возник он под влиянием Царства Небесного – это сомнений не вызывает.

Уже тогда Иоанн делал первые робкие попытки как-то сгладить существующие различия между людьми. Он призывал обновленных и счастливых людей на борьбу с бедностью. Ведь одно из свойств Царства Небесного заключается в том, что оно делает нас богаче. Кто думает о маммоне, тот, в сущности, постоянно считает себя бедным. А тот, кто думает о Царстве Небесном, вдруг замечает, что стал намного богаче, чем ему казалось, и что осознание собственной бедности к нему больше никогда не вернется.

Бог воистину смилостивился. Это подтверждала та безграничная, обращенная ко всем простота, которая всегда была самым надежным признаком божественного. Опять наступила эра милосердия. С помощью Иоанна нужно было всем своим существом ощутить живого личностного Бога. Теперь люди могли сколько угодно проповедовать, приносить жертвы, молиться, благословлять друг друга, петь, кадить, трубить в трубы: ведь Бог смилостивился. Грядет новая эпоха. Иегова войдет в Свой храм, и установится новый порядок.

Илия

Евангелисты лаконичны в своих повествованиях об Иоанне и его движении. Это вполне понятно, ведь их цель – сообщить нам о событии более великом. Они ограничиваются всего лишь такими словами: «Тогда Иерусалим и вся Иудея и вся окрестность Иорданская выходили к нему и крестились от него в Иордане, исповедуя грехи свои». Мы увидели также, что это движение затронуло все сословия и стало исключительным по своему размаху. Иоанн и весть о нем проникали во все уголки, где только господствовала иудейская религия. Даже спустя примерно двадцать лет апостол Павел обнаружил общину иоаннитов в Эфесе, то есть далеко отсюда, в Малой Азии.

Такое явленное в Иоанне милосердие Божье означало ни много ни мало как духовное преображение всего Израиля, но преображение без каких-либо внешних ритуалов и религиозных формальностей. Все как бы внутренне вслушивались в то новое, великое, что в скором будущем сотворит Иегова, – без всякой сектантской обособленности, вне рамок фарисейства, саддукейства и иных идейных направлений. Бог приходит именно так, никогда не прибегая к внешним ритуалам.

Не будь Иоанна, Иисус никогда бы не был понят. Но поскольку все, кто вообще способен к духовному вниманию и не застывает самодовольно в своем облике, в котором, по его мнению, ему будет блаженно и умереть, и все хотевшие жить были устремлены к Богу, и Его уже ощутили в Иоанне и очищении водой, то тем самым к приходу Иисуса люди были готовы. Была подготовлена почва, на которой великие деяния Иисуса могли быть восприняты как деяния Бога, поскольку уже существовавшая вера немедленно стала бы верой в Иисуса. Для каждого не останется незамеченным тот факт, что позже Иисус все чудеса и исцеления приписывал исключительно вере страждущих, а не своим действиям. Как могло случиться, что в народе оказалось так много спасающей веры? Никакой заслуги фарисеев и книжников в этом усмотреть не удастся. И в то же время народ зримо ощутил, что Бог смилостивился. Корнями такой веры была проповедь Иоанна.

Если кто-либо усомнится в радикальном влиянии Иоанна, то нижеописанное событие тех времен наверняка рассеет его сомнения. В Иерусалиме фарисеи обратили внимание на неожиданного соперника, появившегося в долине реки Иордан и мешавшего им проповедовать. Духовные вожди народа чутко уловили значение этого малопонятного движения. В общинах, наверное, постоянно раздавались вопросы о новом проповеднике, его удивительном пророчестве и необычном обращении с людьми, а посему тем, кому были адресованы эти вопросы, не оставалось ничего другого, как со всей серьезностью сформулировать свое отношение к данному событию. О набирающем силу движении стало известно и в кругах священников. Потому-то и было решено снарядить в пустыню на встречу с пророком-крестителем целую следственную комиссию, образованную из самых искусных фарисеев.

Фарисеи прибыли с большой торжественностью. Представились как посланцы синедриона, пришедшие специально для изучения нового движения и вынесения о нем ясного суждения. Иоанн молчал. Тогда последовал неизбежный вопрос: «Как ты относишься к Священному Писанию, этому всем понятному документу нашей веры? Объявляешь ли ты себя Христом?»

«Нет, я не Христос». – «Кто же тогда? Илия?» Как известно, Ветхий Завет заканчивается пророчеством о том, что на землю провозвестником пришествия Иеговы вернется Илия. Таким образом, вопрос был закономерен и тщательно продуман. Прояви Креститель малейшую неосторожность – и его, согласно существовавшим законам, убили бы, подкрепив свои действия какими-либо ссылками на Писание.

