Глава I. Выбор императора
Факелы слабо освещали внутренний двор, мраморные колонны вокруг маленького бассейна и черный проем в крыше над ним, устроенный для стока воды во время дождей. Порой пламя вздрагивало от слабых сквозняков, тогда тени сидящих людей метались по двору в беспорядке, как перепуганные слепые призраки в поисках убежища, налетали друг на друга, и разбегались, и таяли в темных углах.
– Планеты предвещают много странного в твоей судьбе, Понтий, – медленно и четко говорил астролог. В его глазах плескался зловещий красный свет. – Вознесешься ты высоко и будешь близок к императору. Прославишься ты, да не могу понять как. Что-то недоброе будет в твоей судьбе.
Жена Понтия, Клавдия, обняла мужа сзади и приблизила губы к его уху. От нее пахло вином.
– Наверное Сеян (Aelius Sejanus – командующий войсками охраны, сосредоточивший в своих руках огромную власть при Тиберии, впоследствии казнен императором. – Тацит, книга IV.), наконец, замолвил за тебя слово Тиберию, – взволнованным полушепотом докучала она. – Ведь он покровительствует тебе.
Пилат хотел сказать ей «заткнись», но вовремя сдержался. Без ее связей с сильными мира сего путь наверх в Риме был закрыт. Потому-то Понтий терпел столько лет ее скандальное поведение, ставшее объектом обидных сплетен.
– Обещал много раз. – В голосе Пилата были слышны нотки раздражения. Клавдия разомкнула кольцо своих рук, поправила одежду на плече и села рядом на скамью. – Когда же это произойдет? – Он спрашивал Клавдию, но смотрел на астролога. – Мне уже за сорок. Если не сейчас, то когда же?
– Скоро, очень скоро, – убежденно закивал астролог. – Скорее, чем ты ожидаешь.
Пилат, бесстрашный, как большинство римских воинов, вдруг вздрогнул от четкого, разлетающегося в тишине треска копыт за высокой каменной оградой. Наконец лошадь замедлила шаг и замерла около ворот. Раздался неторопливый, уверенный стук в калитку. Кому дело до него в столь поздний час? Должно быть, что-то очень важное привело всадника сюда. В глазах Понтия Пилата, остановившихся на астрологе, вспыхнула и погасла искра удивления и острого интереса. Совпадение или действительно астролог смог заглянуть в будущее?
Из комнаты прислуги выскочил раб и, получив одобрительный кивок хозяина, бросился открывать ворота. Из кромешной темноты проема во двор вошел, касаясь рукой меча на поясе, легионер. Судя по одежде и оружию, это был воин высокого ранга.
– Император требует тебя к себе, – властным тоном сообщил он Пилату. И, отвечая на немой вопрос, добавил: – Сейчас.
Понтий непроизвольно моргнул, но тут же восстановил на лице маску мужественного безразличия. Не нарушая угрюмой тишины, он едва заметным движением головы отпустил посланца.
– Вот оно, – приглушенно, но уверенно промолвила Клавдия.
В самом деле, император не стал бы вызывать его, лицо ранга всадника, по пустякам. Ведь он же не патриций, не аристократ. Понтий видел Тиберия несколько раз в своей жизни, в основном в толпе приближенных, суетившихся вокруг владыки мира по случаю каких-либо важных событий или праздников. Сеян обещал посоветовать императору назначить Пилата праэтором Иудеи. А ведь он – командир войска, охраняющего императора. Сейчас он набрал такую силу, что зачастую руководит империей вместо императора. Неужели это?..
Пилат решительно подхватил свою накидку, перебросил через плечо и дал знак рабу выводить коня.
– Возьми его с собой для охраны, – посоветовала Клавдия, кивнув головой на слугу. – Опасно сейчас в Риме…
– Обойдусь. – Понтий принял от слуги меч, вышел за ворота и легко, тренированным прыжком бывалого воина залетел в седло.
Пустынная улица квартала знати, на которой стоял его дом, казалась необитаемой. Освещенная светом звезд и луны, повисшей как светильник на безоблачном небе, она, казалось, была остатком города, из которого жители сбежали, предвидя вторжение римлян. За этой мыслью Пилата последовала, как подцепленная крючком, другая: для множества рабов, привезенных из разрушенных римской армией городов, не нашлось применения ни на земле, ни в ремеслах. Бесполезные в хозяйстве, отпущенные на свободу, без средств к существованию, не имея шансов найти оплачиваемую работу, они бродили днем по накаленным солнцем улицам города, занимаясь попрошайничеством и мелким воровством, а ночью искали возможность ограбить возвращавшихся поздно прохожих или вламывались в дома состоятельных людей. В кварталах знати редко кто из них отваживался промышлять: там наверняка наткнешься на конный или пеший патруль. Но были и такие, которые ничего не боялись. Доведенные до отчаяния голодом, презрением окружающих и ожиданием скорой смерти на грязных, вонючих улицах бедноты, они шли на любой риск. Римская знать предпринимала все возможное, чтобы обуздать преступников. Одним из самых эффективных методов считалось зрелище, устраиваемое перед гладиаторскими боями. Осужденных на смерть выгоняли на арену, безоружных или слабо вооруженных, драться с дикими животными, которых свозили для этого спектакля из далеких стран: львами, леопардами, медведями и быками. Жадная до кровавых зрелищ толпа свободных римлян пьянела от вида разрываемого на части человеческого тела и звука его предсмертных мук. «Закон суров, но это закон», – гордо провозглашали те, кто приводил его в исполнение. «Плевать на ваш закон», – говорили грабители. Ведь многие из них раньше были воинами, взятыми в плен в рабство, и насильственная смерть была для них исходом самим собой разумеющимся.
