Путин. Кадровая политика. Не стреляйте в пианиста: он предлагает вам лучшее из возможного. Глава первая. И закономерность бывает случайной (В. Д. Кузнечевский, 2016)

Три подвига Бориса Ельцина

Честно сказать, меня сильно удивляет, что и сегодня, на исходе второго десятилетия XXI века и спустя десять лет после ухода из жизни первого президента России Бориса Ельцина (1931–2007) в российской политической литературе и прессе почти невозможно найти позитивных оценок ни его самого как личности, ни его деяний на протяжении 1990-х годов. Негативных публикаций сколько угодно, а вот чтобы обнаружить что-нибудь позитивное – надо очень сильно постараться.

Невозможно не обратить внимание на то, что даже в таком неординарном труде, каким является 815-страничный том «Эпоха Ельцина. Очерки политической истории», написанном ближайшим окружением Б. Ельцина через год после его добровольной отставки, авторы изо всех сил стараются сохранить, так сказать, объективность и тщательно избегают политических оценок деятельности президента Ельцина. Вся же остальная литература о первом президенте России изобилует негативными эскападами в его адрес. Даже такой взвешенный и осторожный в оценках, каким начиная с конца 1960-х годов зарекомендовал себя известный российский историк и политолог Рой Медведев, в своей 700-страничной монографии «Владимир Путин» (М.: Молодая гвардия, 2007) не нашел для первого президента России ни одного позитивного слова. Сравнивая Бориса Николаевича с Путиным, он раз за разом не может удержаться от воспроизведения таких, например, уничижительных в адрес Ельцина цитирований из западных газет, как: «клоунские ужимки Бориса Ельцина»; «примитивная и однобокая проамериканская политика»; «барин-самодур» и т. д. А завершает Р. А. Медведев свою характеристику Ельцина вообще довольно странным, на мой взгляд, выводом. «Нет никаких оснований, – пишет он, – включать Бориса Ельцина в список таких великих реформаторов ХХ века, как Дэн Сяопин, Франклин Рузвельт, Конрад Аденауэр, Нельсон Мандела». Выбор названных фигур возражений не вызывает, кроме того только, что для ХХ столетия он далеко не полный: в нем почему-то отсутствуют Иосиф Сталин, Мао Цзедун, Иосип Броз Тито, Ли Куан Ю. Но дело конечно же не в списке, а в оценке деяний первого президента новой России.

Что касается меня, то я всегда, и в 1990-х годах, наблюдая Бориса Ельцина лично, и сегодня, считал (и считаю), что Борис Ельцин за 10 лет нахождения на вершине исполнительной власти в России действительно совершил немало действий, сильно осложнивших внутреннее и внешнее положение страны. А иные его действия носили и просто преступный характер. Как англичане спустя века не могут простить предводителю английской революции Оливеру Кромвелю (1599–1658) казнь английского короля Карла I в 1649 году, так, я думаю и Борису Ельцину российское общественное мнение никогда не забудет расстрел из танковых пушек в октябре 1993 года законно избранного Верховного Совета России.

Думаю также, что ни ныне живущие россияне, ни последующие поколения не найдут оправдания таким действиям президента Б. Ельцина, как разрешение правительству Е. Гайдара отпустить в свободное плавание цены на все товары с 1 января 1992 года, моментально приведшие к обнищанию большинства трудового населения страны; грабительскую, а по сути бандитскую чубайсовскую приватизацию государственной собственности, потворство шаймиевскому национализму в Татарстане («Берите суверенитета столько, сколько сумеете проглотить»). Никогда не найдет у россиян одобрение бездумный и безусловный вывод российской Западной группы войск из ГДР, так же как и такое же разрешение Польше и другим странам-членам Варшавского договора уйти в НАТО без всякой политической компенсации для России, равно как и беспомощную нерешительность и даже потворство наглой агрессии США в отношении Югославии в 1999 году и еще многое другое.

Вместе с тем мой опыт историка давно уже убедил меня, что стерильных политических решений не бывает. Во всяком случае, история такого не знает. Как писали еще Макиавелли (1469–1527) в «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия» и Гегель (1770–1831) в «Лекции по философии истории», любой государственный деятель, принимая то или иное решение, рассчитывает только на планируемые им результаты, но при этом обязательно получает целую цепь таких последствий, которых он не планировал и на которые никак не рассчитывал. А они, эти последствия, имеют как позитивный, так и негативный характер. Б. Ельцин исключением из этого правила не был. Исходя из этого следует подходить и к оценке политических действий Ельцина.

При всех перечисленных выше деяниях, Ельцин, находясь на высшем государственном посту, сделал то, что никто другой в его ситуации сделать бы просто не смог, и тем оказал решающее воздействие на изменение истории России в 1989–1999 годах. Поэтому не стоит удивляться тому, что абсолютное большинство российских историков и политологов хоть и, что называется, сквозь зубы, но вынуждены признавать как заслугу тот непреложный факт, что «Борис Ельцин удержал власть в Кремле, когда все рушилось и могла разрушиться также Российская Федерация»[14]. А ведь есть еще и важное другое.

Невозможно не оценить по достоинству тот факт, что с именем Бориса Николаевича Ельцина связан вопрос о законодательном оформлении появления в политическом и идеологическом поле России и мира (см. приведенное в предисловии высказывание З. Бжезинского на этот счет) феномена национального самосознания русского народа[15]. На деле это вылилось в принятие 12 июня 1990 года на первом съезде народных депутатов Декларации о государственном суверенитете РСФСР (907 человек – за, 13 – против, 9 – воздержались. Это судьбоносное решение на многие годы (если не навсегда) изменило судьбу СССР, России, а также, как позже выяснилось, и всего остального мира за пределами России.

Далее. В исторической науке принято исходить из того, что сталинская эпоха в истории России (СССР) закончилась не 5 марта 1953 года (день смерти И. Сталина), а 25 февраля 1956 года, когда первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущев зачитал на ХХ съезде партии доклад «О культе личности». Но по-настоящему время сталинизма, а вместе с ним и вообще историческая эпоха, начатая 25 октября 1917 года, которую еще в 1927 году У. Черчилль охарактеризовал как «нечеловеческую систему власти, построенную на руинах христианской цивилизации группой безжалостных догматиков и интернационалистов»[16], закончилось 23 августа 1991 года. В этот день на заседании Верховного Совета России в присутствии генерального секретаря ЦК КПСС М. Горбачева Б. Ельцин в прямом телеэфире подписал указ о приостановлении деятельности Коммунистической партии. На следующий день Горбачев сложил с себя обязанности генсека КПСС и Российская коммунистическая партия большевиков на этом прекратила свое столетнее существование. Правда, потом КПРФ, после длительного судебного процесса, восстановила формальную легитимность своего существования, но именно всего лишь «существования». Ленинско-сталинская «нечеловеческая система власти» свое существование бесповоротно закончила, и способствовал этому Борис Ельцин.