«Я не Илия». – «Ты пророк?» Тогда как раз ожидали пророка, который бы разрешил все сомнения.

«Нет». – «Так кто же ты, и что ты скажешь о самом себе?»

«Я всего лишь глас вопиющего в пустыне: „исправьте путь Господу“, как сказал пророк Исайя».

«Что же ты крестишь, если ты не Христос, не Илия, не пророк?» «Я крещу водой, но тот, кто придет за мной, будет крестить вас Духом святым и огнем».

Он весь – надежда и ожидание величайшего события: пришествия Бога. Его самая главная цель состоит в непрестанном движении к Господу. Отсюда та мощь его воздействия на пришедших, которая просто смяла всю изощренность вопросов. Интересно, какой отчет они представили в Иерусалиме о новом движении?!

Но после этого события сторонников движения становилось все больше. Ничто так не поднимает дух и не привлекает симпатии народа к новому делу, как безрезультатность чиновничьих расследований. Почему наше духовенство во время столь великих божественных событий проявляет такую сдержанность? Почему при новом откровении в первых рядах не те, кто всем своим существованием постоянно радеет за дело Божье? Что же тут плохого, когда признаются в своих грехах и смывают их крещением в воде?

Какого ответа следовало от них ожидать? Во всяком случае, отчет следственной комиссии никакого обвинения для Иоанна содержать не мог. Но и хранить гробовое молчание тоже было нельзя, и противопоставлять себя этому движению смысла не имело. И все острее вставал вопрос: выходит, наши представители не на стороне живого Бога?

Тогда они решили выйти из положения невероятным образом, доселе неизвестным истории: самим примкнуть к этому движению и принять крещение.

Такое решение далось им нелегко, но на кону стоял наиважнейший вопрос: кто будет держать в своих руках Израиль в будущем – они или мы? Так что давайте поначалу пойдем с ними вместе, а потом немного подправим их дело на свой лад. И они пришли в числе тех, кто хотел креститься.

Как повествует Библия, Иоанн в тот день проповедовал дольше, чем когда-либо, и проповедь его была в этот раз самая суровая. Он принародно обратился к своим высокочтимым слушателям, назвав их змеиным отродьем, порождениями ехидны, и вылил на них целый поток чудовищной беспорядочной злобы. Что ж, когда Бог действительно собирается вмешаться в ход человеческой истории, то, как правило, основным препятствием для Него становится именно религия. Ибо никто так отчаянно не сопротивляется всему новому, как застывшее в старом.

Попытка креститься ими больше не предпринималась, и вопрос об Иоанне остался открытым. Правда, вскоре возникла иллюзия, будто его вообще нет: Ирод велел заключить недолго проповедовавшего неосмотрительного Иоанна под стражу и даже, как известно, разрешил его убить. Но вся эта ситуация по-прежнему отягощала иудейских священников, и когда позже Иисус спросил их, пришел ли к ним Иоанн как посланник Бога или сам по себе, никто из них не осмелился дать ответ. С первым они, по понятным причинам, соглашаться не хотели, а признать второе у них не хватало смелости. И тогда они дали примечательный ответ: мы этого не знаем. Духовенство, все еще не разобравшееся в вопросе, волновавшем тогда всех. До чего же их сознание было затуманено собственным пониманием религии!..

Итак, Иоанн – тот же Илия, которого предвещал последний пророк Малахия. А какое самое великое деяние совершил Илия? Однажды он предстал перед всем своим народом – царем, священниками, религиозными людьми – и прямо спросил их: а кто же такой Бог? Тот, кого правящие круги обозначают религиозным понятием «Ваал», или живой Бог Иегова? Богом является тот, кто способен низвергнуть огонь с небес. И вот этот могущественный человек, Илия, навязал народу свою волю и своего Бога, убедил людей в этом собственным авторитетом и собственной верой, в результате чего весь народ и все правители прониклись осознанием Иеговы. Вот каковы были мощь и величие Илии!

Но чего он не смог, так это ознаменовать новую эпоху. Его самый великий день был одновременно и самым жалким. Увидев, как возжегся божеством огонь на жертвеннике и народ пал ниц, восклицая: «Иегова есть Бог, Иегова есть Бог!» – могущественный Илия велел схватить 400 жрецов Ваала и 400 жрецов Астарты и казнить их у подножия горы Кармил. Жуткое кровавое побоище во имя Иеговы! Ужасное заблуждение!

Поэтому никакой новой эпохи не получилось. Низвергнуть огонь с небес – дело нетрудное, а вот стать орудием нового, благого, исходящего от самого Бога, оказывается, очень непросто. В этом смысле Иоанн оказался подобен Илии. Он верил в Мессию, который мстит и карает. «Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь». «Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым». «И не думайте говорить в себе: „отец у нас Авраам“, ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму».

