© Анастасия Торопова, 2016
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Фух! Тренировка не началась, а я так устал. Слишком поздно вспомнил про время, поэтому пришлось бежать бегом, чтобы не опоздать, да ещё с огромной сумкой на плече. Лучше уж устать так, нежели во время наказания за опоздание. Тренер всегда говорит, что опоздание есть неуважение к учителю. А за неуважение он привык карать нещадно так, что тело болит в три раза больше, чем после обычной тренировки. Уж лучше бегом, чем отжиматься, носиться, делать жуткие упражнения. И почему я до сих пор не бросил?
Этот вопрос я задаю себе каждый раз, когда вхожу в тренировочный зал, переодеваюсь в форму, встаю на своё место в строю в ожидании учителя. Сегодня я встал в строй одним из последних. Ещё бы шесть минут – и мне конец! Мы с друзьями считаем, что он слишком давит на нас, но вслух сказать это ему никто не решится. Не верю, что его гоняли так же, когда он учился.
– Как будто он из нас спецназ делает! – негромко возмущался мой друг, стоявший всегда справа от меня, потому что я был на пару сантиметров ниже его. Даже в построении у нас был жёсткий порядок!
– Я слышал, его тренер так же делал, – отозвался парень слева, но мы пропустили его слова мимо ушей.
– Никто тебя и не заставляет ходить, – не глядя на него, отозвался я.
– Ну, конечно! Потом отец мне голову оторвёт за то, что я не посещаю проплаченные занятия. Если бы бесплатно было, как для некоторых…
Я знаю, о ком он говорит. Я и сам не перевариваю их. А ради чего, собственно, я прихожу сюда снова и снова? За меня тоже родители платят, но я смогу уйти, если захочу. Но не ухожу, а упорно терплю все жуткие испытания, которым тренер нас подвергает. Иногда мне кажется, что я просто иду сюда по привычке, которую выработал в течении этих двух лет. Учиться я начал в десять. И с тех пор по инерции в один и тот же час три раза в неделю начинаю складывать форму и снаряжение в спортивную сумку (причём тренер никогда не предупреждает, когда оно понадобится, поэтому приходится таскать с собой всё каждый раз), иду по улице в знакомом направлении, постоянно про себя жалуясь на тяжесть, что несу на плече. Прихожу в спортивный центр, поднимаюсь на второй этаж мимо вахты (ключ всегда берёт первый пришедший ученик и открывает зал). Переодеваюсь в раздевалке, гадая, какие тяготы придётся выносить сегодня. Вхожу в зал, где разминаются такие же, как я, младшие ученики.
Нас едва набралось семнадцать человек. Девчонок не много. Оно и понятно! Какая девчонка выдержит ТАКОЕ? В начале набора было больше человек на двадцать. За первые два месяца бросить успели восьмеро. Слабаки здесь долго не задерживаются. И вот прошло два года, а мы всё ещё носим скромное звание младших учеников, повторяем изученные техники, стойки, удары.
Многие с умилением смотрят на слегка изогнутые мечи, висящие на стене. Их сталь поблёскивает от источников света, тонкое лезвие упирается в узорную гарду. А руки так и тянутся к длинной рукояти, перетянутой кожаной лентой. Он редко достаёт их, а ведь именно ради этого многие из нас терпят адские тренировки. За два года мы брали в руки мечи раз двенадцать, не больше. И то деревянные, обычно просто махаем бамбуковым синаем. Это, кажется, настолько мало, а ведь как хочется! Нельзя передать то захватывающее чувство, когда ладонь соприкасается с жёсткой рукоятью, а на гладком лезвии отражается блик от ламп или дневного света за окнами, находившимися под самым потолком большого зала. Сразу ощущаешь себя не просто младшим учеником, а воином, которому под силу всё! Потому что меч – олицетворение силы и благородства. И многие, только к ним в руки попадает меч, начинают нещадно рубить воздух, воображая себя самураем на поле битвы. Можно ли их винить… даже если меч далеко не настоящий, а лишь облегчённая подделка.