Никто другой не смог бы этого сделать в то время. Когда В. Путину однажды, уже в ранге президента РФ, задали вопрос о том, смог ли бы он упразднить КПСС в качестве политического субъекта, то он без раздумий честно ответил: «Нет. Не смог бы». Как пишут в упомянутой выше книге «Эпоха Ельцина» ее авторы, «было бы большой несправедливостью связывать всю борьбу против КПСС исключительно с именем Б. Ельцина. С таким же правом можно признать первым ее «могильщиком» самого Генерального секретаря М. Горбачева». Но «несомненная заслуга Б. Ельцина состоит уже в том, что после августа 1991 года он открыто поставил вопрос о запрете коммунистической партии и принял меры, чтобы обрушить ее организационную и финансовую мощь».

И наконец, в-третьих, именно Ельцин, вопреки колоссальному психологическому давлению, оказываемому на него со стороны российского олигархического сообщества, американских политических кругов и своего собственного политического окружения во главе с А. Чубайсом и своей дочерью Татьяной, требовавшими от него не передавать верховную в России власть В. Путину, все же сделал это, сохраняя в полной тайне от всех свои мысли на этот счет. Как сейчас, после многолетних размышлений на этот счет, я понимаю, именно это решение первого президента новой России обеспечило национальное и международно значимое возрождение России после «лихих 90-х» и на многие десятилетия определило main stream нашего развития. Тут ни убавить, ни прибавить, как говорил незабвенный Александр Трифонович. И сколь бы интенсивной (а нередко и справедливой) ни была критика со стороны общественности в адрес политического режима, созданного в РФ за пятнадцать лет Владимиром Путиным, невозможно не признать того очевидного факта, что за этот период Путину удалось добиться стабильного и сбалансированного внутреннего развития России и восстановления ее международного авторитета. Я убежден, что после провальных 90-х годов никто другой не смог бы это проделать с таким минимумом издержек. Многие из нас между тем до сих пор еще не до конца отдают себе отчет в том, каких усилий стоило Ельцину продавить свое решение о передаче власти именно Путину. Как, впрочем, общественная оценка и самого Путина как политического деятеля, наверное, еще далеко впереди. Общественное сознание ведь никогда не идет вровень с политическим явлением, всегда плетется в хвосте времени. Как однажды меланхолично заметил Самуил Маршак по другому поводу, «старик Шекспир не сразу стал Шекспиром // Не сразу он из ряда вышел вон».

Наверное, не все согласятся с таким подходом к исторической оценке 10-летнего ельцинского правления Россией. И тем не менее я все же склонен считать три названных выше решения Бориса Ельцина подлинными подвигами, в конечном итоге совершенными во благо России и ее народа. Именно политическими подвигами, которые, на мой взгляд, перевешивают своим значением многие ельцинские ошибки.

Остается, однако, вопрос, который вот уже пятнадцать лет старательно обходят вниманием средства массовой информации, – почему именно Владимир Путин стал преемником Ельцина? Что это было на самом деле: случайность? Расчетливый шаг? Или же Борис Ельцин в очередной раз инстинктивно уловил, что называется, поймал за хвост, закономерность исторического развития России и сознательно выдвинул после себя на вершину исполнительной власти фигуру, которая только и могла обеспечить продолжение глубинной сути тех радикальных изменений советского строя, на которые пошел российский народ в 1989–1991 годах, очистив их (эти изменения) от либерально-демократической шелухи?

В политическом классе современной России до сегодняшнего дня актуальна нашумевшая в 2006 году книга Александра Смоленского и Эдуарда Краснянского «Заложник»[17]. Авторы сего опуса высказали мысль о том, что совсем не Ельцин, а российские олигархи, выступившие в тесном союзе с международным капиталом, поставили у власти В. Путина, якобы связав при этом Владимира Владимировича жесткими обязательствами, в случае нарушения которых Путин мог быть принужден оставить должность главы государства. Не верю ни на минуту этим басням, но знаю, что в неких московских «тусовках» книга эта обсуждается и сегодня. И хоть большой тайны об обстоятельствах прихода Путина к власти в России в общем-то не было, но еще остающиеся сегодня около власти остатки либерально-демократических сил нередко пытаются создать на этот счет видимость существования какой-то тайны. И потому есть смысл хотя бы вкратце изложить обстоятельства того процесса, которые на сегодня можно считать достоверными и в которых Борис Ельцин сыграл решающую роль, не поддавшись давлению американских партнеров, рекомендации которых до этого момента он чаще всего принимал как руководство к действию.

Степашин или Путин?

После августовского дефолта 1998 года в российском обществе только у совсем уж наивных людей оставалась вера в то, что Борис Ельцин может выдвинуть свою кандидатуру на президентских выборах 2000 года. По опросам социологов, таких наивных граждан в стране оставалось 3–4 %. Преемника Ельцину активно искало даже ближайшее окружение Бориса Николаевича, включая его дочь Татьяну Дьяченко и фактического зятя Валентина Юмашева, который занимал в то время должность главы администрации президента (с 10.03.97 по 07.12.98). В среде политического класса столицы считалось, что кандидатов в преемники наличествует два – вице-премьер Н. Аксененко, которого Ельцин в мае 1999 даже назвал своим преемником, и С. В. Степашин, занимавший пост премьер-министра с 19.05.99 по 09.08.99[18].

Вся борьба за политическое наследство Ельцина в 1999 году в ближайшем окружении Ельцина фактически развернулась вокруг этих двух кандидатур. Сам Ельцин сознательно постарался ситуацию до предела запутать, скрывая свои действительные мысли даже от Татьяны Борисовны.

По воспоминаниям спикера Госдумы Г. Селезнева, утром 12 мая 1999 года ему позвонил президент и сообщил, что он только что уволил в отставку с поста премьер-министра Е. Примакова и вносит на рассмотрение депутатов нижней палаты кандидатуру первого вице-премьера Н. Аксененко и что в соответствии с этим решением он немедленно направит в Госдуму официальное письмо. Рассказывают, что при этом разговоре в кабинете отца присутствовала Татьяна Дьяченко и что это именно она предложила кандидатуру Аксененко. Отец не возражал ей. Выйдя из кабинета, Татьяна Борисовна тут же сообщила об этом решении президента А. Волошину, который всего месяц назад был назначен новым главой администрации и вместе с дочерью президента оказывал мощную протекцию Николаю Емельяновичу Аксененко в глазах Ельцина.