Это гнев Илии, ненависть священника. Однако спасение существует для всех, в том числе и для жрецов, пусть даже они продолжают усердно служить Ваалу. Но к Иоанну приходил тот, кто духовно воспринял совершаемое им, в то время как Илией завладели мысли о смерти. И он не по своей воле отправился в пустыню и дошел до горы Божьей Хорив, где познал, что суть Иеговы не в грозе, не в большом и сильном ветре, не в огне и не в землетрясении, а в тихом и нежном дуновении Духа. Иоанна же ждало одиночество темницы, и ему осталась неведомой сущность Иеговы – ее открыл людям Иисус. Но пока он чахнул в заточении, на смену ему пришел новый помощник, который действительно расширил горизонты владычества Бога, продолжив и довершив истинным образом дело, начатое Иоанном и Илией.

Что Иоанну надлежало, то он и исполнил: весь народ подготовил для постижения Иисуса. Его тюрьма оказалась для него милостивой наградой. В полном одиночестве он пытался – наверное, еще при жизни – проникнуться подлинной сутью нового. Как знать, возможно, оно все же открылось ему прежде, чем его голова скатилась к ногам палача и новое навечно приняло его в себя.

У Иоанна

Могучие валы Иоаннова движения достигли и Галилеи. Там жил некий молодой человек, тоже всецело погруженный в мысли о Боге.

Оба они имели одну-единственную цель, но во всем прочем совершенно не походили друг на друга. Единые в духе и полные противоположности в облике. Чем больше человек ощущает свое единение с Богом, тем отчетливее проступает его отличие от других людей. Одинаковость всегда подозрительна и служит признаком скрытой удаленности от Бога. Каждый человек – явление в своем роде уникальное и лишь в Боге становится тем, кто он есть на самом деле, и, следовательно, достигает своей неповторимости. Пытаться копировать кого-то другого – сродни самоубийству. Богу отрадно как раз многоразличие, а не однообразие.

Иисус, конечно же, пришел к Иоанну. Рядом с Иоанном ощущалось присутствие Бога. Близость Бога просто пугала людей, поскольку она неизбежно преображала всё – и внутри, и снаружи. А это внушает людям страх. Новшества они, правда, любят, но не выносят ничего истинно нового.

Но, с другой стороны, стало понятно и то, как Бог относится к людям. Их прегрешения совлекаются пред Ним подобно воде, скатывающейся с тела, а безграничная вера Бога в людей пробуждает в них самое лучшее, и оно проявляется с предельной отдачей сил. Бог видит в людях доброе и хорошее, Он не говорит об их грехах. Религиозные служители, напротив, предпочитают говорить именно о грехах и полагают, что знают людей, поскольку им известны их плохие стороны. Так что разница принципиальная.

Бог завладевал мыслями крестившихся и наполнял их сердца радостью – это и влекло к Иоанну Иисуса. На своем пути он встретил немало загадочного и неизведанного. До тридцатилетнего возраста этот человек сам пробирается сквозь мглу неясностей. Лишь позже его бытие начинает медленно озаряться светом, и путь приобретает более четкие очертания. Но для Иисуса мрак неизвестности был непрогляднее, чем для других людей.

Его неотступно преследовала мысль об Отце. Но люди были далеки от понимания своего Отца. Еще мальчиком он понял это в храме, а позже оказалось, что такое прискорбное явление не редкость и за его пределами, и пределам этим нет конца. Вскоре он увидел отблески славы Отца в полевых цветах и птицах, славы небывалой и недостижимой. Но вот в людях чуть ли не повсюду чувствовалась некая отчужденность, непонятливость, что-то вроде стремления не замечать Отца или даже сознательного пренебрежения Им. Подчас их слова, мысли, поступки и даже жизненная позиция в целом будто не имела никакого отношения к Отцу. Ведь, по сути, все заключено в Отце, и отрешиться от Него человеку по своей природе просто невозможно. Однако же на самом деле, оказывается, это происходило, проявляясь в виде грехов и проступков.

Такое отречение от Отца вначале казалось Иисусу непостижимым, но затем он испытал крайне мучительное чувство. С годами он сделал прямо-таки ужасное открытие, которое, пожалуй, больше всего удручало его и чуть было не обессмыслило все его существование: такая отчужденность носит всеобщий характер. Она не обошла стороной и не пощадила лучших людей, даже Иосифа и Марию… Сокрушительное открытие ребенка, увидевшего воочию ошибки и заблуждения своих родителей. Для всех нас однажды наступает сей трудный час, не миновать его и нашим детям. И это час неслыханных страданий.