Вскоре ровно в положенное время в коридоре раздались негромкие шаги. Мы специально держали дверь открытой, чтобы всегда слышать его приближение. Мы быстро выстроились в ровную шеренгу по росту. Кто-то пытался проскользить по нескользкому деревянному паркету и вклиниться в своё место. Все стояли, как по струнке, когда вошёл наш учитель в своей как всегда наспех поглаженной форме в восточном стиле. Как и когда она у него умудряется мяться, никто не знал. Он даже не взглянул на нас, хотя это только нам так казалось. Если бы кто-нибудь хоть чем-то нарушал наш строй (к этому «чему-то» относились невыпрямленная спина, вольная поза), он живо это замечал и наказывал нарушителя приседаниями. Мы по обыкновению поприветствовали учителя, и он принялся расписывать наше сегодняшнее занятие.
Нам и без того было не слишком весело на его уроках, а тут он как всегда смёл с наших лиц остатки хорошего настроения: сегодня мы снова повторяем пройденное, выполняем силовые упражнения. В который раз я спрашиваю себя, что я вообще здесь делаю и зачем терплю это, когда из последних сил отжимаюсь на кулаках после нескольких и без того тяжких упражнений. Но я терплю, ежесекундно повторяю себе, что не покажу ему своей слабости, докажу, что я достоин большего, чем быть младшим учеником. Что я ничуть не хуже их…
Чувствую, как раскраснелось от напряжения и покрылось потом моё лицо и всё тело. Половина учеников уже попадали без сил и лежали на животах, жадно хватая ртом воздух. Но я не сдамся. Я смогу. Ещё раз. А теперь ещё. Я не проиграю! На секунду я поднял голову, когда в который раз выпрямил уже одной только силой воли свои руки. Я заметил, как он посмотрел на меня и неслышно усмехнулся. Над чем он смеётся?! Хотел бы я посмотреть, как тренируются они. И вот ещё последний раз… У меня едва хватило сил, чтобы не упасть, будто подстреленный, как многие ученики, а спокойно сесть, растереть свои раскрасневшиеся кулаки и хрустнуть костяшками пальцев, разминая их.
Я хотел посмотреть ему в лицо, чтобы мысленно сообщить ему: «Я это сделал! Я могу стать лучшим твоим учеником!». Но я видел только, как учитель исчез за дверью в малый зал. Мы там не тренируемся, и мало кто туда заглядывал. Говорят, что там всякое снаряжение и прочее барахло. Зачем ему понадобилось туда посреди тренировки? Я почувствовал досаду, что он не увидел… не захотел увидеть, как я достойно закончил упражнение. Зато другие с немым восторгом восприняли лишнюю свободную минутку и посвятили её бесцельному отдыху, развалившись на полу. Я же растирал уставшие мышцы и глубоко дышал, как он нас учил, чтобы быстро восстановить силы.
Через пару минут он вышел, неся большой кусок грубой материи, в которую было что-то завёрнуто. Все с любопытством смотрели. Раньше он никогда ничего не выносил для нас из той комнаты. Наконец, он резко развернул материю, с нашей стороны послышался всеобщий восхищённый вздох. В ней лежали закреплённые петлями мечи. СТАЛЬНЫЕ! Не знаю, насколько они соответствуют настоящему оружию, но они не деревянные, которые мы покупали для тренировок и каждый раз таскали с собой, а именно стальные. Вроде тех, что висели для украшения на стене, только чуть меньше.
Похоже, кодати – подумал я. Однолезвийный клинок малой кривизны, длиной где-то 60 сантиметров. Если я правильно помню, их использовали в X – XVII веках. Переводится как «короткий меч». Благодаря многократной ковке, имел узор, напоминавший фактуру древесины. Этот меч длиннее вакидзаcи, который носили самураи в паре с катаной (эта пара именовалась дайсё), но короче и легче неё. Хотя он и имеет преимущество в скорости перед катаной, которой мы восхищались, глядя на стену, но с ним почти невозможно атаковать. Он и именовался «меч-щит», потому что служил лишь для защиты. Я бы примерил такой на поясе!