Однако, как выяснилось уже к вечеру того же дня, у президента в отношении его преемника были свои собственные соображения, о которых он никому, даже жене и дочери, сообщать не торопился. Письмо в Госдуму действительно пришло, но фамилия в нем была другая – С. Степашина.

В своей книге «Президентский марафон» Б. Ельцин позже вспоминал, что уже тогда, в мае 1999 года, своим преемником он считал Владимира Путина, но хотел дать стране «передышку». А потому рассматривал запасные варианты – Аксененко и Степашина. «Итак, кто у меня в списке сейчас? Николай Аксененко, министр путей сообщения, – пишет Ельцин. – Тоже хороший запасной игрок. Опять он в моей «премьерской картотеке». Аксененко вроде бы по всем статьям подходит. Решительный, твердый, обаятельный, знает, как с людьми говорить, прошел долгий трудовой путь, поднялся, что называется, от земли. Сильный руководитель. Однако Дума относится к нему неприязненно, встречает в штыки. Это хороший вариант, чтобы заранее разозлить, раздразнить Думу. Подготовить ее к конфронтации. А потом выдать ей совсем другую кандидатуру». И далее: «Итак, решено. Вношу кандидатуру Степашина. Но мне нравится, как я завернул интригу с Аксененко. Этакая загогулина. Думцы ждут именно его, готовятся к бою. А я в этот момент дам им другую кандидатуру».

Между тем Сергей Вадимович Степашин действительно, на полном серьезе, в июле-августе 1999 года примерял на себя «корону» главы государства. В. Б. Юмашев (руководитель администрации президента с марта 1997 по декабрь 1998 года) позже рассказывал: перед отставкой с поста премьера в августе 1999 года С. Степашин на 100 % был уверен, что именно он и будет преемником Ельцина. «Сергей считал, что он очень сильный политик, что, будучи в роли премьера, он сможет убедить Бориса Николаевича, что лучшего кандидата на президентский пост в 2000 году у страны нет. Он был уверен, что сможет удержать ситуацию, сможет продолжить тот же курс, который проводил Борис Николаевич: демократическая Россия, экономические реформы. Он считал, что единственный, кто ему мешает, – это Аксененко. А все остальные члены его команды – это люди, которые продолжают, и будут продолжать, реформы, начатые в девяностые годы, и эту команду он сохранит, став президентом».[19]

Вообще-то говоря, такая самоуверенность Степашина даже сегодня, спустя годы, ничего, кроме удивления, не вызывает. Сергей Вадимович словно бы забыл свое поведение в июне 1995 года, когда банда Ш. Басаева захватила роддом в Буденновске. Будучи в то время директором ФСБ РФ, С. Степашин сразу же прибыл на место происшествия и ярко проявил человеческую растерянность и государственную беспомощность. Б. Ельцин в тот момент находился с визитом в Исландии и в телефонном разговоре со Степашиным потребовал принятия «самых жестких мер» по отношению к террористам. В ответ Сергей Вадимович «спрятался» за спину «оставшегося на хозяйстве» премьер-министра В. Черномырдина, не только не предприняв в рамках своей компетенции никаких «жестких мер» в отношении бандитов, но и не предложив таковые Черномырдину, который, вопреки рекомендациям президента, не нашел ничего лучшего, как вступить в переговоры с террористами, и приказал беспрепятственно выпустить их из Буденновска в сопровождении журналистов и депутатов Госдумы. Степашин это позорное со всех точек зрения решение премьера поддержал.

Вернувшись в Москву, Ельцин тогда устроил «разбор полетов» и намеревался наказать именно Степашина за этот позор, но тот упредил главу государства, прямо на совещании заявив о своей добровольной отставке. Много позже, 14 июня 2004 года в интервью газете «Коммерсантъ» бывший директор ФСБ так оценил свое неподобающее поведение в те судьбоносные дни: «Лучше бы нас там не было». А 16 марта 2015 года, в интервью радиостанции «Эхо Москвы», высказался и более определенно: «Если бы тогда ослушались Черномырдина и уничтожили бандитов Басаева, война в Чечне бы закончилась. Но нас бы, наверное, осудили, с должностей бы сняли точно. Но тогда погибли бы невинные люди, в том числе журналисты и некоторые депутаты – ну этих-то мне всяко не жалко».

Но в августе 1999-го ни Степашин, ни его лоббисты не хотели вспоминать июнь 1995-го. В окружении Ельцина нашлись те, кто решительно воспрепятствовал намерениям Ельцина уволить Степашина с должности премьер-министра. Во главе этого политического течения в ближайшем окружении Ельцина особенно выделялся А. Б. Чубайс[20].

«Категорически против отставки Степашина был Анатолий Чубайс, – свидетельствует О. Мороз, – в ту пору один из ближайших неформальных советников Ельцина, он был убежден, что Степашин – готовый кандидат в президенты. Когда Анатолий Борисович узнал, что готовится отставка Степашина, он прореагировал на эту новость необычайно бурно. «Вы идиоты! – кричал он Волошину и Юмашеву. – Вы сейчас просто угробите страну! У вас есть реальный кандидат в президенты. Да, я знаю все его недостатки, но Сергей – это абсолютно вменяемый человек, представитель нового поколения. Убирая его, вы просто приведете к власти Примакова и Лужкова, это я вам на 100 процентов гарантирую».

После такого напора, – пишет О. Мороз, – Юмашев (он мне и рассказал обо всей этой истории), «очень сильно завибрировал», а Волошин отправился к президенту и передал ему точку зрения Чубайса. Однако в своем решении отправить Степашина в отставку президент был непреклонен. Он вообще почти никогда не колебался после того, как примет решение. В таких ситуациях все его дальнейшие помыслы были направлены лишь на то, чтобы это решение «продавить»[21].

Несмотря на это, Анатолий Чубайс 8 августа дозвонился до Ельцина и попросил его принять. Президент, конечно, знал о причине этой просьбы и потому назначил ему встречу на полдень 9 августа. А утром 9 августа президент пригласил к себе С. Степашина и сообщил, что уволил его с должности председателя кабинета министров. После чего сам позвонил Чубайсу и осведомился, актуальна ли еще просьба последнего о встрече с президентом. Чубайс от встречи отказался, однако намерения повлиять на президента и понудить его сохранить Степашина на должности премьера не оставил и действовать стал другим путем.