Как сильно подействовало это на Иисуса! И тут он увидел нечто необъяснимое, некую преграду, отделявшую от Отца всех людей, всех, кого он знал, иных больше, иных меньше, но с неминуемой очевидностью и тех и других. Оно лишило их радости и жгучего желания прийти к Отцу… Своего рода душевная болезнь… охватившая всех поголовно, принижающая всех до уровня рабов! Где же Отец? Как можно это изменить? Как нам, людям, снова обрести единство с Отцом? Кто избавит нас от бремени одиночества?

И тут кто-то рассказал ему об Иоанне, о том, что можно смыть грехи в Иордане. Вот куда ему нужно пойти! Перед этим Иоанном ему обязательно нужно раскрыть свою душу. Как он стыдился всеобщей отчужденности от Бога, свидетелем которой стал. Такое бедственное положение людей бременем легло на его душу. Что всех тяготило, в том он и исповедовался от их имени, чтобы, взяв на себя грехи людей, смыть их.

Так еще никто не исповедовался. Каждый стыдится своих пороков, а этот человек изнемогал под тяжестью грехов всего мира и принял на себя его позор. Иоанн же удерживал его и говорил: «Мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне?» И вдруг Иоанну стало ясно: он тот, кого так ждали. Его крещение подтвердило данную истину.

Безошибочный признак, обнажающий различия в духовном облике людей таков: как они относятся к чужому греху? Кто лишь присутствует в религии, тот проклинает грех и грешников. Но истинное дитя Отца стыдится и чужих грехов, ощущая их как свои собственные, и при всех обстоятельствах испытывает сострадание к грешнику. Это вполне естественно.

Каждый грех есть та могущественная сила, которая отдаляет человека от Бога. Кто его совершил, не так уж и важно по сравнению с вопросом, как от него избавиться. Пока подле нас есть люди, отлученные грехом от Бога, Царство Божье на земле еще не вполне установилось, и мы совиновники разделения того, чему суждено быть вместе. И все это время в нас не должно угасать желание открыть бедному грешнику глаза на бесконечную милость Отца. Мы должны охотно брать на себя все последствия греха, страдая, пока он не прощен. Понять такое могут только дети Отца. Для других это просто непостижимо. Но если они добропорядочные люди, то рано или поздно начнут молиться: благодарю Тебя, Господи, за то, что я не таков, как другие люди. Или их постигнет всеобщее разочарование. Поэтому так длинна была исповедь Иисуса! Поэтому сопричастные ему распознаются только по милосердию. Поэтому у них и совершенно иная мораль, не свойственная всем прочим религиям. Они ведь не способны проклинать.

Позже Иоанн выразил свое впечатление от этого события словами: «Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира». Он имел в виду того, кто принимал крещение, склонившись под тяжестью греха всего мира и устыдившись пред Отцом за весь мир, не делая никаких различий. Иоанн не мог припомнить ни одного греха, совиновником которого Иисус не ощущал бы себя. Поэтому и нет ни одного грешника, который бы не встретил в нем безграничного сочувствия.

Приняв на себя смиренно весь грех, он нашел путь к сердцу Отца. Когда прежде люди искали пути к Богу, они становились унылыми, отвернувшимися от мира святошами, высокомерными и недостижимыми для непосвященных. Иисус же нес на себе грех и достигал самого искреннего единения с грешниками. Стыдясь жалкого существования людей, забывших Бога и извративших свою жизнь, и взяв ответственность за это целиком на себя, он искал прощения Отца для всех своих собратьев. Такая позиция завоевывает сердце Отца, ибо она основана на истине. Чрезмерная бравада своей порядочностью внушает опасения, а стыд и раскаяние располагают к себе. Устыдившийся греха человечества способен прощать и любой грех. Ведь он же взял этот грех на себя.

Вот тогда Отец и Сын воссоединились. Сын стал для мира источником прощения и спасения. От него должны были потянуться в мир те невидимые нити, которые вновь соединили бы человечество с Отцом. Иисус хотел быть не бесплодным праведником, а средоточием жизни мира.

Тридцатилетние поиски правильного пути увенчались успехом, который стал явно неожиданным даже для самого Иисуса. Отныне он знал, что шел верной дорогой. После омовения в Иордане обоим стало ясно, что Иисус действительно любимый сын. Он истинно угоден Богу.