Уже само появление настоящего меча произвело фурор. Учитель осторожно вынимал каждый меч из тряпичных петель и отдавал подходившим ученикам. Он не смотрел, кому именно что давал – они все одинаковые. Лишь они имели свои собственные мечи. Есть много разновидностей. Я мечтаю хотя бы об обычной классической катане. Я много чего вычитал, пока изучал этот вопрос. Иногда катану называют «дайто», меч с изогнутым клинком. Длина лезвия от 60 до 75 или даже 100 сантиметров, а толщина сужается от рукояти к острию от полусантиметра до толщины волоса! Да я не поверил, когда прочитал об этом впервые! Держа его в руках, можно почувствовать, что центр тяжести такого меча смещён к острию. Это облегчает рубящие удары и утяжеляет упражнения с ней. Масса катаны зависит от длины, но в среднем составляет килограмм. А где-то написано, что даже четыре килограмма! Это ж надо такое таскать!
Не хочется признавать, но я им страшно завидую!
Я получил в руки свой кодати. По сравнению с деревянным, он тяжелей. Странно… а я-то думал, я сильней. Кто-то уже вынул свои клинки из ножен и разыгрывал неуклюжую битву самураев, стуча ими, как палками. Неужели, они успели забыть и то, чему он нас учил? Под строгим взглядом учителя все прекратили свои бессмысленные кривляния. Что-что, а взглядом вышибить всю дурь из учеников он всегда умел.
Не знаю, мог ли он так делать, когда ещё был спортсменом, лучшим в своём деле. Травма, полученная им несколько лет назад, вынудила его бросить большой спорт. Некоторое время про него вообще ничего не было слышно. Ходили разные слухи насчет того, что с ним случилось. Кто говорил, что он лечится за границей, кто – что он вообще запил. А потом он вдруг снова появился и занялся тренерской работой. Не уверен, были ли у него до этого ученики…
Все с нетерпением ждали, что нам скажут делать с мечами. Догадки были самые разные. Кто-то думал, что мы начнём изучать совершенно новую технику, другие считали, что будем добивать старую, но только с настоящими мечами. Третьи размечтались, что им позволят поучаствовать в настоящей битве. Но не тут-то было. Он редко баловал нас подобными подарками. Другое дело – они. Нам было велено взять кодачи за рукоять, вытянуть руку вперёд и стоять. Мы проделывали это с деревянными мечами, но стальные были не в сравнение тяжелей, а тут ещё надо было поднять одну ногу, положить ножны на носок и стоять так. Задача была ясна, но не проста: удержать равновесие и не сгибать руку с мечом. Это было новое упражнение взамен старого. Прошло совсем немного времени, когда многие начали пошатываться, балансировать свободной рукой, а их вытянутые руки дрожали под тяжестью клинка. Кто-то уже тихо жаловался, что это тяжело. Все привыкли стоять так до одурения с деревяшками, но сейчас это казалось непосильным. И у многих, наверно, ветром пролетала мысль бросить всё и свалить домой.
Учитель не обращал внимания ни на чьи жалобы, будто вовсе их не слышал. Моей он не услышит. Я стиснул зубы и терпел, как терпел всегда. Убеждал себя, что мы наконец-то продвинулись дальше, что он доверил нам стальные клинки спустя столько времени. Может, он, наконец, повысит нас в звании? По крайней мере, меня. Ведь я его лучший ученик!.. среди младших. Я всегда исполнял все его приказы, никогда не жаловался и не просил поблажек. Я никогда не опаздывал (сегодняшний день был случайностью). Неужели они настолько лучше, чем я?
Тут дверь скрипнула. Все, кроме учителя, повернули головы. Я почувствовал в мышцах ещё большее напряжение, нежели раньше, а по телу пробежали мурашки. Казалось, мышцы вот-вот разорвутся, как перетёршиеся канаты. Моё терпение было на пределе, а тут ещё… Я думал о них, постоянно сравнивал себя с ними, но никогда не жаждал их лишний раз увидеть. Скрипнула дверь и в зал тихо вошли они – старшие ученики.