Именно такое развитие событий подтверждает Р. Медведев. «Активен был Анатолий Чубайс, который убеждал Путина отказаться от нового назначения, – пишет он. – «Ты просто не знаешь, что это такое, – говорил Чубайс. – Лучше поэтому отказаться сейчас самому, чем позднее под влиянием обстоятельств». Но Путин ответил: «Извини, но это решение президента. Я обязан его выполнять. Ты на моем месте поступил бы точно так же». Тогда Чубайс начал действовать через администрацию и через ближний круг Ельцина – он встретился с А. Волошиным, с В. Юмашевым, с Т. Дьяченко. Чубайс грозил не только протестами Думы, Совета Федерации, но даже массовыми протестами трудящихся: «А что будет делать разъяренный Лужков? Он может вывести на Красную площадь десятки тысяч. Все решат, что президент совсем сошел с ума». Чубайс даже согласился вернуться в Кремль на пост руководителя администрации, чтобы поддержать Степашина. Но Ельцину, – пишет Р. Медведев, – был нужен не Чубайс, а Путин»[22].

Сам Ельцин в своих мемуарах позднее объяснил свое решение достаточно внятно: ему представлялось, что наследовать его должность в 2000 году должен (и может) только Владимир Путин. И вот почему.

Путин как государственный руководитель многим импонировал Ельцину. Даже чисто внешнее восприятие этого человека поражало Ельцина. После того как весной 1997 года Путин стараниями А. Кудрина занял должность начальника Главного контрольного управления АП, он, в соответствии с Положением, одновременно стал заместителем руководителя администрации и членом комиссии Совета безопасности РФ по экономической деятельности. Никогда ранее Путин не встречался с президентом, но сейчас, в силу чисто рутинных вещей, это стало происходить. Когда глава АП В. Юмашев отсутствовал в администрации, то на доклад к президенту он вместо себя стал отправлять Путина. Ельцин в своих мемуарах вспоминает: «Иногда Путин оставался здесь за старшего. И тогда нам приходилось встречаться чаще. Путинские доклады были образцом ясности. Он старательно не хотел «общаться» и, казалось, специально убирал из наших контактов какой бы то ни было личный элемент. Но именно потому мне и хотелось с ним поговорить! Поразила меня и молниеносная реакция Путина. Порой мои вопросы, даже самые незамысловатые, заставляли людей краснеть и мучительно подыскивать слова. Путин отвечал настолько спокойно и естественно, что было ощущение, будто этот молодой, по моим меркам, человек готов абсолютно ко всему в жизни, причем ответит на любой вызов ясно и четко. Вначале меня это даже настораживало, но потом я понял – такой характер»[23].

Борис Николаевич в своих мемуарах, написанных по горячим следам своей уже состоявшейся отставки, очень верно и точно указал в этом абзаце на одну очень важную деталь – на характер будущего главы государства Российского. Как ни крути, а кадровую политику любого главы государства в России, вставшего у руля управления страной в переломные исторические моменты ее развития, понять невозможно без учета личностных свойств, будь то Петр I, Сталин, Ельцин или же, как в данном случае, Путин. Стоит поэтому на короткое время отвлечься от изложения того, как протекала в 1999 году смена высшей власти в стране, и хотя бы, образно говоря, двумя словами описать хотя бы одну эту сторону характера Путина, на которую счел важным обратить внимание первый президент новой России.

В данном случае сторона эта состоит в том, что В. Путин совсем не стремился занять высшую в стране властную должность. Мы имеем сегодня до полудесятка его личных признаний на этот счет и наблюдения людей, близко его знавших. Даже в конце 1999 года, когда Путин уже занимал должность премьер-министра, он сам в беседах с друзьями с долей некоторого удивления отмечал отсутствие у себя политических амбиций. Оценивая свой петербургский шестилетний период жизни в 1990–1996 годах, когда он выполнял огромный объем по управлению городом и имел, по его собственной оценке «очень хорошие отношения» с городскими структурами управления Питера, а потом и Москвы, с силовыми структурами и армией, он тем не менее ухитрялся, и вполне успешно, обходить стороной политическую жизнь. «Я, – говорит он, – принципиально не ввязывался в политику»[24].

Не помышлял он о политике и работая от советской разведки в ГДР, где вел вполне себе гражданский образ жизни. Его жена как-то вспоминала: «В Германии муж значительно поправился… пиво и размеренный образ жизни начали сказываться. В семь вечера Володя заканчивал работу и приходил домой. Затем полтора часа медленно и неспешно ужинал перед телевизором, и в то время одежда у него была 52–54-го размера»[25].

90- Но переезд в Москву вверг Путина в такой обвал событий, какой не мог предугадать ни он сам, ни люди, близко его знавшие. Знающий много лет Путина лично летний историк с огромным диссидентским стажем Рой Медведев в 2007 году писал: «Столь быстрого и притом одобряемого страной выдвижения политического лидера, какое мы наблюдали недавно в России, не знала не только история нашей страны в ХХ веке, но и история западных демократий, если не считать времен великих революций 1789 и 1917 годов. Во всех странах возвышение национального лидера происходило, как правило, в результате сложной и длительной политической борьбы, которая в условия тоталитаризма могла принимать и кровавый характер»[26].

И действительно, карьерный рост Путина с 1997 года удивил многих, и самого Путина в том числе. Уникальное стечение обстоятельств конечно же имело место. Кроме как игрой Провидения их объяснить невозможно. Путина вело в этот период его жизни не его желание или воля, а открытая Пушкиным «сила вещей». Судя по всему, эта же «сила вещей» руководила и поведением Ельцина. Нанизывание одна на другую случайностей в жизни Путина формировалось под воздействием не зависящих от него закономерностей в жизни России. Сам он тоже, как выясняется, много думал над этим и объяснял так.

«Мне представляется, – говорил он в декабре 1999 года, – что мои назначения конечно же на самом деле происходили в условиях сильного кадрового голода. Я не постесняюсь сказать, что московская политическая элита истребила друг друга за последние лет шесть-девять в постоянной непрекращающейся борьбе друг с другом. И выбор-то был невелик. Это первое.

И второе: хочу надеяться, что все-таки первый президент России, когда познакомился со мной, почувствовал, что. я буду примерно в таком же направлении действовать. Я имею в виду в целом, генерально, с точки зрения развития различных институтов, институтов демократии»[27].