Ощущавшаяся Иоанном милость Божья достигла своей полноты в Иисусе. То, чего Иоанн страстно желал сам, чего ждал и о чем пророчествовал, теперь исполнилось. Бывали времена, когда единственно достижимым представлялось обретение в упорной борьбе чувства покоя, и это уже восхвалялось. Наверное, потому, что другого было не дано. Но к членам Иоанновой общины явно пришла Божья сила, внося ясность в их жизнь и облегчая душевные переживания. И явление ее было настолько убедительно, что сомнения в ней, казалось, определяются исключительно открытостью каждого отдельного человека. Все они обрели ее в той мере, в какой оказались способны воспринять и ощутить милость Божью. Следовательно, более всех Иисус.

Вот так разрешилась загадка Иоанна, преследовавшая его всю жизнь. Когда Иисус, приняв крещение, вышел из воды, предназначение Иоанна оказалось исполненным, его жизненный труд окончился. До сих пор Иоанн был тем, кто вершил дела Божьи в образе пророка и в чье сердце Иисус выплеснул все страдания и стоны, воспринятые его душой от чуждого Богу мира. Теперь же дух, положивший в Иоанне начало новой эпохе, нашел в Иисусе доступное человеческим чувствам воплощение и стал исторической реальностью.

Три искушения

У кого нет сомнений в своей безусловной принадлежности к Отцу, кому во всем мраке человеческого становления кажется очевидной правильность собственного пути, кем правит Дух Божий, тот должен быть готов к причудам судьбы. Не только к блаженству, но и к аду.

Обновленный дух не дал Иисусу вернуться в прежние условия жизни, чего бы он, пожалуй, больше всего и хотел, а направил его в пустыню, в одиночество. Там Иисус в полнейшей тишине оставался сорок дней. Столь долгое пребывание наедине с самим собой было одновременно и естественной ответной реакцией на впечатления, нахлынувшие на него после общения с Иоанном. Ведь и Духу Божьему никогда не чужда естественность. Вся природа суть его творение и форма его проявления. Действие и противодействие, прилив и отлив, подъем и спад – так в здешнем мире называют взаимообусловленные явления. Они повсюду, в том числе в духовной и религиозной жизни.

Когда Давид был помазан на царство и именем Иеговы совершил свой первый подвиг, он стал не царем, а изгнанником, бежавшим из собственной страны. Когда Илия низвел с небес огонь и заставил народ признать Иегову, он упал, обессиленный, под можжевеловый куст, призывая смерть, а после отправился в одиночестве к подножию горы Божьей Хорив. Когда Павел обрел веру и с величайшим усердием принялся проповедовать новую драгоценную истину, он стал не великим апостолом, а изгнанником и был вынужден отправиться в Аравию и Тарс и заняться изготовлением палаток. Когда ты удостоиваешься пережить нечто великое, божественное, готовься к глубоким унижениям.

И Иисуса богосыновство привело в пустыню, обрекло на пост и одиночество, голод и покинутость. За приливом всегда наступает отлив. Отлив – это такой же признак истинной жизни, как и прилив. Никому не дано достичь высот, не рухнув прежде в самую глубокую пропасть. До того и после.

Приходится с горечью констатировать, что подобная истина сегодня недоступна многим. Если бы мы своим человеческим умом всегда улавливали даже мельчайшие, самые неприметные проявления Бога и принимали их как предлагаемые нам уроки, не упуская из виду неизбежный впоследствии внутренний кризис, то сегодня бы не утратили до такой степени веру. Каждому, убедившемуся в исходящем от Бога спасении, следовало бы думать так: вот мне явно дается задание – осознать Бога, пережить трудное время, пробиться сквозь череду неких событий или ощутить свою покинутость Богом и тем самым усомниться в том, что я имею сейчас. Теперь я обязан и даже хочу преодолеть любые пропасти, лишь бы мне только не утратить связь с Отцом.

Иисус прожил шесть недель, храня ту же верность Отцу, что и все прежние 30 лет. Он толком не понимал, зачем он очутился в пустыне, но однажды произошло прозрение: стала ясна самая сокровенная причина нашего бытия и нашего явного отчуждения от Бога. Перед Иоанном он взял на себя ответственность за бедственное положение людей. Иисус хотел быть реально существующим истинным человеком. А такой человек обязательно должен нести бремя греха, покуда тот вообще существует. И тогда сам грех во всем своем искусительном обличии подступил к нему, продемонстрировав ему скрытую привлекательность и великую мощь. Но в этом противостоянии Иисус стал победителем и господином. Ничего удивительного.

Тем великим, о ком он постоянно думал, был только Отец. Обо всем существующем Иисус размышлял с позиции сопричастности этого Отцу. А потому его мысли и чувства подчинялись одной цели, отчего ему было совсем нетрудно управлять собственными действиями в каждом конкретном случае. Он представлял себе земную историю Бога. Возможно, у него возникал вопрос: а происходило ли когда-нибудь с Царством Божьим нечто подобное тому, что происходит сегодня? Все, что было праведного и божественного в те времена, должно ли повториться и сегодня? А неверное можно исправить и сегодня. Он жил историей священного прошлого, поскольку только оно могло стать источником будущего.