Вдали, на перекрестке, промелькнули, как привидения, два силуэта и скрылись в переулке. Понтий коснулся локтем рукоятки меча и слегка сдавил пятками коня. Конь пошел быстрее, но не вскачь, ибо лабиринты бедных кварталов, по которым проезжал Пилат, не были приспособлены для быстрой езды. На нагретой за день солнцем каменной мостовой спали люди. Проплыл справа остов сгоревшего дома. Его обитатели сидели, сбившись в кучу, при свете лучин. На одной из площадей горел факел, в его слабом мерцании можно было различить четырех девочек, лет двенадцати – тринадцати, улыбавшихся всаднику заученной улыбкой проституток. Даже при слабом свете пламени Пилат рассмотрел, что это девушки с востока: прямые темные волосы, миндалевидные глаза, длинные носы… Ему показалось, что у самой младшей в глазах блеснули слезы. Редко какой из них удавалось зацепить клиента из состоятельного сословия. В основном это были мужчины из того же квартала, припрятавшие гроши от скудного заработка или гулявшие на остатки от краденого.
Миновав район бедноты, Понтий заторопил коня. Быстрая езда не отвлекла его от лихорадочных мыслей, накалявших мозг перед встречей с императором. Сейчас он был почти уверен, что Сеян предложил Тиберию назначить Пилата… Но куда?
Сеян не раз говорил, что уже больше года в разговорах со своими приближенными император возвращался к обстановке в Иудее. В этой крошечной провинции становилось неспокойно. Беспорядки возникали в разных местах ее, казалось, без видимой на то причины. Местные правители не в состоянии были навести порядок. Император назначал туда римского правителя только тогда, когда положение становилось серьезным и нужна была твердая рука. Иудея не то место, куда назначают консула. Для Пилата же пост правителя Иудеи был бы большим повышением. Правитель Иудеи, посланный самим императором! Ведь он будет там, как представитель Бога на земле. Его пост предполагает неограниченную власть. Его решения – окончательные, оспариванию не подлежат и должны выполняться немедленно. К его услугам – лучшие дворцы, многочисленные слуги, послушные когорты солдат и угодливая, льстивая местная знать. От этих мыслей, как от самого хмельного вина, кружилась голова.
У ворот дворца он спешился. Впервые за много лет робость гулко, встревоженно трепыхалась в груди. Стража сурово оглядела его и открыла ворота. Два охранника забрали у него меч, проводили, как пленника, до покоев императора и разрешили войти.
Тиберий сидел на лавке, в зале, освещенном многочисленными свечами. Вблизи он казался большим и грузным. Коротко подстриженный, лысеющий, с болезненной припухлостью под глазами, он мог бы сойти за обыкновенного римлянина, если бы не спокойная, но почти физически ощущаемая сила взгляда, безошибочно определяющая владыку мира. Годы, однако, властвуют над всеми смертными, даже над императорами, с небольшим злорадством подумал Понтий. Тиберию уже далеко за шестьдесят. Пора бы выбрать преемника. Наверняка это будет его сын Друзус. А Друзус не любит Сеяна. А у Сеяна сейчас власти больше, чем у Друзуса. Вот будет Понтию головоломка, когда Тиберий умрет.
Тиберий сразу приступил к делу.
– Я назначаю тебя праэтором Иудеи.
– Благодарю, император, – торжественно заговорил Пилат, пытаясь скрыть горячую волну счастья, но Тиберий остановил его речь слабым движением руки.
– Я знаю, что ты изучал религию этого народа и знаешь его обычаи.
Пилат кивнул в знак согласия, готовый при первой возможности подтвердить, как много он знает об иудеях.
– Мне нужен там такой человек, – продолжал император, убедившись в умении Пилата внимательно слушать. – Сеян хвалил тебя, а ему я верю.
Император помолчал, его взгляд стал угрожающе внимательным. Пилат понял, что сейчас Тиберий скажет что-то очень важное, и ожидает реакции на свои слова.
– У тебя, Понтий, будет безграничная власть, подобная власти императора. Обращайся с ней разумно. Всякий бунт или беспорядок наказывай, как римлянин, однако будь справедлив. От поступлений из провинций зависят мощь и процветание Рима. Помни: разумный пастух стрижет своих овец, но не сдирает с них шкуру.