Вернемся, однако, к основной канве событий лета 1999 года.

Первый президент России, объясняя свой выбор в пользу Путина, а не Степашина, не раз возвращался в своих мемуарах к оценке поведения Путина в его беседах с главой государства, и всякий раз отмечал полное равнодушие своего избранника к чинам и званиям. Назначив его главой ФСБ, Ельцин, спустя некоторое время, предложил ему генеральское звание. Ответ был неожиданным, но президенту понравился. «А зачем? – ответил Путин. – Я уволился из органов 20 августа 1991 года. Я гражданский человек. Важно, чтобы силовое ведомство возглавил именно гражданский. Если позволите, останусь полковником запаса»[28]. Немного позже, возвращаясь к этому вопросу, Путин уточнил свою позицию, сказав, что он не из тех людей, кто дважды входит в одну и ту же реку.

Стоит обратить внимание на дату, названную Путиным. Он порвал с КГБ окончательно и бесповоротно в дни путча ГКЧП. Но к решению этому он начал продвигаться много раньше. В декабре 1989 года, во время работы Путина в Дрездене, в то время, когда падала так называемая Берлинская стена, антисоветски настроенные разъяренные толпы немцев взяли в осаду резидентуру советской разведки в этом городе. Путин случайно оказался старшим в здании штаба. Его непосредственный начальник, оценив обстановку, вышел на час из здания и больше не вернулся, сбежал. Командующий советской танковой армией в Дрездене в ответ на просьбу Путина о помощи отказал, сославшись на то, что он запросил Москву, но Москва молчит. Тогда Путин по своим каналам сам запросил Москву, но молчала и Лубянка. Растерянное начальство в Москве, зная, что Горбачев сдал Вашингтону все международные позиции СССР, растерялось и оставило своих подчиненных в Дрездене (и не только) на растерзание толпе. Генералы в Москве не знали, что в этой ситуации они должны были делать. Как много позже признал сам Путин, он понял, что высокое начальство КГБ предало его и других офицеров. Вот тогда-то в нем и начал вызревать протест и решение порвать с КГБ. Но это решение не относилось к государству и к России. Родина оставалась для Путина незыблемым авторитетом. Его натура и данное отцом патриотическое воспитание оказались сильнее обстоятельств, и он не позволил себе сломаться. Хотя в те месяцы, в условиях внезапного паралича советской системы власти, сломались многие офицеры КГБ. Это был психологический момент истины. Некоторые работавшие за рубежом офицеры разведки ударились в коммерцию и фактически порвали связи с родиной, другие, в поисках психологической опоры в личной жизни, с головой ушли в религию, оставив государству возможность самому выпутываться из кризиса. Третьи, как заместитель председателя КГБ, генерал армии Ф. Бобков, поступили в услужение тем, для кого Родину в эти судьбоносные моменты заменил гешефт. Четвертые, как генерал Калугин, перешли на сторону врага. А Путин, стиснув зубы, покинул разведку со словами «Ничего, они обо мне еще узнают.» (О. Блоцкий. С. 301).

В момент указанной выше беседы с Борисом Николаевичем Путин не знал, что Ельцин совсем не горел желанием непременно присвоить ему генеральское звание. Президент давно уже разочаровался в военных. «Когда-то в 93-м, а может быть, еще раньше, в 91-м, – признавался в своих мемуарах Б. Ельцин, – я задумался: что-то не так в некоторых наших генералах. Чего-то важного им недостает: может, благородства, интеллигентности, какого-то внутреннего стержня. А ведь армия – индикатор общества. Особенно в России. Здесь армия – просто лакмусовая бумажка. Я ждал появления нового, не похожего на других генерала. Вернее сказать, похожего на тех генералов, о которых я в юности читал в книжках. Я ждал. Пришло время, и такой генерал появился. И с его приходом всему обществу вдруг стал очевиден настоящий, мужественный и высокопрофессиональный облик наших военных. Звали этого «генерала» полковник Владимир Путин»[29].

Придя к решению отставить Примакова с должности премьера, Ельцин сильно опасался противодействия со стороны Верховного Совета. «Понимая, – написал он позже в своих мемуарах, – необходимость отставки Примакова, я постоянно и мучительно размышлял: кто меня поддержит? Кто реально стоит у меня за спиной? И в какой-то момент понял – Путин»[30].

Но Путин сопротивлялся своей судьбе до последнего. Когда президент пригласил его в загородную резиденцию и сообщил о своем намерении досрочно уйти в отставку и оставить ему высшую властную должность в стране, то услышал в ответ: «Не знаю, Борис Николаевич, не думаю, что я к этому готов». – «Подумайте, – сказал Ельцин в конце беседы. – Я верю в вас»[31].

Момент был судьбоносный не только для Путина, но и для России, поэтому лучше быть точным и предоставить слово самому Путину.

Когда в январе 2000 года журналисты спросили Путина, как ему удалось спокойно воспринять предложение Ельцина, ответ был таков:

«Наверное, помогло то, что я не хотел быть никаким президентом. Нет, я не стал его отговаривать, но не стал и восторгаться, благодарить и уверять, что оправдаю доверие. Первая реакция была такая – я не готов.

Когда назначили премьером, было интересно, почетно. Думал, ну, поработаю год, и то хорошо. Если помогу спасти Россию от развала, то этим можно будет гордиться. Это целый этап в жизни. А дальше…

Недели за две-три до Нового года Борис Николаевич пригласил меня в свой кабинет и сказал, что принял решение уходить. Таким образом, я должен буду стать исполняющим обязанности президента. Он смотрел на меня, ждал, что я скажу.

Я сидел и молчал. Он стал более подробно рассказывать – что хочет объявить о своей отставке еще в этом году. Когда он закончил говорить, я сказал: «Знаете, Борис Николаевич, если честно, то не знаю, готов ли я к этому, хочу ли я, потому что это довольно тяжелая судьба». Я не был уверен, что хочу такой судьбы. А он мне тогда ответил: «Я когда сюда приехал, у меня тоже были другие планы. Так жизнь сложилась. Я тоже к этому не стремился, но получилось так, что должен был даже бороться за пост президента в силу многих обстоятельств. Вот и у вас, думаю, так судьба складывается, что нужно принимать решение. И страна у нас какая огромная. У вас получится».

Он задумался. Было понятно, что ему нелегко. Вообще это был грустный разговор. Я не очень серьезно относился к назначению себя преемником, а уж когда Борис Николаевич мне сообщил о своем решении, я точно не совсем был к этому готов.