Чувственное искушение

Пребывая в таком состоянии, он однажды заметил, что живет в пустыне уже несколько недель – голод властно требовал своего удовлетворения.

Ты же человек, а посему должен есть. Но что? У пустыни нет для тебя еды. Бежать к людям и выпрашивать у них хлеб? А куда? И далеко ли? А вдруг по дороге растеряешь последние силы? И неужели, в самом деле, просить милостыню? И тут искушение не заставило себя ждать. Разве у Иоанна ты не получил подтверждения своего богосыновства? А коли ты Сын Божий, то тебе не умереть с голоду: одно слово – и камни превратятся в хлеб! Или, может быть, Бог этого не говорил? То была всего лишь фантазия? Вопрос заключается лишь в том, следовало ли воспользоваться такой возможностью. Удовлетворить голод – дело вполне праведное. Но стоит ли ради этого беспокоить небеса, когда и на земле достаточно простых средств, которые только нужно правильно употребить. И для чего? Чтобы всего лишь кто-то один насытился, удовлетворил свои личные потребности? Силы небесные редко действовали в человеческом сообществе. И если они наконец-то снова проявились в Иоанне и Иисусе, то вряд ли было бы уместно первым делом направлять их на то, чтобы насытить обоих за счет небес. Божественные силы хотят, чтобы к ним прибегали в божественных целях. Они появились здесь ради людей, ради мира, а вовсе не для того, чтобы удовлетворять чье-то «я». Бог есть любовь, и своекорыстие тут неуместно.

То была самая что ни на есть обычная человеческая потребность в пище, а Иисус старался, чтобы ничего подобного не появлялось на его пути к Отцу, пытался избавиться от власти чувств. А чувства обычно подталкивают нас на обходной путь, которым начиная со времен Евы прошло великое множество людей, отчего он и стал таким широким. Особенно этим грешит наш век, и куда больше, чем когда-либо. Слава Богу, нашелся все же один человек, который таким путем не пошел.

Его пост в пустыне не был первым в священной истории. Протяженность поста – 40 дней – явно соотносилась с известными 40 годами в жизни народа Израиля. Тогда народ Израиля был любимым детищем Бога, которого Он воззвал из Египта и отправил в пустыню, а все припасы на дальнюю дорогу ограничивались лишь пресным хлебом, каждая семья несла, сколько могла. То был пост по приказу Божьему и во славу Божью, то делалось для продления жизни народа Израиля, во избежание голодной смерти. И мы видим: постящимся тогда египетские припасы не понадобились, израильтяне обрели пищу и жизнь благодаря слову Божьему. В то время всем стало ясно, что человек живет не хлебом единым, более того, человек, по крайней мере Сын Божий, способен выдержать любой пост, может жить и без хлеба, только тем, что даровал ему Бог. И если так было тогда, то почему это невозможно сегодня? Сегодня он был «Сыном Божьим», а посему мог спокойно передать заботу о своей жизни в пустыне в руки Бога и продолжать пост во имя Божье. Вот таким простейшим образом с помощью Бога решился вопрос о голоде и пище. И никаких своевольных чудес устраивать не потребовалось. То была вера.

С помощью поста ему надлежало решить такую задачу: невзирая на телесные немощи, укрепиться в понимании Бога как своего Отца, а себя самого, жалкого и ничтожного, – как Его Сына. Если ты при всей своей ничтожности осмеливаешься признавать свою причастность Богу, без всякого в ответ ободрения, – это поступок сам по себе уже великий. Богатому такое нетрудно, но в бедности только вера может проявить глубоко скрытые в человеке силы.

Когда Иисус так спокойно и уверенно ощутил свою сопричастность священной истории, дерзкое предложение обернулось искушением и потому отступило перед ним. Это была не просто ссылка на слово Божье, а отголоски переживания библейской истории, принятие на себя истинной сути израильского народа.

Конечно, такая вера тотчас возымела действие. Вера – это проявление сущности нашего самого сокровенного бытия, встреча человека и Бога один на один. Это истечение жизненных сил, поднимающихся из глубочайшего источника. То, что рождено верой, неизбежно приводит в движение материю, мир, ибо происходит единение с самой сокровенной силой Божьей. Где появляется вера, любая слабость и любая невозможность тут же исчезают.