Тиберий снова замолчал, а Пилат счел уместным поддержать разговор.
– Мне известно, что местные сборщики налогов наглеют не в меру.
– Это происходит во всех провинциях, – согласно кивнул Тиберий. – Помимо этого, ты найдешь в Иудее многое, что тебя удивит.
Он задумчиво уставился вдаль. Свет свечей красной точкой мерцал в его глазах. Сморщенные губы императора растянулись в слабой, слегка презрительной улыбке.
– Странный народ, и странный у них Бог, – возобновил он монолог, глядя в темноту, начинавшуюся прямо за факелами. – Обрезают крайнюю плоть у младенца. Все, что они делают, – во имя их Бога. Говорят про себя: мы – избранный народ. Избранный для чего? Для несчастий? Но вот что меня удивляет больше всего, Понтий: почему другие народы, даже эллины, принимают иногда их веру? Смотри, сколько общин иудейской веры сейчас в Риме, Александрии, да и во многих других городах империи. Не все они изначально иудеи. Попробуй понять это. Но не преследуй их обычаи, не раздражай их понапрасну.
– Я найду советников среди их священников.
– Это правильно, – одобрил Тиберий. – Но возьми с собой еще когорту солдат. Я уже дал распоряжение. Тебе понадобится дополнительная сила, и я уверен, очень скоро. Там сейчас неспокойно. У иудеев нет армии, но все они хранят оружие. Когда-то они были лучшими солдатами в этом районе. Сейчас, даже без опыта войны, они могут быть источником многих неприятностей. Валерий Грат не раз извещал меня, что иудеи намереваются восстать против Рима. Веруют, что их Бог им поможет. Против Рима! Безумный народ!
Император долго тер глаза кулаками, как ребенок, а потом скосил их на Понтия в подозрительном прищуре помятых век.
– Устал я от придворных интриг, – вздохнул он. – Устал от проблем. Хочу поставить на места надежных, способных людей и отойти от дел. Переселюсь на Кипр, в свой загородный дворец. Будешь ли верным мне, Понтий?
– Да! – горячо выпалил Пилат и хотел было продолжить свою речь, но Тиберий знаком велел замолчать и удалиться.
Выйдя за пределы дворца Пилат погнал коня вскачь, чтобы дать выход буйству чувств и мыслей, которые вспорхнули, как потревоженная стая птиц, и заметались в беспорядке. Сеян был известен своей неприязнью к иудеям. Во время одной из коротких, но доверительных встреч он признался Пилату, что когда-нибудь выгонит иудеев из Рима и Александрии.
– Тиберий их тоже не любит, однако он не сторонник крайних мер, – сожалел Сеян. – Такие, как ты, Понтий, будут нужны мне, когда придет время.
Значит, время пришло, решил Пилат. Конь его, не сдерживаемый удилами, мчался с сумасшедшей скоростью, как преследуемый голодными волками. Вдруг он шарахнулся в сторону с такой силой, что чуть не сбросил Пилата. Пилат успел заметить впереди огромный памятник, внезапно оказавшийся на их пути, о который они чуть не разбились.
– Это мне знак с небес, – сказал сам себе Пилат, сдерживая коня. – Нельзя терять голову от счастья. Недаром же говорят, что Боги отбирают у человека все, когда он достигает вершины своей мечты.
Несмотря на поздний час, Клавдия еще не спала. Поймав его взгляд, она просияла.
– Правитель Иудеи? – ее вопрос звучал как поздравление.
– Собирайся в дорогу, – с грубоватой дружелюбностью солдата приказал он. – Через полмесяца отплываем в Цезарею.
Пилат не стал терять времени. Наскоро собрав когорту, провиант и лошадей, он отправился в далекий путь. Путешествие оказалось долгим и утомительным, но наградой за неудобства была Цезарея, резиденция праэтора, которая показалась ему прекраснее, чем он ее представлял в своих фантазиях. Пилат приказал когорте солдат, сопровождавших его, идти прямиком в Ерушалаим и стоять там в крепости Антония, расположенной возле стен Храма Господня. Во время больших праздников город разбухал от множества пилигримов разного сорта: привозивших жертвенных животных, отдававших часть своих доходов в пользу Храма, жаждущих поклониться Богу в самом священном для иудеев месте; тех, кто занимался торговыми или финансовыми делами; или преступников, у которых всегда больше дел там, где много народу. Нередко в это время возникали беспорядки, порой доходившие до настоящего бунта и вооруженных столкновений с римскими войсками, находившимися там постоянно для охраны порядка. Уверенный, что военное подкрепление в Ерушалаиме будет залогом спокойствия как в городе, так и в стране, Пилат решил отдохнуть в Цезарее, во дворце императорских наместников, своих предшественников, и отложить дела на несколько дней.