Но надо было что-то отвечать. Вопрос же был поставлен: да или нет? Мы ушли в разговоре куда-то в сторону, и я думал, что забудется. Но Борис Николаевич, глядя мне в глаза, сказал: «Вы мне не ответили»[32].

Премьер-министра понять было можно. Уж кто-кто, а он-то знал, что наследство ему может достаться непростое. Рухнувшая в результате дефолта 1998 года экономика являла собой жалкое зрелище: ВВП 1999 года по сравнению с 1991-м сократился на 40 %. Если в 1994 году за один российский рубль давали 40 американских центов, то в 1999-м – всего 4 цента. 0,2 % россиян обладали 70 % национального богатства, а доход самых богатых россиян в десятки раз превышал доходы самых бедных слоев общества (и это при социологической аксиоме, гласившей, что, если доход самых богатых граждан превышает доход самых бедных более чем в 14 раз, в обществе вспыхивает социальная революция). Практически перестала существовать на территории страны государственная власть. Выброшенный Б. Ельциным лозунг «Берите суверенитета столько, сколько сумеете проглотить» по отношению к национальным автономным образованиям привел к тому, что была вчистую проиграна война с Чечней. На Урале губернатор Свердловской области, этнический немец Э. Россель вынашивал планы по созданию так называемой отдельной Уральской республики. В Казани Минтимер Шаймиев успешно боролся за суверенную от Москвы Республику Татарстан, с субъектными международными правами, а президент Республики Чувашия Николай Федоров отказался исполнять Закон РФ о всеобщей воинской обязанности. Глядя на них, сепаратистские настроения зашевелились в головах и других региональных лидеров. Молчала, пожалуй, только одна Чукотка. Административная и политическая власть Москвы на глазах теряла авторитет и силу. Практически не было как государственного института и Российской армии. Вспоминаю, как в 2014 году Путин признавался, что в момент начала второй чеченской войны он во всей Российской армии не смог найти ни одного высшего офицера, который смог бы возглавить хотя бы одну боеспособную дивизию[33].

Но в декабре 1999-го В. Путин ни словом не обмолвился обо всем этом. Лишь в январе 2000-го, когда уже исполнял обязанности президента, на один момент не выдержал и в беседе с журналистами произнес:

– Ведь честно говоря, все, что делалось в последние годы, особенно в сфере сохранения государства, это. Как бы помягче сказать, чтобы никого не обидеть? Это – любительство. Поверьте мне, еще в 1990–1991 годах я точно знал, как это ни самоуверенно звучит, что при том отношении к армии, которое сложилось в обществе, к спецслужбам, особенно после распада СССР, страна окажется уже очень скоро на грани развала»[34].

И только через четыре года, в следующем избирательном цикле, показал, что он полностью понимал, за что брался в декабре 1999 года 12 февраля 2004 года; выступая перед своими доверенными лицами в избирательной кампании, кандидат в президенты сказал:

«Давайте вспомним, в каком состоянии находилась страна в конце 1999 – начале 2000 года и какие причины, какие факторы повлияли на это состояние. Деструктивные процессы разложения государственности при развале Советского Союза перекинулись – и это можно и необходимо было предвидеть – на саму Российскую Федерацию… За чертой бедности оказалась треть населения. При этом массовым явлением стали многомесячные задержки с выплатой пенсий, пособий, заработных плат. Люди были напуганы дефолтом, потерей в одночасье всех денежных вкладов и всех своих сбережений, не верили уже и в то, что государство сможет исполнять даже минимальные социальные обязательства. Страну лихорадило от забастовок горняков, учителей, других работников бюджетной сферы. Ставки налогов постоянно повышались, а фискальная политика в целом была направлена на элементарное выживание. Большинство крупных банков обанкротилось, и после кризиса 98-го года кредитная система была практически парализована. Больше того, страна впала в унизительную зависимость от международных финансовых организаций и разного рода международных финансовых спекулянтов. Только вдумайтесь: в пересчете на ВВП внешний долг России на конец 99-го года составлял почти 90 %.

Ситуация усугублялась тем, что к этому времени Россия в значительной мере утратила самостоятельные позиции на внешней арене. А те силы в мире, которые продолжали жить стереотипами холодной войны и, несмотря на «сладкие» речи, продолжали рассматривать Россию в качестве своего политического соперника, всячески поддерживали все, что могло как можно дальше законсервировать подобное состояние нашей страны.

Не менее драматично развивалась ситуация и во внутриполитической сфере. Конституция страны и федеральные законы утратили во многих регионах качество актов высшей юридической силы. Региональные парламенты принимали законы вразрез с конституционными принципами и федеральными нормами. Неизбежным следствием такой «конкуренции» стал произвол властей, от которого только страдали люди. Борьба за «особые» финансово-экономические режимы была постоянным предметом торга регионов с федеральным центром. Дело дошло до того, что отдельные регионы фактически оказались вне единой правовой и финансово-фискальной системы государства, перестали отчислять налоги в федеральный бюджет, требовали создания собственных золотовалютных резервов, собственных энергетических, таможенных систем, региональных денежных единиц… Сепаратистские процессы, вызревавшие в России в течение нескольких лет, не получали адекватного ответа со стороны власти, но были активно поддержаны международными экстремистскими организациями и в конечном итоге выродились на Северном Кавказе в наиболее опасную форму – терроризм. Речь идет в первую очередь, конечно, о Чечне. После подписания Хасавюртских соглашений, в результате которых были брошены на произвол судьбы и сама Чечня, и весь чеченский народ, кому-то могло показаться, что кошмар гражданской войны закончился. Не тут-то было. Чувствуя нашу слабость, понимая всю расхлябанность власти и удручающее моральное состояние общества, летом 99-го года многочисленные банды международных террористов пошли, как и следовало ожидать, дальше. Они обнаглели настолько, что совершили открытое нападение на Дагестан, совершили агрессию с целью отторжения от России и вовлечения в зону своего криминального влияния дополнительных наших территорий. Россия всегда была весьма сложным государственным образованием и требовала к себе бережного, я бы сказал, профессионального отношения. Но, к сожалению, к концу 90-х годов, и это надо признать, она под ударами всех вышеперечисленных негативных факторов стала утрачивать основные признаки единого государства. Это то, с чем мы столкнулись, и то, в каких условиях нам необходимо было одновременно решать и острейшие каждодневные проблемы, и работать на то, чтобы заложить новые – долгосрочные – тенденции роста»[35].

Именно таким образом после четырех лет работы во главе государства подвел Владимир Путин черту под 10-летним правлением Бориса Ельцина.