Евангелист повествует: «Ангелы служили Ему». Спустя шесть недель он снова был осенен небесной благодатью. Ангелов можно представить себе как добрые мысли Бога, полные божественной реальности и силы, впрочем, и мы сами есть мысли Божьи. Если бы мы не считали себя существами преимущественно чувственными и не находились бы в оковах такого представления о себе, то, наверное, тоже смогли бы воспринимать подчас более высокую, а не одну лишь материальную реальность. Немало такого открылось взору Иисуса. Но он ожидал, что и у его учеников тоже откроются глаза и они увидят многое из того, чего не в состоянии воспринять обыденные человеческие чувства. Он говорил им: отныне вы увидите, как ангелы Божьи нисходят на Сына Человеческого. Это означает не что иное, как осознание божественной действительности – того, что есть на самом деле.

Как злые мысли, подобно мрачной реальности, овладевают человеком, так, наверное, и небесные сущности могут пребывать возле человека и наполнять его тело и дух миром, радостью и новыми силами. Именно в пустыне, как в древние времена, явилась слава Божья.

Нужда и голод навсегда ушли из жизни Иисуса, исчезнув в тех судьбоносных лишениях, которые он испытал во имя Бога. Искушения такого рода бывали и потом, но они никогда уже особого значения не имели. Ему нужно было добывать пропитание для своих многочисленных учеников. Потом они признаются ему, что никогда ни в чем не нуждались. И при этом они не ходили на заработки, не нанимались на работу, не просили милостыню. В Царстве Божьем вовсе не нужно просить милостыню и камням не нужно превращаться в хлеб. Как известно, дважды вместе с Иисусом в пустыне находились тысячи людей, и провизии они с собой в пустыню не брали. Он взял хлебы, «воздал благодарение, преломил» их, раздал ученикам, а ученики – народу, и, о чудо, все насытились, даже еще осталось. Рядом с ним голод отступал побежденным.

Его ученики уподобились ему. Им было разрешено страстно желать одного только Царства Божьего, а все необходимое они получат и так. Бог позаботится о них, как Он заботится о птицах и цветах, лишь бы им не приходилось думать о завтрашнем дне. Им только нужно произнести: «Отче наш, сущий на небесах, хлеб наш насущный подавай нам на каждый день».

До чего же удивительно реальна связь с Отцом, насколько она проста и могущественна, позволяет даже повелевать миром. Большинство того и не подозревает. Но на земле есть пути, идя которыми достигаешь такого величия, что и вообразить себе невозможно.

Конечно, такие пути надо искать, без труда они никому сразу не открываются. Однако у всех без исключения есть право на их поиски и уверенность в том, что в конце концов они будут найдены. Пока что никто от этих хлопот просто так не освобожден. Но его ученикам подобные возможности уже были открыты – как прообраз для всего мира. Это относится в первую очередь к его соработникам, действительно жаждущим Царства Божьего. И они с радостью отправились в дорогу «без мешка и сумы». И никто не слышал, чтобы им когда-либо приходилось просить милостыню. Павел, к примеру, был весьма щепетилен в вопросах денег, хлеба и всего необходимого для жизни. Он знал, что живет Отцом и лишь от очень немногих позволял себе принять помощь.

Право просить милостыню признавалось лишь за монахами, и это явление стало всеобщим бедствием, которое кочевало из века в век вместе с христианской верой.

Но к своей победе Иисус приобщил учеников: он учил преломлять своим именем хлеб во все времена. Той победе было суждено стать непреходящим и никогда не утрачиваемым достоянием его общины, укреплять силы и приносить отраду даже самым отдаленным поколениям. Пока они вновь не обретут хлеб и вино в Царстве Отца, преломление хлебов предвещало: «Я с вами во все дни до скончания века». Это богослужебное действие с хлебом и вином знаменовало победу Иисуса, став прообразом воскрешения и обновления людей.

Искушение религией

Второе искушение пришло к Иисусу, прикрывшись библейским изречением: «Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих…» О, эти легкокрылые библейские изречения, сколько бед они уже натворили в мире! Ими выстлана дорога в ад, нередко с их помощью выкорчевывались нежные чувства к Богу. Когда кто-либо легковесно бросается библейскими изречениями, нелишне тут же себя спрашивать, а не сатана ли это сейчас говорит?… Ты вправе читать Библию и прилежно о ней размышлять, но остерегайся библейских изречений и тех, кто с ними так легко обращается.

Слова могучего 90-го псалма вполне могли подтолкнуть Иисуса к тому, чтобы стать основоположником новой религии. Если ты Сын Божий, значит людям обязательно следует ожидать некоего события, имеющего для Бога решающее значение. Понимание Иисусом всеобщей отчужденности от Бога неминуемо означало, что ему предстоит совершить коренные изменения. Но какие? Первое, что напрашивается, – начать совершать великие дела. Нисходить со стен храма, творить чудеса, вызывать религиозные волнения, низводить огонь с небес, а потом проповедовать, проповедовать.