Учитель повернулся к ним и каждого вежливо поприветствовал, назвав по прозвищу – они склонили головы. Носить прозвища дозволялось только им. Не знаю, что они значили (а звучали они совсем просто), выбирали ли они их или учитель сам назначал. Вот только иметь прозвище считалось большой привилегией. Второе имя служило подтверждением второй натуры – воина… и что-то вроде посвящения в старшие. И я давно мечтаю, когда и меня наградят вторым именем. Сколько бы я ни перебирал разные, ни искал что-то подходящее в книгах по истории, самурайских фильмах, я не мог найти того, что смог бы по праву считать своим вторым именем, второй натурой, второй душой. Какая душа была у этих людей…? я не могу определить этого по прозвищу. Потому что, каким бы простым оно ни казалось, оно имело свой потаённый смысл, знать который мог далеко не каждый. И я не знал.
Поздоровавшись с ними, учитель снова повернулся к нам. А они тихо прошли за его спиной. На каждом из них была такая же восточная форма, как на учителе. В руках они держали свои мечи, которые младшие ученики провожали завистливым взглядом. Старшие отошли в уголок и расположились на небольшой площадке возвышением в одну ступеньку. Оно было похоже на сцену или площадку для поединков, но сейчас там у боковой стены располагался телевизор и DVD-проигрыватель. Только эти два предмета нарушали атмосферу в зале, в остальном напоминавшем зал в школах боевых искусств Востока.
Я не мог повернуть головы и посмотреть, но, кажется, они вставили в проигрыватель диск и, судя по тихим звукам, смотрели какие-то поединки, толи фильм такого характера. Меня это так взбесило, что я на время позабыл, что мои мышцы трещали по швам! Они имеют всё, о чём бы я мог мечтать! Не отрицаю, что, возможно, они хорошие воины, и они были его первыми учениками всего каких-то четыре года назад, а им уже тогда было по четырнадцать! Но они не переживали тогда то, что сейчас терпим мы. Каждый раз. Тренировка за тренировкой. Никто их тренировок никогда не видел. Даже учитель оставляет им зал, а сам уходит с нами. Неужели он им настолько доверяет? И что же? Я чуть ли не со скоростью света бежал сюда, чтобы не опоздать. МЫ валимся с ног от усталости из-за этих адских тренировок! А ОНИ… приходят, когда захотят, садятся смотреть телевизор, будто они в кино пришли! Переговариваются, смеются, глядя на нас свысока! Он им даже слова против не скажет! Они имеют на поясе великолепные мечи. Носят свои прозвища, как корону!
Было дело, когда одна из наших девчонок как-то размечталась вслух, какое у неё будет прозвище, а учитель, смеясь, сказал, что она только младшая ученица, и обернулся через плечо, преисполненный гордости, где сидели его старшие ученики. Помню, как задело меня это, даже учитывая, что это не надо мной он тогда смеялся. Но они… сделали вид, что не услышали ничего. И за всё, что учитель для них делает, они даже не платят ни гроша! Это нечестно!
– Достаточно! Можете отдыхать, – сказал учитель, и все повалились на пол от усталости. – Я же сказал: «Достаточно!» – повторил он, обращаясь ко мне.
Я слишком ушёл в свои мысли, даже не заметив, что пересёк все свои пределы. Я не мог обратно согнуть руку, я чувствую сильную боль. Учитель заметил это по моему лицу. Я даже благодарен упражнению. Он подумал, что лицо такое красное и почти перекошенное от напряжения в мышцах. Какое-то время так и было, но потом оно таким стало из-за гнева.
– Разотри руку сам, – говорил он, потирая её своей прохладной ладонью и потихоньку сгибая.
– А они тоже так делали до посинения? – спросил я, указывая на старших учеников и пытаясь скрыть раздражение.
И он не ответил мне, а только усмехнулся!
– А что они там такое смотрят, интересно? – сказала одна из учениц, выворачивая шею, пытаясь разглядеть изображение на экране.
Тренер окликнул одного из них по прозвищу.