И все же самой трудноразрешимой проблемой для второго президента РФ оказалось не то, что было перечислено выше. Самой сложной оказалась проблема кадров. Много лет лично знавший Путина известный российский историк Р. А. Медведев без всяких околичностей в 2007 году написал: к моменту занятия Владимиром Путиным должности и. о. президента РФ он «еще не имел своей команды и своего кадрового резерва»[36].

С листа и без команды

Как отмечает Р. А. Медведев, «число новых людей, которых Владимир Владимирович привел с собой в первые месяцы в аппараты Кремля и Белого дома, было невелико, и эти люди не имели еще ни опыта, ни авторитета. Они не составили еще политическую команду, сходную хотя бы в чем-то с той, которую Борис Ельцин привел во власть в 1991 году. Можно согласиться и с тем, что в той почти бесплодной кремлевской среде, в том «дворцовом» коллективе, в котором с 1996-го работал Путин, он был относительно одинок. При этом он даже не старался особенно выделяться: так было легче жить и работать»[37].

Это наблюдение недалеко от истины. Когда через месяц после его назначения на должность и. о. президента Путина попросили назвать людей, которых он мог бы включить в свою команду по управлению страной, кому он доверяет, с кем он в состоянии испытывать чувство локтя, и. о. главы государства с трудом смог назвать всего только пять человек – С. Иванов, Н. Патрушев, Д. Медведев, А. Кудрин и И. Сечин, – ни один из которых за всю свою служебную карьеру ничем особенным не проявил себя в управленческой сфере.

Отдавая себе отчет в том, что это совсем не команда, а скорее то, что называется друзьями, Путин обратился за помощью к политтехнологам, а те выстроили для него такую программу действий по годам: «Первый год – формирование целей, команды, второй год и половина третьего – поэтапное достижение конкретных результатов, конец третьего – начало четвертого – предъявление этих результатов и вхождение в следующую избирательную кампанию»[38].

С точки зрения политтехнологии все вроде бы правильно. Но вся эта внешне красивая схема ничего не стоит, если в основе ее нет целеполагания. А как раз с этим-то у исполняющего обязанности президента еще в феврале 2000 года, накануне его первых президентских выборов, никакой ясности не было. В предвыборном агитационно-пропагандистском материале В. Путин именно это и продемонстрировал. На вопрос, что, с его точки зрения, нужно в первую очередь стране в условиях необходимости ее вывода из постдефолтного кризиса, кандидат в президенты довольно бодро ответил: «Точно и ясно определить цели. И не вскользь говорить об этом. Эти цели должны стать понятными и доступными каждому. Как Кодекс строителей коммунизма». Однако потом, видимо осознав, что с употреблением этого понятия (Кодекса строителей коммунизма) не все так просто, как может показаться, уточнил: «это путь демократического развития», а начинать нужно «с определения новых моральных ценностей». Но раскрыть содержание этих ценностей не смог, сказав, что первоочередной задачей видит сохранение сильного, эффективного государства и сохранение фундаментальной науки и школы[39]. Подчеркнув при этом, что «у нас сохранилось пока главное – фундаментальная наука и школа. Если утратим это, то тогда все, конец»[40]. Иными словами, ничего действительно нового из моральных ценностей назвать просто не смог.

Видимо, правильно написал по этому поводу Р. Медведев: «Вполне возможно, что и сам Владимир Путин не сразу осознал свое предназначение» – и потому саму эту проблему поначалу воспринимал недостаточно трезво[41].

Впрочем, самому Путину казалось, что организационно он вполне готов к тому, чтобы занять должность главы государства, и ему не составит никакого труда справиться с любой ситуацией. Вот как он объяснял эту свою самоуверенность другим.

«Так как я пришел (в Администрацию Президента РФ) собственно из одного из крупнейших регионов страны – Петербурга, то у Юмашева (глава АП) возникла идея передвинуть меня на эту работу (на региональную политику), поскольку я знал, что такое регион. Все это было достаточно естественно. Таким образом я стал первым заместителем руководителя администрации по работе с регионами. Должен сказать, что именно эта работа была, наверное, в администрации самой интересной для меня. Самой интересной! Но президент страны по разным причинам (ведомым мне и не совсем ведомым) был не особенно доволен работой ФСБ. Постепенно начали искать замену директору ФСБ Николаю Ковалеву. У меня с ним были неплохие ровные отношения.

Честно сказать, я не очень хотел возвращаться в какую-то спецслужбу. Не потому, что я плохо или хорошо к ним относился. Просто считал, что два раза в одну и ту же реку не входят. Это первое. И второе: если по-честному, то я считал, что это тупиковая должность. И прежняя работа, честно сказать, совершенно забылась, а тут надо вновь возвращаться. Положа руку на сердце, вообще никогда не думал об этом. Никогда! И как это ни покажется странным, но со мной на эту тему никто и никогда не разговаривал. Вообще никто и ни разу не делал предложений перейти на работу в ФСБ! Я, безусловно, знал, что тема эта обсуждается, что ищут варианты, кандидатов. Это я знал. Но со мной ни разу никто на эту тему не говорил. Никто даже не намекнул!

И вот Валентин Борисович Юмашев уезжает в отпуск, звонит мне оттуда и говорит:

– Не мог бы ты подъехать в аэропорт и встретить Кириенко? Он прилетает на встречу с Борисом Николаевичем (Борис Николаевич тоже где-то был на отдыхе).

– Конечно, подъеду, встречу, – отвечаю.

А Кириенко в то время был премьер-министром.

Я поехал в аэропорт. Выходит из самолета Кириенко и говорит:

– Я тебя поздравляю.

– С чем?

– Ты назначен директором ФСБ.

– Спасибо.

Вот так я и оказался директором ФСБ. Потом возникли проблемы с Бордюжей, который одновременно возглавлял администрацию президента и Совет безопасности. И я, таким образом, стал и директором ФСБ, и секретарем Совета безопасности.

Так что за три года, проведенных в Москве, я успел поработать в Управлении делами и администрации президента, в Совете безопасности, был министром, так как директор ФСБ – это фактически министр. Недолго, но я везде себя попробовал, на всех этих участках. Поэтому нельзя сказать, что я не был как-то готов к должности премьер-министра.

Подготовка подготовкой, но, естественно, очень многое зависит от того, насколько справляется человек с возложенными на него обязанностями, с теми обязанностями, которые он должен исполнять[42].

Но это, почти благодушное настроение, выказанное им в конце 1999 года, очень быстро оставило Путина, когда он вплотную столкнулся не с московской только, а с широкой российской действительностью.