Вот так основывают религии. Будто миру мало религий и нужна еще одна, новая!

Трудно не пойти такими путями! Сколько их уже исхожено именем Иисуса! Вся религиозная история человечества – свидетельство грустной действительности. Пожалуй, можно сказать, что любая попытка обрести духовную власть, как бы она себя при этом ни именовала, всегда терпела крах, столкнувшись с подобным искушением, и оказывалась бесплодной, хотя порой лишь спустя столетия.

Иисус пошел по принципиально иному пути. Им руководило его правильное понимание истории Царства Божьего. Всякий раз, когда в иные времена замыслу Бога надлежало исполниться, различные люди вдруг начинали явственно слышать божественные поручения и, действуя надлежащим образом, совершали то, что от них требовалось. Но когда кто-либо вознамеривался по собственной воле посодействовать замыслам Господа, все заканчивалось неудачей. И Моисей однажды хотел подтолкнуть Бога к действиям, но на 40 лет раньше! И какими неприятными последствиями обернулось это для него! Он чуть было не потерпел полное поражение, во всяком случае оказались надолго дискредитированы и он сам, и его дело. Как часто людям хочется поторопить Бога, лишь бы добиться религиозных успехов!

В Средние века было принято ссылаться на волю Божью: «Так Богу угодно». Тогда Иерусалиму, очищенному огнем и мечом от язычников, было суждено стать средоточием религиозной христианской жизни: так Богу угодно. Миллионы в это поверили и шли на всяческие жертвы: лилась кровь, истощались силы, тратились деньги. И все во имя великой цели. «Так Богу угодно» – вот лозунг, обладавший волшебным действием. И чем обернулись крестовые походы? Бесконечными страданиями и кровопролитием.

Так Богу угодно! Кто-то из уверовавших в это и проповедовавших подобное в ту эпоху погиб ужасной смертью, но все они в любом случае кончили плохо. Сколько страстных, неистовых молитв возносилось тогда к небесам! Сколько затаенного отчаяния и полного непонимания всего происходящего, должно быть, тяготило человеческие души! Есть немало великих дел, которые действительно угодны Богу. Но Он сам выбирает время для их свершения – Он, а не мы. История крестовых походов неопровержимо учит, что Богу они не были угодны. И если Ему что-либо угодно, Он действует не тогда, когда мы это возглашаем, а когда наступает Его время. Зачастую религиозные лозунги маскируют сугубо человеческие замыслы, а уверовавшие находятся под властью людей, а не Бога.

От любого подобного религиозного напора Иисус отказался. Он терпеливо ждал часа, угодного Отцу. А если бы час этот так и не наступил? Многие люди убеждены, что они непременно что-то упустят, если как можно скорее не начнут активно действовать. Иисус был готов ждать целую человеческую жизнь. Ничего страшного в этом нет. Но сколько вреда причиняет тот, кто самовольно втягивает в войну Бога.

Он не делал ни одного шага без ясно осознаваемого веления свыше, и поэтому все под его руками росло и развивалось чудесным образом. Сын ничего не делает, пока не увидит, как поступает Отец. До чего же просто решались бы трудные вопросы, если бы мы не торопились их решать, воочию не убедившись в намерениях Отца. Все протекало бы без религиозного накала, без всякого руководящего вмешательства партий, влияния со стороны прессы, учреждения союзов и обществ, придания светским событиям христианской окраски, украшательства и использования всех тех бесчисленных смехотворных средств, с помощью которых наш умишко хочет принудить божественную силу к определенным действиям, и при этом явно переусердствует.

Ты не должен искушать Бога, твоего Господа! Павел однажды в ужасе воскликнул: «Притом мы оказались бы и лжесвидетелями о Боге, потому что свидетельствовали бы о Боге», будто Он сделал то, чего не делал! Как много с тех пор приписали Богу такого, что в действительности было всего лишь происками людей.

Пока все занимались религиозными толкованиями, Иисус был погружен в поиски Бога. И Бог пришел во всем своем небывалом величии. Долгое ожидание каких-либо действий Бога, ставшее таким томительным для христиан уже два тысячелетия назад, в конце концов напрямую связано со своевольными назойливыми попытками этих людей ускорить ход событий. Предсказанное, безусловно, наступит и не пройдет незамеченным! Иисус никакой новой религии не создал, но добавил новые страницы в простую драгоценную историю великих деяний Бога. Все произошло само собой. И поскольку в том дерзком предложении он распознал искушение, то оно как бы растворилось в воздухе, чтобы позже на его место пришло новое великое переживание.

Конец ознакомительного фрагмента.