– Дети интересуются, что вы там «такое» смотрите, – учитель слегка передразнивал голос своей ученицы.
Дети!
– Это записи соревнований, – невозмутимо ответил старший ученик.
Они привыкли к вниманию и любопытству младших, поэтому реагировали весьма равнодушно, воспринимая это как должное.
– На прозвище откликается, как на своё имя, – заключила ученица, усмехнувшись.
– Не так долго осталось, и мы получим свои прозвища, – с уверенностью заявил самый младший из нас, ему только недавно исполнилось девять, он всегда мечтает больше всех нас вместе взятых.
– «Не так долго»! – посмеялся тренер. – Вам до них ещё далеко.
Они делали вид, что ничего не слышали и продолжали переговариваться насчёт увиденного на экране, но я-то знаю… что они всегда ловили каждое слово, когда речь шла о них.
– Два года! – не унимался младший.
– Гораздо дальше, – проговорил учитель, и его голос как-то изменился, стал более приглушённым.
– Почему? Мы столько платим за ваши тренировки, а они всё имеют просто так…, – начал кто-то.
Учитель резко сверкнул глазами на того, кто это сказал, и тот тут же замолк, будто его заставили это сделать силой взгляда.
– Никто ничего не имеет просто так, – он взглянул в окно.
Когда он не смотрел ни на нас, ни на них, он всегда смотрел в окно, хотя из него было видно лишь небо и иногда солнце. Кажется, в такие моменты он находился далеко от нас.
Внезапная перемена в его голосе привлекла внимание и старших учеников.
– Вы не доказывали ничего, когда пришли. Вы попали сюда, прежде всего, благодаря деньгам родителей, – сказал он, на пару секунд прикрыв глаза.
– А они…? – осторожно начала другая ученица, она была одной из самых слабых в нашей группе.
Кто-кто, а уж она держалась и терпела всё именно из-за того, что за это заплачено. Но… вопрос, который она задала, волнует долгое время и меня. Что в них такого, чего не было в нас? Почему они здесь? Мы шли по этому пути, с трудом неся бремя всех тренировок. Возможно, кого-то и подстёгивали родители, но не меня. А они? Что заставило и удержало их на пути?
– Кто-нибудь знает, какой была их первая тренировка? – спросил учитель, переведя взгляд на нас, он заранее знал, что никто не ответит.
Старшие ученики уже не делали вид, будто не слышат. Они переглянулись, а потом снова уставились на экран, но на их лицах уже не было беззаботности и веселья. Они были почти каменными, словно что-то разом стёрло все их положительные эмоции.
Младшие ученики мысленно вернулись на два года назад на свою первую тренировку. Мы тогда приходили с родителями. На нас ещё не было формы и мы, кто в чём, осматривали огромный зал. Его пол и стены из дерева, имеющего текстуру тёмного дуба, а большие окна располагаются под самым потолком. И тогда я впервые увидел клинки, висящие на стене, и поклялся себе: «Я получу такой». Наша первая тренировка длилась всего час. Мы учили элементарную стойку, а глаза так и тянулись к мечам. Тренер нас не гонял, только слегка поправлял наши движения. А через час мы, наивные и счастливые, побежали к родителям, прося, чтобы они купили нам такие же мечи, что висят на стене. Следующие тренировки были куда сложней, но мы справлялись. Даже самых слабых он, как мог, тянул за всеми. И вот дошло до того, что мы получили в руки на некоторое время настоящие мечи, хотя и не такие, о каких мечтали.
Сначала нас вело вперёд наше самолюбие, стремление заполучить красивую дорогую игрушку, и ради неё мы терпели все наказания. Потом те, кто не находил в этих тренировках иной цели, уходили, а я оставался, сам не зная, почему я это делаю. Наверное, я не хотел проигрывать остальным, кто был чуть старше или младше меня. Потом, когда мы познакомились со старшими учениками, я не хотел проигрывать им. И сейчас не хочу. До этой минуты я стремился доказать, что не хуже их. Держал себя одной мыслью: «Я не проиграю ИМ».
А что держало их?