Уже в своих первых посланиях Федеральному собранию президент со всей откровенностью предупредил депутатский корпус, а через него и всю общественность, что «российская бюрократия оказалась плохо подготовленной к выработке и реализации решений, адекватных современным потребностям страны», что «она неплохо приспособилась извлекать так называемую административную ренту из своего положения», но при этом ее непрофессионализм «сводит на нет экономические и другие реформы». «Наша бюрократия, – сказал он, – и сегодня обладает огромными полномочиями. Но находящееся в ее руках количество полномочий по-прежнему не соответствует качеству власти. Несмотря на огромное число чиновников, в стране – тяжелейший кадровый голод. Голод на всех уровнях и во всех структурах власти, голод на современных управленцев, эффективных людей» (курсив мой. – Авт.).

Наследство первого президента России и здесь оказалось самым запущенным.

Наиболее скрупулезно изучавший этот вопрос Р. Медведев пишет об этом так:

«За 1992–1999 годы в России было смещено со своих постов около 40 вице-премьеров и более 200 министров, а также пять премьер-министров, четыре генеральных прокурора и бессчетное число ответственных деятелей президентской администрации и Совета безопасности. И почти для всех это бывало полной неожиданностью.

Самые близкие Ельцину деятели узнавали о своем смещении не только на докладе у президента или во время заседания в Кремле, но и во время отпуска, на даче, по дороге на работу, в служебной командировке, утром во время завтрака или вечером за ужином, по телефону от помощника президента или из сообщений информационных агентств и теленовостей»[43].

Эта кадровая чехарда российских управленцев сопровождалась такой же и в отношении состава иностранных специалистов. Как пишет Р. Медведев, «мало кто знает, что уже в ноябре 1991 года правительство Бурбулиса-Гайдара начало создавать в Москве обширный «главный штаб по проведению либеральных реформ», руководящую роль в котором играла группа иностранных экономистов, финансистов и дипломатов во главе с Джеффри Саксом, Андерсом Ослундом и др.». Специальная группа (более ста человек) работала в Комитете по государственному имуществу при А. Чубайсе, разрабатывая даже проекты указов Президента РФ. «В 1997 году, оказавшись на посту первого вице-премьера, Чубайс снова пригласил в Москву группу специалистов из Гарварда для помощи и поддержки. Работа этих людей в Москве проходила почти как секретная операция. Участие иностранных специалистов в разработке российских реформ хорошо оплачивалось, но не афишировалось»[44].

Р. Медведев приходит к выводу, что меры эти (по приглашению иностранных специалистов) были скорее вынужденными, так как «экономическая мысль в России еще очень отстает от уровня экономической науки в главных промышленно развитых странах. В нашей стране, – пишет он, – просто нет тех ста или ста пятидесяти экономистов разной специализации, но с одинаково высоким уровнем подготовки и опыта, которые могли бы обеспечить и компетентное руководство экономическими реформами в стране, и подготовку новых кадров. В физике или математике такая научная среда, которую могут создать только ученые мирового уровня, в России еще сохранилась, несмотря на утечку умов. Но в экономических науках такой среды никогда не существовало. Встречались отдельные авторитеты, но и они должны были в первую очередь мыслить по-марксистски»[45].

Одним словом, среда, из которой Путину пришлось комплектовать свою собственную команду управленцев и на первый, и на второй президентский срок, оказалась очень скудна на профессионалов. Приходилось брать тех, кто в этот момент по разным причинам оказался ему ближе всех, проверять их в деле, а потом, по прошествии времени, либо оставлять их в команде и дальше, либо же выводить из сферы высшей политики, как Г. Грефа, или же вообще убирать из команды, как А. Кудрина или А. Сердюкова.

Случайная закономерность

Политические противники Владимира Путина (их относительное число в среде политически активного населения демонстрирует завидное постоянство: не более 6–7% каждый год) тратят немалые усилия, чтобы убедить своих приверженцев в случайности политического феномена Путина.

Попервоначалу, когда в августе 1999 года Борис Ельцин, вопреки оказываемому на него колоссальному давлению со стороны финансовых и олигархических российских групп и политических кругов Вашингтона, решил, вопреки всем, передать власть именно Путину, то на первой же личной встрече в Кремле с российскими олигархами исполняющему обязанности Президента РФ было прямо заявлено, что Ельцин ошибся и что они позаботятся о том, чтобы эту случайную ошибку истории в ближайшее время исправить.

На деле же довольно быстро (по историческим меркам) выяснилось, что все мы имеем дело не со случайностью, а с самой что ни на есть настоящей закономерностью. И начало этому процессу было положено не 9 августа 1999 года, когда Ельцин отправил в отставку с поста председателя кабинета министров РФ С. Степашина и назначил на его место В. Путина, и не в полдень 31 декабря того же года, когда Ельцин объявил, что он добровольно уходит в отставку и вручает ядерный чемоданчик (символ абсолютной власти в РФ) Владимиру Путину, а гораздо раньше. Я бы сказал, что начало всей этой цепи событий, приведших в итоге к избранию 26 марта 2000 года В. Путина Президентом Российской Федерации, должно быть отнесено к концу XIX–ХХ столетия, когда царский трон в России перешел от Александра II к Александру III, а потом – Николаю II. Именно отсюда начинается цепь событий, которые последовательно привели вначале к изменению вектора развития России, а потом и к разрушению Российского государства, то есть к революциям 1905–1917 годов. Именно цепь всех этих событий способствовала процессу вымывания способных к управлению кадров в нашей стране (подробно об этом пойдет речь во второй главе настоящей книги), и, как следствие, эти же события подготовили и почву для закономерного появления в России лидера, который, в силу не зависящих от него обстоятельств, «силою вещей», был выдвинут самой историей для разрешения накопившихся в обществе за сто с лишним лет социально-экономических и политических противоречий.

В своих предыдущих монографиях и статьях, опубликованных в 2010–2014 годах, я уже имел возможность сказать, что распад Советского Союза в 1991 году был явлением закономерным и что сама революция 1989–1991 годов точно так же носила закономерный характер. Она просто не могла не произойти. Могло случиться так, что она «запоздала» бы еще на несколько лет и совершившие ее политические силы не имели бы такого ярко выраженного прозападного флера, могло произойти так, что не Егор Гайдар и Анатолий Чубайс стали бы ее выразителями. По форме все это могло выглядеть иначе. Но только не по сути.

Конец ознакомительного фрагмента.